Труды Института российской истории. Выпуск 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2006. 329 с. 21 п.л. 20 уч.-изд.л.

Колчаковское золото: конец легенды

Автор
Будницкий Олег Витальевич

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Будницкий О.В. Колчаковское золото: конец легенды // Труды Института российской истории. Вып. 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2006. С. 140-160.

Текст статьи

 

[140]

О.В. Будницкий

КОЛЧАКОВСКОЕ ЗОЛОТО: КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ[*]

 

           Судьба так называемого “колчаковского золота”, т.е. части золотого запаса бывшей Российской империи, которая оказалась под контролем Российского правительства А.В. Колчака, явля­лась до недавнего времени одной из “загадок истории”.

           На протяжении десятилетий вопрос о судьбе “колчаковского золота” волновал историков и финансистов, литераторов и кине­матографистов, породив обширную литературу на разных язы­ках. Так, английский писатель Брайан Гарфилд выпустил роман “Колчаковское золото”[1], в котором изобразил поиски нацистами якобы спрятанного где-то в шахте в Сибири золота, а затем борь­бу ЦРУ и КГБ за колчаковские сокровища. Другой британец - историк Джонатан Смил посвятил проблеме “колчаковского зо­лота” обширную статью под названием “Золото белых: золотой запас Российской империи на антибольшевистском Востоке”, в которой назвал историю колчаковского золота “незавершенной главой” русской гражданской войны[2].

           В 1990-е годы на страницах российской печати появилось множество публикаций о царском и “колчаковском золоте”, кото­рое якобы находится до сих пор в английских и японских банках и при помощи которого Россия сможет погасить свой внешний долг. “Кладоискатели” уже подсчитали, что, учитывая набежав­шие проценты, стоимость золота составит круглую сумму в 100 миллиардов долларов[3]. Еще в 1929 г. парижская газета “Воз­рождение” писала, что, по слухам, золото, не попавшее в руки большевиков, было разделено на четыре части и где-то в Сиби­ри зарыт клад в 20 млн золотых рублей[4]. Сообщения об экспеди­циях, время от времени отправляющихся на поиски “золотой шахты” или чего-то подобного, до сих пор появляются на страни­цах газет.

           Разумеется, человеку, мало-мальски знакомому с историей русской гражданской войны и русской эмиграции, на ум сразу приходит несложная мысль о том, что, вероятно, Колчаковское “наследие” было потрачено на поддержку Белого движения (оно ведь продолжалось еще год после падения Колчака) и затем на помощь в расселении беженцев, содержание дипломатических [141] учреждений, деятельность благотворительных организаций за рубежом. Однако одно дело - предполагать, другое - знать.

           Чем же объяснялось отсутствие сколько-нибудь достоверных сведений о судьбе колчаковских денег и в печати, и в российских архивах? Дело было в том, что финансовые документы, это “тай­ное тайных” российской “дипломатии в изгнании”, лица, причаст­ные к хранению и расходованию казенных сумм, передавали в архивы довольно поздно, причем в архивы, находящиеся как можно дальше от Москвы. Ведь деньги, как мы увидим из даль­нейшего изложения, тратились на протяжении достаточно долго­го времени. В Русский заграничный исторический архив в Праге практически никаких документов, относящихся к деятельности эмигрантских финансистов, передано не было. Да и позднее ли­ца, причастные к хранению и расходованию государственных средств, стремились сохранить их подальше от любопытных глаз.

           Документы, отложившиеся в коллекциях (фондах) россий­ских дипломатических учреждений, в личных фондах российских дипломатов и финансистов в Бахметевском и Гуверовском архи­вах (США) и Русском архиве в Лидсе, позволяют выяснить судь­бу средств, полученных в результате продаж “колчаковского зо­лота” и “золотых займов”.

           В ряде публикаций, основанных на указанных выше материа­лах, мы проследили судьбу “колчаковского золота” и некоторых других российских казенных средств, оказавшихся за рубежом[5]. В настоящей статье речь идет о “последней главе” в истории де­нег, имевших своим происхождением колчаковские займы (1940-1957). Хронологические рамки статьи определяются, с од­ной стороны, оккупацией Парижа нацистами в июне 1940 г., с другой - смертью бывшего российского посла в Париже и пред­седателя Совета российских послов В.А. Маклакова (1869-1957), последнего известного нам распорядителя казенных средств.

           Сначала - краткая “предыстория”.

           Всего в распоряжении Колчака оказалось, по разным дан­ным, ценностей на 651 (по другим сведениям - 645) млн золотых рублей ($ 332 915 653)[6]. Физически это были 30 653 пуда (490 тонн 448 кг) золота в монете и слитках и 2000 пудов лигатурного золо­та и серебра различной пробы[7]. После падения правительства Колчака большая часть золота - на сумму 409 620 000 золотых рублей вновь попала в руки к большевикам. Остальное, за ис­ключением захваченного в октябре 1919 г. атаманом Г.М. Семе­новым золота на 43,5 млн зол. руб. и похищенных в январе 1920 г. 13 ящиков, содержавших золото на 780 тыс. руб.[8], было продано заграницу или депонировано в заграничных банках в качестве [142] обеспечения займов. Продано было 3232 пуда золота на общую сумму $ 35 186 145, депонировано - 6002 пудов на сумму $ 65 342 940. В обеспечение японского кредита на 30 000 000 иен было депонировано золота на сумму $ 16 330 291, под заем у син­диката англо-американских банков (Киддер, Пибоди и Ко и Бэ­ринг Бразерс) - на $ 46 835 277 и на $ 2 177 372 под покупку в США винтовок и пулеметов[9]. Заметим, что два золотых рубля в то время были эквивалентны одному доллару, а иена обменива­лась на рубль один к одному.

           Накануне падения колчаковского режима министр финансов Российского правительства П.А. Бурышкин распорядился пере­вести казенные суммы, находившиеся заграницей, на личные счета российских финансовых агентов в Японии, США и Великобрита­нии - К.К. Миллера, С.А. Угета и К.Е. Замена соответственно[10]. Бурышкин опасался, что средства несуществующего правитель­ства будут конфискованы или заморожены.

           Что стало с немалыми суммами, оказавшимися на счетах раз­личных финансистов за границей? Ведь правительство адмирала А.В. Колчака пало в январе 1920 г., так и не успев потратить при­читавшиеся ему миллионы фунтов стерлингов, долларов и иен. Сведения, добытые большевиками в колчаковских архивах, бы­ли представлены ими на конференции в Генуе в меморандуме, озаглавленном “Претензии Советского государства к странам, ответственным за интервенцию и блокаду” и распространенном 8 мая 1922 г. По подсчетам эксперта советской делегации проф. Н.Н. Любимова на счетах колчаковских финансистов в разных странах находились на июль 1920 г. в различной валюте суммы, эквивалентные 60 млн зол. руб. “Возврат этого золота со счетов частных лиц, не представляющих никакого правительства, явит­ся лишь запоздалым актом справедливости”, - говорилось в ме­морандуме[11].

           На самом деле “возврат” золота был невозможен не только по политическим причинам: львиная доля вырученных денег по­шла на снабжение белого движения. Оставшаяся часть оказалась под контролем Совета (Совещания) российских послов в Пари­же[12], сформировавшего специально для распределения казенных денег Финансовый совет, финансового агента (атташе) в Токио К.К. Миллера (перебравшегося в 1922 г. в Париж), а также посла в Вашингтоне Б.А. Бахметева и финансового агента в США С.А. Угета. Большая часть денег была потрачена в первой поло­вине 1920-х годов на нужды российской эмиграции и содержание дипломатических представительств; однако некоторая их часть была вложена в акции и векселя Лондонского для восточной тор­говли банка (London & Eastern Trade Bank), британского банка [143] преимущественно с русским капиталом и русским менеджментом с тем, чтобы эти средства (“Национальный фонд”) сохранить для правительства будущей антибольшевистской России. Другая часть, находившаяся под контролем финансовых агентов, трати­лась весьма осторожно и по согласованию с Советом послов. Впрочем, приблизительно в 1925 г. “американские” деньги кон­чились и реально можно было рассчитывать лишь на средства в распоряжении К.К. Миллера и его заместителя А.А. Никольско­го, бывшего директора Кредитной канцелярии Министерства финансов колчаковского правительства. Во второй половине 1920-1930-х годов финансисты продолжали выделять средства, хотя в существенно сократившихся масштабах, на поддержку ос­татков дипломатической организации и некоторые неотложные нужды эмиграции.

           В годы Второй мировой войны лица, ответственные за расхо­дование казенных денег, начали буквально вымирать. В 1942 г. умер контролер, бывший член Государственной думы Н.В. Са­вич, в 1943 - бывший министр финансов деникинского и вранге­левского правительств М.В. Бернацкий и К.К. Миллер. Однако средства, находившиеся в распоряжении последнего, остались в целости и сохранности, ибо, как выяснилось впоследствии, осто­рожный финансист хранил их не во Франции, а в Англии (London & East Trade Bank) и США (American Chemical Bank).

           В Париже единственным членом Совещания послов остался 75-летний Маклаков. Он решил кооптировать в состав Совеща­ния трех новых членов взамен выбывших. “Следуя традиции обеих коллегий (послов и финансовых агентов. - О.Б.) не разглашать условий хранения перед посторонними лицами, я обращаюсь к тем, кто в большей или меньшей степени уже раньше были по­ставлены в курс вопросов хранения, - и этим письмом прошу Вас, в качестве одного из них, не отказать мне в Вашем содействии”, - писал Маклаков приглашаемым 1 февраля 1944[13].

           Нам известны имена двух лиц, пополнивших Совещание, - это были барон Б.Э. Нольде, принимавший некогда участие в об­суждении вопроса о способе хранения государственных средств, позволившем бы скрыть их от докучливых кредиторов и совет­ских агентов, и Г.Л. Нобель, являвшийся председателем Совета директоров того самого банка в Лондоне, в котором и была “спрятана” значительная часть этих средств. Пикантность ситуа­ции, правда, заключалась в том, что Нобель был шведским под­данным. Впрочем, это не смутило ни его, ни Маклакова. Каких- либо данных о приглашении третьего лица в состав Совета послов в “розовой папке”, содержащей переписку по этому дели­катному вопросу, не имеется.

           [144] “На обязанности Совещания послов, - писал Маклаков своим новым коллегам, - лежала задача не только о сохранности госу­дарственных средств и возвращении того, что от них останется, законной власти в России, но и об ограждении или произвольном расходовании их. В виду исключительных условий настоящего времени, перерыва сношений между Францией и другими госу­дарствами, кончины наиболее осведомленных членов коллегии и т.п., многое в настоящем положении дела мне самому неизвестно; но я могу указать те пути, на которых все может быть приведено в полную ясность”[14].

           Маклаков сообщал, что после смерти Миллера все счетовод­ство, которое велось покойным совместно со своим заместите­лем Никольским, и документы находятся у его дочери Е.К. Браж­никовой, получившей от своего отца инструкции передать их Ни­кольскому. Любопытно, что часть документов, по словам Макла- кова, “относящихся к прежнему времени”, осталась в “несколь­ких сундуках” на прежней квартире Миллера[15].

           Проблема, однако же, заключалась в том, что Никольский жил в провинции, сначала в Ренне, затем в Пуатье, а после осво­бождения Франции исчез, возможно, опасаясь вполне вероятных репрессий за свою службу на предприятии, которое работало на германскую оборону. Между тем в США казенные деньги храни­лись на совместном счету Миллера и Никольского.

           После освобождения Парижа от нацистов восстановились связи с Англией, в том числе с еще одним хранителем государст­венных средств, правда, замороженных в бумагах Eastrabank’a, В.И. Новицким. Новицкий в прошлом был представителем Ми­нистерства финансов в США, а в 1919 г. несколько месяцев - за­местителем министра финансов колчаковского правительства. С 1924 г., уйдя с государственной службы, он вошел в число дире­кторов уже известного нам лондонского банка. В 1940 г. банк еще вполне сводил концы с концами, хотя и не относился к явно преуспевающим. Председателем совета директоров банка был Г.Л. Нобель, в число директоров входили С.А. Шателен, бывший некогда товарищем (заместителем) министра финансов Россий­ской империи, и Новицкий[16]. Тот же состав фигурирует и в бан­ковском справочнике на 1945/46 г. Решающий удар по банку на­несла война. Вслед за балансом банка в справочнике на 1946/47 г. следовало весьма неприятное примечание - не менее четверти его вложений (132 707 ф. ст.) приходилось на страны Восточной и Центральной Европы. Трудно предположить, что сколько-ни­будь значительные суммы вернулись из-за “железного занавеса”. На 31 октября 1945 г. председателем совета директоров был все еще Нобель, а одним из директоров - Новицкий. В 1946 г. акции [145] банка, в том числе “казенная доля”, были проданы, и он перешел в руки новых владельцев[17].

           Поскольку со смертью Миллера прекратились ассигнования “за счет русских средств” на возглавлявшийся Маклаковым Офис по делам русских беженцев, а где находился Никольский, было неизвестно, Новицкий решил, по соглашению с дочерью Милле­ра, “поставить” в распоряжение бывшего посла 144 000 франков (72 000 за свой счет и 72 000 авансом за счет сумм Никольского) из расчета 6000 франков в месяц до 1 июня 1947. Эти деньги вы­делялись в дополнение к суммам, получаемым Офисом от фран­цузского правительства. Новицкий надеялся, что за этот двухлет­ний срок Никольский объявится и “сможет освободить суммы, полученные им по наследству от К.К. Миллера и временно бло­кированные из-за формальностей введения наследства и запре­щения перевода валюты из одной страны в другую”. Кроме того, Новицкий передал Маклакову еще 20 000 франков “на покрытие разных нужд русской эмиграции” по его усмотрению[18].

           Никольский нашелся гораздо раньше. 26 ноября 1945 г. Мак­лаков уведомил Нобеля, что “после возвращения в Париж A.А. Никольского, он, согласно обязательства своего от 17-го февраля 1928 г., вручил В.И. Новицкому письма в Американский и Английский Банки, которыми просит Банки перевести его об­щий с покойным К.К. Миллером счет на такой же общий счет с B.И.   Новицким. Точного состояния этих счетов Никольский не указал”[19].

           25 июня 1946 г. в Париже состоялось заседание воссозданно­го Маклаковым Финансового совета. В выписке из протокола, завизированной Маклаковым, приводятся точные данные о мил­леровском наследстве:

           “Совет выслушал доклад А.А. Никольского о принятии им в управление сумм покойного К.К. Миллера. По последнему отче­ту, проверенному Н.В. Савичем, на 1 января 1940 г. состояло текущих счетов и процентных бумаг:

 

           в долларах - 123 524,20

           фунтах стерлингов - 17 202 86

           швейц. франках - 1 165,80

           франц. франках - 139 830,55

           иенах - 3 243,07

 

           Из отчета, составленного дочерью К.К. Миллера, - Е.К. Бражниковой, видно, что за время с 1 января 1940 г. по 1 ию­ня 1946 г. израсходовано свыше 2-х миллионов французских франков на содержание Центрального Офиса русских эмигран­тов и других учреждений и на благотворительные траты”[20].

           [146] В январе 1940 г. соотношение доллара к франку было равно 43,8 франка за 1 доллар. В 1941-1944 гг. франк не котировался. Средний обменный курс в 1945 г. составлял 49,72 франка за один доллар. В 1946 г. франк резко упал - до 119,3 за доллар. Очевид­но, что за первые пять месяцев 1946 г. была израсходована мень­шая часть упомянутых в протоколе двух миллионов франков, и если принять средний обменный курс за 50 франков за доллар, получается, что в твердой валюте за указанный период было из­расходовано около 40 тыс. долларов. Так что кое-что еще оста­валось.

           Новицкий доложил о состоянии своих счетов в связи с прода­жей принадлежавших казне акций London & Eastern Trade Bank. К сожалению, точная цифра в протоколе не названа, но, по рас­четам Новицкого, “вырученной от продажи суммы, при наиболь­шей экономии в расходовании”, должно было хватить “примерно на 5 лет”. “Все остальные средства, размер расходования кото­рых виден из отчета о финансовой деятельности Совещания послов, в настоящее время израсходованы”, - констатировали участники заседания[21].

           Три года спустя Финансовый совет на заседании 18 октября 1948    г. заслушал письмо бывшего российского представителя в Англии, а затем многолетнего хозяина “Русского дома”, центра русской эмигрантской общины в Лондоне, Е.В. Саблина к А.А. Никольскому “об ассигновании ему ежемесячно 50 фунтов ввиду дороговизны жизни, его болезненного состояния и испол­нившихся 50 лет его службы в дипломатическом ведомстве”[22].

           Новицкий проинформировал Совет, что “по состоянию своих счетов он вопреки своим предположениям, высказанным в засе­дании Финансового совета от 25 июня 1946 г. с 1 января 1949 г., не может более поддерживать Е.В. С[аблина]” из находящихся у него на хранении сумм. Учитывая, что “прекращение помощи Е.В. [Саблину] произвело бы на русскую колонию в Лондоне очень тяжелое впечатление”, Совет постановил “ассигновать Е.В. [Саблину] ввиду его болезненного состояния просимую им сумму с 1 января 1949 г. до окончания года”, одновременно пре­дупредив Саблина, что “эта ассигновка не предрешает дальней­шего”[23]. “Дальнейшее” не потребовалось, ибо Саблин умер 2 мая 1948 г. За год до него умер еще один из “посвященных” - барон Б.Э. Нольде.

           Вопрос о доступности казенных денег в случае смерти их хра­нителей стал более чем актуальным. Постановлением от 26 апреля 1948 г. Финансовый совет возложил на “хранителей” “обязан­ность принять все меры к тому, чтобы в случае смерти кого-ли­бо из них не произошло смешения сумм фонда с их личным иму[147]ществом и чтобы было устранено всякое вмешательство их на­следников или кредиторов, а равно всякие претензии со стороны фиска”.

           Собственно, “хранитель” теперь был один - Никольский, ибо суммы Новицкого иссякли. Хитроумный Миллер еще при жизни учредил фиктивное акционерное общество, причем главная часть денег Общества беженского фонда стала считаться его собственностью. Акции Общества “на предъявителя” хранились на имя Никольского в Швейцарии. Постановлением от 23 октяб­ря 1948 г. было признано целесообразным, чтобы Никольский написал своему нотариусу распоряжение, и в случае его смерти находящиеся у него на хранении акции Общества были переданы другим членам Комитета Общества беженского фонда[24].

           В связи с “обналичиванием” Национального фонда, Макла­ков писал Б.А. Бахметеву:

           «Существование наших эмигрантских учреждений пережива­ет острый кризис с самого начала войны и массового вымирания лиц, которые с [19]20-го года ведали этим делом. Ясно, что дол­го мы существовать не можем, но протянуть еще возможность есть. Сейчас, как Вы, может быть, слышали, идет ликвидация Лондона, который дает некоторую помощь. Но там окажется то, что называется “американская” доля[25]. Мы с Лондоном в связи и в контакте, они не забывают английских учреждений, но понима­ют, что у нас нужда больше». После смерти Шателена в управле­ние освободившимися средствами, по-видимому, опять вступил Угет, и Маклакова “просили ходатайствовать в Америке, где, по- видимому, такой острой нужды, какая будет в Европе, нет, чтобы из американской доли была оказана помощь Европе и, в частно­сти, Франции. Для этого здесь создана организация, но без одоб­рения Америки мы не хотим ни на что посягать, а они считают неудобным давать. Помогите нам получить это согласие, а если нельзя, то лишите нас этой надежды; а то мы здесь на это наде­емся”[26].

           Бахметев, не откладывая, переговорил с Угетом, который опять стал “формальным хозяином” “английских интересов”. “Вопрос не слишком простой, - витиевато писал Бахметев, - но я уверен, С.А. [Учет] сделает все возможное в пределах разумного предвидения”[27]. В результате переговоров Париж-Лондон-Нью- Йорк остатки Национального фонда оказались в распоряжении Маклакова[28].

           Поздней осенью 1946 г. председатель парижского Земгора Н.С. Долгополов получил от Маклакова уведомление, что жерт­вователи, пожелавшие остаться неизвестными, готовы выделить 300 тыс. франков на помощь нуждающимся русским детям во [148] Франции. Маклаков просил его представить смету. Долгополов поспешил передать бывшему послу “проект распределения” средств. Они должны были быть направлены на поддержку рус­ских приютов, интернатов и школ во Франции[29].

           Далее от Земгора ежегодно поступали просьбы исходатайст­вовать те или иные суммы у “известных Вам пожертвователей”. Просьбы неизменно удовлетворялись, причем всегда в соответст­вии с представленными сметами. Очевидно, вопрос о размерах субсидий предварительно согласовывался. Средства шли в основ­ном на помощь детским учреждениям.

           В 1948 г. Маклаков передал Земгору 700 тыс. франков, в 1949 г. - 800 тыс., в 1950 г. - 1 млн 325 тыс., в 1951 г. - 1 млн 205 тыс., в 1952 и 1953 гг. - по 1 млн. 440 тыс., в 1954 и 1955 гг. - по 1 млн. 620 тыс.[30].

           Деньги шли на Русскую гимназию в Париже, детский приют в Вильмуассоне, интернат в Версале, курсы Осоргиной в Пари­же, детский сад в Ницце, а также на стипендии для нуждающихся студентов, на лечение и летний отдых наиболее ослабевших детей, на общую помощь, на горячие завтраки для особенно нуждаю­щихся детей и т.п., на организационные и административые рас­ходы Земгора и некоторые другие цели.

           Долгополов писал Маклакову в начале 1954 г.:

           «Позвольте от всей души поблагодарить Вас и просить Вас передать пожелавшим остаться неизвестными жертвователям нашу горячую благодарность за полученный через Вас дар в сум­ме 820 000 франков (это была первая половина суммы, переве­денной в 1954 г.) для помощи русским детским учреждениям во Франции, отдельным нуждающимся детям, а также на организа­ционные расходы Земско-Городского Комитета.

           Помощь нуждающимся детям и русским учреждениям, в которых дети или воспитываются или продолжают свое учение - общее или специально русских предметов - приносит свою гро­мадную пользу нуждающимся семьям и помогает детям сохра­нять свою “русскость”.

           Вся помощь, которую делает возможной дар известных Вам жертвователей, имеет чрезвычайно существенное значение для русской эмиграции во Франции, и мы приносим за нее нашу глу­бокую и сердечную благодарность»[31].

           Заметим, что субсидии “неизвестных жертвователей” были, разумеется, не единственным источником доходов Земгора. Серьезную помощь оказывали, в частности, французские благо­творительные организации. Так, в одном из писем Долгополов упоминает о получении от французских организаций средств на стипендии для русских студентов по 12-15 тыс. франков в месяц [149] и одновременно о внесении ими платы за обучение русских сту­дентов на юридическом факультете (90-100 тыс. фр. в год)[32].

           В последнем из сохранившихся писем Маклакова председате­лю Земгора, он сообщал, что от лиц, “пожелавшими остаться не­известными”, в распоряжение Земгора на 1956 г. поступило 1 880 000 фр., т.е. именно та сумма, которую запрашивал Долго­полов.

           Любопытно, что Долгополов запросил дополнительные ас­сигнования уже в ходе “финансового года” на распределение “американских продовольственных излишков”. Американские продовольственные излишки - продуктовые посылки - доставля­лись во Францию за счет американского правительства и распре­делялись среди организаций помощи нуждающимся, госпиталей, домов престарелых и т.п. Земгор и запрашивал на эту работу - рассылку писем, доставку посылок и пр. - дополнительное фи­нансирование. В 1955 г. Земгор, к примеру, распределял около 3 тыс. индивидуальных и семейных посылок.

           «Предпринятую Вами новую операцию по распределению, выдаче и рассылке т. наз. “американских продовольственных из­лишков” жертвователи всячески одобряют, но, - кротко писал Маклаков, - высказывают пожелание, чтобы на будущее время Земгор, предпринимая новую операцию, для осуществления ко­торой он рассчитывает на дополнительную финансовую помощь жертвователей, предварительно уведомлял об этих планах»[33].

           Другой эмигрантской организацией, которой Маклаков пере­давал средства, поступавшие от “лиц, пожелавших остаться неиз­вестными”, было Российское общество Красного Креста (РОКК). Переписка Маклакова с председательницей РОКК гра­финей Софьей Шуваловой и его генеральным секретарем Н.Г. Елисеевым, очевидно, сохранилась не полностью. Тем не менее ясно, что порядок сумм, передаваемых Красному Кресту, был примерно таким же, как Земгору.

           В 1948 г. Красный Крест получил 600 тыс. франков; средства были перечислены различным организациям, а также пошли на административные и организационные расходы РОКК. Распре­деление средств выглядело следующим образом (суммы во фран­ках):

           1) Общество “Православное дело” - 25 000;

           2) Общество “Русский дом” в Антибе - 25 000;

           3) “Русский комитет помощи” в Париже - 30 000;

           4) Комитет Р.О.К.К. в Ницце - 35 000;

           5) Православное Братство Св. В[еликомученицы] Анастасии в Ментоне - 20 000;

           6) Союз русских военных инвалидов во Франции - 15 000;

           [150] 7) Союз русских офицеров-инвалидов Великой войны – 5 000;

           8) Амбулатория Р.О.К.К. в Париже;

           9) “Общество помощи престарелым” в Париже - 25 000;

           10) Санатории для туберкулезных в Уссу - 80 000;

           11) Общество “Родина”. Аньер - 20 000;

           12) Русскому распределительному комитету Нансеновского марочного сбора - 50 000;

           13) Перечислено на кредит счета административных и орга­низационных расходов Главного Управления Р.О.К.К. с[тарой] организации] -240 000[34].

           В 1952 г. Маклаков передал Красному Кресту “из поступив­ших пожертвований” 800 тыс. франков, в 1954 г. Главному упра­влению РОКК было перечислено сначала 900 тыс. (600 000 РОКК и 300 000 Центру помощи русским беженцам во Франции С.М. Зерновой), а затем еще 750 тыс. франков (600 000 РОКК и 150 000 Центру помощи)[35]. Письмом от 7 октября 1954 г. гр. Шу­валова просила увеличить ассигнования на 1955 г. до 1 млн 440 тыс. франков, а С.М. Зернова письмом от 27 сентября - еже­месячные ассигнования на Центр помощи до 25 тыс. франков[36]. Нет оснований сомневаться, что эти ходатайства были удовле­творены, во всяком случае письмом от 9 февраля 1955 г. гене­ральный секретарь РОКК Николай Елисеев подтверждал полу­чение 845 000 фр., из которых 720 000 по оговоренным заранее назначениям и 125 000 для Центра Помощи русским беженцам во Франции[37]. Несомненно, это был первый транш субсидии.

           Проект распределения пожертвований на 1956 г., представ­ленный РОКК 3 октября 1955 г., предусматривал следующие ста­тьи расхода:

           I. Учреждения для престарелых и больных и индивидуальная помощь.

           1) Союз русских военных инвалидов во Франции. Дома для инвалидов и индивидуальная помощь - 60 000;

           2) Союз русских офицеров-инвалидов Великой войны. Об­щежитие и индивидуальная помощь - 20 000;

           3) Комитет P.O. Красного Креста в Ницце. Дом для преста­релых и индивидуальная помощь - 60 000;

           4) Православное братство св. Анастасии в Ментоне. Дом для престарелых и индивидуальная помощь - 60 000;

           5) Общество “Родина” в Аньере. Дом для престарелых и ин­дивидуальная помощь - 60 000;

           6) Центр помощи русским беженцам. Дом для детей и инди­видуальная помощь - 360 000;

           7) Дом для престарелых в Шелль - 60 000;

           [151] 8) Амбулатория Р.О.К.К. в Париже. На усиление средств этого учреждения по Оказанию помощи больным - 80 000;

           9) Комитет помощи туберкулезным и больным. На индиви­дуальную помощь туберкулезным и больным - 80 000; На оказание [помощи] больным престарелым - 30 000;

           10) На оказание помощи в экстренных, исключительных слу­чаях - 80 000.

           II. На общие административные и организационные расходы P.O. Красного Креста старой организации - 900 000.

Итого: 1 850 000 франков[38].

           Ответ не замедлил последовать:

           “В ответ на Ваше письмо от 3-го сего октября, имею честь уведомить Вас, что в распоряжение Главного Управления Рос­сийского Красного Креста (прежней организации) на 1956 год ли­цами, пожелавшими остаться неизвестными, ассигнована полно­стью просимая Вами сумма в 1 850 000 франков”[39].

           На 1957 г. РОКК запрашивал 1 950 000 франков; смета в ос­новном повторяла прошлогоднюю. Дополнительные 100 тыс. предназначались Комитету Помощи Л.И. Любимовой (60 000) и на административные и хозяйственные расходы Главного управ­ления Красного Креста. Это была последняя смета, утвержден­ная Маклаковым[40].

           Но кто же были эти “неизвестные жертвователи”? Вряд ли можно сомневаться, что это был сам Маклаков, а источником внезапно пролившихся на российские благотворительные орга­низации благодеяний были остатки Национального фонда.

           В сентябре 1949 г. Маклаков писал Бахметеву в ответ на его вопрос о возможности оказания помощи российской общине в Англии:

           «Вы интересуетесь так называемым “фондом”. Кое-что еще остается. В сентябре вопрос о помощи для Англии будет обсуж­даться. Но это совершенно между нами, как говаривал Гире[41]. Обращение к этому фонду и выдача из него требуют тайны; при­ходится считаться с последствиями и от удовлетворения их прось­бы и от отказа. Денег не много, и нужда в Англии не наибольшая. Те же, кто просят, думают, естественно, прежде всего о себе. Если давать все, что просят, повторится [19]20 год, когда в несколь­ко месяцев было истрачено все, что предполагали на несколько лет. И это причина, почему обращение к частной помощи нор­мальнее, чем к нам»[42].

           Последние сомнения относительно персонального состава “неизвестных жертвователей” и происхождения их средств разве­ивает обнаруженный нами среди бумаг Маклакова в Русском ар[152]хиве в Лидсе сертификат о регистрации Общества помощи рус­ским беженцам (Society to Aid Russian Refugees, Inc.). Общество было зарегистрировано 25 января 1956 г. в штате Делавэр, США, при посредстве юридической фирмы “Братья Кудерт” (Coudert Bros.), услугами которой многие годы пользовался Бахметев, по адресу 129 South State Street, City of Dover, County of Kent, Delaware. Целью общества была заявлена помощь детям, инвали­дам и престарелым из числа русских беженцев. В состав корпора­ции вошли В.А. Маклаков (президент), А.А. Никольский, В.И. Новицкий, Я.Л. Рубинштейн, Б.С. Сувчинский (секретарь) и А.А. Титов. Общество являлось некоммерческой организацией и не могло выпускать акции.

           Несомненно, это была новая форма хранения остатков казен­ных денег. Хранители были людьми далеко не юными и хотели, очевидно, “институализировать” распределение средств и застра­ховать их от всякого рода случайностей.

           Уже 1 февраля 1956 г. Елисеев выражал “искреннюю благо­дарность Главного Управления Российского Общества Красно­го Креста за полученные им от Society to Aid Russian Refugees, Inc. 925 000 франков за первый семестр 1956 года”. Смета на 1956 г. подавалась еще “неизвестным жертвователям”. Даль­нейшие переводы денег шли уже со счета Society to Aid Russian Refugees[43].

           Кроме регулярных субсидий общественным организациям, Маклаков выделял разовую помощь отдельным учреждениям и людям. Так, через Красный Крест “жертвователи” “поручили” ему передать для детского дома “Алуэтт” в Leysin в Швейцарии 1500 швейцарских франков на устройство отопления[44].

           С просьбой выделить деньги на ремонт имения в Монжероне (17 км от Парижа), купленного под детский дом, к нему обрати­лись видная деятельница “Центра помощи” Л.Л. Гарганова (в за­мужестве Дагьяр) и его председатель С.М. Зернова, поясняя в письме на имя Маклакова: “Это старинная мельница с парком, огородом и тремя большими домами (правила Префектуры тре­буют, чтобы мальчики и девочки жили под разными крышами)... За 14 лет существования Детского дома в Вильмуассоне... если нам приходилось отказывать принимать детей, то только из-за недостатка мест. В трех новых домах, если нам удастся сделать необходимые работы - мы сможем содержать до 120 детей”.

           Интересно, что некогда в Монжероне был замок Анны Яро­славны, киевской княжны, выданной замуж в XI в. за француз­ского короля Генриха I. Имение купили за 6 млн франков, хотя просили 12-14 млн. Интересно, что если поначалу эмигранты стремились сохранить “русскость” школ для детей, то теперь [153] Гарганова и Зернова писали: “Главное преимущество имения - это возможность устроить наших детей во французские школы, т.к. в Вильнев Сен Жорж (1 кил.) есть коммунальные и профес­сиональные школы, а в самом Монжероне - лицей”[45].

           Не удовольствовавшись официальным посланием, Зернова обратилась к Маклакову с личным письмом:

           «Пишу Вам частное письмо. Проснулась сегодня утром и много думала. Я скромно просила у Вас через Красный Крест 500 или 600 тысяч на ремонт дома. Я не хотела через Красный Крест просить больше.

           Но мы все ждем от Вас больше. Я жду от Вас миллион! Или 800 тысяч, чтобы 600 пошло в счет отопления и 200 в счет элек­трической проводки. Я оттого жду от Вас больше, потому что ду­маю что сейчас мы единственная русская эмигрантская организа­ция, которая опирается на всю (подчеркнуто Маклаковым. - О.Б.) эмиграцию, по грошам собирает деньги с трудовой эмигра­ции и создает что-то, а не живет просто на чужой счет, т.е. на счет “ИРО” или Америки. Из Америки мы ничего не получаем, т.к. где есть большие деньги, там сейчас же крепко прицепляют­ся те организации, которые верят в силу денег только, а не созда­ют дело, веря в силу добра и человеческой жертвенности. (Под­черкнуто Маклаковым, возможно, последняя фраза задела его “толстовские” чувства. - О.Б.) Мы купили дом и выплатили за него все, теперь нам надо поднять большое русское дело, и это не наша организация, а Ваша организация тоже, т.к. это для всех на­ших общих детей! Простите, что пишу Вам опять, но очень хоте­ла Вам все это сказать.

           Искренно Ваша София Зернова»[46].

           К сожалению, нам не удалось обнаружить документы о даль­нейшем развитии событий, но если Зернова и не получила иско­мый миллион, то в том, что финансовая помощь была оказана, вряд ли можно сомневаться.

           Летом 1954 г. Маклаков прислал Е.Д. Кусковой, своей много­летней корреспондентке, обосновавшейся после различных мы­тарств вместе с мужем (в 1954 г. уже смертельно больным) - С.Н. Прокоповичем в Женеве, “из каких-то остатних фондов 500 швейцарских франков”[47].

           Видимо, последнее ассигнование, утвержденное Маклако­вым, было адресовано Объединению сестер милосердия Россий­ского Обществва Красного Креста на ремонт помещения, в кото­рое перебирались шестеро сестер из прежнего здания, откуда их выселяли по суду. Объединению требовалось 400 тыс. франков - 2500 фр. на ремонт и 150 000 - на покрытие издержек по судеб­ным процессам.

           [154] В письме Маклакову от 7 марта 1957 г. председательница Объединения Александра Вадимовна Романова, в частности, пи­сала:

           “Основанное в 1933 году Объединение Сестер Милосердия в течение 24 лет оказывало поддержку своим членам, русским се­страм милосердия, рассеянным по всем странам, собирая на это средства и никогда не обращаясь к благотворительным организа­циям за помощью.

           В настоящее время Объединение переживает трудное время. В 1936 году было открыто Общежитие сестер милосердия, где поселились 10 сестер милосердия, и было организовано Бюро труда, предоставляющее работу своим членам.

           В сентябре 1954 г. дом, где находилось Общежитие, был про­дан, и новые владельцы потребовали его немедленного освобож­дения. Ввиду невозможности найти помещение, пришлось вести судебные процессы, благодаря которым удалось сохранить дом до настоящего времени. Расходы по ведению процессов за это время выразились в сумме 250 000 франков. Полученные на эти расходы пожертвования достигли суммы в 100 000 фр.”[48].

           Уже через пять дней Маклаков сообщал, что необходимую сумму в 400 000 фр. Романовой передаст А.А. Никольский[49]. Никольский, перебравшийся в Швейцарию, регулярно привозил Маклакову деньги на содержание эмигрантского Офиса и другие нужды. Последнее упоминание о получении Маклаковым 200 тыс. франков (около 570 долларов) относится к марту 1957 г. 15 июля 1957 г. “парижский губернатор” скончался на 89-м году жизни. Последние хранители государственных средств В.И. Но­вицкий и А.А. Никольский умерли оба в 1968 г. Новицкий - на Мальте в 78-летнем возрасте (похоронен в Париже на кладбище Сен-Женевьев де Буа), Никольский - в Женеве на 86-м году жизни.

           Итак, к середине 1950-х гг. деньги, имевшие своим происхож­дением колчаковские “золотые займы”, были практически из­расходованы. Если у Никольского еще и оставались какие-то средства, то они, несомненно, были весьма незначительны и, столь же несомненно, были потрачены на нужды русской эмиг­рации. Таким образом, “незавершенную главу” в истории рус­ской Гражданской войны следует считать дописанной, а загадку “колчаковского золота”, волновавшую современников и потом­ков на протяжении более 80 лет, - более не существующей.

           Вряд ли получатели субсидий из маклаковских “остатних фондов” подозревали, что их первоисточник - золотые слитки, некогда хранившиеся в подвалах Госбанка далекого сибирского городка.

 

           [155-156] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Л.Н. Нежинский. Скажите, пожалуйста, а к какой-нибудь ча­сти золота чехословацкое правительство имело отношение?

           О.В. Будницкий. Никаких документов на эту тему нет. Все отправки или траты золота задокументированы. Была единст­венная пропажа, когда в момент эвакуации колчаковского прави­тельства пропало 13 ящиков (780 тыс. золотых рублей). Никаких следов перевода чехословакам не сохранилось и “сведения” о том, что “Легио-банк” в Праге основан на российском золоте - это миф. На эту тему есть огромная переписка, но там нет ни од­ного документа, где бы об этом упоминалось.

           [157] В.Д. Есаков. Каково соотношение понятий “колчаковское зо­лото” и “золотой эшелон”?

           О.В. Будницкий. Если говорить о всех книгах, фильмах и т.д., то это, конечно, художественный вымысел. Проблема с эшело­нами была другого порядка. Золото было в Омске, т.е. в центре Сибири, а реально продать золото можно было во Владивостоке. Там были отделения иностранных банков, так как в России была запрещена до революции деятельность иностранных банков. Был только “Лионский кредит” и в 1916 г. открылось отделение Банка Нью-Йорка. В эпоху безвластия во Владивостоке возник­ло 7 или 8 отделений крупных заграничных банков. Время было очень выгодное для того, чтобы получить какие-то преимущест­ва и заработать. Российские финансисты этим воспользовались в своих интересах. Они устроили соревнование между банками за право купить золото.

           Итак, надо было доставить золото во Владивосток. Вокруг было полно бандитов, красные партизаны, атаман Семенов. Во­енный министр, с которым говорил Никольский о том, как со­провождать “золотой поезд” во Владивосток, заявил, что он сильной охраны ему не даст вообще, а снарядит с ним взвод анг­лийских солдат. На них напасть не решатся. Тогда прошел пер­вый золотой эшелон. Потом было еще два. Один эшелон Семе­нов захватил. 43,5 миллиона золотых рублей он перехватил в Чи­те, и они были потрачены по его распоряжению.

           Вопрос с места. В Бахметевском архиве Вы имели доступ к финансовым документам?

           О.В. Будницкий. Да, имел. Я видел ксерокопии, например роспись займа на 22,5 млн долларов. Там были указаны суммы, на что они потрачены.

           Л.Н. Нежинский. У меня есть вопрос.

           Летом, в августе 1918 г. для того, чтобы хоть чуть-чуть ус­покоить немцев, которые продолжали, несмотря на наличие Брестского мирного договора, потихоньку занимать террито­рии тогдашней в том числе и Советской России, было заключе­но специальное экономическое соглашение — договор между советским и германским правительствами. По этому соглаше­нию советское правительство взяло на себя обязанность ком­пенсировать часть потерь, которые понесли немцы на террито­рии России, включая и национализацию иностранных банков, иностранных владений и т.д., компенсировать в виде денежных сумм. Они не только взяли обязательство, но успели в конце ав­густа и в сентябре 1918 г. перегнать целый эшелон с золотом в Германию. Целый эшелон с золотом! Очень большие суммы по тем временам.

           [158] В начале ноября в Германии были крутые перемены - про­гнали германского кайзера, рухнула вильгельмовская империя, Германия потерпела поражение в первой мировой войне, она подписала акт о капитуляции. Этим воспользовались, насколько выяснили исследователи, французы, которые сумели значитель­ную часть этого золота, которое переехало в Германию, взять се­бе, захватить его. И дальше - полная темнота. Куда исчезло это золото?

           По Вашим документам нигде не переплетались суммы этого крупнейшего золотого эшелона с тем, о чем мы говорили уже по линии Колчака и т.д.?

           О.В. Будницкий. Это отдельная история, хотя наши предста­вители были бы не против, чтобы обнаружить золото, оказавше­еся в подвалах французского банка на общую сумму (сведения тут расходятся) от 122 до 124 млн золотых рублей. Советская Россия отказалась платить по долгам царского и Временного правительств. Я напомню, что Россия осталась должна по итогам Первой мировой войны, довоенного и военного кредитования, более 13 млрд золотых рублей.

           Л.H. Нежинский. В Генуе официально были объявлены та­кие цифры. Они нам выставили счет на 18,5 млрд золотых руб­лей, а в ответ советская делегация выставила счет в два раза больший - мол, вы нам в результате Гражданской войны и по­терь должны в два раза больше, чем с нас требуете.

           О.В. Будницкий. После того как советское правительство от­казалось платить по долгам царского и Временного прави­тельств, произошло следующее. Там было свыше 13 млрд золо­тых рублей долга, главным кредитором являлась Англия (во вре­мя войны она дала 568 млн ф.ст.). Франции тоже должны были немало, и на эту тему в 1920-е годы в Париже время от времени велись переговоры с советскими делегациями. В конце концов вопрос так и завис. Французское правительство конфисковало за долги то золото, которое оказалось во Франции после поражения Германии. Видимо, небольшую часть получили англичане, но по­давляющее большинство забрали себе французы.

           В 1980-1990-е годы Советский Союз, потом Россия решили вернуться к выплате долгов, и там была история в двух сериях. В 1986 г. - нулевой вариант, подписанный Горбачевым и Тэтчер в Лондоне, когда решили взаимно списать эти долги, и 46 млн ф.ст. российских государственных денег, остававшихся на счету в банке Братьев Бэринг (с пяти миллионов наросло), были по сог­лашению обеих сторон пущены на компенсацию компаниям и ча­стным лицам, пострадавшим от последствий революции. Самая крупная выплата составила 900 тыс. ф.ст. одной английской фир[159]ме, которая предъявила несколько коробок российских бондов, дореволюционных ценных бумаг, и получила за них 900 тыс. ф.ст., а самая небольшая сумма была уплачена (более трех ф.ст. за неиспользованный билет в Петроградскую оперу, а также там был счет за несколько коробок сардин, за билет на поезд и т.д.) потомкам одного частного лица. Все это было оплачено. Так что долги взаимно списали, и это была первая серия еще в советское время. Вторая серия - это уже 1990-е годы, когда с французами ездил договариваться Черномырдин. Там проблема была тяже­лее. Долгов французам было меньше, это были в основном дол­ги мелким держателям. Русские ценные бумаги считались высо­конадежными, высокодоходными, их охотно покупали, и почти весь этот долг - был долг мелким держателям. Там существова­ло и существует до сих пор Общество держателей русских цен­ных бумаг. Когда это все пересчитали, получилось, что Россия должна Франции около 400 млн долларов, но реальная покупа­тельная способность тех денег, которые некогда были уплачены за русские ценные бумаги, конечно, превышает 400 млн долла­ров. Российское правительство перечислило 400 млн долларов, и тему долгов закрыли, в том числе и тему того золота, которое че­рез Германию попало в подвалы Французского Банка.

           Французские держатели недовольны решением своего прави­тельства. Они ведут судебные процессы, идет кампания в прессе, время от времени возобновляющаяся, но формально дореволю­ционные долги ликвидированы.

           П.Н. Зырянов. Мы прослушали очень интересный доклад. Мне хотелось бы сделать маленькое уточнение.

           Дело в том, что российские деньги, которые были в Соеди­ненных Штатах заказаны не правительством Колчака, а прави­тельством Керенского. Потом они могли попасть и к Колчаку. Это были хорошо напечатанные деньги, потому что в Омске бу­маги и краски такой не было, на которой можно было бы деньги печатать. Но Соединенные Штаты сами это дело затянули. А в это время пароход с этими деньгами прибыл во Владивосток, что-то перерешили и отправили его на Гавайские острова.

           Дело в том, что так называемые союзники не были заинтере­сованы в том, чтобы омское правительство имело твердую валю­ту. На Дальнем Востоке, от остальной Сибири немножко изоли­рованно жили, и там ходил очень широко доллар. Они хотели, чтобы доллар там и утвердился.

           Л.H. Нежинский. Мы имеем все основания поблагодарить до­ктора наук О.В. Будницкого за очень интересный доклад. Он вы­ходит далеко за рамки конкретно поставленной темы и проблемы, которую мы заслушали. Эта проблема потом тесно переплета[160]лась с целым комплексом проблем экономических взаимоотно­шений уже Советской России, а потом Советского Союза с дру­гими странами. И по крайней мере на протяжении 1920-1930-х годов это было одной из очень болезненных проблем в построе­нии отношений для Советского правительства.

           Поэтому мы можем только пожелать докладчику и дальше работать над этой темой. Лет десять тому назад проблемы, свя­занные с судьбой российского золота, попытался осветить в сво­ей книге Сироткин. Но к нему был выставлен целый ряд претен­зий, в том числе и серьезных - насчет источников, методики по­становки проблемы, доказательных акцентов, которые он там употребил. Если в стенах нашего Института родится строгая, объективная, нормальная научная монография на эту тему, то мы будем это только приветствовать. Собственно, это и есть оценка Вашего выступления.