ГУЛАГ в системе тоталитарного государства
Автор
Иванова Галина Михайловна
Аннотация
Ключевые слова
ГУЛАГ, тоталитаризм, СССР, Советский Союз, репрессии
Шкала времени – век
XX
Библиографическое описание:
Иванова Г.М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства // Доклады Института российской истории РАН. 1995-1996 гг. / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: ИРИ РАН, 1997. С. 163-188.
Текст статьи
[163]
Г.М.Иванова
ГУЛАГ В СИСТЕМЕ ТОТАЛИТАРНОГО ГОСУДАРСТВА[*]
Прежде всего я хотела бы поблагодарить членов Ученого совета за предоставленную мне возможность сделать доклад по теме исследования, которое, хочу оговориться сразу, еще не закончено. Цель моих научных изысканий — изучить ГУЛАГ как социально-экономический феномен советского государства, проследить экономическую и социальную взаимозависимость ГУЛАГа и тоталитарного государства. В качестве главных направлений научного поиска мною выделены две проблемы: лагерная экономика и кадры ГУЛАГа.
В литературе встречаются различные толкования термина «лагерная экономика» — от расширительного, подразумевающего всю советскую социалистическую экономику с ее репрессивно-бюрократическими методами управления, до конкретно-исторического, имеющего в виду экономическую деятельность лагерей и колоний. В моем понимании, лагерная экономика — это особая система хозяйства, основанная преимущественно на использовании различных видов принудительного труда, прежде всего труда заключенных. В центре данной проблемы — вся хозяйственно-производственная деятельность НКВД-МВД. Исследуются, в частности, такие вопросы, как этапы развития и причины кризиса лагерной экономики, ее эффективность и рентабельность, производительные силы и производственные отношения в условиях применения принудительного труда и многие другие.
Понятие «кадры ГУЛАГа» также неоднозначно. В моей трактовке, оно не ограничивается составом служащих Главного управления лагерей и колоний, а включает в себя более широкий круг людей, чьи профессиональные обязанности были так или иначе связаны с осуществлением карательной политики и деятельности репрессивных органов тоталитарно[164]го государства. Свою задачу при исследовании данной проблемы я вижу в том, чтобы выявить количественный, социальный и национальный состав лагерных кадров, нарисовать социальный портрет работника ГУЛАГа, изучить его менталитет, психологию, нравственный облик.
Учитывая сложность намеченных задач, их масштабность и новизну, я не задаюсь целью подробно рассматривать состав и условия содержания заключенных, их смертность, побеги и т.д. Эти и другие вопросы, касающиеся судеб заключенных, освещаются, главным образом, в контексте решения основных задач.
В силу своей специфики исследование базируется преимущественно на неопубликованных материалах. Архивные изыскания, проведенные мною в ряде бывших партийных и государственных архивов, позволили обнаружить комплекс уникальных документов, отражающих деятельность партийных, комсомольских и профсоюзных организаций ГУЛАГа. Среди этих документов — стенограммы закрытых партийных конференций НКВД и ГУЛАГа, протоколы партийных и комсомольских собраний отдельных лагерей и колоний; отчеты, сводки, донесения политотделов; резолюции профсоюзных собраний гулаговских работников и многое другое, что позволяет исследовать ГУЛАГ не только «изнутри», но и «снаружи», раскрыть его место и роль в истории советского общества.
Названные документы никогда ранее ни в российской, ни в зарубежной литературе не использовались по причине их строгой секретности. К сожалению, многие партийные материалы по-прежнему находятся на секретном хранении, поэтому я не всегда имею возможность давать ссылку на источник информации.
Среди документов, с которыми мне приходится работать, есть еще одна группа уникальных материалов - я называю ее «эпистолярное наследие ГУЛАГа» - это письма заключенных, отправленные на волю, как правило, нелегально, часто с риском для себя и того, кто помогал пересылке. Эти письма поступали в адрес общественных организаций, редакций цент[165]ральных газет, партийных и советских органов, оттуда их пересылали в ЦК КПСС, где принималось соответствующее решение. Работать с этими документами чрезвычайно трудно в эмоциональном плане, поскольку они соединяют в себе боль и надежду, протест и отчаяние многих тысяч людей одновременно. Приведу в качестве примера строки из письма, адресованного редактору газеты «Известия». Заключенный Н.И.Иванов пишет о советских концлагерях: «Там варварски отнимают человеческую жизнь. Ни один гитлеровец, американец в Корее и ни один первобытный варвар не подвергал человека экзекуциям, как над советскими заключенными в местах заключения... Ни один писатель и поэт не сможет описать это варварство, что происходит в советских лагерях». Письма заключенных зачастую бывают очень информативны, причем сведения, изложенные в этих документах, часто опровергают официальную информацию.
Есть еще одна очень важная группа документов, которая отражает работу центральных партийных органов, особенно тех структур, которые курировали деятельность ГУЛАГа. Эти документы весьма разнообразны, среди них можно найти самые неожиданные, начиная от шифрограмм Сталина с предложениями расстрелять ту или иную группу людей, до отчетов прокуратуры и материалов всевозможных ревизий. Сохранились, например, материалы фронтальной проверки крупнейшего лагерно-производственного комплекса «Енисейстрой» — это 6 объемных томов, в которых бригада работников ЦК КПСС подробнейшим образом зафиксировала все достижения и недостатки лагерного хозяйства, осветила кадровую ситуацию, проанализировала уровень рентабельности и т.д.
Как видим, источниковая база достаточно репрезентативна и позволяет вести исследование в заданном направлении.
Что касается историографии ГУЛАГа, то я позволю себе не останавливаться на этом вопросе, поскольку считаю, что он заслуживает отдельного рассмотрения.
Теперь обратимся непосредственно к предмету исследования. Лагерная экономика как особая система хозяйства [166] сложилась не сразу. В первые годы советской власти принудительный труд рассматривался, главным образом, как категория карательная, и в меньшей степени — как экономическая. Ленинские декреты предписывали наказывать взяточников, спекулянтов и прочих врагов народа «наиболее тяжкими, неприятными», «тягчайшими» принудительными работами. Учитывая классовый, а позднее и экономический характер проблемы, советская власть уделяла значительное внимание вопросам организации принудительного труда.
К середине 1921 г. в 122-х лагерях НКВД насчитывалось 352 производственные мастерские и 18 совхозов. Кроме того, Главное управление принудительных работ НКВД для организации труда заключенных арендовывало предприятия, а также формировало из заключенных артели, которые работали по подряду. Интересно отметить, что заказы разрешалось принимать только от советских организаций. Было бы неверно утверждать, что принудительный труд заключенных играл сколько-нибудь существенную роль в экономике страны в годы гражданской войны или в период нэпа. Однако именно в те годы закладывались основы будущей лагерной экономики, ставшей впоследствии существенной частью хозяйственной системы Советского Союза.
Широкое использование труда заключенных на строительстве ряда важных народно-хозяйственных объектов началось с начала 30-х годов. Однако говорить о планомерной и крупномасштабной экономической деятельности ГУЛАГа можно лишь со второй половины 30-х годов, точнее с 1938 г., когда резко возросла численность заключенных и заметно удлинились сроки наказания. Если в 1936 г. в СССР насчитывалось 13 лагерных комплексов, то весной 1938 г. их стало уже 33; только за зиму 1937/38 гг. НКВД организовал 13 новых лагерей, преимущественно лесного профиля, в которых разместил более 600 тысяч вновь поступивших заключенных.
Все последующие годы, вплоть до начала 50-х годов, происходил непрерывный рост количества лагерей и колоний. При этом, как отмечал позднее министр внутренних дел [167] Н.П.Дудоров, «дислокация исправительно-трудовых лагерей, их организационная структура и размеры лагерных городков, в которых содержатся заключенные, определялись, как правило, интересами хозяйственной, производственной деятельности».
Валовой объем промышленной продукции, выпускаемой ГУЛАГом, увеличивался довольно быстрыми темпами: в 1938 г. лагерная экономика дала продукции на 1,5 млрд. руб., в 1939 г. — на 2,5 млрд. руб., в 1940 г. — на 3,7 млрд. руб., план 1941 г. составил 4,7 млрд. руб. При этом доля так называемого «ширпотреба» в общем объеме промышленной продукции ГУЛАГа была относительно невелика и составляла в планах на 1941 г. 1,1 млрд. руб.
Накануне войны удельный вес некоторых видов продукции, выпускаемой предприятиями НКВД, в общем объеме народного хозяйства страны составлял: никеля 46,5%, олова 76%, кобальта 40%, хромитовой руды 40,5%, золота 60%, лесоматериалов 25%.
Кроме промышленной продукции, заключенные производили и сельскохозяйственную. В 1940 г. в хозяйствах ГУЛАГа насчитывалось большое количество мясопродуктового скота: более 60 тыс. коров, 290 тыс. овец и свиней. Крупнейшим мясозаготовительным предприятием страны считался совхоз-лагерь Карагандинский. Основанное на принудительном труде хозяйство Карлага приносило значительные убытки — по 20-30 млн руб. ежегодно, отходы скота исчислялись десятками тысяч голов.
Перечислить все, что добывал и производил ГУЛАГ практически невозможно. К 1940 г. лагерная экономика охватывала 20 отраслей народного хозяйства, среди которых ведущими были цветная металлургия (на ее долю приходилось 32,1% всей товарной продукции ГУЛАГа); лесоэксплуатация (16,3%); топливная промышленность (4,5%).
Наряду с промышленным производством важнейшим элементом лагерной экономики было капитальное строительство. В 1940 г. на долю НКВД приходилось 11% всех капи[168]тальных вложений Советского Союза. Объемы капитального строительства НКВД ежегодно возрастали: в 1938 г. они составляли 3,1 млрд. руб., в 1939 г. — 3,6 млрд. руб., в 1940 — 4,4 млрд. руб. В плане на 1941 г. значилось 7,4 млрд. руб.
Резко повышая плановые задания на 1941 г., правительство рассчитывало не только на увеличение количества заключенных и усиление их эксплуатации, но и на значительный рост производительности труда, который был обусловлен, по мнению совнаркомовских экономистов, мощным развитием материально-технической базы лагерной экономики. Еще в апреле 1938 г. гулаговские начальники жаловались, что лагеря «совершенно не снабжены механизмами», а уже в апреле 1941 г. на III партийной конференции НКВД С.Н.Круглов, в тот период начальник отдела кадров, с удовлетворением отмечал: «За последние два года правительство СССР выделило для строек НКВД большое количество оборудования и транспортных средств». Однако, несмотря на интенсивное техническое оснащение лагерных строек и предприятий, большинство из них государственных заданий не выполняло, и дело было не только в том, что практически все строительство велось без смет и проектов.
Почему же не сбывались мечты госплановских чиновников о значительном росте производительности труда в системе НКВД? Конечно, прежде всего потому, что никто не учитывал ни принудительного характера труда, ни хищнического, расточительного характера лагерной экономики. Подневольный труд заключенных оказался значительно менее эффективным по сравнению с аналогичным трудом вольнонаемных рабочих. Уровень производительности труда на стройках НКВД был ниже, чем на стройках союзных наркоматов в среднем на 50%. Не справлялся ГУЛАГ и с плановыми заданиями по снижению себестоимости. Часто фактическая себестоимость лагерного производства в несколько раз превышала плановую. Например, 1 кубометр земли на строительстве северного тракта Чибью-Крутая должен был по смете стоить [169] 1 руб. 6 коп., а фактически его стоимость, по подсчетам лагерных экономистов, составляла, как минимум, 6 рублей.
Говорить о развитии лагерной экономики и ее «достижениях» можно очень много, но картина все равно будет неполной, если мы не посмотрим на нее глазами гулаговских кадров, тех самых, которые организовывали производство, руководили, проверяли, охраняли, конвоировали и т.д. На закрытых партийных собраниях рядовые и руководящие сотрудники центрального аппарата ГУЛАГа в порядке критики и самокритики высказывали в довольно свободной форме собственное мнение о хозяйственной деятельности своего ведомства. Я позволю себе процитировать несколько наиболее типичных и характерных высказываний, обозначив дату собраний и не называя имен выступавших.
Апрель 1937 г. «Мы знаем, что подчас у нас в лагерях заключенные работали совершенно без выходных, сплошную тридцатидневку...»
Апрель 1938 г. «Корень зла в том, что лесные лагеря организовались, а деньги правительством не были отпущены... Не хватает лошадей, механизация поставлена плохо».
«Успехами ГУЛАГ не может похвалиться, особенно по лесу. При тех затратах, которые мы сделали, мы могли бы иметь больше... Наши лагеря организовывались без системы, некоторые капитальные здания построены на болоте, их теперь переносят».
Июнь 1938 г. «Деньги у нас есть. Партия и правительство оказали нам большую помощь специалистами. Направлено свыше 1200 человек в лагеря».
«Наши гулаговские организации страдают колоссальным перерасходом средств. Отдельные наши лагеря имеют до 40 миллионов рублей перерасхода».
«За 1937 г. в результате хозяйственной деятельности Ухтпечлаг имел 40 млн. руб. убытков, плюс за первые 6 месяцев 1938 г. еще 18 миллионов убытка... План задается заведомо с убытком. Получается, что даже при 100% выполнения плана все равно будет 5 миллионов рублей убытка».
[170] «Мы строим гиганты, но как мы строим? В 1937 г. мы имели 240 млн. убытка только по строительству».
«ГУЛАГ — это «богатый дядюшка», балует деньгами стройки и лагеря».
Август 1938 г. «Мы работаем с заключенными, может быть, за редким исключением, враждебными Советской власти, в составе этих заключенных мы имеем до 70% осужденных за контрреволюционные преступления...»
«В ГУЛАГе много фактов вредительства: ненужные перевозки заключенных с места на место, неорганизованность санитарной работы, враги вносили инфекцию, портили рабочую силу, растрачивали лагерные деньги».
«Враги на Дальнем Востоке втирали нам очки, что движение на железной дороге Волочаевка-Комсомольск в основном уже открыто, на самом деле ничего подобного не было».
«На Ухте сообщают: «Ура! Новый фонтан нефти открыли!», на самом деле никаких фонтанов нефти нет».
Апрель 1939 г. «По ГУЛАГу около 60 млн. руб. неликвидов. Сейчас мы имеем совершенно свободные, открытые двери к несгораемому шкафу, к государственным деньгам».
Май 1941 г. «Вопросы питания, имеющие существенное значение в жизни лагеря, надо организовать таким образом, чтобы и питание являлось стимулом для лучшей производительности труда заключенных».
Прошу простить меня за столь обширное цитирование, оно обусловлено прежде всего тем, что названные документы позволяют представить реальное положение дел в лагерной экономике, передают колорит эпохи и в своей совокупности раскрывают менталитет кадров ГУЛАГа. Кроме того, выступления, аналогичные процитированным выше, звучали на протяжении более десяти лет; и в конце 40-х, и в начале 50-х годов на партийных собраниях ГУЛАГа говорили об одном и том же: об убытках и производственных потерях, о хроническом невыполнении планов, о фактах очковтирательства и массовых приписок, о плохом использовании «рабсилы» и необходимости бороться за сохранность «рабочего фонда».
[171] С первых же дней войны ГУЛАГ организовал на своих предприятиях выполнение заказов для нужд фронта, перестроив производство всех промышленных колоний на выпуск боеприпасов, спецукупорки, обмундирования и другой военной продукции. К концу войны ГУЛАГ занимал второе место в Союзе по выпуску осколочно-фугасных мин и спецукупорки для боеприпасов. Среди заключенных начали активно выявлял» специалистов и квалифицированных рабочих с тем, чтобы отправить их на работу в оборонную промышленность. В годы войны ГУЛАГ обеспечивал рабочей силой 640 предприятий других наркоматов, в то время как до войны заключенные выделялись только 350 предприятиям. Для обслуживания наиболее важных оборонных предприятий ГУЛАГ организовал 380 спецколоний, заключенные которых участвовали в производстве танков, самолетов, боеприпасов и т.д.
Я не буду подробно останавливаться на «достижениях» лагерной экономики в период войны — о них уже неоднократно писали в литературе, причем в некоторых работах делались попытки придать этим достижениям совершенно неуместный героический пафос. Отмечу только, что для миллионов униженных, морально подавленных, физически истерзанных заключенных работа в ГУЛАГе действительно была подвигом. Только во имя чего они совершали этот подвиг, и кто его оценил?
Во второй половине 40-х - начале 50-х годов советская система концлагерей достигает своего апогея. Это проявляется не только в значительном росте числа заключенных, но и в той экономической роли, которую начинает играть ГУЛАГ в послевоенные годы.
Еще накануне войны на базе производственных отделов ГУЛАГа были созданы в качестве самостоятельных главков несколько Главных управлений лагерей: лесной промышленности, железнодорожного строительства, горно-металлургической промышленности, промышленного строительства, шоссейных дорог и другие. Это были структурные подразделения НКВД, подчиненные непосредственно наркому. ГУЛАГ как главный источник рабочей силы выполнял в основном [172] функции, связанные с обеспечением режима содержания и изоляции заключенных.
В послевоенные годы в системе МВД создается ряд главков, непосредственно связанных с развитием оборонной промышленности, таких как Главное управление слюдяной промышленности, Главное управление «Главспецнефтестрой». МВД монополизирует добычу алмазов, асбеста, апатитов, резко активизируется добыча цветных металлов.
В 1949 г. МВД выпустило промышленной продукции почти на 20 миллиардов рублей. На его долю приходилось по 100% добычи платины, слюды, алмазов; более 90% золота, свыше 70% олова, 40% меди, свыше 35% сажи, 33% никеля, 13% леса. Валовая продукция промышленности МВД СССР в 1949 г. составляла более 10% общего выпуска продукции в стране. Во что обходился государству труд заключенных? Чтобы ответить на этот вопрос, заглянем в баланс доходов и расходов МВД СССР на 1949 г. — самый благоприятный в экономическом отношении. Расходы МВД были определены в размере 65,8 млрд руб., из которых собственными доходами предполагалось покрыть 33,5 млрд. руб., остальные 32,3 млрд. руб. министерство запрашивало из союзного бюджета. Требуемые ассигнования из государственного бюджета в первую очередь предназначались на содержание органов и войск МВД, лагерей для военнопленных и заключенных, состоящих на союзном бюджете - 20 млрд. руб.; на покрытие расходов, непокрываемых собственными доходами, по содержанию заключенных — 4 млрд. руб. и на капитальное строительство - 7,6 млрд. руб. в доход же союзного бюджета МВД намечало сдать в 1949 г. 2,7 млрд. руб., из них 2,2 млрд. руб. от использования труда военнопленных и заключенных.
По сравнению с 1948 г. расходы, финансируемые из союзного бюджета, увеличились на 5,1 млрд. руб. Основная часть этой суммы пошла на создание в 1948 г. пятнадцати новых лагерей особого назначения, на ограждение которых только одной колючей проволоки ушло 800 тонн. На 1 января 1949 г. в системе МВД насчитывалось 67 самостоятельных [173] исправительно-трудовых лагерей с десятком тысяч лагерных отделений и лагпунктов и 1734 колонии, в которых содержалось 2,4 млн. заключенных, из них 2 млн. человек трудоспособных. Более половины (почти 56%) составляли осужденные в возрасте от 17 до 30 лет.
Кроме заключенных, в системе МВД работали также вольнонаемные специалисты. В основном это были инженеры и техники различных отраслей промышленности и транспорта, специалисты сельского хозяйства, медицинские работники, юристы, экономисты, работники просвещения. Именно они считались главными исполнителями тех грандиозных задач, которые правительство ставило перед министерством. Место заключенных в экономической деятельности МВД определялось терминами «рабочий фонд», «рабсила» и даже «рабгужсила». Большинство вольнонаемных специалистов относились к среднему звену начальствующего состава и имели низшие офицерские чины.
С начала 50-х годов явственно обозначился кризис лагерной экономики. МВД катастрофически не справлялось с растущим объемом работ, хотя сметы по ГУЛАГу составляли уже несколько миллиардов рублей. «Великие стройки коммунизма» требовали для их осуществления огромного труда, причем труда добросовестного, квалифицированного, чего не могли дать подконвойные кадры. Было очевидно, что без применения сложной и разнообразной техники практически невозможно решить ни одну из поставленных перед министерством задач. Для использования дорогостоящего оборудования, которым все чаще оснащались стройки и предприятия, требовались надежные грамотные кадры, обладавшие достаточной производственной культурой и заинтересованные в результатах своего труда. Такими кадрами, как известно, лагерная экономика не располагала. В 1951-52 гг. ни одно из крупных лагерно-производственных управлений план не выполнило. «Величайшие стройки народного процветания», как их величали в газетах, сдавались в эксплуатацию с огромными недоделками значительно позже намеченных сроков. Анализируя [174] причины сложившейся ситуации, руководитель Главпромстроя Герой соцтруда А.Н.Комаровский пришел к однозначному выводу: «основной причиной является низкий уровень производительности труда».
О том, что лагерная экономика убыточна, что ГУЛАГ наносит государству значительный материальный ущерб, знали все, кто сталкивался с этой проблемой вплотную, но открыто на эту тему заговорили только после смерти Сталина. Во второй половине 1953 г. ЦК КПСС предпринял ряд проверок ГУЛАГа, которые позволили в какой-то мере определить его подлинную экономическую ценность. По сведениям заместителя начальника финансового отдела ГУЛАГа Рубанова, содержание лагерей и колоний в течение ряда лет не окупалось доходами от трудового использования заключенных, и ежегодно ГУЛАГ получал значительные суммы из государственного бюджета.
Вред ГУЛАГа определялся не только материальными убытками. Лагерная экономика сформировала у миллионов советских граждан устойчивое негативное отношение к труду. Туфта (зэки расшифровывали это слово как Техника Учета Фиктивного Труда) стала нормой производственной деятельности не только в ГУЛАГе, но и на воле. ГУЛАГ привил советскому обществу мысль, что можно работать, не получая за труд вознаграждения, приучил советских людей, в частности, ученых и специалистов, довольствоваться нищенской зарплатой и не требовать достойных условий труда. ГУЛАГ надолго затормозил развитие производительных сил в советской экономике. Лагерные производственные отношения — отношения раба и господина — развратили немалую часть советского общества. Сотни тысяч людей, служивших в системе ГУЛАГа в качестве охранников, начальников, политработников и т.д., считали вполне естественным жить за счет повседневной эксплуатации сограждан, превращенных в рабочий скот.
На этом я хотела бы закончить освещение сюжетов, связанных с лагерной экономикой, и перейти ко второй части моего исследования — проблеме кадров ГУЛАГа. Что же [175] представляла собой эта социальная группа, объединенная профессиональной принадлежностью к репрессивной системе тоталитарного государства?
В конце 30-х годов самым многочисленным в составе НКВД был аппарат Главного управления государственной безопасности (ГУГБ), на долю которого приходилось более 40% общего количества кадров комиссариата. На 1 мая 1938 г. в центральном аппарате ГУГБ насчитывалось 2159 штатных сотрудников, из них 1316 коммунистов, 328 комсомольцев и 515 беспартийных. В моем распоряжении есть материалы, отражающие социальный, национальный, половозрастной состав членов партийной организации ГУГБ, а поскольку все оперативные и руководящие работники состояли в рядах ВКП(б), то я сочла возможным использовать эти сведения для общей характеристики чекистских кадров.
По социальному происхождению все сотрудники традиционно делились на три категории: крестьяне составляли 10,2%, служащие — 43,5%, рабочие — 46,3%. Следует заметить, что реальной картины социального происхождения такое деление не давало, т.к. многие кадры происходили из семей мелких торговцев, некрупной буржуазии, низших чинов офицерства, ремесленников, духовенства и т.п. К какой категории из трех они себя причисляли, я точно сказать не могу.
Наибольшую возрастную гpyппy — 66,3% — составляли зрелые кадры в возрасте от 31 до 40 лет. Численность женщин в аппарате ГУГБ была примерно такой же, как и в других госучреждениях, на их долю приходилось 10,3%.
Образовательный уровень сотрудников был невысок: лиц с высшим образованием насчитывалось 8,8%, со средним — 30,3%, остальные кадры (60,9%) имели образование в объеме нескольких классов средней школы. Для неграмотных при НКВД работала ликбезовская школа.
Национальный состав руководящих и оперативных кадров ГУГБ был достаточно разнообразным. Наиболее многочисленную группу составляли русские — 64%, далее шли евреи - 16,6%, украинцы — 7%, латыши - 3,3%, белорусы — [176] 2,1%, армяне — 1,5%, остальные 5,5% составляли кадры более полутора десятка национальностей.
Что касается профессиональной подготовки личного состава ГУГБ, то можно сказать, что применительно к оперативным кадрам такого понятия в тот период вообще не существовало. Чаще всего в органы шли работать люди, не имевшие ни специальности, ни образования, но наделенные обостренным «классовым чутьем» и имевшие вкус к подобной работе. Достаточно типичной можно считать такую производственную характеристику: «Дубовик А.Д. пришла на работу неграмотной, курьером; взялась за учебу, учится без отрыва от производства в средней школе, принята в члены ВКП(б), переведена на оперативную работу».
Жаловаться на отсутствие заботы со стороны партии и правительства или собственного руководства кадрам госбезопасности не приходилось никогда. Даже рядовые сотрудники оперативных отделов НКВД имели объем материальных благ, значительно превышавший средний по стране уровень потребления. Система Главспецторга обслуживала семьи личного состава не только продовольственными, но и промышленными товарами. К услугам чекистов были спецателье по пошиву одежды и обуви, многочисленные столовые, клубы, подмосковные и курортные дачи, дома отдыха, санатории, спецполиклиники и многое другое, о чем простые советские граждане не смели и мечтать. Единственным нерешенным вопросом оставался квартирный, но и он был бы легко решен, если бы не постоянный приток новых кадров.
Целенаправленная политика льгот и привилегий делала службу в органах НКВД привлекательной для всех, кто стремился любыми путями подняться на вершину социальной пирамиды. Карьеристские устремления и беспринципность определенных слоев молодежи умело использовал в своей кадровой политике Л.П.Берия. Он привлек в органы госбезопасности тысячи новых энергичных сотрудников, одновременно уничтожив мощный кадровый пласт, служивший в [177] свое время инструментом утверждения режима личной власти Сталина.
В 1939 г. из оперативного состава НКВД было уволено 7372 человека, в том числе из центрального аппарата 695. За это же время чекистские кадры как в центре, так и на местах пополнились на 14500 человек. На работу в центральный аппарат поступили 3460 человек. 76% всего нового пополнения пришли из партийных и комсомольских организаций, более 60% вновь прибывших имели высшее или неоконченное высшее образование. Это были молодые, политически и социально активные кадры, преимущественно русской национальности.
Весной 1939 г. по решению 18 съезда ВКП(б) в НКВД сформировалась единая партийная организация. В феврале 1940 г. партком наркомата объединял 112 первичных парторганизаций, в которых состояли на учете 6731 человек. По социальному происхождению все партийные кадры делились на три группы: к рабочим себя относили 42,5% коммунистов, к служащим — 47,8%, крестьянское происхождение указали 9,7%. Как видим, по сравнению с 1938 г. несколько возросла категория служащих и соответственно уменьшилось количество рабочих.
Анализ возрастных групп показывает, что в целом кадры НКВД помолодели, а количество женщин несколько уменьшилось. Заметно повысился образовательный уровень партийных кадров. Коммунисты с высшим образованием составляли 20%, а с низшим и начальным — 39%. Весьма значительные изменения произошли в национальном составе. Во- первых, резко возросла доля русских, они составили 80,2% от общего количества партийных кадров. Во-вторых, значительно сократилось количество евреев, их осталось 6,3%. Национальные группы украинцев и белорусов практически не изменились. Что же касается представителей других национальностей, то их доля сократилась весьма существенно, количество латышей, например, которых традиционно было относительно много в аппарате ВЧК-ОГПУ, вообще сократилось до [178] 0,1%. Таким образом, мы видим, что, несмотря на общесоюзный статус НКВД, его кадры формировались преимущественно из русских слоев населения, что вполне соответствовало возрождавшимся имперским традициям Российского государства.
На фоне элитарного положения сотрудников органов госбезопасности кадровая ситуация в ГУЛАГе выглядела совсем по-иному. Чтобы наглядно представить сложившуюся ситуацию, послушаем мнение заместителя начальника ГУЛАГа И.И.Плинера. Вот выдержки из его выступления 8 апреля 1937 г. на отчетно-выборном партийном собрании ГУЛАГа: «За последние 4-5 лет мы добивались того, чтобы получить людей и нам людей все-таки не давали. Нам давали отсев от других отделов, нам давали по принципу — на тебе боже, что нам не гоже... И в лучшем случае нам давали таких, которые спились — раз человек спился, дают его в ГУЛАГ. Когда я говорил, кого вы нам даете, мне отвечали: «Бросьте, вы перековываете преступников, а этот человек не совсем пропащий». По этому признаку нам давали людей, по этому признаку у нас укомплектованы большинство аппаратов в лагерях. С точки зрения аппарата НКВД, самое большое наказание, если кто-то провинится, — это посылка его в лагерь на работу... К комплектованию кадров нашей системы враги подходили по- вражески; давали нам всякую сволочь, иногда фиксировали: из органов уволить, направить на работу в систему ГУЛАГа, иногда и без этой оговорки». Следует заметить, что подобная практика комплектования лагерных кадров существовала не только в 30-е годы, но и в последующие.
Конечно, ГУЛАГ пополнялся не только сточными водами госбезопасности. Приходили люди и со стороны. Одним из основных источников комплектования лагерных кадров в предвоенный период стали партийные мобилизации. В начале 1938 г. на руководящие должности в лагеря было направлено свыше 3-х тысяч коммунистов и более 1200 специалистов, только что окончивших вузы.
[179] Менее, чем за два года, на службу в лагеря и колонии поступило более 150 тыс. новых работников, почти втрое увеличился состав управленческих кадров ГУЛАГа. Интересно проследить динамику роста численности сотрудников центрального аппарата Главного управления лагерей ОГПУ-НКВД за 30-е годы: 1930 г. - 87 человек, ноябрь 1932 — 253, август 1935 - 527, ноябрь 1937 — 936, май 1939 - 1562 человека. Почти 18-кратное увеличение количества управленческих кадров центрального аппарата ГУЛАГа объяснялось не только многократно возросшим числом заключенных, но и тем, что к концу 30-х годов ГУЛАГ превратился в огромный хозяйственный комбинат, который выполнял производственные задания по 20 отраслям народного хозяйства.
Наиболее многочисленную группу лагерных служащих составляли стрелки военизированной охраны. По существовавшему положению, штаты ВОХР до 1939 г. исчислялись из расчета 5% к лагерному населению, позднее эта норма была повышена до 7%, а после войны до 9 и более процентов. На 1 января 1949 г. в военизированной охране ГУЛАГа состояло 165 тыс. человек, в том числе 8 тыс. офицеров и 157 тыс. сержантов и рядовых. Следует заметить, что практически никогда штаты ВОХР не были укомплектованы полностью. В охрану не хотели идти прежде всего из-за объективно тяжелых условий службы и ее крайне низкой престижности. Вместе с тем, бывали случаи, когда человек отказывался служить конвоиром по чисто моральным соображениям — не хотел быть сторожевым псом.
Комплектовался личный состав ВОХР на 95% из бывших красноармейцев. Младшие командиры Красной Армии считались в ГУЛАГе «золотым фондом», а саму армию кадровики называли не иначе, как «университетом для всех организаций». В период становления и укрепления лагерной системы условия службы военизированной охраны были значительно хуже, чем в Красной Армии. Начальники охраны жаловались: «Мы пополняемся вчерашними красноармейцами, а в наших лагерях их садят на чечевицу, садят в землянки, люди начи[180]нают пьянствовать, иметь связь с заключенными и прочее. Мы имеем чрезвычайно много самоубийств».
Среди охранников всеми способами культивировалась ненависть к заключенным, внушалась мысль, что перед ними жесточайшие враги советского народа, особо опасные государственные преступники, поощрялось жестокое обращение с осужденными, строго карались всякие намеки на гуманность. В результате солдатом владели только два чувства — звериные страх и ненависть, что тяжелейшим образом сказывалось на жизни лагерников. В мемуарной литературе и архивных документах можно встретить тысячи примеров изощренного самодурства охранников, их бесчеловечно-жестокого отношения к заключенным, тупого служебного рвения и моральной деградации. Краткую, но весьма емкую характеристику дал в 1939 г. лагерным охранникам один из чиновников ГУЛАГа. По его мнению, «в охрану набирались люди не то, что второго сорта, а последнего, четвертого сорта...»
Руководство НКВД хорошо понимало, что аполитичная, малообразованная, неквалифицированная масса лагерных кадров ни в коей мере не соответствовала важности стоявших перед ней государственных задач. Пытаясь хоть как-то поднять авторитет и социальный статус работников лагерей и колоний, Л.Берия в конце 1943 г. издал приказ о присвоении личному составу ГУЛАГа специальных и воинских офицерских званий. Младшему командному составу военизированной охраны и некоторым категориям работников лагерного сектора присваивались звания спецслужбы НКВД. Начальствующему составу подразделений ГУЛАГа и старшим командирам ВОХР присваивались соответственно специальные звания государственной безопасности и воинские офицерские звания. Присвоение старшему и среднему комсоставу офицерских званий, введение ношения погон для всего личного состава заметно повлияли на менталитет лагерных командиров. Они не только ощутили свою социальную значимость, но и стали рассматривать службу в лагерной охране как пожизненную профессию, пусть трудную, но достаточно авторитетную и [181] денежную. Лагерный мир удерживал в своей орбите постоянно более трехсот тысяч кадров всех уровней и специальностей. Ежегодно ряды сотрудников ГУЛАГа пополнялись на несколько десятков тысяч человек.
Тоталитарный режим вовлек в свои преступления множество людей. Однако провести четкую грань между палачами и жертвами не всегда удается. Советское общество и ГУЛАГ переплетены гораздо теснее, чем может показаться на первый взгляд. Кадры ГУЛАГа, несмотря на всю их специфичность, жили по нормам советского общества; творя произвол и беззаконие, они в любой момент могли сами оказаться в жерновах репрессивной системы. Лагерные кадры не были изолированной группой лиц. Они жили в обществе, воспитывали детей, общались с родными и близкими и тем самым транслировали субкультуру насилия, сформированную в лагерном мире, на семью и общество в целом. За годы существования ГУЛАГа в числе его работников побывало более миллиона советских граждан. Лагерная служба помогла обрести социальную значимость и непоследнее место в обществе людям, которые в силу своей неразвитости, малограмотности, крайне низких моральных качеств не имели шансов на успех ни в каких других сферах деятельности. Их социальный статус всецело зависел от крепости существовавшего режима, именно поэтому кадры ГУЛАГа были одной из важнейших опор тоталитарной власти.
ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА
Ю.П.Шарапов:
Вы сказали об эпистолярном наследии ГУЛАГа, то есть о письмах заключенных, которые шли в адрес официальных инстанций - в редакции газет, журналов и т.д. А попадались ли Вам письма частные, личного характера? Ведь в практике «троек» помимо пресловутой формулировки «десять лет без [182] права переписки», что означало расстрел, были и другое приговоры, которые позволяли заключенным переписываться с родными и близкими.
Г.М.Иванова:
Безусловно, частная переписка существовала. Письма, которые отправлялись законным путем, проходили строгую цензуру, но в архивах я таких писем не обнаружила. Скорее всего их отсутствие объясняется именно тем, что они адресовывались частным лицам. ГУЛАГ находился под покровом строгой секретности. Все, кто так или иначе соприкасался с лагерным миром, были связаны подписками о неразглашении. Я беседовала с людьми, у которых могли бы сохраниться письма из ГУЛАГа, но ни у кого таких писем нет; по- видимому, люди просто боялись их хранить.
Те письма, которые отложились в фондах центральных партийных архивов, а я работала именно с ними, абсолютно никакой цензуре не подвергались, поскольку их отправляли из лагеря нелегально. Их передавали чаще всего через вольнонаемных работников, с которыми заключенные контактировали на производстве, или через «освобождающиеся руки». В любом случае нелегальная передача писем из ГУЛАГа была связана с большим риском и для того, кто писал, и того, кто помогал пересылке. Поэтому многие письма без подписи, анонимные, некоторые опущены в почтовые ящики совсем не в тех регионах, где находились лагеря. После того, как такое письмо попадало в поле зрения партийных органов, оно могло в течение нескольких лет пролежать без всякого движения, а потом вдруг ему давали ход, начинались проверки, увольнения неугодных сотрудников ГУЛАГа и т.д.
Ю.С.Борисов:
Как я понял, Вы тщательно продумываете все дефиниции, т.е. понятия, трактовки, основные цели Вашего исследования и прочее. В связи с этим, как вы относитесь к такому часто встречающемуся в публицистике определению ГУЛАГа как символа власти?
[183] Г.М.Иванова:
Я бы не сказала, что это определение выражает суть ГУЛАГа. Я рассматриваю ГУЛАГ как социально-экономический феномен советского государства, как одну из опор тоталитарного режима, но отнюдь не как символ власти.
Вопрос из зала:
Почему вы доводите исследование ГУЛАГа до 1953 г.? Разве последующие годы и события — это не ГУЛАГ? Например, люди получали по «десятке» в 1956 г. и выходили из лагерей в 1966 г. Эго что, разве не ГУЛАГ?
Г.М.Иванова:
Я довожу исследование до 1956-57 гг. Что же касается вопроса о хронологических рамках существования ГУЛАГа, то на этот счет существуют различные точки зрения. По мнению исследователя ГУЛАГа француза Ж.Росси, проведшего в сибирских лагерных бараках почти четверть века, «из всех концлагерных систем, включая концентрационные лагеря Гитлера, советский ГУЛАГ был не только самым долговечным, просуществовав 73 года, но и самым точным воплощением создавшего его государства». Это мнение поддерживают и некоторые другие исследователи, которые считают, что ГУЛАГ существовал в течение всех лет советского государства. Но я все-таки склонна рассматривать ГУЛАГ в тех его рамках, когда он существовал как официальное государственное учреждение, т.е. с 1929 по 1956 гг.
Вопрос из зала:
Каков удельный вес экономических подразделений, соответствующих кадров да и вообще экономики в структуре и деятельности ГУЛАГа?
Г.М.Иванова:
С первых лет существования ГУЛАГа его руководству и кадрам приходилось решать двуединую задачу: обеспечить охрану и режим содержания заключенных, а также выполнить большой комплекс производственных заданий. В зависимости от спускавшихся сверху установок на первый план в работе [184] ГУЛАГа выходили то задачи укрепления режима, то хозяйственные вопросы. По мере роста экономического потенциала ГУЛАГа увеличивалось число дипломированных кадров, преимущественно технических специальностей. Появился даже новый термин «чекист-хозяйственник». Позвольте процитировать мнение министра внутренних дел С.Н.Круглова по этому поводу. «Мы с вами не только военные, не только оперативники, — убеждал он своих подчиненных, — но мы должны быть и хозяйственниками, и нечего нам чужаться хозяйственной работы, мы должны ее полюбить, потому что мы строим экономику социалистическую, мы создаем экономику коммунизма». Как видите, экономические приоритеты здесь налицо.
В.П.Дмитренко:
Тема, которая сегодня вынесена на обсуждение, относится к числу новых, малоизученных проблем, и это вполне подтверждается нашими вопросами. Все прекрасно понимают, что мы только дотронулись, причем одними из первых, до этой гигантской глыбы, которая всех нас обжигает эмоционально. Эта тема трудна не только профессионально, но и по-человечески. Сейчас перед нами стоят чрезвычайно сложные проблемы, и мы должны в ходе коллективного обсуждения решить, насколько правомерна предложенная постановка проблемы, правильно ли выбран круг источников и т.д.
А.К.Соколов:
На мой взгляд, предложенную тему надо всячески приветствовать и поддерживать. Аспекты исследования определены достаточно четко, следует лишь более строго подойти к выбору источников, установить их определенную иерархию, решить, какие источники на данный момент нужнее и важнее, а какие относятся к теме лишь косвенным образом и их следует использовать во вторую очередь.
И еще одно пожелание - избегать каких-либо эмоциональных, а тем более идеологических оценок в ходе исследования.
[185] Еще у Вас получается такая вещь: преобладает лагерная статистика только относительно обслуживающего персонала, лагерных кадров, а относительно заключенных ее не хватает.
В.Б.Жиромская:
Я считаю, что раскрытие статистики состава заключенных необходимо. Этот вопрос заслуживает очень серьезного отношения. Можно соглашаться с официальной статистикой или не соглашаться, но изучать ее надо.
Г.Д.Алексеева:
Мне кажется, что нельзя подходить к изучению данной темы, не оговорив, не определив соотношение политических и уголовных элементов в лагерной системе. Без такого разграничения любая работа будет носить абсолютно ненаучный характер. Это совершенно очевидно. Будучи ребенком, я жила рядом с лагерем и видела, что там, где инженеры, посаженные по политическим статьям, работали и строили авиационный завод, там уголовники воровали, грабили эшелоны с продуктами, устраивали побеги, поджигали этот лагерь. Требовались значительные дополнительные силы, чтобы справиться с ними. Это была совершенно чудовищная вещь. В моего отца стреляли раз восемь или десять.
Что же касается писем, то на вопрос, как попадали нелегальные письма адресатам, могу ответить: очень просто. Нам, детям, родители давали письма-«уголки» и говорили: «Вот будешь идти там-то, опусти это письмо; будешь идти по этой улице, опустишь второй «уголок», будешь идти по другой — опустишь третий «уголок». То есть это были как бы военные письма, где стоял адрес нашего барака, нашей семьи. И не мужья, а дети и жены опускали эти письма. И там написана подлинная правда.
Главное в ГУЛАГе - это не партийные организации. Это — партийно-сусловско-пономаревский подход. А главное - это люди, которые там жили. Мне кажется, что без сотрудничества с работниками архивной комиссии КГБ, мы вообще никогда ничего не изучим и не поймем, потому что это бессмысленное совершенно занятие — тратить наше время, тра[186]тить наши силы на изучение этих партдел в этих парторганизациях. Для нормального человека совершенно очевидно, что работать в ГУЛАГе могли только садисты и мерзавцы, которые делали карьеру, одевали своих жен в норковые шубы, катались на роскошных машинах. Мы были детьми и бывали в их квартирах, мы видели, как они живут по сравнению с нами. Туда могли идти работать только мерзавцы, карьеристы и садисты. А заниматься парторганизациями и их составом, по- моему совершенно бессмысленно, потому что мы еще детьми знали людей, которые там жили и умирали.
С.Д.Мякушев:
По-видимому, перед автором стоит в первую очередь проблема чисто источникового плана. Если рассматривать ГУЛАГ в общих чертах, как элемент репрессивной структуры государства, т.е. не заключенных, а кадры, то действительно, документы партийных организаций могут дать представление о таких сторонах жизни лагерных служащих, о которых вы никогда ни из каких приказов не узнаете. Но все-таки без материалов Главного Управления по кадрам обойтись нельзя. Там есть материалы по личному составу. Другое дело, что они куцые, получить их крайне тяжело, составлялись они плохо, но тем не менее, личные дела там есть и их выдают.
Все дело в том, что ошибочный выбор источниковой базы может исказить вообще всю картину, потому что Вы получите либо откровенно служебные документы, либо получите, изучая лишь письма заключенных, зверства охраны, хотя известно, что часовой на вышке был связан присягой, и он был просто обязан стрелять в беглецов. И попробуйте это оценить по-другому. Здесь вопрос об источниках, по-моему, приобретает самодовлеющее значение. Иерархия источников нужна обязательно. Если Вы будете изучать не только кадры, но и тех, кто сидел в ГУЛАГе, а это предпочтительнее, чем изучение только охраны, то такой подход вполне имеет право на существование. Но это чудовищная задача, я думаю, что одному человеку она просто не по силам.
[187] И еще, нужно быть более осторожной в оценках, избегать политизированности.
В.П.Дмитренко:
Сегодня перед нами стоит ряд острейших проблем и одна из них - ГУЛАГ. Я думаю, мы вполне оценили важность обсуждаемой проблемы; ее новизна требует повышенного исследовательского и профессионального мастерства. При анализе таких политически заостренных тем проявляется степень нашей объективности и научности, но вместе с тем, мы не можем отказаться от использования соответствующих характеристик при изучении таких явлений, как ГУЛАГ. Конечно, эта тема является — я хочу повторить — целой глыбой. Сегодня в нашем понимании истории она выходит на уровень, аналогичный пониманию таких фундаментальных проблем, как индустриализация, коллективизация. Подчеркивая масштабность изучаемого явления, я хочу отметить, что в каждом из таких явлений существует целая гамма возможных направлений исследования. Право автора избирать собственное направление, но не забудем и о праве читателя спросить, в какой степени материал, которым пользуется автор, дает основания для тех выводов, суждений и заключений, которые он предлагает. Здесь важно установить определенную зависимость, соответствие между типом, характером источника и теми выводами, которые вытекают из информации, содержащейся в этом источнике.
Сегодняшний доклад показывает, что эта тема не может быть ограничена рамками только статьи, а должна быть темой фундаментального научного исследования. Нужно брать курс на подготовку специальной монографии, посвященной проблеме ГУЛАГа.
А может быть, нам стоит подумать о создании специального сборника, посвященного тем новым источникам, которые сегодня включаются в научный оборот. Как ими пользоваться? Какую информацию они дают? Сегодня мы знаем массу примеров, когда выявление двух, трех, четырех, десятков новых документов дает возможность некоторым исследо[188]вателям говорить о появлении у них новых концепций, новых оценок, нового взгляда. Оправдано ли это? Дает ли данная группа документов основание предлагать какие-то целостные развернутые характеристики этапов, процессов, явлений? Видимо, проблемам источниковедения следует посвятить специальное коллективное исследование.
Сегодняшнее обсуждение было очень полезным и плодотворным. Оно показало нашу крайнюю заинтересованность в научном решении данной проблемы, выявило потребность отойти от тех конъюнктурных, политизированных, зачастую крайне односторонних оценок, которые еще, к сожалению, преобладают при оценке таких явлений, как ГУЛАГ.