Труды Института российской истории. Выпуск 7 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2008. 428 с. 27 п.л. 27,2 уч.-изд.л.

Новое открытие Усть-Цильмы

Автор
Аверьянов Константин Александрович
Дронова Татьяна Ивановна
Averyanov K.A.

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Аверьянов К.А., Дронова Т.И. Новое открытие Усть-Цильмы// Труды Института российской истории. Вып. 7 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2008. С. 327-348.

Текст статьи

 

[327]

К.А. Аверьянов, T.И. Дронова

НОВОЕ ОТКРЫТИЕ УСТЬ-ЦИЛЬМЫ

 

           10-13 июля 2006 г. Институт российской истории РАН, Ин­ститут языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения РАН, Всероссийский институт аграр­ных проблем и информатики им. A.A. Никонова Российской академии сельскохозяйственных наук совместно с Всероссий­ским научным и культурно-просветительским обществом “Эн­циклопедия российских деревень”, Министерством культуры и национальной политики Республики Коми, Коми региональ­ной организацией “Русь Печорская”, Администрацией муници­пального образования “Усть-Цилемский район” при поддерж­ке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 06-01-41180 г/С) провели Всероссийскую научно-практиче­скую конференцию “Сельская Россия: прошлое и настоящее: (исторические судьбы северной деревни)”. Местом ее проведе­ния стало старинное село Усть-Цильма, раскинувшееся по бе­регу Печоры.

           О своем желании выступить на конференции заявило более 90 ученых из университетов и институтов, в том числе большая группа из Института российской истории. Несмотря на то, что дорога заняла много времени (из Москвы 30 часов по железной дороге и 4 часа на автобусе), в Усть-Цильму смогли приехать почти 50 участников из Москвы, Санкт-Петербурга, Сыктывка­ра, Петрозаводска, Казани, Вологды, Архангельска, Калуги, Ве­ликого Новгорода, а также из Финляндии и Канады. Помимо пленарных заседаний, работа конференции проходила в трех сек­циях: “История российской деревни на протяжении веков (XVI - начало XXI в.)”, “Развитие материальной и духовной культуры на Европейском Севере”, “Усть-Цильма - феномен древнерусской культуры”. Были заслушаны доклады по истории развития сел и деревень, типологии семьи, генеалогии, сельскому укладу жизни, быту и культуре, о российских говорах, геральдике регионов, ре­лигиозных обрядах и их атрибутике - словом, были затронуты все основные проблемы, связанные с сельским населением Рус[328]ского Севера. Все они вошли в изданный после проведения кон­ференции сборник ее материалов[1].

           Конференция стала заметным явлением в научной жизни не только Республики Коми, но и страны в целом - отклики на нее появились как в местной, так и в центральной печати[2]. Как отме­чалось, она создала прецедент проведения мероприятия россий­ского значения в селе, что весьма актуально в связи с реализаци­ей национального проекта “Развитие АПК”.

           Усть-Цильма была выбрана местом проведения конферен­ции не случайно. Несмотря на то, что ее истории и культуре по­священо несколько книг[3], она по-прежнему остается малоизвест­ной для широкой научной общественности. Между тем это, пожалуй, единственное в России место, которое в полной мере сохранило культуру, традиции и образ жизни Древней Руси. Прозвучавшие на конференции доклады, а также введенные в научный оборот новые источники значительно расширили наши представления об истории здешних мест.

           Хотя официально Усть-Цильма отсчитывает свое начало с 1542 г., ее историю можно удревнить на несколько столетий. Впервые в сохранившихся источниках название “Печора” встре­чается уже в недатированной части “Повести временных лет”. Легендарный летописец Нестор, описывая пределы известного ему мира, упоминает “в странах полунощных” племя Печору и сообщает, что она дает дань Руси[4]. Расположенная на далекой ок­раине русских земель, Печора манила людей своего времени не только богатствами, но и различными чудесами, о которых лето­писец упоминает под 1096 и 1114 гг.[5] Отделяя в этих рассказах ре­альность от вымысла, видим, что уже на рубеже ХI-ХII вв. нов­городцы в поисках драгоценной пушнины забирались далеко на крайний северо-восток Европы, где вели меновую торговлю с на­родами Севера. По некоторым оценкам, с Печоры ежегодно по­ступало несколько сот тысяч шкурок, которые доставлялись в Ладогу, откуда меха расходились по всей Руси.

           Если учитывать, что пушнина в эту эпоху составляла одну из основных статей русского экспорта, становится понятным, какое значение имела печорская дань. Под 1133 г. Лаврентьевская ле­топись помещает известие, что во время одной из нередких кня­жеских распрей новгородцы вынуждены были откупиться от ве­ликого князя Ярополка Владимировича (сына Владимира Моно- маха) именно печорской данью[6].

           Важной особенностью сбора этой дани являлось то, что она была лишена твердой правовой основы. Военный набег и мирная торговля сплошь и рядом шли рука об руку. Одни и те же люди [329] могли выступать то в роли грабителей и захватчиков, то в каче­стве мирных купцов. Соблазн легкой наживы, чтобы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь, порой был настолько велик, что сборщики дани просто забывали обо всем прочем. Иногда они встречали сопротивление и были истребляемы вдруг в разных местах. Под 1187 г. у летописца встречаем известие, что новго­родцы были перебиты на Печоре, Югре и за Волоком. Погибло их человек сто. Восстание, как видно, вспыхнуло в разных местах в одно время[7].

           Можно полагать, что лишь с середины XIII в., со времен ве­ликого князя Ярослава Ярославича (брата Александра Невско­го), на Печоре был установлен более или менее твердый порядок сбора дани. Во всяком случае, именно от этой эпохи до нас дош­ли первые договорные грамоты Новгорода с великими князьями владимирскими, в которых Печора именуется новгородской во­лостью: “А се, княже, волости новгородские... Пермь, Печера, Югра”. Эта формулировка встречается во всех подобных догово­рах вплоть до самого конца новгородской самостоятельности[8].

           Однако Печорский край находился под новгородским конт­ролем достаточно номинально. В поисках пушнины сюда забира­лись не только новгородские, но и ростовские, тверские, а затем и московские купцы. Из грамоты великого князя Андрея Алек­сандровича (сына Александра Невского), жившего на рубеже XIII-XIV вв., становится известным, что для морского промысла сюда ходили три великокняжеские ватаги. От летописца узнаем, что в 20-х годах XIV в. владения тверского князя Александра Ми­хайловича простирались “даже до моря Печерского”. В последо­вавшей затем схватке за первенство на Руси между Тверью и Мо­сквой победила последняя, и со времени великого княжения Ива­на Калиты Печора входит в состав московских владений. Из гра­моты этого времени выясняется, что Печорская сторона для мор­ского промысла была отдана в ведение некоему Михаилу. Из другого документа становится известным, что в те же годы с раз­решения московского князя здесь с ватагой промышлял соколь­ник Жила, добывавший соколов и кречетов, использовавшихся при охоте и высоко ценившихся при европейских и восточных дворах. При Дмитрии Донском Печора жалуется в кормление Андрею Фрязину[9]. Это было не случайно. “Фрягами” на Руси именовали итальянцев, одним из занятий которых являлась как раз торговля пушниной. Она требовала особых, специфических знаний. Достаточно сказать, что в зависимости от качества стои­мость шкурки соболя в XVI в., от которого дошли первые сведе­ния о ценах на пушнину, могла колебаться от 20 копеек до 2 руб[330]лей, т.е. в 10 раз. Московские князья нуждались в людях, умею­щих правильно оценить пушнину, - в их казне, кроме денег и ценных вещей, имелась масса мехов. От заведовавшего данным хозяйством человека требовались знания, как принять, хранить, расценить и продавать эту “мягкую рухлядь”.

           Новгородцы никогда не оставляли попыток возвратить себе Печору. В 1327 г. в Твери произошло известное восстание, во время которого был убит двоюродный брат хана Узбека Чолхан. Разгневанный хан направил войско во главе с Иваном Калитой, опустошившее всю Тверскую землю. Этим обстоятельством по­пытались воспользоваться новгородцы, вернувшие себе Печору. Некоторое время московский князь “не замечал” этого. Однако, возвратившись из очередной поездки в Орду, Калита потребовал от Новгорода уступки Печоры. Новгородцы пытались тянуть время. Понадобилось вторжение московских войск в принадле­жавшие Новгороду Торжок и Бежецк, чтобы новгородцы отка­зались от Печоры. “И с тех времян князь московский почал взи­мати дани” с этих мест, - записал летописец под 1333 г. Спустя три десятилетия, в 1367 г., вновь разгорелся спор между Новгоро­дом и Москвой из-за Печоры. Победа осталась за великим кня­зем Дмитрием (будущим Донским)[10]. Лишь в 1398 г., уже при сы­не Дмитрия Донского - Василии I, новгородцам удалось отвое­вать Печорский край. За ними он оставался почти столетие, вплоть до ликвидации новгородской независимости в 1478 г.

           После падения Новгорода и окончательного присоединения к Москве Печорского края русское правительство предпринимает шаги по освоению его природных богатств, самым известным из которых стала экспедиция 1491 г. на Цильму в поисках серебра.

           Остро нуждаясь в драгоценном металле, ибо на Руси его запа­сов разведано не было, и для нужд денежного обращения прихо­дилось перечеканивать западноевропейскую монету, Иван III в начале 1491 г. решил отправить на Печору, где по слухам име­лось серебро, специальную экспедицию. Искать его было пору­чено иноземным горным мастерам - немцам Ивану и Виктору (именно на их родине были знаменитые Богемские рудники, снабжавшие серебром всю Западную Европу). С ними были по­сланы Андрей Петров и Василий Болтин. 26 марта 1491 г. они выехали из Москвы. К лету экспедиция прибыла на место и нача­ла обследование отрогов Тиманского кряжа по притокам Печо­ры. Были обнаружены залежи свинцового блеска, содержащего серебро и медь, а 8 августа 1491 г. по уступам береговой террасы реки Цильмы, “не доходя Космы реки за полднища, а от Печеры реки за семь днищ”, найдено довольно значительное месторожде[331]ние меди. Разведки показали, что оно обширно по размерам: “а места того, где нашли, на десяти верстах”. Встречались и призна­ки серебра, но провести более детальное изучение помешала над­вигавшаяся осень. 20 октября Андрей Петров и Василий Болтин возвратились в Москву с известием о находке.

           Воодушевленный этим сообщением, Иван III весной следую­щего года направил на Цильму новую экспедицию, выехавшую из Москвы 2 марта 1492 г. С ней отправились мастера “фрязи” - “серебра делати и меди”. В помощь им были даны “делавцы, ко­му руда копати”, набранные с Великого Устюга, Двины и Пине­ги. Для снабжения их продовольствием было вытребовано “пер­мич, и вымич, и вычегжан, и усолич сто человек”, а также пожа­лованы рыбные тони в устье Печоры. На Цильме в 7 км выше впадения в нее реки Рудянки были заложены медные рудники и плавильные печи. Это место и поныне называется “У заводов” и “Цилемское рудное поле”. До сих пор приблизительно в 15 км ни­же устья Космы по обеим сторонам Цильмы рельефно выделя­ются остатки давнишних шахт, а по направлению к Рудянке на пространстве примерно в 10 км вдоль всей жилы видны следы древних разработок. Там же находятся остатки древних строений с кирпичными печами, погребов, угольных куч, кузнечных и пла­вильных печей, вокруг которых много шлаков. Обнаруживаются и места, где проводились промывка и толчение руд.

           Однако результаты оказались довольно неутешительными. Несмотря на то, что были найдены медные руды, содержащие до 50% металла, богатых месторождений серебра, имевших про­мышленное значение, обнаружено не было. Разработка же меди оказалась невыгодной из-за короткого сезона добычи, сложных горно-геологических условий, отдаленности, отсутствия путей сообщения и трудностей со снабжением.

           Любопытно, что на Западе внимательно следили за шагами русского правительства по освоению крайнего северо-востока Европы. Сведения о Печоре находим в трудах известного дипло­мата XVI в. Сигизмунда Герберштейна, где он поместил очерк, озаглавленный “Путь по Печоре, Югре до самой Оби”, который, как он пишет, был переводом некоего описания, “сделанного на русском языке”, а в конце замечает, что встречался в Москве с князем Семеном Федоровичем Курбским, которого великий князь Василий Иванович “в свое время посылал для исследования мест за этими горами”. Правда, здесь у Герберштейна - ошибка. Речь идет не о великом князе Василии III, а о его отце, Иване III, который в 1498 г. посылал Курбского вместе с князем Петром Ушатым “в Югорскую землю”. Но другие сведения у него до[332]вольно точны. В частности, это касается описания реки Цильмы, которая, по оценке автора, “при впадении в Печору простирается на две версты в ширину”. По недавним измерениям, сделанным по льду Печоры, ее ширина в районе Усть-Цильмы составляет 1,6 км.

           Менее известно о последующих попытках освоения здешних месторождений. Приблизительно через полвека о Цильме вспом­нил Иван IV, приславший на Двину Ивана Федоровича Шишкина, которому велел “здесь людей взяти и итти на Цилму руды копа­ти”. Шишкин, исполнив поручение царя, “руду копал”, но вскоре выяснилось, что она “не добра бысть”.

           Тем не менее в самые трудные времена в России всегда вспо­минали о Цильме и пытались найти ускользавшее ото всех сере­бро. В июле 1618 г. по указу царя Михаила Федоровича сюда бы­ла послана новая экспедиция за образцами руд. В этом и следую­щем году в первопрестольную были доставлены требуемые об­разцы, показавшие при выплавке чрезвычайно высокий выход металла. Это обстоятельство побудило правительство направить на Цильму более масштабную экспедицию, прибывшую на место в августе 1620 г. Однако ее результаты вновь, как и полвека на­зад, оказались не слишком благоприятными. Поиски шли в 36-ти местах, но лишь в двух случаях была найдена руда. Поэтому в 1621 г. экспедицию отозвали в Москву, куда она вернулась 14 де­кабря, израсходовав в общей сложности громадную по тем вре­менам сумму в 944 рубля.

           Вновь интерес к здешнему месторождению возник во второй половине XVII в., когда в 1664 г. Леонтий Петрович Марселис при­вез в Москву с Цильмы пуд медной руды. По его словам, нашли ее “на пустом месте, от жилья три дня ходу”. Это указание могло сви­детельствовать о том, что искать медную руду необходимо было не там, где ранее велись ее поиски, а в других точках. В 1668 г., ис­полняя царский указ, пустозерский воевода прислал в Москву об­разцы руды с разных мест. Судя по всему, результаты оказались удачными, и в 1675 г. сыну Марселиса вместе с компаньонами уда­лось получить право на разработку медных и серебряных руд на Пижме, Цильме и в других местах. В следующем году сюда напра­вились рудознатцы. Но, как и прежде, это предприятие оказалось неудачным. В позднейшей челобитной один из компаньонов Марселиса писал, что “в доискивании де тех руд и в вывозе к делу мастеров... издержал до 23 тысяч рублей своих денег и займучи”. Параллельно с поисками медной руды отысканы были залежи каменного угля (в документах того времени он именуется черным аспидным камнем), гончарной и кирпичной глины.

           [333] В начале XVIII в. на Цильму обратил внимание Петр I. По его указу Приказ рудокопных дел начал разработки в двух местах на Цильме. Было добыто некоторое количество меди, но казенных средств было израсходовано 802 рубля, что делало разработки нерентабельными.

           XIX в. также ознаменовался всплеском внимания к рудным залежам на Цильме. При императоре Николае I посланные на Печору сенаторы Мертенс и Корнилов докладывали, что “там есть каменный уголь, нефть и серные источники”. Примерно в это же время разведки на Цильме организовал купец Рязанцев: в 1839 и 1841 гг. его поверенный присылал ему много ящиков с прекрасными образцами руды. Экспедиция 1867 г., уже в царст­вование Александра II, нашла здесь руду с содержанием 33% чи­стой меди. Отправлялись на поиски серебра экспедиции при Але­ксандре III и Николае II.

           Новый поворот в геологическом изучении здешних мест был сделан работами A.A. Чернова, который в 1917-1918 гг. произво­дил специальные разведки на медную руду. При этом он, кроме подтверждения факта наличия меди и серебра в области реки Ру­дянки, установил присутствие здесь золота. В 1926 г. он писал: “Золото обнаружено во всех пробах и дальнейшие поиски край­не желательны”. Дальнейшие исследования полностью подтвер­дили взгляд A.A. Чернова о золотоносности бассейна Рудянки и дали основание считать Тиман в целом золотоносным районом. Вследствие этого в районе Среднего Тимана в течение пяти поле­вых сезонов, в 1932-1936 гг., а также в 1940 г. A.A. Малаховым производилась геологическая съемка, одновременно сопровож­давшаяся поисково-разведочными работами. Ему удалось обна­ружить коренное золото в верхнем течении Цильмы, у устья ре­ки Шумихи и в верховьях реки Мезени. Мощность кварцевых жил в этих местах, содержащих серебро и золото, варьирует от нескольких сантиметров до 2-3 метров. В кварцевых жилах, кро­ме золота и серебра, химическими анализами было установлено наличие свинца, цинка, олова, молибдена, ванадия, кобальта и мышьяка.

           Проводились геологические разведки и в самый разгар Вели­кой Отечественной войны. Эти поиски вновь напомнили о том, что Цильма еще 500 лет тому назад стала местом зарождения горного дела в России, а здешние рудники являются первым в ис­тории страны разработанным рудным месторождением и цен­ным историческим памятником.

           Во многом неудача первых попыток освоения природных бо­гатств Печоры была связана с тем, что здесь еще не было посто[334]янного русского населения. Положение изменилось лишь после похода 1499 г., в результате которого была присоединена Югра, а на Печоре “городок заруби для людей князя великого”, полу­чивший название Пустозерска. Еще через три года сюда был на­правлен наместником из Выми один из местных князьков - Фе­дор Вымский: “Лета 7010 (1502. - Авт.) повеле князь великий Иван вымскому Феодору правити на Пусте-озере волостью Пе­чорою, а на Выме не быти ему, потому место Вымское не пору­бежное”.

           Потребовалось, однако, еще два десятилетия, чтобы берега нижней Печоры были окончательно заселены. Под 1544 г. Выче­годско-Вымская летопись сообщает: “Лета 7052 пожаловал князь великий Иван новугородца Ластку... печорскими тонями и речками да слободкою на устье на Цильме, а копити тое слобод­ку на князя великого безпенно и безпошлинно, а оброку рубле­вую за тони и бечевники привозити на Москву вместе с вычегжа­ны и вымичи”. Судя по всему, размер этого оброка шел “из ста­рины”, когда в конце XIV в. здесь промышляли сокольники вели­кого князя Дмитрия Донского. В одной из двух сохранившихся жалованных грамот Ивашке Ластке читаем: “а оброк ему плати­ти в государеву казну на год по кречету или по соколу, а не будет кречета или сокола, ино за кречета или за сокола оброку рубль”.

           Как указывал в свое время академик С.Б. Веселовский, слово “слобода” означает не что иное, как испорченное слово “свобо­да”. Заселяя подвластную им территорию, московские государи широко использовали методы привлечения на новые места жите­лей, предоставляя им различные льготы и освобождая на первых порах от части налогов. Мы не знаем, на какой срок были осво­бождены от уплаты податей первые обитатели Усть-Цильмы. Однако, по косвенным данным, можно полагать, что он состав­лял 20 лет. Судить об этом можно по известию Вычегодско-Вым­ской летописи под 1564 г. о присылке на Печору писцов: “Они же писцы волостку Пусто-озеро в оброки верстали и самоядьские луки писали”. К 1574/75 г. относится ее же сообщение о проведе­нии писцового описания на Печоре: “Лета 7083 писцы князя ве­ликого Василий Агалин, Степан Федоров писали Пустозерскую волостку и отписали от Вымского присуду слободки Усть Цилем­скую и Ижемскую, а велено быти тем слободкам за присуду за Пустозерские”[11].

           Однако на практике первым поселенцам пришлось платить в государеву казну больше и гораздо раньше. Из грамоты 1555 г. узнаем, что оброк с владений Ивана Ластки составлял уже 6 руб­лей в год. Связано это было с тем, что Усть-Цильма расположи[335]лась на речном пути в Сибирь, который проложили русские зем­лепроходцы - от Северной Двины, Пинегою в Кулой, Мезень, Пезу, Цильму, Печору, Усу и далее на оленях к Оби. По свиде­тельству английских путешественников, прибывших в середине XVI в. в поисках северо-восточного прохода на Печору, этот путь с Двины на Обь занимал шесть дней пути сушей и столько же во­дой[12]. Все это приводило к росту здешнего населения. В 1564 г. “по Якимову письму Романова” в Усть-Цильме считалось уже 14 дворов.

           В 1575 г. “по Васильеву письму Агалина, да подьячего Степа­на Соболева новоприбыло перед прежним два двора, а людей в них прибыло четыре человека, а при них церковь с трапезою Ни­кола Чудотворец на погосте”. Описание сохранило подробную характеристику местного хозяйства: “А се угодья Усть-Цилем­ские волости жильцов, по реке Печоре рыбные ловли и тони и речки и строения, которые устья падут в реку Печору... и всего четырнадцать тонь да шесть речек, а ловят на всех на тех тонях красную рыбу семгу, а в речках ловят белую, да бобры бьют всею Усть-Цилемскою волостью... Да в той же Цилемской сло­бодке хлебные пашенки позади дворов их, в капустных огоро­дишках их же новой розчисти всей волости пашенки пять четей и оне те пашенки в иной год пашут, а в иной и не пашут, потому что морозом убивает; да их новые розчисти, а на тех розчистях косят они сено”.

           Усть-Цилемская слободка хорошо известна и по актовым ис­точникам начала XVII в. Так, в 1610 г., ее жители получили жа­лованную подтвердительную грамоту, освобождавшую их от да­чи кормов для судов с гребцами, едущими в Сибирь[13]. Впервые же эту льготу устьцилёмы получили в 1598 г. при царе Борисе Го­дунове. Однако запрещение пути в сибирскую Мангазею в 20-х годах XVII в. для предотвращения проникновения туда иностран­цев приводит к прекращению оживленного движения товаров по Печоре.

           Край начинает постепенно замыкаться в себе, сохраняя при­вычный патриархальный уклад жизни, свойственный XVII в. Не­удивительно, что когда в середине этого столетия в России про­исходит церковная реформа патриарха Никона, жители Печор­ского края предпочли сохранить прежнюю чистоту православия.

           Свою роль сыграло и то, что в четырехстах километрах от Усть-Цильмы - сравнительно недалеко по северным меркам - располагался Пустозерск (ныне Нарьян-Мар) - место ссылки и казни протопопа Аввакума и его “соузников”, ставший одним из центров старообрядческого движения. По вновь обнаруженным [336] в архивах документам выясняется, что даже через много лет пос­ле казни Аввакума в 1682 г. влияние его идей на местных жите­лей не ослабевало. Часто в эти места, где еще в конце XVII - на­чале XVIII в. сохранялась живая память о протопопе Аввакуме, ездили сторонники старой веры для поклонения останкам пер­вых старообрядческих мучеников. Именно в этот период проис­ходит массовое переселение русских староверов на окраины Рос­сии и в бассейн нижней Печоры становится пристанищем “ос- тальцев древлего благочестия”.

           В начале XVIII в. на реке Пижме, впадающей в Печору близ Усть-Цильмы, выходцем из Выголексинского общежительства - мезенцем Парфеном Клокотовым и соловецким старцем Феофа­ном был образован Великопоженский скит, который с неболь­шими перерывами просуществовал до 1854 г., а немногим позд­нее, в середине XVIII в. формируется Омелинский скит на реке Цильме и, таким образом, в крае оформляется Поморское беспо­повское согласие Даниловского толка[14]. Насельники этих скитов являли собой образец благочестивого жития. Именно в скитах было положено начало просвещения Печорского края: были от­крыты школы - “грамотницы”, мастерские по переписыванию книг.

           Одновременно вокруг скитов образуются деревни, жители которых также исповедовали староверие. Пустынножители вели проповедь среди односельчан и сочетали свои религиозные инте­ресы с хозяйственным освоением края: занимались расчисткой лугов для сенокосных угодий, выпаса скота, посевных площадей. Уже к концу XVIII в. этот край становится крупным религиоз­ным и экономическим центром Печоры, поддерживавшим духов­ные связи с Выгорецкими общежительствами и торговые связи с Чердынью, Усть-Сысольском, Пинегой, Архангельском.

           С приходом русских староверов на нижнюю Печору и заселе­нием притоков Печоры - Пижмы, Цильмы, Нерицы начинается известное обособление населения от иноэтничного окружения, придерживавшегося церковного православия. Со временем фор­мируется общность конфессионального типа с самоназванием “староверы”. Бережно сохраняя обычаи, слово и дух древнерус­ской книжности и отеческой веры, они сформировали регион Усть-Цильмы как своеобразный культурный феномен на край­нем северо-востоке Европы. Окружающее русское и иноэтнич­ное население стало называть староверов “устьцилёма” - по то­пониму самого древнего и крупного их поселения, ставшему со временем вторым групповым экзонимом, под которым общность вошла в научную литературу.

           [337] Старая вера определила особенности и своеобразие развития Усть-Цильмы, главную роль в котором играет веками сложив­шийся нравственный, психологический и хозяйственный тип че­ловека, выросшего сызмальства на берегах Печоры, воспитанно­го в строгих правилах старой веры и древнерусских традициях. Несмотря на запреты и угрозы расправ, устьцилёмы свято сохра­няли древлецерковные традиции. Даже в сложные годы совет­ской власти в Усть-Цилемском районе никогда не прерывались богослужения, крещения, исповедания, поминовения. Службы проходили в домах, тайно. И лишь только в последние годы поя­вилась возможность открыто исповедовать свою веру. Ныне в Усть-Цилемском районе зарегистрирована староверческая об­щина, действуют три молитвенных дома, по древнему обычаю совершаются крещение и исповедание, погребение и поминове­ние. Вместе с тем, по традиции, молитвословия совершаются и в частных домах.

           В эпоху реформ Петра I Усть-Цильма вошла в Архангель­скую губернию, в составе которой находилась до 1929 г. К 1800 г. в селе числилось 120 домов, 417 жителей и две деревянные церк­ви. К 1853 г. здесь уже было 160 дворов, в которых проживали 490 человек, а к 1897 г. население увеличилось до 2114 человек, занимавшихся привычным крестьянским трудом. Староверы все­гда были успешными и умелыми хозяйственниками, стремивши­мися к экономической самостоятельности. Наработанные века­ми навыки ведения хозяйства позволяли устьцилёмам, полагав­шимся исключительно на собственные силы, выживать в экстре­мальных условиях Крайнего Севера.

           А они были действительно сложными - Усть-Цильма распо­ложена в приполярной зоне, являющейся рубежной для обработ­ки земли под пахотные культуры. Переселенцы, прибывшие в се­редине XVI в. в этот северный край, оказались в сложной ситуа­ции: необходимо было адаптироваться к суровому климату здеш­них мест. Если на первом этапе их основными занятиями являлись охота и рыболовство, позднее они осваивают животно­водство и земледелие.

           Содержание скота было стойловым - 8-9 месяцев, лишь в ко­роткое лето он находился на вольном выпасе без пастухов. Про­должительные зимы требовали большого запаса сена - в среднем не менее трех тонн (или девять возов) на одну корову. Его коси­ли на обширных заливных лугах, а в летнюю пору сенокос являл­ся основным занятием устьцилёмов, от которого всецело зависе­ло их дальнейшее благополучие. Зачастую сенокосные угодья располагались вдали от села, и нередко многие хозяева остава[338]лись там вплоть до начала зимы и возвращались обратно уже по­сле ледостава (оставались осеновáть).

           Земледелием приходилось заниматься в силу удаленности края и бездорожья. Главной культурой являлся ячмень, который один мог вызревать на этой земле, да и то не каждый год. “Хле­бу у нас недород часто бывает, а сеем только один ячмень, и то небольшую часть для того, что у нас лето короче теплых стран. До морозу родиться не всегда может, а когда же морозом побьет, тогда весьма плохо бывает, иногда есть не можно. В прошлое 1765 лето морозом побило, так что не оставило во многих домах на один день пропитание”, - читаем в документе XVIII в.[15]

           Из промыслов самым доходным являлось рыболовство. Рыбачили практически круглогодично, артелями в 6-12 чело­век. Красную и белую рыбу либо продавали, либо меняли на хлеб. С сентября по март промышляли охотой. Огромные лесные площади были издавна поделены между промысловиками и переходили по наследству от отца к сыну. Охотились как в окрестностях села, так и вдали, уходя порой на расстояние до 200 км. Многие также занимались извозом, выезжая зимой обозами от 20 до 100 подвод в Архангельск, Пинегу, Мезень.

           Тем не менее, Усть-Цильма, как и остальной Печорский край, оставалась оторванной от внешнего мира. Известного ис­торика С.В. Бахрушина поразил “необычайный консерватизм всего быта печорских крестьян, как русских, так и зырян. [...] Орудия производства тоже древние: соха, борона из сучьев, ко­са-горбуша; мельниц ветряных нет, а водяных мало; перемол производится женщинами с помощью ручных жерновов; в море выезжают на парусных карбасах”. Столь же архаично велась торговля, не утратившая своего менового характера. «Ежегод­но до 1917 г. с открытием навигации чердынские купцы - “чер­даки”, как их зовут на Печоре, плыли по течению Печоры, ос­танавливаясь в более или менее значительных селениях. На Усть-Цильме скапливались целые караваны каюков. Возника­ла импровизированная ярмарка, продолжавшаяся в течение двух-трех недель. Из отдаленных деревень сюда съезжались на лодках жители за покупками. На берегу вырастали балаганы, торговали и на самих каюках. Шла гульба и веселье. Сделки производились обычно в кредит, туземцы расплачивались буду­щей добычей на промыслах. Таким образом, все население ока­зывалось в кабале у “чердаков”. Для более отдаленных углов, куда сами “чердаки” не проникали, они давали в кредит мест­ным “богачам”, которые со своей стороны платили своими про­мыслами»[16].

           [339] Экономическому развитию края препятствовало бездорожье. На огромную территорию Печорского уезда размером в 250 тыс. кв. верст приходилось всего лишь 650 верст грунтовых дорог. В определенной мере транспортную проблему решало судоходство по Печоре: во второй половине XIX в. на ней появились паровые суда и было организовано регулярное морское сообщение устья реки с Архангельском.

           Одновременно начинают разрабатываться различные проек­ты по улучшению транспортной системы Печорского края. К на­чалу XX в. здесь, помимо известных с конца XV в. залежей сере­бряной и медной руды по р. Цильме, были обнаружены неболь­шие залежи свинцового блеска по р. Суле и Цильме. На р. Ухте, Мылве, Песочной нашли месторождения нефти. В горах Пайхой было найдено много яшмы, а хребет Адак изобиловал минераль­ными водами. Но главным богатством края являлся лес. Однако разработку всех этих ресурсов тормозило отсутствие сколько-ни- будь налаженной транспортной системы. По оценке современни­ка, именно по “транспортным причинам” не находили своей реа­лизации многочисленные экономические проекты в Печорском крае[17].

           Перед первой мировой войной возникают различные проек­ты решения транспортной проблемы - устройство грунтового пути через Урал для соединения р. Усы с Обдорском (план Д.Д. Иевлева), канала из 16 шлюзов между Печорой и Обью (ав­тор - инженер путей сообщения М.Д. Мочульский), исследования инженера Министерства путей сообщений Н.В. Попова по изуче­нию водных путей с р. Ухты на Каму и Северную Двину, еще один проект соединения Печоры и Оби, который разрабатывал­ся Л.В. Корвин-Пиотровским.

           Также готовились проекты прокладки железных дорог, за­трагивавших территорию Печорского края и предполагавших не только освоение богатств, но и его заселение (перед револю­цией Печорский край был самым малозаселенным регионом Европейской России - 0,2 человека на кв. версту). Одним из них стал проект Н.В. Мешкова по строительству железной дороги Уфа - Пермь - р. Печора. Первоначально планировалось дове­сти линию до Усть-Цильмы, но в августе 1917 г. было принято решение о ее продлении до Чешской губы с выходом к Ледови­тому океану. Даже после Октябрьской революции у сторонни­ков этого проекта оставались надежды - он получил поддержку новой власти и пропагандировался в советской печати вплоть до 1919 г. Однако из-за последующих событий все эти планы ушли в небытие.

           [340] XX столетие стало временем “открытия” Печорского края для остальной России. Мы не ошибемся, если скажем, что в этом веке его “открывали”, по крайней мере, трижды.

           Первое из них связано с именем студента Петербургского университета Андрея Владимировича Журавского (1882-1914). Появившись впервые здесь в 1902 г., он вместе со своими сотруд­никами на протяжении немногим более десяти лет организовал почти 30 экспедиций по изучению географии, геологии, фауны и флоры практически неизведанного до него края. С его именем связано создание в Усть-Цильме первого научного учреждения на Крайнем Севере - зоологической станции. В 1906 г. она была переименована в Печорскую естественно-историческую станцию Академии наук, которая в свою очередь в 1911 г. преобразуется в Печорскую сельскохозяйственную станцию Академии наук. Кроме этого, в 1909 г. А.В. Журавский открывает еще три “по­лярные” станции в селах Ижма, Усть-Ухта и Усть-Кожва[18].

           До середины 1950-х годов станция являлась форпостом сель­скохозяйственной науки на Европейском Севере. Велики заслуги ее исследователей в луговодстве, совершенствовании породных и продуктивных качеств крупного рогатого скота, овец, лошадей. Сотрудники опытной станции достигли больших успехов, о чем свидетельствует занесение станции в Книгу Почета Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. В 1953-1955 гг., три года подряд она становилась участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, где с успехом представляла результаты своих достиже­ний. Но пережив три войны, в 1956 г. станция была закрыта.

           Провозглашенный в СССР курс на революционные преобра­зования в экономике и, в первую очередь, ликвидация частной собственности на землю нанесли непоправимый удар по кресть­янскому строю, привели к разобщению родов, утрате навыков хозяйствования, трудолюбия в целом. Тем не менее, благодаря своей отдаленности многие новые “веяния” доходили в Усть- Цильму с опозданием, и она еще долго продолжала жить своей привычной размеренной жизнью.

           Именно это обстоятельство способствовало сохранению и развитию богатого духовного наследия жителей Усть-Цилемско­го края. Важнейшим открытием на Печоре в первой половине XX в. стало обнаружение здесь двух богатейших древнерусских традиций - эпической и книжной, восходящей к крупнейшему центру беспоповского толка - Поморскому согласию. Первоот­крывателем былинной поэзии и сказочной традиции на Печоре является Н.Е. Ончуков. По итогам его поездок издаются труды, в которые включены былины, сказки, духовные стихи и другие [341] устные жанры; немало в его работах и сведений историко-этно­графического порядка[19]. В 1920-х годах работу по сбору уст­ного народного творчества проводили фольклористы Москвы и Ленинграда: А.М. Астахова, И.В. Карнаухова, Н.П. Колпако­ва[20]. Развитость устной традиции подтвердилась записями 1930-1960-х годов[21]. О несомненной культурной важности и зна­чимости устьцилёмского ареала свидетельствует издание в 2001 г. двух томов “Былины Печоры”, открывших фундамен­тальное собрание трудов “Свод русского фольклора”[22]. За годы собирательской деятельности фольклористами от крестьян, проживавших в различных селениях Усть-Цилемского района, было записано более 200 былин, составивших сокровищницу северно-русского поэтического наследия. Сегодня еще жива память крестьян о сказителях старин, обладавших красивыми сильными голосами, своеобразной манерой исполнения. К сожа­лению, традиция исполнения старин была прервана, но усилиями московских фольклористов и этномузыковедов, записавших на грампластинку старины от лучших исполнителей и старожилов района, лично знавших краснопевов и неоднократно слушавших их пение, стало возможным возрождение былинного пения на Печоре. Участники творческого фольклорно-этнографического коллектива, созданного при музее A.B. Журавского, разучивают и, что важно, уже поют старины.

           Традиционная устная культура Усть-Цилемского края много­гранна - это и устные рассказы, причитания, заговорная и обря­довая поэзия и многое другое. Богата Усть-Цильма и на песенное наследие. Исследователи выделяют здесь развитость таких пе­сенных жанров как: горочный, посидочный, игрищный и др. По итогам собирательской деятельности фольклорных экспедиций были изданы сборники, в которые вошло до 140 сюжетов обря­довой поэзии и внеобрядовых лирических, исторических, рекрут­ских и игровых песен, записанных в Усть-Цилемском районе[23]. По воспоминаниям старожилов района, еще в недалеком про­шлом старики владели репертуаром, состав которого позволял в периоды недельных гуляний (Рождество, Масленица) не повто­ряться в песнях. И сегодня в Усть-Цильме живут знатоки тради­ционного пения - это преимущественно люди старше 60 лет, в ре­пертуаре которых не менее 100 песен.

           Открытие устьцилёмов как носителей богатейшей старооб­рядческой книжности принадлежит выдающемуся археографу Владимиру Ивановичу Малышеву, посвятившему более 30 лет своей научной деятельности разысканию и изучению печорского книжного собрания[24]. Исследуя биографию и труды одного из [342] наиболее ярких представителей старообрядчества - протопопа Аввакума, он решился в 30-е годы XX в. посетить Пустозерск, место его мученической кончины. Если вспомнить о тех гонени­ях на веру, которые тогда происходили, поступок молодого чело­века можно назвать героическим. Путь к месту назначения ле­жал через Усть-Цильму. Попав на Печору, В.И. Малышев был поражен увиденным - несмотря на то, что с момента гибели Ав­вакума прошло 250 лет, здесь о нем говорили как о современни­ке. Наглядным подтверждением этого явились книги. Написан­ные еще в XVII в., по горячим следам церковного раскола, они бережно сохранялись и обсуждались своими читателями. Сочи­нения Аввакума нравственно-эстетического характера перепи­сывались печорскими авторами, которые формировали сборни­ки назидательной направленности, поддерживавшие дух читате­лей-староверов. С этого времени Владимир Иванович буквально “заболел” Печорским краем.

           Он организует ряд экспедиций на Печору, в ходе которых со­бирает рукописные книги. Его трудами был открыт удивитель­ный мир печорской книжности, в котором сохранились произве­дения древнерусской литературы. Оказалось, что устьцилёмами было переписано множество повестей, сказаний, поучений, дру­гих образцов церковно-исторической литературы, апокрифов и переводных произведений. Среди памятников - исторические, литературные и бытовые произведения, выписки из древнерус­ских сборников (Пролог, Пчела и др.), духовные и покаянные стихи, сочинения о патриархе Никоне со знаменитым “Ответом православных” дьякона Федора (Поморское согласие), сочине­ния протопопа Аввакума и выговских писателей, поморские ру­кописи знаменного распева и местные крюковые рукописи, лите­ратурные повести и многое другое[25]. До этого некоторые из них были известны исследователям лишь в одном-двух списках, дру­гие стали настоящим открытием.

           Многие из книг являются уникальными произведениями искусства, в работе над которыми принимали участие свои та­лантливые переписчики, редакторы, переплетчики, художники, наиболее замечательным из которых был переписчик и состави­тель книг И.С. Мяндин. В XIX в. усть-цилемскими писцами был выработан особый почерк, так называемый “печорский полуус­тав”, образцом для которого послужил поморский полуустав, созданный в XVIII в. выговскими переписчиками. Рукописная традиция Печоры донесла до нас также интересные материалы по истории края - местные синодики, письма крестьян, деловые документы. Собранные В.И. Малышевым и его учениками книги [343] и рукописи составили самостоятельное собрание в Институте русской литературы (Пушкинском Доме), насчитывающее к на­стоящему времени 787 памятников, большинство которых проис­ходит из Усть-Цильмы и Пижмы. Разобрано пока 268 рукописей, которые свидетельствуют о чрезвычайном разнообразии религи­озных вкусов в местной среде.

           Сегодня благодаря трудам В.И. Малышева мы можем с дос­товерностью говорить о высоком уровне грамотности усть-ци­лемских крестьян, о круге чтения, роли книжности и письменно­сти в их религиозном сознании и быту.

           Очень часто приходится слышать от жителей района о раз­граблении Усть-Цильмы. Вряд ли такое утверждение можно на­звать справедливым. Все мы прекрасно помним недавние совет­ские времена, когда под запретом находилось “слово Божие” и все, что связано с богопочитанием. Сегодня еще живы свидетели собы­тий 1930-1940-х годов, когда закрывали церкви, а древлеписьмен­ные иконы разрубали и вместе с книгами сжигали на глазах веру­ющих. Такой беспредел творился не одно десятилетие. Кто сегод­ня может посчитать: сколько было бездумно погублено святооте­ческих книг, икон, составляющих мировую сокровищницу истории и культуры? Дарители книг решались на их жертвование осознан­но, поскольку не видели в своих детях, ставших на путь атеистиче­ских заблуждений, верных служителей и продолжателей дел Хри­стовых. К тому же потомки были уже не столь грамотными, как их отцы и деды, и многие не могли разобрать старинную скоро­пись и полуустав. Поэтому крестьяне и отдавали ученым, завое­вавшим их доверие, наследие предков. Отдавали в надежде, что в стенах научных библиотек книги бережно сохранятся и послужат будущим поколениям любителей “древлеписьменного” слова[26].

           С конца 1970-х годов археографическими исследованиями на Печоре занялись сыктывкарские ученые под руководством Т.Ф. Волковой. В результате их археографических экспедиций им удалось сформировать в Научной библиотеке Сыктывкарско­го государственного университета два усть-цилемских собрания - рукописных и старопечатных книг, которые в настоящий момент насчитывают 267 рукописей и 109 кириллических книг[27]. В 2001 г. был записан первый электронный диск “Электронная коллекция рукописных материалов Усть-Цилемского собрания Научной библиотеки Сыктывкарского государственного универ­ситета”, где представлены фрагменты 209 рукописей, их научное описание, 6 указателей, более 40 фотографий.

           На рубеже ХIХ-ХХ вв. исследователи обратили внимание и на своеобразный печорский говор. Первые краткие сведения о [344] нем появились в диалектологической литературе в начале XX в.: сжатые заметки А.И. Соболевского о некоторых фонетических и морфологических особенностях русского говора Печорского края, составленные на основе сведений Ф.М. Истомина, прово­дившего исследования в Усть-Цилемской волости[28]; статья В.И. Чернышева о своеобразии языка печорских былин, предва­ряющая одно из изданий Н.Е. Ончукова[29]. С тех пор минуло сто­летие, и в 2003 и 2005 гг. усилиями санкт-петербургских и сык­тывкарских филологов увидели свет два тома “Словаря русских говоров Низовой Печоры”[30], в котором нашла отражение уни­кальность устьцилёмского говора, наполненного архаикой, заим­ствованиями из языков соседних народов (коми, ненцы), часть из которых обрела иное звучание и значение. Своеобразие говора выражено и в самоназвании “устьцилёма”, ставшем неким “этно­культурным маркером”, которым иронично выражается внена­циональное положение группы из общерусского массива, как не­которого особого “народца”: “ни коми, ни русский, а устьцилём”, “устьцилимчане, что англичане - только нарецие другое” - в по­следнем выражении особо акцентируется произношение через “ц”, так называемое “цоканье”. К сожалению, в настоящее время многие диалекты канули в лету, тем не менее, сегодня еще мож­но услышать в селениях Усть-Цильмы необычные речения и вос­хититься красотой и напевностью их произношения.

           На рубеже ХХ-ХХI вв. происходит новое открытие Усть- Цильмы, на этот раз с позиции этнографической науки. Это бы­ло связано с тем, что в конце 1980-х годов было полностью сня­то “табу” на изучение староверия в СССР[31]. Оказалось, что усть- цилёмские староверы сохранили не только свою веру, но и тра­диционный уклад жизни, определявший и поддерживавший соци­альный порядок сельской общины. Во многом он берет начало от обычаев Древней Руси.

           Отрадно отметить, что в настоящее время в Усть-Цильме полностью сохранен сарафанный комплекс женской одежды (праздничный, молитвенный, повседневный, рабочий)[32]. Но са­мым интересным явлением в жизни устьцилёмов является “Горка” - один из самобытных обрядовых праздников, сохра­нившийся на всем Русском Севере только в Усть-Цилемском районе. Уникальность “Горки” издавна привлекает внимание исследователей, журналистов, фотографов, художников и дос­таточно полно представлена как в научных исследованиях, так и популярных изданиях. Горочные хороводы и красота народ­ного костюма воспеты на полотнах художников Р.Н. Ермоли­на, П.Э. Бенделя и др.

           [345] Горка - это массовое гуляние сельских жителей, проводивше­еся на улице на открытых местах, в процессе которого участники исполняли песни, водили хороводы. В конце XIX - начале XX в. “Горку” устраивали на Николин день (22 мая нового стиля), Тро­ицу и Иванов день (7 июля нового стиля).

           В прошлом до трех раз в день собирались участники водить хороводы, всякий раз меняя наряды. Каждой “Горке” соответст­вовали определенные песни. Первую водили молодые девушки, которые и вовлекали подростков в молодежный круг. Исполнив несколько песен горочники расходились, собираясь вновь на дневной “Горке”, где участвовали не только девушки-невесты, но и “молодухи” - замужние женщины первого года семейной жиз­ни. Вечерняя часть праздника собирала все возраста: детей от шести лет до стариков. Это была главная “Горка”, где проигры­вались все семь обязательных фигур: “столбы”, “вожжа”, “пле­тень”, “круг”, “сторона на сторону”, “четыре стороны”, “кад­риль”. Посредством плавных перестроений участники в танце пе­редают гармонию человека с природой: “круг” - единство; “сто­рона на сторону” - линия горизонта, где соединяются небо и зем­ля; “плетень” - символ движения. Каждой фигуре соответствова­ла определенная песня, в которой выражалась радость жизни, солнцу, добру.

           Сегодняшняя “Горка” претерпела некоторые изменения. Во­дят ее в Иванов и Петров (12 июля нового стиля) дни и только ве­чером. Не все фигуры проигрываются ее участниками. Для устьцилёмов “Горка” - это и дань традиции и старой моде, поскольку в этот день женщины облачаются в заветные наряды, сражаю­щие своей красотой приехавших на праздник гостей, а также по­вод собраться всем устьцилёмам вместе: и ныне проживающим в Усть-Цильме и выехавшим за ее пределы.

           С “Горкой” тесно связана и так называемая “Петровщина”. В ночь с 11 на 12 июля местные жители отправляются на проти­воположный берег Печоры (часть населения собирается на бере­гу около жилых построек), жгут костры, варят ритуальную кашу, получившую название “петровщина”. Собираются целыми семьями: веселятся, поют песни. В прошлом молодежь верхом на лошадях совершала объезды “семейных кострищ” (“ездили по огнищам”).

           Приуроченные к датам церковного календаря, эти праздники являются отзвуком древних “братчин” - общесельских, посад­ских, слободских пиров и праздников. Хотя сведения о них встре­чаются в летописях начиная с XII в. (в них упоминаются “Нико- лыцина”, “Петровщина”), своими корнями они восходят еще к [346] языческим хороводам, проводившимся в честь Ярилы - божества плодородия. Поклонение божеству проходило на возвышенно­стях, называемых Ярилиными горками. Однако “Горка” - это не только возвышенность на земле. Наряду с топографическим ас­пектом, это название имело и другие значения, символизировав­шие вершину трудового года, пик веселья, пору вхождения под­ростков в молодежный круг. Петров день является завершением летних разгульных праздников и сразу после него начинаются се­нокосные работы.

           Сохранились в Усть-Цильме и традиционные зимние празд­ники. Среди них рождественские ритуалы: колядование, ряже­ние. По-прежнему с размахом празднуется и масленичная неделя. В этот период совершаются обходы домов с угощением, устраи­ваются “питухи”.

           Дух русской старины естественно сливается с ритмом совре­менной жизни Усть-Цильмы. Приятно осознавать, что в стреми­тельно изменяющееся время она остается заповедным уникаль­ным уголком России, где представлена древнерусская духов­ность, выраженная в образе жизни, обрядах, красоте народного костюма, своеобразии певческого искусства, народных промыс­лах и многом другом.

 

           [346-348] СНОСКИ оригинального текста