Труды Института российской истории. Выпуск 7 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2008. 428 с. 27 п.л. 27,2 уч.-изд.л.

«Военизация» первой пятилетки: (советская военная промышленность в 1927-1932 гг.)

Автор
Соколов Андрей Константинович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Соколов А.К. «Военизация» первой пятилетки: (советская военная промышленность в 1927-1932 гг.) // Труды Института российской истории. Вып. 7 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2008. С. 122-200.

Текст статьи

 

 

[122]

А.К. Соколов

“ВОЕНИЗАЦИЯ” ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ

(советская военная промышленность в 1927-1932 гг.)[*]

 

           В работе рассматривается период развития военной промыш­ленности, в основном включающий годы первой пятилетки, точнее 1927-1932 гг., которые были важным временем в становлении и развитии советского оборонно-промышленного комплекса, что от­части нашло отражение в литературе, где, как правило, эти годы рассматривались в более широком историческом контексте[1]. При этом следует отметить довольно резкие различия во взглядах. Если советские авторы считали этот период важным шагом в обеспече­нии обороноспособности страны, то западная и современная отече­ственная литература делают упор на агрессивной составляющей военного строительства в СССР в годы, предшествующие Второй мировой войне. В книге Н.С. Симонова был сделан упор на финан­сово-экономическую сторону военного строительства. Касаясь первой пятилетки, автор находит в нем много элементов военного коммунизма, в то время как шведский ученый Л. Самуэльсон счи­тает, что в эти годы речь шла не об экономике военного коммуниз­ма, а о попытках перейти к западной модели экономической моби­лизации на случай войны. Самуэльсон склонен рассматривать про­блемы создания “красного колосса”, как он назвал советский воен­но-промышленный комплекс, преимущественно через призму вза­имоотношений Сталина и Тухачевского, впадая тем самым в пре­увеличение субъективного фактора и недооценку логики развития советской экономики в период ее перехода к директивному плани­рованию, и военно-промышленного сектора в частности, а о том, что происходило с самим военным производством, говорится не­много. Автор фактически опускает сюжет о “вредительстве” в во[123]енной промышленности как не имеющий, по его мнению, прямого отношения к теме. В представляемой работе приводится материал, который показывает, что на самом деле в рассматриваемые годы проблема старых специалистов, их преследования и скорого затем “прощения” непосредственно связана как с общими экономически­ми трудностями того времени, так и сложностями мобилизационно­го планирования, переход к которому приходится на конец 1920-х годов. Самуэльсон лишь неопределенно указывает на тыся­чи арестованных военных специалистов, что является сильным преувеличением; Действительно, нанесенный им удар был очень чувствительным, но все равно их число не было столь значитель­ным. Новые материалы показывают, как происходили аресты, по­чему едва ли не сразу в ОГЛУ началось создание закрытых Остех- бюро, находившихся на особом положении, как старые специали­сты, хотя и менее активно, чем прежде, привлекались к работе НИИ, КБ, приемке военной продукции. Петербургский историк О.Н. Кен заявляет, что в отличие от Симонова и Самуэльсона, со­средоточивших свое внимание на экономике, он связывает мобили­зационное планирование конца 1920 - первой половины 1930-х годов с политическими решениями. Тем самым он впадает в другую край­ность - чрезмерно политизированную версию, в какой-то мере присущую и Самуэльсону. Оба автора склонны преувеличивать аг­рессивную направленность советских военных приготовлений, опи­раясь на книги и статьи отдельных военных штабных теоретиков. В отличие от этих авторов, в данной работе первоочередное внима­ние уделяется реальному состоянию военного производства в стра­не и сюжетам, которые дают представление о том, как сами руко­водители страны расценивали его состояние в свете возможного нападения на СССР. Конечно, обойти сюжет, связанный с мобили­зационным планированием, невозможно, так как оно влияло на ха­рактер и направления военного производства, но в данной работе он не является главным. Автор пытается доказать, что годы пер­вой пятилетки явились важным, если не определяющим этапом в формировании советского ВПК.

          

           ОБЩЕЕ ВНУТРЕННЕЕ И ВНЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ СССР В 1927-1932 гг.

          Наверное, прежде всего следует сказать об общей ситуации, складывающейся в стране и мире, т.е. о том историческом кон­тексте, на фоне которого развивалась военная промышленность. Это было время решительного перехода к планово-директивной экономике, сторонниками которой, как явствует из ранее изучен[124]ных документов, выступали военные, а по времени (1927-1932 гг.) совпадают с разработкой, принятием и осуществлением первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР. План, по мысли руководства, должен был стать важным шагом в по­строении социализма в стране. Еще в 1925 г. был провозглашен курс на социалистическую индустриализацию. На XV съезде ВКП(б) в ноябре 1927 г. были приняты директивы по пятилетне­му плану, которые закладывали высокие темпы индустриализа­ции, хотя в них и указывалось на необходимость сохранения рав­новесия между промышленностью и сельским хозяйством, пра­вильных пропорций между потреблением и накоплением, созда­ния резервов, возможностей освоения природных и привлечения трудовых ресурсов. Пятилетний план разрабатывался в двух ва­риантах: минимальном (отправном) и оптимальном. Оба вариан­та были рассчитаны на то, чтобы сделать существенный рывок в модернизации страны и преодолении ее отсталости. Таким обра­зом, в центр преобразований возводился принцип планомерно­сти и решающей роли государства в противовес “стихийной ка­питалистической индустриализации”. Поэтому советскую эконо­мику, созданную в этот период, иногда называют планово-дирек­тивной (планово-распределительной, административной, ко­мандной и т.д.).

           Пятилетним планом предусматривалось максимальное сосре­доточение усилий на развитии тяжелой индустрии, производя­щей средства производства (группы “А”), с целью технической реконструкции народного хозяйства. После этого допускался переход к более сбалансированному и пропорциональному разви­тию экономики, “подтягивание” отраслей, производящих потре­бительские товары (группы “Б”). План строился также с учетом сознательно планируемого достижения технико-экономической независимости страны, находящейся во враждебном окружении, за счет внутренних источников накопления, так как СССР не мог рассчитывать на иностранные кредиты. Но, провозглашая опору на собственные силы, обойтись, тем не менее, без систематиче­ских закупок техники за границей, без привлечения опыта и зна­ний иностранных специалистов было невозможно. На это были нужны дополнительные средства, которые предполагалось из­влечь путем нажима на деревню, наращивания экспорта сырья и сельскохозяйственных продуктов. В программе реконструкции народного хозяйства предусматривались изменения техники и способов производства в направлении развития энергетических мощностей и тяжелой промышленности, расширение массового производства, перенесение в экономику страны передовой аме[125]риканской и европейской технологии, рационализация, научная организация труда (НОТ), перемещение производства к источни­кам сырья и энергии, специализация районов в соответствии с их природными и социальными особенностями.

           Большое место в планировании занимал вопрос о рациональ­ном размещении производительных сил и ресурсов страны, кото­рые были распределены крайне неравномерно. Основная масса населения была сосредоточена преимущественно в европейской части СССР. В старых промышленных районах находились глав­ные кадры квалифицированных рабочих, ИТР. В Москве и Ле­нинграде было сконцентрировано большинство учебных заведе­ний, готовивших специалистов, и научно-исследовательских цен­тров. В то же время в восточных малонаселенных, труднодоступ­ных и суровых по природно-климатическим условиям районах была сосредоточена большая часть природных ресурсов. Уско­ренная индустриализация должна была изменить контуры произ­водства и производственных связей, создать новые отраслевые комплексы в восточных районах страны, которые находились бы вне угрожаемой в случае войны территории.

           Составными частями строительства социализма были не только индустриализация, но также кооперирование деревни и культурная революция: все рассматривалось в неразрывном единстве. Так, проведение коллективизации в сельском хозяйст­ве было подчинено задачам индустриального обновления стра­ны. Предполагалось снабдить деревню техникой, растущую про­мышленность сырьем, городское население хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами, получить источники накоп­лений путем экспорта зерна, обеспечить поднимающиеся строй­ки, города, заводы рабочей силой путем высвобождения ее из­лишков среди деревенского населения. Кроме того, политика сплошной коллективизации деревни, проводимая с конца 1929 г., увязывалась с оборонными задачами. Подчиненными индустриа­лизации выглядели и задачи культурной революции, где акцент был перенесен на подготовку кадров (квалифицированных рабо­чих, ИТР), развитие научно-технической мысли, создание иссле­довательских центров и учреждений, в том числе связанных с во­енной промышленностью.

           Если раньше советские авторы основное внимание обращали на достижения и успехи социализма в этот период, обусловлен­ные превращением страны из аграрной в индустриальную, лишь мельком упоминая о громадном напряжении сил, то теперь, при обращении к новым документам, мы получаем возможность су­дить и о той “цене”, которая была за это уплачена, какие неимо[126]верные усилия были положены “на алтарь социалистической индустриализации”, создание военно-промышленной базы и обо­ронно-промышленного комплекса (ОПК) или военно-промыш­ленного комплекса (ВПК), что с точки зрения и прозводственно- технической, и военно-политической было одно и то же.

           Часто в литературе высказывается точка зрения, согласно ко­торой задачи обновления страны, провозглашенные руководст­вом, навязывались исключительно сверху (“сталинская револю­ция сверху”), не имели внутренних источников саморазвития и под­держки. Эта точка зрения представляется неверной по двум причи­нам. Одна состоит в том, что большевистское видение социализма, которое предусматривало решительную ликвидацию отсталости страны, находилось в русле идей и тенденций двадцатого столетия и в этом смысле находило поддержку в обществе. Вторая конста­тирует тот факт, что преобразования, о которых идет речь, в об­щем и целом соответствовали национально-государственным ин­тересам страны, что также было немаловажным фактором их со­циальной поддержки и до сих пор составляет предмет особой гор­дости приверженцев советского строя, закрывающих глаза на многие эксцессы того времени или оправдывающих их. Поэтому, говоря о системе управления, устройстве партийных и государст­венных органов, руководящих различными сторонами жизни об­щества, в том числе военной, главным будет вопрос о том, на­сколько соответствовала система власти объему и масштабу сто­явших перед страной задач, не исключая совершенных ею престу­плений, злоупотреблений и промахов. Политика руководства со­стояла в предельном ускорении намечаемых преобразований, на­званном “социалистическим наступлением”, и следует признать, что это “наступление” также поддерживалось в отдельных слоях советского общества, хотя задачи руководства зачастую состоят в том, чтобы сдерживать волевые эмоции, разгул страстей и прини­мать более продуманные и обоснованные решения.

           Стимулом для ускорения или форсирования индустриализа­ции, что было ярко продемонстрировано в нашей предшествую­щей работе, была политическая изоляция страны на междуна­родной арене, враждебные отношения СССР со многими страна­ми, задача, как тогда говорили, “крепить оборону первого в мире государства рабочих и крестьян”. Укрепление обороны страны, в свою очередь, было тесно связано с ее индустриализацией. Соз­дание военно-промышленного комплекса было непременным ус­ловием выживания СССР перед лицом растущей военной угрозы со стороны более сильных в экономическом отношении госу­дарств. Надо было принимать во внимание идущий в мире бур[127]ный прогресс в производстве вооружений (авиации, танков, воен­ного судостроения, артиллерии, военной химии и т.п.).

           Некоторые современные авторы склонны связывать воен­ные приготовления СССР при переходе к планово-директивной экономике с растущей агрессивностью СССР на международной арене. Есть рассуждения “о мировой революции для товарища Сталина”, о планах превентивных войн, разрабатываемых в со­ветских штабных органах, об упреждающих ударах и т.п. Между тем готовность к войне определяется не теми планами, которые разрабатываются в военных штабах, а зависит от реального со­стояния экономики и вооруженных сил. В зависимости от этого выстраивается, вообще-то говоря, и позиция руководителей страны, независимо от их идеологической риторики, если они не склонны к самоубийственной политике. В нынешней литературе есть попытки задним числом говорить, что в тот период Совет­скому Союзу никто не угрожал и что военные приготовления СССР не имели особых оправданий. Однако военная угроза рас­сматривалась в тот период как вполне реальная. Это находило отражение и в обществе. Происходила активная “военизация” на­селения. Ежегодно по решению Политбюро проводились меро­приятия по подготовке к войне, “Недели обороны”, в которых особая роль принадлежала добровольным военизированным ор­ганизациям (Осоавиахим и др.).

           Осознание неготовности страны к войне в момент резкого обострения международной обстановки в 1927-1928 гг., назван­ного в литературе “военной тревогой”, безусловно, повлияло на изменение планов военных приготовлений в Советском Союзе. Особую роль приобрел вопрос о том, когда и с чьей стороны сле­дует ожидать нападения. В качестве вероятных противников пре­жде всего рассматривались “лимитрофы”, т.е. государства, соз­данные на территории бывшей Российской империи, а также страны Малой Антанты, т.е. страны находившиеся в тесном сою­зе с Большой Антантой (Францией, Англией), которые в случае войны будут оказывать помощь своим союзникам. В Штабе РККА внимательно отслеживали военные приготовления в Польше, Румынии, Чехословакии и других странах. Со стороны Штаба и военных деятелей шли настойчивые требования милита­ризации и интенсификации производства вооружений, усиления оборонной составляющей пятилетнего плана. Не только М.Н. Тухачевский, начальник Штаба РККА в 1925-1928 гг., “бил в барабан” по поводу военной опасности, как получается у неко­торых авторов, о ней твердили все, кто был причастен к военной промышленности, не исключая самого Сталина.

           [128] Некоторое ослабление военной напряженности в мире про­изошло в связи с заключением пакта Бриана-Келлога. В августе 1928 г. 14 держав (впоследствии к ним присоединилось большин­ство государств) заключили договор о “запрещении войны как орудия национальной политики”. Пакт открыл дорогу для заклю­чения двухсторонних соглашений о дружбе и ненападении. Одна­ко руководство СССР подозревало, что вся эта деятельность ведется против него, поскольку участие Советского Союза в пак­те не предусматривалось. Более того, допускалось существование территорий, военные действия против которых не будут “внеза- конными”. Поэтому СССР в одностроннем порядке заявил о при­соединении к пакту, одновременно указывая на его ограничен­ность и необходимость принятия мер к всеобщему разоружению. Так как ратификация пакта рядом стран затягивалась, 9 февраля 1929 г. СССР заключил с Польшей, Румынией, Латвией и Эстони­ей соглашения о досрочном введении в действие пакта.

           Договоры не устранили подозрительности руководства СССР относительно намерений соседей и других стран в отношении Со­ветского Союза. Во всех документах этого времени сквозит мысль, что военное нападение на СССР возможно в ближайшие годы, а недооценка военной опасности становилась опознава­тельным знаком правого уклона, борьба с которым разворачива­ется в 1928-1929 гг. Сталинское руководство всячески подчерки­вало, что отстаивание независимости страны невозможно без пе­редовой индустрии, настаивало на максимальном ускорении тем­пов индустриализации. Вопрос о том, к какому сроку отнести на­чало войны, как и вопрос о возможных противниках, постоянно рассматривался в эшелонах власти. Принимались меры, чтобы по возможности оттянуть сроки нападения, велась борьба за ди­пломатическое признание СССР, его представители участвовали в подготовке международной конференции по разоружению.

           В предыдущей нашей работе были показаны “аховое” поло­жение военной промышленности в годы нэпа, весомая роль воен­ных в свертывании нэповских принципов и в переходе к планиро­ванию военных приготовлений. Не было обойдено вниманием и влияние отдельных деятелей на развитие ситуации. Для изучения последующего времени это обстоятельство имеет еще большее значение, т.е. сплетение объективно-субъективных факторов становится еще более заметным. Дело в том, что рассматривае­мый период - время утверждения сталинской диктатуры. Сталин становится своего рода символом “социалистического наступле­ния”. Его именем осеняются все преобразования. С ним связыва­ются многие политические и военные решения, которые прини[129]мались в Советском Союзе. Но далеко не все в развитии воєнно­го производства связано со Сталиным или его соратниками, его взаимоотношениями с Тухачевским, Ворошиловым или кем-то еще, как утверждается в современной литературе. Следует обра­тить внимание на логику развития самого военно-промышленно­го производства, вынуждающих сталинских руководителей при­нимать и корректировать те или иные решения.

          

           ПЕРВЫЕ ШАГИ ПЯТИЛЕТКИ

           Все изученные нами документы показывают, что узким мес­том намечаемых в рамках первой пятилетки преобразований в во­енной области была общая отсталость страны: технико-экономи­ческая, социальная, культурная. Каждый шаг в сторону выполне­ния плановых заданий упирался в имеющиеся возможности и ог­раничения (в наличие ресурсов), толкая руководство страны на путь чрезвычайных мер. Поэтому в силу этой, да и многих других причин как объективного, так и субъективного свойства, осуще­ствление индустриализации в СССР происходило иначе, чем тео­ретически предусматривалось пятилетним планом. В советской планово-директивной системе изначально содержалось ее основ­ное противоречие: между амбициозностью плановых заданий и реальными возможностями их выполнения. В итоге выходило не совсем то или совсем не то, что замысливалось. Планы постоянно наталкивались на постоянный дефицит материальных, финансо­вых и прочих ресурсов. Место “Большого плана”, как часто назы­вали пятилетку, занимало “планирование от достигнутого”. Охва­тить планированием весь объем и масштаб задач, связанных с ин­дустриализацией, практически было невозможно. Промышлен­ность, например, не может развиваться без соответствующих за­трат на строительство, транспорт, сельское хозяйство, создание городской инфраструктуры, бытовое устройство. В противном случае в экономике неминуемо возникают диспропорции и дисба­лансы. Постоянный и повсеместный дефицит вынуждал все от­расли и предприятия становиться в очередь за ресурсами и “выби­вать” их у плановых и снабженческих органов. Выстраивается си­стема приоритетов и очередности, где в борьбу вступают различ­ные ведомства, в том числе военвед и военпром. Ведомственные амбиции вызывают постоянные корректировки плановых показа­телей. Система непрерывно возникающих приоритетов и очеред­ности фактически подменяет плановое хозяйство и становится од­ной из сущностных черт советской экономики.

           [130] Вместе с разработкой и принятием первого пятилетнего пла­на политика социалистической индустриализации приобретала все более зримые черты, переходя из плоскости теоретических дискуссий в практическое воплощение. С 1927 г. началось свер­тывание нэпа по всем направлениям хозяйственной и социальной политики, отказ от принципов, на которых эта политика зижди­лась, сопровождаемые политическим и идеологическим разгро­мом ее сторонников и их устранением от руководящих постов (“борьба с правым уклоном”). А затем последовали поистине ла­винообразные сдвиги, ознаменовавшие конец старой крестьян­ской и нэповской России. В марте 1928 г. председатель Совнарко­ма Рыков, который раньше возглавлял Комиссию Политбюро по обороне, подвергся критике за невнимание к машиностроению и металлургии. Специальная комиссия в составе нового председа­теля ВСНХ Куйбышева, председателя Госплана Кржижановско­го и наркома РКИ Орджоникидзе постановила удвоить в течение года объемы капитального строительства, направив усилия на строительство новых заводов. Возникшие при этом трудности списывались на действия “вредителей” и “саботажников”.

           Дальнейшие мероприятия знаменуются усилением дирек­тивного планирования, административного, политического и идеологического нажима, развертыванием грандиозных мас­совых кампаний, направленных на ускорение темпов социали­стического строительства. “Социалистическое наступление” разворачивается чуть ли не по правилам боевых действий с провозглашением “главных фронтов”: индустриализации, кол­лективизации, культурной революции и т.п. Развертывание “фронта индустриализации” выливалось в закладку строитель­ства новых промышленных объектов, усиление режима эко­номии, добровольно-принудительное распространение среди населения “займов индустриализации”, установление карточ­ного снабжения населения городов и рабочих поселков. В до­кументах буквально сквозит: темпы, темпы и еще раз темпы. В начале 1929 г. началась кампания по развертыванию массо­вого социалистического соревнования на фабриках, заводах, транспорте, в строительстве, призванная ускорить темпы ин­дустриализации, поддержать их “снизу”. Кампания охватила все отрасли, в том числе военные заводы, и приобрела разно­образные формы: движение ударных бригад, принятие встреч­ных повышенных планов, направленных на досрочное выпол­нение заданий, переход на сменность и непрерывку, движе­ние ДИП (догнать и перегнать капиталистические страны) и другие.

           [131] V Всесоюзный съезд Советов в мае 1929 г. принял первый пятилетний план в его оптимальном варианте. И хотя этот акт был давно предрешен в сталинском руководстве, сам по себе он ознаменовал важную веху: план становился “законом жиз­ни советского общества”. Утверждалась установка “план - лю­бой ценой”. В соответствии с переходом к директивному цент­рализованному планированию перестраивается вся система уп­равления народным хозяйством. В громадной степени возрас­тает роль Госплана. Госплан должен был разрабатывать схе­му распределения необходимой продукции, соблюдать необ­ходимые пропорции между интересами развития всего народ­ного хозяйства, мобилизационными возможностями страны, затратами, капиталовложениями и нуждами потребления. Но по мере того, как возрастал ажиотаж в стране, связанный с ускорением темпов индустриализации, в план вносились кор­ректировки в сторону повышения заданий, в результате чего отправные контрольные цифры превращались в оптималь­ные, а затем и вовсе нереальные. Скептические настроения относительно нагнетания плановых цифр становились опасны­ми. Сторонники разумного планирования не только обвиня­лись в правом уклоне, но и оказывались в рядах “ретрогра­дов”, “вредителей” и “врагов народа”. “Вредительской” была объявлена “теория затухающей кривой”, согласно которой наибольшие капиталовложения в развитие экономики долж­ны были прийтись на первые годы пятилетки, после чего от них следовало ожидать отдачи, уменьшая вкладываемые средства.

           Планирование Госплана распространялось прежде всего на производственные тресты. Трестовская реформа 1927 г. зна­чительно стеснила их хозяйственные права и подчинила цент­рализованному планированию. Реформа была активно поддер­жана военными трестами[2]. Следующим шагом централизации стала реорганизация управления промышленностью в 1929 г. На базе государственных синдикатов и трестов начали созда­ваться производственные объединения, поначалу весьма сма­хивающие на главки первых послереволюционных лет и став­шие важным шагом на пути становления централизованной ве­домственной экономики, а дальнейшими шагами на этом пути стало создание главных отраслевых управлений (главков) в НКТП и других наркоматах, созданных после разукрупнения ВСНХ.

           Производство должно было строиться путем прямого центра­лизованного регламентирования сверху всего и вся вплоть до норм [132] оплаты труда рабочих. Предприятия должны были получать соот­ветствующие фонды сырья и материалов по карточно-нарядной системе. Установленные твердо-расчетные цены на продукцию (оптовые цены 1926 г.) имели мало значения и в реальности под­вергались инфляции. Снова, как в годы военного коммунизма, воз­никли разговоры о прямом плановом продуктообмене между горо­дом и деревней, об отмирании денег, о преимуществах карточной системы снабжения и распределения, которая с 1929 г. стала вво­диться на предприятиях. Ликвидировались коммерческие банки, акционерные общества, биржи, кредитные товарищества. На про­изводстве вводилось полное единоначалие, ликвидировался “тре­угольник”, т.е. разделение производственной, партийной и проф­союзной ответственности, руководители предприятий напрямую делались ответственными за все аспекты выполнения планов (промфинпланов). Директора крупнейших строек и предприятий, тем более военных заводов, назначались теперь по особому но­менклатурному списку. Безоговорочно принимались показатели встречных планов, составляемые на предприятиях, под которыми не было материального обеспечения. В ответ на выдвинутый “снизу” лозунг “Пятилетку в четыре года” Сталин и другие руко­водители из его окружения стали говорить о возможности выпол­нить ее в три года. Задания по тяжелой промышленности: в метал­лургии, машиностроении, нефтехимии увеличивались беспрестан­но. Каскад произвольных, материально не подкрепленных мер, проводимых в форме постановлений, распоряжений, приказов, буквально терзал страну. Экономически необоснованные решения привели к тому, что план первой пятилетки стал “трещать по всем швам”, стали заметны признаки хозяйственного расстройства. Невыполнение плановых заданий вызывало цепную реакцию за­держек по всем отраслям народного хозяйства. Только “ударные объекты пятилетки” получали более или менее удовлетворитель­ное снабжение. К ним относились 40-50 предприятий, имевших оборонное значение. Дефициты и система очередности вызывали острые конфликты между отраслями и предприятиями. Армии снабженцев-”толкачей” ринулись в Москву “выбивать” средства и ресурсы, которых катастрофически не хватало.

           Вносимые в плановые задания корректировки вместо умень­шения затрат требовали непрерывного наращивания капитало­вложений, которое имеет свои пределы и действует по принципу: “хвост вытащили, нос увяз, нос вытащили, хвост увяз...” Упорное следование этой линии ведет к распылению средств, их омертв­лению в сотнях и тысячах недостроенных объектов, которые требуют новых затрат (на завершение, освоение, на рабочую си[133]лу, на повышение квалификации работников, на обеспечение приемлемых условий труда и быта и т.д.) и приводит к наступле­нию экономического коллапса. Хаотическое и неупорядоченное планирование продолжалось весь период, отпущенный на пяти­летку. Эти плановые импровизации, безусловно, касались воен­ной промышленности.

           Возникающие экономические трудности списывались на про­иски “вредителей”, “саботажников”, к числу которых относились “старые” или “буржуазные” специалисты. Их призывы реально смотреть на возникшие проблемы трактовались как саботаж по­литики “социалистического наступления”. Им вменялись в вину все срывы и провалы на производстве. Судебные процессы над “вредителями” развернулись по всей стране. Имели место откры­тые процессы (Шахтинский, Промпартии), сфабрикованные сов­местно ОГПУ и судебными органами, но большинство из них происходило за закрытыми дверями. Не осталась в стороне и во­енная промышленность.

          

           ПРИСПОСОБЛЕНИЕ УПРАВЛЕНИЯ ВОЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТЬЮ К ПЛАНОВО-ДИРЕКТИВНОЙ ЭКОНОМИКЕ

           Военное производство в рассматриваемые годы встраивается в планово-директивную систему управления. Следует отметить появление новых органов по сравнению с предшествующим пе­риодом, причем следует учесть, что реорганизации в этот период шли почти постоянно. В феврале 1927 г. было принято решение о проведении раз в месяц распорядительных заседаний СТО при СНК СССР (РЗ СТО). Его постоянными членами были в основ­ном члены Политбюро: Ворошилов, Орджоникидзе, Рыков, Ста­лин, Томский. В состав РЗ СТО был введен председатель ВПУ (ГВПУ)[3] ВСНХ А.Ф. Толоконцев. На заседания РЗ СТО могли приглашаться любые руководители военведа и военпрома. РЗ СТО фактически заменил собою военную комиссию Политбюро (ПБ), хотя на заседания ПБ выносились вопросы окончательно­го утверждения бюджетных ассигнований и определение общей политики в деле вооружений. Формальным главой РЗ СТО про­должал оставаться Председатель СНК и СТО Рыков, но по мере разворачивания борьбы с правым уклоном, связанным с его име­нем, а также Бухарина и Томского, реальное руководство РЗ СТО сосредотачивается в руках Сталина, Рухимовича, Рудзута­ка - наиболее решительных сторонников ускорения темпов инду[134]стриализации. Для решения сложных или дискуссионных вопро­сов в деле вооружений могли создаваться специальные комиссии.

           В связи с возрастанием роли плановых органов следует отме­тить реорганизацию Сектора Обороны (СО) Госплана в июне 1927 г. В его состав были введены военные специалисты, кото­рые, по мысли руководства, должны были повлиять на плановое развитие военной промышленности. Главой СО был назначен старый большевик М.Ф. Владимирский, затем - известный воен­ный деятель К.А. Мехоношин. В задачи СО входило составление общего плана развития оборонной промышленности, координа­ция усилий всех наркоматов в этой области, увязка с показателя­ми намечаемого пятилетнего плана.

           Структура военведа тоже не осталась без изменений. Хотя вопросы выработки военной стратегии по-прежнему решались на заседаниях РВС, заметно возрастание роли аппаратных струк­тур НКВМ, в частности, Штаба РККА, который до мая 1928 г. возглавлял М.Н. Тухачевский. Штаб в эти годы стремится подчи­нить себе всю военную работу, стать единственным рабочим ор­ганом СНК/СТО, подчиняя себе специальные довольственные управления НКВМ, которые были созданы в июне 1927 г. В Шта­бе РККА разрабатывались заявки, сколько и чего будет нужно Красной армии в случае нападения: на первые три-четыре меся­ца войны, на год ведения войны и что будет, если война примет затяжной характер. Составленные на этой основе мобзаявки НКВМ или мобрасписания ложились в основу мобилизационного планирования.

           Мобзаявки, составляемые военведом, поступали в военную промышленность, которая еще раньше начала подвергаться ре­организации. Как это было связано с предшествующим перио­дом, до 1927 г., показывают материалы проверки деятельности ВПУ (Военпрома) комиссией РКИ во главе с В.А. Аванесовым, на основании которой было направлено письмо в адрес тех руко­водителей, которые в основном были включены в состав РЗ СТО: Сталину, Куйбышеву, Ворошилову, Рыкову и новому руководителю ВПУ - А.Ф. Толоконцеву в феврале 1927 г.[4]

           На некоторые моменты, приводимые в нем, хотелось бы об­ратить внимание. Совершенно очевидно, что комиссия Аванесо­ва, вскрывая недостатки в Военпроме, много “наломала дров”. В письме немало противоречий и вызванных ими эмоций. Аванесов писал, что именно по его инициативе и с ведома недавно умерше­го Дзержинского был растрестирован Военпром (создание воен­ных трестов), несмотря на возражения со стороны его руководи­телей. При этом, однако, утверждал, что его неверно поняли, что [135] растрестирование было реализовано в противоположном от за­думанного направлении, т.е. в духе демобилизации промышлен­ности и децентрализации. Главная же идея состояла в том, чтобы создать единый орган, отвечающий за все военное производство при Главном экономическом управлении (ГЭУ) ВСНХ, которому бы подчинялась вся военно-мобилизационная работа промыш­ленности, включая тресты, выведенные из состава Военпрома. Нужно было выработать такую организационную схему, писал Аванесов, согласно которой вся промышленность Союза, имею­щая решающее значение в деле обороны, должна была бы и в мирное время и без всякой ломки в случае военных осложнений выпускать военную продукцию. Все заводы, способные ее про­изводить, подчинялись бы в этом случае единому органу, т.е. здесь в неявно выраженном виде преследовалась идея вывести обособленную военную промышленность на уровень военно- промышленного комплекса. Однако, как пишет Аванесов, эту идею не поняли и вместо этого просто растрестировали Воен­пром, якобы с целью улучшить мобилизационную готовность. Но гораздо лучше было бы, писал Аванесов, подчинить ВПУ за­воды, работающие над мирным производством, придавая их ра­боте военное направление. Таким образом, необходимость еди­ного органа, руководящего всем военным производством, при­знавалась, но проблема заключалась в том, что состав ВПУ Ава­несова явно не устраивал. Резко отрицательно оценивается дея­тельность прежних Главного управления военной промышленно­сти (ГУВП), Комитета военных заказов (КВЗ) и Комитета по де­и мобилизации промышленности (КДМ) в структуре ВСНХ с яв­ными намеками на вредительство, за которые руководителей Во­енпрома, по его мнению (и не только), следует судить. Был за­бракован составленный в КДМ единый мобилизационный план, тоже ставший предлогом для обвинений во вредительстве.

           Между тем растрестирование промышленности привело к то­му, что ВПУ вынуждено было прибегнуть к составлению кратко­временных отраслевых мобилизационных планов. Досталось и военведу, который, по мнению автора, не установил и не провел через Комиссию Рыкова в ПБ трехлетний план военных заказов. Военведу, по мысли автора, следовало бы предоставить макси­мум прав и максимум внимания к определению нужд РККА. По­лучилось, как писал Аванесов, что ни один орган не имеет пред­ставления, как должна развиваться наша военная промышлен­ность в ближайшие годы. Государственные дотации распределя­лись не в соответствии с приоритетами. Аванесов приводит при­меры нерационального, по его мнению, расходования средств, [136] которые порою расценивались как акты вредительства (строи­тельство жилых домов, школ, больниц, переоборудование Ков­ровского завода, ликвидация завода Барановского, примеры бес­хозяйственности, коррупции и шпионажа).

           Гнев автора записки вызывало и то, что руководство ВПУ после растрестирования не сделало выводов из критики. Отмеча­лось, что документация по-прежнему поставлена из рук вон пло­хо, бумажной работы много, а конкретных результатов и дости­жений нет. Оздоровление предприятий реально не достигнуто. На заводах отсутствует нормирование труда, наблюдаются из­лишки рабочих и служащих, рост зарплаты не соответствует ро­сту производительности труда. Скопились огромные запасы не­ликвидных фондов. Механизация слабая. Цены на военные изде­лия слишком высокие, военные заводы убыточны, особенно по мирной продукции. Нет твердого плана снабжения, расходования дотаций. Нет перспективы развития. Разнохарактерные тресты, включенные в состав ВПУ, не имеют зачастую между собой ни­чего общего и получают противоречивые распоряжения из цент­ра. Правильная постановка конструкторского дела отсутствует. Квалификация специалистов низкая. Выпускается большой брак, складское хозяйство поставлено плохо. В Военпроме царят кас­товый дух, бюрократизм, кумовство, много несоветского элемен­та, казенщина, оставшаяся с царских времен. Вместо сокращения числа работников, намеченного реорганизацией Военпрома до 350 чел., он вырос до 580 чел. при дальнейшей тенденции к его разбуханию. Расходы на содержание аппарата Военпрома увели­чились до 5 млн руб. вместо 1,5-2 млн руб. Кроме того, раньше были значительные запасы материалов, теперь их нет, придется покупать на рынке. Финансовый крах военной промышленности неизбежен, предрекал Аванесов, если его предложения не будут учтены.

           В начале 1927 г. взамен раскритикованных “в пух и прах” KBЗ и КДМ создавалось мобилизационное управление (МУ) BCHX, тут же преобразованное в мобилизационно-плановое уп­равление (МПУ), отвечавшее за работу в области обороны всей промышленности, подчиненной BCHX. Главой МПУ был назна­чен А.М. Постников. МПУ должно было отвечать за конкретное составление на предприятиях мобилизационных планов. С этой целью на заводах создавались моботделы и моббюро. Однако для рассмотрения более широких вопросов в структуре BCHX, напо­добие распорядительных заседаний СТО, предусматривались по­стоянно действующие Мобилизационно-плановые совещания (МПС), решения которых были равнозначны постановлениям [137] Президиума ВСНХ. МПС отвечали за увязку планов мобилиза­ционного развертывания по всем отраслям промышленности с мобилизационными планами других наркоматов, в которых так­же были образованы моботделы. Однако, как показывают доку­менты, заседания МПС велись нерегулярно, в ряде случаев отме­чалось, что МПС “работает слабо”. В работе МПС не было по­стоянного председателя, одно время ими были старый больше­вик И.Т. Смилга, военный деятель К.Ф. Мартинович.

           Между тем вся практическая работа в производстве опреде­ленных видов вооружений сосредотачивалась в созданных военных трестах: Орудийно-арсенальном (Орударсе, ОАТ), Оружейно-пулеметном (иногда называемом “Ружтрестом”), Патрон­но-трубочном и взрывчатых веществ (Патрубвзрыве), Военно­химическом (Вохимтресте). В 1927-1929 гг. самостоятельно существовал Военно-кислотный трест. Формально они подчиня­лись в своей деятельности ВПУ (ГВПУ), т.е. соответствовали прежнему понятию Военпрома. Несколько особняком стоял Авиатрест, который то выходил из подчинения ВПУ, то снова передавался в его состав, а ряд отраслей военного производства входили в гражданские ведомства: военно-инженерное, военно­интендантское имущество, военное судостроение и др. По имею­щимся документам явно прослеживается, как постепенно нарас­тает напряжение между военведом вкупе с контролирующими партийно-политическими органами: ЦКК, Военно-морская инспекция (ВМИ) РКИ, экономическое управление (ЭКУ) ОГПУ, с одной стороны, а с другой - ВПУ, возглавляемого Толо­концевым, и трестами, отвечавшими за конкретное производство военной продукции.

           В результате рисовалась довольно противоречивая картина. С одной стороны, отчеты ВПУ и трестов говорят о довольно зна­чительных успехах военной промышленности, достигнутых в 1927-1928 гг. В докладе Толоконцева, сделанном им на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 27 апреля 1929 г., говорилось, что они якобы были достигнуты за счет организационных перестроек в Военпроме. Толоконцев пришел к руководству ВПУ в конце 1926 г., застав дела, как он говорил, в состоянии развала и борь­бы с вредителями. С моим приходом, отмечал Толоконцев, поло­жение улучшилось. В 1927/28 г. было выполнено почти 100% производственной программы. Загрузка по валовой продукции поднялась с 167 млн руб. до 420 млн, т.е. в 2,5 раза. Число рабо­чих в Военпроме увеличилось на 22,5 тысячи. Убыточность воен­ных заводов удалось изжить и получить прибыль за счет сниже­ния себестоимости. Военная промышленность стала жизнеспо[138]собной. В июле 1928 г. по предложению ВСНХ РЗ СТО, наконец, определил потребности военведа на год ведения войны. Теперь, говорил Толоконцев, нам необходимо утвердить план капиталь­ных работ как на ближайшие три года, так и на пятилетку в це­лом, которая по имеющимся наметкам требует увеличить боевое снабжение армии по сравнению с 1916 г. в 4-5 раз, а по некото­рым видам вооружения в 15 раз. Большие достижения отмеча­лись в продвижении иностранной технической помощи. Было за­ключено 11 договоров в деле налаживания производства самоле­тов, танков и прочего вооружения.

           Толоконцев не закрывал глаза на имевшиеся недостатки, указывая на изношенность основного капитала военных заводов, что за весь восстановительный период они получили на его обнов­ление только 62 млн руб. из госбюджета, не производя никаких амортизационных отчислений. В 1926/27 г. импортное оборудо­вание должно было составить 5,5 млн руб. и в 1927/28 г. - 11,9 млн руб., но за два года было ввезено только 38,7% от потребного, а по плану 1928/29 г. не поступило еще ни одного станка. Толоконцев пытался отвести обвинения в бюрократизме Военпрома. Работники аппарата, говорил он, в трестах составляют: в Военно-химическом тресте - 18,8%, в Оружпултресте - 16,8%, в Патронно-трубочном - 18,5%, в Авиатресте - 25%, в ГВПУ - 39%, включая занятых проектированием новейших разработок. Заметно стремление Толоконцева отвести от Военпрома обвине­ния во вредительстве, борьба с которым все шире захватывала военную промышленность[5].

           Как показывают отчетные документы, 1927-1928 гг. дейст­вительно были отмечены относительными успехами в деле вос­становления военной промышленности. Об этом говорит и сле­дующая таблица, составленная по материалам Военпрома (см. табл. 1[6])

           Если в 1925/26 г. убыток по Военпрому составил 14,7 млн руб., то в 1926/27 г. была получена прибыль в 10 млн руб, а в 1927/28 г. - 10,8 млн руб. В том же году удалось добиться сниже­ния цен на продукцию на 6,6%, снизить ее себестоимость на 7,9%. Таким образом, все показатели свидетельствовали об оздоровле­нии и поступательном развитии военной промышленности. Одна­ко, по нашему мнению, они явились не следствием реорганизаци­онных перестроек, как уверяло руководство ВПУ и военных тре­стов, а стали результатом предшествующей длительной восста­новительной работы. Приведенные данные, наверное, лучше все­го говорят, каким путем возможно было дальнейшее наращива­ние военной промышленности.

           [139]

           Таблица 1. Динамика роста военной промышленности с 1925/26 по 1928/29 г. (%)

	1925/26	1926/27	1927/28	1928/29 (план)
Валовая продукция в ценах 1926 г.	100	127,1	171,2	241,8
Товарная продукция	100	126	172	248
Военная продукция	100	125	167	224
Мирная продукция	100	128	182	306
Численность рабочих	100	101,4	115,3	131,3
Численность служащих	100	101	106,5	118
Выработка на 1 рабочего в руб.	100	125	152	187
Рост заработной платы	100	114	131	144
Рост основного капитала	100	112	130	160
Затраты на капитальное строительство	100	168	296	499
в том числе на промыш­ленное строительство	100	150	256	467
на жилищное строительство	100	283	560	739
Рост собственных средств (амортизация, прибыль, переход материальных остатков, платежей)	-	100	284,7	536,6

 

           Совсем иначе выглядела картина по документам контролиру­ющих органов: ЦКК, РВС и НКВМ, НК РКИ, ОГПУ. Состояние мобилизационной готовности предприятий оценивалось ниже всякой критики[7]. Вина за это, как и прежде, зачастую возлага­лась на старых специалистов. Первый советский мобилизацион­ный план (план “А”) исходил из тех тенденций, которые были присущи нэповской экономике. По нему выходило, что к отраже­нию возможного нападения СССР будет готов примерно через 18 лет. Естественно, что такие сроки не могли устроить тогдаш­нее руководство страны, и не случайно его разработчики оказа­лись в числе “вредителей”.

           В конце 1927 г. появилась аналитическая записка СО Госпла­на о возможной войне и экономической политике военного вре­мени. Характерной ее особенностью было то, что она еще “ды­шит” нэповскими традициями. В ней подчеркивалось, что в то время как противник будет обладать высокой техникой, нам при­дется воевать практически с довоенной базой. В этих условиях необходимо держаться союза с середняком, который составит [140] основу армии, ущемлять кулака и частника как возможных вну­тренних противников. Конечно, в случае войны, говорилось в записке, придется прибегнуть к внеэкономическим методам регу­лирования народным хозяйством. «Но это не будет означать возвращения к политике военного коммунизма. Изменения в хо­зяйственной политике нэпа необходимо сохранить (курсив мой. -A.C.). Сама степень возвращения к военно-мобилизацион­ным методам будет критически переосмыслена, хотя лозунг “все для войны” воскреснет...»[8].

           Сталинское руководство рассчитывало, что директивное пла­нирование значительно облегчит обеспечение организованного боевого снабжения. В этой связи представляет интерес вопрос о том, как общая разработка пятилетнего плана увязывалась с мо­билизационным планированием.

          

           ВОЕННО-МОБИЛИЗАЦИОННОЕ ПЛАНИРОВАНИЕ И ПЯТИЛЕТКА

           Подготовка к войне связана с мобилизационным планирова­нием. Любое государство, готовится ли оно к нападению или к его отражению, составляет планы мобилизационных мероприя­тий, касающихся всех сторон общественной жизни, в том числе расширения военного производства, работы транспорта, органи­зации труда и многого другого. Можно проследить, как переход к планово-директивной системе в свете предполагаемой угрозы войны влиял на эти мероприятия. Это позволяет нам судить о ха­рактере и сущности советской военной доктрины, о степени аг­рессивности СССР и о том, насколько экономика страны соот­ветствовала этой “агрессивности”. Следует обратить внимание на то, что все составляемые мобилизационные планы, о которых идет речь, имели оборонительный характер.

           Какую цель преследовали мобилизационные планы? Это, во- первых, достижение такого состояния экономики, которое обес­печивает ее быстрое развертывание на нужды войны в случае ее возникновения; во-вторых, это накопление ресурсов в народном хозяйстве (мобзапасов), необходимых на случай нападения. Разу­меется, каждая из этих сторон мобилизационного планирования оказывала свое воздействие на развитие советской экономики.

           В решениях XV съезда ВКП(б) эта проблема ставилась лишь в самом общем виде. В них указывалось, что пятилетний план должен учитывать возможность нападения на СССР и его отра­жения, а упор на развитие тяжелой промышленности был допол[141]нительно аргументирован оборонными интересами - обеспечить устойчивость экономики страны на военный период.

           Инициатором усиления мобилизационной работы выступает Штаб РККА, который предлагает своеобразную ее модель по от­ношению к экономике. Согласно аналитической записке, состав­ленной в Штабе РККА, Штаб предлагает наставления для всех НК и их моборганов, местных СНК хозяйственных органов, военных округов, определяя потребности в вооружениях, не работая с каж­дым управлением НКВМ в отдельности, дабы избежать паралле­лизма в управлении военведа. Все наркоматы не просто должны со­действовать, а непосредственно отвечать за работу по подготовке к войне. Однако разрозненные усилия наркоматов, говорилось в за­писке, не дадут ожидаемого эффекта, если их работа не будет увя­зываться с вопросами мобилизации в целом, развертыванием ар­мии и потребностями вооруженного фронта и экономическими возможностями страны. Увязкой мобпланов наркоматов должен заниматься РВС, вырабатывать методические указания к их состав­лению. В мирное время наркоматы должны проводить комплекс мероприятий, определяющих размеры затрат на создание мобзапа­сов, в том числе заказы на импортные материалы, на оборудование военных участков, на специализацию и стандартизацию военного производства, его ассимиляцию с мирной продукцией, решать воп­росы размещения мобилизуемых войск, работы транспорта, нако­пления машин, создания лечебных учреждений и т.п.

           После экспертизы в НКВМ мобилизационный план направ­ляется в СО Госплана для окончательной увязки. Однако его ра­боту следует полностью реорганизовать, насытить специалиста­ми в той или иной области военного дела и непосредственно под­чинить военведу, дабы в структуре Госплана он занимал особое место. Аналогично организуется работа секций обороны респуб­ликанских Госпланов. СО должен увязывать мобзаявки с плана­ми хозяйственного строительства СССР. Отдельные секции СО, во-первых, должны осуществлять оперативное планирование и составлять контрольные цифры по военному производству на год, во-вторых, заниматься перспективным планированием, в-третьих, мобилизационным планированием, в-четвертых, изу­чать экономику современной войны. В каждой секции создается небольшой аппарат, но для широкого обсуждения вопросов при­влекаются другие военные специалисты. Общее руководство подготовкой к войне возлагается на СТО, который осуществляет ее путем особых распорядительных совещаний, а Госплан и РВС выступают его рабочими органами, которые подготавливают до­клады и решения РЗ СТО[9].

           [142] Вот та модель, созданная военными, которая свидетельствует об их стремлении играть более весомую роль в становящейся планово-директивной системе управления, которая, следуя осо­бенности военного мышления, должна бы “работать как часы”. И как всякая теоретическая модель она страдает существенными недостатками. Обычная ошибка исследователей состоит в том, что подобные разработки принимаются за действительное поло­жение в области военного производства. Между тем от теории до практики, от штабных планов до их реализации лежит большое расстояние. Какие бы планы ни составлялись, все равно они про­ходят десятки инстанций, в них вносятся изменения, их реализа­ция зависит от действительного положения как в экономике в це­лом, так и собственно военной промышленности, входящей в по­нятие военпрома. В этом состоит суть основных противоречий, которые обозначились в оборонном планировании.

           К 1928 г. было подготовлено три варианта мобилизационно­го плана на случай войны. Каждый из них не удовлетворял воен­ных, так как им отводилась роль простых заказчиков, тогда как РВС и НКВМ хотели играть более активную роль. Наиболее приемлемым казался мобплан под литерой “С”. Он представлял собой проработанную на основе мобзаявок НКВМ 1927 г. трех­летнюю программу подготовки к войне, и поэтому назывался план “С-30”. Основное место в плане занимало производство руч­ного оружия и винтпатронов, мелкокалиберных пушек, гаубич­ной тяжелой артиллерии, которую намечалось развивать в сот­рудничестве с германскими заводами Круппа. План ориентиро­вался на идеи кооперирования производства, которые, как отме­чалось, продвигаются туго, как в военной, так и в гражданской промышленности, встречая сильное сопротивление со стороны консервативно настроенных специалистов. Необходимо, гово­рилось в плане, в намеченные три года полностью провести принцип кооперирования, унификации и стандартизации изделий на основе концепции единого выстрела[10]. В осуществлении про­граммы намечалось участие 163 заводов, не считая еще 97 пред­приятий, которые вырабатывают сырье и вспомогательные де­тали, в том числе сернокислотные, азотнокислотные, коксобен­зольные, нефтетолуоловые, анилиновые, производство корпу­сов, трубок, гильз. В авиастроении упор переносился на произ­водство цельнометаллических самолетов. Отмечалось, что завод № 22 лишь в малой степени отвечает этой потребности, что ост­рейшей проблемой для страны остается производство кольчуг­алюминия (дюралюминия). Сильный разрыв отмечался в произ­водстве самолетов и моторов, особенно качественных. В связи с [143] этим намечалось строительство ряда новых заводов и реконст­рукция старых.

           Так же остро стоял вопрос производства спецсталей, прибо­ров зажигания, а в военной электротехнике как бы обнажались все слабости отечественной промышленности. Как “больное ме­сто” военных заводов отмечалось либо отсутствие мирных зака­зов, либо большие сроки их выполнения и отсутствие стандарти­зации изделий. Развитию производства, отмечалось в плане, сильно мешает недостаток квалифицированной рабочей силы, поэтому высказывалась идея приписать рабочих и специалистов к военным заводам для облегчения мобразвертывания. Одновре­менно предусматривался план забронирования рабочей силы на случай мобилизации, исходивший из опыта мировой войны. По угольной промышленности - 67% военнобязанных, по нефтя­ной - 55%, по металлической промышленности - 50%, по воен­ной - 48%, по электротехнической - 47%, по химической - 39%, по текстильной - 27%. Призванных в случае войны, как прежде, намечалось компенсировать женщинами. В плане предусматри­вался ряд мероприятий по подготовке военных специалистов, не имевший, однако, систематического характера. При ВТА им. Дзержинского создавалось военно-промышленное отделение. Предлагалось ввести отбывание военной службы на заводах для студентов МВТУ, Ленинградских горного и политехнического институтов, химфака Казанского университета. Однако препят­ствием для этого указывалось большое количество больных студентов, негодных к военной службе. Указывалось, что транс­портные потребности - тоже узкое место мобилизационного планирования. Количество вагонов составляло лишь 50% от потребности на военное время. Предусматривались принципы составления эвакуационных планов первой и второй очереди в зависимости от угрожаемых в случае нападения зон. В плане также говорилось о том, что поскольку восстановление военной промышленности происходило на старой промышленной базе, основные положения прежней концепции остаются верными при районировании военного производства[11].

           Вдумываясь в содержание плана, нельзя не признать, что он не мог вызвать полного удовлетворения сторонников ускоренно­го развития военной промышленности. В вопросе о том, насколь­ко высокими должны быть темпы, обозначились существенные расхождения. В этом ракурсе следует рассматривать смысл бюд­жетных и прочих дискуссий при переходе к планово-директивной системе управления. Если военные настаивали на росте бюджет­ных ассигнований на военные нужды, то руководство страны [144] стремится ограничить их разумными рамками, дабы не нанести ущерб другим отраслям, развитие которых, тем не менее, прямо или косвенно, имеет отношение к обороне. Этот момент очень важен для формирования понятия советского ВПК.

           В августе 1928 г. в СО Госплана, например, был направлен доклад Председателя ВСНХ В.В. Куйбышева о контрольных цифрах оборонного строительства на пятилетку (капиталовло­жения и накопление мобзапасов). Общая сумма затрат на эти це­ли в нем определяется в 1843 млн руб., из которых расходы на собственно военную промышленность должны были составить 612 млн руб. К ним добавлялись 171 млн руб мощностей на воен­ные нужды по металлической промышленности, 35 млн - по хи­мической, всего 833 млн руб. - на специальные военные затраты. Военная промышленность получала 37 млн руб на развитие про­дукции гражданского назначения. Основной же упор оборонной подготовки переносился на гражданские отрасли: металлопро­мышленность должна была дать прирост мощностей (непрямые оборонные затраты) на 279 млн руб., химическая - на 520 млн руб., электротехническая - на 63 млн руб и т.д. Подчеркивалось, что план исходит из ассимиляции военных и гражданских произ­водств и в нем возможны коррективы[12]. А коррективы в период нагнетания плановых цифр и царившего планового ажиотажа вносились постоянно.

           По отправному варианту пятилетнего плана, разработанному Госпланом и ВСНХ в 1928 г., увеличение производства боеприпа­сов предусматривалось в 2,7 раза, ручного огнестрельного ору­жия в 2,5-3 раза, самолетов в 2,7 раза, автомобилей для нужд армии в 4—5 раз, танков - в 15 раз[13]. В принципе намеченные кон­трольные цифры были вполне приемлемыми, если бы не взвин­чивание плановых заданий, не обеспеченных ресурсами. Разу­меется, это были предварительные расчеты, которые потом были превзойдены в несколько раз. Как бы то ни было, пятилетка должна была стать важным шагом в превращении военпрома как обособленного цикла военных заводов к военно-промышленно­му комплексу, т.е. всей экономики, работающей на нужды оборо­ны страны в мирное время. В этой связи следует рассматривать военные приготовления СССР в этот период. Позиция Сталина и его сторонников: высокие темпы индустриализации - залог укрепления обороноспособности страны.

           В мае 1928 г. МПС Президиума ВСНХ приняло постановле­ние, в котором предусматривалось достичь в ближайшее время показателей мощностей военных заводов до пределов, предусмо­тренных мобилизационным планом “С”. Обращалось внимание [145] на создание базы мобилизационного развертывания, на развитие химии и добычу цветных металлов, станкостроение и инструмен­тальное производство. Намечалось при этом исходить из макси­мального приспособления гражданских отраслей к выработке во­енных изделий и только при полной невозможности делать это направлять средства на строительство новых военных заводов. При их строительстве руководствоваться принципом максималь­ной экономической эффективности, удешевления продукции, быстрой отдачи. Строительство намечалось вести облегченного типа (однако, в пределах требуемых норм), задействовать вре­менные постройки, отставляя в сторону сооружение вспомога­тельных объектов, исходя из сокращения затрат по титулам, про­изводственных площадей, избавляться от излишеств, строго при­держиваться режима экономии. В организации труда опираться на сменность, уплотнение рабочего времени, рационализацию. Намечалось развернуть научно-исследовательскую работу по суррогатированию, т.е. созданию отечественных аналогов и за­мене недостающих в отечественной промышленности материа­лов, приспособление для этого гражданских производств, созда­ние предприятий-дублеров тех, что находились в угрожаемых зо­нах. Сроки по проектированию и выполнению заказов НКВМ предлагалось резко уплотнить. При общей установке на дости­жение независимости от заграницы, намечалось ускорить устано­вление прочных связей с зарубежными фирмами и получение во­енных заказов и командировать с этой целью за рубеж специали­стов и рабочих. Всем мероприятиям надлежало обеспечить орга­низаторское и идеологическое обеспечение[14].

           Еще в феврале 1927 г. на ПБ были заслушаны доклады РВС, ВПУ и содоклад, представленный главой ВМИ и замнаркома РКИ И.П. Павлуновским о состоянии военной промышленно­сти. В мае того же года ПБ приняло решение об увеличении ас­сигнований на военную промышленность на 1927/28 г. на 107 млн руб. с целью доведения общих военных расходов до 775 млн руб. (весь бюджет определялся в сумме 6465 млн руб.). Между тем уже в 1927/28 г. расходы на оборону возросли до 17,3% общегосударственных расходов, потраченных в основном на финансирование НКВМ, капиталовложения в военную про­мышленность, оборонное строительство в системе НКПС, за­купки оборудования и сырья за границей. На 1928/29 г. НКВМ было выделено из бюджета 1135 млн руб. Из бюджета преду­смотрены были также средства для действующих и вновь созда­ваемых конструкторских бюро и лабораторий[15]. При планиро­вании бюджета на 1928/29 г. Военвед запросил 960 млн руб. [146] только на закупку вооружений при общей бюджетной смете 8 241 млн руб. При обсуждении правительство урезало эту циф­ру до 890 млн руб, а НКФ - до 840 млн руб. Это вызвало резкие протесты военных. Уже разворачивалась борьба против пра­вых, которые якобы недооценивали военную опасность: “Весь мир вооружается против нас, а Рыков придирается к каждой ме­лочи, добивается сокращения сметы НКВМ”.

           Слишком ретивые из военных, настаивающие на безгранич­ном росте военных ассигнований, были отстранены. В мае 1928 г. начальник Штаба РККА М.Н. Тухачевский был переведен на должность командующего ЛВО, а на его место поставлен более покладистый Б.М. Шапошников. В литературе высказываются разные догадки о причинах отстранения Тухачевского, однако указанное обстоятельство, скорее всего, было наиболее вероят­ным. Подозревать Тухачевского в связи с правыми, как считают некоторые авторы, нет никаких оснований, его взляды были пря­мо противоположными.

           В 1928-1929 гг. в стране состоялся ряд конференций на раз­ных уровнях, посвященных экономической мобилизации, проб­лемам составления мобплана на случай нападения и на первый год войны с участием мобилизационных органов, представителей Госплана, ОГПУ, РКИ, РВС и НКВМ. На них пятилетний план был подвергнут критике со стороны военных за слабый учет ин­тересов обороны и механистический подход.

           О нарастании аппетитов военных свидетельствует бюджет­ная дискуссия 1928 г. и об оборонном бюджете на пятилетку 1928/29-1932/33 гг. По вариантам, разработанным НКВМ и СО Госплана, расходы на оборону по сравнению с реальными цифра­ми на 1927/28 г. должны были выглядеть следующим образом (см. табл. 2[16]).

           Как видим, вариант НКВМ предлагал более напряженные контрольные цифры, и военные рассчитывали на постоянную долю в бюджете. Несколько иначе выглядела раскладка Госплана. Согласование представленных цифр возлагалось на правительственную комиссию Ворошилова, образованную в мае 1928 г. Она наполовину состояла из работников военведа, наполовину - военпрома и своей главной задачей видела согла­сование потребностей РККА с действительными возможностями хозяйства и капитальными затратами на развитие военной про­мышленности, учитывая как военные заводы, так и гражданские, которым, впрочем, отводилось второстепенное место. Перед комиссией ставилась задача выработать проект доклада для РЗ СТО с целью принятия соответствующего решения. Доклад [147] был подготовлен к середине 1928 г.[17] В нем рассматривались моб­заявки НКВМ на ближайшие 2-3 года и до конца пятилетки. Конфликт насчет темпов военных приготовлений базировался вокруг принципа “затухающей кривой”. Основные увеличения капитальных затрат намечались на 1928/29 г. - сразу на 24%.

          

           Таблица 2. Проект оборонного бюджета по годам пятилетки (млн руб.) (1927/28 г. — фактически, 1928/29 г. — утвержденный план)

	1927/28	1928/29	1929/30	1930/31	1931/32	1932/33
Госбюджет СССР в том числе на оборону:	6581	7752	9187	10 864	12 203	14 082
НКВМ (по ва­рианту Штаба РККА)	743	850	1032	1158	1352	1425
Удельный вес, %	11,1	10,9	11,5	11,8	12,2	11,5
Госплан (по варианту СО Госплана)	743	850	900	950	1040	1140
Удельный вес, %	11,1	10,9	10,1	9,5	9,4	9,0

 

           План С-30 рассматривался теперь как промежуточный этап подготовки к войне. Констатировалось, что главной базой его реализации является военпром, поскольку план ассимиляции гра­жданской промышленности в военное производство еще не про­работан и выявить их совокупную мощь невозможно. Отмеча­лось, что промышленность в стране слаба, не приспособлена к мобилизационному развертыванию, а созданные мобзапасы ни­чтожны. Главный вывод доклада: необходимы более серьезные усилия всей промышленности, а для этого надо иначе развер­нуть пятилетний план.

           Одновременно указывалось на слабые места мобилизацион­ной заявки НКВМ: по качественным, цветным металлам, станко­строению, металло-оборудованию, азотной кислоте. Ввиду этих недостатков представленную мобзаявку можно было обеспечить только на 53-55%. Что касается танков, тракторов, автомобилей, металлических и деревянных самолетов и моторов к ним, то ко­миссия Ворошилова считала, что план может быть выполнен только к 1931/32 г. при условии существенной реконструкции [148] старых и строительства новых заводов. В связи с этим комиссия предлагала урезать заявку по этой технике на ближайшее время примерно на 15%.

           В целом промежуточный этап мобпланирования нацеливался на накопление мобзапасов. Некоторые авторы считают, что ко­миссия Ворошилова проявила здравый смысл к качественной стороне оборонных возможностей, была более склонна опирать­ся на реальный потенциал советской экономики, но это вряд ли позиция самого Ворошилова, скорее - Сталина. Нарком и пред­седатель РВС, ближайший сталинский друг, и шагу не мог шаг­нуть, не посоветовавшись со Сталиным. Не удивительно, что все записки военных на имя Ворошилова, касающиеся развертыва­ния вооружений, немедленно оказывались на столе у вождя. Для Сталина в этот период, как свидетельствуют документы, важны были не столько сами цифры производства вооружений, а, как он неоднократно подчеркивал, сколько темпы реконструкции про­мышленных предприятий и создания новых заводов, способству­ющих укреплению обороноспособности.

           Что касается пятилетки, то комиссия Ворошилова прежде всего произвела расчет армии СССР и вероятных противников. На мирное время РККА следует развернуть до 625 000 человек, в случае военного столкновения - до 2 666 000, противостоящих 3 100 000 человек (имелись в виду мобилизационные возможно­сти “лимитрофов”). Предполагалось, что 100 стрелковым диви­зиям СССР будут противостоять 109 дивизий противника, против 1190 самолетов СССР выставляет 1046, против 401 танка - 102, зато против 5620 вражеских орудий - 7034 .

           Делая доклад на РЗ СТО, комиссия Ворошилова определи­ла, что в условиях мирного времени общая стоимость военных заказов по пятилетке составит 2690 млн руб. без учета средств на новое строительство. В предлагаемом финансовом плане на пятилетку вся смета НКВМ при предполагаемом увеличении зарплаты работников на 30% должна была составить 5 700 млн руб., а если добиться снижения цен, то эту цифру возможно бы­ло бы сократить до 5 млрд. В среднем за пятилетку участие сме­ты НКВМ в государственных расходах определялось в 23,1% ежегодно[18].

           30 июля 1928 г. РЗ СТО отверг представленную заявку НКВМ. Рудзутаку, Куйбышеву и Ворошилову было предложено ее пере­смотреть, связать со схемой работ ВСНХ, Госплана и НКВМ. ВСНХ было поручено провести мобилизационную подготовку промышленности с тем, чтобы она в течение 2-3 лет обеспечила бы потребности Красной армии на год ведения войны.

           [149] В январе 1929 г. в справке СО по докладу ВСНХ о состоянии мобилизационной готовности отмечались как положительные моменты, связанные с переходом экономики на плановые осно­вы, так и отрицательные, обусловленные ограниченностью име­ющихся предпосылок. Отсутствие и дефицит материалов, нали­чие узких мест, говорилось в справке, делает планируемое моб­развитие нереальным. Основные недостатки заявки НКВМ на военное время: а) жесткость технических условий, которые не диктуются необходимостью; б) недоучет производственных воз­можностей промышленности; в) необеспеченность плановых цифр материальными ресурсами. Наращивание производствен­ных мощностей, начиная с 1927 г., не может удовлетворить и 10% трехлетней заявки военведа. Резкое расширение капиталовложе­ний в 1927-1929 гг. и новое строительство идет с большими тру­дностями и эффекта пока не дает. Как в трехлетнем плане, так и в перспективах на всю пятилетку отмечалась крайняя пестрота заданий, нарушение пропорций. Говорилось, что хотя в плане С-30 есть попытки усилить ассимиляцию с гражданской промыш­ленностью, однако она была не закончена, плохо проработан во­прос о “кустовании” предприятий, отмечалась сильная зависи­мость от импорта. Хотя были предприняты шаги для создания во­енных ячеек на гражданских предприятиях, но их создание тор­мозится отсутствием достаточных заказов НКВМ. Трехлетняя заявка военведа может быть выполнена, говорилось в справке, но сомнение вызывает автостроение, есть проблемы с порохами и аммиаком. Еще одна трудность заключалась в том, что не бы­ло данных о военных возможностях гражданской промышленно­сти, чертежей и технических условий, отсутствовали научно-ис­следовательские работы[19].

           Если в докладе ВСНХ еще прослеживались оптимистические нотки в отношении мобготовности, то в РВС он был подвергнут уничтожающей критике. С созданием МПУ, говорилось в поста­новлении РВС, мобилизационная работа несколько улучшилась, однако представляемые мобпланы устарели, предполагая слиш­ком длительные сроки развертывания и представляли собой по сути бесплановое развитие в случае войны. По традиции все это сохранилось в плане С-30. Его реализация идет с большим запо­зданием, что в современной обстановке недопустимо. В отличие от “радужного” доклада ВСНХ, РВС констатировал крайне не­благоприятное положение с мобразвертыванием, указывая на не­обходимость усилить темпы. Свою же задачу военвед видел в своевременном представлении заявок, предусматривающих ре­сурсы для сверхпланового развития. Постановление РВС говори[150]ло о необходимости уменьшить сроки разработки новых образцов и их внедрения в серию, удешевить военную продукцию, усилить импорт, одновременно создавая предпосылки для освобождения от иностранной зависимости. В качестве ударной и боевой задачи наркомату РКИ предлагалось провести масштабную проверку мобготовности промышленности. Чтобы усилить внимание к опытно-конструкторским работам, суррогатированию, основные подразделения в этой области РВС считало необходимым пере­дать в промышленность, возложив общее наблюдение над ними на МПУ и призывая одновременно более четко очертить обязан­ности техкомов НКВМ и научных учреждений ВСНХ. Постанов­ление предлагало в полтора месяца разработать и представить РВС положение о военной приемке в мирное и военное время. В заключение ставилась задача пересмотреть заявки НКВМ по новым вариантам 10 и 12 и внести в правительственную комиссию проект положения о мобилизации народного хозяйства[20].

           К весне 1929 г. проработка пятилетнего плана близилась к за­вершению. За основу принимались оптимальные контрольные цифры. Однако военные по-прежнему настаивали, что вопросы обороны в пятилетнем плане так и не решены окончательно. Сторонники военизации пятилетки призывали снова скорректи­ровать хозяйственную политику. Зам. наркома НКВМ Уншлихт настойчиво рекомендует пересмотреть в сторону увеличения те показатели, которые имеют решающее для обороны значение. В апреле 1929 г. в Президиуме Госплана опять вспыхнула дискуссия по поводу ассигнований на военные нужды между представителя­ми Военведа, ОГПУ, РКИ, с одной стороны, ВСНХ и наркома­тов - с другой. Прежние варианты мобпланов рассматривались теперь как механическая сводка мобпланов и мобзаданий тре­стов и предприятий, сведенная МПУ ВСНХ. В свете новых задач мобпланирования их рассматривали теперь как “клочки бумаги”.

           Тогда же в РЗ СТО был направлен новый аналитический до­клад Госплана об учете интересов обороны в пятилетке, кото­рый заметно отличался от предыдущего (см. выше) и отражал некоторые положения, выработанные комиссией Ворошилова. План исходил из оптимальных контрольных цифр и стабильного состава вооруженных сил на пятилетку. Но главным направле­нием теперь провозглашалась машинизация вооруженных сил, бо­лее известная в литературе как моторизация РККА. Число танков предполагалось увеличить в 15 раз. Сильный военный уклон на­кладывался на топливную промышленность, прежде всего на до­бычу, переработку и доставку нефтепродуктов. Треть металлур­гической базы должна была быть переориентирована на нужды [151] армии, причем значительно должны были возрасти мощности по высококачественной стали и ферросплавам. Отмечалось неудов­летворительное положение по цветным металлам и отсутствие новых разведанных месторождений, в связи с чем предлагалось двигаться с Урала в Казахстан. В одном из последующих доку­ментов предлагалось использовать для этой цели заключенных ГУЛАГа[21].

           В докладе Госплана отмечалось, что, судя по темпам разви­тия машиностроения в пятилетке, даже оптимальным, освобо­диться от импортной зависимости в пятилетке не удастся. Кон­статировалось тяжелое положение с инструментальной базой, особенно с измерительным инструментом, что пятилетний план по обороне не увязан с тракторостроением, авиастроением, с программой развития тонкого и точного машиностроения. Гово­рилось о том, что в химическом производстве необходимо делать ставку на развитие основной химии: азотное, хлорное, серно-кис­лотное, аммиачное производство, искусственное волокно. Наме­ченные планом 16 фабрик - только начало. Базовым новшест­вом в документе была опора планирования на сплошную коллек­тивизацию деревни. (Обратим внимание - еще до принятия ре­шения о массовой коллективизации).

           По мнению военного руководства, крупные производствен­ные единицы в сельском хозяйстве будут легче поддаваться пла­новому воздействию, чем многомиллионные массы распылен­ных крестьянских хозяйств. Более того, линия на создание выс­ших типов хозяйственных объединений усилит обороноспособ­ность страны, машинизация и химизация сельского хозяйства улучшат хозяйственный баланс, облегчат обеспечение кавале­рии. Удельный вес товарного зерна в колхозах составит 39%, что позволит обеспечить полную годовую потребность армии на случай войны, но для этого нужно втянуть в колхозы 85% крестьянских дворов. Мобилизационный фонд хлебного запаса должен составить 2 млн ц на 3 месяца войны и 12,5 млн ц на год ведения войны. Параллельно предлагалось развернуть создание сельскозяйственных предприятий для переработки продукции, обратить внимание на строительство хлебозаводов, столовых, фабрик-кухонь, что в настоящее время - положение неблаго­приятное: мало элеваторов, хлебопекарен, мельниц. Говори­лось о том, что нужно создать такие запасы продуктов, которые гарантировали бы от перебоев в мирное время и безболезнен­ный переход к войне, а из технических культур для армии наи­большее значение имеет хлопок. Если в 1927/28 г. 45,4% его шло на нужды армии, то в 1932/33 г. эту цифру предлагалось [152] довести до 73%. Указывалось, что коллективизация позволит изменить структуру посевов овса и сеянных трав для заготовки армейского фуража. Производство сельскохозяйственной продукции намечалось районировать в направлении Поволжья, Сибири, Казахстана.

           Хотя планировался значительный сдвиг на Восток, диктуе­мый интересами обороны, но, видимо, говорилось в записке, наи­более решительный сдвиг следует отнести на следующую пяти­летку. Пока еще состояние промышленности и транспорта не по­зволяет произвести его в широких масштабах. Ставилась задача добиться выполнения оптимальных заданий по железнодорожно­му транспорту, намечалось построить железнодорожное кольцо вокруг Москвы, а строительство Турксиба связать с созданием хлопковой базы для армии. Констатировалось, что положение на водном транспорте хуже, чем в 1913 г., что перспективы автомо­билизации армии в пятилетке - неудовлетворительные, не обес­печивают маневренности войск, не учитывают возможности воз­душных сообщений и развития гражданской авиации.

           В области трудовых ресурсов, говорилось в записке, моби­лизационные возможности упирались в огромную текучесть [рабочей силы], прежде всего в горнорудной, топливной, ме­таллической промышленности. Обращалось внимание на рас­сасывание безработицы и необходимость программы социаль­но-культурного строительства, особенно в приграничных рай­онах. Делалась ставка на их экономический подъем, соответст­вующие мероприятия по линии просвещения, здравоохране­ния, коммунального хозяйства, имея в виду, что они должны стать прочной социально-политической базой для будущего тыла фронта, причем не только на Западе. Не менее важным будет Дальний Восток, районы, соприкасающиеся с Китаем, Афганистаном и Персией, причем не только с точки зрения обороны, но и непосредственного влияния на население сопре­дельных стран.

           В товарообороте предлагалось обеспечить переход на высшую стадию планирования: чем выше будет планирование в мирное время, тем легче будет в случае войны. С сожалением отмечалось сохранение иностранной зависимости, а по некото­рым товарам, таким как каучук, - целиком. Предлагалось еще шире развернуть мероприятия по суррогатированию, т.е. созда­нию отечественных аналогов[22].

           Однако цифры, намеченные ВСНХ на капитальное строи­тельство по военной промышленности (строительство военных заводов и милитаризацию гражданской промышленности), [153] РЗ СТО назвал чрезмерными и вместо 1190 млн руб. предложил урезать их до 500 млн руб.[23].

           Следует заметить, что усиление внимания к мобилизацион­ной готовности происходило на фоне непрерывных дискуссий, которые велись в печати о характере современной войны, об из­менениях в технологии военного дела. Вопросы мобилизацион­ного планирования экономики занимали все большее место в проводимых мероприятиях. В военно-учебных заведениях вводи­лись курсы по мобилизационному планированию[24]. В связи с этим уместно сослаться на один документ, поскольку он, пожа­луй, в наибольшей степени касается стратегии военно-мобилиза­ционного планирования промышленности, которая складывается в эти годы в умах руководителей, хотя, с позиций нынешнего дня, ее отдельные положения можно оспорить. Это доклад, представ­ленный председателем МПС ВСНХ И.Т. Смилгой на секции эко­номики войны СО Госплана. Идеи, высказанные Смилгой, повто­рялись многими военными, но в нем наиболее концентрированно излагается суть нового подхода.

           В докладе констатируется грядущая неизбежность войны, ко­торая будет войной на полное низвержение противника. Главную роль в ней, не умаляя значения артиллерии, будут играть танки, авиация и военная химия. Это будет война не только армий, но и жизненно важных центров. По-старому воевать будет нельзя.

           До сих пор в оборонной стратегии, по мнению автора, есть две концепции. Одна - у Америки, которая хотя и не имеет отдельной военной промышленности, но, как страна экономически наиболее мощная, способна быстро развернуть военное производство путем ассимиляции и кооперирования гражданских производств. Моби­лизационный план этой страны рассчитан на быструю перестрой­ку хозяйства на нужды войны. Военные заказы рассеиваются по многим предприятиям. Преимущества такого плана очевидны. В мирное время основной капитал страны работает на экономику, чем в результате обеспечивается его относительная дешевизна. Другим странам такой план будет не по силам.

           Другой тип военной мобилизации, по мнению автора, в наиболее чистом виде демонстрировала царская Россия. Она ориентировалась на создание специальной мощной военной промышленности и накопление запасов на складах военных ведомств, что было дорого и невыгодно экономически. Япон­ская война стала первым предупреждением порочности подоб­ной практики. После нее сделано было много, особенно в ар­тиллерии, но этого было явно недостаточно. Поэтому мировая война велась по существу теми же методами. Перестройка [154] экономики на военный лад происходила под огнем. Но как бы Россия ни перестраивалась под Америку, у нее бы ничего не вышло, так как ее производительные силы были намного ни­же. Каждый завод работал фактически сам по себе. Поэтому при расширении военного производства ничего не оставалось, как по-прежнему идти по пути создания специальных заводов. Делался вывод, что с такой организацией экономики страна сегодня успешно воевать не может.

           Автор обращал внимание на то, что обслуживание армии в мирное время и военное время не одно и то же. (Автор выде­лял время войны - “У”, мирное время - “X”. Обычно делается наоборот: обозначается час “X” — время максимальной опасно­сти). Ни одна страна, отмечал Смилга, не нуждается в излиш­нем производстве военной продукции в мирное время, поэтому теперь главный упор необходимо делать на развитие мобили­зационных мощностей. Царская Россия не могла решить эту проблему. Капитал, вложенный в военное производство, не да­вал прибыли, изнашивался, морально устаревал. В Европе на­шли некоторые переходные формы в лице таких фирм, как Виккерс Армстронг (Англия), Шнейдер-Крезо (Франция), Крупп (Германия), Шкода (Чехословакия), которые пошли по пути обратной ассимиляции и оказались способными произво­дить в мирное время огромное количество невоенной продук­ции. Омертвление основного капитала на военных заводах бы­ло преодолено.

           Нам, писал Смилга, надо делать выводы из исторического опыта. Мы получили в наследство от царской России мощную военную промышленность, и это налагает на нас определен­ное бремя. Военная промышленность составляет значитель­ный удельный вес в экономике. Ее надо привести в порядок, что должно быть решено в процессе реконструкции военных заводов. Однако, решая задачи индустриализации, нам надо расстаться с идеей погодного наращивания военной промыш­ленности и ее мощностей. Это идея вредная. Главное - это пра­вильная эксплуатация военных заводов, иначе мы обречены на вечную их реконструкцию. Можно использовать военные за­воды для решения задач индустриализации путем широчайшей ассимиляции и кооперирования военных и гражданских произ­водств, подготовки и стабилизации кадров, с которыми в стра­не существует особое напряжение. Каждое новое предприятие должно знать и помнить о своей оборонной функции. Нельзя допускать конкуренции между мирной и военной промышлен­ностью. Всегда нужно иметь в виду, что трактор в мирное вре[155]мя есть танк в случае войны. Постепенно следует переходить от модели царской России к европейской или американской. Тем не менее надо считаться со старым наследием, одновре­менно освобождаясь от импортной зависимости. При составле­нии мобпланов не надо делить по степени важности изготовле­ние пушек и изготовление портянок. Нужно обратить внима­ние на стандартизацию производства, не менять технологию в угоду военным нуждам, всему придавая деловой смысл. На этом пути, указывал автор, нас ждут калейдоскопические тру­дности, преодоление правых и левых уклонов в оборонной ра­боте. “Мы против самотека, но и против увлечения полевой стратегией - перспективой больших побед и быстрого завер­шения войны, против бумажных планов, иначе придется испы­тать горькое разочарование”[25].

           Если теоретически подобная конструкция выглядела весь­ма логично, то в практической реализации она постоянно на­талкивалась на различные препятствия и ограничения. Глав­ный вопрос в мобилизационной подготовке заключается в том, когда же наступит час “X” (будем придерживаться обще­принятой символики), т.е. военное нападение. В сущности, вокруг этого вопроса в советском руководстве постоянно шли подспудные дискуссии, способствуя постоянной ревизии мобилизационных планов, составляемых в недрах военведа и военпрома.

           В плановом ажиотаже предприятия не имели иного выхо­да, как вместо запланированных показателей в реальности ис­ходить из текущих (или оперативных, как их называли) зака­зов НКВМ. При этом руководство сразу же натолкнулось на проблему: противоречие между планами военного производст­ва и текущими потребностями народного хозяйства, которые неизбежно влияли на корректировки планов мобилизационно­го развертывания промышленности. Предприятия не могут в мирное время работать преимущественно на военные склады (накопление мобзапасов), ибо происходит омертвление капи­тала. Необходимо было использовать создаваемые мощности для производства необходимой стране мирной продукции. По­этому реальные заказы военведа всегда оказывались намного ниже запланированных. Так, согласно мобилизационной пла­новой заявке НКВМ потребность в самолетах на 1930 г. опре­делялась в 4360 единиц, по танкам - 1055 единиц, а реальный заказ военведа военпрому на 1929/30 г. составил 1262 самоле­та и 340 танков. То же самое наблюдалось по остальным видам вооружений[26].

           [156] Задача, которая ставилась военведом, состояла в том, что­бы максимально сократить разрыв между мобилизационными заявками ввиду скорого приближения войны и реальными воз­можностями промышленности, что являлось важнейшей пред­посылкой военизации пятилетки. Задача руководства страны состояла в том, чтобы привести в соответствие планы мобили­зационного развертывания с реальными возможностями и темпами роста промышленности. Поскольку мобилизацион­ные заявки значительно превышали их возможности, то в сво­ей оперативной деятельности и военвед, и военпром вынужде­ны были опираться на другие показатели, отраженные в опе­ративных планах. При этом следует учитывать, что выполне­ние и оперативных планов происходило с существенными за­держками и “прорывами”. Обнаруживалась постоянная не­хватка средств и ресурсов. Все недостатки военного разверты­вания списывались на действия “вредителей”.

          

           ВОПРОС О ВРЕДИТЕЛЬСТВЕ В ВОЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

           Еще до конца 1920-х годов в поисках виновников трудностей в военной промышленности нагнеталась обстановка вокруг ста­рых специалистов. Конечно, аналогичная ситуация складыва­лась в других отраслях экономики. Хотя борьба с вредительст­вом касалась не только военной промышленности, несомненно, что в ней она приобрела особый размах, так как вредительство на этом участке руководство считало особо опасным для госу­дарства. Были ли основания для обвинений во вредительстве? Как ни крути, выдвижение руководством новых задач встречало сомнения и возражения в рядах старых специалистов, считавших их нереальными, преждевременными и т.д. Однако документы свидетельствуют, что, несмотря на это, а иногда и скрытую враждебность к советскому строю, большинство специалистов честно работало на своих постах. Тем не менее, не располагая фактами о вредительстве или саботаже, партийно-советское ру­ководство вместе с политическими и контролирующими орга­нами пошло по пути их фабрикации. Много было написано о фабрикации Шахтинского процесса 1928 г., появились новые данные о фабрикации обвинений против специалистов в нефтя­ной промышленности и других отраслях. Но до сих пор почти ничего не было сказано о борьбе с “вредителями” в Военпроме, ее размахе и значении. Некоторые авторы считают, что она не [157] имела большого значения для развития военной промышленно­сти. Это было далеко не так.

           29 марта 1929 г. ОГПУ представило в Политбюро доку­мент, где говорилось о раскрытии контрреволюционной орга­низации в Военпроме[27]. Ее возникновение ОГПУ отнесло к 1922 г., а инициаторами ее создания назвало генералов и пол­ковников царской армии. По мере развития организации в нее якобы было втянуто большое число военных специалистов, которых-де еще предстоит разоблачить в процессе следствия. Разворачивалась настоящая кампания по выявлению вредите­лей, которая охватывала все больше работников аппарата и специалистов на заводах. Сообщалось о вредительстве на заво­дах: “Мастяжарт”, Московском орудийном, “Арсенале”, “Большевике”, Пермском, Богородском, Казанском, Шлис­сельбургском, Самарском и Ленинградском трубочных, Улья­новском пороховом, Пензенском и др. Целью контреволюци­онной организации, как говорилось, было подорвать обороно­способность Красной армии.

           Структура организации выстраивалась чекистами соответ­ственно со схемой управления военной промышленностью, и главной сферой вредитетельства называлось бывшее ГУВП. Главным “вредителем” был объявлен B.C. Михайлов, преж­ний заместитель председателя ГУВП - крупный теоретик во­енного дела и специалист в области артиллерии. Всего по делу проходил 21 человек, в том числе, помимо Михайлова, Дым­ман (член правления ПТТ), Высочанский (член правления ОАТ, бывший член правления ГУВП), Шейман (главный ин­женер строительно-механического отдела ОАТ), Довгелевич, (зам. нач. отдела Вохимтреста), Сахаров (технический дирек­тор завода “Мастяжарт”), Чижевский (начальник отдела ОАТ), Дыхов (начальник арсенального подотдела ОАТ), Шпи­тальский (директор “Эксольхима”), Филипповский (главный инженер ОАТ ) и др.

           Обращает на себя внимание, как ОГПУ определяло периоды в деятельности организации. Первый якобы был направлен на разоружение заводов и выведение их из строя, второй - препят­ствование восстановлению заводов, например, путем направле­ния капиталовложений на второстепенные объекты, создания на производстве узких мест, третий будто бы совпадал с масштаб­ной программой капитального строительства и знаменовал пере­ход к плановому вредительству и срыву мобилизационного раз­вертывания. Таким образом, рисовалась удивительная способ­ность “вредителей” следовать политике партийного руководства [158] и выстраивать под нее свою деятельность. Сами по себе обвинения, предъявленные “вредителям”, поражают своей абсурдностью, ибо на них сваливались все присущие советской экономике того време­ни недостатки, огрехи и трудности. Особенно поражает, каким образом благие намерения B.C. Михайлова постоянно оборачива­ются против него и расцениваются как “вредительские факты”.

           Данный документ следует рассматривать вместе с последую­щими. 25 октября 1929 г. в сообщении для печати говорилось, что Михайлов, Дымман, Деханов, Шульга были расстреляны, осталь­ные участники приговорены к различным срокам заключения в концентрационных лагерях[28]. В докладной записке по делу ука­зывалось как развивался процесс, кто “сознался”, а кто не соз­нался во вредительстве. Добавлялись и уточнялись пункты обви­нения. Например: Михайлов настаивал на строительстве нового латунного завода вместо переоборудования имеющихся цехов, Дымман говорил о строительстве нового трубного завода, Чи­жевский - о строительстве в Павшино нового оптического заво­да на ровном месте взамен использования и переоборудования двух старых цехов, что привело к удорожанию работ в два раза. Вредительство по линии оборудования заключалось-де в том, что станки, которые могли быть использованы вместо закупки их за границей, отправлялись на склады. За рубежом закупалось не подходящее оборудование, создавались задержки с освоением и созданием отечественного станкостроения. В “Эксольхиме” за­нимались академическими работами, сосредоточились на разра­ботках второстепенных ОВ[29].

           В связи с развязываемой кампанией тучи над работниками Военпрома сгущались. Чувствуя это, Толоконцев подает заяв­ление об отставке. Помимо многочисленных претензий к ра­боте ВПУ, этот орган выступает еще как естественный на­следник ГУВП - “рассадника вредительства”. Толоконцев, те­перь уже бывший глава ВПУ, замененный М.Г. Урываевым, как уже упоминалось, в своем докладе о работе военной про­мышленности на заседании ПБ ЦК ВКП(б) 27 апреля 1929 г. пытался как-то ослабить предъявляемые обвинения. Возра­жая Павлуновскому на то, что в аппарате ВПУ засели старые генералы, он отвечал, что это сильно преувеличено, что их всего несколько человек. Что же касается Михайлова, то он всегда казался просоветски настроенным, активно выступал с докладами на партийных собраниях, благоприятно восприни­мал критику. Он, - говорил Толоконцев, - первый среди ра­ботников Военпрома отмежевался от шахтинцев. Вообще, - говорил он, - Павлуновский в своих нападках удивляет. В од[159]ном месте он писал, что военная промышленность имеет пол­ные мощности для мобплана литеры “С”, что является неза­служенным комплиментом, а с другой стороны, обвинял ВПУ в сокращении мощностей. Позицию Павлуновского Толокон­цев определил как вредную, которая не дает правильного осве­щения положения в военной промышленности. (В апрельском письме в адрес ПБ Павлуновский писал о хаосе, расхлябанно­сти, катастрофическом положении в военной промышленно­сти, заявлял, что выполнение мобилизационного плана по ли­тере “С” висит на волоске, что оборонная трехлетка превра­щается в пятилетку). На самом деле вредителям, заключал То­локонцев, не удалось подорвать дело обороны[30].

           Тем не менее кампания по борьбе с “вредителями” развора­чивалась все шире и шире и стала составной частью, если следо­вать советской традиции, “великого перелома” в военной про­мышленности. В чем же он состоял?

          

           “ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ” В ВОЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

           В мае 1929 г. РЗ СТО утвердило предложения НКВМ об уве­личении численности и вооружений до 1933 г., что означало еще один поворот в сторону военизации пятилетки. Представленные предложения должны были быть вынесены на заседание Полит­бюро, т.е. к лету 1929 г. обсуждение всех вопросов оборонного строительства в пятилетке вышло на самый высший уровень. В основу заседания ПБ ложился анализ военно-промышленной ра­боты за два года. Для подготовки докладов были сформированы две комиссии: одна о состоянии обороны страны, другая - о сос­тоянии военной промышленности. Достижения в области обороны были опубликованы в печати. Подготовка доклада о военной про­мышленности носила принципиально иной характер. Сюда были собраны все критические стрелы в адрес руководителей военпрома вплоть до письма начальника ВМС P.A. Муклевича о плачевном состоянии флота и превращении страны в провинциальную мор­скую державу, отстающую даже от “лимитрофов”. Накануне засе­дания Толоконцев и Томский были выведены из состава РЗ СТО.

           В свете новых задач, провозглашенных сталинским руковод­ством на пятилетку, успехи, достигнутые отраслью, выглядели незначительными и неадекватными. И дело тут не столько в кри­тике самой военной промышленности, сколько в полном отказе от принципов нэповской экономики. Давление военных усилива[160]лось и в связи с тем, что представление о военной опасности по- прежнему царило в умах руководства и господствовало мнение, что, видимо, в ближайшее время военного столкновения избе­жать не удастся. Впрочем, приблизительное время начала войны, исходя из анализа международной обстановки, теперь относи­лось на 1932 г., заставляя усиливать военную составляющую пя­тилетнего плана. Показатели, которые в наибольшей степени подвергались корректировке в сторону их необоснованного по­вышения, так или иначе были связаны с военным производством. Со стороны же военных постоянно продолжали раздаваться об­винения в том, что интересы обороны не учитываются в плано­вых цифрах. На самом деле, и военные, и производственники, как показывают документы, всячески старались поспеть за быстро меняющимися плановыми корректировками и обратить их в свою пользу, но сделать это в царившем плановом ажиотаже, во­енной лихорадке, было нелегко. Несмотря на прилагаемые уси­лия, признаки расстройства в период “великого перелома” косну­лись и военной промышленности. И, как прежде, анализ реально­го положения дел был заменен поиском “козлов отпущения”.

           Драматические события, развернувшиеся на июльском засе­дании ПБ ЦК ВКП(б), стали важной вехой в становлении и раз­витии советского ВПК. Доклады о положении военной промыш­ленности были представлены И.П. Павлуновским, М.Л. Рухимо­вичем, А.Ф. Толоконцевым, К.Е. Ворошиловым. Было принято два постановления ПБ “Об укреплении обороноспособности СССР” и “О военной промышленности” от 15 июля 1929 г. Если о первом постановлении много говорилось в литературе, второе было менее известным. Это - параллельное совершенно секрет­ное постановление ПБ, составленное всего в нескольких экземп­лярах, к созданию которого явно приложили руку и ОГПУ, и во­енная инспекция РКИ. Оно было размножено только в пяти эк­земплярах и направлено в ЦК ВКП(б), РЗ СТО (Рудзутаку), НК РКП (Яковлеву), ВСНХ (Рухимовичу), РВС (Ворошилову) и, вви­ду особой секретности, должно было храниться на правах шиф­ра. Только теперь оно стало известным, и, ввиду исключитель­ной важности данного документа для анализа материалов, пред­ставленных в сборнике, на нем стоит остановиться подробнее.

           В постановлении как бы подводился итог многочисленным дискуссиям о характере современной войны и размерах необхо­димых военных приготовлений, ведущимся на страницах печати, в кулуарах военведа и военпрома. Главное место в подготовке к войне постановление отводило кадровой военной промышленно­сти, более того, признавалось, что существование специальной [161] военной промышленности с весьма мощными заводами объек­тивно создает преимущество Советского Союза перед буржуаз­ными государствами в деле обороны страны. Этот момент важно подчеркнуть, так как он отразил дальнейшую перспективу роста военной промышленности, несмотря на теоретические дискуссии об экономической мобилизации всего народного хозяйства.

           Вместе с тем состояние самой военной промышленности оценивалось как крайне неудовлетворительное, что выражалось, согласно документу, в громадном преуменьшении мобилизацион­ных мощностей заводов, длительном и не соответствующем инте­ресам обороны срокам их строительства и пуска, преувеличении средств на капитальное строительство. Указывались медленные сроки мобилизационного развертывания заводов, в связи с чем го­сударство вынуждено было направлять усилия на создание круп­ных мобзапасов, непосильных для государства. Отмечались дис­пропорции и узкие места по ряду отраслей военных производств и заводов: неразрешенность проблемы заводского ремонта и арсе­нального, лекально-инструментального оборудования; перегру­женность заводов негодным станочным парком; недопустимые сроки изготовления новых опытных образцов вооружения, продол­жительное (3-4 года) их внедрение в массовое производство; уста­релые технологические процессы и упорное нежелание военной промышленности во всех ее звеньях нововведений и совершенство­вания этих процессов; недоделы, невыполнение программ по изго­товлению и обеспечению взаимозаменяемости запасных частей к предметам вооружения; крайне недостаточное использование ос­новного капитала военной промышленности для производства мирной продукции; нерациональное использование военного обо­рудования для этих целей; разбазаривание оборотных средств, ве­дущее к напряженнейшему финансовому положению и кассовым прорывам в военных трестах, надеющихся на подачки государства и не принимающих достаточных мер к упорядочению своих финан­сов; опора целиком на касту старых специалистов царской России и невнимание к вопросу подготовки новых советских кадров.

           Все это списывалось на действия “вредителей”. Теперь, гово­рилось в документе, когда установлена принадлежность боль­шинства старых специалистов к контрреволюционной организа­ции, в техническом руководстве военной промышленности сло­жилось критическое положение и создан опасный разрыв между промышленностью и потребностями обороны, что явилось следствием многолетней и систематической вредительской ра­боты в военной промышленности; отсутствия бдительности у партийного руководящего состава военной промышленности, [162] начиная от руководящих работников Военпрома, кончая завода­ми; чрезмерного доверия к специалистам, в особенности к их вер­хушке; отсутствие со стороны руководящего коммунистическо­го состава военной промышленности даже минимального конт­роля за работой специалистов. Отмечалось, что в большинстве случаев этот руководящий состав свел свою роль по управлению промышленностью, трестами и предприятиями к голому админист­рированию на основе отчетов и докладов, представляемых ему ап­паратами, дескать, заполненными и часто руководимыми вреди­тельскими элементами, и не считал для себя обязанным вникать в сущность производства, работать над собой и совершенствоваться для того, чтобы стать подлинным хозяином дела, улучшать и со­вершенствовать систему управления и изучать производственные технологические процессы; под предлогом военной тайны (чрез­мерное засекречивание) фактически был отстранен от активного участия в организации и рационализации производства беспартий­ный и коммунистический рабочий актив на производстве.

           Что касается успехов военной промышленности, о которых до­кладывало ВПУ, говорилось дальше, то вскрытое совместными усилиями НК РКИ и ОГПУ действительное положение в военной промышленности, оказалось ни в какой мере не соответствую­щим оптимистическому освещению со стороны руководителей военной промышленности. Некоторые достижения в области про­изводительности труда, снижения себестоимости, повышения каче­ства и количества изготовляемой продукции, внедрения некоторых новых видов производства и т.д. совершенно недостаточны ни с точки зрения вложенных в военную промышленность средств, ни с точки зрения количества времени, затраченного на эти достиже­ния. В то же время эти достижения выдвигались руководящими ра­ботниками военной промышленности в качестве показателей об­щего благополучия промышленности, что еще больше содейство­вало прикрыванию фактически тяжелого положения подготовки к обороне. Попытки исправить критическое положение, предусмот­ренные решениями Президиума ВСНХ и утвержденные РЗ СТО в плане на 1928/29 г., обнаружили, что военная промышленность оказалась не готовой к выполнению заданного ей плана капиталь­ного строительства, а в работе ее аппарата не произошло того пе­релома, который гарантировал бы срочное исправление последст­вий работы контрреволюционной организации.

           Исходя из этого, намечался цикл следующих мероприятий: Президиуму ЦКК предлагалось срочно рассмотреть вопрос о на­ложении взысканий и привлечении к ответственности как ны­нешнего, так и бывшего состава военной промышленности, ви[163]новного в недостаточной бдительности к многолетнему и явному вредительству и упущениях в военной промышленности, внести свои предложения в ПБ; специальной комиссии под председа­тельством Павлуновского, включая представителей ЦК метал­листов и химиков в кратчайший срок произвести чистку всего личного состава военной промышленности до заводов включи­тельно·, обновить руководящий состав военной промышленно­сти, начиная с коллегии ВПУ и кончая заводами; Оргбюро ЦК ВКП(б) в месячный срок предписывалось мобилизовать для военной промышленности не менее 100 человек, преимуществен­но членов партии, опытных производственников и молодых ин­женеров. Принимая во внимание, что военная промышленность представляет собой по преимуществу высококвалифицирован­ное производство и в то же время имеет ничтожные технические кадры, в особенности после ликвидации вредительской организа­ции старых специалистов, ВСНХ надлежало, согласно докумен­ту, путем срочных и конкретных мероприятий немедленно разре­шить вопрос об усилении технических кадров военной промыш­ленности (путем переподготовки, устройства краткосрочных курсов и т.д.) и одновременно разработать план систематической подготовки для нее технического персонала.

           ВСНХ предлагалось разработать и приступить к немедленно­му осуществлению плана ликвидации последствий вредительства в военной промышленности. Особое внимание при этом обра­щалось на капитальное строительство, электро-паро-силовое хо­зяйство, лекальное и инструментальное дело, арсенальную проб­лему, изучение и совершенствование (рационализацию) техноло­гических процессов, устранение диспропорций между производ­ствами и цехами и т.п. Ставилась задача уже в 1929/30 г. добить­ся устранения указанных последствий вредительства и создания здоровой производственной обстановки на заводах и в трестах. При разработке программы ликвидации последствий вредитель­ства предписывалось использовать все имеющиеся материалы, конкретно изучать каждый объект вредительства в отдельности и широко привлекать к этой работе все предприятия, которые были охвачены вредительством.

           Успешное разрешение громадной проблемы технического оснащения Красной армии и, в частности, своевременное осуще­ствление одобренных ПБ мероприятий по артиллерийскому, тан­ковому, авиационному, химическому перевооружению по пяти­летнему плану, указывалось в постановлении, возможно только при условии наличия сильных конструкторских и технических бюро на предприятиях военной промышленности, работающих в [164] полном взаимодействии со всеми научно-исследовательскими и техническими учреждениями страны, и привлечением загранич­ной технической помощи. Исходя из этого, ВСНХ предлагалось немедленно усилить существующие конструкторские и техниче­ские бюро на заводах опытными специалистами, организовать их там, где они отсутствуют, и привлечь техническую помощь из-за границы. Особое внимание должно быть обращено на артилле­рийское, авиационное и химическое дело.

           Вторым условием успешного осуществления плана техниче­ского перевооружения Красной армии провозглашалось быстрое изготовление опытных образцов нового оружия и организации массового их производства. ВСНХ, совместно с НКВМ, должен был добиться во что бы то ни стало самых минимальных сроков в изготовлении опытных образцов, испытании и проверке их и вне­дрения в массовое производство. Отмечая недостаточную загрузку военных заводов военными заказами, ВСНХ, в целях сокращения сроков мобразвертывания военных заводов и максимального использования основного капитала военной промышленности, РЗ СТО предлагал в двухмесячный срок поднять темп загрузки военных заводов мирной продукцией до максимальных пределов. ВСНХ надлежало принять меры по оздоровлению оборотных средств военной промышленности, а РЗ СТО в срочном порядке рассмотреть вопрос о смягчении финансового напряжения, по­крыть кассовые прорывы в Орудийно-арсенальном и Авиацион­ном трестах, исключить повторение подобных явлений.

           РЗ СТО предлагалось рассмотреть вопрос о ценах на постав­ляемую Военведу продукцию под углом необходимого их сниже­ния, установив одновременно твердые расчетные цены по всем предметам вооружения, допуская ориентировочные цены как исключение для вновь устанавливаемых производств, и то толь­ко для первого периода. НКВМ, ОГПУ и ВСНХ должны были пересмотреть существующий порядок секретности на военных заводах с тем, чтобы было обеспечено максимальное участие ра­бочих в контроле над производством и в то же время сохранена военная тайна[31].

           Действительно, можно констатировать, что, в свете сказан­ного, военной промышленности предстояли большие перемены. Но прежде всего, пожалуй, следует остановиться на том, на чем сосредоточен основной пафос документа - “вредительство в во­енной промышленности” и его последствия, явно показывающие, что сталинским руководством была допущена преступная и па­губная ошибка, значительно усугубившая проблемы военного производства. Это был, что называется, удар мимо цели.

 

           [165] РАЗВЯЗЫВАНИЕ КАМПАНИИ БОРЬБЫ С ВРЕДИТЕЛЬСТВОМ В ВОЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

           Следуя постановлению ПБ, кампания преследования старых специалистов продолжала нарастать. Арестам подвергались мно­гие крайне необходимые военному производству работники на заводах, в трестах и научно-исследовательских учреждениях. В декабре 1929 г. назначенный начальником вооружений РККА И.П. Уборевич докладывает Ворошилову о ликвидации вреди­тельства в Оружейно-пулеметном тресте в области производства пулеметов и патронов. По пулемету “Максим” вредительство якобы заключалось в поставке недоброкачественного металла, отступлении при изготовлении от чертежей и лекал, порче пуле­метных замков, в отсутствии нормальных шаблонов, закругле­нии шляпок гильз почти на всех заводах патронной промышлен­ности. Для изучения последствий вредительства, согласно доку­менту, была создана комиссия Мерецкова, а также комиссия на Ижорском заводе для проверки качества стали. Еще одна комис­сия была образована при НТК АУ для ужесточения условий при­емки. Главным вредителем назывался инженер Третьяков, кото­рый якобы вел вредительскую деятельность с 1918 г. В целях борьбы с вредительством на продукцию, прошедшую проверку, ставилось особое клеймо[32].

           Накануне нового, 1930 г. ОГПУ представило Сталину доклад “О разоблачении контрреволюционной вредительской организа­ции в авиапромышленности”. Согласно документу, организация вела свою деятельность с 1921 г., охватывала опытное моторное производство, а также капитальное строительство, действия пу­тем замедления работ, представления неправильных чертежей, разработки ненужных Управлению ВВС (УВВС) РККА машин, организации неувязок в управлении, срыва производственных программ, создания узких мест, расстраивания серийного произ­водства, поставки негодных материалов и фабрикатов. Предста­вители “вредительской организации” в этой отрасли обвинялись в шпионаже и передаче секретных материалов на Запад. Дея­тельность организации якобы строилась так, чтобы подчинить ей командные высоты в Авиапроме. Будто бы была образована Центральная группа (Кутовой, Гончаров, Богданов), которая взаимодействовала с Высочанским из ГУВП. В результате до­просов ОГПУ выявило “широкие связи организации”, хотя аре­сты 1926 г. несколько ослабили ее деятельность, но она “сумела [166] снова развернуться под руководством Калинина, Щербакова, Ко­сткина, Сивалкина и технического директора Авиатреста Мака- ровского”. Особый размах “вредительства” отмечался на авиаци­онных заводах № 23, 24, 25. Одним из его примеров называлось строительство слабого фундамента под кузницу на заводе № 26. Согласно документу, “вредители продвинули в УВВС РККА бывших служащих авиазаводов, создавая кастовую замкнутость и не пуская в свою среду чужаков”, утверждали, что “авиация в стране с нами родилась, с нами и умрет”, якобы считали себя ари­стократами среди инженеров, корпорацией, которой открыты все блага жизни. Вербовка в организацию, по сведениям чеки­стов, велась различными способами: на вечеринках, “в обмене мнениями вредительского характера”, “подкупом”. Работникам ОГЛУ удалось подслушать разговоры после одного из совеща­ний, где остались только инженеры. Разговоры шли о том, что большевики долго не продержатся, что в стране нужна многопар­тийность, что с имеющимися рабочими невозможно работать, критиковали бумажный стиль руководства и т.д. “Нужно бить, - якобы говорили они, - по самому больному месту, самому чувст­вительному... И мы ударили вместе с научными работниками”. Чего же они добились? - задавался вопрос. - “Груды забракован­ного авиационного имущества, неудовлетворительные лицензии, срыв программ перевооружения”[33].

           В феврале 1930 г. ПБ приняло очередное решение о ликвида­ции последствий вредительства на военных заводах[34]. В нем ука­зывалось, что по докладу ОГПУ о вредительстве надлежащих мер принято не было, что взятые темпы его ликвидации совер­шенно неудовлетворительные. Продолжает поступать продук­ция низкого качества. Говорилось о том, что “у руководителей заводов, трестов нет правильной оценки глубины расстройства, причиненного вредителями”. В связи с этим отмечалось несерь­езное отношение к информационным документам ОГПУ. Делал­ся вывод, что руководители заводов не сделали выводов, не под­держали инициативу партии в борьбе с вредителями, не мобили­зовали силы и не обеспечили контроль, и в этом усматривалось пассивное сопротивление мероприятиям ОГПУ.

           В целях ликвидации последствий вредительства предлагалось создавать при трестах комиссии из хозяйственников, представи­телей ОГПУ, НКВМ, ЦК с целью проработать имеющиеся в ОГПУ материалы, изучить конкретные задания и определить сроки их выполнения. ГВПУ и ОГПУ должны были развернуть работу в этом направлении немедленно, привлечь коммунисти­ческий актив с целью продолжения выявления вредительских [167] актов. Чтобы усилить эту работу, издавался приказ о частичном рассекречивании. Намечалось периодически проводить совеща­ния директоров для проверки хода ликвидации вредительства по состоянию инструментальной базы и документации, активно привлекать к участию в этом военных приемщиков. Любопытно, что к мерам по ликвидации вредительства привязывались такие, как пересмотр политики зарплаты, ее повышение прежде всего для рабочих-инструментальщиков, освобождение их от террито­риальных сборов РККА. То есть, комплекс мер борьбы с “вреди­тельством” как-то очень обыденно встраивался в круг решений, не имеющих к нему никакого отношения. В постановлении гово­рилось также о необходимости смело использовать заграничную помощь, вербовать рабочих в Германии, ускорить их подготовку через фабзавуч методом ЦИТ (Центральный институт труда, разрабатывавший в то время методы обучения на основе систем Тейлора и Форда), развернуть борьбу с рвачеством на производ­стве, сформировать корпус браковщиков, пересмотреть задан­ные технических условия. Постановление обязывало НК РКИ организовать проверку мобзапасов и представить в РЗ СТО зада­ния по капстроительству и реконструкции военных заводов. В це­лях ликвидации последствий вредительства позволялось осуще­ствлять перевод и мобилизацию работников туда, где сложилось напряженное положение со специалистами. Работники военных заводов освобождались от проведения государственных кампа­ний (посевных, хлебофуражных, колхозных и т.п.). Разрешалось провести мобилизацию инженеров в гражданской промышленно­сти, практиковать принудительные командировки и прикрепле­ние к военным заводам, развить сеть вузов и техникумов до необ­ходимых размеров. Устанавливалась персональная ответствен­ность руководителей снабженческих организаций за поставки на военные заводы. Было решено организовать специальные опыт­ные мастерские и через месяц заслушать вопрос об этом на РЗ СТО. Для “оздоровления обстановки” на заводы направля­лись члены ЦК и ЦКК на срок не менее месяца. Директора Ижевского оружейного завода (ИОЗ) решено было снять за не­принятие мер против вредителей и срыв производственной про­граммы без права в течение двух лет занимать ответственные должности, снять директора завода № 50 и объявить выговор. Выговор объявлялся директорам Тульского оружейного завода (ТОЗ) и завода № 42. На ряд работников дела передавались в суд.

           О том, как легко было попасть в число “вредителей”, говорит следующий факт. На ряде военных заводов (“Большевик”, авиа­ционных № 22 и 24, 7 “Оружобъединения” и др. - всего на 12) на [168] 1931 г. были выдвинуты встречные планы, которые-де могли способствовать повышению эффективности производства, но встретили возражение администрации, для которой эти инициа­тивы вылились бы в увеличение заданий и поиск дополнитель­ных ресурсов. Подобное отношение расценивалось как “вреди­тельский акт”. Правда, тут же давалась инструкция, как состав­лять встречные планы, как связывать их с производственной про­граммой, как обеспечивать контроль, как активнее привлекать рабочих, которая представляла собой не что иное как бюрокра­тический абсолютно невыполнимый регламент[35].

           Тем не менее, как показывают документы, кампания против “вредителей” на заводах велась очень вяло, и мало руководителей предприятий на нее откликнулись, несмотря на решение регулярно поставлять сведения о том, как ликвидируются последствия вреди­тельства. В отдельных материалах, представляющих такие сообще­ния, главным образом перечислялись недостатки производства, ко­торые списывались на “вредителей”. Так, директор завода № 11 Н. Жиляев сообщал, что вредительство на заводе шло по следую­щим направлениям: длительная и почти полная консервация завода в течение шести лет; разоружение тепло-силового хозяйства; посте­пенная ликвидация инструментальной мастерской капсюльного производства; срыв строительной программы и капитальных работ; разбазаривание кадров рабочих и ИТР[36]. На заводе № 29 суть вреди­тельства заключалась якобы в подрыве мобготовности завода, задержке сроков его реконструкции, срыве производства мотора М-22. Указывалось, что полученный в 1928 г. заказ на изготовление моторов воздушного охлаждения сорвал всю предыдущую работу, в то время как по мотору воздушного охлаждения ничего сделано не было. Кроме того, капитальное строительство велось без плана, но с большим размахом. Якобы умышленно было развернуто строи­тельство новой испытательной станции, в то время как для этого вполне можно было приспособить старую. Да еще из треста присла­ли плохой проект, недостатки которого не удалось устранить. В ре­зультате - огромный брак в работе завода. Будто бы по вине вреди­телей были задержки поставок. Вместо того чтобы перейти на две смены, как предполагалось мобзаданием, работы продолжали вести в одну. Умышленно задерживалось внедрение новых образцов. Вре­дительство по моторам М-12 вело к тому, что они часто ломались при испытании. “Вредители знали, что коленвал слаб, но ссылались на плохой металл”[37].

           Аресты вели к дезорганизации производства, к потере иници­ативности, нагнетанию нервозности и страха. Об этом довольно красноречиво свидетельствует сам нарком Ворошилов, который [169] выезжал в Ленинград для выяснения, как там идет выполнение танковой программы. В письме новому Председателю ВСНХ Г.К. Орджоникидзе он сообщал, что, прибыв в Ленинград, он ор­ганизовал совещание на Ижорском заводе, пригласив руководи­телей других предприятий, комиссию Ленобкома, военных пред­ставителей, работников ОГПУ. Случилась, как писал Вороши­лов, “форменная потасовка и выяснилась безобразная картина, говорящая о том, что Ижорский завод серьезно болен”. К тому же, писал он, постоянно работающие комиссии нервируют и от­рывают от работы. Директор Богомолов - человек мягкотелый и мечтает удрать. Авторитет руководства завода и единоначалие отсутствуют. Технический директор Власов - “сознавшийся вре­дитель”. Зав. механической мастерской арестован, а исполняю­щий его обязанности перепуган и просто жалок. Рабочие развин­чены, слабо дисциплинированы. На заводе самотек, рвачество, прогулы, прямые хулиганские выступления, матерная ругань по адресу ЦК. Много производится брака и уйма денег уходит зря. На заводе слабая парторганизация. Тем не менее в разговорах все обещают исправиться, взять напором поставленные задачи[38].

           От кампании преследования старых специалистов берет от­счет история Особых технических бюро (ОТБ), специальных тех­нических бюро (СТБ), особых конструкторских бюро (ОКБ), по­лучивших позднее прозвище “шарашек”. Разумеется, ОТБ как способ концентрации усилий на определенных важных участках военного (и невоенного) производства были и прежде, в частно­сти Остехбюро В.И. Бекаури, созданное в 1921 г. Однако теперь под Остехбюро стали в основном понимать закрытые организа­ции, в которых работали арестованные и осужденные специали­сты. На самих военных заводах нужда в специалистах явно обост­рилась, в связи с чем и прослеживались признаки пассивного со­противления кампании, которая постепенно сходит на нет.

          

           СКЛАДЫВАНИЕ БАЗОВЫХ ПОНЯТИЙ СОВЕТСКОГО ВПК

           В соответствии с решениями Политбюро, ассигнования на оборону были увеличены, хотя и не в тех размерах, которые запрашивал НКВМ. Представленная в октябре 1929 г. справка РЗ СТО об ассигнованиях на оборону на 1929/30 г. носит следы своеобразного компромисса (см. табл. 3[39]).

           На заседании МПС 3 декабря 1929 г. специальной комиссией по военному планированию, куда наряду с работниками ВСНХ, [170] СО Госплана входили представители РВС, НКВМ, всех трестов, ответственных за производство отдельных видов вооружений, были сформулированы базовые его принципы, которые как бы обобщали предшествующие дискуссии. Они дают ключ к пони­манию структуры советской военной промышленности на весь период существования планово-директивной экономики, понятия советского ВПК, соотношения общих и специальных затрат на военное производство.

 

           Таблица 3. Ассигнования на оборону в 1927/28-1929/30 гг. (тыс руб.)

	1927/28	1928/29	Заявка ве­домств на 1929/30 г.	По пятилет­ке Госплана (закреплено за СО на 1929/30 г.)	Принято правитель­ством на 1929/30 г.
НКВМ	742 385	850 700	1 180 000	900 000/ 978 000	985 000/ 995 000 (не оконча­тельно)
ОГПУ	49 400	55 400	73 245	80 000/ 90 000	66 000
ВСУ	21 300	23 800	41 860	вместе с ОГПУ	29 800
Дотации Военпрому	51 100	80 000?	234 000	90 000/ 120 000	155 000/ 124 000
НКПС	90 000	70 000	139 000	100 000/ 120 000	93 000
НКПиТ	3950	3400	11000	5000/7000	5300
НКТорг	486	6050	19 000	30 000	5000
Укрепление по­граничной поло­сы			25 000		6000
Остехбюро	4790	4200	6884	-	4500

 

           Суть этих принципов состояла в следующем. Военпром дол­жен решать проблему наращивания мощностей военной про­мышленности путем выделения минимального количества заво­дов, способных удовлетворять заявки НКВМ по всей номенкла­туре военных изделий. “Теория единого выстрела”, ранее слу­жившая основой для выделения обособленных кадровых воен­ных заводов, теперь рассматривалась как “вредительская”.

           Главным направлением развития военного производства те­перь провозглашалась милитаризация гражданской промышленно[171]сти (внедрение военных производств в мирную промышленность) путем специализации и кооперирования отдельных заводов в про­изводстве военной продукции. Основная задача при этом виделась, во-первых, в том, чтобы в числе кадровых заводов оставались только наиболее мощные, а также вполне определившиеся по спе­циализации как военные, или заводы, которые в мирное время со­храняют характер военных, способны ускоренно развернуться в пе­риод мобилизации на полную мощность и за которыми обеспечива­ется ведущая роль ко всем прочим мобилизуемым в случае войны предприятиям. Во-вторых, провозглашалась далеко идущая асси­миляция военных производств с гражданской промышленностью, которую нужно вести так, чтобы максимально сократить на пяти­летку затраты на специальное военное строительство.

           Комиссия выработала также принципы деления мобилизуе­мых предприятий на группы. К кадровым заводам относятся только те, которые охватывают в совокупности все военные производства, работающие по заявкам НКВМ. Им предписыва­лось освободиться от несвойственных их производству заданий, что было новшеством, ибо военные заводы России всегда были многофункциональными. К числу кадровых, естественно, отно­сились специальные военные заводы. Наряду с ними - отдель­ные заводы гражданской промышленности, не охваченные в це­лом номенклатурой военных заказов, но имеющие отдельные военные цеха (кадровые цеха, отделы) или отдельные военно­производственные ячейки (участки) большего или меньшего значения, учитывающие особенность производства, величину мобзадания и др. На мирное время признаками кадровых заво­дов становились их готовность к немедленному развертыванию военного производства, начиная со стартового уровня заказов НКВМ на мирное время, наличие условий для такого разверты­вания (оборудование, запасы сырья и материалов, рабочие и специалисты), количество заказов, получаемых от НКВМ, роль предприятия по отношению к другим мобилизуемым заводам, доля свободного от заказов НКВМ основного капитала, позво­ляющего производить перепланирование в процессе мобилиза­ции. Они должны были выступать центрами научно-исследова­тельской, опытной, конструкторской и рационализаторской ра­боты, быть руководящими по отношению к другим мобилизуе­мым предприятиям с родственными военными производствами в том смысле, чтобы передавать им последние достижения в об­ласти изготовления военных изделий, наблюдать за постанов­кой и исполнением опытных заказов, производить экспертизу мобилизационных планов, правильности расчетов, использова[172]ния оборудования, установления норм, категорий работников, подготовки специального техперсонала. Предприятия, относи­мые к числу мобилизуемых, в мирное время приписывались к кадровым заводам. На этой основе велось “кустование” кадро­вых и мобилизуемых предприятий, производилось выделение головных и вспомогательных заводов. Головными заводами в составе “куста” определялись те, которые производят сборку сложного изделия или изготовляют основные части военных из­делий. В однородных производствах число кадровых заводов должно было быть сведено к минимуму и определяться внуши­тельной долей заказов НКВМ. Там, где наличия одного кадро­вого завода считалось недостаточным, а производство охваты­вало большое число предприятий, таких как снаряжательное, взрывательное, т.е. производство боеприпасов, допускалось не­сколько кадровых заводов. Должны были обеспечиваться тех­ническое соответствие и взаимозаменяемость производимых изделий по всему циклу военных производств. Констатирова­лось, что особо ответственные задачи кадровых заводов требу­ют, чтобы они размещались вне угрожаемой в случае войны территории.

           Заводы, не вошедшие в число кадровых, но подлежащие мо­билизации в случае воины, должны были создавать в мирное время военно-производственные ячейки и сохранять существу­ющие, работающие по заказам НКВМ. Если таких заказов не было, то предусматривалось, что время от времени будут выда­ваться заказы в порядке проведения опытной мобилизации. С целью сохранения мобилизационной готовности загрузка предприятий мирной продукцией не должна была решаться в ущерб военному производству, с тем, чтобы сохранялась возможность его быстрого перепланирования на случай войны. В мирное время мобилизуемые предприятия должны были иметь такую степень мобилизационной готовности, которая обеспечивала бы соответствующие темпы развертывания всего “куста”. Предприятия, не имеющие военно-производственных ячеек, в мирное время должны были получать раз в несколько лет опытные заказы на предмет возможной установки на них военных производств в случае опытной мобилизации. В целом, как говорилось в документе, пятилетка должна была решить следующие задачи: сократить число заводов собственно воен­ной промышленности, оставляя в числе кадровых только основ­ные по каждой номенклатуре военных изделий, заявленных НКВМ; включить в число кадровых ряд заводов (цехов) граж­данской промышленности, охваченных номенклатурой НКВМ; [173] перепланировать отдельные военные заводы и военные цеха гражданских предприятий на производство мирной продукции, сохраняя, однако, военно-производственные ячейки; “кустова­ние” предприятий, увязывание их работы с базами снабжения[40].

           В декабре 1929 г. ПБ принимает постановление о разверты­вании танковой программы. Одновременно при Штабе создается управление механизации и моторизации (УММ) РККА, главой которого был назначен И.А. Халепский - довольно решитель­ный и опытный организатор. 1 февраля 1930 г. на РЗ СТО было принято решение о реорганизации военной промышленности. Часть трестов было решено превратить в объединения и непо­средственно подчинить Президиуму ВСНХ (военно-экономиче­скому отделу - ВЭО). ГВПУ упразднялось как “вредительский орган”. Вместо него создавалось Главное военно-мобилизацион- ное управление (ГВМУ) ВСНХ во главе с И.П. Павлуновским. Теперь этому старому чекисту и руководителю ВМИ РКП, столь много критиковавшему Военпром, самому надо было исправлять положение.

           Тем временем положение с выполнением растущих плановых заданий осложнилось. В постановлении ПБ от 15 января 1930 г. о подготовке промышленности по мобплану литеры “С”, отмеча­лось, что “несмотря на все потуги (курсив мой. - A.C.) удовле­творение минимальных потребностей вооруженного фронта идет неудовлетворительно... Принятые в июле [1929 г.] решения остались на бумаге. Добиться оздоровления военной промыш­ленности не удалось, особенно в ОАТ”. Констатировалось, что созданные мобзапасы будут израсходованы в течение первого го­да войны. В случае ее возникновения в 1930 г. необходимо будет дополнительно предусмотреть целый ряд мероприятий для быст­рого мобразвертывания. Было постановлено ускорить строи­тельство в металлургии, Березниковского комбината и в связи с этим свернуть другие химические производства. Особый упор решено было сделать на производство взрывчатых веществ. Бы­ло признано необходимым увеличить импортные закупки, по­скольку проблема суррогатирования не решается. МПУ ВСНХ решено было реорганизовать в оперативный плановый орган по всем вопросам оборонной промышленности, функции которого - учет производственных возможностей промышленности, состав­ление мобплана, контроль за капитальным строительством, кон­троль за мобподготовкой на заводах. Предусматривались персо­нальная ответственность руководителей трестов и заводов, более активная роль НКВМ по части строгого контроля за выполнени­ем военных заказов[41].

          

           [174] НЕУГОМОННЫЙ ТУХАЧЕВСКИЙ И СТАЛИН

           Тухачевский, находясь на посту командующего ЛВО, не оста­вил в покое высшее руководство, непрестанно выступал с инициа­тивами по реорганизации армии, ее технического оснащения и боевого снабжения, засыпал военное командование записками, проектами и т.д. Все это, несомненно, - признак деятельной не­угомонной личности. Так, в январе 1930 г. он направил Вороши­лову рапорт о техническом оснащении РККА и армий вероятных противников и об основных установках реконструкции армии. Рапорт, естественно, оказался на столе у Сталина, а оставленные им пометки говорят о том, кто в действительности работал р важ­ными документами.

           Ознакомившись с планами экономического развития СССР в годы пятилетки, главным образом на основе публикуемых в пе­чати цифр по оптимальному или завышенному планированию плюс дополнительные задания, которые Тухачевскому казались необходимыми для армии, он пришел к выводу об отставании РККА от намеченных достижений и призвал совсем иначе раз­вернуть пятилетку военного строительства, изменить плановые ориентиры под влиянием, как он писал, уровня происшедших из­менений (Сталин делает пометку: не уровень, а темп).

           На нужды армии Тухачевский предлагает направить 50 тыс. тракторов из 197 тыс., намеченных к производству, 130 тыс. ав­томобилей из 350 тыс., дополнительно произвести 40 тыс. т го­рючего (Сталин: рановато). Оптимальная цифра производства танков, по Тухачевскому, может теперь составить 50 тыс. еди­ниц, самолетов - 122,5 тыс., моторов - 175 тысяч. (Сталину не нравится, что Тухачевский пытается корректировать об­щую экономическую стратегию, он упрекает его в механици­стическом подходе). Далее Тухачевский настаивал на реконст­рукции военных сообщений, утверждая, что бедность путей со­общения в стране не может служить аргументом против мото­ризации армии.

           Касаясь общей численности вооруженных сил, Тухачевский, опираясь на опыт мировой войны, посчитал, что показателем ре­конструкции РККА должен стать ориентир в 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 дивизий АРГК, плюс артиллерия большой мощности и минимум 225 батальонов ПРГК, 40 тыс. са­молетов и 50 тыс. танков в строю. (Сталин: Поехал...). Общий вывод Сталина: Видно лавры т. Ларина не дают спать т. Туха­чевскому. Жаль...[42] (Ю. Ларин со времен Ленина слыл в рядах большевистских руководителей отчаянным прожектером и [175] автором невероятных проектов). Однако, как видно из дальней­шего, рапорт Тухачевского крепко засел в голове вождя.

           Тухачевский на этом не угомонился. В феврале он обращает­ся к Ворошилову с запиской о новом плане мобилизации про­мышленности. В ней положительно оценивается постановление ЦК о реорганизации управления промышленностью, постанов­ление РЗ СТО о превращении МПУ ВСНХ в оперативный орган управления, одобряются меры по борьбе с вредителями. Сам план военной мобилизации, представленный Тухачевским, по своим идеям довольно созвучен с изложенными выше идеями Смилги.

           В марте 1930 г. Штаб РККА составил справку-заключение по соображениям Тухачевского, опираясь на расчеты составляемых новых мобилизационных заявок МВ-10 и МВ-12. В справке ука­зывалось, что вариант Тухачевского (при примерном расчете на 245 стрелковых дивизий и 10,5 млн чел. мобилизованных) пред­полагает значительное увеличение программы вооружений. На­пример, только для реализации плана производства пулеметов Дегтярева надо будет построить 7 новых военных заводов.

           Если следовать Тухачевскому, отчуждение от гражданской промышленности для нужд военведа составило бы: по стали - 68%, по цветным металлам - 100% плюс весь импорт. Если по плану МВ-12 Штаба РККА авиационного бензина будет необхо­димо 512 тыс. т, то по варианту Тухачевского - 7,2 млн т. При расчете 40% бензина от добываемой нефти, отчуждение для во­енной промышленности составит 100%. По танкам (из расчета 2 трактора равны одному танку) производство придется увели­чить в 24 раза.

           Осуществление планов Тухачевского, говорилось в справке, парализовало бы всю экономическую жизнь СССР. Кроме того, подчеркивалось в справке, в стране почти нет алюминия, цельно­металлического трубного производства, отсутствуют магнето, шарикоподшипники и т.д.

           Касаясь финансового обеспечения планов Тухачевского, Штаб писал, что только на накопление вооружений потребуется 58 млрд руб., а бюджет военведа выразится (при условии 20% снижения цен на военную продукцию) в 63 млрд руб., в то время как по оптимальному варианту Госплана весь госбюджет на три оставшиеся года пятилетки исчисляется в 37 млрд руб., т.е. не удовлетворит заявку одного военведа. По варианту же М-12 заявка Штаба на год войны составляет 11 млрд руб.

           Таким образом, предложения Тухачевского выглядели поис­тине фантастическими, однако Штаб сделал весьма компромисс[176]ный вывод о том, что идея ассимиляции гражданской промыш­ленности с военной, выдвинутая Тухачевским, в основном пра­вильная, что в главных предпосылках: увеличения армии военно­го времени, развития авиации и танковых средств, Тухачевский стоит на верных позициях, что его предложения будут учтены при проработке второй половины пятилетнего плана[43].

           Тухачевский и дальше продолжал будоражить руководство своими предложениями. В книге О.Н. Кена подробно анализиру­ется конфликт по этому поводу между Тухачевским и Ворошило­вым. Кажется, однако, что позиция наркома по поводу вооруже­ний скорее развивает тогдашнюю точку зрения Сталина, чем са­мого Ворошилова. Сталин указывал, что осуществлять планы, подобные планам Тухачевского, значит погубить и хозяйство, и армию, отмечал, что в Красной армии есть порода людей, кото­рые принимают радикализм за чистую монету, что надо обратить внимание на подготовку экономического базиса, а не наращива­ние вооружений. Это дорогое удовольствие. Нельзя держать в мирное время в мертвом состоянии огромные материальные и денежные ресурсы. Вместе с тем Сталин как бы оставляет Туха­чевскому и другим военным деятелям - “красным милитаристам” право на самостоятельную точку зрения. Более того, несмотря на аресты людей, близких Тухачевскому, Сталин “зачеркнул” дело против него[44].

 

           НАГНЕТАНИЕ ПЛАНОВ ВОЕНИЗАЦИИ ПЯТИЛЕТКИ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

           Развертывание пятилетки в сторону военизации продолжа­лось. Обозначился довольно резкий кризис в мобпланировании, связанный с расхождением между темпами военных приготовле­ний и реальным состоянием производства вооружений. В сентяб­ре 1930 г. НКВМ и РВС представили в РЗ СТО доклад о реорга­низации РККА в свете “успехов пятилетки”. Снова пошли разго­воры о возрастании военной опасности в связи с “фашизацией” Польши и переворотом в Румынии, “наглом поведении этих стран, инспирированном Францией”. Начался пересмотр руково­дящих директив по установке численности войск и их вооруже­ний на случай военного столкновения. Ставилась задача иметь перевес над противниками в 2-3 раза. СО Госплана рассматри­вался теперь как неуступчивый партнер”[45].

           Происходят изменения в позиции самого Сталина. К февра­лю 1931 г. относится его знаменитая речь “о темпах” перед ра[177]ботинками социалистической промышленности, непосредствен­но касающаяся оборонного строительства. Выступая на конфе­ренции, Сталин говорил о том, что надо иметь страстное больше­вистское желание овладеть техникой, овладеть наукой производ­ства. Даже если заданные темпы являются недостаточными, сни­жать их тем более нельзя. Вся история России состояла в том, что ее били за отсталость. Первая отсталость - военная: “Хотите ли вы, чтобы наше социалистическое отечество было побито и что­бы оно утеряло свою независимость? - спрашивал он... Мы от­стали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за 10 лет”[46]. Если в 1930 г. было достигнуто, по словам Сталина, 25% промышленного роста, то на 1931 г. задава­лась совершенно нереальная цифра 45%.

           Растущее раздражение вызывала неспособность РЗ СТО полностью контролировать работу военпрома и плановых орга­нов. Раздавались требования превратить этот орган из “парла­мента”, где каждый отстаивал свои позиции, в инстанцию, быст­ро и твердо решающую вопросы обороны СССР и принимаю­щую на себя всю ответственность. 23 декабря 1930 г. вышло по­становление ПБ: “упразднить РЗ СТО, заменив его специальной комиссией при СНК и ПБ в составе тт. Молотова, Сталина, Во­рошилова, Куйбышева и Орджоникидзе”. Формальным главой созданной Комиссии обороны (КО) являлся новый Предсовнар­кома В.М. Молотов, поэтому иногда ее называли “Комиссией Молотова”. На самом деле решающая роль в работе КО принад­лежала Сталину. Все общие и частные вопросы оборонного строительства сосредотачивались в руках узкой группы лиц, при­ближенных к Сталину. Соответственно сократилось количество подобных дел, рассматриваемых на ПБ, в других органах высше­го политического и хозяйственного управления. Так ПБ сосредо­точило свое внимание на контроле за строительством важней­ших объектов, намеченных на пятилетку.

           Наблюдалось стремление к дальнейшей централизации всего производства, прямо или косвенно связанного с обороной, подчи­нить его единому органу - ВЭО ВСНХ или ГВМУ. Прежние во­енные тресты постепенно превращались в объединения. В пла­нах постоянно увеличивались задания по производству танков, самолетов, боеприпасов и т.д. Под давлением военных тракторо­строение, автостроение и другие отрасли приобретали военный уклон[47]. Недовольство военных вызывало повышение цен на во­енную продукцию. Для контроля над ними Ворошилов рекомен­довал привлечь РКИ[48]. Ворошилов предлагал перейти от ориен­тировочных к директивно назначаемым ценам, которые, гаран[178]тируя безубыточность, стимулировали бы снижение себестоимо­сти[49]. Из этой затеи ничего не вышло. Интерес НКВМ был оче­виден: чем ниже цены, тем больше продукции можно было заку­пить в пределах отпущенных государством ассигнований. Инте­рес Военпрома заключался в том, что чем выше будут цены, тем меньше будут затраты на совершенствование производственного процесса, на организацию труда и т.п. Кроме того, на цены по­стоянно воздействовала инфляция, которая проявлялась в посто­янном удорожании сырья и материалов. Объединения и тресты Военпрома категорически возражали против установления твер­дых расчетных цен на весь объем заказа Военведа, если заказ придется выполнять в течение нескольких лет, и требовали опла­чивать продукцию первого года по ее фактической себестоимо­сти[50]. Руководство ВСНХ настаивало, что ранее установленная система ценообразования доказала свою целесообразность, по­скольку-де НКВМ не представляет в срок свои заявки по номен­клатуре и количеству военной продукции и нести из-за этого до­полнительные накладные расходы объединения и тресты воен­ной промышленности не желают[51].

           Крупные реорганизации произошли в руководстве НКВМ, где также выдвигались близкие к Сталину люди (например А.И. Его­рова - начальником Штаба РККА). Но самой главной переменой с точки зрения военной промышленности и своего рода сюрпризом стало назначение Тухачевского - сторонника максимальных воен­ных приготовлений - на пост замнаркома НКВМ, начальника воо­ружений РККА в июне 1931 г. вместо “убранного” на БВО Уборе­вича. История “примирения” Тухачевского со Сталиным подробно рассмотрена в работах Кена и Самуэльсона. Для нас важнее оцен­ка самого факта, который означал, что военизация хозяйственного строительства в стране будет нарастать.

           Между тем трудности с выполнением плановых заданий оста­вались, а смещение пятилетки в сторону военизации способство­вало ухудшению общего экономического положения страны. Ре­шительного перелома, как было намечено, добиться не удава­лось. Особые надежды руководство возлагало на особый послед­ний квартал 1930 г. (С 1931 г. было решено перейти от подведе­ния итогов хозяйственной деятельности по операциональным го­дам, начинавшимся в октябре месяце, к итогам по календарным годам, в результате чего и образовался особый квартал: ок­тябрь-декабрь 1930 г.). Решено было сделать это не формаль­ным мероприятием, а превратить особый квартал в “ударный”, в кампанию решительного перелома в хозяйственной деятельно­сти и мобилизации промышленности.

           [179] В докладе СО Госплана на имя Сталина в октябре 1930 г. от­мечалось, что задания по плану С-30 не обеспечиваются про­мышленностью, что ВСНХ не выполнил намеченных установок. “Между тем, - говорилось в документе, - явно надвигающаяся опасность войны требует от партии и рабочего класса решитель­но повернуться лицом к обороне страны”. План С-30, говорилось в докладе, не реален и не соответствует задачам модернизации вооруженных сил, основан на отборе ресурсов из народного хо­зяйства. В военном производстве создаются диспропорции, недо­делы и дефициты. Тревогу вызывает строительство химкомбина­тов. Хозяйственные органы препятствуют его ускорению, ставя вопрос: “за счет чего?”, и только отчаянный нажим позволяет как-то выходить из положения. Под покровом секретности сры­вается контроль над военной промышленностью со стороны об­щественности, и этим маскируется безответственность. Происхо­дит постоянное запаздывание с разработкой новых образцов, слишком много общих разговоров. Рационализация на производ­стве фактически отсутствует. Отмечалось, что причины неудов­летворительного положения состоят в том, что план С-30 соста­влялся без опоры на всю экономическую базу, что по-прежнему наблюдается отставание отраслей, являющихся базой для воен­ного производства (химия, цветные металлы, ферросплавы). К весне 1932 г., говорилось в докладе, на основе оздоровления промышленности и устранения вредительства необходимо разра­ботать новый мобплан по варианту 10. Сроки его развертывания ужать и тесно связать с реконструкцией народного хозяйства. Принять во внимание, что военное производство должно разви­ваться и в случае войны и предусмотреть на сей счет развитие резервных мощностей. Сильный упор надо сделать на химию, производство металлов и суррогатирование[52].

           Одними нажимными методами проблемы не решались, нуж­ны были дополнительные средства. В сентябре 1930 г. ПБ поста­новило дополнительно ассигновать НКВМ 750 млн руб.[53]. В ноябре­1930 г. ПБ решило одобрить заявку МВ-10. На основе ее сопос­тавления и реального производства специально на мобилизаци­онное развитие было решено отпустить ВСНХ 883 млн руб. (вместе с морским флотом), в том числе по авиаобъединению (BAO) - 173 млн руб. Импортные контингенты для НКВМ ПБ определило в 13 млн руб., отдельно по BAO - 15 млн руб. Отме­чалось, что узким местом остаются химия и танки[54].

           В конце декабря 1930 г., однако, ВМИ РКИ снова сигнализи­рует о том, что планы капитального строительства в военной промышленности не выполняются, что особый квартал не создал [180] перелома. Причина этого по-прежнему виделась в том, что “вре­дители занизили мощности”, а также в путаном плановом руко­водстве военной промышленностью, неповоротливости руково­дящих работников[55].

           Высказываясь по контрольным цифрам капитального строи­тельства на 1931 г., СО Госплана приветствовал осуществляемый сдвиг промышленности на восток, но отмечал неудовлетворитель­ный ход этого процесса. Так, отмечая важность строительства крекингов и трубчаток в нефтяной промышленности, Совет обо­роны высказывал сожаление, что их строительство ведется на уг­рожаемой территории, т.е. на Кавказе, а не на Волге, причем по­требности авиации в бензине, маслах, этиловой жидкости, крайне необходимых для РККА, покрываются только на 40%. Слишком долго ведется строительство заводов для производства качествен­ной стали, в частности “Красного Октября” в Сталинграде.

           Отмечалось, что выделенных на развитие цветной металлур­гии в 1931 г. 249,4 млн руб. будет явно недостаточно (предполага­лось 912 млн руб.), в то время как недостаток в цветных металлах покрывается по импорту. В 1930 г. потребности НКВМ удовле­творялись по меди на 80,5%, по цинку - на 64%, по свинцу - на 48%, по никелю - на 40%, по алюминию - на 42%. Указывалось, что образовалось большое число долгостроев и необеспеченных ресурсами объектов. Ставился вопрос об ускорении строительст­ва Днепровского и Ленинградского алюминиевых комбинатов. В тяжелом машиностроении слабое место - оборудование для хи­мической промышленности. В станкостроении - постоянное за­паздывание со строительством новых заводов, причем располо­жение их, с точки зрения обороны, - неблагоприятное. Строитель­ство и освоение автотракторных заводов в Нижнем Новгороде, Харькове, Сталинграде, Челябинске отстает от сроков по причи­не недостатка подшипников, карбюраторов, в то время как стро­ительство первой очереди ГПЗ и карбюраторного завода в Мо­скве задерживается по причине недофинансирования. Между тем, как отмечалось, это важнейшие оборонные объекты. Пот­ребности армии в электротехнике по-прежнему обеспечиваются за счет импорта. Необходимо строить новые прожекторный, ак­кумуляторный заводы, реконструировать старые предприятия.

           Еще хуже оценивались дела в военной химии, поэтому, как говорилось, придется увеличить финансирование по импорту и распределить поставки по заводам и строящимся химкомбина­там. Производство серы в стране, например, по плану МВ-10 бы­ло намечено в 12 тыс. т, по плану МВ-12 предполагалось увели­чить эту цифру в 2 раза. Строящегося Калетского завода будет [181] недостаточно. Фосфора требуется 3200 т, а в наличии всего 100 т, 500 т добавит строительство Чернореченского завода. В качест­ве выхода для расширения производства предлагалось снимать средства, предназначенные для других мероприятий[56].

           В конце марта 1931 г. КО приняла постановление по оборон­ному плану на 1931 г. Хотелось бы обратить на него особое вни­мание и сравнить его с первоначальными наметками пятилетне­го плана. Документ дает представление о размахе военных при­готовлений, хотя, конечно, далеко не всех. Общий объем расхо­дов на оборону предусматривался в 3145,5 млн руб., из которых НКВМ предназначалось 1810 млн руб. Оборонные расходы ВСНХ определялись в 754 млн руб. по военной промышленности и 178,4 млн - по гражданской. В военную промышленность 535 млн руб. предполагалось направить из госбюджета, осталь­ные получить за счет собственных источников, режима эконо­мии и кредитов. Военпром ВСНХ должен был направить на ка­питальное строительство 498 млн руб., на подготовку рабочих - 69,5 млн руб., на накопления мобзапасов - 29,5 млн руб., на науч­ные и опытные исследования - 22,1 млн руб., на интехпомощь – 7 млн руб. Гражданская промышленность должна была напра­вить 140,5 млн руб. на капитальное строительство, т.е. на созда­ние закрытых цехов и участков, остальные средства - на подго­товку рабочих, накопление мобзапасов, интехпомощь. Всего по военной промышленности намечалось получить товарной про­дукции на сумму 1165 млн руб., в том числе по Орудийно-арсе­нальному объединению (ОАО) - 390,7, Патрубвзрыву - 225,4, Вохимтресту - 265,4, Всесоюзному авиационному объединению (BAO) - 253,4 млн руб. Производительность труда намечалось увеличить на 30-40% по сравнению с 1930 г., снизить себестои­мость по объединениям и трестам, повысить зарплату. НКПС, согласно документу, отпускалось 212,4 млн руб., Наркомснабу - 237 млн руб. (преимущественно на создание закрытых распреде­лителей и столовых), ОГПУ - 100 млн руб. Наркомпиту - 35 млн руб., Наркомату труда - 10 млн руб. (преимущественно на плано­вое распределение рабочей силы на военные заводы). Отдельной строкой финансировалось ЦАГИ - 10 млн руб.[57].

           Тем не менее итоги 1931 г. по оборонному плану оказались неудовлетворительными как в военной, так и гражданской про­мышленности, в том числе в военпроме. Об этом говорит следу­ющая таблица (см. табл. 4[58]).

           Вместо 19,6% снижения себестоимости по плану было достигну­то только 8,7%. Существенно выросла сумма незавершенного про­изводства. Если на 1 января 1931 г. она оставляла 309,6 млн руб., то [182] на 1 января 1932 г. - 540,3 млн руб. Долги предприятий граждан­ской промышленности военным заводам составили 52,5 млн руб., а тех, в свою очередь, - 126,8 млн руб. Это был несомненный при­знак расстройства, Убыток военной промышленности составил 68,9 млн руб.

 

           Таблица 4. Валовая продукция военпрома в 1931 г., в том числе военная (млн руб. в ценах 1926/27г.).

Объединения и тресты	По плану	Факти­чески	Процент выпол­нения	Про­цент роста	Военная продук­ция (по плану)	Факти­чески	Процент выпол­нения	Процент роста
ОАО	281	239	82	57	141	104	74	59
Оружпул трест*	294	282	96	92	153	143	97	137
Патрубвзрыв	263	207	79	58	141	108	77	59
ВАО**	190	154	81	44	132	73	55	46
ВХО	273	239	88	53	125	113	90	45
Снартрест***	148	106	72	48	66	40	60	58
Госхимтрест	5,3	5,9	110	99	2,3	2,26	98	55
Всего	1465	1234	80	70	760	588	77	68
* В июле 1931 г. трест был передан в состав Орудийно-арсенального объеди­нения. ** ВАО 7 декабря 1931 г. было преобразовано в Главное управление авиационной промышленности (ГУАП). *** Образован 20 марта 1931 г.

 

           В начале 1932 г. назначенный зампред Госплана Уншлихт со­общал в ПБ и КО, что за 1931 г. получены неудовлетворитель­ные результаты по капитальному строительству в военпроме. Было выполнено 75% плана, а по орудийному и химическому объединениям положение было еще хуже (недодел 30 и 28%). Особенно плохо обстояло дело по военным заказам гражданской промышленности (недодел 50-60%). План С-30, в том числе и скорректированный, оценивался как совсем плохой, поскольку многое в военном производстве не было предусмотрено к освое­нию (зенитная и тяжелая артиллерия, бронебойные снаряды, аэробомбы, танк “Кристи” и др.). Угрожающее положение сложи­лось по химии, металлическим сплавам, инструменту. Вариант МВ-10 мобилизационного плана оценивался лучше, его, по мне­нию Уншлихта, следовало обеспечить в 1932 г., но и в нем указы­вались узкие места. По многим позициям создание реальных мощностей, указывал он, придется отнести на 1933 г. К этому времени следует подготовить вариант МВ-12, согласно которому [183] военные задания возрастали в 2-3 раза. Сейчас же, отмечал Ун­шлихт, наблюдается топтание на месте. Курс на ассимиляцию во­енной и гражданской промышленности следует усилить, преодо­леть сопротивление аппарата[59].

           О недоснабжении РККА в связи с невыполнением планов в 1931 г. докладывал в КО новый замнаркома, начальник вооруже­ний РККА Тухачевский. Так, по АУ РККА при плане заказов на 380 млн руб. было поставлено вооружений на 281 млн руб. Ос­новные причины отодвижения снабжения и недофинансирования Тухачевский видел в задержке с оформлением заказов, с освое­нием новых образцов, в поставке бракованной продукции и про­стоях на военных заводах. Возникли проблемы в связи с дополни­тельными выплатами вследствие изменения цен. За тяжелые артсистемы приходилось платить больше, чем предусмотрено планом. Отмечал большие недоделы. По авиационному пулеме­ту Дегтярева недодел составил 30%. Самый низкий процент вы­полнения, особенно новых образцов, дало ОАО. Вохимтрест из- за отсутствия тары поставил только 89% иприта. По радиостан­циям для РККА недодел составил 39%, а по самолетным радио­станциям - 41%. По производству кабеля недодел составил 79%, по прожекторам - 24%. Биноклей было поставлено только 7% от плана, а угломеров и перископов - О[60]. Между тем невыполнение заданий было связано с рядом взаимосвязанных обстоятельств, отмечаемых не только в военной, но и во всей промышленности СССР.

           Во-первых, с распылением средств и постоянным недофинан­сированием в области капитального строительства, не говоря уже о затратах на жилищное строительство и бытовое устройст­во. Несомненно, оборонное строительство имело приоритет, од­нако, как свидетельствуют документы, отпущенных средств по­стоянно не хватало.

           Во-вторых, с текучестью на заводах и фабриках, которую сталинское руководство объявило “главным бичом пятилетки”. Наибольшие размеры текучести наблюдались в металлургии и топливных отраслях, однако и в военной промышленности ситу­ация была отнюдь не благополучной. Если в 1930 г. на военные заводы поступило 226 тыс. рабочих, уволилось 129 тыс., то в 1931 г. было принято 242 тыс. рабочих, уволилась 171 тыс. (Сред­негодовая численность рабочих военпрома составила 237 тыс. че­ловек.) Причиной возрастания текучести был стремительный рост на заводах выходцев из деревни, “самотеком” бегущих от коллективизации. В поисках более приемлемых условий труда и быта они без конца странствовали по стройкам и предприятиям. [184] Часть их оседала на заводах, однако уровень их подготовки к ра­боте в промышленности был ниже всякой критики. “Самотеку” на предприятиях противопоставлялся организованный плановый набор (оргнабор) рабочей силы и ее плановое распределение. По оргнабору в военную промышленность в 1931 г. было принято около 30 тыс. человек, в том числе примерно 13 тыс. колхозни­ков и 6 тыс. единоличников, в остальном преобладал “самотек”. Кроме того, в Ружтресте работало еще около 8 тыс. сезонных ра­бочих, занятых лесозаготовками[61].

           В-третьих, фактором, препятствующим выполнению плано­вых заданий, был низкий уровень квалификации работников: ИТР, выдвиженцев из рабочего класса взамен специалистов- ’’вредителей” и рабочих. Конечно, принимались меры, чтобы по­высить квалификацию, однако к этому времени явно недостаточ­ные, чтобы переломить ситуацию. Рабочие переводились на сдельную оплату, т.е. зарплата ставилась в зависимость от коли­чества произведенной продукции, что нередко шло в ущерб каче­ству. Подавляющее большинство занятых на производстве (91%) было охвачено различными формами социалистического сорев­нования. В военпроме числилось почти 148 тыс. ударников, т.е. более половины рабочих[62]. При сопоставлении этих цифр с пла­новыми показателями нельзя не прийти к выводу о профанации ударнического движения, о формализме, о том, что рекорды мно­гих ударников были “липовыми”. Ударная работа нередко тоже шла во вред качеству. Не способствовало ему упрямое требова­ние выполнения плановых заданий, которое тоже нередко реша­лось путем снижения качества.

           Если и раньше в военной промышленности, как и в других от­раслях, был значительным удельный вес бракованной продук­ции, то 1931 г. можно с полным основанием назвать “годом бра­ка”. Так, если в 1927/28 г. в Оружейно-пулеметном тресте брак в процентах к предшествующему году составлял 45,7%, в 1928/29 г. - 36,3%, в 1929/30 г. - 28%, то в 1931 г. - 125,5%[63].

           Все это сказывалось на снабжении Красной армии. Как отме­чалось в одном из документов того времени, поставки в армию не соответствуют техническим условиям. Приходится браковать це­лые партии. Порох - недостаточно стойкий. Колеса для артилле­рийских орудий - некрепкие. Указывалось на плохое соединение частей, сцепления зубьев, на небрежную сборку, неоправданные замены, на плохие оптические приборы с пятнами, царапинами, на остатки стружки, ведущие к авариям, на отсутствие технического контроля. Особенно низким было качество тракторов: не работа­ющие рессоры, клапана, муфты, протекающие радиаторы. Сталь [185] поставлялась со шлаками, жесть - некондиционная, которая “для консервных банок может и годится, а для противогазов нет”. Сами противогазы производились кустарно. Хлопчатобумажная ткань - низкого качества, так же как красители и резина. Поставляемое военведу мыло не мылилось. Сарапульский трест поставлял сапо­ги, которые быстро разваливались. Древесина, которая приходила в РККА, - сырая, сучковатая, гнилая. Лыжи скручивались. В по­ставляемых пищевых котлах - добавки сурьмы вместо олова, что грозило отравлением личного состава. Качество сукна, поставляе­мого текстильной промышленностью, было крайне низким. Нит­ки - гнилые. Форменная одежда - со многими ткацкими пороками. Брезенты плохо пропитаны, не обеспечивали водонепроницае­мость. Войлок поставлялся с остатками проволоки. Пищевая про­мышленность давала масло растительное с большим отстоем. И так до бесконечности.

           Временные затруднения, говорилось в документе, не должны служить основанием для снижения технических требований. Че­рез КО предлагалось провести меры к усилению контроля воен­веда к приемке продукции, ВСНХ и НКВМ обязывались пере­смотреть все инструкции по военной приемке на предприятиях, предусмотреть расширение ее прав в случае конфликтов с адми­нистрацией заводов. ВСНХ, в свою очередь, должен был разра­ботать новые качественные образцы и стандарты, привлекая к этому НИИ ВСНХ, техкомы и материально-техническое управ­ление НКВМ. Наркомторг обязывался поставлять для армии ка­чественное кондиционное сырье[64].

           1931 год был далеко не лучшим для экономики СССР и, не­смотря на громогласные заявления о “темпах”, отмечен рядом кризисных явлений, которые потребовали от руководства пред­принять ряд шагов по изменению политики. Первые симптомы этого прозвучали в выступлении Сталина 23 июня 1931 г. перед хозяйственными руководителями, среди которых было немало работников военпрома. Сталин говорил о необходимости ликви­дировать текучесть на заводах, усилить организованный набор рабочей силы в колхозах, преодолеть уравниловку в оплате тру­да, обезличку, правильно организовать труд, улучшить бытовые условия, правильно расставить кадры, переходить к хозрасчету. Наряду с призывом создавать новую рабочую интеллигенцию Сталин осудил травлю специалистов старой школы, указывая на то, что будто бы среди них под влиянием успехов социалистиче­ского строительства произошел “перелом”. На деле пришло осознание того, что гонения на них в условиях нехватки квалифи­цированных работников только усугубляют трудности на произ[186]водстве. На основании этого выступления были сформулирова­ны “шесть условий т. Сталина, необходимые для построения со­циализма в СССР”.

           Реализация “шести условий” началась со второй половины 1931 г. и продолжилась в 1932 г. - завершающем году пятилетки. Вносимые коррективы представляли собой смесь реальных прак­тических шагов по исправлению положения и административных мер. Прежде всего это коснулось внедрения так называемого “социалистического хозрасчета”, который представлял собой полную замену карточно-нарядной системы снабжения финансо­выми платежами и обязательствами. Теперь все накопления предприятий изымались в госбюджет. Были установлены два вида отчислений: отчисления с прибыли и налог с оборота. Это позволяло государству централизованно выделять средства для нового строительства, для поддержки “на плаву” не только от­дельных предприятий, но и целых отраслей экономики, таких как военпром. При этом главную роль играли устанавливаемые свер­ху обязательные твердые расчетные цены на товары и услуги (“социалистические цены”), чаще всего далекие от их реальной стоимости. Деньги, хотя и получили право на жизнь, служили лишь своеобразным мерилом обращения, финансовой отчетно­сти, оплаты труда. Вводилась жесткая финансовая дисциплина, которая сковывала малейшие проявления инициативы и пред­приимчивости. Все звенья производства, все его непосредствен­ные участники и все ресурсы становились объектами прямого государственного финансового регламентирования. Для под­держки хозрасчета “снизу” было инициировано сверху движе­ние хозрасчетных бригад, которые обязывались сами вести свою “бухгалтерию” и рассчитывать свой вклад в производство с целью поднять оплату труда. Во второй половине 1931 г. в военпроме было образовано 540 таких хозрасчетных бригад, в которых числилось 9383 работника.

           Отменялись некоторые ограничения, установленные ранее по социальному признаку, чтобы стимулировать производитель­ность труда, были введены более дифференцированные ставки его оплаты, осуждалась уравниловка. Зарплата ставилась в зави­симость от непрерывного производственного стажа. Был при­торможен процесс выдвижения на руководящие посты рабочих без специального образования, поскольку эти специалисты-прак- тики, как их называли, не оправдывали возложенных на них ожи­даний и своими неумелыми действиями только подрывали авто­ритет руководства. Предпринимались административные меры для укрепления дисциплины на производстве, особенно заметные [187] к концу пятилетки (борьба с прогулами, текучестью, за “самоза­крепление” кадров).

           Происходила дальнейшая реорганизация управления про­мышленностью. В январе 1932 г. вместо ВСНХ было образовано три наркомата: тяжелой, легкой и лесной промышленности. Военпром почти целиком вошел в состав наркомата тяжелой промышленности (Наркомтяжпрома, НКТП). Это был шаг в сторону дальнейшей концентрации военной промышленности и военной мобилизации. Появился ряд новых производственных трестов. Сами объединения дробились на главки с целью, как го­ворилось, приблизить управление к заводам. Кадровые военные заводы перешли в подчинение НКТП, в том числе в Глававиа­пром - 17 заводов, Вохимтрест - 7 заводов, трест органических производств - 3 завода, Всесоюзный трест искусственного волок­на-5, Патронно-гильзовый - 3, Снарядный - 12, Спецмаштрест - 2 завода. 18 оружейных и артиллерийских заводов подчинялись непосредственно ГВМУ НКТП. Военное судостроение, представ­ленное восемью заводами, подчинялось объединению “Союз- верфь”[65]. Глава ГВМУ И.П. Павлуновский обратился к Сталину и Молотову с письмом о необходимости расширения капитало­вложений в военную промышленность на 1932 г. Накопление мощностей по плану МВ-10, писал он, требует 958 млн руб. капи­таловложений, тогда как выделено только 702 млн руб. Особен­ное внимание, по его мнению, следовало бы обратить на кадро­вые заводы[66].

          

           “ПРОЩЕНИЕ” СТАРЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ

           Как уже говорилось, в июне 1931 г. Сталин заявил о прекра­щении кампании преследования старых специалистов. Одних ста­ли возвращать на производство под присмотр органов ОГПУ, другим было объявлено о “прощении” ввиду их “готовности ра­ботать на благо социализма”. Однако извиняться за допущенную ошибку руководство не собиралось, а расстрелянных “вредите­лей” вернуть уже было нельзя. Большая часть “прощенных” спе­циалистов была направлена на военные заводы. Значительное число арестованных продолжало работать в закрытых бюро, подведомственных ОГПУ.

           28 августа 1931 г. Председатель ВСНХ Орджоникидзе напра­вил в ЦК ВКП(б) служебную записку следующего содержания: “В проектных и конструкторских бюро местных органов ГПУ (Баку, Ростов, Ленинград, Харьков, Новосибирск, Москва и т.д.) [188] работают арестованные инженеры. Такое их использование не­целесообразно. Значительное их количество надо освободить, за исключением наиболее злостных вредителей, а конструкторские бюро передать промышленности”[67].

           Ответ ОГПУ был крайне примечательным. В справке, подпи­санной зампредом ОГПУ Акуловым и начальником ЭКУ ОГПУ Мироновым, давалась подробная характеристика состава и дея­тельности ОКБ и ОТБ в области авиации, танкостроения, артил­лерии, военной химии, судостроения и т.д. Например, в авиацион­ном ОКБ работало 26 инженеров: 9 из них были представлены как руководители вредительских организаций, 8 - как шпионы иностранных разведок, остальные определены как “активисты вредительских организаций”. За короткий период своего сущест­вования ОКБ был построен и сдан истребитель И-5, бронирован­ный штурмовик, бомбовоз ТБ-5, в постройке находился морской дальний разведчик. “Группа не может быть раскассирована, - за­ключало ОГПУ, - так как это сказалось бы на опытном самоле­тостроении... Сложность момента опытного строительства тре­бует специального режима, который может быть обеспечен только в ОКБ”. То же соображение касалось танкового Остех- бюро, где работал 31 арестованный специалист. Промышленно­сти их передать нельзя, заключало ОГПУ, так как передача заня­ла бы такое количество времени, которое потребовалось бы для завершения работ, и отрицательно сказалось бы на результатах развития бронетехники.

           Всего, согласно справке, в различных ОТБ и ОКБ работало около 400 специалистов, подавляющее большинство из них было связано с военными разработками. Необходимость сохранения особых бюро чаще всего оправдывалась первоочередностью оборонных задач, угрозой их срыва. Очень хитро ОГПУ исполь­зовало оговорку о “злостных вредителях”. Если специалисты проходили по так называемым открытым процессам, например, Промпартии, то в этом случае, по мнению ОГПУ, нельзя было и “заикаться” об их освобождении. Разумеется, особые бюро рабо­тали не только в военной области, но и в гражданских отраслях, где их сохранение оправдывалось особой важностью и срочно­стью задач, а в случае группы, работающей над котлом высоко­го давления, указывалось, что ее нельзя передавать в промыш­ленность, так как ею руководит Рамзин, а остальные участники - активные члены Промпартии.

           Особенно поражает лицемерие чекистов в случае обосно­вания необходимости особого бюро по составлению плана электрификации СССР, отдельных районов и отраслей. Ока[189]зывается, решение столь важной государственной задачи мож­но было доверить “вредителям”, “шпионам”, “диверсантам”, “террористам”. То же самое касалось текстильной промыш­ленности, где последним было поручено составить план ее ре­конструкции. Передать означенное бюро в промышленность “означало бы разбросать коллектив по отдельным фабри­кам” - заключало ОГПУ[68].

           Таким образом, особые бюро на долгие годы стали средо­точием развития конструкторской и технической мысли в СССР, прежде всего в разработках военного характера. На ме­сто освобожденных из-под ареста и заключения поступали другие специалисты, поскольку “дамоклов меч” обвинений во вредительстве постоянно висел над любым работником в СССР. Разумеется, положение занятых в особых бюро специа­листов отличалось от положения остальных узников ГУЛАГа. Были, конечно, и преимущества такой концентрации усилий, но то, что в данном случае стеснялись элементарные права людей, не приходило в голову сталинскому руководству.

          

           ОБОРОННОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО В 1932 г.

           Несмотря на неудовлетворительные итоги 1931 г. задания по военному производству были снова увеличены, причем по неко­торым отраслям в несколько раз. Так, ОАО должно было увели­чить производство в 4,6 раза. Капиталовложения в оборонное строительство должны были возрасти на 58%, заказы НКВМ на боевую технику увеличивались в 2,5 раза. Чем больше были за­дания, тем напряженнее становилась ситуация, тем хуже станови­лось положение в стране. Постоянный нажим на деревню привел к тому, что в ряде районов разразился голод. Вызывает удивле­ние то, что по мере того как выявлялась практическая неосуще­ствимость и чрезвычайная затратность мобилизационных зада­ний, они сменялись новыми, еще более амбициозными. Здесь сле­дует согласиться с О.Н. Кеном, что в руководстве СССР склады­вается и сплачивается военная элита, которая выступает в каче­стве двигателя дальнейшей безудержной милитаризации народ­ного хозяйства[69].

           В преддверии нового года Тухачевский сигнализирует в КО о неудовлетворительном ходе (практически на нуле) договор­ной кампании между военведом и военпромом. В качестве при­чин указывалось на непредставление обоснованных калькуля­ций, отсутствие детализированных контрольных цифр, разно[190]гласия с заводами в ценах на изделия, нежелание заводов при­нимать заказы, требующие кооперации и комплектации, не­обеспеченность валютными контингентами, требование про­мышленности систематической оплаты заказов[70]. Из-за бюро­кратической волокиты, свойственной советским учреждениям, из-за разногласия по ценам дело и дальше обстояло не намно­го лучше, о чем свидетельствует следующая таблица (см. табл. 5), представленная в КО начфинупром Штаба РККА Хрулевым[71].

 

           Таблица 5. О ходе размещения договоров с промышленностью на 21 февраля 1932 г.

Управления Штаба РККА	Намечено раз­местить договоров на сумму (млн руб.)	Заключено догово­ров (прямых и кос­венных) на сумму (млн руб.)	Процент
АУ	439	231	52,6
УВВС	290	53	18,3
ВОХИМУ	52	37	71,3
УВМС	177	50	28,3
УММ	190	16,5	8,7
УСКА	55	59	106,2
ВИУ	27	18	66,2
УВП	41	22	52,4
III управление Штаба	3,5	1,1	31,5
Всего	1275	486,5	38

 

           Конечно, и раньше заключение договоров с промышленно­стью по заказам военных шло с большим запозданием. Подобное запаздывание означало, что военная промышленность продол­жала работать по текущим оперативным планам, а это служило причиной довольно острых конфликтов между военведом и воен­промом.

           Документы 1932 г. показывают, что выполнение этих планов шло с большой задержкой. Так, ОАО к 1 июля выполнило толь­ко 51,5% плана и 25,2% годовой программы, Вохимтрест, вскоре преобразованный в объединение (ВХО), - соответственно 63 и 25,4%. Несколько лучше обстояло дело в Ружобъединении: 85,6 и 34,9%, в Патрубвзрыве: 85,6 и 30,4%, в Глававиапроме - 82,6 и 32,3%[72]. Впрочем, штурмовые методы работы, наращивание про­изводства по кварталам заранее закладывалось в планирование. Недовыполнение плана военными объединениями за первое по­лугодие означает, говорилось в одном из документов, увеличение темпов во второй половине года в 2 раза, а по ВХО в 3 раза[73]. От [191] первой пятилетки ведет свой отсчет “штурмовщина” - типичная черта советского производства, которая распространяется и на военную промышленность.

           В докладе СО Госплана в КО о выполнении полугодовой про­граммы по военной авиации и танкам отмечалось, что в них дело обстоит хуже, чем в гражданской промышленности. Если оста­вить все как есть, если выполняется 74% плана, то к концу года годовая программа будет выполнена только на 25%. Отмечались отдельные достижения, но больше говорилось о недостатках и провалах. Как слабое место называлась неравномерная подача изделий и проблема их комплектации, создававшей разрывы в выполнении планов. Из 89 важнейших номенклатур военных из­делий 38 имели выполнение ниже 50% плана, а 30 - ниже 80%. По-прежнему отмечается низкое качество, особенно авиамото­ров М-17, которые ломались через 5-10 часов работы. Летчики отказывались летать на самолетах с такими моторами. В качест­ве причины низкого качества назывались слабая организация планирования, плохое снабжение, слабое техническое руководст­во, тяжелое положение со специалистами и рабочей силой. Ка­ждый месяц происходило обновление состава заводов на одну треть. В связи с этим СО взывал к НКТ принять меры к улучше­нию оргнабора[74].

           Несмотря на предпринятые меры итоги выполнения наме­ченной на 1932 г. программы оказались неутешительными и ху­же, чем в 1931 г. Заказы НКВМ были выполнены по артсисте­мам на 32%, по снарядам - на 17%, по винтовкам и пулеметам - на 58-59%, по самолетам - на 50%, по танкам - на 89%[75]. Обра­щает на себя внимание крайне неровный характер выполнения заказов. Таким образом, кризис, обозначившийся в 1931 г., носил не случайный, а системный характер. Сущность его руководство не могло уразуметь, что вызывало раздражение, постоянный по­иск виновников и причин административно-управленческого ха­рактера.

           Вместе с тем нельзя не заметить некоторое ослабление воен­ной напряженности. Вопрос об угрозе близкого военного нападе­ния как-то сам по себе исчезает. Отчасти это связано с междуна­родным положением СССР. Как говорилось в одном из докумен­тов, мир на 2-3 года вперед обеспечен. Заметно было улучшение отношений с Францией. В начале 1932 г. появился ряд директив­ных документов ПБ в связи с участием СССР в международной конференции по разоружению[76]. В них вроде бы выражается максимальная заинтересованность СССР в разоружении, но под­черкивается необходимость индивидуального подхода к пробле[192]ме, содержится призыв “не отдавать слабые государства на съе­дение сильным”. В связи с этим были составлены сопоставитель­ные таблицы вооружений, в которых данные по СССР были сильно занижены. Настаивая на необходимости сокращения ар­мий и флотов, советское руководство настаивало, например, что­бы Бизертинский флот (часть военного флота царской России, ушедшая после революции за границу) не включать в состав ВМС СССР. (К тому времени эта часть флота действительно бы­ла полностью разорена Францией.) В документе указывалось на особое положение СССР, на то что ряд государств не заключают с СССР дипломатических договоров и проявляют враждебные намерения, что нормы технического оснащения вооруженных сил, установленные Версальским договором, для СССР не подхо­дят. Вкратце позицию СССР можно определить так: “пусть разо­ружаются другие, а не мы”.

           Позиция СССР находила известное оправдание. Военная уг­роза в этот период стремительно нарастает на Дальнем Востоке. В 1931 г. Япония захватила Манчжурию и продолжала наращи­вать вооружения, демонстрируя явно враждебные намерения в отношении СССР. Дальний Восток в этой связи казался совсем неподготовленным к нападению. Это обстоятельство надо было учитывать в военном планировании.

           Завершение 1932 г. связано с подведением итогов первой пя­тилетки, которая официально считалась выполненной досрочно (за 4 года и 3 месяца).

          

           ИТОГИ ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ

           Несмотря на громадные усилия, затраченные на оборонное строительство, на стремительное разворачивание промышленно­сти в сторону военного производства, итоги пятилетки были не особенно впечатляющими. В связи с этим среди руководителей страны звучали настроения уныния и пессимизма. Это обнаружи­вается из письма Сталину от 21 июня 1932 г. наркома НКВМ Во­рошилова об “истинном положении вещей”. В нем Ворошилов указывает на ряд “провалов” в программе производства вооруже­ний: “ТБ-3 не создано ни одной эскадрильи, и на Дальний Восток не смогли ничего отправить... Танковая программа выполняется с большой натугой... Приемщики принимают с условием, что де­ла поправятся, но Халепский настроен пессимистически... Глав­ные проблемы - тормоз и броня. Павлуновский уверяет, что Ма­риупольский и Путиловский заводы дадут марганцево-кремние[193]вую броню. Но помимо этого есть много других деталей механо­обработки... Серго [Орджоникидзе] нажимает на заводы, но дела неважные... Плохо с артиллерийской программой, особенно с мелкокалиберными системами, но особенно скверно со снаряда­ми. Что касается строительства, то архискверно, не только ка­зарм и складов, но и оборонительных сооружений. Везде недос­таток стройматериалов, отсутствие транспорта, отсутствие рабо­чих и ИТР и так до бесконечности. Но и это еще не все...”

           Далее Ворошилов сообщал Сталину об авариях в воздушном флоте с человеческими жертвами. Только с 5 по 20 июня разби­лось 11 самолетов: 5 тяжелых, 2 морских, гидроплан “Савойя” и 3 ТБ-1. Погибло 30 человек. Главную причину Ворошилов видел в неправильной организации полетов, отсутствии дисциплины: “летчики молодые, неопытные, склонные к залихватским замаш­кам, бравированию, воздушному хулиганству”, подобному тому, как 1 мая 1932 г. во время воздушного парада над Красной пло­щадью[77].

           У военведа и политического руководства страны было доста­точно оснований для недовольства состоянием и уровнем военно- промышленного производства. Боязнь поражения в случае вой­ны не исчезла из сознания руководителей. Задачи, поставленные в июльских постановлениях ПБ 1929 г., не были решены, несмо­тря на отдельные достижения. Задания военведа обеспечивались лишь частично, причем преимущественно “кадровыми” завода­ми. Несмотря на попытки задействовать в деле обороны всю про­мышленность, как говорилось, “приходится мириться с историче­ской неизбежностью, которая при иных более благоприятных ус­ловиях не исключала бы необходимости максимального исполь­зования гражданской промышленности”[78]. Вместе с тем, если внимательно присмотреться, можно обнаружить еще не вполне очевидные контуры пока еще хаотичной и не вполне сложившей­ся сырьевой и производственной базы для изготовления воору­жения и боевой техники: черные и цветные металлы, качествен­ная сталь, ферросплавы, создание предприятий для технического снабжения, производства химического сырья и полуфабрикатов. Развертывалась система подготовки кадров. Существенный сдвиг произошел в преодолении иностранной зависимости. Со­хранялись многие недостатки, которые органически были свой­ственны экономически неэффективной планово-директивной си­стеме: распыление средств, дефициты, “штурмовщина”, теку­честь, низкое качество продукции, но они никак не осознавались руководством. Поэтому сам Сталин не был склонен предаваться пессимизму. В своем ответе на приведенное выше письмо Воро[194]шилова он писал: “Будем нажимать. Будут выполняться програм­мы если не на все 100, то на 80-90%. Разве этого мало? Гибель са­молетов не так страшна, черт с ними. Жалко летчиков”[79]. Пись­мо наглядно иллюстрирует “плановое мышление” вождя: давать как можно более напряженные задания и “нажимать” в расчете на то, что что-нибудь получится. Не следует забывать, что в ре­зультате предпринимаемых усилий вся страна напоминала раз­рытый “котлован” - своего рода символ первой пятилетки.

           Относительно уровня боевой готовности, достигнутого в годы первой пятилетки, среди руководства преобладали весьма осто­рожные оценки. В тезисах доклада зампреда Госплана Уншлихта “Об итогах пятилетки по оборонной промышленности” указыва­лось, что при существующей организации производства объявле­ние войны вызвало бы громадное напряжение в экономике. Главным недостатком военно-промышленного строительства Уншлихт усматривал в том, что не удалось достигнуть необходи­мой милитаризации всей промышленности, в том, что подготов­ка к обороне велась по традиции в основном по линии военных производств. Размещение мобилизационных заданий граждан­ской промышленности велось без учета экономических условий. Выход из положения виделся в дальнейшей индустриализации страны[80].

           Начав разработку нового пятилетнего плана, Госплан твердо намеревался не повторять прежних ошибок. Отсутствие первой оборонной пятилетки промышленности, говорилось в докладе Госплана от 11 марта 1932 г., привело к тому, что мы строили без всякой перспективы, на основе ежегодно меняющихся заявок военведа и потому строили кустарно, без учета дальнейших потреб­ностей, без надлежащего использования всей промышленности и влияния на ее развитие, идя в основном по старым путям и не ре­шая вопросов реконструкции военно-промышленной базы[81]. По­добная оценка представляется не совсем верной в свете непре­рывных экспериментов, проб и допущенных ошибок, но на век­тор дальнейших изменений в сфере ВПК она указывает совер­шенно определенно.

 

           [194-196] СНОСКИ оригинального текста

 

[197]

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Ю.А. Поляков. Андрей Константинович, у меня вопрос по по­воду выражения о “двойном использовании” при строительстве новых предприятий. И фактически это так мыслилось: если строил­ся завод для производства тракторов, то имелось в виду, что он в необходимый момент будет переведен на производство танков? Так?

           А.К. Соколов. Долго обсуждали этот вопрос. В конечном счете договорились, что производство двух тракторов равно од­ному танку.

           Я приведу пример того, как осуществлялся принцип двойного назначения заводов. Например, намечается строительство Березниковского химического комбината, имевшего огромное оборонное значение. В связи с этим издается постановление о том, что он по-прежнему вырабатывает химическую продукцию, но она имеет военное значение в случае будущей войны, в случае будущего мобилизационного развертывания.

           В.Д. Есаков. Почему в Вашем докладе не упомянут закон об обороне, принятый в 1928 году?

           Мне казалось, что в периоде Великого перелома (вне зави­симости от того, пишем мы это в кавычках или без кавычек) проблема развития военной, оборонной промышленности - не исследована. Именно эта директива определяла изменения в Госплане, подход к ВПК, подход к плановому развитию эконо­мики вообще.

           А.К. Соколов. Я немножко коснулся этого. Я сказал, что По­становление Политбюро об обороне было частично опубликова­но. Вся советская историография базировалась на этом постано­влении и принятом законе об обороне СССР. Все на этом базиро­валось и представлялось как необходимые шаги.

           Почему я сосредоточился на втором постановлении - на постановлении о военной промышленности? На заседании была открытая часть и закрытая. Почему закрытая? Было всего пять экземпляров Постановления о военной промышленности? Пото­му что оно рисовало совершенно другую картину.

           Я подчеркнул целый ряд моментов, которые свидетельству­ют, как под влиянием Постановления о военной промышленно­сти происходила ее реорганизация.

           С.В. Журавлев:

           Вопрос по поводу финансирования. Занималось ли руко­водство Военпрома только констатацией того, что нужно, или же они все-таки намечали на это выделять какие-то деньги? [198] Каким образом это финансировалось, откуда планировали взять средства?

           Второй вопрос. Вы говорили о военной опасности. Это из­вестное дело: обосновывалось введение военных программ во­енной опасностью. В начале 20-х годов, когда была создана ко­миссия Политбюро, возглавляемая Дзержинским. Она очень серьезно занималась сравнением военно-технических показа­телей СССР, Российской Федерации во время Гражданской войны и сравнивала с тенденциями и реалиями военной мощи государств, которые могли быть соперниками по воен­ной линии.

           Делался ли анализ на рубеже 20-х-30-х годов тех тенден­ций, которые существовали в военной науке, в военном ведом­стве ведущих зарубежных государств и как это оценивалось по отношению к военной мощи Советского Союза? И не был ли этот факт, осознание того, что мы отстаем, еще большей мо­тивацией того, почему нужно было сделать такой рывок на ру­беже 20-х-30-х годов. То есть являлось ли это время во многом временем “икс”, потому что дальнейшее отставание могло стать абсолютно не догоняемым?

           И в этом отношении встает вопрос о военной разведке. Если в экономике мы копировали западные образцы, занимались эко­номическим шпионажем, можно было бы идти по этому пути и в военной отрасли. А здесь это не делалось?

           В какой степени увеличивалось финансирование военного шпионажа в связи с реализацией этих программ? Заметно это было или нет? Было ли это нашим исходом в решении проблем: заимствование, копирование, выкрадывание и т.п. в военной области - в технике военной, в авиации, в танковом деле и т.д.?

           А.К. Соколов:

           В докладе эти вопросы освещены, но тем не менее вы даете мне возможность высказаться дополнительно.

           Откуда деньги? Центральный вопрос. Я не случайно говорил о том, что при планировании задач пятилетки было ясно, что они обширны в самых разных областях. Когда не хватает средств, то капиталовложения сосредоточиваются на 40-50-ти важнейших объектах, имеющих оборонное значение.

           В устном докладе опущен момент, связанный с созданием Ко­миссии по обороне, которую возглавлял Молотов, но в которой главную роль играл Сталин. И если посмотреть, чем занималась эта комиссия и сравнить ее с Политбюро, то станет ясно, что Политбюро занималось этими стройками, а остальные вопрос [199] военного строительства рассматривались на Комиссии обороны, созданной в конце 1930 г.

           Теперь вопрос о военной опасности. Я говорил о том, что она постоянно учитывалась. И разные руководители считали, суще­ствует угроза войны в ближайшее время.

           Когда я завершал свой доклад, я говорил о конференции по разоружению. В ходе ее проведения стало ясно, что можно отло­жить начало войны на 2-3 года.

           1932 г. вообще примечателен с точки зрения ослабления на­пряженности, дальше события начали разворачиваться иначе, но была военная опасность, все время об этом говорили.

           Теперь вопрос о сравнении показателей. Очень много со­поставительных таблиц о производстве вооружений в СССР и в различных странах. Но в основном расчеты велись на Поль­шу, на Румынию, сколько они могут выставить, сколько - мы. На них ориентировались. Какая у них техника на вооружении стоит.

           Теперь другой вопрос - о сотрудничестве с Западом, о шпи­онаже и т.п. Особого усердия в шпионаже не надо было прояв­лять. Но, как вы знаете, Германия была разоружена. И для того, чтобы не потерять навыки в производстве вооружений целый ряд германских фирм добровольно шел на сотрудниче­ство с Советским Союзом, внедряя технические достижения. На это шли заводы Круппа и “Рейнметалл”. И они очень много сделали для развития советского ВПК именно в годы первой пятилетки.

           Что касается использования разведывательных данных. Что- то, конечно, было в Разведывательном управлении, эти данные использовались. Но меня поразил документ, составленный Туха­чевским. Различия здесь: Штаб РККА составляет и Тухачевский составляет. То ли у него данные были, то ли у него были какие- то карьерные соображения. В основном, опирался на опыт Пер­вой мировой войны, хотя он мог бы воспользоваться данными разведывательного управления Штаба.

           Л.Н. Нежинский:

           Мы должны поблагодарить докладчика. Проблема, которую он затронул в своем докладе, очень непростая, дискуссионная и она очень злободневная.

           Да, конечно, военно-промышленный комплекс надо было развивать, но надо было и проявлять элементы реализма по от­ношению к месту и к положению Советского государства в об­щемировой системе связей этих лет. Тогда бы не ушел с таким треском с поста наркома Чичерин, который в 1929-1930 гг. был [200] резко против такого нарочитого толкования, что на нас чуть ли не сегодня-завтра собираются нападать. Но никто тогда не соби­рался нападать.

           Более того, вскоре после его ухода англичане восстановили отношения с нами, французы смягчились к нам и т.д.

           Военно-промышленный комплекс надо было развивать, но при этом, видимо, надо было и крепко подумать, чтобы не дойти до той ситуации страшного голода, который в 1932-1933 гг. пора­зил немалую часть советского общества. До сих пор не могут до конца привести точные цифры, сколько погибло от голода в ос­новном деревенских жителей. Но речь идет о нескольких милли­онах людей.

           То есть это надо учитывать тоже, чтобы при всей нашей объ­ективности как-то изучали нашу историю во всех ее направлени­ях и во всем ее конгломерате, который тогда имел место.

           В целом, безусловно, проблема, которая поставлена в докладе, очень важная, очень интересная, это целый комплекс проблем. Мы можем пожелать докладчику продолжать разрабатывать этот крайне интересный и далеко еще не во всем исследованный круг проблем, связанный с развитием военно-промышленного компле­кса в рамках советского общества и Советского государства.