Между "олигархией" и "демократией": городское самоуправление в конце XVIII - первой половине XIX в.

Автор
Куприянов Александр Иванович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVIII XIX

Библиографическое описание:
Куприянов А.И. Между "олигархией" и "демократией": городское самоуправление в конце XVIII - первой половине XIX в. // Труды Института российской истории. Вып. 7 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2008. С. 29-58.

Текст статьи

[29]

А.И. Куприянов

МЕЖДУ “ОЛИГАРХИЕЙ” И “ДЕМОКРАТИЕЙ”: ГОРОДСКОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ В КОНЦЕ XVIII-ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.[*]

           История городского самоуправления в конце XVIII - первой половине XIX в. все еще остается в тени лучше изученной и бо­лее яркой истории земских учреждений пореформенной России. Однако для того, чтобы понять историю развития государствен­ного управления и самоуправления, демократических и автори­тарных традиций в истории России, необходимо изучать не толь­ко наиболее яркие и заметные учреждения, но все бытовавшие социальные институты. При этом важно исследовать не только законодательные акты, но и повседневную политическую прак­тику горожан, их представления о целях и задачах учреждений самоуправления, их восприятие правительственной политики в этой сфере.

           История городского самоуправления XVIII - первой полови­ны XIX в. имеет достаточно прочную историографическую тра­дицию. Еще в дореволюционной литературе уделялось серьезное внимание истории институтов городского самоуправления, их за­конодательной базе, внутренней структуре и месту в системе уп­равления Российской империи[1]. В советской историографии про­блемы городского самоуправления указанного времени долгое время оставались вне поля исследовательских интересов истори­ков. Лишь в 1958 г. вышла в свет монография П.Г. Рындзюнско- го[2], одна глава которой была посвящена городскому самоуправ­лению. Выходом в свет этой книги тема городского самоуправле­ния в первой половине XIX в. была надолго закрыта. Вместе с тем некоторые проблемы городского самоуправления (социаль­ный состав выборных органов, отношение к ним горожан, их вза­имодействие с коронной администрацией) успешно исследова­лись на региональном материале и в советской историографии[3].

           [30] Последние 10-15 лет история самоуправления в России при­влекала к себе внимание многих исследователей. Не были обой­дены вниманием историков и вопросы истории городского са­моуправления конца XVIII - первой половины XIX в. Большин­ство исследований выполнено на локальных материалах, но есть и опыт анализа проблем самоуправления в общероссий­ском масштабе[4]. И все же вне поля исследовательского внима­ния остался целый ряд принципиальных вопросов, среди кото­рых особое место занимают проблемы социальной сущности городского самоуправления, отношения к нему и участия горо­жан в его деятельности. В данной статье эти проблемы рассма­триваются через выяснение представлений горожан о город­ском самоуправлении, иерархии выборных должностей, попу­лярности представительных органов власти в разных слоях и со­словиях горожан. Специальное внимание обращается на страте­гию поведения и выборные технологии избрания или уклонения от общественной службы.

           Исследование избирательных кампаний выводит на целый круг вопросов, связанных с историей самоуправления, с взаимо­действием городских сословий (купцов и мещан) с остальным на­селением города, с взаимоотношениями государства и общества. Между тем в исторической литературе проблемы борьбы на вы­борах в местное самоуправление русских дореформенных горо­дов еще не были предметом специального внимания. Такое игно­рирование избирательных кампаний и выборных технологий, ка­залось, имеет под собой вполне серьезные основания. Действи­тельно, о какой борьбе за избрание в органы городского самоуп­равления можно говорить, когда в России не было и намека на политические партии? Более того, историки, изучавшие самоуп­равление в России, наталкивались на свидетельства современни­ков (деятелей выборных органов власти или высокопоставлен­ных государственных чиновников) об уклонении горожан от уча­стия в избирательных собраниях и исполнения выборных долж­ностей. Оба этих аргумента справедливы, но их истинность весь­ма относительна. Политических партий в рассматриваемое время еще не было, но были “партии” различных сословий и социаль­ных групп, интересы которых сталкивались между собой (купцы и мещане, старожилы и новожилы, православные и старообряд­цы). Острота таких столкновений в различных городах не была, разумеется, одинаковой. Иногда борьба за контроль над институ­тами самоуправления в том или ином городе явно обнаруживала себя, но чаще всего она протекала подспудно. В условиях относи­тельной социальной однородности многих малых провинциаль[31]ных городов не было и борьбы вышеперечисленных “партий”. Однако в руках у выборных лиц находились определенные власт­ные и финансовые ресурсы, которые всегда притягивают к себе интересы части социально активных граждан. Их стремление к распоряжению этими ресурсами и вело к конкуренции на выбо­рах в органы самоуправления. Отдельные купцы, заинтересован­ные в контроле над местной властью, вынуждены были органи­зовывать своих сторонников для благоприятного исхода голосо­вания.

           Хронологические рамки исследования определяются тем, что в конце ХVIII в. на основе принципов и норм, заложенных в Уч­реждении для управления губерний 1775 г. и в Жалованной гра­моте городам (1785 г.), происходило формирование новой систе­мы городского самоуправления. Эта система просуществовала до городской реформы 1870 г., которая в некоторых городах нача­ла реализовываться в 1863-1864 гг.

           Вопросы, поставленные в работе, исследуются на материалах провинциальных городов центра страны (Московской и Твер­ской губерний) и Западной Сибири (Тобольской и Томской гу­берний).

           Система городского самоуправления в рассматриваемое вре­мя была весьма разветвленной, но не вполне структурированной. Согласно законодательству в городах были созданы общая и ше­стигласная дума (т.е. избираемая от всех шести разрядов город­ского населения из числа членов общей думы), магистрат (в ма­лых городах - ратуша), сиротский суд, словесный городской и ча­стные (т.е. по частям города) суды. Городовой староста, избирае­мый сроком на один год, с помощью товарищей собирал казен­ные подати, следил за выполнением некоторых других повинно­стей купцами и мещанами, выполнял различные поручения думы. Существовали и другие, менее важные институты городского и сословного управления.

           При проведении городской реформы 1775-1785 гг. в жизнь произошли существенные отклонения от замысла. Правительст­во вынуждено было учесть многие реалии, в первую очередь не­однородность социального развития отдельных регионов обшир­ной империи. “Эти отклонения - убедительное доказательство того, - пишет Б.Н. Миронов, - что не только государство твори­ло социальную историю страны, но и само население и объектив­ные социально-экономические процессы, происходившие в стра­не”[5]. Одним из таких регионов, в которых при проведении рефор­мы самоуправления были допущены заметные отступления от общего плана, была Западная Сибирь.

           [32] Особую роль в управлении городом играл городской голова (“градский глава”). Н.П. Ерошкин отмечал, что последний “лич­но имел небольшие функции”[6]. Действительно, формально го­родской голова исполнял, казалось бы, не самые значительные функции и обладал относительно небольшим объемом прерога­тив. Он председательствовал в сиротском суде, руководил выбо­рами на все должности городского самоуправления, т.е. испол­нял функцию современного председателя избирательной ко­миссии. Он же руководил и деятельностью шестигласной думы. Вместе с тем именно он был наделен представительскими функ­циями как глава города: во время приезда почетных гостей под­носил хлеб-соль и приветствовал их от имени города. Главы гу­бернских городов приглашались на церемонию коронации госу­дарей императоров в качестве почетных гостей. Наконец, что более важно, именно по его инициативе раз в три года (после выборов на общественные службы) городское общество могло заявить о своих “нуждах” губернатору или генерал-губернатору. Все эти функции были прописаны в законах. На практике же городской голова часто расширял границы своей компетенции, сосредотачивая в свои руках порой огромную власть. Такая кар­тина вырисовывается, например, по материалам сибирских го­родов[7].

           В XVIII в. существовал и губернский магистрат, в который, как правило, избирались купцы губернского города.

           Государство, как и в период, предшествующий реформам 1775-1785 гг., не забывало о своем интересе, принуждая горожан поставлять бесплатных чиновников для аппарата управления.

           Функции учреждений городского самоуправления были дос­таточно запутаны, нередко они дублировали друг друга, а глав­ное - выборные учреждения были подконтрольны губернским органам аппарата государственной власти. Словом, органы го­родского самоуправления в дореформенной России были бес­правны, а потому и не пользовались авторитетом среди горо­жан, - такой вывод стал общим местом еще в историографии XIX в. Советская историография к нему охотно присоединилась. О необходимости его корректировки стали писать лишь в пос­ледние годы[8].

           Среди институтов городского самоуправления наибольший объем прав имели общегородские сходы. Законодательство пре­дусматривало, что правом голоса на собраниях “общества град­ского” могут пользоваться лица, достигшие 25 лет и обладавшие капиталом, с которого платили в казну взнос не менее 50 руб. Но при отсутствии в городе значительных капиталов допускалось [33] участие в этих собраниях с правом голоса и менее состоятельных горожан[9].

           Как же на практике обстояло дело с предоставлением права голоса? В городах Западной Сибири избирательному цензу соот­ветствовали “буквально единицы горожан”. Поэтому в городах региона для составления общества градского пришлось восполь­зоваться оговоркой к Городовому положению, предоставлявшей при отсутствии капиталов право голоса гражданам, “доброй сове­сти и не бывшим в пороках”[10]. В городах Западной Сибири со временем право голоса было фактически предоставлено всем до­мовладельцам из числа купцов, мещан и цеховых. При этом абсо­лютные цифры полноправных граждан могли существенно отли­чаться при близком числе жителей в городах региона. Так, в То­больске в 1847 г. избирательные права имел 1231 горожанин (в том числе 49 купцов, 1162 мещанина и 20 ремесленников)[11]. В Омске же в середине 1840-х годов только 13 купцов и 210 ме­щан обладали правом голоса на общественных сходах[12]. Почти шестикратное превосходство лиц, обладавших правом голоса, в Тобольске над Омском было обусловлено малочисленностью купцов и мещан в Омске, в котором преобладали военные и гра­жданские чиновники.

           Граждане лишались избирательных прав из-за судимости, банкротства, а иногда и без решения судебных органов на осно­вании приговора общества. Так, 28 декабря 1827 г. купцы и ме­щане г. Бийска, “находясь в общем при словесном суде собра­нии”, постановили купца Андрея Мальцева, замеченного много­кратно “неспокойным членом общества”, “в собрание общества ни в какое время не приглашать...” и довести до сведения “выш­него начальства”[13].

           Иерархия общественных служб горожан по выборам, соглас­но Учреждению для управления губерний 1775 г., выглядела сле­дующим образом: городской голова, заседатели губернского ма­гистрата, совестного суда “мещанские” заседатели считались в 10-м классе “за уряд, пока в должности пребывают”. Губернского города городового магистрата первый и второй бургомистры, уездный стряпчий, “буде чина выше того не имеют, считаются в 11-м классе за уряд, пока в должности пребывают”. Городового магистрата первый и второй бургомистры, а также ратманы гу­бернского городового магистрата были отнесены к 12-му классу. Городовых магистратов ратманы и бургомистры в посадах были “за уряд” в 13-м классе. Наконец, городовые старосты, судьи сло­весного суда и ратманы в посадах считались в 14-м классе на вре­мя службы[14]. Однако уже к концу XVIII в. эта официальная ие[34]рархия претерпела заметные изменения: одни должности исчезли вместе с ликвидацией учреждений (в частности, губернского ма­гистрата), другие появились впервые. Действия законодателей и повседневная практика функционирования институтов самоупра­вления не могли не сказаться на изменении престижа конкрет­ных выборных должностей.

           Сама процедура выборов существенно отличалась от совре­менной, когда избирателям предлагается отметить в избиратель­ном бюллетене одного претендента, за которого он отдает свой голос. Выборы в дореформенном городе были организованы с учетом того, что в них участвуют и неграмотные избиратели, по­этому баллотировку производили деревянными шарами. Ящик, в который опускали шары, был разделен внутри на две части. Сна­ружи на одной из сторон ящика были сделаны два круглых отвер­стия. Над правым отверстием была надпись “избираю”, над ле­вым - “не избираю”. Благодаря этому обязательному правилу да­же неграмотные избиратели знали, в какую сторону необходимо положить шар. Кабины для голосования не были предусмотре­ны, но законодатели позаботились о сохранении тайны голосова­ния. Тайна голосования обеспечивалась нехитрой процедурой: избирателю рекомендовалось закрывать руку сукном, чтобы ни­кто не видел, “в которую сторону он кладет шар”[15].

           После завершения голосования по каждой кандидатуре шары вынимали, пересчитывали, а затем баллотировали следующего претендента. Избиратели голосовали не за единственного пре­тендента, но могли оказать поддержку любому числу кандидатов. Избранным считался тот, кто получил больше голосов.

           Все принимавшие участие в баллотировке (нередко и канди­даты) находились в зале, где была установлена избирательная ур­на. Поэтому выборщики одновременно выполняли и функцию “общественных наблюдателей” на выборах. Председателем засе­дания был городской голова. Кроме этого за соблюдением уста­новленных процедур наблюдали представители государственных структур: полицмейстер (в уездном городе - городничий) и стряп­чий. Эти чиновники не имели права участвовать в выдвижении и обсуждении кандидатов, но могли подать свое мнение по проце­дурным вопросам. Впрочем, глава полиции и стряпчий порой манкировали своими обязанностями. Например, проследив за по­рядком при выборах градского главы, могли не прийти на выбо­ры бургомистров, ратманов и прочих должностных лиц. Иногда вместо контроля за соблюдением законов чиновники нарушали их самым беззастенчивым образом. Предел беззакония проявил омский полицмейстер Шепелев. Во время выборов 16 сентября [35] 1854 г. он “заводил спор о лицах, назначаемых к занятию долж­ностей”, “предлагал избирать указанных им лиц и наблюдал за опусканием шаров в ящик”, и даже не уступал “председательству­ющего стула” городскому голове “при обряде баллотирования”[16]. В ходе расследования было установлено, что Шепелев (благода­ря родственным связям) был непосредственно заинтересован в результатах голосования. Характерно, что тогдашний генерал- губернатор Западной Сибири Гасфорт в мотивах странного пове­дения полицмейстера разбираться не стал, а принял сторону бра­вого подполковника. Однако Сенат рассудил иначе, не оставив Шепелева без заслуженного наказания.

           Выдвижением кандидатов занимался сменяемый состав думы и городской голова. Впрочем, по закону после проведения выбо­ров городского головы следовало его утверждение губернской властью, а лишь затем проводились выборы на другие должно­сти. После приведения к присяге уже новый городской голова об­ладал правом предлагать кандидатов на другие должности. Озна­чает ли это, что городской голова и члены думы имели исключи­тельное влияние на выдвижение кандидатов? Даже если избира­тели не возражали открыто городскому голове, в их руках нахо­дились шары для баллотирования.

           Изучение протоколов выборов на все “классные” места (т.е. такими, прохождение службы на которых считалось “за уряд” с государственными чинами) в местном самоуправлении позволяет решить вопрос о престиже каждой конкретной должности, о ме­сте, которое занимает та или иная должность в городской иерар­хии. Реконструкция иерархической лестницы городского самоуп­равления исходит из двух очевидных допущений: первое - самые престижные должности замещаются в первую очередь; второе - наиболее влиятельные и авторитетные лица избираются на высшие должности. Оба эти допущения основываются на дейст­вовавшем тогда законодательстве о выборах (первым избирался городской голова, на наиболее важные должности надлежало из­бирать купцов, а не мещан, купцы первых двух гильдий обладали правом отказаться от выборов на должности, которые не соот­ветствовали их статусу).

           Обращение к избирательным протоколам по г. Твери за 1790-е-1810-е годы позволяет выстроить по рангу выборные должности в следующем порядке: 1 - голова; 2 - заседатели сове­стного суда; 3 - заседатели Уголовной Палаты; 4 - заседатели Гражданской Палаты; 5 - бургомистры магистрата; 6 - ратманы магистрата; 7 - члены Думы, 8 - депутаты квартирной комиссии. На вышеперечисленные должности избирали сроком на три го[36]да. Следующая ступень - выборные должности, замещаемые ежегодно: городовой староста, кандидаты (товарищи) к нему, члены городового словесного суда, и частные словесные судьи (избираемые для каждой части города).

           Что нового для макроистории дает иерархия городских обще­ственных служб, выявленная в Твери? По меньшей мере она ста­вит под серьезное сомнение утвердившийся в историографии вы­вод о никчемности и бесполезности совестных судов, введенных Екатериной II[17], и их низком престиже. Тверские горожане выби­рали своих представителей в совестный суд, в гражданскую и уго­ловную палаты сразу же после избрания городского головы, т.е. считали их одними из важнейших и уважаемых выборных служб. Именно в этих учреждениях в случае конфликта с представителя­ми других сословий, с интересами государства решалась судьба купцов и мещан.

           Вышеприведенная аргументация опирается на реконструк­цию “снизу”, т.е. исходит из интересов горожан. В какой мере на формирование этой иерархии оказывало влияние государство? В “Учреждении для управления губерний всероссийской импе­рии” 1775 г. в статье, которая определяла порядок торжественно­го собрания, судебные органы губернии (Палата Уголовного су­да, Палата Гражданского суда, Совестный суд) занимали одно из ведущих мест, с четвертого по шестое, при общем числе разрядов 22[18]. Исходя из того значения публичных церемониалов, которые в эпоху абсолютизма служили зримым воплощением социально­го устройства общества, влияние этого законодательного акта на формирование у граждан представлений о городской иерархии было несомненным.

           Тверские купцы и мещане в рамках навязанной им абсолю­тизмом официальной иерархии выборных служб внесли опреде­ленные коррективы, имеющие знаковый социальный характер. Они поставили среди всех судебных органов на первое место наи­менее бюрократизированный институт - совестный суд. Однако уже на выборах в декабре 1817 г. в Твери заседателей совестного суда выбирали после голосования в Уголовную и Гражданскую палаты. Более того, бургомистров избирали прежде, чем судеб­ных заседателей палат и совестного суда[19]. Аналогичный поря­док выборов сохранился и в декабре 1823 г.[20] Следует отметить, что эти изменения произошли задолго до указа 6 декабря 1831 г., который усилил позиции дворянства в губернских судебных орга­нах. Согласно данному указу дворянство губернии избирало председателей палат уголовного и гражданского суда, а также со­вестного судью[21]. Таким образом, можно говорить о снижении [37] престижа выборных должностей в губернских учреждениях и о росте уважения горожан к магистратам. Эта тенденция повыше­ния престижа магистрата и ратуш, а также статуса бургомистров была поддержана позже и государственной властью. В сентябре1849 г. министр юстиции входил в Комитет министров, а затем, в октябре того же года, в Сенат с предложением о присвоении бур­гомистрам городовых магистратов и ратуш: в столицах VII и в гу­бернских и портовых городах VIII класса по должности, а в уезд­ных и заштатных городах IX класса по должности и мундиру. Предложение было одобрено и утверждено монархом[22].

           Исследование избирательных протоколов также позволяет утверждать, что уже в начале XIX в. в Твери функционировали три сектора местной власти с участием представительства город­ского гражданства, в различные структуры которой (как госу­дарственные, так и самоуправленческие) и выбирались автори­тетные купцы и мещане: 1) первостепенные судебные органы (совестный суд, Уголовная и Гражданская палаты, магистрат); 2) городская дума; 3) второстепенные судебные органы (город­ской и частные, т.е. по частям города, словесные суды). Претен­денты, проигравшие на выборах городского головы, баллотиро­вались в одну из двух ветвей местной власти: распорядительную (хозяйственно-финансовую) и губернскую судебную. Отклоне­ния от этой практики были крайне редки.

           Служба по выборам: право или обязанность? На выборах 1808 г. в Твери избирателям раз за разом предлагали одних и тех же людей на различные должности. Так, четверо кандидатов бы­ли выбраны к должности лишь с третьей попытки, а купец М.И. Нечаев (он не прошел в заседатели совестного суда, Уго­ловной и Гражданской палат) только с четвертой попытки стал бургомистром. Своеобразный рекорд установил купец второй гильдии К.И. Нечаев, которого семь раз неудачно баллотирова­ли на самые разные должности[23]. Спустя полвека, в декабре­1850 г., городская верхушка добилась избрания купца Светогоро­ва с пятой попытки, когда его удалось провести в члены строи­тельной и дорожной комиссии[24]. Такая тактика выборов до по­бедного конца отдельных претендентов срабатывала не всегда. Например, в 1823 г. купец И.С. Клементьев был четырежды за­баллотирован (в совестный суд, думу, ратманы, квартирную ко­миссию) да так никуда и не избран[25].

           В маленьком уездом городке Тверской губернии Кашине на выборах 1803 г. И.С. Осекина последовательно баллотировали в первые и вторые бургомистры, в первые и вторые ратманы, пре­жде чем с пятой попытки избрали третьим ратманом. Еще трех [38] горожан на тех же выборах баллотировали на четыре долж­ности, четверых пытались избрать трижды. Из этой неодно­кратно отвергнутой “восьмерки” в итоге удалось выбрать лишь пятерых[26].

           Эти факты, число которых не исчерпывается приведенными примерами, демонстрируют стремление выборных лиц во главе с головой заставить нести общественную службу упомянутых куп­цов. Такую настойчивость городской верхушки можно интерпре­тировать в пользу устоявшегося в историографии взгляда на не­популярность среди городского гражданства выборных служб, а следовательно, и всего городского самоуправления. Но данная интерпретация сосредоточивает все внимание на деятельности городской выборной верхушки и игнорирует позицию выборщи­ков. А их позиция была не менее важна. Избиратели не соглаша­лись доверить некоторым навязываемым кандидатам ответст­венные должности в городском самоуправлении, вероятно, сом­неваясь в их способности принести реальную пользу городу и сво­им согражданам.

           Ходатайства горожан к коронным властям, в которых выра­жалось недоверие отдельным выборным лицам, имели место во многих городах Западной Сибири, Московской и Тверской губер­ний. Как правило, поводом для них служили притеснения горо­жан и финансовые злоупотребления со стороны лиц, возглавляв­ших самоуправление. Нередки были жалобы на избрание “не в очередь”, на нежелание местных властей учесть семейное и мате­риальное положение просителя. Иногда поводом для обращений к власти становились и личные качества деятелей местного само­управления, их отношение к рядовым горожанам. Так, в 1811 г. осташковское городское общество даже обратилось с прошени­ем в Тверское губернское правление об увольнении от должно­сти ратмана Мосягина, который “усмотрен в нерасположении к гражданам, от коего защиты и попечения никакого нет”[27]. Это ходатайство было оставлено властями без удовлетворения, а ма­гистрату губернским правлением сделан выговор “за недолжное представление” о приговоре общества. Подобные прецеденты укрепляли у горожан убежденность в том, что лучше забаллоти­ровать сомнительного, асоциально настроенного кандидата на одну из классных должностей, чем потом страдать от его злоупо­треблений своим должностным положением.

           Если выборное лицо служило не на классной должности, то о его досрочном смещении городские власти могли и не запраши­вать губернскую администрацию. О том, как такие вопросы ре­шались в Твери свидетельствует рапорт городового старосты [39] тверской думе от 15 июля 1799 г. В этом документе сообщается о получении указа думы 15 июля 1799 г. об избрании на место квар­тального надзирателя Степана Ненасьина “за его неисправность” другого, “способного из здешнего гражданства”. В тот же день “тверское гражданство” в присутствии городского головы М.Е. Блохина выбрали сына уволенного - Павла[28]. Подобная оперативность решения вопроса: получение указа и проведение выборов в тот же день - была возможной благодаря тому, что о перевыборах не оповещали горожан, а созывали собрание из за­седателей думы и еще каких-то граждан, служивших по выборам, и, возможно, случайных посетителей, которые находились в тот момент в доме градского общества по своим надобностям. Леги­тимность такому собранию в глазах горожан придавало участие в нем городского головы, в обязанности которого, напомним, входило председательствовать на выборах.

           Как относились главы купеческих фамилий к избранию в го­родские службы невыделенных членов семьи? Рассмотрим ситу­ацию с серпуховскими купеческими “детьми”, избранными в де­кабре 1821 г. За ратмана магистрата 39-летнего купеческого вну­ка Федора Воронина согласился отвечать имением его дед, а за гласного думы 46-летнего Ефима Улитина - отец. Отцы Григо­рия Фирсанова (31 год) и Василия Костякова (40 лет), избранных в городовые старосты и депутаты квартирной комиссии, напро­тив, “ответствовать не согласились”. В своем рапорте губернато­ру от 26 января 1822 г. городской голова Остапов жаловался на отца Костякова, так как тот сыну “доверенность навсегда давал входить во все подряды и торговые промыслы и по выбору обще­ственному прежде сего городовым старостою имел служение... (курсив мой. -А.К.)”[29]. Таким образом, даже отношение одного и того же главы купеческой семьи к службе по выборам сына мог­ло изменяться в зависимости от конкретных жизненных и торго­вых обстоятельств.

           Разумеется, попытки уклонения от общественной службы вызывали неприязненное отношение других горожан. Не всегда они приводили и к цели. Против практики укрывательства зре­лых мужей за старческой спиной главы семьи серпуховские “от­цы города” придумали простой, но достаточно эффективный ме­тод борьбы. Когда в 1825 г. серпуховские граждане вынуждены были производить новые выборы на места из-за неутверждения избранных кандидатов, 80-летний В.В. Плотников был почти единодушно избран в депутаты для смотрения за торговлей. При этом, чтобы у губернских властей не возникало сомнений в спра­ведливости выбора столь пожилого человека к должности, в бал[40]лотировочном списке указано, что у него три сына и два взрос­лых внука. Этот метод борьбы с уклонистами от городской служ­бы не работал лишь в том случае, если главой купеческой семьи была вдова.

           Иной, редкий, путь освобождения от службы избрал мещанин Петр Серебреников. В своем прошении он писал, что был избран вопреки приговору мещанского общества 1821 г. об освобожде­нии его от службы на восемь лет за пожертвование обществу 500 руб. Губернатор, освободив Серебреникова от обязанностей гласного думы, поставил мещанскому обществу на вид, напом­нив, что по закону денег за увольнение мещан от выборов “брать отнюдь не должно”[30].

           В результате увольнения губернатором купцов и мещан, из­бранных в декабре 1824 г. на должности самоуправления, в Сер­пухове пришлось провести дополнительные выборы в пять раз­личных учреждений, в которые баллотировалось 14 человек. При этом горожане не вполне вняли замечаниям губернской вла­сти, выдвинув в гласные думы третьей гильдии купеческого сына И.С. Щенкова, а в депутаты квартирной комиссии все того же третьей гильдии купеческого сына B.C. Костякова. Правда, ра­нее они оба уже служили в органах самоуправления. Вероятно, наученные опытом “отцы города” не уповали лишь на это обсто­ятельство, но предварительно заручились согласием родителя последнего, чтобы не усугублять ситуацию. Что же касается Щенкова, то он ни в каком ручательстве, по мнению граждан, не нуждался, ибо вместе с братьями был совладельцем на каменном фундаменте деревянного дома[31].

           Впрочем, граждане Серпухова и на выборах 1828 г. в число 40 баллотированных на различные должности включили не только шесть купеческих “детей”, но и двух человек, у которых не было недвижимости[32].

           Правительство продолжало противиться расширению со­циальной базы граждан, обладавших правом быть избранны­ми в органы самоуправления, вплоть до 1860 г., когда импера­тор утвердил мнение Госсовета “О разрешении выбирать в го­родские общественные должности членов купеческих се­мейств”[33]. Этим актом было удовлетворено давнее чаяние жи­телей многих уездных городов о праве избирать в службы по выборам купеческих братьев, детей, внуков и племянников вне зависимости от наличия у них капитала. Ответственность за эту многочисленную группу лиц, не имевших собственных объявленных капиталов, возлагалась на “начальников се­мейств” или само общество.

           [41] Избирательные технологии в старом русском городе.

           Желающие занять должность городского головы прибегали к разнообразным способам влияния на избирателей. Среди них были, например, такие меры, как подбор в число выборщиков наиболее надежных избирателей: родственников, знакомых или бедных мещан, так или иначе зависимых от кандидата. Разумеет­ся, не забывали и о создании благоприятного общественного мнения о претенденте на должность городского головы. Дости­гался благоприятный имидж различными путями: пожертвовани­ями на общественные нужды или в пользу церкви, помощью бед­ным, уплатой недоимок за несостоятельных граждан, покрови­тельством губернского или духовного начальства.

           Самым простым и надежным способом обеспечить успех кан­дидатам, угодным действующему городскому голове, было фор­мирование корпуса выборщиков. Из-за несовершенства законо­дательства о городских выборах у городского головы и членов думы открывались большие возможности для злоупотреблений своим должностным положением при формировании избира­тельного списка. “Правильный” подбор избирателей обеспечи­вал успех кампании. Так, в январе 1822 г. служащие в коломен­ском магистрате бургомистры Иван Селивановский, Захар Ко­лесников и ратманы Петр Тупицын и Шапошников подали мос­ковскому военному генерал-губернатору князю Д.В. Голицыну жалобу на действия бывшего городского головы Наума Шевля­гина. Они обвиняли голову в серьезных нарушениях законов о выборах. В частности, Шевлягин не запросил магистрат “о состо­ящих в нем по делам из купцов под судом и под следствием”, а на­чал готовиться к выборам “совсем не так, как в законе о таковых выборах предначертано, разослал ярлыки таким людям, кото­рые б поддерживали его намерение на сей выбор, им уже тайно положенное”. Допустил он и ряд других нарушений законов о выборах[34].

           Отвечая перед следователем на эти обвинения, Шевлягин легко парировал вопрос “Всем ли купцам и мещанам были разо­сланы ярлыки с приглашением в собрание?” Он заявил, что все исполнено “по заведенному с давних лет порядку” и приглашены были “из числа лучших в обществе лиц, более находящихся в го­роде на лицо. Повещать же и приглашать к выбору всех купцов и мещан дума сочла затруднительным, ибо не имеет места, где их поместить, да и сверх того при прежних выборах более сего числа присутствующих не бывало (курсив мой. - А.К.)”[35].

           Некоторые кандидаты не брезговали и прямым подкупом из­бирателей, организовывая бесплатные застолья. Вот что писал [42] об этом в докладной записке от 7 мая 1851 г. на имя московского генерал-губернатора A.A. Закревского статский советник Тру­бецкой, посланный для расследования злоупотреблений дмитров­ского городского головы Е.А. Немкова: “Узнал я также, что Немков, 15 лет постоянно избираемый в городские головы, упо­требляет для достижения сей цели средства непозволительные: перед выборами он в собственном трактире бесплатно кормит и поит многих людей, которые в нетрезвом виде избирают на свою погибель человека, коего они проклинают, когда очнутся от вин­ных паров”[36].

           Аналогичные избирательные технологии применялись и в одном из крупнейших уездных городов Московской губернии - Подольске. Старший чиновник особых поручений при москов­ском гражданском губернаторе Н.П. Синельникове - Янкевич, ревизовавший Подольскую городскую думу в 1856 г., выяснил и механизмы предвыборной борьбы тамошнего городского голо­вы Аллилуева. Чиновник оценил избирательную тактику город­ского головы как весьма эффективную: “Впрочем, как в преж­ние выборы, так и в будущие, вероятно, будет избран Аллилуев... Аллилуев, имея личную выгоду быть головою, подбирает пар­тию из оборванной подольской челяди, которую накануне кор­мит и особенно поит на свой счет во всех подольских харчевнях, а в благодарность такие обыватели и выбирают его в головы”[37].

           Поведение сторонников Аллилуева выглядит в изложении московского чиновника более рациональным и мотивирован­ным, чем у жителей Дмитрова, опускавших шары за Немкова. Благодарность Аллилуева не ограничивалась бесплатными пред­выборными обедами с обильным угощением водкой. Она имела и более долгосрочную материальную выгоду для его малоиму­щих избирателей. В ходе ревизии обнаружилось, что реестр ме­щан, имевших податную задолженность, в значительной части совпадал со списком избирателей, приглашенных на выборы го­родского головы. Признательный голова не взыскивал недоимки с преданных ему горожан[38].

           Впрочем, в арсенале у городских голов были и репрессивные методы воздействия на неблагонадежных мещан и даже купцов. Способы эти были довольно разнообразны: от закрытия лавки под каким-нибудь благовидным предлогом до включения вне очереди неугодного мещанского семейства в число подлежащих поставки рекрута. Подобная практика бытовала и в некоторых уездных городах Тверской губернии. “Из особенностей общест­венного быта заметить нужно то, - свидетельствовал о Торжке в 1849 г. священник Иовлев, - что выборы в градские должности [43] по большей части бывают безправильны. В следствие сего у лю­дей богатых бывают капризы и враждебное духу христианства злопамятство”[39].

           В число же неблагонадежных могли попасть не только сто­ронники противоборствующей “партии”, но и любые лица, ре­шавшиеся при обсуждении каких-либо городских вопросов, вы­сказывать мнение отличное от предложения градского главы[40].

           Подбором кандидатов, выдвигаемых на выборные должно­сти, занимался городской голова совместно с членами городской думы, а в ряде случаев и членами магистрата. В какой степени из­биратели считались с мнением городского головы и выборной верхушки, выдвигавших кандидатов на замещение классных должностей? Каковы были возможности выявления волеизъяв­ления рядовых избирателей? Исключительную информацию для ответа на этот вопрос содержат избирательные протоколы, разу­меется, при условии, что они аккуратно заполнены. Тогда доста­точно сопоставить порядковый номер предложенных кандидатур с данными о том, кто был избран. Так, в уездном городе Тверской губернии, Кашине, в 1803 г. в верхнем слое управленцев (голова и два бургомистра) два человека были избраны из числа первых кандидатов, среди ратманов магистрата и гласных думы трое бы­ли избраны из первых кандидатов, а четверо были предложены для голосования вторыми и третьими. На проводившихся тогда же выборах на одногодичные должности (городового старосты и двух судей словесного суда) были избраны кандидаты, вынесен­ные на голосование первыми[41]. В другом городе Тверской губер­нии, Бежецке, в 1803 г. новые голова и бургомистры были пред­ложены первыми, а из четырех ратманов и пяти гласных победил лишь один кандидат, внесенный на голосование первым. Напро­тив, из пяти одногодичных служб все пять были замещены лица­ми, стоявшими в списке первыми[42].

           На выборах в январе 1803 г. в Твери на девять самых пре­стижных выборных должностей прошли лишь трое первых кандидатов. Городским головой был выбран третий кандидат, один из заседателей Гражданской палаты был предложен лишь пятым, а заседатель Уголовной палаты вообще внесен на голосование только седьмым по счету. Во второй группе вы­борных должностей (ратманы магистрата и гласные думы) во­семь из 14 избранных баллотировались первыми. На выборах 10 гласных думы прошли восемь первых кандидатов. Что же касается выборов ратманов в магистрат, то здесь выборщики совершенно проигнорировали мнение городского головы и членов думы[43].

           [44] Полвека спустя, в декабре 1850 г., в Твери на девять наиболее ответственных должностей были избраны четыре человека, ко­торые не были основными кандидатами. Следующая группа вы­борных должностей - ратманы магистрата, ратманы полиции и гласные городской думы. Здесь наблюдается очень близкая кар­тина к первой группе должностной престижности. Из 16 мест шесть досталось кандидатам не из основой “корзины”[44].

           Исследование избирательных протоколов 1803 и 1850 гг. в городах Тверской губернии свидетельствует о том, что городские избиратели были активными участниками избирательных проце­дур и, пользуясь тем, что на должности баллотировалось не­сколько претендентов, имели возможность реального выбора. Особенно придирчиво они подходили к кандидатам, выбираемым на должность городского головы, бургомистров и вообще класс­ным должностям в правовой сфере: судьям, заседателям судеб­ных органов, ратманам в магистрате или при полиции.

           Иная ситуация была при выборах на менее престижные должности (ценовщики, депутаты по торговле, члены строитель­ной и дорожной комиссий) - тут были избраны именно первые предложенные кандидаты. Фактически на эти должности в Тве­ри назначали купцов посредством баллотировочной процедуры.

           В подмосковном Клину пошли дальше. Там в январе 1819 г. баллотировали шарами только в градские головы, бургомистры, ратманы, старосты сиротского суда, словесные судьи, ценовщи­ки. “Да сверх сего избраны на голосах (курсив мой. - А.К.)” в квартирную комиссию, в оспенный комитет, в городовые макле­ры, для продолжения городовой обывательской книги и другие должности, - сообщали из Клина губернскому начальству[45].

           В Западной Сибири самые значительные отклонения от из­бирательных процедур наблюдались в тех городах, где было ма­лочисленно посадское население и сильно влияние ведомственно­го начальства. Так, в Барнауле в 1807 г. даже бургомистров маги­страта “избрали” без голосования, а в 1822 г. и городского голо­ву назначили “без баллотировки, с общего согласия”[46]. В военно­административном центре региона, Омске, при избрании первых лиц городского самоуправления баллотировку хотя и производи­ли, но выдвигали на должность всего по одному претенденту, в соответствии с давней местной традицией, как утверждал город­ской голова Лука Баранов в 1856 г.[47]

           Да и в старинных сибирских городах, например в Таре, вы­боры во многом проходили формально. Например, в 1797 г. в избрании городского старосты и словесного судьи участвовало всего семь выборщиков, а на каждую должность баллотирова[45]лось по два кандидата. О самом характере выборов на эти долж­ности можно судить из отношения городского головы Тары в тамошний магистрат: “из состоящих на очереди избрали в буду­щий 798 года на перемену ныне находящихся в служении... в кандидаты...”[48] И все-таки эти малочисленные избиратели не были послушной машиной, утверждавшей решения городского головы. У них был выбор из двух кандидатов. Своим правом вы­бора они воспользовались, отдав большинство голосов вторым кандидатам.

           В центре страны грубейшие нарушения избирательного зако­нодательства, подобные омским и барнаульским, не допускались. Более того, в 1840-е годы произошло ужесточение контроля гу­бернской администрации над буквой избирательных законов. На­иболее заметно это было в Тверской губернии. Так, если в 1803 г. городским головой Бежецка был избран кандидат, набравший менее половины голосов, то в 1847 и 1848 гг. градской глава Вышнего Волочка получил от начальства три выговора и два строгих выговора, из которых четыре за нарушение избиратель­ных процедур! В том числе в вину купцу третьей гильдии Тимо­фею Синькову было поставлено то обстоятельство, что он допу­стил перебаллотировку на должность кандидата (т.е. заместите­ля) городского головы лиц, набравших на выборах головы менее половины голосов. Особенно возмутила губернское правление попытка оправдать это нарушение тем, “что общество не нахо­дит на то более достойных лиц, тогда как нельзя допустить, что­бы кроме купцов 1-й и 2-й гильдий, в количестве 128 капиталов 3-й гильдии, не находилось одного или двух достойных к избра­нию в кандидаты на должность градского головы...”[49].

           Кого и куда избирали? Демократические возможности и олигархические традиции.

           Законодательство отводило первенствующую роль в город­ском самоуправлении купцам. Мещане могли избираться лишь на второстепенные должности. Только в крайнем случае, при отсут­ствии достойных кандидатов из купцов, они могли допускаться к выборам на важные должности. Впрочем, репутация человека также играла существенную роль при выдвижении кандидатов на должности в самоуправлении. Так, в декабре 1792 г. серпухов­ской купец Григорий Соловьев был избран в бургомистры, а ко­гда стало известно, “что Соловьев, за недельное по выплаченно­му векселю в 4500 руб., с серпуховских купцов Ивакина и Краше­нинникова взыскание находится под следствием, учиненным при­говором яко недостойного быть в таковой службе, отменило, а выбрало его... в училище к сторожевской должности...”[50]

           [46] Означал ли равный сословный статус равные возможности избираемых? Формально да. У купцов первой гильдии были пре­имущества перед купцами второй гильдии, у которых были при­вилегии, по сравнению с третьегильдейцами. На практике все было не так однозначно. Так, в Серпухове во время выборов на трехлетие с 1819 г. произошел примечательный конфликт. Ку­пец второй гильдии И.С. Плотников, избранный в депутаты квар­тирной комиссии, подал жалобу губернатору и просил уволить от должности. В частности, он писал, что был внесен в список для баллотирования не в головы или бургомистры, как следовало бы ему по статусу, но в ратманы. Когда же в ходе голосования оче­редь дошла до Плотникова, то общество “единогласно объявило, чтобы Плотникова в ратманы не баллотировать, назначив его к балтированию в депутаты, в квартирную комиссию”. Очевидно, избирателям было ясно, что городской голова вел себя некор­ректно по отношению к нему, предлагая его на должность ратма­на, в то время как в бургомистры баллотировались купцы треть­ей гильдии. Казалось, что был найден удачный выход из создав­шегося положения, позволявший и купца приобщить к общест­венной службе и не уронить его реноме. Однако в квартирной ко­миссии он должен был постоянно взаимодействовать с городни­чим, с которым имел дело в суде об обременении его постоем со стороны последнего. Это основание для освобождения от долж­ности Плотникова и гражданский губернатор, и военный гене­рал-губернатор сочли не основательным. Впрочем, купец про­явил характер и упорство. Не получив поддержки у губернского начальства, он уехал надолго из города, и власти вынуждены бы­ли ввести в должность другого человека[51].

           В ходе выборов на трехлетие с 1825 г. в Серпухове вновь про­изошел конфликт, связанный с произволом городского головы. В протоколе, приготовленном для голосования, купец второй гильдии В.В. Мазурин был вычеркнут из претендентов на долж­ность бургомистра и баллотирован на непристижную для него должность второго ратмана[52].

           Среди тверских купцов уже в начале XIX в. сложились пред­ставления о том, на какую должность следует выбирать того или иного горожанина. Например, лица, баллотировавшиеся в город­ские головы, затем могли быть кандидатами в заседатели совест­ного суда, Уголовной и Гражданской палат, бургомистры, члены думы. Ратманами магистрата или полиции, а также для службы на менее значительных должностях они уже, как правило, не предлагались. Эти неписанные правила соблюдались в Твери в начале XIX в. строго, а иерархия должностей была “прописана” [47] для каждого человека весьма определенно. Например, существо­вавшая субординация между ратманами магистрата позволяла в 1803 г. баллотировать купца П.И. Пирогова (ранее потерпевше­го неудачу при избрании бургомистра) на первом этапе выборов на должности первого и второго ратмана. Однако занявшего тре­тье место Пирогова уже не баллотировали на втором этапе, ко­гда выбирали третьего и четвертого ратманов. На эти должности были избраны два купца, набравшие в первом туре вдвоем мень­ше баллов, чем один Пирогов[53]. Очевидно, городская верхушка считала для реноме этого человека недопустимым быть третьим или четвертым ратманом.

           Характерно, что никогда не служившие представители из­вестных в городе купеческих фамилий не баллотировались на низшие должности городского самоуправления. Закон, разре­шавший купцам отказываться от должностей, которые не соот­ветствовали их социальному статусу, был принят позднее и не проводил никакой иерархии между первым и четвертым ратма­нами. Поэтому в Твери можно говорить о своеобразном “местни­честве”: нельзя было, не оскорбив реноме уважаемой купеческой семьи, избрать одного из ее членов третьим ратманом, в то вре­мя как вторым ратманом будет служить человек, семья которого стоит ощутимо ниже в неформальной городской иерархии. Та­ким образом, возможность выбора на ту или иную должность оп­ределялась не только официальным статусом человека, его лич­ными достоинствами, но и местом, занимаемым его семьей в го­родской иерархии. Иначе говоря, в Твери - самом демократиче­ском с точки зрения полноты избирательных процедур и наличия нескольких кандидатов на одну выборную должность городов России - олигархические принципы подбора и выдвижения кад­ров на “классные должности” сохранили свое влияние.

           В уездных городах число классных должностей было мень­ше, а их иерархия имела иные конфигурации. Так, в Осташко­ве в декабре 1799 г. лица, баллотировавшиеся в городские го­ловы, затем предлагались кандидатами в бургомистры, ратма­ны и даже частные приставы. В гласные же шестигласной ду­мы, в старосты, в словесные судьи никто из претендовавших на места городского головы или городских бургомистров не пред­лагался, но двое безуспешно были баллотированы на долж­ность частного пристава. Заседатели или гласные думы поль­зовались у горожан меньшим престижем, чем члены магистра­та. На тех же выборах 1799 г. в нее баллотировалось всего восемь кандидатов на шесть мест, да и те были не из семей городской верхушки. В думу были избраны лишь лица, прова[48]лившиеся на выборах в ратманы, а также те, которые ранее не баллотировались в другие должности[54].

           В Серпухове только в исключительных случаях забаллотиро­ванного кандидата предлагали на новую должность. Такой слу­чай имел место в 1813 г. с купцом И.П. Щенковым[55].

           В другом уездном городе Московской губернии, Клину, быто­вала иная практика. Здесь во время выборов провалившегося кандидата не стеснялись предложить на другую должность. В ча­стности, в 1819 г. третьей гильдии купецкий сын Алексей Иванов Семейнин, 37 лет, был баллотирован в ратманы, в сиротский суд, а избран судьей словесного суда. А купца третьей гильдии Ми­хайлу Леонова Першина, 63 лет, владельца собственного дома, последовательно четырежды баллотировали в ратманы. Такое было возможно в связи с тем, что выбирали по очереди первого, второго, третьего, четвертого ратманов. Возможно ранее его предлагали и в бургомистры, но из-за плохой сохранности архив­ного дела это выяснить не удалось. При этом ни градского голо­ву, ни избирателей не смутило то обстоятельство, что двумя пер­выми ратманами были избраны мещане, третьим - купеческий сын. Купец Першин получил необходимое число голосов лишь в четвертые ратманы. Добавим, что магистрат возглавили два бур­гомистра из мещан. Все это позволяет утверждать, что в Клину мещане не только принимали активное участие в процессе выра­ботки повседневных решений, но и успешно претендовали на важнейшие должности в городском самоуправлении. Это было возможно благодаря малочисленности купечества и общему не­высокому уровню социально-экономического развития города.

           Если говорить о тенденциях в городских выборах, которые отражали отношение горожан как к избирательным процеду­рам, так и к институтам городского самоуправления, то количе­ственные аспекты проблемы прослеживаются достаточно. Так, в Серпухове в марте 1813 г. на места городского головы и бур­гомистров баллотировалось по три кандидата, а в ратманы и гласные городской думы в среднем по 2-2,5[56]. На выборах 1816 г. произошло сокращение числа претендентов до двух че­ловек на все должности, исключая городского голову[57]. Следу­ющие выборы на трехлетие с 1819 г. привели к увеличению чис­ла выдвинутых кандидатов до уровня 1813 г., а на должность го­родского головы баллотировано пять купцов[58]. Но начиная с выборов на 1822 г., началось новое сокращение числа претен­дентов, которое отразилось в первую очередь на думе: трое куп­цов претендовали на два места гласных, и два человека - на единственную вакансию гласного думы от мещан. Аналогичная [49] ситуация была и на выборах 1825 и 1828 гг., на которых число баллотируемых на должности бургомистров и ратманов не пре­вышало соотношение два человека на одно место[59]. На этом же уровне ситуация с количеством баллотированных сохранялась и в последующие годы, включая и выборы 1861 г. Отдельные ис­ключения, как в 1834 г., когда на должность головы баллотиро­валось пять кандидатов, а на два места бургомистров шесть че­ловек, не меняют общей картины[60].

           Более очевидно эта тенденция проявилась в Осташкове, где на выборах городского головы в январе 1779 г. было выдвинуто 15 кандидатов, при выборах двух бургомистров - 41 кандидат! Правда, большинство подлежащих баллотировке от этой чести предпочло уклониться. В результате большая часть кандидатов была уволена, и в списке осталось 12 человек. В тот же день на места четырех ратманов было выдвинуты 46 кандидатов, а для голосования оставлены 15[61]. Спустя 20 лет произошло неболь­шое снижение числа кандидатов, предлагаемых для замещения вакантных должностей. Однако у горожан был реальный выбор: семь претендентов на место городского головы, 11 человек - на две должности бургомистров, 12 - на четыре должности ратма­нов, восемь кандидатов на место частного пристава[62].

           Сокращение числа кандидатов на выборные должности про­должалось и в последующие годы. В результате в середине XIX в. выборы в Осташкове приобрели во многом формальный харак­тер: число кандидатов лишь незначительно превышало количе­ство должностей. Так, в январе 1860 г. на два места бургомистра было три претендента, на четыре места ратманов - шесть канди­датов, в “директорские товарищи” общественного банка балло­тировались три человека, на два места депутатов при следствии в уезде - четыре человека, в гласные думы - семь кандидатов на шесть мест. Такая же картина наблюдалась и при выборах на другие должности[63]. Проигравшие становились кандидатами на должности, обязанными в случае длительного отпуска или про­должительной болезни одного из членов присутственного места принять на себя соответствующие обязанности.

           Создавшееся в Осташкове положение с замещением выбор­ных должностей в конце концов вызвало недовольство тверских чиновников. 9 марта 1860 г. губернское правление указало на не­допустимость подобной практики. При этом оно руководствова­лось не отклонениями от законов и уж тем более не интересами граждан, которые оказались в ситуации фактически безальтер­нативных выборов, но прагматическими задачами управления. Губернское правление потребовало дополнительно избрать к [50] должностям кандидатов, тем более что к некоторым должностям таковых не было избрано вовсе[64].

           Заключение. В Твери и Осташкове уже в конце XVIII в. в избирательных собраниях участвовал достаточно широкий круг горожан. Возможно, в эти же годы аналогичная ситуация сформировалась и в Серпухове, но по источникам она фикси­руются только с 1813 г. Такое положение, когда среди выбор­щиков было примерно равное количество купцов и мещан, со­хранилось и в начале 1860-х годов. Выборочные материалы по другим городам Московской и Тверской губерний подтвержда­ют эту практику. Реально отстранены от повседневного уча­стия в делах городского самоуправления оказались лишь го­родские неимущие низы. Аналогичная картина наблюдалась и в городах Западной Сибири[65].

           Если законодательство стремилось создать олигархическое самоуправление, то граждане предпочли, чтобы в его деятельно­сти участвовала не только верхушка, но и состоятельные меща­не, обладавшие недвижимостью. Снижение имущественного ста­туса для участия в делах самоуправления определялось прежде всего малочисленностью богатого купечества, а также несовпа­дением представлений о социальной природе городского самоуп­равления у государственных сановников и у горожан.

           Приведенные данные о выборах в городах Тверской и Мос­ковской губерний дают основание для вывода о том, что горожа­не, пришедшие на избирательное собрание, не были марионетка­ми, послушно опускавшими шары в ящик по предложению го­родского головы. Особенно вдумчиво и серьезно они рассматри­вали кандидатов, выдвигаемых на наиболее ответственные по­сты в городском самоуправлении или на должности, представляв­шие интересы городского гражданства в бюрократических орга­нах власти. Вместе с тем у части беднейших избирателей в По­дольске, Дмитрове (весьма вероятно и во многих других уездных городах) отсутствовало подлинно гражданское понимание важ­ности и значения тех демократических процедур, в которых они участвовали.

           Наряду с этим, свертывание демократических традиций в го­родах Московской и Тверской губерний, в частности неуклонное сокращение числа кандидатов на выборные должности, имело место в первой половине XIX в. Однако и к концу 1850-х годов эта тенденция все же не достигла там уровня, характерного для некоторых сибирских городов. Так, в Омске на должность балло­тировалось по одному кандидату[66], а в Барнауле в первой четвер­ти XIX в. не всегда соблюдали даже формальные избирательные [51] процедуры, например, в 1807 г. бургомистры были “избраны” без голосования, а в 1822 г. даже городского голову назначили “без баллотировки, с общего согласия”[67].

           В городах Московской и Тверской губерний мне удалось ус­тановить единичные факты отказа от должности городского го­ловы за весь период с 1785 по 1861 г. В конце 1826 г. просил уво­лить его от должности городского головы тверской второй гиль­дии купец Ф.Г. Тетяев, который ранее неоднократно нес различ­ные общественные службы, в том числе и должность городского головы[68]. В 1849 г. другим отказником стал новоторжский купец Цвылев[69]. А спустя три года купец Иван Маслов ходатайствовал об освобождении от должности кандидата городского головы Весьегонска, Тверской губернии[70]. Однако было бы ошибкой на основании двух последних отказов говорить об уменьшении пре­стижа кресла главы города среди купцов Тверской губернии в конце 1840-х годов. Есть и совершенно противоположные про­шения горожан этой губернии. Так, купец Синьков в 1849 г. жа­ловался на неутверждение его в должности городского головы Вышнего Волочка[71]. К этому же времени относится и жалоба вышневолоцкого мещанина Ивана Трудова на губернское прав­ление за отказ утвердить его в качестве гласного думы[72]. Данное обстоятельство свидетельствует об определенном росте уваже­ния граждан к должности гласного думы и о наличии реальной заинтересованности у некоторых горожан занимать ее.

           С развитием буржуазного самосознания у деятелей городско­го самоуправления им все теснее становилось в рамках абсолю­тистского государства. В конце периода наблюдается не просто недовольство деятельностью отдельных лиц, возглавлявших ад­министративно-полицейскую власть на местах, но самой систе­мой, когда бюрократические органы обладают функцией конт­роля над муниципальными органами. В городском обществе крепнет мнение, что в условиях преобразования крестьянского быта, в эпоху начинающихся реформ необходимо ликвидировать мелочную опеку городского самоуправления государственными структурами. Общественные деятели городского самоуправле­ния стремились к большей, подлинной самостоятельности город­ских учреждений, к расширению их компетенции. Рост правовой и политической культуры деятелей муниципальных властей, об­щая атмосфера в стране толкали верхушку торгово-промышлен­ного населения не к прежним формам (жалобы в верховные ор­ганы власти) и старому содержанию (борьба против нарушений законов чиновниками, нарушение прерогатив выборных органов власти, отстаивание корпоративных и городских привилегий) - [52] все это имело место, но к реформированию самой системы орга­нов власти, к отмене всех отживших законов и инструкций, ско­вывающих инициативу выборных лиц, к расширению полномо­чий институтов самоуправления за счет сокращения компетен­ции органов государства на местах. Эти требования были отчас­ти учтены имперской властью при подготовке новой городской реформы в начале 1860-х годов.

           Избирательные процедуры не всегда соблюдались во всей сво­ей полноте в уездных городах. Как граждане, так и чиновники, обя­занные наблюдать за порядком на выборах, действовали нередко исходя не из буквы, а из духа законов. Еще точнее, эти действия проистекали отчасти из пренебрежительного отношения к дейст­вующему избирательному законодательству, как не учитывающе­му местные реалии. Но было и другое убеждение, выраставшее из трактовки городского самоуправления как сословного дела город­ского гражданства. Эта “привилегия” была дарована монархами для “пользы” горожан, следовательно, исходя из своих собствен­ных интересов купцы и мещане имеют право корректировать на практике порядок проведения выборов. При этом местные тради­ции выборов в органы самоуправления оказывались в глазах граж­дан почти равными действующим законам. Такая аргументация не­редко встречается в переписке выборных лиц городского самоуп­равления с губернскими властями. А омский градской голова Лука Баранов в 1856 г. даже писал об этом в своей жалобе царю: “Пото­му что порядок городских общественных выборов в Омске проис­текал от давности, обычая граждан и правил думы, одобрявшихся в продолжительное время... от того же губернского правления. Все­го же более потому, что эти обычаи думы и граждан тесно связаны между собою с пользами и выгодами тех граждан”[73].

           [52-54] СНОСКИ оригинального текста

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Ю.А. Тихонов. Вы не упомянули двухтомник Б.Н. Миронова “О социальной истории в период империи”. Есть для Вас в этом двухтомнике что-нибудь интересное?

           А.И. Куприянов. Разумеется, есть. Это фундаментальная ин­тересная работа, посвященная социальной истории ХVIII - нача­ла XX в. Писал автор и о городском самоуправлении.

           Что касается тенденций, которые он там обозначил, я с ним в основном согласен, но не могу согласиться с методом, кото­рый использовал Борис Николаевич. А метод был простейший. Он взял законодательные акты и две работы Кизеветтера и Ди­тятина. И на их основе он написал тот раздел, который был по­священ моему периоду - периоду, условно говоря, XVIII - пер­вой половины XIX в., потому, что по пореформенному периоду ситуация более благоприятная.

           Что же меня не до конца устраивает в работе Миронова?

           [55] В известном смысле, в том, что касается городского самоуп­равления, она оказалась несколько преждевременной, потому что нет работ по локальным проблемам, нет работ по регионам. Дело в том, что нельзя на основе законодательства писать рабо­ту по городскому самоуправлению, по его истории. В таком слу­чае мы пишем историю представлений о том, каким бы власть, законодательство хотели видеть городское самоуправление.

           Пока мы не обратимся к низовым документам, к постоянной, повседневной практике самого самоуправления, мы будем писать достаточно общие вещи. Но многие нюансы, которые составля­ют специфику исторического процесса, Миронов опустил.

           Ю.А. Тихонов. Второй вопрос. Вы нам рассказали о самоуп­равлении, о выборах и т.д. А деятельность городской общины выходит по источникам за рамки самоуправления и выборов или Вы это оставляете за бортом своего исследования?

           А.И. Куприянов. Я действительно не уделял серьезного внимания этому вопросу по целому ряду причин. Когда я за­нялся изучением уездных городов Московской губернии, то сделал это несколько опрометчиво. Я выяснил, что сохран­ность архива безобразнейшая: многие фонды были уничтоже­ны в 1812 г. или во время других пожаров, плюс еще револю­ция наложила свой отпечаток, и в результате единственный город, который для моего периода можно изучать всесторон­не, - это Серпухов. Там есть и дума, и магистрат, и даже сло­весный суд сохранился, есть приговоры и протоколы город­ских обществ, когда они собирались и принимали какие-то ре­шения, которые касались всех горожан или, по крайней мере, податного населения. Там они тоже сохранились не полно­стью, а в основном за 40-60-е годы XIX в. И все это, с моей точки зрения (а я здесь спустился на уровень микроистории), не позволяет обстоятельно проработать деятельность город­ских общин. Часть сохранившихся приговоров за 40-60-е годы свидетельствует о том, что община уже не играла серьезной роли, а фактически выполняла различные предписания других властей - магистрата, думы, городового старосты, словесного старосты. Она имела значение для тех мещан, у которых был скот, которые нанимали пастуха или получали землю для об­работки, а многие города имели еще аграрное ядро, и для них эти вопросы повседневного землепользования или найма пас­туха были серьезными вопросами. Другое дело, что в рамках управления городом они играли уже второстепенную роль. Строго говоря, они, наверное, никогда не играли первостепен­ную роль.

           [56] А.Е. Иванов. Вы говорили о цензах отбора кандидатов на всевозможные должности в городском самоуправлении. А в ка­кой степени учитывался ценз грамотности?

           И. Куприянов. С одной стороны, законодательство глухо молчит об этом. Оно молчит по отношению к русским, если подданный был евреем (но это относилось к западным губер­ниям), то он обязан был владеть либо русским, либо немецким, либо польским языком. Он должен был владеть одним из евро­пейских языков, которые имели статус государственных. Самое интересное, что от русских не требовали образователь­ного ценза. Я говорю об учреждениях, которые существовали до 50-х годов.

           Но вместе с тем имеются свидетельства о том, что в начале XIX в. (я знаю такое прошение 1801 г.) люди подавали прошения и просили их освободить именно по причине неграмотности. И управа рапортовала Думе и просила избрать новых членов, по­скольку все избранные - люди неграмотные, протоколы вести и оформлять решения некому.

           Далеко не все горели желанием служить. Чтобы желающих использовать в качестве предлога свою неграмотность не было, то могли освободить, скажем, отца-купца от выполнения долж­ности ратного. Но при этом его 17-летнего сына, который вроде бы не должен был служить, избрали, и он тащил эту лямку.

           Что касается второго вопроса. Возрастной ценз был плаваю­щим. В Сибири, например, начальство могло человека, которому было 56 лет, не утвердить в должности, написав, что он старый. А в Твери, например, человека, которому было 66 лет, и он до этого служил на нескольких службах, был ремесленником и не имел недвижимости, губернское начальство могло все-таки заставить служить сборщиком податей.

           Было и так: когда избирали 80-летнего старика, которого гу­бернское управление явно не могло утвердить, тогда, представ­ляя этот список, специально сделали заметку: “У него трое сыно­вей взрослых и двое взрослых внуков. Не может служить сам, так пусть за него его родственники служат”, поскольку он был гла­вой купеческой семьи. Значит, дети и внуки считались при нем и без его согласия не могли служить. Если он не соглашался с тем, чтобы они служили, тогда избирали его самого.

           В.М. Хевролина. Могут ли быть использованы для Вашей те­мы такие источники, как пресса, художественная литература, ко­торая описывает жизнь городов, в том числе и губернских?

           А.И. Куприянов. Конечно, могут. Но эта проблема не самая интересная. Куда более колоритен образ Городничего. Хотя ведь [57] были такие деятели городского самоуправления, о которых мож­но было писать романы.

           Любимый мною персонаж - бургомистр в городе Томске, Чу­лошник, уникальная личность. Он вообще на законы не обращал никакого внимания. Завел тюремное наказание, держание мещан за малейшие провинности в кандалах, ввел телесное наказание.

           Был, правда, сенатский Указ 1817 г., который по своей неяс­ной формулировке можно было направить и на мещан. Там был пункт о приговоре общества. Но бургомистру никакого пригово­ра общества не требовалось. К нему приходили жаловаться по своим семейным вопросам, в том числе невестки жаловались на свекровей и свекров. И даже пожилых людей, если бургомистр считал это обоснованным, пороли. В результате в десятых годах XVIII в. порка мещан стала таким заурядным явлением в Томске, что публика приходила на них смотреть, поскольку пороли 10- 15 человек ежедневно. Это было грубейшим нарушением. В кон­це концов, во время очередной проверки жалоб все это вскры­лось, и бургомистр пострадал достаточно серьезно: его выслали из города, лишили медали и, по-моему, даже из купечества ис­ключили и сослали в отдаленный город на севере Сибири, где он и умер. Но тем не менее это был очень неординарный, автори­тарный деятель городского самоуправления. Таких совсем явных безобразий не было в Московской и Тверской губерниях, но вме­сте с тем были тоже, мягко говоря, случаи крутого обращения не только с горожанами, но порой и с офицерами. Такие случаи можно обнаружить в источниках.

           Дело в том, что в прессе эта сторона вообще никак не отра­жена, потому что пресса писала о каких-то событиях, которые были в Москве, в Санкт-Петербурге, да и то чисто формально. Другое дело, что в 60-70-х годах провинциальная пресса начина­ет обращаться к этим сюжетам. Встречаются только сообщения о какой-нибудь благотворительной акции или об устройстве ка­кого-нибудь увеселительного мероприятия - скажем, о встрече солдат, следующих на войну или с нее возвращающихся. Вот та­кие сюжеты как-то связаны с городским самоуправлением.

           Ю.А. Тихонов. Поблагодарим докладчика за новую тему, для нас мало известную. Эта тема оказалась очень интересной. Речь идет о действительно громадной массе городского населения. Как она жила, кроме того, что рекрутов поставляла и налоги платила? У нас было такое впечатление, что эти люди как-то прозябали. Докладчик удачно показал, что совсем небезразлич­ными оказывались горожане и в вопросах самоуправления, и в других вопросах. Другое дело - источники скрывают все это. Со[58]хранились источники по земскому самоуправлению на Русском Севере в XVII в. уже меньше в начале XVIII в., и мы видим, как там очень бурно проходили и сходы, и выборы, и борьба была иногда очень жесткая и даже жестокая - с жалобами в Москву и т.д. И получалось, что в XVIII и XIX вв. все - и государственные крестьяне, и городское население, свободное от помещичьего гнета, - пребывают в молчании, в безразличии.

           Правильно докладчик делает вывод о том, что это было да­леко не так. Недостаток источников не должен нас дезориенти­ровать. Спасибо Вам за интересный доклад.