Труды Института российской истории. Выпуск 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2006. 329 с. 21 п.л. 20 уч.-изд.л.

Из истории деятельности ОГПУ Центрального Черноземья в 1930 году

Автор
Михеев Вадим Иванович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Михеев В.И. Из истории деятельности ОГПУ Центрального Черноземья в 1930 году // Труды Института российской истории. Вып. 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2006. С. 188-218.

Текст статьи

 

[188]

В.И. Михеев

ИЗ ИСТОРИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОГПУ ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ В 1930 ГОДУ[*]

 

           Исторический опыт деятельности отечественных органов безопасности в период проведения масштабных политических и социально-экономических преобразований представляется акту­альным и в настоящее время. Развитие российской государствен­ности, становление институтов власти, реформирование аграрного сектора, других сфер экономики не должно приводить к неоправ­данному расширению функций спецслужб, навязыванию несвой­ственных им задач.

           Исторический опыт свидетельствует, что проведение полити­ки коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания обострили политическую ситуацию в аграрных районах страны, обусловили кардинальные изменения в деятельности органов безопасности, их первоочередную ориентацию на обеспечение реализации государственных аграрных и репрессивных меропри­ятий, безусловную ликвидацию всех “контрреволюционных и повстанческих образований”. В рассматриваемый период органы ОГПУ столкнулись с массовыми проявлениями крестьянского сопротивления, перераставшими в широкое оппозиционное дви­жение. Борьба крестьянства против сталинской коллективиза­ции носила повсеместный и ожесточенный характер.

           В конце 1929 - начале 1930 г. на территории Центрально­черноземной области, одного из крупнейших аграрных районов страны, насильственная аграрная политика вызвала волну кре­стьянских выступлений. С декабря 1929 по 14 февраля 1930 г. в регионе было зарегистрировано 38 массовых выступлений, в ко­торых участвовало 25 170 человек. По данным окружных отде­лов ОГПУ, подавляющее большинство акций протеста сельско­го населения было направлено против проведения коллективиза­ции сельского хозяйства и раскулачивания.

           С 12 января по 14 февраля 1930 г. только в одном Острогож­ском округе ЦЧО произошло 16 массовых крестьянских выступ­лений. В отдельных местах количество восставших достигало двух и более тысяч человек.

           [189] По классификации органов ОГПУ, крестьянские выступле­ния носили “повстанческий” или “полуповстанческий” характер. Часть из них подготавливалась заранее, для руководства создава­лись группы из числа “авторитетных и решительных крестьян”, которые предпринимали попытки придать повстанческим высту­плениям массовый и организованный характер[1].

           Анализ массовых крестьянских выступлений показывает, что с января по март 1930 г. наиболее “пораженными контрреволю­ционными восстаниями” оказались Курский (48 выступлений), Козловский (48), Елецкий (35), Острогожский (25), Усманский (25), Борисоглебский (19), Льговский (9), Орловский (9) округа Центрально-Черноземной области.

           Характер и динамику крестьянского протеста также можно проиллюстрировать следующими данными:

           Январь 1930 г. - 60 выступлений (из них 23 вызваны проведе­нием коллективизации, 9 - изъятием “антисоветского элемен­та”);

           Февраль 1930 г. - 82 выступления (из них 61 - коллективиза­ция, 16 - изъятие “антисоветского элемента”);

           Март 1930 г. (15 дней) - 123 выступления (из них 81 - колле­ктивизация, 30 - изъятие “антисоветского элемента”).

           Итого - 265 выступлений (из них 165 - коллективизация, 55 - изъятие “антисоветского элемента”).

           В Центрально-Черноземной области в выступлениях приня­ли участие: в январе 1930 г. - 30 170 чел.; в феврале 1930 г. - 35 350 чел.; в марте 1930 г. (15 дней) - 31 000 чел.[2]

           Массовые выступления крестьянства, многочисленные акции протеста против насильственных методов сталинской коллекти­визации обострили политическую ситуацию в Центрально-Чер­ноземной области.

           Задачи органов ОГПУ в период коллективизации заключа­лись в выявлении и ликвидации “контрреволюционного актива”, различных повстанческих и террористических проявлений, обес­печении проведения политики ликвидации “кулачества”[3].

           11 января 1930 г. заместитель председателя ОГПУ Г.Г. Яго­да дает указание руководящим работникам ОГПУ о разработке репрессивно-административных мер в отношении “кулачества”. Основной акцент делался на то, что “кулак как класс должен быть уничтожен”. По мнению Г.Г. Ягоды, “при сплошной кол­лективизации кулачество будет оказывать ожесточенное, яростное сопротивление... От повстанческих заговоров, от контрреволюционных кулацких организаций до поджогов, тер­рористических актов включительно”. При этом высказывались опасения, что если по “кулаку” не будет нанесен удар, то к вес[190]не 1930 г. будут иметь место сплошные восстания и срыв посев­ной кампании[4].

           С целью предотвращения массовых крестьянских восстаний был выработан подход для разработки репрессивно-администра­тивных мер: особо злостных “кулаков” заключать в лагеря, их семьи выселять; “кулаков”, ведущих антисоветскую агитацию, направлять на поселение и т.д.[5]

           Органами ОГПУ в срочном порядке решался вопрос об от­крытии новых и расширении имевшихся лагерей, порядке орга­низации и использования труда семей ссыльных крестьян в рай­онах Крайнего Севера, пустынных мест Казахстана и т.д.[6]

           Введенная система санкций для “кулачества” включала шесть основных положений:

           ст. 58-8, 59-9 УК РСФСР предусматривали ответственность за подготовку террористического акта;

           ст. 58-10 УК РСФСР - за агитацию, направленную к срыву сельскохозяйственных работ;

           ст. 73-1 УК РСФСР - за угрозы в отношении советских и об­щественных работников;.

           ст. 79 УК РСФСР - за попытку или разбор конфискованного имущества;

           ст. 79-1 УК РСФСР - обвинение в подстрекательстве или убое скота;

           ст. 16 и 79 УК РСФСР - повреждение имущества, подлежаще­го передаче в колхоз.

           Наибольшее распространение в практике деятельности орга­нов ОГПУ получила ст. 58-10 УК РСФСР. Обвиняемые по этой статье могли получить наказание от трех лет до высшей меры.

           В результате спешки при проведении репрессивно-админист­ративных мер были допущены многочисленные нарушения за­конности. Уже в январе 1930 г. заместитель председателя ОГПУ Г.Г. Ягода дает жесткое указание начальнику Секретно-опера­тивного управления ОГПУ Е.Г. Евдокимову о необходимости прекращения беспорядочных массовых арестов[7].

           Однако маховик репрессий раскручивался с неумолимой бы­стротой. Директива ОГПУ от 25 января 1930 г. “О принятии мер по организованному раскулачиванию и выселению кулаков” санкционировала направление на рассмотрение дел во внесудеб­ном порядке на так называемый “махровый антисоветский и контрреволюционный кулацко-белогвардейский элемент”[8].

           В Постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. (под грифом “Совершенно секретно”) “О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллекти­визации” давались четкие указания органам ОГПУ о проведении [191] мероприятий по ликвидации “кулацких” хозяйств, высылке и рас­селении “кулаков”[9].

           Согласно данному документу, “кулачество” было разделено на три категории.

           Первая категория - “контрреволюционный кулацкий актив” подлежал немедленной ликвидации путем заключения в концла­геря, в отношении “организаторов террористических актов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организа­ций” применялась высшая мера репрессий.

           Вторую категорию составляли остальные элементы “кулац­кого актива”, особенно из наиболее богатых “кулаков и полупо­мещиков”, которые подлежали высылке в отдаленные местности СССР и в пределах данного территориального образования в от­даленные его районы.

           В третью категорию входили оставляемые в пределах района “кулаки”, которые подлежали расселению на новых участках, от­водимых им за пределами колхозных хозяйств.

           Органы ОГПУ должны были провести указанные репрессив­ные меры в отношении первой и второй категорий “кулаков” в течение четырех месяцев (февраль-май 1930 г.), т.е. направить в концлагеря примерно 60 тыс. и подвергнуть выселению в отда­ленные районы примерно 150 тыс. “кулаков”. Проведение этих мероприятий было поставлено в зависимость от темпа проведе­ния коллективизации отдельных областей СССР.

           Высылка должна была проводиться следующим образом: в округа Северного края - 70 тыс. семейств; Сибири - 50 тыс.; Ура­ла - 20-25 тыс.; Казахстана - 20-25 тыс. семейств. Районы высылки представляли собой необжитые и малообжитые мест­ности. Высылаемые “кулаки” подлежали расселению в этих рай­онах небольшими поселками, которые управлялись назначаемы­ми комендантами[10].

           В Центрально-Черноземной области подлежали заключению в концлагеря 3-5 тыс. крестьянских семейств, высылке - 10-15 тыс.[11]

           На время проведения кампании по ликвидации “кулацких” хозяйств ОГПУ было предоставлено право передоверять свои полномочия по внесудебному рассмотрению дел полномочным представителям ОГПУ в областях. В этих случаях рассмотрение дел производилось совместно с представителями обкомов ВКП(б) и прокуратуры. Штаты ОГПУ увеличивались на 800 чел., состав войск ОГПУ - на 1000 штыков и сабель[12]. Факти­чески, как указывает Н.А. Ивницкий, войска ОГПУ получили 6200 “штыков и сабель”, сотни пулеметов, тысячи винтовок и ре­вольверов, боеприпасы к ним, а также грузовые и бронемашины, [192] другое военное снаряжение. В 1930 г. войска ОГПУ и части Крас­ной Армии участвовали в ликвидации 993 крестьянских восста­ний, произошедших в различных районах страны. При этом в ря­де случаев применялись артиллерия, броневики и даже авиация[13].

           При этом на заседании коллегии ОГПУ с участием полно­мочных представителей и руководящих работников ведущих от­делов ОГПУ, которое состоялось 30-31 января 1930 г., по вопро­су о ликвидации “кулачества” особо было подчеркнуто, что час­ти Красной Армии к операциям по выселению “кулачества” ни в коем случае не привлекать. Их использование допускалось лишь в крайних случаях при возникновении массовых крестьянских восстаний. Также по согласованию с областными партийными организациями, командованием РККА и ПП ОГПУ (полномоч­ными представителями органов безопасности) необходимо было иметь в районах, где наблюдались повстанческие выступления, надежные войсковые группы из частей Красной Армии, про­фильтрованных Особыми отделами ОГПУ[14].

           В январе 1930 г. в связи с разработкой конкретных планов выселения “кулаков” при Полномочном представительстве ОГПУ по Центрально-Черноземной области (на основании по­становления ВЦИК и СНК РСФСР от 14 мая 1928 г. на террито­рии бывших Воронежской, Курской, Орловской и Тамбовской губерний образуется Центрально-Черноземная область с цент­ром в г. Воронеже) была организована специальная оперативная группа, которая координировала оперативные и технические во­просы предстоящей операции, а также мероприятия по ликвида­ции “контрреволюционных организаций и повстанческих группи­ровок”[15].

           При Полномочном представительстве ОГПУ по ЦЧО, на случай нештатных ситуаций, создавался чекистско-военный ре­зерв. В распоряжение окружных отделов органов безопасности Центрально-Черноземной области были предоставлены манев­ренные группы из частей ОГПУ[16].

           Основополагающий приказ ОГПУ от 2 февраля 1930 г. № 44/21 “О мероприятиях по ликвидации кулачества как класса” был разработан на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) “О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации” (от 30 января 1930. г.) и со­держал основные его положения[17].

           Для выполнения поставленных задач в приказе ОГПУ было указано на необходимость в кратчайший срок закончить ликви­дацию всех действовавших “контрреволюционных” организаций, группировок и банд, активных “контрреволюционных” одино­чек. Обеспечить быстрое проведение следствия по делам этих ка[193]тегорий и срочное рассмотрение дел во внесудебном порядке должны были “тройки” ПП ОГПУ. В период кампании по высе­лению “кулаков” “тройки” ПП ОГПУ рассматривали без малей­шего промедления все дела в отношении данных категорий.

           Для рассмотрения дел на лиц, проходивших по первой катего­рии, в полномочных представительствах ОГПУ создавались “тройки” с представителями от партийных комитете» ВКП(б) и прокуратуры. Состав “троек” утверждался коллегией ОГПУ.

           Для непосредственного руководства операцией по выселе­нию “кулаков” и их семейств (вторая категория), концентрации всех материалов по операции и организации постоянной связи с центром и периферией распоряжением полномочных представи­телей ОГПУ организовывались оперативные “тройки”. В окруж­ных отделах ОГПУ создавались оперативные “тройки” во главе с начальником отдела ОГПУ, в районах - районные оперативные группы. Для приема, учета и бесперебойной отправки высылае­мых крестьян организовывались сборные пункты во главе с комендантом. При них действовали специальные агентурно-след­ственные группы органов безопасности.

           4 февраля 1930 г. Президиум Центрального Исполнительно­го Комитета СССР постановил предоставить ОГПУ право на пе­риод проведения кампании по ликвидации “кулачества” передо­верять свои полномочия по внесудебному рассмотрению дел ПП ОГПУ краев и областей. Внесудебное рассмотрение дел произво­дилось с участием представителей облисполкомов (крайисполко­мов) и прокуратуры[18].

           В условиях обострившейся политической и оперативной об­становки, выполняя партийные директивы и указания, Полно­мочное представительство ОГПУ по ЦЧО, окружные отделы ор­ганов ОГПУ участвовали в ликвидации массовых крестьянских выступлений, которые объективно сопровождались физическим насилием над работниками низового советского аппарата, сель­скими активистами и т.д., грабежами и убийствами.

           В целях ликвидации массовых крестьянских выступлений и восстаний, распространившихся на территории всей Центрально­черноземной области, органы безопасности активно применяли вооруженную силу.

           Так, в феврале 1930 г. повстанческие выступления на терри­тории Козловского и Елецкого округов ЦЧО были пресечены в результате действий оперативных групп окружных отделов ОГПУ совместно с приданной чекистско-войсковой группой из г. Москвы. С помощью воинских частей ОГПУ чекистам удалось предотвратить разрушение железнодорожных путей, организо­вать их охрану.

           [194] Воинские части ОГПУ принимали участие в ликвидации мас­сового крестьянского выступления в селе Полтавка Репьевского района Острогожского округа. В ходе столкновения было убито 4 повстанца, 105 человек арестовано.

           Наиболее затяжными явились крестьянские выступления (4 тыс. участников) в феврале 1930 г. в Борисоглебском округе. Их центром были села Тишанка, Александровка, Шанино и Но­вая Чигла. Между повстанцами данных сел установилась тесная связь[19].

           19 февраля 1930 г. для ликвидации крестьянских выступлений в Борисоглебский округ прибыла маневренная группа войск ОГПУ. Наличие военной силы позволило прекратить сопротив­ление. Сотрудники ОГПУ на основании имевшихся оперативных материалов задержали 60 повстанцев, бывших участников воору­женной борьбы в начале 1920-х годов на территории Централь­ного Черноземья.

           Однако в селе Новая Чигла крестьяне продолжали оказы­вать упорное сопротивление, пытались разоружить красноар­мейцев дивизиона ОГПУ. На помощь красноармейцам была выслана маневренная группа войск ОГПУ из г. Острогожска. В этом селе чекистами в результате проведения специальной операции была ликвидирована “крестьянская повстанческая группировка”.

           В Центрально-Черноземной области в борьбе с крестьянски­ми повстанческими выступлениями участвовали части отдельной дивизии особого назначения ОГПУ, которые отличились в про­ведении чекистско-войсковых операций на территории Льгов­ского, Острогожского и Елецкого округов. При их участии в ян­варе-феврале 1930 г. были ликвидированы 132 крестьянские группы сопротивления[20].

           Для пополнения войск ОГПУ в целях борьбы с крестьянски­ми восстаниями в феврале 1930 г. в Центрально-Черноземной об­ласти были сформированы кавалерийский полк и стрелковые подразделения. Воинские части дислоцировались в городах Воро­неже, Курске, Тамбове и Россоше[21].

           В 1930 г. в чекистско-войсковых операциях по ликвидации вооруженного крестьянского сопротивления на территории ЦЧО активное участие принимала дивизия особого назначения им. Ф.Э. Дзержинского, школа 1-го Белорусского полка войск ОГПУ и 11-й Воронежский кавалерийский полк[22].

           Опыт применения войск ОГПУ показывает, что они исполь­зовались для ликвидации массовых крестьянских выступлений; борьбы с бандитизмом; изъятия “кулацкого и контрреволюцион­ного актива”; проведения выселения “кулачества”[23].

           [195] В отношении действий войск ОГПУ в Центрально-Чернозем­ном регионе отмечалось применение тактических приемов в ли­квидации бандитизма и массовых крестьянских выступлений; способность начальствующего состава войск ОГПУ выполнять оперативно-чекистские задания; сочетание решительности в при­менении оружия с разъяснительной политической работой[24].

           В качестве отрицательных моментов в действиях войск ОГПУ констатировались случаи нерешительности и нераспорядитель­ности начальствующего состава войск ОГПУ; неосведомлен­ность начальствующего состава выделяемых отрядов войск ОГПУ о характере предстоящей операции; недостаточное взаи­модействие между чекистскими и войсковыми подразделениями, в частности слабое использование данных чекистской разведки; в ряде случаев отмечалась несогласованность действий между опе­ративным руководством и строевым командованием выделяемых отрядов[25].

           В начале 1930 г. органы ОГПУ усилили охрану и оперативное обслуживание всех пунктов, где хранились оружие, боеприпасы и артиллерийское имущество, так как еще в 1929 г. были получе­ны оперативные данные о возможных нападениях повстанцев на воинские части и их склады с целью завладения оружием и бое­припасами.

           Однако, несмотря на присутствие в регионе войск ОГПУ, 27 февраля 1930 г. руководители Центрально-Черноземной обла­сти во главе с первым секретарем обкома ВКП(б) И.М. Варейки­сом направили телеграмму И.В. Сталину, в которой говорилось: “Наличных войск ОГПУ... в области явно недостаточно. ...Счи­таю необходимым либо увеличить для области общее число войск ОГПУ, либо разрешить... брать в крайних случаях отдель­ные проверенные части РККА”[26].

           В свою очередь Полномочное представительство ОГПУ по ЦЧО запросило разрешение у зам. председателя ОГПУ Г.Г. Яго­ды и начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ Е.Г. Евдокимова использовать в “угрожаемых” районах отдель­ные части РККА, усилить состав внутренних войск ОГПУ в Цен­трально-Черноземной области двумя дивизионами, из них одним кавалерийским[27].

           В результате было разрешено при ликвидации крупных повстанческих выступлений, как, например, в Острогожском округе применять части 56-го, 57-го и 165-го стрелковых пол­ков, 10-го корпусного артиллерийского полка РККА. В связи с этим была усилена работа ОГПУ в воинских частях по пресе­чению распространения антиколхозных настроений среди красноармейцев.

           [196] При проведении специальных операций воинские подразде­ления РККА тесно взаимодействовали с оперативными группами ОГПУ, обеспечивавшими общее оперативное руководство. В слу­чае оказания вооруженного сопротивления со стороны восстав­ших части РККА и ОГПУ блокировали населенные пункты, про­водили изъятие у населения оружия и боеприпасов, задерживали активных участников крестьянских выступлений.

           Так, при ликвидации массового выступления в селе Платава Острогожского округа объединенный воинский отряд РККА и ОГПУ был блокирован восставшими крестьянами численностью от 200 до 600 человек. Крестьяне были вооружены винтовками и охотничьими ружьями. Командиром отряда РККА и ОГПУ был отдан приказ о предупредительных выстрелах из пулемета по верхушкам деревьев. Пользуясь замешательством повстанцев, уполномоченные ОГПУ задержали руководителей крестьянско­го выступления[28].

           Периодически окружные отделы ОГПУ применяли ночную тактику осуществления чекистско-войсковых операций, особен­но в случае активного сопротивления крестьянства и во избежа­ние кровопролития, так как в ряде крестьянских выступлений ведущую роль играли женщины.

           К проведению чекистско-войсковых операций привлекались и сотрудники органов внутренних дел. Органы ОГПУ совместно с уголовным розыском проводили мероприятия по борьбе с бан­дитизмом. На случай массовых выступлений крестьянства в отде­лах внутренних дел создавались также специальные вооружен­ные группы[29].

           Следует отметить, что окружные отделы ОГПУ Централь­но-Черноземной области не всегда имели время тщательно оце­нить и перепроверить полученную информацию о лидерах и ак­тиве повстанцев. Волна массовых акций крестьянского протеста заставляла чекистов действовать в условиях постоянно меняв­шейся обстановки. Сведения о крестьянских выступлениях по­стоянно поступали в органы безопасности из партийных, совет­ских учреждений, милиции, непосредственно с мест.

           В ликвидации массовых крестьянских выступлений в янва­ре-феврале 1930 г. активно принимали участие маневренные оперативно-чекистские группы, состоявшие из сотрудников ок­ружных отделов, районных уполномоченных ОГПУ. Они посто­янно действовали в “угрожаемых районах”, проводили меропри­ятия по задержанию “повстанчески настроенных крестьян”, изы­мали у населения оружие и боеприпасы, координировали свои действия с органами местной власти, командованием воинских частей.

           [197] В январе - начале марта 1930 г. ими была пресечена деятель­ность так называемых 9 “контрреволюционных организаций”, 506 “повстанческих группировок”[30].

           На 13 марта 1930 г. обстановка в Центрально-Черноземной области продолжала оставаться напряженной. Массовыми вы­ступлениями были охвачены 8 округов области (Усманский, Острогожский, Льговский, Елецкий, Курский, Орловский и др.). В конце марта 1930 г. были зафиксированы крупные восстания в селах Сухо-Березовка, Коршево, Липовка, Мечетка, Семено- Александровское, Пчелиновка и др.[31]

           Наиболее значительными оказались выступления в селах Су­хая Березовка и Коршево Бобровского района. Здесь в период с 22 по 29 марта 1930 г. в восстании приняли участие свыше 30 ты­сяч человек[32].

           Данные крестьянские выступления были ликвидированы при активном участии органов ОГПУ в результате применения жест­ких репрессивных мер. В восставшие села направлялись судебно­следственные бригады, которые проводили массовые аресты и организовывали перевыборы всей местной администрации.

           Сотрудники окружных отделов ОГПУ тесно координировали свою деятельность по противодействию крестьянским восстани­ям с районными и окружными органами власти. При проведении операций по изъятию зачинщиков повстанческих выступлений использовались вооруженные отряды коммунистов и милиционе­ров. Их члены хорошо знали местность предстоящей операции, лично были знакомы с участниками крестьянских выступлений.

           Однако, анализируя ситуацию на местах, органы ОГПУ кон­статировали, что в случае возникновения крестьянского восста­ния в том или ином районе среди комсомольско-партийных орга­низаций региона отсутствует всякая готовность к защите[33].

           Поэтому в январе 1930 г. обком Центрально-Черноземной области принял секретное постановление “О коммунистических отрядах при парткомах”, которое обязывало окружкомы и рай­комы ВКП(б) иметь скрытые, обученные военные отряды, все­гда готовые участвовать в боевых операциях.

           Боевые коммунистические отряды создавались из надежных и проверенных коммунистов и комсомольцев. Сотрудники ОГПУ принимали в этом деле также непосредственное участие. На базе Осоавиахима организовывались пункты подготовки и обучения боевых отрядов стрелковому делу. При помощи органов ОГПУ при каждом райкоме ВКП(б) Центрального Черноземья был об­разован специальный отряд в количестве 25 человек во главе с командиром Красной Армии. В райкомах ВКП(б) организовыва­лось ночное дежурство. Почтово-телеграфные отделения обязы[198]вались в любое время суток обеспечивать связь. Все райкомы ВКП(б) имели круглосуточную связь не только со своим окру­гом, но и с соседними районами. Для передвижения боевых отря­дов и оперативно-маневренных групп ОГПУ учитывался и моби­лизовывался весь автотранспорт округов. На железнодорожных станциях окружных центров выделялся дежурный паровоз и не­сколько вагонов[34].

           Весной 1930 г. Полномочное представительство ОГПУ по Центрально-Черноземной области сформировало и направило в каждый округ оперативные и маневренные группы из числа войск ОГПУ.

           Так, в марте 1930 г. в Козловском округе в ликвидации массо­вых крестьянских выступлений принимали участие две оператив­ные группы органов безопасности, а также маневренные группы из состава кавалерийского дивизиона и двух стрелковых взводов войск ОГПУ[35]. Оперативные группы ОГПУ активно работали в Щигровском, Золотухинском, Колпнянском, Обоянском и др. районах ЦЧО.

           Это видно на примере проведения специальной операции 9 марта 1930 г. в селе Петровское Щигровского района Курского округа, где чекистам было оказано со стороны восставших кре­стьян вооруженное сопротивление. Несмотря на предложение разойтись и предупредительный залп оперативной группы ОГПУ, восставшие открыли огонь. В ходе вооруженного столк­новения было убито 3 человека. Сотрудники ОГПУ арестовали инициаторов антиколхозного выступления.

           В 1930 г. оперативные группы окружного отдела ОГПУ Ус­манского округа участвовали в ликвидации массовых крестьян­ских выступлений в Добринском районе округа. Определенную стабилизацию обстановки чекистам удалось достигнуть не толь­ко путем применения силы, но и путем проведения разъяснитель­ной работы среди крестьянства. Хотя опыт проведения разъясни­тельных мероприятий показывал всю сложность их организации в условиях массового крестьянского протеста, перегибов, зло­употреблений и ошибок политики коллективизации.

           В справке Информационного отдела ОГПУ “О перегибах и искривлениях в ходе раскулачивания и коллективизации и анти­советских выступлениях в Центрально-Черноземной области (по материалам с 1 января по 18 марта 1930 г)” особое внимание об­ращалось на то обстоятельство, что при расследовании случаев массовых крестьянских выступлений необходимо было устано­вить причины их возникновения. По мнению чекистов, причины крестьянского сопротивления были тесно связаны с перегибами в проведении политики коллективизации сельского хозяйства. [199] качестве наиболее опасных перегибов и искривлений политики ВКП(б) назывались следующие: принудительное, в администра­тивном порядке, обобществление скота и семфонда; проведение коллективизации под нажимом и угрозами; включение в ряде случаев в списки раскулаченных середняков, бедняков, семей красноармейцев и даже рабочих; аресты по незначительному по­воду бедняков и середняков; насилие и издевательство над кре­стьянами со стороны работников низового советского аппарата, уполномоченных по коллективизации[36].

           Особо указывалось, что это обстоятельство активно исполь­зовали “контрреволюционно настроенные лица”, стремившиеся поднять крестьянские массы на вооруженные восстания.

           Констатация сложившейся кризисной ситуации содержалась и в постановлении ЦК ВКП(б) от 10 марта 1930 г. “О борьбе с ис­кривлениями партийной линии в колхозном движении”, в закры­том письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930 г. “О задачах колхозного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии”, в статьях И.В. Сталина “Головокружение от успехов” (2 марта 1930 г.) и “Ответ товарищам колхозникам” (3 апреля 1930 г.).

           Так, в постановлении ЦК ВКП(б) от 14 марта 1930 г. “О борь­бе с искривлениями партийной линии в колхозном движении” от­мечались последствия ударных темпов колхозного строительст­ва: «В ряде районов при организации колхозов добровольность заменяется принуждением под угрозой раскулачивания, лишения избирательных прав... В результате в число “раскулаченных” по­падает часть середняков и даже бедняков, причем в некоторых районах процент “раскулаченных” доходит до 15, а процент ли­шенных избирательных прав до 15-20»[37].

           В свою очередь в закрытом письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930 г. “О задачах колхозного движения в связи с борьбой с ис­кривлениями партийной линии” признавались грубые нарушения политики партии в деревне, которые привели к игнорированию принципа добровольности при проведении коллективизации[38]. Констатировалось, что и политика “ликвидации кулачества как класса” на практике свелась к мародерству и расхищению имуще­ства, “раскулачиванию” и лишению избирательных прав серед­няков и даже бедняков, к незаконным арестам, грубости и издевательствам со стороны местных партийных и советских ра­ботников. Указывалось, что в результате такого положения дел возникли массовые крестьянские выступления, сложилась угро­жающая ситуация в различных районах страны, в том числе в ЦЧО. Центрально-Черноземная область приравнивалась к реги­ону с наличием большого количества антиколхозных повстанче­ских выступлений.

           [200] На основании выявленных искривлений партийной линии Центральный Комитет ВКП(б) указал на недопустимость втяги­вания частей Красной Армии в борьбу с массовыми выступлени­ями в деревне, запретил без санкции руководства ОГПУ направ­лять воинские подразделения ОГПУ в мятежные районы. В от­ношении партийных работников, допускавших перегибы и грубые политические ошибки, в закрытом письме содержалась угроза принятия самых решительных мер вплоть до исключения из партии[39].

           С 15 января по 15 апреля 1930 г. в ЦЧО подверглись раскула­чиванию 76 222 крестьянских хозяйства[40]. В дальнейшем порядка 40% были признаны как “незаконно раскулаченные”.

           Однако, несмотря на это, в 1930 г. органы ОГПУ сталкивают­ся на территории Центрально-Черноземной области с проявле­ниями не только стихийного, но и организованного крестьянско­го сопротивления.

           Так, в ходе ликвидации крестьянского восстания в селе Ли­повка Лосевского района Россошанского округа, в котором уча­ствовало свыше 2 тыс. человек, органы безопасности получили информацию о том, что в селе образован штаб повстанцев. Вооруженные повстанческие отряды разбиты на взводы. На ок­раине села выставлена охрана, установлен наблюдательный пункт на колокольне. На площади периодически проходят ми­тинги, на которых выдвигаются требования о прекращении политики коллективизации и раскулачивания. Восставшие кре­стьяне пытаются установить связь с соседними селами для коор­динации вооруженных выступлений[41].

           Крестьяне села Липовка отклонили предложение представи­телей ОГПУ о сдаче. Вооруженные силы восставших в количест­ве около 1 тыс. человек, рассыпавшись в цепь, открыли стрель­бу по наступавшему отряду ОГПУ. В ходе ожесточенного боя было убито 18 восставших крестьян, потери понес и отряд ОГПУ. Чекисты изъяли у плененных крестьян обрезы, винтовки, охот­ничьи ружья, боеприпасы. Часть повстанцев, прорвавшись из ок­ружения, укрылась в близлежащем Шиповском лесу. В дальней­шем с целью блокирования и ликвидации остатков вооруженно­го повстанческого отряда проводилась специальная чекистско- войсковая операция.

           Из документов ОГПУ Центрального Черноземья следует, что в процессе ликвидации крестьянских повстанческих форми­рований органами ОГПУ решались следующие задачи: получе­ние информации о “повстанчески настроенных крестьянах”, вы­нашивавших планы организации антиколхозных выступлений и восстаний; выявление политических настроений крестьянского [201] населения; выявление лиц, имевших, хранивших и приобретав­ших огнестрельное оружие и боеприпасы; изучение и разработка лидеров повстанческих формирований; изучение их связей и бли­жайшего окружения; наблюдение за объектами оперативного учета.

           Контингентами оперативной разработки и оперативного изу­чения ОГПУ являлись: “кулаки” (местные и беглые); бандиты, их пособники и укрыватели; родственники бандитов; бывшие участ­ники повстанческого крестьянского движения; бывшие офице­ры, унтер-офицеры, рядовые царской армии, белого движения; бывшие офицеры и служащие полицейских и судебных учрежде­ний, контрразведывательных органов свергнутого политическо­го режима; бывшие помещики, купцы, крупные торговцы; быв­шие члены и сторонники буржуазных и левых политических пар­тий и течений[42].

           При планировании проведения специальных операций чеки­стами принималась в расчет территориальная ограниченность в деятельности вооруженного повстанческого формирования. Это позволяло в определенных случаях предугадывать места возмож­ного расположения повстанцев, маршруты их передвижения, ве­роятные планы совершения вооруженных акций, оперативно ор­ганизовывать переброску маневренных групп войск ОГПУ.

           При расследовании причин массового крестьянского протес­та, например, в Льговском, Борисоглебском и Острогожском ок­ругах ЦЧО отделы ОГПУ добивались освобождения незаконно арестованных бедняков и середняков, что резко снижало угрозу возникновения новых крестьянских восстаний.

           В то же время в 1930 г. с целью предотвращения повстанче­ских и террористических акций в ходе выселения “кулачества” чекистами часто применялась вооруженная сила. В большинстве районов Центрально-Черноземной области были зафиксирова­ны столкновения сельского населения с частями войск ОГПУ[43].

           В 1930 г. оперативные группы ОГПУ ликвидировали “пов­станческие группировки” в селах Икорец, Верхний Икорец, Азовка Острогожского округа, подготавливавшие организован­ные акции крестьянского протеста; в селах Пахотное Бондарско­го района и Беломестная Двойня Тамбовско-Пригородного рай­она Тамбовского округа, где руководители повстанцев были из числа бывших сторонников Антонова. В этих районах восстав­шие имели запасы огнестрельного оружия, проводили агитацию в поддержку всеобщего вооруженного выступления.

           Повышенное внимание чекисты уделяли выявлению и пресе­чению деятельности организованных повстанческих групп и от­рядов, состоявших из сторонников Антонова. Бывшие антонов[202]цы в сводках характеризовались как непримиримые противники политического режима. Их повстанческие отряды с особой жес­токостью и дерзостью совершали нападения на партийных и ком­сомольских работников, местные органы власти, отделы мили­ции, заготконторы, склады и колхозы, совершали террористиче­ские акты. В контролируемых ими селах свергалась советская власть, в ряде случаев выбирались старосты. “Кулаки” вселялись в свои дома, им возвращалось все имущество, отобранное в пери­од коллективизации. В селах устанавливалась “свобода слова”, создавались “регулярные воинские отряды”, которые несли ох­ранную службу, патрулировали окрестности, следили за общест­венным порядком. Наблюдались попытки разоружить боевые коммунистические отряды, а также подразделения милиции и ОГПУ.

           Для получения информации о повстанцах чекисты использо­вали различные возможности, в том числе помощь доброволь­ных помощников из числа крестьян, комсомольского актива. Повсеместно осуществлялось изучение действовавших повстан­ческих группировок с целью получения сведений: о руководите­лях и активе повстанческого отряда; его численности и структу­ре; о связях повстанцев в своем районе с другими населенными пунктами; о планах и намерениях повстанцев, возможных местах их расположения; о наличии оружия, местах и способах его при­обретения.

           Органы ОГПУ стремились постоянно оказывать на повстан­цев информационно-психологическое влияние, проводили меро­приятия по внесению противоречий и раскола в ряды восстав­ших, разложению их вооруженных формирований. После ликви­дации повстанческого отряда и отъезда оперативной группы ОГПУ из населенного пункта на его территории по-прежнему проводи­лось систематическое наблюдение за оставшимися членами пов­станческих формирований. Большое значение придавалось любым сведениям о новых приготовлениях к вооруженным вос­станиям и выступлениям. Своевременно полученная информация давала возможность отделам ОГПУ перебросить в мятежный район оперативную группу или получить разрешение на исполь­зование частей войск ОГПУ[44].

           В определенных случаях с целью проведения комплексной разработки крупных формирований восставших сотрудники ор­ганов безопасности лично внедрялись в повстанческие отряды.

           Так, ликвидированная в апреле 1930 г. “повстанческая орга­низация” в Песковском районе Борисоглебского округа, по мате­риалам ОГПУ, еще с осени 1929 г. поддерживала связь с казаче­ством Хоперского округа. Повстанцы, подготавливая вооружен[203]ное восстание, вербовали в свою организацию крестьян, имевших боевой опыт, в том числе середняков и бедняков[45]. В ее ряды был внедрен сотрудник органов ОГПУ, командированный с этой це­лью из г. Воронежа. Это предопределило результат данной чеки­стской спецоперации.

           Внедрение кадрового сотрудника ОГПУ было осуществлено также при ликвидации повстанческого отряда в Острогожском округе, который возглавлял бывший белый офицер Суханов. Повстанцы проводили террористические акты в отношении пар­тийного и советского актива, пытались добыть оружие путем осуществления налетов на отделы милиции.

           В 1930 г. для предотвращения массовых крестьянских высту­плений органы ОГПУ совместно с региональными властями про­водили отдельные мероприятия по укреплению низового совет­ского и партийного аппарата, увольняли дискредитировавших себя должностных лиц.

           Определенный перелом в настроениях сельского населения, находившегося под влиянием повстанческих образований, был достигнут в результате открытия совместно с обкомом ВКП(б) ЦЧО закрытых в административном порядке православных цер­квей. Всего было открыто 717 церквей[46].

           Еще в закрытом письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930 г. “О за­дачах колхозного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии” одной из причин массового крестьянского про­теста называлось головотяпство с административным закрытием церквей, доходившее до грубого издевательства над религиозны­ми чувствами крестьян[47].

           Кроме этого, органами ОГПУ совместно с партийно-совет­скими организациями проводилась работа по исправлению пере­гибов, допущенных во время коллективизации и раскулачивания. Часть крестьянства была восстановлена в избирательных правах, возвращено имущество незаконно раскулаченным представите­лям сельского населения, привлечены к судебной и администра­тивной ответственности председатели сельских советов, низовые советские и партийные работники, уполномоченные райисполко­мов, повинные в проведении массовых репрессий. К июню 1930 г. в ЦЧО было привлечено к ответственности по делам, связанным с перегибами в коллективизации, 3275 местных работников. Из них осужден 1201 человек[48].

           Указанные меры позволили уменьшить накал массового кре­стьянского сопротивления. Однако не была преодолена практика незаконных арестов крестьян председателями сельсоветов, рай­онными уполномоченными и др. Об опасности данных проявле­ний неоднократно сообщали окружные отделы ОГПУ ЦЧО.

           [204] Так, Льговский отдел ОГПУ добивался, чтобы аресты произ­водили только сотрудники органов безопасности, следствия и ми­лиции[49]. Иная практика, по мнению чекистов, приводила только к новым массовым вспышкам крестьянского протеста.

           В 1930 г., по данным ОГПУ, многие “повстанческие образо­вания” в Центральной-Черноземной области возглавляли быв­шие офицеры царской и белой армии, как, например, повстанче­ская организация бывшего штабс-капитана Орлова, которая насчитывала 55 человек[50]. Повстанческая организация действо­вала на территории Буденовского, Алексеевского и Уразовского районов Острогожского округа и охватывала 11 населенных пун­ктов.

           С целью ликвидации повстанческих организаций органы ОГПУ подготавливали специальные операции. Специальные операции, как следует из документов ОГПУ, подразделялись на следующие виды: одновременная специальная операция по всем пунктам нахождения ответвлений и ячеек повстанческой органи­зации; специальная операция по отдельным группам пунктов; специальная операция, проводившаяся последовательно по каж­дому населенному пункту[51].

           На характер специальной операции определяющее влияние оказывали такие моменты, как численность повстанческой орга­низации, разветвленность ее структуры, связи с другими района­ми и округами, наличие оружия, планы восставших, обществен­ная опасность их действий.

           В 1930 г. чекисты пресекли попытки восстановления в регио­не ячеек партии социалистов-революционеров. Такие попытки были зафиксированы еще в 1926-1927 гг. Тогда в качестве ле­гального прикрытия для деятельности сторонников партии эсе­ров использовался низовой кооперативный аппарат.

           В период коллективизации эсеры проводили активную про­пагандистскую работу среди крестьянства, поднимали население на вооруженную борьбу с властью. В 1930 г. на территории реги­она чекисты установили и ликвидировали “повстанческие груп­пы” эсеров Васильева, Матушкина, Клюева, Глухова (Тамбов­ский район), Поспелова (Пичаевский район Тамбовского окру­га)[52].

           В июле-августе 1930 г. в ходе проведения широкомасштаб­ных операций органы безопасности ликвидировали две “повстан­ческие организации”, 307 “повстанческих группировок”[53].

           В октябре 1930 г. на территории Кантемировского района че­кисты разгромили повстанческий отряд под названием “Сорок восьмая рота”, в состав которого входило более 80 человек. Часть восставших, в основном молодые люди в возрасте от 19 до [205] 27 лет, разочаровавшись в вооруженной борьбе с большевиками, занимались в основном грабежами и поджогами[54].

           Всего в 1930 г. органами ОГПУ было ликвидировано более 50 “повстанческих отрядов”, действовавших на территории Цен­трально-Черноземной области и боровшихся против политики сталинской коллективизации[55]. Всего было изъято оружия и бое­припасов: винтовок - 271; обрезов - 852; револьверов - 821; охот­ничьих ружей - 56; гранат - 25; холодного оружия - 63; винтовоч­ных патронов - 6201; револьверных патронов - 517[56].

           Следует отметить, что уголовные дела, подсудные коллегии ОГПУ и Особому совещанию при ней, в том числе связанные “с вооруженными повстанческими выступлениями и другими контрреволюционными преступлениями”, рассматривали на мес­тах специальные “тройки”. Они были образованы циркулярами ОГПУ от 1929 и 1931 гг. и функционировали в регионе при содей­ствии Полномочного представительства ОГПУ по Центрально­черноземной области. Постановление ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. “О мероприятиях по укреплению социалисти­ческого переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации сельского хозяйства и по борьбе с кулачест­вом” легализовало репрессивную практику “троек”. Специаль­ным “тройкам” были подсудны все дела о контрреволюционных преступлениях. Первоначально они имели право рассматривать дела с обязательным представлением своих решений на утвер­ждение коллегии ОГПУ, а затем им было предоставлено право окончательного вынесения решений по всем делам, вплоть до применения высшей меры наказания. При этом прокурор имел право опротестовывать в коллегию ОГПУ постановления “трой­ки” и приостанавливать исполнение опротестованных решений. Однако на практике это происходило крайне редко.

           Создание “троек” являлось чрезвычайной мерой и обуслав­ливалось, как говорилось в документах ОГПУ и прокуратуры, “необходимостью нанесения удара по контрреволюции, оживив­шейся в связи с ликвидацией кулачества как класса, так как направление дел в коллегию ОГПУ удлинило бы срок рассмотре­ния их”[57].

           В ходе работы специальных “троек” были допущены массо­вые нарушения законности, которые выразились в необоснован­ном осуждении крестьян, причисленных к “кулачеству и контрре­волюционному активу”, применении к ним высшей меры нака­зания.

           В дальнейшем в связи с ликвидацией “кулачества” в главных сельскохозяйственных районах страны в мае 1931 г. подсудность “троек” была изменена. Их компетенция ограничилась только [206] рассмотрением дел “о деревенской, кулацкой контрреволюции”. “Тройки” лишились также права самостоятельного вынесения приговоров о применении высшей меры наказания. Теперь при­говоры подлежали утверждению коллегией ОГПУ.

           За период с февраля 1930 г. по апрель 1931 г. “тройкой” Пол­номочного представительства ОГПУ по ЦЧО было осуждено 19 238 человек, из которых привлечены: за активное участие и руководство массовыми выступлениями - 3023 чел.; за соверше­ние террористических актов - 973 чел.; за активную “контррево­люционную” агитацию и участие в “контрреволюционных” груп­пировках и организациях - 15 233 чел.[58]

           В 1930 г. в органах ОГПУ произошли определенные право­вые и структурные изменения, которые были обусловлены при­влечением органов безопасности к выполнению несвойственных для спецслужбы задач по обеспечению проведения общегосудар­ственной политики коллективизации сельского хозяйства и рас­кулачивания. Расширение репрессивных полномочий, создание специальных внесудебных органов - так называемых “троек” - привело к снижению качества оперативной работы центрально­черноземных органов ОГПУ, к доминированию в их деятельности функции подавления, а не предупреждения. Анализируя данный период, необходимо подчеркнуть негативное влияние на деятель­ность отечественных органов безопасности партийных директив и указаний, касающихся участия ОГПУ в проведении политики коллективизации и борьбы с “кулачеством”[59].

           Таким образом, в изучаемый период на территории Цент­рального Черноземья деятельность ОГПУ была направлена на ликвидацию крестьянского сопротивления политике сталинской коллективизации и раскулачивания. Органы ОГПУ накопили опыт проведения чекистско-войсковых операций, комплексных мероприятий по борьбе с крестьянскими выступлениями. Однако отчетливо проявилась тенденция расширения внесудебных пол­номочий органов ОГПУ, ограничения контроля за их деятельно­стью. Несмотря на отдельные попытки кадровых сотрудников ОГПУ противодействовать практике незаконных арестов, огра­ничить злоупотребления местного аппарата власти, все меропри­ятия органов безопасности в период коллективизации носили особый чрезвычайный внесудебный характер. Их содержание определялось политическими установками высшего партийно-­государственного руководства.

 

           [206-208] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           А.С. Сенявский. Какие вопросы имеются к докладчику у чле­нов Ученого совета и присутствующих?

           А.К. Соколов. У меня несколько вопросов. В нашей истории никогда органы государственной безопасности не исходили в сво­ей деятельности из каких-то своих побуждений. Что же касается начального периода, который Вы рассматриваете, мне кажется, что это немножко противоречит исторической правде.

           Я много встречал источников, когда местные чрезвычайки вершили расправы, как хотели, неоднократно вставал вопрос о том, что органы государственной безопасности выходят из-под контроля партии и суда. Из какой логики Вы исходите?

           Второе. Чем было обусловлено внесение этих изменений? Меня интересует исторический контекст.

           Я думаю, что Вам это и для диссертации будет важно. То есть с чем связаны изменения, которые вносятся в правовую практи­ку?

           Третье. У меня остается вопрос, который вообще для нашей историографии очень большой и обсуждается во многих книгах.

           Юридически это понятно, а вот как по жизни: как провести грань между бандитизмом и политическим бандитизмом? На де­ле-то они идут бок о бок. Вы помните, у Михаила Шолохова Гри­горий Мелихов говорит: “Ну ладно, - говорит, - вступаю в твою банду!”

           Ему отвечают: “Да нет, мы за идею. Мы борцы”. А он гово­рит: “Да ладно! Чего уж там!”

           На самом деле это действительно проблема: как же прово­дить различие между этими вещами?

           А.И. Михеев. В отношении своеволия. Да, действительно, в период Гражданской войны этих фактов было очень много, ибо контроль местных органов ВЧК был в различных местах сла[209]бый. После окончания Гражданской войны установки были на­правлены на пресечение подобных актов. Но возьмем людей, которые привыкли в течение Гражданской войны в некоторых местах быть “богами”: расстреливать любого, кто попадет в их поле зрения по каким-либо причинам, а причины можно было найти и объективные, и субъективные. Здесь нормативно-право­вые установки и указания органов безопасности, которые всегда были письменными - приказы, распоряжения, указания - обяза­тельные для выполнения. На первом этапе был определенный слой людей, которые могли их вольно трактовать. Но была и оп­ределенная политика, направленная на то, чтобы от таких руко­водителей избавляться, ибо они представляли определенную уг­розу - они дискредитировали органы безопасности, ибо была внутренняя борьба между теми, кто проповедовал тактику собст­венного понимания целей и задач органов безопасности, и теми, кто считал, что сотрудники органов ВЧК не должны уходить от принципа законности, а иначе они превращаются в ту же банду, которая действует согласно собственному пониманию законов.

           Имела место борьба психологий. Но в целом нормативно­правовые установки были доведены в начале 1920-х годов до все­го руководящего и личного состава относительно тех или иных аспектов их деятельности. А противоречивые процессы всегда имеют место, они всегда были.

           В отношении контекста той ситуации, которая сложилась. В начале 1920-х годов увлечение чрезвычайными полномочиями в условиях определенного роста бандитизма, повстанчества - это была определенная политика. Некоторые исследователи счита­ют, что Сталин уже тогда вынашивал планы использования орга­нов безопасности для развязывания массовых репрессий. Здесь была политика, связанная с тем, что в условиях осложнения об­щей ситуации в стране органы безопасности не справлялись с возложенной на них задачей, и возникает такой упрощенный подход: давайте предоставим чрезвычайные полномочия для борьбы с мятежами, которые повсеместно проходят. Это все но­сит временный характер. Вот ликвидируем мы мятежи и восста­ния, успокоится ситуация - все эти временные чрезвычайные полномочия уйдут.

           К 1925 г. все крупные повстанческие выступления были лик­видированы. Но ушли ли чрезвычайные полномочия? Нет, не ушли, потому что возникает в дальнейшем кризис, связанный с хлебозаготовками, происходит рост терроризма в стране и т.д. И возникает иллюзия, что чрезвычайные временные полномо­чия - они уже не временные, они уже чрезвычайные постоянные полномочия. А обоснование их, исходя из сложившейся канвы, [210] можно было найти любое. Органы безопасности должны дейст­вовать? Должны действовать. Должны пресекать? Должны пре­секать. Ведь выявлять и уничтожать можно научить любого за несколько дней. Ты получил информацию? Ты увидел по какому- то признаку, что это враг народа (то ли он шляпу носит, то ли очки, то ли употребляет иностранные слова - да мало ли какие признаки можно для себя определить)? Но научить сотрудника органов безопасности кропотливой оперативной работе, научить его искусству за несколько дней - процесс невозможный. Это раз­мытость определенного кадрового состава. С другой стороны, пре­доставление самих чрезвычайных полномочий исходило из того, что формировались органы безопасности, и во второй половине 1920-х годов, я думаю, уже была мысль использовать их с далеко идущими политическими целями, а не только для борьбы с пов­станчеством и бандитизмом, с конкретным составом преступления.

           По мнению профессора Фаустова из Академии ФСБ, форми­ровалась основа для использования такой функции органов гос­безопасности, как политический сыск. Необходимо было уничто­жать определенных политических противников, необходимо было формировать кадровый состав, восприимчивый к определенным методам борьбы.

           О разделении на политический и уголовный бандитизм. Сре­ди юристов этот вопрос был дискуссионный. Политический бан­дитизм. Эти формирования занимались уголовным бандитизмом. Чтобы выжить, им необходим был, как в “Свадьбе в Малиновке” говорится, золотой запас. “Есть деньги - есть банда. Нет денег - нет банды”. Есть политические лозунги? Да, они есть. Они необ­ходимы для привлечения части населения, для популяризации своих идей. Естественно, что среднестатистическим бандформи­рованиям не хотелось выглядеть сборищем уголовников. Это идейные борцы за определенные политические цели.

           Но вот попытка определения статьи 58, квалификация поли­тического бандитизма как организации вооруженных восстаний и вторжений, в полной мере это явление не охватывала. Да, по­литический бандитизм, политическое формирование, которое занимается политическим бандитизмом, ставило определенные политические цели и задачи.

           Уголовный бандитизм не ставит этих целей и задач.

           И оба эти формирования занимаются экспроприациями, воо­руженными налетами и грабежами.

           Почему органы безопасности в 1923 г. стали заниматься и об­щим уголовным бандитизмом? Потому что можно было обозна­чить уголовную статью и она была обозначена, но на практике происходит определенная размытость.

           [211] И вот к 1923 г., видимо, органы госбезопасности вошли и в общие уголовные дела, потому что на практике, на местах опера­тивные работники запутались в квалификации, в выделении по­литического и уголовного бандитизма.

           Сотрудники милиции говорят: “Вы занимайтесь этим форми­рованием, потому что оно политическое, у них есть цели”. Начи­нают разбираться. А общеуголовное преступление относится к ведению кого? Милиции. Значит, вы должны этим заниматься?

           И чтобы в этой ситуации не запутаться, в органах безопасно­сти остались все общеуголовные преступления. Практически вручили весь уголовный кодекс им и сказали: “Вот занимайтесь выявлением, предупреждением и пресечением по всем статьям и направлениям. Вычленяете политический бандитизм. Велико­лепно! Расстреливайте на месте. Это особо опасное государст­венное преступление. Для этого вам и выдаются чрезвычайные полномочия!”

           То есть квалификация и сама практика естественно порожда­ли, как совершенно правильно Вы заметили, расширительное толкование. То есть возникшие даже на идейной основе воору­женные формирования рано или поздно превращались в уголов­ную банду, ибо лишенные связей с местным населением, лишен­ные источника финансирования эти вооруженные формирования не могли иначе существовать, не совершая вооруженных налетов и нападений. О каких политических целях может идти речь, ко­гда надо выживать, нужны медикаменты, нужно оружие и нужно продовольствие.

           В 1920-е годы оформляется нормативно-правовая база, осно­вы деятельности органов безопасности. Процесс естественно осложнялся в связи с возникновением различных очагов, выступ­лений на территории страны, которые имели повсеместный хара­ктер. Органы госбезопасности решали многочисленные задачи. И естественно возникали различные нюансы, связанные с нацио­нальными и политическими особенностями. Но вырабатывались основы деятельности.

           Поставленная в докладе проблема в настоящий момент тоже носит актуальный характер.

           Моя личная точка зрения: склоняться к применению чрезвы­чайных мер не стоит. Необходимо делать упор на формирование профессионального кадрового состава и на выработку основ опе­ративного искусства, что позволяет выявлять истинных виновни­ков, организаторов, исполнителей, предупреждать преступления и т.д. Массовые акции устрашения ни к чему не приведут и нико­гда не приводят, кроме негативных последствий, которые мы с вами уже испытали в истории нашей страны.

           [212] И.М. Ходаков (аспирант). Вы не сказали, чем была обуслов­лена смена после Гражданской войны на 70-80% состава в орга­нах ГПУ. Это первый вопрос.

           Второй вопрос: каков был социальный состав органов и уро­вень их профессионализма, потому что очевидно, что старый кадровый состав императорской России в какой-то степени уча­ствовал в этом, но не в массовом порядке. Были ли профессиона­лы и кто их обучал?

           Вы сказали, что в те годы привлекали армию, но известно, что армия тогда тоже переживала кризис, в том числе удаление из армии Буденного в Москву Тухачевского имело свои резоны. Насколько можно было привлекать к этим операциям армию с точки зрения надежности? Ведь в армии были те же люди - те же крестьяне.

           В.И. Михеев. Если проводить аналогию с сегодняшней жиз­нью, то у нас становятся губернаторами бывшие начальники уп­равлений органов ФСБ - люди, которые привыкли к дисциплине, умеют обращаться с информацией, владеют определенными ме­тодами противодействия той или иной кризисной ситуации, не па­никуют, а знают, что значит управлять и принимать решения в тех или иных ситуациях.

           После Гражданской войны большая часть кадрового состава органов государственной безопасности была направлена в раз­личные сферы - партийные, хозяйственные, на руководящие должности. Произошло перемещение, и, естественно, это вызва­ло обновление кадрового состава. Пришли люди, которые не имели первичного опыта работы даже в таких чрезвычайных ус­ловиях, как условия Гражданской войны. Естественно, возникла необходимость их обучения, передачи опыта. Это тоже происхо­дило в боевых условиях: приходит сотрудник - он начинает рабо­тать. Когда ему учиться? Возникает система курсов, в том числе и в Москве, где происходило формирование учебно-методиче­ской базы. Тогда учебных пособий как таковых не было. Изучал­ся опыт участников непосредственных событий - подавления “антоновщины”, Кронштадтского мятежа и т.д., иногда органи­зовывали на местах так называемые “ускоренные курсы по пере­даче опыта”. В начале 1920-х годов также в органах безопасно­сти действовал и институт наставничества, когда сотрудник за­креплялся и непосредственно обучал молодого сотрудника азам работы.

           Но для того, чтобы сформировать кадровых сотрудников ор­ганов государственной безопасности, необходимо минимум 5 лет, примерно столько же, сколько и в других сферах деятельности общества.

           [213] Упрощение в работе происходило зачастую из-за того, что сотрудники вынуждены были действовать в каких-то чрезвычай­ных условиях, в условиях, которые иногда складывались неожи­данно. Например, в 1926 г. один из сотрудников органов ОГПУ курировал три района, где проживало более миллиона человек. О какой целенаправленной работе могла идти речь? На него сва­ливался вал отчетности документов, он должен был давать опре­деленные показатели, которые изложены в нормативных доку­ментах. Естественно, предоставление каких-то видов чрезвычай­ных прав его крайне радовало. Это означало, что если у него есть первичная информация в отношении какого-то лица, он должен тут же ее передать. И судебная перспектива его уже не отвлека­ла от исполнения своих обязанностей. Он знал, что не надо пред­ставлять каких-то дополнительных материалов: все, что он пре­доставит, будет реализовано.

           Вот в каких крайне непростых условиях зачастую действова­ли сотрудники органов безопасности. Иногда влиял и образова­тельный ценз, интеллектуальный и т.д. Он был недостаточно высок. И это тоже приводило к тому, что сотрудникам было вы­годнее фальсифицировать данные, чем заниматься работой, о ко­торой они имели еще недостаточно четкое представление.

           В отношении армии - вопрос непростой. Он и сейчас являет­ся актуальным. Армия действует в рамках военного положения.

           Применение армии, а особенно против мирного населения, вызывает определенный элемент недовольства как среди коман­дующих, офицеров, так и среди солдат, которые вынуждены воевать не с каким-то иноземным ворогом, а с собственными людьми, иногда мирными, иногда митингующими, выступающи­ми, отстаивающими какие-то права, которые иногда непонятны тем, кто их вынужден подавлять.

           Поэтому вопрос применения армии это всегда был вопрос де­ликатный и в том числе и в 1920-х-30-х годах. И когда вставал во­прос о том, кто будет командовать, естественно командиры Красной Армии были против передачи своих функций по коман­дованию какими-то подразделениями сотрудникам органов безо­пасности. Сотрудникам органов безопасности как бы вменялось в обязанность оперативное сопровождение армейских подразде­лений и участие в разработке планов. По согласованию с коман­дующими войсками они производили перемещение войск и под­разделений.

           Но если мы возьмем уже период участия в рамках ликвида­ции крестьянских выступлений в период коллективизации, то тот же Ягода в своих указаниях обращал внимание сотрудников и ру­ководящих сотрудников в областях на то, что им придаются воин[214]ские части, они их могут использовать. Ситуация угрожающая, были случаи, когда их использование приводило к разложению воинских формирований. Необходимо было учитывать мораль­ный настрой красноармейцев, прежде чем их бросать в те или иные очаги выступлений или восстаний, потому что негативное воздействие на армию всех таких операций сказывалось незамед­лительно, происходили случаи отказа от участия в операции и случаи проявления недовольства, а в ситуации, когда росло число мятежей и восстаний, допустить, что воинские подразделения ко­леблются и разлагаются, никто, естественно, не мог. Поэтому на органы безопасности возлагалась обязанность продумать все ас­пекты применения. Но нюансы были различными.

           Многие исследователи и специалисты и тогда полагали, что применение армии - это крайний выход из ситуации, что надо быть очень осторожными, и речь зачастую шла о применении войск ОГПУ - воинских частей, которые были проверены, кото­рые специально комплектовались, подбирались и у которых была несколько иная психология, чем у армейских подразделений.

           Армию нельзя держать в бездействии, и если ее вывели - ее надо применять или же загонять обратно в казармы. Иначе эта армия не будет знать, что ей делать, и солдаты будут тогда заду­мываться о том, стоит ли вообще здесь находиться и применять оружие.

           В.Д. Есаков. Мне удалось посмотреть несколько отчетов ОГПУ за 1920-е годы, и создалось впечатление, что самым боль­шим отделом в его структуре был отдел перлюстраций. Судя по всему, это видно и из логики Вашего доклада, когда Вы говори­ли о главных направлениях шпиономании и т.д. Скажите, сохра­нились ли материалы перлюстрационного отдела за 1920-1930-е годы? Что Вам известно?

           В.И. Михеев. Налаживание информационной работы проис­ходило, отдел работал. Почему он был большой, это тоже понятно. Было огромное количество почтовой корреспонденции, поэтому были люди, которые этот массив обрабатывали. Материалы есть, но не все материалы рассекречены. Например, материалы в рамках 1920-х годов - борьба с повстанчеством и бандитизмом - рассекречиваются в рамках проекта “Деревня глазами ВЧК- ОГПУ. Трагедия советской деревни”.

           В.Д. Есаков. Я занимаюсь научными связями. Положим, ва­виловские письма уничтожены. Они могут быть сохранены в перлюстрации?

           В.И. Михеев. Могут, если они представляли собой на тот мо­мент определенную ценность. Сохраняются материалы, если они имеют культурную, научную и оперативную ценность. Если они [215] представляли на тот период оперативную ценность, то они могли быть сохранены. Естественно, все ценные материалы сохраня­ются и могут быть использованы в научных проектах.

           В.Д. Есаков. И еще вопрос, который Вы подняли в докладе, - вопрос о Джунковском. Он исчезает где-то после 1925 г.

           В.И. Михеев. Насколько я знаю, он умер своей смертью. Его опыт активно использовался. Формировались основы деятельно­сти органов ГПУ, необходимо было проводить операции. А где специалисты? Тогда ни у кого не было опыта проведения таких операций.

           Джунковский, конечно, сыграл огромную роль, консульти­руя. Благодаря ему была ликвидирована террористическая ор­ганизация Савинкова, которая была для нас (на тот период), но­мер один. Ее ликвидировать было невозможно фактически. Ну, мы можем ликвидировать два-три выступления, инициирован­ных Савинковым, захватить две-три банды, но нанести удар по руководящему ядру - это означает, что надо проводить опера­цию где-то во Франции. Кто даст разрешение? И когда Джун­ковский предложил вывезти Савинкова и указал Дзержинско­му, что Савинков - это голова, это центр, кроме него нет второ­го лидера, сама организация строится по пирамидальному прин­ципу. Все вокруг Савинкова - связи, влияние, авторитет. Разра­ботана операция. Вывезен. Она известна, классически осущест­влена.

           Второе, что предложил Джунковский Дзержинскому: “Если Савинков погибнет, если вы его расстреляете, организация про­должит работу. Важно заставить его на суде отказаться, призвать сотрудников, членов своей организации отказаться от вооружен­ной борьбы”.

           Тут уж Дзержинский лично проводил беседы. Савинкова дер­жали, во внутренней тюрьме, на Лубянке, где он впоследствии со­вершил самоубийство - выбросился из окна.

           Джунковский много оказал помощи в плане оперативной, организационной работы, в плане создания структуры органов государственной безопасности, были ценнейшие консультации. У него был и негласный аппарат, который работал в разных странах, и он тоже, я думаю, был передан органам безопасности. Это тот человек, который во многом определил направление де­ятельности, вернее, во многом определил технику, технологию деятельности советских органов безопасности.

           Но это личность легендарная, о ней не очень любят расска­зывать. И можно, конечно, сказать, что были руководители, ко­торые все знали. Не всегда все так получается. Но на пустом ме­сте ничего не рождается и ничто не появляется просто так.

           [216] Сама личность Джунковского была такова, что не всем мог­ло нравиться его привлечение. И были различные нюансы в оценке его деятельности некоторыми деятелями, которые счита­ли: “Да не нужен он нам”.

           Г.Д. Алексеева. Один маленький вопрос. Вы хорошо знаете материалы.

           Вот статистические материалы по 20-м годам, по бандитизму политическому, бытовому и затем по связям с советским под­польем. Оно ведь было очень сильным в 1920-е годы?

           В.И. Михеев. Да, правда, некоторые пытаются заявить, что его не было, что Голиков в своих работах о советском подполье его придумал.

           Г.Д. Алексеева. Так что это невероятно богатые материалы для любого исследователя.

           У меня к Вам такой вопрос. Вы эти материалы смотрели, и они расположены по каким-то рубрикам?

           В.И. Михеев. Да, они идут тематическими рубриками, идет подсчет. Например, в Академии при подготовке сотрудников органов безопасности мы им показываем зачастую не те доку­менты, которые имеются за последнее время, а за 1920-е годы. Пожалуйста, четко, классика: как подавалась иногда информа­ция. Тут многому нужно поучиться: четко выверенные форму­лировки, без каких-либо субъективных оценок. Были аналити­ческие документы и был акцент на то, чтобы первичная инфор­мация подавалась объективно. Какие выводы делались из этой информации? И политические, и организационные. Были доку­менты, где статистика была четкая, выверенная. По крайней мере, в 1920-е годы были шедевры оперативного документове­дения.

           А.К. Соколов. Я хотел бы возразить опять же по жизни. Ко­нец 1920-х годов - шли процессы вредителей. Сейчас эти материа­лы становятся доступными. Там видно, что это все фикция, все это туфта, липа. Но идет-то материал от ОГПУ.

           В.И. Михеев. Да, идет. Собрали первичный материал. Какие- то недовольства имеют место.

           Все это обдумывать нужно. В конце 1920-х годов формирует­ся такой стиль в конкретной обстановке: у меня три района, мил­лион человек. Есть какая-то информация, что идут разговоры между интеллигенцией. Я даю эту информацию руководству. Но не сам же простой исполнитель это делал. Это был зачастую плод выдумки его начальника: давайте у них там будет органи­зационное оформление... Но помимо того существовали реаль­ные организации, были подпольные объединения. Но и были дела, которые являлись субъективным плодом воображения [217] сотрудников органов безопасности. С такой психологией я стал­кивался.

           А.С. Сенявский. Хочет ли кто-нибудь высказаться по поводу этого интересного и содержательного доклада?

           Все согласятся с тем, что доклад был очень интересный, ин­формативный. Очень ценно для нас, сотрудников Института, что это взгляд на проблему из другого ведомства, здесь мы ви­дим определенные акценты, которые ставятся изнутри этого ведомства. Это акценты на оперативной деятельности, на пол­номочиях, на правовых аспектах. Но хотелось бы обратить вни­мание докладчика на то, что в нашей среде важен, прежде все­го, общеисторический подход, а не только Ваша специфика. Вот этот общеисторический подход должен присутствовать, на­чиная от самого названия и кончая всей методологией данной работы.

           У меня такой вопрос. Можем ли мы без оговорок называть органы ВЧК, НКВД, ОГПУ и т.д. исключительно органами госу­дарственной безопасности?

           Я думаю, что так безоговорочно их называть нельзя. И Вы сами можете привести гораздо больше, чем я, цитат, начиная от Дзержинского, о карающем мече революции, и включая Ваших исторических предшественников этих органов, о том, что они несли не только функции защиты государства. При этом и само государство надо учитывать, какое оно было. Это было государство диктатуры. Его называли государством диктату­ры пролетариата, хотя, конечно, это было не так. Это было государство диктатуры партии с определенной идеологией и т.д., и т.д.

           Вам задавали вопросы, которые наводят на определенную проблематику. Это очень важные и тонкие моменты, которые, безусловно, надо учитывать с точки зрения методологии и подхо­дов к Вашему исследованию.

           Я бы, например, просто снял эту проблему, не говорил бы об органах госбезопасности, а говорил о ВЧК, ОГПУ и т.д., просто называя эти организации, потому что, говоря об органах государ­ственной безопасности, Вы уже даете определенную оценку точ­ки зрения Вашего сегодняшнего ведомства, но не с точки зрения общеисторического подхода.

           Здесь надо очень осторожно и корректно подходить. Если на­звать просто эти организации, то эти моменты уже снимаются. Но остается, скажем, проблема с этими историческими явления­ми. Может быть, их назвать органами деятельности каких-то ор­ганизаций по борьбе с политическим сопротивлением советской власти, по борьбе с вооруженным политическим сопротивлением [218] советской власти. Тогда эти оценочные вопросы тоже снимают­ся. Вы просто констатируете факты - вот есть такие явления. И тогда снимается вопрос о тех надуманных делах на рубеже 1920-1930-х годов, о которых здесь А.К. Соколов сказал, и це­лый ряд других моментов. Тогда снимается и вопрос о явлениях, которые называют уголовными, детективными. То есть это все, безусловно, требует тщательной методологической отработки прежде, чем мы выходим на какие-то фактические описания, оценки и т.д.

           Этот доклад очень интересный с фактической стороны и по каким-то моментам оперативного порядка, прежде всего право­вого, который очень редко затрагивается.