Труды Института российской истории. Выпуск 4 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2004. 311 с. 19,5 п.л. 20 уч.-изд.л. 510 экз.

Проблема красного и белого террора 1917-1920 годов в отечественной историографии

Автор
Жиромская Валентина Борисовна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век

Библиографическое описание:
Жиромская В.Б. Проблема красного и белого террора 1917-1920 годов в отечественной историографии // Труды Института российской истории. Вып. 4 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2004. С. 240-265.

Текст статьи

 

 

[240]

В.Б. Жиромская

 

ПРОБЛЕМА КРАСНОГО И БЕЛОГО ТЕРРОРА 1917-1920 ГОДОВ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ[*]

 

           На сегодняшний день по этой сложной проблеме имеется до­вольно значительная научная литература[1]. Я не ставлю своей за­дачей освещение и анализ всей историографии данного вопроса. Хотелось обратить внимание на ряд невыясненных до сих пор мо­ментов, имеющих принципиальное значение для раскрытия рас­сматриваемой темы.

           Некоторые авторы под красным террором имеют в виду казни участников (прямых или косвенных) антисоветских за­говоров и мятежей, подпольных групп, главарей различных банд, злостных дезертиров из Красной Армии, расстрелы кре­стьян при подавлении антисоветских выступлений, заложни­ков и военнопленных[2].

           Встречается и более широкое понятие “красный террор”. Например, Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем вооруженными сила­ми Юга России, созданная А.И. Деникиным[3], включала в чис­ло жертв красного террора пострадавших в связи с мерами по уничтожению демократических организаций и насильствен­ной замене их советскими органами власти, с ликвидацией су­дебных органов и созданием вместо них трибуналов, национа­лизацией, конфискацией, реквизициями, проводимыми боль­шевиками, а также при осуществлении ими аграрной полити­ки. Кроме физически уничтоженных жертвами красного тер­рора считались арестованные, принужденные к трудработам, лишенные продпайка, а также потерпевшие от всякого рода оскорблений и попрания неприкосновенности личности. К жертвам красного террора были отнесены и пропавшие без вести во время большевистского правления в той или иной местности[4].

           [241] Как видно из этих определений, типология самого понятия “террор” не разработана. От толкования этого термина зависит очень многое - хронология этого явления, количество жертв тер­рора, соотношение террора и репрессивной политики государст­ва и т.д.

           Известно, что террор, кем бы он ни осуществлялся, - это акт или политика устрашения, которая всегда сопровождалась произволом, самосудом, беззаконными расправами и попрани­ем прав личности. Известно также, что жертвами террора ча­сто являются не только противники, но и люди случайные. На­пример, среди заложников оказываются люди, стоящие вне политики и, даже исходя из классового принципа, не подлежа­щие расправе.

           Террор возникает в период безвластия, глубокого кризиса власти, революций, восстаний, мятежей, а также в военное время в случае поражения или неустойчивой победы. Террор как акт или политика устрашения не замалчивается: публикуются спи­ски заложников, расстрелянных, ультиматумы, откровенные за­явления о начале его широкомасштабного осуществления. В ря­де случаев он связан с введением смертной казни, особенно пуб­личной, хотя само по себе введение смертной казни, даже пуб­личной, террором не является.

           Как сочетается террор с репрессивной политикой государст­ва? Некоторые авторы считают его частью такой политики, а другие - не расчленяют их вовсе. Отсюда название репрессивной политики Сталина - “большой террор”. В этом случае хроноло­гические рамки красного террора сильно раздвигаются и опреде­лить хронологические рубежи сложно. Кроме того, при расши­рительном толковании этого понятия к жертвам можно отнести практически все население страны.

           Некоторые авторы предлагают считать террором акты без­законной расправы. Однако ряд расстрелов и казней, которые явно относятся к террору, производились на основании подобия судебного процесса.

           Относится ли к террору подавление вооруженных выступ­лений против того или иного режима? Ведь само подавление похоже на военное действие, в котором участвуют и несут жертвы обе стороны. Вооруженные выступления пресекались и красными и белыми. Например, в 1919 г. произошли анти­большевистские восстания в Симбирской, Самарской, Казан­ской губерниях и т.д. При их подавлении в 1920 г. Запасная армия республики потеряла 79 человек, повстанцы - 630. В 1918 г. во время крестьянского восстания Славгородского [242] уезда против Сибирского областного правительства войскам атамана Анненкова пришлось с большими для себя потерями штурмовать штаб повстанцев[5].

           Ряд авторов склонен рассматривать подавление восстаний как террор[6]. Однако в данном случае мы имеем дело скорее с ре­прессивной политикой, свойственной диктаторскому режиму. Другое дело, что расправа с арестованными и мирным населени­ем после подавления восстания, безусловно, относится к террору. Думается, что более правы те авторы, которые причисляют к жертвам террора замученных и казненных заложников, военно­пленных, участников заговоров, подпольных групп, дезертиров из армии, крестьян или иных повстанцев, казненных после пода­вления мятежа.

           В современном понимании жертвы террора - это погиб­шие от пыток, казней, побоев, умерщвленные голодом, умершие вследствие намеренного лишения их медицинской помощи.

           Известно, что у нас во время гражданской войны в деревнях и городах действовало множество банд, в том числе уголовного характера. Иногда их относят к зеленому террору. Но, может быть, их скорее следует считать уголовными структурами, чис­той воды бандитами, которые появляются в период кризисов и террора.

           В нашей стране в 1917-1920-х годах наблюдался разгул и красного, и белого, и зеленого террора. В советской литерату­ре обычно подчеркивался вынужденный характер красного террора как ответа на белый[7]. В ряде работ, публиковавшихся за рубежом и в последнее десятилетие в России, встречалось прямо противоположное мнение: существовал лишь красный террор, а в ответ на него отдельные выступления со стороны белых[8].

           Следует заметить, что одностороннего террора не существу­ет. Так, крымская газета “Общее дело” писала в июле 1921 г.: «...Со стороны красных целым селам был предложен ультима­тум: “если не вернете ушедших в горы, то будете спалены”. Но ультиматум не был приведен в исполнение, так как зеленые зая­вили, что в случае исполнения угрозы они вырежут всех комму­нистов и их семьи не только в деревнях, но и в таких городах, как Алушта, Симеиз, Судак»[9]. Другая крымская газета - “Последние новости” сообщала: “В отместку за казнь Маламбутова, одного из деятелей зеленых в Крыму, зеленые мстят красным жестоко и зверски: попадавшихся в их руки коммунистов подвергают сред­невековым пыткам”[10].

           [243] Разгул террора не был специфичным явлением только для на­шей страны. Во всех странах революции сопровождались много­сторонним террором: сколько было задействовано социально-по­литических сил, столько и было направлений террора. Во время Великой французской революции одна власть приходила на смену другой и расправлялась с поверженными. В отечественной исто­риографии обходили молчанием кровь французской революции, фокусируя внимание на светлых образах и моментах. Но сущест­вовала французская литература, которая воспроизводила кошмар­ные и отвратительные сцены насилия, кровавых расправ. В пос­леднее десятилетие прошлого века и у нас появились работы, объ­ективно освещающие события тех лет во Франции[11]. Разрушена была не одна Бастилия. По приказу Конвента, предписывающему уничтожать гробницы “тиранов”, толпа возбужденных парижан ворвалась в церковь Сорбонны и в считанные минуты разбила мраморное надгробие - творение скульптора Жирардена, где сто пятьдесят лет покоился прах де Ришелье. Гробница была вскрыта, а бальзамированная мумия кардинала растерзана и отдана на заба­ву мальчишкам. В тот же день разграблению подверглись еще 48 захоронений. Ежедневно парижане являлись свидетелями мас­совых казней. По свидетельству современников, головы, насажен­ные на пики или палки, были привычным зрелищем[12].

           Однако во время французской революции террор был недол­гим - это 1793 г. (период Конвента). В России будучи частью по­литики всех действовавших на ее территории правительств он су­ществовал в течение нескольких лет - с конца 1917 по 1920 г. A.Л. Литвин отмечает исторические корни особенностей терро­ра в России периода Гражданской войны. Эта специфика объяс­нялась тем, что по своим традициям Россия относилась к странам, где цена человеческой жизни была мизерной, где никогда не со­блюдались права личности, царил политический и правовой “бес­предел”. У граждан не было воспитано правосознание, и они при­выкли к произволу власти[13].

           В известных воспоминаниях С.Ю. Витте приводится один из характерных для того времени эпизодов. Александр II во время своей поездки увидел на платформе в толпе встречающих поезд офицера в боевых наградах и вдруг вспомнил, что он участвовал в какой-то дуэли. Император тотчас приказал разжаловать его и заключить в крепость. Заслуженный офицер не вынес униже­ния и застрелился. Доехав до следующей станции, Александр пришел в хорошее расположение духа и простил офицера[14]. Не только самодержец, но любой чиновник обладал в России огром­ными правами и мог поступать с людьми по своему усмотрению.

           [244] Сказывалось и то обстоятельство, что в России десятки лет народовольцы, а затем эсеры действовали террористическими методами. При этом погибали совершенно неповинные люди. Например, жертвы от взрыва в Зимнем дворце, подготовленного С.Н. Халтуриным, и пострадавшие во время покушения на П.А. Столыпина исчислялись десятками.

           Элементы терроризма имели место и в официальной полити­ке. Достаточно вспомнить хотя бы так называемые столыпин­ские галстуки.

           Каковы же хронологические рамки террора? В советской историографии одни авторы считали, что красный террор на­чался после 5 сентября 1918 г., т.е. после постановления СНК “О красном терроре” и серии последовавших за ним постанов­лений СНК и ВЦИК, которые были приняты в связи с покуше­нием на В.И. Ленина и убийством М.С. Урицкого[15]. При этом красный террор считался ответом на белый, начавшийся ле­том 1918 г., т.е. датировался позднее, чем белый[16]. Другие ав­торы связывали начало террора с убийством В. Володарского 20 июня 1918 г.[17] и соответствующим постановлением ВЦИК от 29 июня 1918 г. о проведении террора против буржуазии. Л.Д. Троцкий связывал начало красного террора с расстрелом царской семьи[18].

           С нашей точки зрения, более правы исследователи, которые склоняются к тому, что красный террор, как и белый, начались одновременно с конца 1917 г. При этом красный террор до авгу­ста 1918 г. проводился фактически, а с сентября того же года официально[19].

           Концом красного террора С.П. Мельгунов считает 1923-1924 гг.[20], а А.Л. Литвин - 1922 г.[21], т.е. оба автора включа­ют сюда и 1921 г. (подавление Кронштадтского мятежа). Думает­ся, что правомернее относить завершение террора к окончанию Гражданской войны (1920), так как кронштадтские события 1921 г. - это уже репрессивная политика утвердившегося госу­дарства диктатуры пролетариата. Актов подавления было много и впоследствии. Репрессивная политика диктаторского государ­ства подпитывалась террором, на ней сказывались его традиции, она выросла из террора и все же не была ему тождественна.

           С какими же событиями связано начало красного и белого террора в конце 1917 г.? Это прежде всего корниловские воен­но-полевые суды, введенные Временным правительством. Изве­стна дата расстрела 500 солдат в Московском Кремле - 20 октя­бря 1917 г. Есть и другие даты, относящиеся к 1917 г., - создание 7(20) декабря 1917 г. ВЧК[22]. Первыми подсудимыми трибуналов [245] красного террора[†] были Пуришкевич и графиня Панина (конец 1917 г.). Первого приговорили к условному наказанию и скоро амнистировали, а вторую освободили под денежный залог[23].

           В июне 1918 г. по приговору революционного трибунала был расстрелян командующий Балтийским флотом капитан Щаст­ный. Его арестовали по приказу Троцкого, который был и един­ственным свидетелем по делу Щастного. Процесс закончился бы­стро, для него характерно нарушение прав арестованного на за­щиту[24]. Это был первый расстрел по политическому мотиву.

           Развернулся красный террор в 1918 г. и стал не только инди­видуальным, но массовым, тотальным. Во время наступления Де­никина 26 ноября 1918 г. ЦК РКП(б) постановил: “Красный тер­рор сейчас обязателен, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, на Южном фронте - не только против прямых изменников и саботажников, но и против всех трусов, шкурников, попустите­лей и укрывателей. Ни одно преступление против дисциплины и революционного воинского духа не должно оставаться безнака­занным...”[25].

           В 1918 г. был обоснован классовый принцип красного терро­ра. Исходя из этого принципа, Лацис говорил: “...не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он (арестованный. - В.Ж.) против Советов оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он проис­хождения, какое у него образование и какова его профессия. Все эти вопросы должны решить судьбу обвиняемого”. Это по сути руководство к действию на местах было напечатано в Казани в издании типа бюллетеня, которое называлось “Красный террор” (1918. № 1). В том же году был введен “расстрел на месте спеку­лянтов”, который почти сразу начал очень широко применяться.

           В 1919 г. сложились система карательных органов на государ­ственном уровне и у красных, и у белых, и у зеленых, и у “розо­вых”. У красных - это внесудебные (чрезвычайные) учреждения: территориальные и военные революционные трибуналы, систе­ма ВЧК (губернские, уездные, фронтовые, армейские и т.д.), при которых создавались так называемые расстрельные тройки (их приговоры должны быть доказаны и единогласно приняты). При ВЧК существовали особые отделы, которые появились в апреле 1919 г. и контролировались реввоенсоветами. Реввоентрибуналы были творчеством военного ведомства, а не Наркомата юстиции.

           8 октября 1919 г. ВЧК получает право расстреливать на мес­тах всех, кто нарушает работу железных дорог. В подавлении [246] крупных антибольшевистских выступлений крестьян, солдат, матросов и других слоев населения использовались части Крас­ной Армии, отряды ЧОН, созданные в апреле 1919 г., продотря­ды и продармии, внутренние войска ВОХР, образованные в мае 1919 г.[26]

           В 1920 г. была приостановлена смертная казнь по приговорам ВЧК, а военные трибуналы продолжали пользоваться правом выносить смертный приговор. В том же году к смертной казни приговорили 5,8 тыс. человек[27].

           Террор на государственном уровне осуществляли и прави­тельства, выступавшие от имени Учредительного собрания и признававшие лишь его власть законной. Они были созданы в Поволжье, Сибири, на Урале и Севере. Вряд ли можно согла­ситься с мнением, существующим в ряде работ, что их действия относятся к красному террору. Эти правительства не включали в свой состав большевиков и противостояли советской власти. Не­которые авторы называют эти правительства “розовыми”, соци­алистическими или демократическими. Но и данное определение не совсем удачно, так как в составе этих правительств были пред­ставители разных партий - от правых эсеров и кадетов до черно­сотенцев. Чисто правоэсеровскими их тоже считать трудно, хотя в литературе встречается подобное суждение. Не относятся они и к белому террору, так как они выступали и против белых, в част­ности против Колчака. Скорее всего каждое из них устанавлива­ло свой диктаторский режим от имени Учредительного собрания, и террор, который они осуществляли, не является ни белым, ни красным и рассматривать его следует особо.

           Правительство Комуча (Комитет членов Учредительного со­брания) было образовано в июне 1918 г. в Поволжье (Самара, Казань, Симбирск, Сызрань), действовало оно и в Ставрополье, и в Мелекесе. В его состав входили правые эсеры, меньшевики, а опорой были легионеры чехословацкого корпуса. Органами тер­рора на государственном уровне служили контрразведка (она же “Особая охранка”) и созданный в октябре 1918 г. Чрезвычайный военный суд, а также военно-полевые суды. В унисон Комучу на этой территории в качестве карательных органов выступала чешская и сербская контрразведка.

           27 августа 1918 г. правыми эсерами, меньшевиками, кадетами и трудовиками было создано Временное областное правительст­во Урала, 3 августа 1918 г. - Временное сибирское правительст­во, в сентябре 1918 г. в Уфе - Директория (правые эсеры и каде­ты). Верховное управление Северной области возглавлял народ­ный социалист Н. Чайковский. Все эти правительства имели, по[247]добно Комучу, отлаженную систему карательных органов и от­ряды, осуществлявшие на их территориях беспредельный террор.

           Одновременно на государственном уровне складывалась сис­тема карательных органов и белого террора. Как уже было ска­зано выше, исследователи не располагают такой источниковой базой для изучения белого террора, какую оставила нам дени­кинская комиссия по красному террору. Но то, что дошло до нас в разного рода документах, дневниках и воспоминаниях, доста­точно красноречиво свидетельствует о его разгуле.

           Правительством А.В. Колчака в декабре 1918 г. было приня­то специальное постановление о широком введении смертной казни. Занималась приведением в исполнение этого постановле­ния милиция. Кроме того, при МВД существовали карательные отряды особого назначения. Тяжелейшим преступлением было объявлено оскорбление Колчака “на словах”, за что полагалось тюремное заключение[28].

           В правительстве А.И. Деникина в качестве карательных ор­ганов действовали военно-полевые суды и судебно-следствен­ные комиссии. Однако произвол здесь был распространен осо­бенно широко. Достаточно сказать, что офицеры при захвате городов имели право самочинно и безнаказанно расправляться по своему усмотрению с жителями. Узаконена была расправа над нейтрально настроенным населением, “недостаточно энер­гично боровшимся с большевиками”[29]. Кроме того, в армии Де­никина было много черносотенцев, которые наводили ужас ев­рейскими погромами. Надо сказать, что еврейские погромы про­изводили и красные, и белые, и зеленые, но в данном случае они были особенно жестокими (с поголовным вырезанием) и часты­ми. В целом в результате погромов за годы Гражданской войны пострадало 300 тыс. евреев, только деникинская армия соверши­ла 200 погромов[30]. Большую роль в качестве карательного орга­на играла у Деникина контрразведка при военных частях и при губернаторах.

           В Крыму Врангель учредил военно-полевые суды, но многие были расстреляны и без суда. Особую “популярность” своей же­стокостью приобрел врангелевский генерал Я. Слащов. Известен случай, когда суд оправдал нескольких человек, однако Слащов по своему почину расстрелял их[31].

           Таким образом, довольно часто высказываемое в литературе мнение о том, что лишь красный террор осуществлялся на госу­дарственном уровне, фактически не подтверждается. И красный, и белый террор, и террор других задействованных в Гражданской войне сил санкционировался властью и служил ее укреплению.

           [248] Формы террора были одинаково отвратительны и отлича­лись лишь некоторыми деталями. Как правило, это были рас­стрелы, казни, часто на средневековом уровне, взятие заложни­ков, тюрьмы, расправа с военнопленными, пытки, самосуд, конц­лагеря, лагеря смерти, эшелоны смерти, плавучие баржи смерти и многое другое.

           Обратимся к фактам, собранным в отечественной и зарубеж­ной литературе. Начнем с красного террора. Материалы Комис­сии при штабе главнокомандующего Деникина по расследова­нию злодеяний большевиков охватывали обширную террито­рию: Курск, Одессу, Николаев, Херсон, Таганрог, Пятигорск и т.д.[32] В архиве этой комиссии имеются протоколы вскрытия мо­гил казненных военнослужащих, акты эксгумации трупов залож­ников, документы и списки расстрелянных, найденные в учреж­дениях красных, свидетельства очевидцев, корреспонденция и проч. Степень точности и достоверности этих документов раз­лична, однако протоколы вскрытия захоронений не могут быть подвергнуты сомнению, равно как и акты эксгумации.

           Некоторые из материалов Комиссии были в извлечениях приведены в книге С.П. Мельгунова, но подавляющая их часть публикуется впервые в журнале “Вопросы истории”. Благодаря своему разнообразию они позволяют сопоставлять их друг с дру­гом и точнее восстанавливать события тех дней. Так, в некото­рых воспоминаниях говорится о публичных расправах большеви­ков. Однако протоколы, распоряжения, приказы, воспоминания уцелевших узников в своей массе свидетельствуют о том, что каз­ни совершались глубокой ночью, а трупы старались засыпать до рассвета. Затем в целях устрашения населения списки расстре­лянных публиковались.

           При этом списки расстрелянных во многих случаях не соответ­ствовали действительности. Например, в документах Комиссии со­хранился приказ (г. Пятигорск), согласно которому следовало рас­стрелять 59 заложников. Но, как явствует из отчета об исполнении, на казнь поздним вечером 18 октября 1918 г. было выведено 52 че­ловека[33]. Что стало с остальными семью - неизвестно. Другой при­мер. По списку должно было быть казнено 104 человека, однако в могилах, куда они были захоронены, при вскрытии 27 февраля – 2 марта 1919 г. оказалось 83 трупа, два из них вовсе не значились в списке[34]. Вместо одних, видимо, нередко казнили других.

           Обосновывая необходимость красного террора, Ф. Дзержин­ский писал, что “там, где пролетариат применил массовый тер­рор, там мы не встречаем предательства”, что “право расстрела для ЧК чрезвычайно важно”[35].

           [249] В 1918-1919 гг. красный террор достиг своего апогея. Сохра­нился акт о вскрытии могилы в г. Пятигорске от 17-28 февраля 1919 г. Трупы, как правило, были сильно повреждены. Огнест­рельных ран на них не было заметно, но зато видны следы мно­гочисленных ударов шашками и тупыми тяжелыми предметами, чаще всего прикладами. Зарубленного генерала Н. Рузского перед смертью сильно избили прикладами. Родственники с тру­дом могли опознать своих. Некоторые заложники были захоро­нены еще живыми и умерли от удушья[36]. Один из актов комиссии свидетельствует, что многие больные и раненые Добровольче­ской армии в лазаретах станицы Елизаветинской (апрель 1918 г.) были зарублены, заколоты штыками, забиты до смерти[37].

           Среди документов о вскрытии могил сохранился акт о рас­праве в г. Екатеринодаре над представителями интеллигенции из 83 человек (среди них находились и дети), которые были без су­да и следствия зарублены и тут же закопаны (март 1918 г.)[38]. Про­токолы Комиссии пролили свет на зверское истребление экипа­жей кораблей “Трувор” и “Румыния”[39].

           Одной из наиболее кровавых акций стала в 1920 г. крымская трагедия, разыгравшаяся после эвакуации войск Врангеля. Крым “чистили” расстрелами, арестами и выселением. “Проверить, - пишет А.Л. Литвин, - называемые в разных изданиях числа рас­стрелянных в то время в Крыму - 25 или 120 тысяч человек - не­возможно из-за отсутствия документов. Но сохранившиеся дан­ные подтверждают жестокость проводимых экзекуций”[40]. Автор приводит данные из “известий временного севастопольского рев­кома” от 28 ноября 1920 г., где сообщалось о расстреле 1634 че­ловек, в том числе 278 женщин, два дня спустя там же говорилось о расстреле 1202 человек, в том числе 88 женщин и т.д. Эти рас­правы проводились тогда особым отделом фронта во главе с Е.Г. Евдокимовым, в характеристике которого для представле­ния его к высокой награде значилась как заслуга впечатляющая цифра в 12 тыс. человек, расстрелянных только сотрудниками особого отдела фронта[41]. Сохранилось немало воспоминаний о крымской трагедии, которые цитируются во многих исследова­ниях.

           Репрессии обрушивались и на головы рабочих. Многие из них были расстреляны во время расправы над повстанцами в Ярослав­ле в июле 1918 г. По данным представителя комиссии по делам немецких военнопленных Балка, с марта по ноябрь в Ярославле было казнено 50 тыс. человек из разных сословий[42].

           С.П. Мельгунов приводит цифру в 4 тыс. рабочих, расстре­лянных чекистами и красноармейцами в марте 1919 г. при подав[250]лении забастовки в Астрахани. Он допускает, что эта цифра пре­увеличена, но даже если ее уменьшить вдвое, то и это не изменит факта, что “карательная политика не исключала рабочих из чис­ла подозреваемых”[43]. В Ижевске были расстреляны многие рабо­чие, чьи родственники ушли к Колчаку[44]. Жертвы исчислялись десятками тысяч.

           В литературе описаны устрашающие расправы над населени­ем после подавления крестьянских восстаний: “чапанной” войны в марте 1919 г. в смежных уездах Самарской и Симбирской губер­ний; “вилочного” восстания в феврале-марте 1920 г. в ряде уез­дов Уфимской, Казанской и Самарской губерний; выступления западносибирских крестьян (Тобольск, Кокчетав, Петропав­ловск) в январе 1921 г.[45]

           На те же 1918-1919 гг. падал и разгул белого террора. В. Бул­даков справедливо отмечает, что и у красных, и у белых осуще­ствление заданной идеи превалировало над ценностью человече­ской жизни[46].

           Документы о белом терроре фрагментарны. Из них явствует, что в 22 губерниях РСФСР белыми было расстреляно в июне 1919 г. 824 человека, в июле - 4141, в августе - 339, в сентябре - более 6 тыс. человек. Кроме того, производились массовые рас­стрелы рабочих в Ростове-на-Дону, Екатеринбурге, Омске и дру­гих городах. В Самарской губернии после пыток (выкалывали глаза, отрезали уши) расстреляно 675 красноармейцев[47]. В Но­гинске были сожжены советские активисты[48]. Эти действия санк­ционировались колчаковским и деникинским правительствами. Когда Колчаку на допросе сказали о том, что в одной деревне у крестьян отрезали носы и уши, он заявил: “это обычно на войне, и в борьбе так делается”[49].

           В некоторых работах проявляется склонность авторов идеа­лизировать фигуру Колчака. Однако в настоящее время опубли­ковано немало воспоминаний и свидетельств соратников и чле­нов его правительства о нем самом и действиях его армии. Кроме того, в ряде трудов, особенно в книге А.Л. Литвина, приводится довольно убедительный материал о размахе белого террора[50].

           Как следует из мемуаров, сам Колчак не раз высказывал мне­ние о том, что “гражданская война должна быть беспощадной”. Начальник Уральского края Постников, отказавшийся от испол­нения своих обязанностей, так характеризовал колчаковский ре­жим: диктатура военной власти, расправа без суда, порка даже женщин, аресты по доносам, преследование по кляузам, ужасы - в лагерях красноармейцев, умерло за неделю 178 из 1600 чело­век. “По-видимому, они все обречены на вымирание”.

           [251] Штаб-ротмистр Фролов драгунского эскадрона корпуса Каппе- ля повествовал о своих “подвигах”: «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в де­ревню, деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужи­ков от 18 до 55-летнего возраста, после чего пустить “петуха”».

           По мере военных неудач колчаковские генералы станови­лись все более жестокими. 12 октября 1919 г. один из них издал приказ о расстреле каждого десятого заложника, а в случае мас­сового вооруженного выступления против армии - всех жителей и сожжении селения дотла. В книге Литвина приводится письмо пермских рабочих от 15 ноября 1919 г.: “Мы дожидались Колча­ка, как Христова дня, а дождались, как самого хищного зверя”.

           Карательная политика как инструмент укрепления власти ши­роко использовалась и Деникиным. По признанию одного из его генералов, надо было исповедовать правило: “Лучше наказать де­сять невиновных, нежели оправдать одного виноватого”. Один из офицеров “волчьей сотни” Шкуро сообщал, что при взятии Мари­уполя были расстреляны 4 тыс. безоружных, т.е. пленных.

           Численность полиции на территории, подчиненной Деникину, достигала в 1919 г. почти 78 тыс. человек, а всего в его армии бы­ло 110 тыс. штыков. В литературе собрано немало свидетельств очевидцев жестокого террора, осуществляемого полицией и До­бровольческой армией. Сам Деникин признавал, что “каждый офицер считал себя вправе арестовывать кого хотел и расправ­ляться с ним по своему усмотрению”.

           Жесточайший террор осуществляли банды Б. Анненкова, Г. Семенова и других, действовавших от имени той или иной бе­лой армии. Многих из них судили. Их бесчинства отражены в следственных делах и других документах, приводимых в научной отечественной литературе. Например, Анненков был послан на усмирение крестьянского восстания в Славгородском уезде. Его гусары после подавления повстанцев за один день замучили и убили 500 человек. Делегатов крестьянского съезда (87 человек) атаман приказал изрубить на площади перед народным домом и закопать в яму. Казнили анненковцы жестоко: вырывали глаза, языки, снимали полосы кожи на спинах, живых закапывали в зе­млю, привязывали к конским хвостам. Большинство этих банд действовали от имени регулярных войск Колчака.

           Сменив Деникина на посту главнокомандующего вооружен­ными силами Юга России, барон П.Н. Врангель установил воен­ную диктатуру и потребовал безжалостно расстреливать всех ко­миссаров и коммунистов, взятых в плен (приказ от 20 апреля [252] 1920 г.). Прославившийся своей жестокостью генерал Я. Слащов писал в своих воспоминаниях: “На смертную казнь я смотрю как на устрашение живых, чтобы не мешали работе”.

           В сохранившихся документах, воспоминаниях и научной литературе приводятся факты о карательных мерах, применя­емых правительствами Комуча, Уральскими и Сибирскими об­ластниками[51]. В частности, отмечен всплеск террора на Волге, где действовали народная армия Комуча и легионеры чехосло­вацкого корпуса. 8 июня 1918 г. после взятия ими Самары бы­ли зверски убиты руководители советских учреждений, а так­же рядовые коммунисты, среди них поэт и драматург А.С. Ко­нихин, рабочие, в том числе женщины. Убивали за попытки оказать помощь раненым красноармейцам. За один день более 100 пленных красноармейцев были расстреляны. Вооружен­ные патрули по указаниям из толпы стреляли по заподозрен­ным в большевизме прямо на улице. Официальные приказы Комуча не только не осуждали подобные бесчинства, а напро­тив, одобряли их.

           Массовые казни были устроены в Симбирске, Казани, где расстреливали всех, кого подозревали в сочувствии к советской власти. Трупы незахороненными оставались прямо на улицах. Среди казненных были и члены Учредительного собрания, кото­рые, видимо, не поддержали комучевцев.

           Широко практиковались “эшелоны смерти”, тюрьмы на ко­лесах, плавучие тюрьмы. В литературе приводится известный факт: в эшелоне, отправленном из Самары, находилось 2700 че­ловек, из них около 2000 погибли в пути.

           Немало кровавых жертв было на совести Временного обла­стного правительства Урала, Временного Сибирского прави­тельства (в одном Омске было расстреляно 1,5 тыс. человек) и Верховного управления Северной областью во главе с Чайков­ским. В частности, через архангельскую тюрьму прошли за один год 38 тыс. заключенных, 9000 из них были забиты насмерть и расстреляны. В заключении пребывала десятая часть населения области. В концлагере на полуострове Мудьюг сажали в карцер, расположенный в вечной мерзлоте, морили голодом, топили в прорубях на Печоре и Пинеге.

           Комуч, сибирские и уральские областники и прочие прави­тельства обстреливали из пушек целые деревни за отказ дать но­вобранцев или провиант, убивали бастовавших рабочих, даже женщин с детьми.

           Зеленый террор исследован мало. Довольно хорошо извест­ны лишь действия махновцев. В одном из актов уже упоминав[253]шейся деникинской комиссии говорится: “Махновские банды от­личаются особенной беспощадной жестокостью по отношению не только к офицерам, но и к сельским священникам, жителям и вообще к местной интеллигенции”[52]. Заняв юго-западную часть Таганрогского округа, они проявили особую свирепость при за­хвате станицы Новониколаевской, где сразу расстреляли 18 че­ловек мирного населения[53]. В акте приводятся факты зверских издевательств над арестованными. Конные махновцы заставляли бежать их 15 верст, расстреливали тех, кто падал от утомления. Оставшихся в живых изощренно казнили[54].

           Отряды Н.И. Махно дважды становились регулярными частя­ми Красной Армии. В начале июня 1919 г. он был объявлен Троц­ким вне закона. Во второй половине 1919 г. Махно воевал и с бе­лыми, и с красными. Он писал в эмиграции, что повстанцы-мах­новцы никогда не отрицали и не намеревались отрицать, что рас­стреливали и уполномоченных большевиков по продразверстке, и председателей Советов, и милиционеров[55], равно как и тех, кто поддерживал деникинский режим. В начале октября 1920 г. Махно сражался против Врангеля, однако идти на Северный Кавказ по приказу М.В. Фрунзе отказался. На ликвидацию махновцев было направлено две трети красноармейцев Южного фронта. РККА по­теряла в этой борьбе 170 тыс. бойцов в одном только 1921 г.[56]

           Большая часть исследователей сходятся во мнении, что точ­но подсчитать число жертв террора в годы Гражданской войны практически невозможно. Однако приблизительные подсчеты имеются. Те авторы, которые придерживаются широкого поня­тия “красный террор” (С.П. Мельгунов, П.Н. Милюков) и опира­ются на данные деникинской комиссии, исчисляют жертвы крас­ного террора в 1918-1919 гг. в 1700-1766 тыс. человек[57]. Другие исследователи подвергают эти данные сомнению и считают их несколько завышенными. По их подсчетам, жертвами красного, белого и другого террора, погромов, бандитизма, подавления крестьянских выступлений пало в 1918-1919 гг. 1300 тыс. чело­век[58]. Достаточно распространенной в научной литературе явля­ется оценка численности погибших от красного и белого терро­ра - несколько десятков тысяч человек[59].

           Источники, доступные исследователям, неполны и противо­речивы. По сведениям М. Лациса[60], за 1918-1919 гг. ВЧК было арестовано 128 тыс. человек, а расстреляно 8 тыс. Еженедельник ЦК за 1918 г. называет цифру в 2,2 тыс. расстрелянных, а Лацис позднее писал, что их в этом году было 6,3 тыс., за 7 месяцев 1919 г. - 2 тыс. Литвин приводит свои подсчеты, основанные на данных уездных и губернских ЧК: за 7 месяцев 1919 г. было рас[254]стреляно 4,7 тыс. человек. М. Хильдермайер приводит на 1920 г. данные того же М. Лациса: в 1920 г. в концлагерях содержалось 13,9 тыс. человек, в трудовых - 4,1 тыс., взято заложниками 9,6 тыс., 36,5 тыс. томились в тюрьмах, 9,6 тыс. казнено. Освобо­ждено после наказания из-под стражи 54,2 тыс. человек[61]. Неко­торые исследователи прибегают к использованию оценки жертв красного террора, данной А.И. Солженициным: с июня по ок­тябрь 1918 г. было расстреляно 16 тыс. человек[62].

           Подсчет жертв белого, зеленого и прочего террора еще бо­лее затруднителен, чем красного. В научной литературе есть оценки общих потерь населения в годы Гражданской войны. Од­нако надо иметь в виду, что эти потери были связаны не только с террором, но и с боевыми действиями вооруженных сил обеих сторон, бесчинствами японских, французских, английских интер­вентов, распространением эпидемических заболеваний, голодом, гибелью беженцев и т.д. По последним данным, население Рос­сии потеряло во время Гражданской войны 11-15 млн человек, включая эмиграцию, которая составила около 2 млн человек[63].

           Что же касается белого и другого антибольшевистского тер­рора, то число его жертв, если и было меньше красного, то, по всей вероятности, ненамного. Безусловно, разгул красного, бело­го и прочего террора унес не десятки тысяч, а сотни тысяч чело­веческих жизней. Более близки к истине, нам кажется, те авто­ры, которые насчитывают свыше миллиона, даже до полутора миллионов людских потерь от террора в целом. Вопрос этот ну­ждается в дальнейшем изучении.

           Представляется назревшим исследование проблемы психоло­гии террора, который часто охватывает огромные массы людей. Все акции произвола, как это показывает пример нашей страны, стали восприниматься населением с равнодушием. Многие авто­ры мемуаров, пережившие этот период, отмечают любопытство, даже одобрение толпой карательных мер и полное отсутствие их осуждения. Те, кто осуществляли террор, реагировали на свои действия по-разному. В большинстве своем они не были профес­сионалами (офицеры и солдаты), некоторые из них сходили с ума (такие случаи у красных отмечены деникинской комиссией). Од­нако очень многие становились садистами, находя даже удоволь­ствие в беспредельной власти над беззащитными. Интересная по­пытка проникнуть в тайны психологии (по выражению автора, “психопатологии”) различных социальных слоев общества, во­влеченных во время Гражданской войны в массовый стихийный и организованный садизм, сделана В.П. Булдаковым в книге “Красная смута”[64].

           [255] Террор, особенно массовый, оказывает растлевающее влия­ние на все общество. Противоборствующие силы оправдывают свои кровавые действия, присваивают себе право на месть: одни - за вековое угнетение и страдание, другие - за посягательство на их власть, которую они имели сотни лет. Но отмщение, сколько бы ни было оно справедливым, всегда разрушительно в первую оче­редь для самого мстителя. Поэтому неверной является попытка оправдывать какой-нибудь террор. Еще раз прав Литвин, когда пишет, что белые, красные, зеленые одинаково ответственны пе­ред народом за свое лиходейство.

           Итак, на основании изученной литературы по проблеме тер­рора времен Гражданской войны можно придти к следующим выводам:

           - и красный, и белый, и зеленый террор не придерживался каких-либо правовых норм, совершался часто на уровне самосу­да, расправ, сообразуясь с политической целесообразностью, но и там где был суд, он, как правило, происходил с нарушением права личности на защиту;

           - любой террор сочетал в себе индивидуальный и массовый террор;

           - и красный и белый террор использовался на государствен­ном уровне;

           - и красный, и белый, и любой иной террор не может быть оправдан, он одинаково преступен.

           Актуальность изучения данной проблемы в современной об­становке оживления терроризма привлекает к ней внимание все большего числа ученых. Ведется успешный поиск фактического материала с опорой на документальные источники, преодолева­ется односторонний подход к ее освещению. Однако предстоит еще большая поисковая и исследовательская работа.

 

           [255-257] СНОСКИ оригинального текста

 

 

[258]

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

 

           Л.H. Нежинский. Хотелось бы, чтобы В.Б. Жиромская про­должила серьезную научную разработку этой проблематики. Причем в дальнейшем следует обратить внимание на два ее аспе­кта. Один - психологический, он и на сегодняшний день далеко выходит за пределы России, поэтому актуален. Другой - эконо­мические последствия красного и белого террора хотя бы в те го­ды, которые обозначены в докладе.

           Не так давно мне пришлось снова поднять документы по Ге­нуэзской конференции 1922 г., где впервые открыто схлестну­лись Советская Россия и западные страны. Представители пос­ледних поставили вопрос так: если вы хотите, чтобы мы вас при­знали, погасите долги России - довоенные, военные и Советской России за национализацию промышленных предприятий и част­ных банков в 1918-1919 гг. На вопрос Чичерина о сумме задол­женности ответ был - 19 млрд золотых руб. Тогда наша делега­ция предъявила контрпретензии, явившиеся результатом работы специальной комиссии: западные страны должны России 39 млрд золотых руб., т.е. на 20 млрд руб. больше. Это вызвало у запад­ных делегатов шок. Был задан вопрос о методологии подсчетов. А методология заключалась в экономическом ущербе, который нанесло участие западных держав в Гражданской войне в 1918-1920 гг., в результате чего было разрушено много предпри­ятий, железных дорог, баз, складов и т.д. Делегаты же западных стран считали, что эта война на 90% явилась следствием социаль­ного столкновения красного и белого террора. Поэтому они не склонны были признать материальные претензии как результат Гражданской войны и их участия в названном объеме.

           Короче говоря, это был один из главных вопросов, по кото­рому возник спор между нашей и зарубежными делегациями. Из­вестно, что конференция в Генуе ни к чему не привела, так же как аналогичная конференция, состоявшаяся через полтора ме­сяца в Гааге. Если продолжать работать над темой, то эту проб­лему нужно поставить так: каковы были потери в области эконо­мики, народного хозяйства в результате белого и красного терро­ра в 1917-1920 гг.

           В заключение хотелось бы пожелать Вам продолжать рабо­ту над этой очень непростой темой.

           М.Н. Зырянов. Доклад очень интересный. Сложность проб­лемы состоит еще и в том, что она не очень вычленяется из об­щей картины событий. Проявления террора были неотъемле[259]мым элементом хода событий в те годы. Первые волны массово­го террора прокатились в феврале 1917 г., когда в Кронштадте и в Гельсингфорсе были расстреляны офицеры. Как это назвать - красный или белый террор?

           Известно, насколько широким было партизанское движение в Сибири против колчаковского режима. Там убивали священни­ков, вырезали казачьи станицы. Казаки находились на фронте, поэтому партизаны, в основном из крестьян, грабили станицы, убивали всех от мала до велика. Какой это террор?

           Следует учитывать, что не всегда террор исходил от прави­тельства, был и самочинный. Не всегда власть была к нему при­частна. Необходимо отделять военные действия от террора.

           В.П. Данилов. Когда в Сибирь приходили пепеляевцы, это - военные действия? Они же были вооружены и расстреливали в селении всех, кто с ними не соглашался.

           М.Н. Зырянов. Это в Сибири. Но в других регионах России, если село было превращено фактически в укрепленный район и его жители хорошо вооружены, то его приходилось брать штур­мом, использовать артиллерию. Погибшие были с обеих сторон. Бесспорно, - это военные действия.

           Террор не всегда выражался в убийствах. Вот, например, зна­менитое в Сибири партизанское село Косеево. После первого разгрома восстания и взятия села правительство Колчака прове­ло закон, по которому земельный надел села передавался ветера­нам сибирской армии.

           То, что здесь второй раз началось восстание, не случайно. Поэтому мне кажется, что тема должна включать не только рас­стрелы и убийства, но и экономические действия, которые стави­ли людей на грань голодной смерти из-за полного изъятия продо­вольствия, земельного надела и т.д.

           Что касается лично Колчака, то, по свидетельству современ­ников, нужны были величайшие усилия, чтобы заставить его под­писать какой-то смертный приговор. Однако это не исключает то­го факта, что колчаковское правительство применяло террор.

           В.П. Данилов. Пепеляеву не надо было оснований для подпи­сания приказов, даже для устных приказов об артиллерийском обстреле целых селений.

           А.К. Соколов. В 1920-е годы и позже мы очень много писали о белом терроре, работали комиссии и публиковали свои матери­алы. В нынешнее время больше внимания уделяется красному террору. Все это связано с политической конъюнктурой, с осо[260]бенностями переживаемого момента. В докладе В.Б. Жиромской сделана первая попытка уравновесить эти два аспекта, связав во­едино красный и белый террор, осмыслить, что он означает в ис­торическом и морально-этическом плане.

           Возникает вопрос: а каковы перспективы исследования этой проблемы и зачем ее изучать? Как источниковед, могу сказать, что разрабатывать ее сложно, поскольку мало источников. Уст­ные свидетельства и воспоминания не всегда являются достовер­ными источниками. Изучать эти исторические явления надо для того, чтобы извлекать определенные уроки из прошлого, а имен­но: что означает “гражданская война”, различные формы соци­ального и политического противоборства в чистом виде.

           Ю.А. Поляков. Валентина Борисовна сделала хороший док­лад. И он ко времени. Поставлена назревшая научная проблема глобального масштаба. Все мы знаем о борьбе с терроризмом. Но и сейчас во всем мире не ясно представляют себе, что такое терроризм.

           Америка обрушила удар огромной силы на Афганистан. При этом неизвестно, сколько было убито мирных жителей. Я думаю, что жертвы исчисляются тысячами. А рядовых бойцов государ­ственной армии талибов до этого уничтожали только за то, что кто-то (до сих пор это неизвестно и неясно) совершил ужасный террористический акт в Нью-Йорке. Но объяснение ответного удара как борьба с терроризмом для значительной части наших граждан не слишком ясно. В Чечне, например, террор понимает­ся по-разному, и часто судят русских солдат и офицеров за дейст­вия, которые судом приравниваются к терроризму.

           Поэтому поднять проблему терроризма сейчас особенно ин­тересно и важно, так же, как проблему междоусобиц. Междоусо­бица - вечная спутница истории. Иногда ее называют граждан­ской войной, крестьянской войной. Но с древнейших времен нам известны случаи междоусобной войны, которая неизбежно в мас­совом порядке сопровождалась террором. И изучать это в исто­рическом аспекте, глобально, очень актуально и полезно для раз­вития исторической науки.

           Что касается России и Гражданской войны, то об этом тоже писалось много, но достаточно бестолково, потому что не произ­ведено типологизации террора. А он был совершенно различ­ным. Поэтому сейчас выступают люди и как открытие высказы­вают мысль, что террор вообще нужно отличать от террора во­енного. Конечно, надо, потому что те люди, которые погибали в сражениях и были ранены, это не жертвы террора. Но особен[261]ность Гражданской войны заключается в том, что тогда почти не было пленных. Если сдавался или попадал в окружение полк бе­лых, то снимали кокарды, расстреливали офицера или несколь­ких офицеров, навешивали красные звездочки, и этот полк спо­койно отправлялся в бой уже против белых. И наоборот, когда полк красных попадал в плен, то расстреливали его командира, если он изначально был красный. Если же раньше он был офи­цером царской армии, то существовал специальный приказ Дени­кина, по которому добровольцы, коммунисты должны быть рас­стреляны. Поэтому отличать военный террор, потери во время боевых действий от террора во время партизанских действий чрезвычайно трудно.

           Если мы хотим изучить эти вещи по-настоящему и глобаль­но, то, во-первых, нужно рассматривать обстоятельства, в кото­рых осуществлялись действия террора, поскольку происходят ча­стые, быстрые и существенные перемены. Террористами быва­ют люди, борющиеся за национальное освобождение той или иной территории или страны. Или борьба начинается за нацио­нальную независимость, а потом перерастает в террор, порой криминальный. Поэтому выяснение обстоятельств, при которых развертывается террор и при которых он заканчивается, чрезвы­чайно важно. Что помогает примирить людей и покончить с тер­рором? Что послужило детонатором для вспышки террора? Ис­торический подход к исследованию этих вопросов может принес­ти пользу всему мировому сообществу.

           И наконец, последнее - об иностранцах. Достаточно изучена (может быть, с некоторыми преувеличениями) роль интервентов на нашей территории в осуществлении террора. Я не говорю о германской оккупации на Украине и Северном Кавказе. А если вспомнить Север, то без суда и следствия были расстреляны чле­ны Кемского совета. Печально известны лагеря смерти на полу­острове Мудьюг. Поэтому, говоря о красном и белом терроре, нельзя забывать и об иностранном терроре.

           Что касается литературы, то ее типология очень разбросан­ная, неясная. Например, книжка С.П. Мельгунова “Красный тер­рор в России. 1917-1922” - беспомощная, очень слабая, там нет никакого анализа, приводятся непроверенные факты. Необхо­дим ее максимальный критический анализ.

           Г.А. Куманев. Тема трудная, специфическая, не каждый мо­жет за нее взяться.

           Надо, наверное, более четко определить хронологические рамки темы. Если речь идет о красном и белом терроре без хро[262]нологических рамок, тогда неизбежно можно будет довести его чуть ли не до наших дней.

           Очень важно более четко определить, кто же начал этот тер­рор - белые или красные. Нас убеждали в литературе, в источни­ках, что его начали белые. При этом приводились многие приме­ры того, как поначалу даже несколько наивно поступала совет­ская власть, и ни о каком терроре тогда речи быть не могло. Так, Краснов за все свои злодеяния был арестован и под честное сло­во, что он не будет впредь поднимать руку на советскую власть, отпущен. Он убежал на Дон, и конечно, сразу же включился в борьбу против этой власти.

           Сейчас мы имеем немало публикаций уже обратной интер­претации - террор начали именно красные, советская власть, а вот о белом терроре авторы этих книг или умалчивают, или го­ворят скороговоркой. Это уже крен в другую сторону.

           Хотелось бы заметить, что террор так или иначе, будь он красный или белый, всегда связан, а иногда и напрямую сливает­ся с беззаконием. Если не ограничить хронологически историю красного и белого террора, то незаметно для себя можно перей­ти к описанию времени и событий, когда уже никакого белого движения не было, была просто месть, необоснованная подозри­тельность, и вместе с уничтожением или ликвидацией так назы­ваемой пятой колонны развернулась стрельба по своим. Приме­ров такого беззакония много. Например, Ежов пишет докладную Сталину и приводит три списка арестованных. Первый - это яв­ные враги, второй - люди, которых надо еще перепроверить, тре­тий - жены и дети так называемых врагов народа. И Сталин пи­шет резолюцию: “Ознакомить членов Политбюро”. Она попада­ет к Молотову, который считает, что всякие проверки излишни. Потом он берет список жен и детей так называемых врагов наро­да и почти против каждой фамилии ставит “ВМН” (высшая мера наказания) синим карандашом (как это делал Сталин), а потом пишет: “Товарищу Ежову. Прошу учесть мои пометки”.

           Еще один факт, сообщенный заместителем наркома вооруже­ний в годы войны Владимиром Николаевичем Новиковым. Он рас­сказывал, как в годы войны они, передавая готовую продукцию, по­стоянно сталкивались с военпредами, имели с ними дело, и здесь же начеку были бдительные органы госбезопасности и НКВД. В тече­ние двух лет Новиков проработал в Ижевске. «Прихожу, - вспоми­нал он, - я однажды к начальнику Управления НКВД по Удмурт­ской республике, там - бывший секретарь райкома комсомола, я его звал Михаил. Смотрю, он навеселе, под градусом. Спрашиваю его: “Михаил, ты чем-то расстроен?” Он отвечает: “Да, промашку [263] мы тут сделали одну”. “Какую?” “Да вот послали в Москву список осужденных к высшей мере наказания. А оттуда вернули список и указали, что таких-то шесть человек следует отпустить и реабили­тировать. Но мы-то их уже расстреляли. Что делать?” Но самое удивительное - ни один не пострадал из-за этого вопиющего безза­кония. Даже не пожурили этого Михаила. Он так и работал и про­должал свое дело».

           Существует мнение, что отсутствуют цифровые данные о жерт­вах террора во время Гражданской войны и их невозможно найти.

           Все эти данные есть. В комиссии по реабилитации, которой руководит А.Н. Яковлев, на каждого осужденного имеется досье. Согласно ее материалам, с 1919 по 1990 г. было осуждено 3 млн 776 тыс. 43 человека. С точностью до одного человека! Причем к расстрелу были приговорены 776 тыс. 91 человек. И, наконец, комиссия занималась и реабилитацией. Ей удалось реабилитиро­вать только более 800 тыс. осужденных, в их числе “братаны”, уголовники, каратели и прочие.

           В.П. Булдаков. В этой теме легко достичь эмоционального перебора. Складывается впечатление, что мы снова начинаем бродить по известному кругу. Кто-то говорит (и это совершенно справедливо), что точного количества жертв быть не может. Кто-то считает, что есть такие данные. На мой взгляд, надо исхо­дить из совершенно других критериев.

           Если подходить к этому делу всерьез, следует иметь в виду, что в истории бывают времена, когда люди убивают друг друга, своих ближних и делают это почему-то с редкостным азартом. Начинать надо именно с социальных условий, обстоятельств тер­рора и не вести простые подсчеты, а исходить из конкретной си­туации - из степени озверения людей в то время. К сожалению, опыт показывает, что от этого мы не гарантированы.

           Необходимо также выяснить, что стояло за теми или иными террористическими акциями. Я согласен с докладчиком, что красный террор начался, конечно, с октября 1917 г. Государст­венным актом тогда официально смертная казнь не была восста­новлена. Это то самое время, когда начинается террор “снизу”, террор толпы. Чтобы государство утвердилось в качестве госу­дарства, ему необходимо восстановить монополию на насилие. Вот такая жуткая и в то же время простая вещь, но это факт. Лю­бая государственность держится на насилии. Когда мы говорим о периоде Гражданской войны, это все-таки террор, война для всех против всех, в данном случае требуются более тонкие критерии оценки взаимного насилия.

           [264] А.Н. Сахаров. Тема эта для нас новая. Юристы уже давно за­нимаются ею, например, академик В.Н. Кудрявцев выпустил се­рию работ. Думаю, что нам нужно тоже по мере сил и возможно­стей ставить эти вопросы.

           Доклад дал возможность представить проблему более широ­ко. Речь идет не столько о красном и белом терроре, сколько о цивилизационном уровне народа в начале XX в. Дело не в том, что народ наш плохой, а в том, что на том уровне культуры, при развале государства, при борьбе с инакомыслием и при социаль­ной розни то, что случилось, было совершено типично. Так было во Франции в период Жакерии, в Англии во времена Уотта Тай­лера, при Гезах и т.д. И тогда тоже были красный и белый тер­рор, но отсутствовали пушки и пулеметы. Наши же события раз­вернулись в тот период, когда имелись средства массового унич­тожения. С этой точки зрения вопрос надо ставить конкретно по Гражданской войне, по красному и белому террору, но можно рассматривать его более широко, с точки зрения цивилизацион­ной.

           Любой развал государства в России, начиная с XVII в. вплоть до начала XX в., кончался вот таким явлением. На три века все это растянулось, между тем в Европе длилось одно-два столетия, после чего закончилось.

           То, что у нас растянулось на века, вполне закономерно, по­скольку связано и со скудностью жизни, и с медленным развити­ем осознания человеческих ценностей.

           Я вспоминаю одно письмо Петра I Шереметеву во время поко­рения Астрахани: “Стреляй, коли, четвертуй, уничтожай эту са­рынь (т.е. сволочь), с жесточью, потому что другого они не пони­мают”. Вот такое было отношение царя к своему народу. И вот эта “сарынь” и в XVII, и в XX в. мало изменилась по своей сущности.

           Память о репрессиях, о психушках, о многом другом рано или поздно заставила людей подумать о самообеспечении, о самовоз­рождении, о том, чтобы как-то себя обезопасить от полного уничтожения и одичания. Возьмите тех же народовольцев, Пес­теля, этого беспощадного человека, который предлагал всех ре­зать, убивать, все разрушить и т.д. Я недавно читал “Русскую правду” Пестеля и поразился: это совершенно античеловечный документ! Его невозможно по-другому оценивать. Я тут же по­смотрел работы М.В. Нечкиной. Она просто обошла эти момен­ты. А ведь Пестель был знаменем народовольцев и большевиков.

           В будущих ваших разработках хорошо бы упомянуть по пово­ду “расказачивания”. Страшная картина, конечно. Об этом [265] М. Шолохов писал так, что лучше не скажешь, и науке следует позаимствовать его описания.

           Так что речь идет об уровне развития народа, о его самосоз­нании. От этого мы никуда деться не можем. На мой взгляд, это тот второй фон, который необходимо иметь в виду, по крайней мере он объяснит ситуацию.

           Мне бы хотелось в заключение сказать о своем несогласии с Ю.А. Поляковым, что обстоятельства во многом диктуют тер­рор. Террор есть террор, убийство есть убийство, и стоит встать на позицию объяснения обстоятельствами, как будут забыты об­щечеловеческие ценности. Никакие “обстоятельства” не оправ­дывают террор, который является преступлением по отношению к человеку. Другого объяснения быть не может. И государствен­ный террор, и личный террор, и палестинский террор, и всякий другой - это все бесчеловечно, это все не укладывается в те об­щечеловеческие ценности, к которым мы в конце концов через многие испытания, кровь и ужасы на пороге XXI в. все-таки при­шли, и дай Бог, чтобы это никогда не повторилось.

           Мне хочется поблагодарить докладчика за необычную бле­стящую постановку вопроса, которая позволила обратиться к жизненным ценностям. В.Б. Жиромская не побоялась, что подоб­ный доклад может быть встречен по-разному не только в науч­ном, но и в политическом плане, потому что до сих пор не отре­шились от многих оценок, как это показало сегодняшнее обсуж­дение, и еще долго не отрешимся. Ничего в этом страшного нет, потому что политические пристрастия уходят вместе с нами, а на­учные ценности остаются нетленными. Думаю, что Вы еще мно­гое сделаете на этом пути.

           В.Б. Жиромская. Хочу поблагодарить за то внимание, с кото­рым все выслушали мой доклад, который, видимо, взволновал присутствующих. Это было главное.

           Мне хотелось показать, насколько поставленная проблема, несмотря на достаточное количество мемуаров, научных и пуб­лицистических работ, еще не разработана и как много острых во­просов с ней связано. Не случайно в процессе обсуждения встала одна из наиболее интересных проблем - о психологии, социаль­ных и цивилизационных корнях террора.

           Что касается точных сведений о жертвах террора, то пока, видимо, мы еще не может их дать. Но этими сведениями пробле­ма не исчерпывается. Хотелось бы выразить надежду, что если мы не будем забывать подобных событий, то их повторения уда­стся избежать.