Когда произошла Куликовская битва?

Автор
Аверьянов Константин Александрович
Averyanov K.A.

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век

Библиографическое описание:
Аверьянов К.А. Когда произошла Куликовская битва? // Труды Института российской истории. Вып. 4 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2004. С. 20-39.

Текст статьи

[20]

К.А. Аверьянов

КОГДА ПРОИЗОШЛА КУЛИКОВСКАЯ БИТВА?[*]

           Вопрос, вынесенный в заголовок статьи, на первый взгляд, кому-то может показаться странным. Еще со школьной ска­мьи известно, что данное событие произошло 8 сентября 1380 г. Именно эта дата сражения фигурирует во всех источни­ках, рассказывающих о сражении русских войск с полчищами Мамая. Тем не менее вопрос датировки Куликовской битвы оказывается не таким простым. В этом легко убедиться, если сравнить, как определяют дату сражения различные источни­ки. Все они единодушны в том, что битва состоялась 8 сентяб­ря 1380 г. Разногласия появляются в определении того, на ка­кой день недели приходилось это событие. Содержащаяся в со­ставе Рогожского летописца “Краткая летописная повесть”, а также “Задонщина” сообщают, что битва произошла в суб­боту. Если же обратиться к более позднему “Сказанию о Ма­маевом побоище”, являющемуся наиболее полным источни­ком по истории Куликовской битвы, легко обнаружатся опре­деленные неувязки. Основная, Киприановская и Распростра­ненная редакции “Сказания” называют днем битвы пятницу. Согласно же Печатному варианту Основной редакции битва состоялась в воскресенье[1]. Так в какой же день недели про­изошло это событие?

           Историки сравнительно рано выяснили, что в 1380 г. указан­ный день приходился на субботу. Отметив эту неувязку в хроно­логии, они сделали вывод, что при описании Куликовской битвы следует опираться в первую очередь на ранние источники, содер­жащие правильную датировку. Что же касается “Сказания”, хотя и содержащего массу дополнительных подробностей, не встреча­ющихся в более ранних источниках, отношение к нему было крайне скептическим.

           Этот вывод, казалось, подтверждался и другими наблюдения­ми. В частности, еще Н.М. Карамзин обратил внимание на эпизод [21] Сказания”, в котором говорилось, что к Дмитрию Донскому на выручку пришли белозерские князья. Однако их имена отсутст­вовали в опубликованном к тому времени родословии этой ветви потомства Рюрика, помещенном в “Бархатной книге”. Все это в итоге привело историографа к оценке “Сказания о Мамаевой по­боище” как источника в высшей степени недостоверного и во многом баснословного[2]. C.M. Соловьев в целом поддержал точку зрения H.M. Карамзина. По его мнению, значение Куликовской битвы было настолько велико, “что одним сказанием не могли ограничиться. О подобных событиях обыкновенно обращается в народе много разных подробностей, верных и неверных; подроб­ности верные с течением времени, переходя из уст в уста, искажа­ются, перемешиваются имена лиц, порядок событий; но так как важность события не уменьшается, то является потребность со­брать все эти подробности и составить из них новое украшенное сказание; при переписывании его вносятся новые подробности. Это второго рода сказание отличается от первого преимущест­венно большими подробностями, вероятными, подозрительны­ми, явно неверными”[3].

           И хотя в дальнейшем некоторыми авторами предпринима­лись попытки выяснить - насколько достоверны сведения о бит­ве, содержащиеся в “Сказании”, последующая историография в целом поддержала точку зрения C.M. Соловьева о том, что дан­ный памятник является не более, чем литературным произведе­нием, использовавшим отдельные факты о событиях конца XIV в. Правда, при этом так и не был дан ответ на вопрос - зачем составителям “Сказания” нужно было приурочить день битвы к пятнице или воскресенью, а не к субботе, когда в реальности про­исходила битва?

           Разобраться в этой неточности попытались филологи. В 1998 г. вышла статья В.Н. Рудакова, в которой он сделал попыт­ку отказаться от представлений о реальности большинства опи­сываемых в “Сказании” событий и предположил наличие в па­мятнике некоторых более глубоких сакральных смыслов. В част­ности, он обратил внимание на символичность числа 8 для рус­ского православия в его связи с датой Куликовской битвы 8 сен­тября, совпадающей с праздником Рождества Богородицы. Так, выступление засадного полка, решившего исход битвы, “Сказа­ние” относит к 8-му часу по тогдашнему счету. Но тогда на Руси, по мнению В.Н. Рудакова, в походе, на ходу не умели точно опре­делять время. Поэтому, по его мнению, эта цифра не отражает реального времени вступления в бой русских резервов, а являет­ся аллегорическим отражением идеи божественного предзнаме[22]нования и заступничества “небесных сил”. Именно 8-й час дол­жен был стать счастливым для русских ратников[4]. Эти идеи чуть позже развил Р.А. Симонов. Он также обнаружил, что 8 сентяб­ря 1380 г. приходилось на субботу, однако в “Сказании” указана пятница. «Может быть, - задает он вопрос, - пятница обусловли­вала “счастливость” 8-го часа?». Очевидно, автор “Сказания” должен был руководствоваться каким-то древнерусским произ­ведением о “счастливых” часах. Подобные сочинения известны: одним из них является текст “Часы на седмь дни: добры и средни и злы”, сохранившийся в списке XV в.[5]. Из него следует, что 8 час был “добрым” в пятницу, субботу и воскресенье, но только в пят­ницу был “добрым” и 7 час. Если учесть, что в “Сказании” бой на­чался до 8 часа, то ни суббота, ни воскресенье для него не подхо­дили, поэтому оставалась именно пятница[6].

           Правда, авторы подобных утверждений, отыскивающие некий скрытый смысл в “Сказании”, не учли одного обстоя­тельства. Уже в XVI в. на Руси довольно точно измеряли вре­мя в часах. Так, под 1386 г. псковская летопись сообщает о по­жаре: “Погоре весь Псков... а загорелося маия в 8, в 6 час дни, а до 9-го часа весь град погоре”[7]. Время определяли обычно по длине отбрасываемой человеком солнечной тени, измеряемой в стопах. Это довольно легко можно было сделать и в поход­ных условиях. При этом использовался не привычный для нас астрономический час, а так называемый “косой”, т.е. перемен­ный час, когда светлое время суток делилось на 12 часов. В за­висимости от времени года он мог иметь различную продолжи­тельность. Об этом свидетельствует, в частности, опублико­ванный Я.Н. Щаповым псковский календарь-месяцеслов, в ко­тором, помимо прочих календарных данных, на каждый месяц даются сведения о длине отбрасываемой солнечной тени, из­меряемой в стопах на каждый из 11 часов дня (от 28 стоп утром и вечером в феврале до 1,5 стопы около полудня в июне). И хо­тя в опубликованном им календаре таблицы длины солнечной тени соответствуют более южным широтам (Константинопо­ля и Иерусалима), они могли использоваться и на Руси, с по­правкой на известный коэффицент[8].

           Таким образом, говорить о некоем сакральном смысле часа выступления засадного полка просто не приходится. Что же ка­сается символичности пятницы, то и это утверждение не выдер­живает критики. Выше уже отмечалось, что если обратиться к различным спискам “Сказания”, то легко обнаружить, что в ряде из них сражение датируется и субботой (как это было в реально­сти), и воскресеньем. Все это заставляет внимательнее посмот[23]реть на хронологию всех событий, так или иначе связанных с Ку­ликовской битвой и нашедших отражение в “Сказании”.

           У каждого исторического события есть три основные коор­динаты - время, место, участники. Следует признать, что самым слабым звеном для “Сказания” является именно хронология. В этом можно убедиться, если сравнить, как датируют основные вехи похода Дмитрия на Дон разные произведения Куликовского цикла.”Задонщина” и Краткая летописная повесть, содержащая­ся в Рогожском летописце, знают лишь одну точную дату - день самой битвы - субботу 8 сентября “на Рождество святыя богоро­дицы”[9]. Пространная летописная повесть, содержащаяся в IV Новгородской летописи, сообщает, что, русская рать вышла из Коломны 20 августа. Переправа через Оку состоялась “за неде­лю до Семеня дни”, приходящегося на 1 сентября, и происходила в “день неделный”, т.е. воскресенье. Сам Дмитрий перебрался со “своим двором” через реку в понедельник. Легко установить, что это были 26 и 27 августа[10].

           Количество дат, имеющихся в “Сказании о Мамаевом побои­ще”, больше. Различные редакции “Сказания” (Основная, Кипри­ановская, Распространенная) фиксируют следующие события. В воскресенье 18 августа, “на Флора и Лавра”, состоялась поездка великого князя Дмитрия к Сергию Радонежскому в Троицкий мо­настырь. Выход рати из Москвы датируется четвергом 27 авгу­ста, “на память святого отца Пимина Отходника”. В Коломну Дмитрий пришел в субботу. На следующий день, т.е. в воскресе­нье, в Коломне состоялся смотр войск на Девичьем поле. Пере­права через Оку происходила в воскресенье, а сам Дмитрий пере­правился в понедельник. Здесь возможны два варианта: или 6-7 сентября, если Дмитрий пошел левым берегом Оки до устья Ло­пасни (но тогда не остается времени на переход от Оки к Дону), или же переправа совершалась непосредственно у Коломны, в день выхода из города, т.е. 30 августа. Битва произошла в пятни­цу 8 сентября[11]. Имеются и разночтения. Так, Киприановская ре­дакция помечает приход войск в Коломну субботой 28 августа (на память Моисея Мурина). Взяв еще один источник - так называе­мый Печатный вариант Основной редакции, увидим совершенно иные даты: Сергия Радонежского Дмитрий посетил 18 августа, из Москвы он вышел в четверг 21 августа, на Коломну пришел в среду 28 августа и вышел из нее в четверг 29 августа. Битва со­стоялась в воскресенье 8 сентября[12]. Как видим, даты трех редак­ций “Сказания” разнятся между собой.

           Составив небольшую табличку в виде календаря на август и начало сентября 1380 г. и сравнив только что приведенные даты, [24] мы придем к выводу, что ни один из указанных “Сказанием” дней недели не совпадает с реальным днем, на которое падало то или иное число.

           Все это, по идее, должно свидетельствовать о несоответствии реальности всех дат, приведенных “Сказанием”, и быть еще од­ним доводом в пользу того, что оно является абсолютно ненадеж­ным источником, и доверять ему нельзя. Но сделать столь кате­горичный вывод нам мешает одно обстоятельство. Можно еще понять, с какой целью и по каким причинам составители “Сказа­ния” включали в него тот или иной эпизод. Однако остается со­вершенно непонятным, зачем им нужно было “фальсифициро­вать” даже не сами даты, а только дни недели, на которые они приходились. Какой смысл был в том, чтобы приурочивать дату битвы или одного из этапов похода к Дону на несоответствую­щий реальности день недели? В свое время Л.B. Черепнин честно, признавался, что не может дать разумное объяснение данному факту[13].

           Чтобы разобраться в этом вопросе, обратимся к тому собы­тию, с которого собственно и начинаются “неувязки” в хроноло­гии “Сказания”. Речь идет об одном из центральных эпизодов по­вествования - встрече великого князя Дмитрия Донского накану­не битвы с Сергием Радонежским.

           Различные сказания и повести о Куликовской битве создава­лись на протяжении длительного времени - начиная с конца XIV вплоть до XVII столетия. При этом возникает внешне кажущей­ся парадоксальной картина - чем дальше по времени от самой битвы создавался рассказ, тем больше в нем появлялось подроб­ностей и деталей. Первые очень краткие рассказы о сражении превращаются в многостраничные повествования, обрастающие все новыми и новыми подробностями.

           Все это характерно и для рассказа о свидании накануне бит­вы Сергия Радонежского и Дмитрия Донского. Известие о нем [25] отсутствует в наиболее ранних летописных сводах и появляется лишь в “Сказании о Мамаевом побоище”, возникшем много поз­же описываемых событий. Оно сообщает, что Дмитрий Донской, готовясь к отражению нашествия, приказал своим полкам соби­раться в Коломну “на Успение святыа богородица”, т.е. к 15 ав­густа. К нему пришли рати из разных княжеств. Взяв с собой дво­юродного брата Владимира Андреевича Серпуховского и “вся князи русские”, он отправился в Троицкий монастырь “на по­клонъ къ отцу своему, преподобному старцу Сергию, благосло­венна получити от святыа тоа обители”. Это произошло в вос­кресенье 18 августа, в день святых Флора и Лавра. Отстояв служ­бу, Дмитрий хотел было ехать, но Сергий попросил его задер­жаться и, пока готовили освящение воды, пригласил великого князя к столу. После трапезы игумен торжественно благословил великого князя и “все христолюбивое его въинство”. В беседе на­едине Сергий уверил Дмитрия, что тот обязательно вернется с победой, и повелел присоединиться к княжеской дружине двум инокам обители - знаменитым впоследствии Пересвету и Осля­бе, на которых возложил монашескую схиму. Возвратившись в Москву, великий князь вместе с Владимиром Андреевичем Сер­пуховским пришел к митрополиту Киприану и поведал о том, что троицкий игумен предсказал ему победу. Митрополит повелел князьям хранить до поры в тайне сказанное Сергием. Спустя не­сколько дней, в четверг 27 августа русские рати выступили в по­ход из Москвы[14].

           Начиная с В.Н. Татищева рассказ о свидании Сергия Радо­нежского и Дмитрия Донского прочно вошел в литературу, по­священную Куликовской битве[15]. Н.М. Карамзин писал: “Димит­рий выехал из обители с новою и еще сильнейшею надеждою на помощь небесную”[16]. Ту же мысль повторил С.М. Соловьев[17]. Еще более образно по этому поводу в 1892 г. высказался В.О. Ключевский в речи, посвященной 500-летней годовщине со дня кончины Сергия: «Глаз исторического знания уже не в состо­янии разглядеть хода этой подготовки великих борцов 1380 года; знаем только, что преподобный Сергий благословил на этот под­виг главного вождя русского ополчения, сказав: “Иди на безбож­ников смело, без колебания, и победишь”»[18].

           Но уже в XX в. факт посещения Дмитрием Донским Троицко­го монастыря стал предметом сомнений. Толчком к этой резкой перемене взглядов в известной мере послужили известные рабо­ты А.А. Шахматова по истории русского летописания. Примени­тельно к нашей теме, вопрос стал следующим образом: можно ли доверять сведениям поздней Никоновской летописи и “Сказа[26]ния”, описывающих подробности свидания Сергия Радонежского и Дмитрия, или же историку следует опираться только на данные более ранних летописей, где рассказ о нем отсутствует? В более широком плане он сводился к проблеме достоверности поздних летописных сводов по сравнению с более ранними.

           Н.И. Костомаров считал, что “Сказание о Мамаевом побои­ще” “заключает множество явных выдумок, анахронизмов... во­обще в своем составе никак не может считаться достоверным ис­точником”[19]. Еще более резко по этому поводу высказывался А.С. Орлов. Он полагал, что повествование в “Сказании” носит явные следы целенаправленной обработки в целях возвеличива­ния роли церкви, что привело к введению “нового персонажа - предсказателя и чудотворца Радонежского игумена Сергия”[20]. М.Н. Тихомиров относил этот рассказ к разделу “повествований легендарного характера”. Ссылаясь на более ранние и поэтому заслуживающие большего доверия летописи, он выдвинул пред­положение, что “поездка Дмитрия к Сергию Радонежскому и разговор с ним о Мамае произошли до похода татар, когда толь­ко предполагалось, что они нападут на Русь”[21]. Аналогичной точ­ки зрения придерживался Л.B. Черепнин: «Сильно разукрашен и эпизод с посещением великим князем Дмитрием Ивановичем Сергия Радонежского, хотя отрицать возможность такого визита и нет оснований. Внесение этого эпизода... вероятно, вызвано желанием приподнять роль Троице-Сергиева монастыря как цер­ковного центра. Гораздо ближе к истине простой и лаконичный рассказ Ермолинской и Львовской летописей, согласно которому Дмитрий Иванович, уже подходя к Дону, получил “грамоту” от Сергия Радонежского с повелением “битися с татары”»[22].

           В 1985 г. вопрос о достоверности поездки Дмитрия Донского к Сергию Радонежскому затронул B.Л. Егоров. Предметом его интереса стали фигуры двух иноков Троицкого монастыря - братьев Пересвета и Осляби, отправившихся по приказу Сергия с великим князем на берега Дона. Как отмечалось литературове­дами, в “Сказании о Мамаевом побоище” фигуры монахов-вои­нов занимают значительное место и вырастают до символа, оли­цетворяющего вклад духовенства в победу над угнетателями Ру­си. Но при всем этом Пересвет и Ослябя являлись реальными персонажами, жившими и действовавшими во второй половине XIV в. Происходя из брянских бояр, они были людьми, искушен­ными в ратном деле, которых лично знал великий князь. Если учесть, что собранное Дмитрием Донским войско по своим раз­мерам превышало все предыдущие русские ополчения, становит­ся понятной острая нужда великого князя в опытных военачаль[27]никах, “полк умеюща рядити”. Подобные люди все были напере­чет, и понятно, что Дмитрий должен был в этих условиях вызвать Пересвета и Ослябю из Троицкого монастыря. Чтобы покинуть монастырь, его иноки должны были иметь разрешение игумена, т.е. Сергия Радонежского.

           Но нужно ли было великому князю для этого самому ездить в Троицкий монастырь? По мнению B.Л. Егорова, совершенно необязательно. Свою мысль он поясняет тем, что при переработ­ке памятника в XVI в. его редакторы использовали реальный эпизод отправки из Троицкого монастыря на Куликово поле двух иноков для того, чтобы выдвинуть на авансцену личность самого Сергия - настоятеля монастыря, давшего согласие на их участие в сражении. Аргументирует это он тем, что “Пространная лето­писная повесть”, более ранняя по времени, чем “Сказание”, не знает о визите великого князя в Троицу, но зато в ней имеется из­вестие, что, когда войско стояло уже на Дону, Сергий прислал Дмитрию грамоту и благословение, “веля ему битися с тотары”[23]. Если бы ранее великий князь получил личное напутствие Сергия, такой поступок не имел бы смысла.

           Отметил В.Л. Егоров и неувязки в хронологии. Как уже гово­рилось, сбор русской рати был назначен в Коломне 15 августа. Между тем поездка Дмитрия к Троице датируется 18 августа. По его мнению, фантастично уже то, что высшее военное руковод­ство бросило на произвол судьбы подготовку похода и сбор вой­ска в самый ответственный момент. Но самым главным доводом в пользу утверждения о легендарности поездки Дмитрия 18 авгу­ста является еще одно наблюдение. “Пространная летописная по­весть” сообщает, что русское войско во главе с Дмитрием вышло из Коломны 20 августа. О том, когда ополчение прибыло в этот пограничный город Московского княжества, источник умалчива­ет. Но в нем говорится о посещении до этого великим князем ко­ломенского Успенского собора, где князя и “вся воя его” благо­словил епископ Герасим[24]. По другим известиям мы знаем, что на здешнем Девичьем поле накануне выхода Дмитрия из Коломны, т.е. 19 августа, проходил смотр войск. Отсюда становится понят­ным, что Дмитрий 18 августа практически одновременно нахо­дился сразу в двух местах - днем у Троицы, а вечером - у Колом­ны, расстояние между которыми преодолеть существовавшими в XIV в. способами передвижения было просто невозможно[25].

           Доводы В.Л. Егорова о легендарном характере свидания Дмитрия и Сергия Радонежского в Троице развил двумя годами позже В.А. Кучкин. Согласившись с тем, что крайне непонятным является то, что, назначив сбор войск в Коломне на 15 августа, [28] Дмитрий не только не послал рати к Оке против Мамая, но и, на­оборот, увел их из столицы в противоположном направлении, на север к Троице, он привел новые доводы в пользу утверждения о недостоверности этого события.

           Прежде всего, отметил он, упоминаемого в рассказе митро­полита Киприана в 1380 г. ни в Москве, ни вообще в Северо-Во­сточной Руси не было. В это время он пребывал в Киеве. Поста­влен был им под сомнение и факт посылки Сергием Радонеж­ским инока Пересвета. Действительно, он упомянут в летопис­ном перечне убитых, но без добавления слова “чернец”, что явля­лось обязательным для духовного лица. Поскольку Пересвет, су­дя по всему, был человеком светским, говорить о его связи с Тро­ицким монастырем не приходится. Наконец, свидание не могло состояться в 1380 г., поскольку 18 августа в этом году приходи­лось не на воскресенье, как утверждает “Сказание”, а на субботу. Однако если В.Л. Егоров полностью отрицал сам факт свидания, то в отличие от него В.А. Кучкин попытался поставить вопрос по-иному - происходило ли свидание в действительности, и если - да, то когда?

           Обратившись непосредственно к “Житию” самого Сергия, В.А. Кучкин в наиболее ранней из сохранившихся полных редак­ций “Жития”, относящейся к 30-м годам XV в., выяснил, что опи­сание встречи князя и игумена содержится в статье, носящей на­звание “О побежении татаръ и иже на Дубенке о монастыри”, ко­торая имеет характер неясного припоминания о том, что к Сер­гию “некогда же прииде князь велики”. Далее говорится, что Дмитрий сообщает игумену о приближении Мамая к Руси. В от­вет Сергий призывает великого князя идти в поход против татар и предрекает ему победу. В свою очередь, Дмитрий обещает в случае успеха поставить церковь в честь Успения Богородицы. После победы над татарами Дмитрий и Сергий по обету основы­вают монастырь на р. Дубенке[26]. Таково краткое содержание этого эпизода, но лишь в позднейших редакциях “Жития” он свя­зывается с битвой на Дону.

           Из летописей известно, что Успенский монастырь на р. Ду­бенке был действительно основан. Но это известие относится к 1 декабря 1379 г., т.е. за девять с лишним месяцев до сражения на Дону[27]. Отсюда В.А. Кучкин делает вывод, что если свидание Сергия Радонежского с Дмитрием и состоялось, то оно произош­ло до 1 декабря 1379 г., когда был освящен Успенский монастырь на Дубенке, т.е. гораздо раньше Куликовской битвы. Определяя возможное его время, он связал эту встречу с кануном сражения с татарами на р. Воже 11-12 августа 1378 г. Битва эта, как извест[29]но, происходила в канун праздника Успения Богородицы (15 ав­густа), окончилась победой русских полков, и понятно, что соз­данная по обету церковь должна была быть посвящена именно ему. Отсюда он сделал вывод, что свидание игумена Троицкого монастыря с великим князем состоялось накануне не Куликов­ской битвы, а сражения на р. Воже[28]. Позднее он попытался оп­ределить вероятное время этой встречи - в 20-х числах июня - начале июля 1378 г., тогда, когда примерно за полтора месяца до сражения в Москве стало известно о движении татар на Русь[29].

           Впрочем, эта версия вскоре была оспорена. В 1990 г. Н.С. Бо­рисов отметил в ней серьезный изъян, обратив внимание на опуб­ликованную еще в середине XIX в. статью М.В. Толстого об Ус­пенском Дубенском монастыре. Суть ее сводилась к тому, что “Никоновская летопись”, источник очень близкий к “Сказанию”, дважды упоминает Дубенский монастырь - под 1379 г. и в тексте “Жития” Сергия, помещенного под 1392 г. В обоих случаях гово­рится об основании обители. Но есть и существенная разница. В известии 1379 г. сообщается, что игуменом нового монастыря был назначен Леонтий, а судя по тексту “Жития” - Савва, оба из учени­ков Сергия Радонежского[30]. Анализируя эти известия, М.В. Тол­стой пришел к выводу, что речь идет о двух совершенно разных монастырях - Дубенском Стромынском (в 30 верстах на юго-вос­ток от Лавры) и Дубенском Шавыкинском, “на острову” (в 40 вер­стах к северо-западу от Лавры). Первый из них был основан до Ку­ликовской битвы, второй после, во исполнение обета, данного ве­ликим князем. Эти обители объединяло лишь то, что главные хра­мы в обоих монастырях были в честь Успения богородицы, да оди­наковое, весьма распространенное, название двух речушек. Вто­рой из Дубенских - Шавыкинский монастырь находился в лесной глуши и позднее запустел. Но следы его сохранялись еще в середи­не XIX в., и именно их обнаружил М.В. Толстой[31].

           Н.С. Борисов опровергнул и другие аргументы В.А. Кучкина и В.Л. Егорова. Как яркий пример “ненадежности” отнесения свидания великого князя с Сергием именно к 1380 г. обычно счи­тают упоминание в нем фигуры митрополита Киприана, отсутст­вовавшего в это время в Северо-Восточной Руси. Действительно, если поздняя Никоновская летопись датирует приезд Киприана в Москву 3 мая 1380 г., то целый ряд ранних летописных сводов, включая реконструированную М.Д. Приселковым Троицкую ле­топись относят это событие к 1381 г., т.е. после Куликовской битвы. Однако в 1987 г. Ф.М. Шабульдо, на наш взгляд, достаточ­но убедительно показал, что Киприан все же летом 1380 г. нахо­дился в Москве[32].

           [30] Упоминание в летописном перечне погибших имени Алек­сандра Пересвета без добавления слова “чернец” легко объясня­ется тем, что летописец, вероятно, человек церковный, счел не­уместным поместить указание на духовный сан монаха среди уби­тых воевод. Посылка же Сергием Радонежским грамоты на Дон вовсе не отрицает факта поездки великого князя к Троице, хотя бы потому, что эта поездка предшествовала отправке грамоты.

           18 августа 1380 г. действительно приходилось не на воскресе­нье, а на субботу. Но, по мнению Н.С. Борисова, Дмитрий едва ли ездил в Троицкий монастырь “одним днем”. Более естественно предположить, что он прибыл к Троице в субботу 18 августа, пе­реночевал и на другой день, в воскресенье, отстояв обедню, от­правился назад. При этом в подтверждение того, что свидание со­стоялось именно в середине августа, он специально обратил вни­мание на то, что перед отъездом из обители Пересвета и Осляби на подмогу великому князю Сергий Радонежский возложил на них схиму. Схимой именуется монашеское одеяние, в которое об­лачались монахи, принявшие схиму - высшую монастырскую степень, знаменующую полное отречение от мирской жизни. Принятие схимы сопровождалось наречением нового имени. Обычно оно давалось по имени того святого, память которого праздновалась церковью в день совершения обряда или в один из соседних дней. “Вблизи” 18 августа можно найти и Андрея - это имя получил Ослябя (19 августа - святой воин-мученик Андрей Стратилат) и Александра, которое взял Пересвет (12 августа - епископ-мученик Александр Команский). Да и сами имена ино­кам-воинам Сергий, вероятно, дал со смыслом. По-гречески Але­ксандр - “защитник”, Андрей - “мужественный”.

           Правда, не все доводы Н.С. Борисова убедительны. По его расчетам, Дмитрий покинул Троицу 19 августа. За 7-8 часов не­прерывной скачки он мог достигнуть лишь Москвы. Простран­ная летописная повесть сообщает, что русская рать 20 августа вышла из Коломны. Достичь ее в этот день Дмитрий никак не мог, и Н.С. Борисов в своей работе предположил, не приводя ни­каких аргументов, что русская рать, действительно, 20 августа двинулась на врага, но только не из Коломны, а из Москвы[33]. Очевидно, историк и сам чувствовал слабость своей позиции по этому пункту.

           Поэтому В.А. Кучкин продолжал настаивать на своей преж­ней позиции и выдвинул в ее защиту ряд новых доводов, самым существенным из которых явилось то, что Дубенский Шавыкин­ский монастырь, поставленный в честь Куликовской битвы, был посвящен Успению Богородицы - празднику, незадолго до кото[31]рого произошло сражение на р. Воже. Разгром Мамая приходил­ся на другой церковный праздник - Рождества богородицы (8 сентября). В селах, возникавших на Куликовом поле, стави­лись церкви в честь не Успения, а Рождества богородицы, напо­минавшие о победе 1380 г. Поэтому монастырь в честь победы над Мамаем должен был иметь другое посвящение[34].

           Подобная разноголосица среди историков, не могущих ре­шить вопрос - когда же все-таки состоялось свидание Сергия Ра­донежского с Дмитрием Донским? - открывает свет различным “новым” теориям. В качестве примера сошлемся на статью ниже­городского автора Н.Д. Бурланкова, в которой он предпринял попытку доказать, что произведения Куликовского цикла описы­вают не битву на Дону, а относятся к сражению на р. Воже[35]. От­сюда один шаг до “сочинений” А.Т. Фоменко с соавторами, пере­писывающих не только русскую, но и всемирную историю, в ко­торых целая глава посвящена Куликовской битве и где “доказы­вается”, что она происходила чуть ли не под стенами Москвы[36].

           В чем же здесь дело? Когда же в действительности великий князь Дмитрий посетил троицкого старца? Самым разумным объяснением отмеченного противоречия может быть только то, что неправильная “привязка” основных этапов похода москов­ской рати к той или иной дате содержалась уже в тех первона­чальных источниках, которыми пользовались редакторы “Сказа­ния”, составляя в XVI в. сводный текст памятника. В нем мы на­ходим следы того, что редакторы “Сказания” уже столкнулись с этой проблемой и пытались хоть как-то решить ее.

           Об этом говорит тот факт, что Основная и Распространенная редакции “Сказания” датируют выход рати Дмитрия из Москвы четвергом 27 августа. В Коломну войско прибыло в субботу. Ес­ли 27 августа (выход из Москвы) приходилось на четверг, то на­до полагать, что в Коломну рать должна была прибыть 29 авгу­ста. Но в тексте этих редакций имеется указание, что появление Дмитрия в Коломне пришлось на день памяти “святого отца Мо­исея Мурина”[37]. По святцам этот праздник приходится на 28 авгу­ста, т.е. на следующий день после выхода рати из Москвы. Это хорошо знал составитель Киприановской редакции “Сказания” и поэтому обозначил датой прибытия в Коломну именно этот день. Но преодолеть расстояние в сотню верст между Москвой и Ко­ломной войску всего за одни сутки в XIV в. не было никакой воз­можности, и поэтому составители Основной и Распространенной редакций “Сказания”, хорошо зная путь между этими двумя горо­дами, полагали, что он был пройден, как минимум, за полных два дня. Составитель Киприановской редакции, не зная, как Дмит[32]рию удалось добраться до Коломны всего за день, просто не стал указывать время отбытия Дмитрия из Москвы[38].

           Но, предположив, что “неправильные” даты появились уже в первоначальных материалах, послуживших основой для “Сказа­ния”, необходимо выяснить вопрос - каким образом это про­изошло, и действительно ли эти “неправильные” датировки не соответствуют реальности.

           Нет сомнений в том, что летом 1380 г. все русские княжеские дворы внимательно следили за приготовлениями Москвы и Орды к предстоящей схватке и гадали, чем она закончится. В этот судь­боносный для всей Руси момент резко активизируется деятель­ность разведки. Подтверждение этому мы находим в тексте все того же “Сказания”. Великий князь Дмитрий отправляет посоль­ство Захария Тютчева и, помимо этого, несколько “сторож” для проведывания замыслов Мамая. Московской стороне удалось выяснить, что соединение сил Мамая со своими союзниками Ягайло и Олегом Рязанским планировалось на берегах Оки 1 сен­тября 1380 г. Необходимо было предупредить соединение сил врага и, согласно “Пространной летописной повести”, уже 27 ав­густа Дмитрий переправился через Оку и появился на рязанском берегу реки.

           Но разведка имелась не только у москвичей. Активные раз­ведывательные мероприятия проводила и Рязань. Правда, рязан­ская сторона не сумела правильно использовать полученную ин­формацию. Получив сведения о выходе Дмитрия из Коломны и его движении в сторону Серпухова, рязанские бояре, очевидно, посчитали, что москвичи со своими союзниками будут оборо­няться на рубеже Оки. Но, не доходя до Серпухова, Дмитрий рез­ко повернул на юг и в районе устья Лопасни переправился через Оку. Рязанский князь Олег, узнав, что Дмитрий с огромной арми­ей москвичей и своих союзников появился уже на рязанском бе­регу Оки, у самой границы его владений, собрал совет и начал уп­рекать своих бояр в том, что они проглядели врага. Бояре, поту­пив голову, молча стояли перед своим князем, но затем призна­лись, что получили известия о выходе рати Дмитрия за 15 дней до этого. Киприановская редакция “Сказания” сообщает подроб­ности этого совещания: «И глаголаша ему бояре его и велможи его: “Мы убо, господине, слышахом о сем за 15 дней и устыде­хомся тебе поведати. Глаголют убо в вотчине его мниха некоего, именем Сергиа... и тот мних вооружи его и повеле ему поити про­тиву Мамаа”»[39]. Более ранняя Основная редакция “Сказания” уточняет важную деталь - источник этой информации: “Нам, княже, поведали от Москвы за 15 днии...”[40].

           [33] Когда состоялось это совещание в Рязани? Источники по это­му поводу молчат. Однако не будет большой ошибкой, если при­урочить его к 1 сентября или очень близкой к этому числу дате. Выяснение времени военного совета у Олега Рязанского для нас интересно лишь одним обстоятельством - когда в Рязани узнали о поездке Дмитрия Донского к Сергию Радонежскому? Восполь­зовавшись нашим календарем, отсчитываем от 1 сентября 15 дней назад. Искомой датой оказывается 18 августа - именно тот день, который указан “Сказанием” как дата поездки Дмитрия в Троицу. Но из того факта, что именно 18 августа в Рязани узна­ли о свидании великого князя с Сергием Радонежским, со всей очевидностью вытекает и другой факт - в этот день Дмитрия просто не могло быть в Троице, а следовательно, сама поездка состоялась раньше.

           Когда? У нас имеется свидетельство, что визит Дмитрия в Троицу имел место в воскресенье. Предположив, что рязанский информатор в своем донесении указал только день недели, при­ходим к выводу, что данное событие следует датировать воскре­сеньем 12 августа. В Рязани известие о нем получили 18 августа. Очевидно, именно этой датой было помечено донесение о поезд­ке в Троицу. Позднейший летописец, составлявший рассказ о Ку­ликовской битве, который позднее лег в основу “Сказания”, не учел этого момента и датировал поездку Дмитрия 18 августа - тем днем, в который сообщение поступило в Рязань.

           Пока это - всего лишь гипотеза. Но она обретает большую уверенность, если мы вспомним, что именно в день встречи Дми­трия с Сергием Пересвет принял схиму. Выше уже говорилось о том, что при принятии схимы давалось новое имя, обычно в честь святого, память которого праздновалась в день пострижения. Как звали Пересвета до пострижения нам, к сожалению, не из­вестно, однако несомненно, что имя Александр - именно то, ко­торое он принял, становясь схимником. Заглянув в святцы, мы убеждаемся, что именно 12 августа они содержат имя Александр, которое взял Пересвет при принятии схимы. Таким образом у нас появляется еще одно доказательство, что встреча игумена с вели­ким князем произошла именно 12 августа. В Рязани известие об этом было получено лишь почти неделю спустя, 18 августа.

           Выяснив этот факт, мы легко можем восстановить дейст­вительную хронологию похода Дмитрия на Дон. Выход войск Дмитрия из Москвы Печатный вариант Основной редакции датирует четвергом 21 августа[41]. Отыскивая по календарю ближайший четверг перед этой датой, получаем 16 августа, т.е. следующий день после праздника Успения Богородицы, на ко[34]торый был назначен сбор ополчения. Основная и Распростра­ненная редакции “Сказания” это событие датируют также чет­вергом, но уже 27 августа[42]. (Киприановская редакция молчит по этому поводу.) Но и здесь нет никакого противоречия. Именно в этот день великий князь переправился через Оку и появился у рязанских пределов. Прибытие Дмитрия в Коломну практически все редакции относят к субботе[43] (по нашему рас­чету 18 августа), лишь Печатный вариант - к среде (очевидно, 22 августа). Это можно объяснить тем, что, судя по имеющим­ся данным “Сказания”, не все части ополчения смогли вовремя прийти в Коломну. Приход именно этих отрядов мог зафикси­ровать рязанский информатор в Коломне. Из текста “Сказа­ния” нам известно, что перед входом в Коломну Дмитрия встретили воеводы на р. Северке (суббота 18 августа), на сле­дующий день (19 августа) происходил смотр войск на Девичь­ем поле, а в понедельник великий князь приказал “всем людем сниматися”. С этим полностью согласуются известие “Прост­ранной летописной повести” о выходе ополчения из этого го­рода 20 августа, а также рассказ Распространенной редакции “Сказания” о том, что новгородцы, посланные в помощь Дми­трию, не застали уже его в Москве, а их вестники, направивши­еся вслед за ушедшем Дмитрием, догнали того в Коломне только в воскресенье перед заутреней[44]. Датировка же самой битвы пятницей и воскресеньем показывает, что об исходе сражения рязанский князь узнал только 14-16 сентября.

           Выяснение действительной хронологии похода Дмитрия на Дон подводит черту под сомнениями в реальности событий, опи­санных в “Сказании” и не попавших в ранние источники. Важ­ным представляется вывод о том, что при его составлении широ­ко использовались материалы, основанные на донесениях рязан­ской разведки. Позднейшие редакторы не поняли того, что в них указывались даты получения информации и, не проверив по ка­лендарю, напрямую соотнесли их с описываемыми в них событи­ями. Рязанское происхождение этих материалов доказывает и то, что различные редакции “Сказания” возникают именно на рубеже XV-XVI вв. и тесно связаны с Никоновской летописью, созданной в 1526-1530 гг.[45] Составители первого общерусского летописного свода, столкнувшись с весьма отрывочным описа­нием похода 1380 г. в московских летописях, не могли не заинте­ресоваться более полными рязанскими материалами, которые стали доступны им только после того, как Рязань на рубеже XV-XVI вв. потеряла свою независимость - сначала де-факто, а затем и де-юре.

           [35] Определив дату свидания Дмитрия Донского с Сергием Ра­донежским в Троицком монастыре - 12 августа 1380 г., - мы снимаем имеющиеся сомнения в том, что эта поездка состоя­лась именно накануне Куликовской битвы. Снимаются все во­просы - как мог великий князь “бросить” собравшееся войско на произвол судьбы и отправиться в Троицу в тот момент, ко­гда надо было выступать против Мамая. Решается и “пробле­ма” одновременного присутствия Дмитрия сразу в двух местах - великий князь после визита имел достаточно времени, чтобы доехать до Москвы и выступить из нее 16 августа. Свидание Дмитрия с Сергием волей случая происходило ровно через два года после битвы на Воже, и вполне понятно, что великий ста­рец, увидев в этом Божественное провидение, основывает пос­ле Куликовской битвы новый монастырь не в честь самого сра­жения, пришедшегося на праздник Рождества Богородицы, а отмечает ее Успение, в канун которого произошла столь судь­боносная встреча.

           Таким образом, выяснение, казалось бы, частного вопроса - в какой день произошла Куликовская битва - позволяет по-ино­му взглянуть на целый ряд проблем, остававшихся до сих пор спорными.

           [35-37] СНОСКИ оригинального текста

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           В.А. Кучкин. У меня ряд вопросов. Какой самый ранний до­кумент, который упоминает Шавыкинский Успенский Дубенский монастырь? Сколько времени должно было пройти между по­стрижением в монашество и принятием схимы? Как объяснить, что Ослябя после Куликовской битвы возглавлял посольство мо­сковского великого князя в Константинополе, будучи, по ваше­му, монахом? Знаете ли Вы другие посольства, которые посыла­лись от московского князя в другие государства, возглавляемые монахами?

           Н.М. Рогожин. Не могли бы Вы конкретно ответить на воп­рос: когда все-таки произошла Куликовская битва.

           К.А. Аверьянов. Я вначале сказал, что Куликовская битва со­стоялась 8 сентября. Дело в том, что в разных списках “Сказа­ния” упоминаются в качестве дня сражения суббота, пятница и воскресенье, но в реальности днем битвы являлась суббота. Тот факт, что в них встречаются также пятница и воскресенье, озна­чает очень простую вещь - в лагере у Олега Рязанского узнали о Куликовской битве лишь 13 или 14 сентября, т.е. спустя несколь­ко дней.

           Ю.А. Тихонов. Вы предположили, что Олег Рязанский вы­звал бояр и упрекал их в том, что они просмотрели переправу Дмитрия через Оку именно 1 сентября.

           К.А. Аверьянов. Или в день, близкий к этой дате.

           [38] Ю.А.Тихонов. Но если он вызвал их не 1 сентября, а 31 авгу­ста, то это значит, что передвигается и день свидания Дмитрия Донского с Сергием Радонежским.

           К.А. Аверьянов. Дело тут в методике подсчетов.

           В.А. Кучкин. Пожалуйста, назовите документ, где впервые упоминается Шавыкинский монастырь.

           К.А. Аверьянов. Я не готов ответить на этот вопрос, по­скольку он не касается основной темы доклада. На Ваш вопрос, сколько времени могло пройти между принятием монашества и пострижением в схиму, отвечу: ряд лет или несколько дней. На­пример, перед смертью люди, согласно обычаю, постригались, в том числе и в схиму.

           Я могу привести рассуждения некоторых историков о том, что Сергий, когда постриг двух иноков в схиму, понимал, что шансов возвратиться обратно живыми у них чрезвычайно мало.

           Что касается посольства в Константинополь, которое возгла­влял Ослябя, приведу самый яркий факт из того же XIV в.: ми­трополит Пимен, будучи духовным лицом, фактически возглав­лял посольство к патриарху.

           В.А. Кучкин. Доклад, который мы заслушали, называется “Когда произошла Куликовская битва”, но в нем говорилось со­вершенно о других вещах. Докладчик использует поздние сочине­ния о Куликовской битве, например, “Сказание о Мамаевом побо­ище”. Никаких ранних памятников он не разбирает, оставляет многие свидетельства в стороне. В “Житии Сергия Радонежского”, а это произведение XV столетия, с Куликовской битвой было свя­зано одно сведение, но в определенной редакции. В более ранних редакциях оно дается безотносительно этой битвы. “Сказание о Мамаевом побоище” сохранилось в 150 списках. Там есть три ос­новные редакции, и естественно, Вы должны очень четко уяснить, какие списки представлены и в какой редакции, какой это извод и т.д.

           Ю.А.Тихонов. Это вопрос специальный, он требует не только подготовки, но и определенных знаний.

           Мне представляется, что доклад интересен в исследователь­ском плане. Конечно, трудно не согласиться с В.А. Кучкиным, что нужно исходить из источников. Но источники дают различ­ные даты, различные имена и т.д. Как здесь быть? Все равно ис­следователю придется делать выбор, основываясь на симпатии или антипатии к данному источнику.

           [39] Сопоставление необходимо. Но для окончательного выво­да этого мало. У каждого исследователя остается поле для сво­его понимания. Поэтому нужно осторожно говорить “да” или “нет”.

           К.А. Аверьянов. Я хочу еще раз поблагодарить участников обсуждения моего доклада и уточнить, что нам следует более внимательно изучать такой вид источников, как позднее летопи­сание. Именно там при очень скудной источниковой базе перио­да XIV и более ранних веков мы можем найти необходимые кру­пицы информации, которые помогут воссоздать картину того да­лекого прошлого.