Труды Института российской истории. Выпуск 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2006. 329 с. 21 п.л. 20 уч.-изд.л.

Аграрный строй России в 1930-1980-е годы

Автор
Безнин Михаил Алексеевич

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Безнин М.А., Димони Т.М. Аграрный строй России в 1930-1980-е годы // Труды Института российской истории. Вып. 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2006. С. 161-187.

Текст статьи

 

[161]

М.А. Безнин, Т.М. Димони

АГРАРНЫЙ СТРОЙ РОССИИ В 1930—1980-е ГОДЫ[*]

 

           Учитывая наличие опубликованных тезисов[1], мы сконцент­рируем внимание на некоторых ключевых, на наш взгляд, проб­лемах, а также ряде новых подходов в характеристике темы, не отраженных в этих тезисах.

           В отечественной историографии проблема аграрного устрой­ства колхозного времени связана во многом с характеристикой “социалистичности” экономических и общественных отношений. Определенный вклад в исследование темы внесли ученые секто­ра истории советского сельского хозяйства и крестьянства ИРИ РАН, целый ряд региональных научных школ, экономисты, социологи-аграрники, имена и труды которых широко известны. В последнее 10-летие аграрная историография колхозного вре­мени пополнилась освещением целого ряда новых, прежде неиз­вестных проблем.

           Процессами “социалистической реконструкции”, которые считались основными в изучении советского сельского хозяйства, не исчерпываются базовые изменения социально-экономическо­го устройства деревни колхозного периода. Прежняя историогра­фическая схема не объясняет и революции в социально-экономи­ческом строе 1990-х годов, точнее объясняет ее только с пози­ции случайности, субъективности. Капитализация и социальная трансформация 1990-х годов, кроме субъективной подоплеки, была предопределена объективно развивавшимися процессами последних десятилетий. “Социалистическая” же концепция соци­ально-экономического развития деревни советского периода не дает возможности объяснить этот феномен. На наш взгляд, важ­ное место в концептуальной схеме характеристики российской деревни 1930-1980-х годов должен занимать анализ ухода аграр­ного общества в результате процессов капитализации и раскре­стьянивания.

           Для разработки новых подходов необходимо разорвать узкие хронологические рамки изучения вопроса. Важным элементом исследовательской методики должно стать также определение [162] рубежей перехода “количественных” изменений в “качествен­ные”. Соотношение стадиально “старых” черт состояния общест­ва или приобретения “новых” при некоторой механистичности в оценках процесса, по нашему мнению, дает возможность устано­вить грань, когда аграрная капитализация в советской деревне колхозных времен привела к стадиальной трансформации обще­ства.

           Исследование аграрного строя России 1930-1980-х годов тре­бует и новых подходов в работе с источниками. Вряд ли нужда­ются в новом радикальном пересчете численность населения, посевные площади, количество скота, тракторов, другой сельхоз­техники; маловероятно, что радикально будет меняться оценка объемов производства сельского хозяйства и т.д. В то же время изучение характера и типов организации производства, особен­ностей аграрного рынка и других форм движения продукта, капи­тала, методов и механизмов социальной трансформации, специ­фики духовной эволюции сельского социума, других проблем становится невозможным на основе только статистических груп­пировок, использования методов пересказа сводок хозяйствен­ной документации, комментариев аграрной политики и другого устаревшего инструментария.

           Возникновение нового ракурса осмысления истории россий­ской деревни 1930-1980-х годов связано с давней традицией изу­чения аграрной проблематики, в том числе и в рамках вологод­ской аграрной школы. Еще на рубеже 1970-1980-х годов нами был сделан вывод о постепенной унификации социального стату­са колхозников и совхозных рабочих, которые реальной стати­стикой во многом, кстати, отождествлялись. На рубеже 1980-1990-х годов было установлено, что старокрестьянский ук­лад в виде двора (пусть урезанного, но не подсобного) длительное время и в рамках колхозной системы выполнял важнейшие эко­номические функции, а для самих крестьян до 1960-х годов являл­ся основным источником доходов[2]. На Всероссийской конферен­ции 1992 г. в Вологде было сформулировано предложение трак­товки раскрестьянивания: внешнего - видимых демографических перемен, и внутреннего - социального перерождения колхозни­ка[3]. На аграрном Симпозиуме 2000 г. в нашем докладе этот вы­вод был дополнен характеристикой пролетаризации, с одной сто­роны, и описанием подспудного вызревания протобуржуазии в колхозной среде, с другой стороны[4].

           Во второй половине 1990-х годов в Вологде и, отчасти, в Новосибирске стало культивироваться изучение системы эконо­мических отношений в колхозной деревне как отношений повин­ностного типа, характерных для аграрного общества (по этим [163] сюжетам, нами, в частности, опубликованы книга и статья в жур­нале “Отечественная история”)[5]. В 1990-х же годах было начато изучение социально-политической и духовной составляющей раскрестьянивания. Оказалось, что 1930—1950-е годы были вре­менем постепенного угасания традиционного крестьянского мен­талитета, способов взаимодействия с властью, разрушения так называемого “лада крестьянской жизни”[6]. В 2002 г. на аграрном Симпозиуме нами были изложены подходы к эволюции земель­ных отношений и колхозного механизма капитализации[7].

           Новые исследовательские задачи требуют соответствующих инструментария и понятийного аппарата. В первую очередь это относится к понятию капитализация. По мнению П.И. Лященко, процесс капитализации означал “подчинение отрасли хозяйства капиталу”; С. Маслов подчеркивал, что это явление означало складывание “хозяйственного строя, при котором господствую­щее положение в хозяйстве занимает капитал как средство, дос­тавляющее владельцу не основанный на личном труде доход”[8]. А.М. Анфимов трактовал “капитал” в крестьянском хозяйстве как совокупность средств производства, представленную “мерт­вым” инвентарем, “живым” инвентарем (рабочим и продуктив­ным скотом), постройками[9]. О становлении капитализированно­го хозяйства в деревне в 1924 г. издал исследование А. Шеста­ков[10].

           Под капитализацией сельской подсистемы колхозного време­ни нами понимается радикальное переустройство аграрного производства, при котором “овеществленный” труд (капитал) становится решающим фактором экономики; в капитализиро­вавшемся аграрном производстве капитал приобретает способ­ность “поглощать” другие факторы производства; в себестоимо­сти аграрного продукта основное место начинает занимать про­мышленная составляющая; товаризация охватывает средства производства, рабочие руки, продукт труда; разрушается замкну­тость хозяйственного уклада, снижается роль природных факто­ров в аграрном секторе. Капитализация по сути своей является главной экономической характеристикой процесса модерниза­ции, ибо связана с переворотом всей “старой” экономической си­стемы и в конце концов приводит к новым социальным отноше­ниям, воплощенным в овеществленном труде.

           Капитализированной экономической системе предшествует аграрное общество, которое, по мнению У. Ростоу, В.В. Крыло­ва, А.В. Островского и ряда других исследователей, характеризу­ется преобладанием сельского хозяйства в экономике, крестьян­ства в социальной структуре, “натуральностью” воспроизводства рабочей силы и средств труда. Особенность аграрного общества [164] заключается в существовании предела экономического роста, связанного с недостатком накопления овеществленного труда[11].

           О накоплении капитала и качественном изменении его роли в производстве (капитализации) говорит степень охвата форма­ми товарного производства все большего сегмента аграрной под­системы. При этом капитал локализуется в структурах, имеющих товарную направленность производства. В начальный период су­ществования колхозов, когда движение продукта осуществля­лось в специфических формах, были ограниченные возможности для капитализации.

           Другой фактор, свидетельствующий о капитализации - изме­нение структуры себестоимости аграрного продукта. Вопрос об “издержках производства” широко фигурировал в науке еще в конце XIX в. Обзор и анализ дореволюционных работ по себе­стоимости сельхозпродукции сделал С.Г. Струмилин в известной статье “Издержки производства хлебов в Царской России”[12], опубликованной в 1926 г. Определение себестоимости производ­ства сельхозпродукции в колхозах было начато в 1928 г. В 1931 г. в статистических сведениях приводилась структура издержек производства в совхозах, колхозах, крестьянских хозяйствах[13]. Однако с 1932 г. вопрос о себестоимости в колхозах сошел со страниц печати (в сборниках ЦСУ сведения давались лишь по совхозам). Экономисты 1960-х годов считали, что на это повлия­ло повсеместное введение трудодня, натуроплаты за работы МТС, и, следовательно, натурализация производственных отно­шений. Вопрос о себестоимости в колхозах в административном порядке был снят с повестки дня. Указывалось, что расценка тру­да в рублях чрезвычайно вредна, так как порождает потреби­тельские настроения и т.д. Так, Н.А. Вознесенский в начале 1930-х годов писал, что “издержки производства” в колхозах должны исчисляться непосредственно в рабочем времени - трудоднях[14]. В 1930-1950-е годы даже высказывалось мнение, что себестои­мость в колхозах просто равна материальным затратам[15]. Вновь вопросы себестоимости в колхозах стали подниматься после 1953 г. Начало обсуждению этих вопросов положил В.Г. Венжер в 1955 г.[16] С 1958 г. в годовых отчетах колхозов приводились дан­ные о себестоимости продукции. Практика учета себестоимости колхозной продукции окончательно сложилась в 1963-1964 гг. В годовых отчетах за 1962 г. впервые был введен в себестои­мость учет фактической оплаты труда в колхозах.

           Историки колхозной деревни почти не обращались к изуче­нию этих вопросов. В.П. Данилов, анализируя производство в со­ветской доколхозной деревне, обратил внимание на то, что стру­ктура издержек производства дает суммарную характеристику [165] производительных сил с точки зрения места и роли их отдельных элементов. В этой структуре, по его мнению, фиксируется соот­ношение тех факторов создания продукта, стоимость которых переносится на этот продукт. Удельный вес стоимости рабочей силы в общей себестоимости продуктов крестьянского хозяйства в 1925 г. (в среднем по стране) по зерновым составлял около 60%, по картофелю - 57, по льну - 75%, т.е. затраты живого труда на­много превышали материальные издержки[17].

           Хотя показатель структуры себестоимости достаточно усло­вен, он позволяет оценить соотношение в себестоимости произ­веденной продукции живого труда и капитала, уровень капитали­зации отрасли. По нашим расчетам, соотношение материальных издержек и затрат живого труда в структуре себестоимости про­дукции колхозов в течение 1930-1980-х годов претерпело карди­нальную эволюцию. В конце 1950-х годов расходы на оплату тру­да колхозников РСФСР составляли в ней около 50% всех произ­водственных издержек колхозов, что говорит о генетической близости экономики колхозов даже того времени по данному по­казателю к структуре элементов производительных сил, харак­терных для аграрного общества. Преодоление пятидесятипро­центной грани, когда капитал становится ведущим фактором производства, относится к началу 1960-х годов. Произведенные экономистами тех лет подсчеты показывают, что удельный вес материальных затрат составлял в колхозах РСФСР в 1964 г. 52% всех затрат, в 1965 г. - 57%, в 1966 г. - 55%, в 1967 г. - 52%[18]. В структуре себестоимости сельхозпродукции колхозов РСФСР во второй половине 1960-х годов прямая оплата труда чуть пре­вышает 30% (30-33%), в первой половине 1970-х годов, ежегодно снижаясь, уменьшается до 25%, во второй половине 1970-х годов также ежегодно сокращается, преодолев в 1980 г. 20% уровень (19%)[19].

           Все же капитализация в сельском хозяйстве и на конец кол­хозной эпохи была более низкой, чем в промышленности. За 1975, 1980, 1985 гг. в сельском хозяйстве затраты живого труда составляли 72-74%, 26-28% - прямые затраты овеществленного труда, что от промышленности, где за те же годы соотношение было 43-45% к 55-57%, отличалось принципиально и коренным образом[20]. Степень капитализации сельского хозяйства была зна­чительно более низкой.

           Накопление капитала в условиях колхозной системы имело свою специфику и особенности в разные периоды существования колхозного строя. Если проанализировать строение неделимых фондов колхозов России за 1930-1940-е годы, выясняется следу­ющая любопытная картина. В их структуре доля обобществлен[166]ного имущества и вступительных взносов с середины 1930-х до середины 1940-х годов сократилось с 24% до 14%. Уже в середи­не 1930-х годов до 50% в этой структуре занимали отчисления от доходов сельхозартели (1937 г. - 55%); позже относительная до­ля этого показателя снижается при серьезном увеличении еще одного капитализационного канала - накоплений в “строительст­ве и средствах производства, изготовленных для нужд сельхозар­тели” (до 42% на начало 1940-х годов)[21]. Тем не менее, даже на середину 1960-х годов И.Ф. Суслов определяет долю обобществ­ленных фондов, созданных трудом в единоличных крестьянских хозяйствах, в стоимости основных средств производства колхо­зов в 15-20%, т.е. средства производства, созданные трудом коо­перированного крестьянства на середину 1960-х годов достигли уже 80%[22].

           Другой крайне показательный момент капитализации аграр­ной экономики России в колхозное время - соотношение капита­ловложений государства и колхозов в сельское хозяйство. Нами составлены динамические ряды по опубликованной статистике за конец 1920-х - 1970-е годы. Оказалось, что лишь в войну госу­дарственные капиталовложения уступали колхозным почти в­6 раз. Однако за период с 1938 по 1960 г. также фиксируется меньшая доля государства в формировании колхозного аграрно­го капитала: за период 1938 - начало 1941 г. из общего объема капиталовложений в сельское хозяйство по объектам производ­ственного и непроизводственного назначения в 1331 млн руб. 38% составляла доля государственного капитала, 62% - доля ка­питаловложений колхозов; за период 1956-1960 гг. в общих капи­таловложениях 14 535 млн руб. то же соотношение составляло 46% к 54%[23]. Лишь в начале создания колхозного строя, когда не­обходимо было обеспечить перелом в соотношении укладов и “товаризировать” производство, а также после завершения про­мышленной индустриализации, что, на наш взгляд, относится к 1950-м годам, доля государственных капиталовложений превы­шала колхозные (в 1929-1937 гг. она колеблется в пределах от 60 до 79%, и с 1961 по 1980 г. - 57-69%)[24].

           Полномасштабное исследование места неаграрного капитала в сельской экономике колхозного периода еще предстоит, одна­ко тенденция возрастания его роли очевидна. Доля государствен­ных капиталовложений во введенных в действие основных фон­дах сельского хозяйства СССР составляла в 1961-1965 гг. 59%, в 1966-1970 гг. - 61%, в 1971-1975 гг. - 65%, в 1976-1980 гг. - 68%[25].

           Показательно в свете исследования особенностей капитали­зации российской деревни и участие в нем ссудного капитала. Ре­гулярное нарастание долгосрочных кредитов колхозам СССР в [167] опубликованной статистике фиксируется в течение всего изучае­мого периода: 1940 г. - 89 млн руб., 1950 г. - 302 млн руб., 1960 г. - 621 млн руб., 1965 г. - 1422 млн руб., 1966 г. - 1619 млн руб. Рез­кое увеличение краткосрочного кредитования колхозов происхо­дит в момент перехода капитализации в зрелую стадию: если в 1940 г. Госбанк СССР выделил колхозам, межколхозным пред­приятиям и организациям 30 млн руб., в 1950 г. - 134 млн руб., то в 1960 г. - 1772 млн руб., в 1965 г. - 1472 млн руб., в 1966 г. - 1915 млн руб.[26] При всей ограниченной возможности сравнения вышеназванных форм кредитования колхозов нельзя не обра­тить внимание на то, что переход в стадию развитого “аграрного капитализма” означал в экономическом плане не только радика­лизацию вторжения капитала в создание адекватных неаграрно­му обществу производительных сил, но и возрастание его функ­циональной значимости в оживлении производственных фондов. За 1930-1980-е годы вся система кредитования сельского хозяй­ства изменялась параллельно стадиям становления нового аграр­ного устройства. Заторможенность капитализации первого кол­хозного двадцатилетия, а во многом и 1950-х годов была связана, с одной стороны, с ограниченными ресурсами кредитования кол­хозов государством, с другой стороны, с неготовностью колхозов принять кредиты для обеспечения переустройства экономиче­ского механизма. В 1960-е годы происходят изменения в порядке кредитования колхозов, которые начинают переводиться на пря­мое банковское кредитование в соответствии с Постановлением СМ СССР от 17 декабря 1965 г.[27] С 1965 г. колхозам было разре­шено производить оплату труда колхозников за счет долгосроч­ных ссуд. В 1960-е годы ослабевает государственная регламента­ция использования ссуд, увеличиваются сроки предоставления кредита, снижается процент за его использование.

           В характеристике аграрного строя колхозного времени нуж­но обратить внимание на еще одно обстоятельство. На наш взгляд, следует восстановить подход, культивировавшийся по от­ношению к дореволюционному селу, вопросам многоукладно­сти[28]. Речь, на наш взгляд, идет о сосуществовании, взаимодейст­вии высококапитализированного совхозного уклада аграрной подсистемы, колхозной системы, выполнявшей функцию меха­низма первоначального накопления, и старокрестьянского ук­лада.

           В тексте доклада излагаются этапы эволюции колхозной си­стемы, выделяются два крупных периода ее изменений. Первый охватывает 1930-е - начало 1950-х годов: время массового кол­хозного строительства, формирования несущих конструкций колхозного устройства (погектарные нормы обложения, увязы[168]вание существования приусадебного хозяйства с трудом в колхо­зе), существования колхозной системы в классическом виде, ко­гда создавались условия для торжества капитала в аграрной сфе­ре. Второй этап - с середины 1950-х до конца 1980-х годов - свер­тывание классической колхозной системы. Он характеризуется отменой госпоставок, ударами по личному приусадебному хозяй­ству, совхозизацией, крупномасштабным перемещением рабочих рук в промышленность, введением гарантированной оплаты тру­да и распространением на колхозников пенсионной системы, рез­ким возрастанием притока в деревню промышленного капитала. В 1950-1960-е годы колхозная система заметно трансформирова­лась в индустриально функционирующее экономическое про­странство, а затем окончательно переродилась в государствен­ный аграрно-капитализированный механизм.

           При этом дополним, что роль колхозной системы в процессе капитализации вполне вписывается в механизмы, давно уже за­фиксированные историографией в становлении капитализиро­ванного хозяйства. Колхозы первого двадцатилетия, разрушив натурально-хозяйственный уклад, в специфической форме това­ризировали производство. А на втором этапе существования этой системы массированный приток капитала обеспечил завер­шение разрушения устоев аграрного общества.

           Крестьянский уклад характеризуется существованием особо­го типа аграрного производства, ведущегося автономно кресть­янским двором, представляющим уникальное сочетание произ­водственного комплекса - земли, средств производства и рабочих рук, а также соответствующими социальными составляющими (слабой социальной дифференциацией, иерархичностью отноше­ний с господствующими корпорациями, спецификой менталитета и др.). По сведениям И.Ф. Суслова, при обобществлении в лич­ном хозяйстве колхозников осталось до 40% всех средств произ­водства (в том числе большинство продуктивного скота, надвор­ных построек)[29]. До 1950-х годов, а в ряде отраслей до 1960-х го­дов приусадебные хозяйства занимали ведущие позиции в сель­хозпроизводстве, до 1960-х годов - в формировании бюджета колхозной семьи. По нашему мнению, лишь в 1960-е годы завер­шается превращение приусадебного крестьянского хозяйства из важнейшего уклада сельской экономики в личное подсобное хо­зяйство.

           Маяком капитализации и товарного производства выступали совхозы, а также важнейший инфраструктурный институт - МТС, ликвидация которого в конце 1950-х годов во многом озна­чала высокую степень унификации колхозно-совхозной системы. По объему производства колхозы СССР в 1935 г. давали 46% ва[169]ловой продукции сельского хозяйства, приусадебные хозяйства крестьян - 42%, совхозы - 12%. В 1960 г. в колхозах РСФСР про­изводилось 38% продукции, в приусадебных хозяйствах колхоз­ников - 23%, в совхозах - 22%; в 1975 г. - колхозы производили 31 % валовой продукции сельского хозяйства, совхозы - 39%, при­усадебные участки населения - 30% продукции[30].

           В советской историографии колхозы, совхозы, приусадебные хозяйства рассматривались как различные секторы социалисти­ческого сельского хозяйства, имеющие сходную социально-эко­номическую природу. На наш взгляд, объекты, называемые секторами, представляют собой не что иное, как разноформаци­онные уклады. Характеристика секторов подразумевала описа­ние однородных экономических явлений, когда даже приусадеб­ное хозяйство характеризовалось как элемент социалистической системы. В нашем понимании эти явления разнородны: двор яв­лялся остатком старокрестьянского уклада, совхозы - маяком го­сударственного предпринимательства, а колхозы - жерновами, в которых были перемолоты оставшиеся в наследство советской власти базовые конструкции аграрного общества. Не менее важ­но то, что “укладный” подход позволяет соединить историогра­фическую традицию в описании однородных, на наш взгляд, яв­лений XIX-XX вв.

           Раскрестьянивание, пролетаризация и формирование прото­буржуазии - важнейшие социальные слагаемые аграрной модер­низации России колхозного периода. Мы солидарны с Т. Шаниным и В.П. Даниловым в трактовке крестьянства и раскрестьянива­ния[31]. Впрочем, данные авторы не экстраполируют понимание феноменов крестьянства и раскрестьянивания на эпоху социали­стического сельского хозяйства. На наш же взгляд, делать это как раз нужно. По мнению авторов доклада, процессы “буржуаз­ного” перерождения русской деревни начала XX в. и капитализа­ция колхозных времен во многом одновекторны. Революция 1917 г. и потуги в построении “страны Муравии” 1920-х годов лишь прервали капитализацию села. Если в предреволюционный период выход из общины, создание крепкого хозяина, коопери­рование лежали в основе преодоления натуральности и капита­листических тенденций деревни, то с 1930-х годов разрыв с осно­вами аграрного общества пошел по линии создания колхозов и совхозов.

           При создании и развитии колхозного строя шел процесс соци­альной трансформации, который предопределил переворот 1990-х годов. Лишенный средств производства и реальных возможно­стей управления колхозной собственностью крестьянин, эксплу­атируемый первоначально через повинности, а затем через меха[170]низм зарплаты, постепенно превращается в рабочего, продающе­го свои рабочие руки, смотрящего на землю как на средство про­изводства, а не мать-кормилицу. Впрочем, в первое колхозное двадцатилетие происходит в определенном смысле архаизация аграрного устройства - изъятие земли из индивидуального поль­зования, восстановление повинностей - системы внеэкономиче­ского принуждения для мобилизации и перераспределения произ­водимого продукта, ограничение права пространственного и социального перемещения.

           Эта реставрация решала задачу перехода от аграрного обще­ства к индустриальному. Проникновение в деревню государст­венно-организованного капитала уже в 1930-1950-е годы отчасти денатурализовывало крестьянский труд и его продукт. Таким об­разом, в условиях “феодальной” реставрации готовилась почва для трансформации крестьянина в рабочего. Обезземеливание крестьян, разрушение механизма воспроизводства демографиче­ского и хозяйственного статуса также вписываются в этот про­цесс.

           В 1960-е годы раскрестьянивание России в основном завер­шается. В 1939 г. в деревнях проживало около 2/3 населения. Переход половинного рубежа в долевом соотношении горожан и селян зафиксировала перепись 1959 г. В начале 1990-х годов в де­ревне осталась лишь четверть населения России. Оставшиеся в деревне крестьяне-колхозники постепенно социально переро­дились.

           Внутреннее раскрестьянивание - процесс, плохо поддающий­ся количественным характеристикам. Для его изучения возмож­но привлечение методики описания человеческого капитала, примененной к российскому селу В.В. Пациорковским и другими социологами[32]. Еще один подход заключается в характеристике источников формирования доходов и статей расходов семейного бюджета. Переход пятидесятипроцентной грани удовлетворения потребностей семьи за счет “собственных” ресурсов говорит о том, что крестьянство перестает быть натурально-замкнутой со­циальной группой. Для России грань такого перехода - вторая половина 1950 - первая половина 1960-х годов, когда по этой по­зиции раскрестьянивание можно считать в основном завершив­шимся.

           Формирование протобуржуазных тенденций в колхозной де­ревне было рассмотрено нами в докладе на аграрном симпозиуме 2000 г., опубликованном и, думаем, известном специалистам. Складывание в аграрной сфере слоя будущих “приватизаторов” как социальной группы начинается в конце 1950 - начале 1960-х годов, на что указывают и данные социологов, изучавших мор[171]фологию процессов, произошедших в 1990-х годах, в частности группы В.И. Староверова[33]. Условия формирования будущей де­ревенской элиты, как правило, сочетали верхушечное положе­ние в системе колхозной иерархии и соответствующий матери­альный статус, а также более благоприятные условия личного хозяйствования. Руководители постепенно сконцентрировали права владения и пользования средствами производства, от кото­рых до полной собственности был буквально один шаг. В скры­той форме в течение 1960-1980-х годов осуществлялись и попытки, по сути, приватизации колхозной собственности, средств произ­водства, произведенного продукта. Еще одной группой потенци­альных приватизаторов были высококвалифицированные работ­ники колхозов, в частности механизаторы. Использование кол­хозной техники для своих нужд становилось распространенным явлением. Нарастание актуальности приватизации для протобур­жуазных элементов наблюдается в 1970-1980-е годы и связано с тем, что наступает время передачи статуса и места в иерархии следующим поколениям, чего нельзя было сделать в рамках го­сударственного владения собственностью и распоряжения проду­ктом.

           В 1930-1980-е годы достаточно типичное аграрное общество России трансформируется в специфический российский аграр­ный капитализм. Особенностью этой трансформации является полномасштабное использование реставрационных механизмов. Гранью ухода традиционного общества являются 1960-е годы, когда в основном разрушается присущий аграрному обществу экономический, социальный, бытовой, духовный уклад, большая часть крестьян перемещается в промышленность, а остальные пролетаризируются, лишаясь необходимого пространства кре­стьянского типа хозяйствования, деревню постепенно осваивает капитал. В 1970-1980-е годы мы видим качественно новое состо­яние аграрной подсистемы России, предопределившее приватиза­цию 1990-х годов. То же, что в прежней историографии характе­ризовалось как социалистическое колхозное устройство высту­пает в этой системе координат анализа аграрного строя в качест­ве специфического российского механизма капитализации и рас­крестьянивания деревни.

 

           [171-173] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Л.H. Нежинский. В повестку дня по предложению наших кол­лег из Вологодского государственного педагогического универ­ситета и при поддержке дирекции Института российской истории включен доклад “Аграрный строй России в 1930-1980-е годы”. Авторы доклада - доктор исторических наук, проректор по науч­ной работе, зав. кафедрой истории России профессор Михаил Алексеевич Безнин и докторантка университета Татьяна Михай­ловна Димони.

           Будут ли вопросы по докладу?

           [174] И.Е. Зеленин. Вы уточнили позицию, изложенную в моно­графии 1991 г., относительно завершения “раскрестьянивания” крестьян и, как вы выразились, “завершения тысячелетней исто­рии крестьянства России”. Сейчас вы немножко отодвигаете этот период. Там вы назвали признаки этого процесса: удар был нане­сен по индивидуальным хозяйствам, введена денежная система оплаты, и крестьянин превратился в рабочего с огородом. Сейчас вы цитируете сибирского историка В.А. Ильиных, который вы­двигает такой критерий этой грани. Он пишет, что можно гово­рить о завершении раскрестьянивания тогда, когда признаки уже пропадают, исчезают. Видимо, получается уже какой-то новый слой и невозможность воссоединения крестьянства как класса.

           У меня еще один вопрос. Вы считаете, возможно новое окре­стьянивание? Мы знаем, что сейчас больше половины сельскохо­зяйственной продукции дают личные подсобные хозяйства кре­стьян. Как это оценить? Они работают на земле, ведут свое хозяйство, и получается, что они ни в какую категорию не попа­дают.

           Возникает еще один вопрос. Вы говорите о том, что чуть ли не с 1917 г., а точнее с 1929 г. начался процесс капитализации аг­рарного строя. В докладе вы более или менее прояснили, что по­нимаете под капитализацией.

           Меня интересует, каково соотношение политики и экономи­ки. Что, они разошлись? Потому что мы ставили социалистиче­ские задачи и отнюдь не стремились все свести к модернизации.

           Еще один вопрос. Июльский Пленум 1940 г. Это уже канун войны. Пленум выдвинул задачу завершения комплексной меха­низации сельского хозяйства, рассчитанную на третью пятилет­ку. Как вы считаете, эта задача была выдвинута преждевремен­но или там был какой-то смысл, на что она была рассчитана? К чему привела эта модернизация? Я склонен применять термин “сталинская индустриализация”.

           Что представляла собой материально-техническая база кол­хозного строя накануне войны? В какой мере она соответствова­ла или не соответствовала вашим представлениям о капитализа­ции?

           М.А. Безнин. В последние годы многое изменилось. Идут уточнения. Но я не склонен соглашаться с тезисом Ильиных о не­возможности возвращения к аграрному обществу. Так я называю социальные совокупные характеристики как главный критерий завершения раскрестьянивания.

           Существует уровень капитализации рабочей силы. Этот тер­мин широко использовался в западной, в частности, в американ­ской историографии. Сейчас в нашей науке преобладает крити[175]ческое отношение к пониманию этого термина. Но в его приме­нении есть серьезное рациональное зерно.

           И второе. Мне кажется, можно говорить об этом в отноше­нии истории русской деревни, особенно начала XX в., которая мощно была представлена в российской историографии трудами Виктора Петровича Данилова и Теодора Шанина. Можно гово­рить об основных крестьянских позициях и об уходе от этих по­зиций: выходе из натурального ведения хозяйствования, умень­шения доли хозяйствования ниже 50 процентов, о снижении себе­стоимости, структуре себестоимости аграрного продукта, что говорит о завершении раскрестьянивания. Возможен ли здесь важнейший признак - труд на земле? Мне кажется, что объект приложения труда - не главный социальнообразующий фактор. Если сейчас одних из тех, кого называют крестьянами, кто по-ста­рому, в рамках системы, которую мы называем аграрным обществом, производит этот продукт, можно относить к старо­крестьянскому укладу, то все-таки большинство - это товарное производство, представленное в индивидуальной по собственно­сти, по производству форме, представляющей, совершенно дру­гой уклад.

           После революции 1991 г., в экономике наблюдается декапи­тализация в целом. Разгром производительных сил приводит к декапитализации, и те экономисты, которые говорят об этом, оценивают это совершенно справедливо.

           Не с 1929 г. началась капитализация. Это очень длительный процесс. Многие историки феодальной России считают, что в се­редине XVI в., когда экстенсивный путь развития сельского хозяйства во многом был исчерпан в России, уже стоял вопрос о переходе на рельсы интенсивного ведения сельского хозяйства. Но присоединение Поволжья, а затем Сибири и другие факторы сыграли свою роль в том, что этот вопрос не был решен. А ка­питализация началась значительно раньше, до 1929 г. На конец 1920-х годов сложилась специфическая ситуация, которая хоро­шо отражена во многих работах В.П. Данилова.

           Сейчас в историографии намечается новый подход. На конец 1920-х годов, когда мы видим выделяющиеся крупные хозяйства, в какой то степени, вставшие на ноги в период нэпа, оказывает­ся, что в большей степени в товарное производство по уровню товаризации втягиваются маломощные хозяйства. В частности, последние исследования Саблина по европейскому Северу пока­зали это.

           Причина заключается в том, что основная масса крестьянст­ва в условиях безысходности объективно подталкивалась через разделение помещичьих земель, национализацию и т.д. к будуще[176]му позитивному развитию хозяйства, например, через продажу рабочих рук, что объективно также предопределяло выбор тако­го пути, когда надо было большую часть населения отправить производить средства производства. Проблема заключалась в том, чтобы отнять у крестьянина товарный хлеб, но в то же вре­мя насытить капиталом сельское хозяйство, дать возможность для более производительного труда меньшего количества людей.

           В докладе специально оговорено, что это надо рассматривать не как альтернативу, а как разные грани оценки очень много­гранного советского общества. Идеология предопределяла мно­гие явления, в том числе в экономической и в социальной жизни. Но оказалось, что от объективных процессов уйти не удалось, и я думаю, что наиболее дальновидные представители советского истеблишмента понимали, к чему это может привести. На мой взгляд, отчасти это показывают и работы Ленина последнего пе­риода его активного творчества.

           Последний вопрос - об Июльском пленуме 1940 г. Заверше­ние комплексной механизации. Реальна ли была задача и не преждевременна ли она была? В частности, решения Июльского пленума свидетельствуют о том, что, возвращая отчасти повин­ности - отработочные, натуральные, денежные и т.д., власть, ко­гда она анализировала реальный экономический процесс, видела конечную цель: замену труда капиталом, овеществленным в средства производства в том числе, вложенным в землю и т.д.

           Здесь нет противоречия. Комплексная механизация оказа­лась нереальной в условиях подготовки к войне, в условиях самой войны и послевоенного восстановления. Но, тем не менее, реаль­ную цель она вскрывает, ту, которую вольно или невольно пре­следовала власть.

           В.П. Данилов. Что из себя представляла база, которую созда­ли в результате индустриализации? Она была готова для того, чтобы решить задачу?

           М.А. Безнин. Для того, чтобы решить эту задачу, потребова­лось завершить индустриализацию. На наш взгляд, это относится к 1950-м годам. Поэтому, выделяя два периода эволюции колхоз­ного строя, я пытался говорить о том, что они вполне вписыва­ются в этапы, известные по другим периодам и по другим стра­нам становления капитализированного хозяйства: сначала созда­ние (это может идти параллельно) товарного производства, а затем завершение капитализации.

           В данном случае первое колхозное 20-летие было как бы не­коей расчисткой почвы. Это было специфическое изъятие товар­ности, подготовившее основу для последующего переворота, свя­занного с завершением индустриализации.

           [177] В.Б. Жиромская. Что Вы имели в виду под разрушением демо­графического статуса крестьянства и к какому периоду это отно­сится?

           М.А. Безнин. Известен сформулированный Чаяновым закон соотношения хозяйственной и демографической эволюции кре­стьянского двора в классическом виде. Он хорошо известен, хо­рошо откомментирован и используется в объяснении механизмов демографической трансформации.

           Относительная новизна моего вывода в том, что в условиях нормального функционирования этой демографической ситуа­ции соотношение едоков и работников по мере увеличения про­должительности существования семьи изменяется, должно соот­ветствующим образом подкрепляться материальным статусом для того, чтобы двор потом мог разделиться. Это общеизвестный аспект. Когда этот принцип соответствия демографической и хо­зяйственной эволюции разрушается, экономическая составляю­щая препятствует нормальному функционированию, то происхо­дит деформация. То есть надо или вытолкнуть едоков из кресть­янской среды, или здесь они должны также продавать рабочие руки, менять социальный статус, потому что нарушена планка крестьянского хозяйства, применение адекватного закона функ­ционирования двора не происходит. Изменяется принцип воспро­изводства, влияние на него механизма экономического существо­вания двора.

           Т.М. Димони. Мы должны обратить внимание еще на такой момент, как ликвидация большой крестьянской семьи с несколь­кими поколениями и нарушение нормального воспроизводства в 1950-х годах.

           А.К. Соколов. Я выступаю со стороны города, а не со сторо­ны деревни. Как укладывается этот процесс в Вашу концепцию аграрной модернизации и раскретьянивания? Наделялись земель­ными участками, подсобным хозяйством рабочие и служащие. Ка­кова их роль в Вашей концепции? Это как бы противоположно тенденции раскрестьянивания. Городским рабочим и служащим дают личное подсобное хозяйство, заставляют его вести. Если Вы скажете, что это малый период, я с вами не соглашусь. Как это укладывается в Вашу концепцию?

           В.П. Данилов. Занятие сельским хозяйством для потребления собственной семьи - основной признак крестьянского хозяйства.

           М.А. Безнин. Я думаю, отрыв от крестьянской сферы дея­тельности можно увидеть в любой стране, в том числе и у нас это было характерно в конце 1920-х годов. Лишение крестьянина ос­татков его труда, связанного с получением продукта, и особенно при недостатке на рынке этого продукта, при недостатке зара[178]ботной платы и т.д. было бы невозможно. Поэтому это тоже ос­таточное явление аграрного общества. Но говорить, что через этот канал идет окрестьянивание, вряд ли правомерно.

           Т.М. Димони. Мне кажется, что линия наделения подсобными хозяйствами рабочих и служащих вписывается в концепцию ин­дустриализации нашего общества 1920-1930-х годов. Первона­чально совхозным рабочим запрещалось иметь приусадебное хозяйство. Когда началась индустриализация, стали наделять ра­бочих и служащих приусадебными участками, потому что для первоначального накопления потребовалось немножко отсту­пить назад. Это тоже известный процесс, и как только процесс такой массированной индустриализации был пройден и поток ка­питала пошел в сельское хозяйство, опять началась борьба с тем, чтобы рабочие и служащие вели приусадебное хозяйство.

           Г.Д. Алексеева. Я внимательно прослушала доклад. В нем очень много цифр, которые имеют среднезначимый характер. Только в последней части доклада Вы говорите: так было в Не­черноземье, так было в Черноземье, на Вологодчине. Основная масса цифр для такой страны, как наша, не может иметь среднее значение. То есть выведена средняя цифра для Севера, Юга, для Ростовской, Ставропольской, Смоленской... В Вашем докладе се­бестоимость, оплата труда, все проценты, которые увеличивают­ся или уменьшаются, - они все средние для страны: для Сибири, для Дальнего Востока, для Урала и т.д. Почему Вы пришли к та­кой методике?

           Я согласна с Вашим утверждением, что наша наука испытывает очень большой терминологический кризис, мы нуждаемся в новом понятийном аппарате. Новых терминов у нас нет, и нам надо их вы­рабатывать. Посмотрите, какие термины я у вас выписала. Но по­чему они в кавычках? “Феодальная рента”, “полуфеодальное хозяй­ство”, “бесплатная барщина”, “раскрестьянивание колхозника”, “капиталистический андеграунд”. Это все идет в кавычках.

           Что значит вообще эта терминология? Она взята из литера­туры? Тогда нужно говорить: “По словам такого-то автора”, “ис­пользованы такие-то термины”. Для меня эта терминологиче­ская сторона абсолютно непонятна. А она имеет принципиальное значение.

           В устном докладе совершенно исчез основной тезис Вашего письменного доклада “о феодализации всего аграрного строя”. Что это значит?

           М.А. Безнин. Что касается понимания доклада и устного вы­ступления, я сказал, что мы солидаризируемся с письменным тек­стом. Но пересказать его нет возможности. И второе. С осени прошлого года, когда нас критиковали, появились в исследовании [179] этой проблемы новые наработки, на которых я сосредоточил в устном выступлении свое внимание.

           Что касается среднезначимых цифр, вы знаете, что средние цифры, в том числе и территориальные, характеризующие тер­риторию в целом, имеют очень большое значение. Их значением так же, как и региональной статистикой, нельзя пренебрегать. Тем более, что я старался говорить о тенденциях, которые имели место для среднероссийских территорий. Речь шла о российских регионах, и о российском крестьянстве, об основных территори­ях, Нечерноземье, о Черноземной зоне, Сибири. Процессы и средние данные, которые мы здесь привели, на наш взгляд, - ос­новное содержание нашего доклада.

           О терминах. Вы правильно сказали, что нужно говорить не о терминах, а о подходах.

           В ряде своих публикаций мы используем, например, термины “феодальная реставрация” или “полуфеодальные явления”, пото­му что некоторые явления, например, отработочные повинности, внешне по своим проявлениям напоминают известные черты, знакомые по периоду феодальных отношений. Поэтому мы ими пользуемся, но помещаем в кавычки, потому что, конечно, это не тот век, который в классической историографии называется феодальным. Этим подчеркивается условность терминов. Непря­мое отождествление с терминологией, относящейся к классиче­скому российскому феодализму.

           В.П. Данилов. Историкам полезно обсуждать, что же проис­ходило в их стране на протяжении достаточно продолжительно­го времени, целого века, для того чтобы понять особенности того исторического процесса, в частности понять, почему так бы­стро у нас прошел революционный переворот, как называют ча­сто события конца 1980-х - начала 1990-х годов, и почему наибо­лее разрушенным оказалось сельское хозяйство, а вместе с ним и деревня. Это в стране, которая по своему происхождению совсем недавно считалась крестьянской страной. Поэтому такой доклад, естественно, вызывает интерес.

           Особенности этого доклада состоят в ряде творческих реше­ний, когда в тексте доклада, в устном выступлении употребляет­ся терминология довольно странная: “накопление капитала в колхозах”, “колхозный капитал в 50-х - 60-х годах”. Что же вы понимаете под “капиталом”? На протяжении достаточно дли­тельного времени “капитал” понимается как самовозрастающая стоимость. Это, прежде всего, общественные отношения. Эта важнейшая сторона дела в докладе игнорируется совершенно, она отсутствует начисто, поскольку она не учитывается, она не известна докладчику.

           [180] Если же брать доклад по тексту, как он у вас дается, то это представление не о капитализации, а об индустриализации. Процесс индустриализации в сельском хозяйстве, конечно, про­исходил. Вы часто употребляете слова “аграрное общество”. Но возникает вопрос: а что вы называете “аграрным общест­вом”? Общество России или общество деревни? Общество Рос­сии аграрным когда-то было, но уже с 90-х годов XIX в. называть его аграрным - значит, не знать историю. Это уже не аграрное общество. Это общество, которое встало на путь индустриализа­ции, а деревня, соответственно, была вовлечена в этот процесс. Поэтому процесс индустриализации начался неизмеримо раньше. И занимал он в деревне (отходничество) достаточно большое место.

           В этой связи возникает достаточно много вопросов о колхоз­ной системе. Конечно, проще всего отбросить концепцию аль­тернативы, в равной мере считая, что сталинская коллективиза­ция, как и ельцинская деколлективизация будет иметь один результат - капитализацию.

           Но были и другие варианты развития, в том числе коопера­тивные. Ими можно пренебречь, но тогда это значит, что вы пре­небрегаете довольно важной перспективой решения социальных проблем не только в деревне, но и в обществе в целом.

           Вопрос, который здесь уже возник, о том, что процесс рас­крестьянивания после ельцинской революции перешел в процесс окрестьянивания. Причем не только в деревнях Рязанской или Тамбовской области. Недавно мне пришлось слышать доклад на эту тему в Поволжье, от Казани до Волгограда. Что происходит в деревне? Образуются фермерские хозяйства? Они, конечно, есть, но численность их невелика. Это первое. И, во-вторых, пер­воначальная попытка создания массовой системы фермерских хозяйств, как известно, закончилась ничем. Они производят сей­час 2% продукции. Это в стране, в которой производство сельско­хозяйственной продукции сократилось вдвое. Это результат кол­лективизации?

           Мы производим сейчас половину продукции, по сравнению с прошлым временем. Причем качество этой продукции резко ухудшилось. Мы вынуждены закупать за рубежом продукцию, которую ранее прекрасно производили сами. В тех областях, ко­торые я назвал, и в Поволжье, что происходит в деревне? Быв­шие колхозники возрождают семейные хозяйства, получив клочок земли, они его обрабатывают для того, чтобы произвести на этом клочке земли сельскохозяйственную продукцию для семьи. На ры­нок выбрасывается ничтожная часть производимой продукции.

           Результатом тех постсоветских аграрных реформ явилось возвращение сельского населения, крестьянства там, где это воз[181]можно, к созданию крестьянского хозяйства традиционного, классического типа, т.е. семейного хозяйства. Вот результат.

           Я думаю, здесь и терминологические вольности, и пренебре­жение теми процессами, которые действительно происходят в сельском хозяйстве. Возьмите хотя бы последний статистический справочник и попробуйте осмыслить данные о динамике произ­водства сельскохозяйственной продукции в плане тех идей, кото­рые излагались сегодня в докладе.

           В.Б. Жиромская. Я с любопытством прослушала доклад. Хо­рошо, что авторы обратились к демографической проблематике. При дальнейшей работе я бы пожелала авторам обратить внима­ние на ряд моментов.

           Я не буду говорить о концепции Чаянова, поскольку она из­вестна. Но говоря о современных концепциях демографического перехода от традиционного к современному типу воспроизводст­ва населения - пожалуй, сейчас наиболее спорной и актуальной темы демографической литературы, я бы, во-первых, посмотре­ла, правомерно ли использовать термин “разрушение демографи­ческого статуса”. Я его не встречала никогда в подобном контек­сте, и демографический переход к нему не сводится, им обычно не характеризуется. Можно сказать, что это изменение статуса, но это будет очень упрощенно.

           И далее, на примере вологодской деревни я бы не торопилась с выводом о быстром развитии демографического перехода. В 1950-е годы в городах Центральной России фиксировался со­вершенно явно демографический переход, но о деревне в 1950-е годы я бы говорила с осторожностью, учитывая просто аномаль­ную демографическую ситуацию в послевоенной деревне. Что касается 1930-х годов, то в отношении городов, конечно, можно говорить об элементах демографического перехода в России, но я очень сомневаюсь, что в вологодской деревне это просматрива­ется. Поэтому я бы просто посоветовала рассматривать этот про­цесс в вологодской деревне на конкретных материалах. Это мо­жет быть очень любопытная работа. Рождаемость и смертность в тот период на Севере были очень высокими, что крайне не свойственно даже ранним стадиям демографического перехода. Я бы посоветовала обратить на это внимание и не пренебрегать конкретным материалом. В этом сила историка.

           А.А. Иголкин. Я хотел бы внести ясность в понимание кате­гории “капитал”. Помимо положения о “капитале” как о само­возрастающей стоимости, у Маркса есть еще несколько десятков определений “капитала”, но в практических исследованиях даже в советский период используется другой подход к капиталу, иду­щий от теории фактора. То есть считается или считалось, что в [182] практическом варианте есть четыре фактора: производство, труд, земля и капитал. Готовый продукт (или стоимость) создает­ся этими факторами в разных пропорциях. Есть формулы, кото­рые рассчитывают, каковы пропорции вклада труда, земли и ка­питала. Речь в докладе в основном шла о том, что доля капитала возрастает, а доля живого труда уменьшается, что полностью со­ответствует представлениям современной экономической науки о капитале. Учение Маркса о капитале касается совсем других вопросов, неприменимых к конкретным расчетам. Самовозра­стающая стоимость - это нужно для теории эксплуатации. Я с уважением отношусь к этой теории, к концепции отчуждения и т.д., но для расчетов применяется формула Коба-Дугласа, где пропорция фактора “труд”, вклад фактора “капитал”, вклад фак­тора “земля” рассчитывается совсем по-другому.

           В.П. Данилов. Просто надо иметь какое-то конкретное пред­ставление о капитале в колхозе, если в банковском счете колхо­за основная величина - долги колхоза.

           А.А. Иголкин. Нет. Речь идет о том, что новая стоимость, но­вый продукт создается либо живым трудом, либо овеществлен­ным. Если этого овеществленного труда больше, то затраты живого труда могут быть меньше, а готовый продукт по своей стоимости может быть больше, т.е. существует соотношение пропорций.

           В.М. Лавров. Положительным моментом является наличие тезисов[**], с которыми можно ознакомиться заранее. Но одновре­менно: что написано пером, не вырубишь топором.

           Самое главное, что в докладе, особенно в письменном вариан­те очень четко видно, что аграрный строй в России в 1930— 1980 гг. - это аграрный капитализм. Третий тезис: Аграрный капи­тализм завершил свое становление в 1930—1980-е годы. 13-й тезис: Колхозы следует рассматривать как способ капитализации и важ­нейший механизм первоначального накопления. 44-й тезис: Дерев­ня постепенно осваивает капитал, и он побеждает в 1970-1980 гг.

           Вот такие утверждения в целом. Они не представляются дос­таточно обоснованными. По тезисам получается, что в 1970-1980 гг. у нас победил капитал. Не было этого!

           Как строятся тезисы? Заявляется какое-то положение. Это не вывод, к которому приходят авторы постепенно, логически. Заявляется тезис, что победил капитал в 1970-1980 гг. И все.

           В 44-м тезисе говорится: Социалистическая теория - это ширма буржуазной модернизации. В 1-м тезисе: Общественно-[183]политическое устройство содержало элементы социалистично- сти. Это как?

           Элементы социалистичности можно найти во Франции, в Англии, в Швеции. У нас же были не только элементы, но социали­стический строй, социалистическая система. О социалистическом обществе несколько раз говорится в кавычках. Если социалисти­ческое общество берется в кавычки, то какое у нас общество было?

           Вопрос здесь принципиальный, потому что, если аграрный строй - капиталистический, если в целом у нас социализм в ка­вычках и только элементы социализма, то тогда нужно пересма­тривать всю историю XX в. Была ли коммунистическая партия коммунистической, если она строила только элементы социализ­ма? Сразу встает вопрос, была ли социалистической Октябрь­ская революция? Встает вопрос по поводу холодной войны - по­чему мы несколько раз чуть не оказались втянутыми даже в ядер­ную войну, если у них капитализм в сельском хозяйстве и у нас? Если у них элементы социализма и у нас только элементы?

           И еще один вопрос о терминах. Только один раз упоминается термин “СССР”. Везде - “Россия, Россия, Россия”. Все-таки мы жили в Советском Союзе.

           Много здесь интересного, нужного. Сама тема сейчас очень важная. Но если индустриализацию называть капитализацией, если социализм путать с капитализмом, то получается попытка сделать крупное научное открытие в результате манипулирова­ния терминами.

           Кто-то мудрый сказал, что о терминах не спорят, а о терми­нах договариваются. Мы сейчас начинаем спорить о терминах, а между тем о них надо заранее договариваться и употреблять их нужно очень осторожно, иначе возникают вот такие вопросы.

           Л.H. Денисова. Развернувшаяся дискуссия, интересные воп­росы и не менее интересные ответы дают нам право считать, что докладчики из Вологды привезли интересный доклад. Я выражу мнение большинства, поблагодарив их за то, что они приехали к нам из северного края, выступили перед нами, мы обменялись мнениями по столь важным и актуальным вопросам, даже если мы и не придем к согласию. Главная задача исторической науки, в частности нашего совета, - обменяться мнениями по столь важ­ному и очень актуальному вопросу, тем более это касается аграр­ной истории. Вологда - это, может быть, единственный островок, где действительно профессионально этим занимаются. Михаил Алексеевич организовал и возглавляет целую школу вологод­ских историков, где ежегодно защищается не одна диссертация именно по аграрной истории. Такого нет ни в одном вузе нашей [184] России и в бывшем Советском Союзе. Поэтому здесь мы должны отдать должное, что кадры куются в Вологде, и сегодня наша аг­рарная история практически напрямую связана не с нашим инсти­тутом, потому что в нашем институте аграрников остается очень мало.

           Кроме того, они проводят и северные конференции, и аспи­рантура работает, и открыта докторантура. Я считаю, что все это положительные моменты для того, чтобы оценить их вклад в развитие аграрной науки.

           О тематике уже очень много говорилось, поэтому я не буду повторяться и активно принимать чью-то сторону. Сегодня свы­ше 50% сельскохозяйственного продукта формируется за счет личного подсобного хозяйства и фермерства, - это уже говорит само за себя. Надо понимать, что это - выживание или новый этап окрестьянивания? На этот вопрос кто-то сегодня вряд ли может однозначно нам ответить: куда идет сейчас Россия, в ка­кую сторону?

           Сказанное о крестьянстве - “неудобный класс” - сегодня еще раз подтверждает, что не можем мы даже в такой квалифициро­ванной аудитории спокойно и обоснованно договориться по одно­му из важнейших вопросов.

           Мы должны пожелать успехов коллегам, сделать выводы из развернувшейся дискуссии.

           Л.H. Нежинский. Меня особенно удивила постановка вопроса о капитализации сельского хозяйства в России, в СССР и т.д. Это ваше право, будете ли вы дальше развивать этот подход, его кон­кретизировать в связи с теми замечаниями и предложениями, ко­торые были, но хотел бы вас просить во введении или в тексте книги коснуться такого вопроса. У нас привыкли к тому, что ко­гда речь идет о капитализации сельского хозяйства, то имеют в виду прежде всего те процессы, которые происходили в этой от­расли в наиболее развитых капиталистических государствах (я имею в виду Америку, Германию, Францию, Великобританию) и которые приводили к тому, что люди, работающие в аграрном секторе, стали активно и полностью обеспечивать продуктами сельского хозяйства свое население и свои страны, а многое даже и вывозить.

           Там, где мы эти процессы рассматривали, имелось, прежде всего, две линии. Это, во-первых, образование в нарастающей степени процента сельских хозяйств и, во-вторых, образование в активной степени аграрных латифундий, т.е. крупных капита­листических владельцев больших участков земли, латифундий, которые дальше развиваются, нанимают наемных рабочих и т.д.

           [185] Я хочу обратить ваше внимание на этот тезис. Мне кажется, это будет очень полезно.

           Я хочу пожелать вам, нашим коллегам из уважаемого Воло­годского университета, и коллегам у нас в институте, и дальше заниматься разработкой темы “Аграрная история России”, не только “Аграрный строй России”, а именно “Аграрная история России в XX столетии”. Вот одна из кардинальнейших проблем и истории России, и всех главных направлений эволюции ее в XX столетии, и, кстати, не только в XX столетии, а и в XIX сто­летии и далее, и для нашего уже последующего столетия, уже XXI столетия, первые его годы.

           Я думаю, это будет очень полезный труд и для вас, и для нас, и только можно пожелать дальше разрабатывать этот круг про­блем.

           М.А. Безнин. Я хочу поблагодарить всех принявших участие в обсуждении и сказать, что надо уточнять и терминологию, и учесть характеристику такого понятия, как разрушение демогра­фического статуса и т.д.

           Сразу же оговорю, что не на материале вологодской деревни строятся эти выводы, но и не на материале СССР. Я специально оговорился, потому что российские процессы, - то, что раньше называлось государственным образованием, РСФСР, - конечно, серьезно отличались от среднеазиатских и т.д. Поэтому мы выде­ляем территорию современной России. Понятно предложение усилить здесь показ материала. Я занимался в основном обобще­нием и просчитыванием, и статистика - это главная часть моего научного творчества.

           Но есть главный вопрос. Я не буду здесь отвечать на такие замечания, что трактовка аграрного общества как уже завер­шившего трансформацию на начало XX в., если нет такой тра­ктовки, то надо знать историю, как сказал Данилов. Завершая выступление, вы правильно сказали, что при изучении аграрной истории надо вычленять и главные моменты. В характеристике аграрного строя надо отвечать на вопрос, каков аграрный строй, и мы делаем попытку пересмотреть важнейшие его хара­ктеристики.

           Я согласен с коллегой Иголкиным, который обратил внима­ние на то, что вне зависимости от самоназвания общества (да, оно называлось социалистическим), мы знаем в истории нашей стра­ны и других стран примеры самоназваний, которые потом в на­шей трактовке, в осмыслении получили иную характеристику. Это научное осмысление, это не пересказ процессов. В.М. Лав­ров обратил на это внимание, назвал целый ряд пунктов, когда происходит капитализация аграрной подсистемы.

           [186] Мне известен спор, который в отношении историографии русской аграрной истории в конце XIX и в начале XX в. имел ме­сто, и о том, как обосновывались предпосылки социалистической революции, и была тенденция некоей архаизации. Но на конец 1920-х годов XX в. общество, в котором большинство составляло крестьянство, которое большинство продуктов производило для себя, в котором в основе себестоимости произведенного проду­кта были факторы самовоспроизводства, а не капитала, не ове­ществленного труда, - это общество все-таки надо относить к аграрному.

           Задан вопрос относительно времени, когда этот переход осу­ществился. Мы приводим позиции, касающиеся изменения места этого фактора капитала в аграрном производстве. Это начало 60-х годов - превышение 50-процентной грани, когда в себестои­мости фиксируется большая доля капитала. На наш взгляд, это важнейшая характеристика экономической части аграрного строя, но не только аграрного строя.

           Что касается социалистичности этих моментов, я еще раз хочу сказать, что здесь самооценка и идеологическая, политиче­ская составляющая не обязательно, конечно, требует от нас со­лидаризации с такими оценками, так же как и тот фактор, что нападки на нас и существование другой системы отнюдь не оз­начают, что только между социалистическими и капиталисти­ческими государствами могли быть противоречия. Это было противоборство двух мощнейших центров власти - и экономи­ческой силы, и разных цивилизационных моментов, которые мы здесь наблюдаем.

           И последнее - некая идеологическая составляющая этого момента. Нас упрекают в том, что мы по-другому называем со­циалистическое общество, чуть ли не снижаем его значение и т.д.

           Я хочу напомнить, что вообще-то эта концепция не нами придумана и разрабатывается. Известен Фраянов, признанный историк мира. Вы знаете его публикации по отечественной истории.

           Могу сказать, что, например, такой известный человек, как В.А. Купцов, один из лидеров нынешней Компартии, несколь­ко сроков его депутатства у которого я был помощником, оценивает последние социальные процессы в советском обще­стве, тоже как тенденции, имеющие накопление, когда те, кто потом эти паи получил, реализовал свое право собственности в паях.

           Я думаю, что в этом есть желание на конкретном материале проследить процесс. Процесс можно по-разному трактовать, а [187] вот увидеть реальные стороны процесса, а не только разруше­ние, я с этим согласился - декапитализация постсоветского, в том числе и аграрного пространства. Но есть и другие тенден­ции: не видеть нарастания доли капитализма в советское время нельзя.

           Л.H. Нежинский. Благодарим Вас за то, что Вы нашли время и силы выступить здесь у нас. Будем продолжать работать над этим очень интересным кругом проблем - и Вы, и наши коллеги. Будем еще встречаться, обсуждать, дискутировать и нарабаты­вать материалы по этой одной из важнейших сторон истории России в XX столетии.