Труды Института российской истории. Выпуск 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2006. 329 с. 21 п.л. 20 уч.-изд.л.

Кто построил Русское государство

Автор
Богданов Андрей Петрович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
X XI XII

Библиографическое описание:
Богданов А.П. Кто построил Русское государство // Труды Института российской истории. Вып. 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2006. С. 34-64.

Текст статьи

 

[34]

А.П. Богданов

КТО ПОСТРОИЛ РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО[*]

 

           На вопрос, кто же построил Древнерусское государство, ис­торики до сих пор ясного ответа не дали. Одни ссылаются на ва­ряжского князя Рюрика, якобы приглашенного в Новгород “из- за моря”, чтобы обеспечить гражданам третейский суд и защиту от набегов викингов. “Норманисты” и “антинорманисты” три столетия яростно спорят о его происхождении, видя в нем ответ на вопрос, способны ли были славяне основать государство, хотя Рюрик 17 лет просидел на севере и ничего достойного упомина­ния, кроме своего “призвания”, не свершил. Другие склонны ви­деть главное действующее лицо в Вещем Олеге - воеводе Рюри­ка и воспитателе его сына Игоря. Олег, если верить Повести вре­менных лет, мечом и хитростью объединил часть племен вдоль великого пути “из варяг в греки” для большого разбоя и в 907 г. якобы ограбил Константинополь, чего византийцы не заметили. После этого, по той же летописи, он погиб в степи, а по Новго­родской I и Устюжской летописям был “уклюнут” змеем на пути к Новгороду или “за море” (с награбленным, так что поклонение наших властей легендарной могиле Олега в Ладоге обретает зло­вещий оттенок).

           Назвать Русь при Рюрике и Олеге государством трудно, да и то, что они сделали, иностранными источниками не подтвер­ждается, а в русских описано крайне противоречиво. Правда, византийцы знали о походе на Царьград Игоря, которого Олег оставил в Киеве. Имя вождя стаи сожженных имперским фло­том однодерёвок заинтересовало византийцев, когда вдова Игоря, Ольга, построила мощное государство и заслужила уважение соседей. Они вспомнили, что этого “Ингваря”, у ко­торого, по русской летописи, дружина сидела буквально без “портов”, кто-то разорвал, привязав к согнутым деревьям. По летописи, это были соседи Киева, древляне, которых Игорь грабил, а Ольга включила в состав строившегося ею государст­ва. Казалось бы, все ясно.

           [35] Древнейшее сказание начинает историю Руси с Ольги. Импе­ратор Константин Багрянородный лично описал ее прием в Кон­стантинополе. Хроника германского императора Оттона I знает ее как королеву. Русской Православной Церковью она канонизи­рована как “равноапостольная”. Все русские и иностранные ис­точники о ней введены в научный оборот и цитируются уже две­сти лет. О деятельности Ольги знают все, читавшие хотя бы школьный учебник; вернее думают, что знают[1]. Оценка лично­сти и роли княгини в истории неудовлетворительна как в науч­ном, так и в нравственном смысле. Эта оценка не учитывает до­бытых наукой знаний о происхождении летописных источников. Безнадежно устарело и лежащее в ее основе понимание роли женщины. Кто же она такая, святая благоверная княгиня Ольга?

           Концепция происхождения Русского государства складыва­лась в XVIII и XIX вв., когда главный источник по ранней исто­рии Руси - летописные своды - еще не подвергся объективному изучению. Великие историки XIX в., начиная с Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева, писали о деятельности древнерусских князей, упоминая Ольгу лишь в качестве верной жены князя Игоря и за­ботливой матери князя Святослава[2], а не правительницы постро­енного ею Древнерусского государства. Писали так, будто не зна­ли Софийской I летописи или Степенной книги, где киноварью выделены главы: “Княжение Ольгино”[3]. Так, как будто хотели перечеркнуть прошлое столетие великих императриц и поста­вить женщину на место, которое полагали “природным”. Особо свойственное буржуазной культуре высокомерное отношение к женщине в период создания фундамента нашей науки все более слепило глаза историков. В конце XIX в. оно нашло высшее вы­ражение в сочинениях и афоризмах В.О. Ключевского[4]. Уничи­жение женщины, несмотря на изменение социально-политиче­ского строя, было свойственно и крупным историкам советского времени. Эта особенность европейской историографии XIX-XX вв., объяснимая лишь с помощью гендерного подхода, хорошо раскрывается источниками.

           Все необходимые материалы для оценки государственной ро­ли княгини историки могли почерпнуть в Повести временных лет (ПВЛ), составленной в начале XII в., минимум через 165 лет пос­ле начала “устроения” Руси княгиней Ольгой[5]. Великие истори­ки, во многом сформировавшие наше представление о “начале Руси”, не могли опираться на текст Начального свода (HС кон­ца XI в.[6] Ее текст лишь в конце XIX в. установил[7] и научно издал академик А.А. Шахматов[8]. Он доказывал, что этой сводной лето­писи предшествовал Древнейший свод конца 1030-х годов[9], пред­ставления о котором существенно изменил к середине XX в. ака[36]демик Л.B. Черепнин (отнес создание Древнейшего свода к 997 г.)[10]. Д.С. Лихачев, не сомневаясь в датировке произведения второй четвертью XI в., доказывал, что это было еще не лето­писное, не разбитое по годам сказание[11]. М.Н. Тихомиров прими­рил обе точки зрения[12], детально рассмотрев состав и содержа­ние не разделенного на годы “Сказания о русских князьях X в.”: наиболее раннего источника последующего русского летописа­ния. Этот “древнейший памятник славянской историографии”, который мы назовем Древнейшим сказанием (ДС), был написан, когда была весьма свежа память о временах княгини Ольги (пос­ле ее смерти прошло от 11 до 48 лет)[13].

           Построение Тихомирова, завершившее в древней части при­нятую в фундаментальной науке концепцию Шахматова, основа­но на столь твердом материале, что доселе не вызывает возраже­ний[14].

           Рассказ о княгине Ольге входит в ДС как его начальная, наи­более драматическая и захватывающая часть. Что нового дает историкам знание, добытое летописеведами? Очень многое, если обратить внимание, чего в окружающем Ольгу историческом контексте в ДС нет. Например, там нет разбивки по годам от Со­творения мира и попытки “натянуть” их на византийскую хроно­логию. В результате княгиня Ольга не вынуждена рожать своего единственного сына Святослава почти через 30 лет после выхода замуж за Игоря, подгадав момент, когда мужу исполнилось “при­мерно 80 лет” (странность, смущавшая даже патриархального академика Тихомирова!). В 879 г. (смерть Рюрика по ПВЛ) Игорь был ребенком, т.е. в год убиения, 945 г., ему было не менее 66 лет.

           Еще интересней посмотреть, в какой последовательности привычный нам исторический контекст формировался вокруг Ольги. Примерно в конце X в. было составлено ДС о строитель­стве Русского государства княгиней Ольгой, подвигах ее сына Святослава и приходе к власти внука Владимира. Из предшеству­ющей княжению Ольги истории ДС включало только рассказ о непутевом князе Игоре, побужденном своей сидевшей без портов дружиной идти за данью к древлянам и убитом ими. Оставшаяся без мужа и дружины, но с маленьким сыном княгиня подавила восстание древлян, установила в стране единые законы, ввела на­логи, обустроила пути сообщения, съездила в Царьград, приняла христианство и мирно наладила отношения с Византией, перехи­трив императора.

           Несоответствие этих достижений ничтожным средствам, ко­торыми располагала княгиня Ольга, потрясло автора ДС. В дру­жинной среде Владимира Красное Солнце, к которой принадле[37]жал сказитель, к женщинам относились не без удали, и даже в рассказе о княгине есть следы богатырских шуток. Тем более что она приняла христианство, а подросший Святослав вынужден был отбиваться от уговоров матери, чтобы остаться в одной ве­ре с дружиной. Однако сказитель не ограничился рассказом об образцовой мести Ольги за мужа и не просто описал ее подвиги - он начал с них историю Русского государства.

           Здесь уместно вспомнить, что не Игорь, а его жена Ольга была первой из русских правителей, чье имя стало известно за рубе­жом настолько, чтобы его стоило упоминать. Император Кон­стантин VII Багрянородный в книге “О церемониях византийско­го двора” описал беспрецедентно почетные в ромейской дипло­матической практике приемы в своем дворце “Эльги, архонтиссы России”[15], о ее муже и крещении не упоминая. В XI в. византий­ский хронист Иоанн Скилица поправил оба “упущения” лично принимавшего Ольгу императора: “Супруга государя Руси, неко­гда приводившего флот против ромеев, по имени Эльга, по смер­ти своего мужа прибыла в Константинополь. Крестившись... она была почтена по достоинству”[16].

           Бурно обсуждаемая в литературе проблема крещения Ольги нас не волнует: описанное в ДС крещение в Константинополе от императора подтверждено византийцами[17]. Константин не счел нужным упоминать о муже княгини, хотя о существовании его в прошлом знал. В принятом им посольстве с Ольгой были пред­ставители ее сына Святослава, а способ прокормления русских “архонтов”, описанный Константином в трактате “Об управле­нии империей”, соответствует рассказу ДС о княжении Игоря[18].

           В Византии эти “архонты” торговали или пытались грабить. О таком грабеже и вспомнил в 971 г. император Иоанн Цимис­хий, воюя на Дунае с подросшим сыном Ольги и Игоря Святосла­вом. «Полагаю, - написал он князю, согласно “Истории” Льва Дьякона, - что ты не забыл о поражении отца твоего Игно­ря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерий­скому Боспору прибыл лишь с десятком лодок, сам став вестни­ком своей беды. Не упоминаю я уж о его жалкой судьбе, - про­должал злобствовать напуганный Святославом император, - когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, при­вязан к стволам деревьев и разорван надвое»[19].

           Плачевно окончившийся поход Игоря на Византию в 941 г. был хорошо известен грекам[20]. Имя вождя варваров-россов, ко­торый заключил и нарушил с империей “клятвенный договор”, упоминалось в Константинополе (хотя хазары, описавшие поли­тическую подоплеку похода, были убеждены, что флотом в 941 г. [38] командовал “Хлгу”, Олег, который в 943-944 г. ходил в Закавка­зье и там умер[21]). Но императоров имена росских вождей не ин­тересовали до тех пор, пока в Константинополь не явилась Оль­га, а затем не понадобилось урезонивать неудачливостью Игоря его буйного сына Святослава[22].

           В середине X в. княгиня Ольга-Елена была первым правите­лем Руси (“архонтессой” или “королевой”), имя которой считали достойным упоминать при дворах византийского императора и германского короля (вскоре тоже ставшего императором). Во вто­рой половине X в. вместе со вскоре потерпевшим поражение сыном Ольги Святославом в Византии вспомнили бесславный конец ее мужа Игоря, потопление флота которого автор ДС в конце века предпочел не упоминать.

           Тенденцией НС, а затем ПВЛ является удревнение хроноло­гии легендарных князей-рюриковичей, больно затронувшее Оль­гу. В НС Игорь сам “привел себе жену от Плескова, именем Оль­гу, и была мудра и смышлена, от нее же родился сын Святослав” (сказано в статье без даты перед описанием похода на Царьград, ошибочно датированного 920 г.). В ПВЛ этот текст помещен под 903 г. и переделан в пользу введенного в летописный рассказ “княжения” Олега: “Игорь вырос и собирал дань после Олега, и слушались его, и привели ему жену из Пскова именем Ольгу” (а “княжить” он начал через 10 лет, в 913 г.). А поход Игоря на Царьград, перед которым была описана его женитьба на Ольге, был правильно (по византийской хронике) перенесен в ПВЛ на 941 г. Однако монах-летописец в ПВЛ не подумал изменить текст НС о том, что в 945 г. Святослав был “детеск” и в 946 г. едва смог перекинуть копье между ушами коня, что естественно, если свадьба Ольги и Игоря состоялась перед походом 941 г.

           То, что летописца не трогали страдания княгини, вынужден­ной по его воле рожать в преклонном возрасте от старичка-му­жа, понять можно. Он сам объяснил, что руководствовался в хро­нологии высшими соображениями, ведя отсчет от 852 г., когда “стала называться Русская земля. Узнали мы об этом потому, - рассказывает ПВЛ, - что при этом царе (Михаиле) приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Вот почему с этой поры начнем и числа положим”.

           В XXI в. логично задать вопрос: почему летописцы вообще не вычеркнули княгиню Ольгу? Они не были столь циничны, вери­ли в убедительность своей легенды и считали достаточными для умаления роли княгини проставленные в НС заглавия: “Начало земли русской” и “Начало княжения Святославова” (от похода мальчика с Ольгой на Коростень). К тому же рассказ об Ольге решал проблему государственного строительства: не столь важ[39]ную на фоне дружинных подвигов и самую туманную в деяниях князей-разбойников. В НС “Игорь начал города ставить и уста­новил дань давать” - но не князю, а варягам, чтобы не грабили! Засим “сидел в Киеве, княжа и воюя с древлянами и уличами”; уличей не покорил, а дань с древлян отдал воеводе Свенельду. В ПВЛ уже “Олег начал строить города и установил дани”. Доба­влено, что он “властвовал над полянами и древлянами, и северя­нами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал”. Те, кто не платил варягам, давали ему дань, “как раньше хазарам давали”. Дань эту не возили в Киев. Просто некоторые из союзов племен не сопротивлялись, когда зимой князь приезжал к ним брать дань (“полюдье”), охотиться (“ловы деять”) и кормиться (“гощение”). Но могли и отказаться. Так, радимичи, которых, по ПВЛ, Олег заставил платить себе, а не хазарам, Игорю и Святославу уже не платили, их покорил Владимир. Какие Игорь или Олег строили города - неведомо. Армии, налогов, законов и путей сообщения их “государство” не имело. Историков это не волнует, летопис­цев больше трогала военная добыча и торговые договоры, но они-то жили в государстве, где все это уже было создано! Выбро­сить из истории Ольгу значило - специально сочинять, откуда эти блага цивилизации взялись. Думаю, и сегодня многие предпо­чли бы столь полезную женщину из текста не выбрасывать.

           Смысл переделок и значительного расширения рассказов о ранней истории Руси в XI и ХII вв. с точки зрения летописеведа совершенно ясен. Первоначально история начиналась Ольгой. Год ее прихода к власти - первый в собственно русской истории, соответствующий мировой хронологии. Она - первый правитель Руси, названный по имени при византийском и германском дво­рах. В конце X в. автор ДС описал жадность и смерть Игоря, что­бы показать, в каких условиях начала действовать Ольга. Только в конце XI в. в НС попали князья Аскольд и Дир, Рюрик и Олег. Подвиги Игоря и особенно произведенного в князья Вещего Оле­га были ярко расписаны ПВЛ в начале ХII в. Княгиню оттеснили на второй план, но из истории государства не вычеркнули (это много позже сделали историки). Более того, живописные расска­зы о князьях и вставленные в текст ПВЛ договоры с греками бы­ли прямым откликом на совершенное Ольгой в Царьграде, явной попыткой уподобить легендарных князей-разбойников реальной великой правительнице.

           Древнейшее сказание конца X в. начинало историю Руси с Ольги не потому, что его составитель не слыхал легенд о более древних владыках. И не только потому, что был потрясен ее об­разцовой местью за мужа. От первого подвига Ольги его отделя­ло полвека, в преданиях дружины Владимира Святого наверняка [40] накопилось много подвигов чести. Прародитель русской исто­риографии рассказывал историю государства, а в ней он, подоб­но писавшим затем мниху [монаху] Иакову[23] и митрополиту Ила­риону, просто не видел иного “начала Руси”, кроме мести Ольги за непутевого, но законного мужа Игоря.

           Теперь, опираясь на ДС и привлекая все известные источни­ки, посмотрим, что и в каких условиях совершила сама княгиня.

 

           ИСПОЛНЯЮЩАЯ ОБЯЗАННОСТИ МУЖЧИНЫ

           Весной 945 г. к берегу Днепра под Биричевым взвозом при­стала средних размеров ладья. Княгиня хлопотала по хозяйству на своем дворе вне укреплений града Киева. Она сразу послала слуг узнать, кто пожаловал: ведь мужа Игоря дома не было. Ей сказали, что пришли древляне - 20 лучших мужей соседнего союза племен, с которого Игорь собирал дань. Вероятно, княги­ня догадалась, что случилось неладное. Ратники воеводы Све­нельда, которому Игорь отдал право брать дань с древлян, верну­лись еще осенью[24]. Именно тогда дружина заявила князю: “Дал ты одному мужу много; отроки Свенельда изоделись оружием и портами, а мы наги; пойди, княже, с нами на дань, и ты добудешь, и мы”. Но и эта дружина уже вернулась в Киев, добыв себе “пор­ты” и похваляясь сотворенным древлянам насилием.

           А от князя вестей не было. Дружина рассказывала, что на об­ратном пути в Киев он “размышлял”. В полюдье по землям союз­ных славянских племен, где киевские дружины могли “кормить­ся” с ноября по апрель, Игорь выезжал редко и далеко от дома старался не забираться[25]. Раз уж вышел за владения племенного союза полян на среднем Днепре и зашел по снежному пути в ле­са на западе, - то решил вернуться с малой дружиной и взять по­больше. С тех пор только его и видели. Ольга с тревогой ожида­ла, что скажут приглашенные ею в каменный терем[26] древляне.

           “Добрые пришли гости, - сказала она. - Говорите, чего ради пришли”. “Послала нас Деревская земля, - сказали послы, - пе­редать: Мужа твоего убили, потому что он, как волк, расхищал и грабил. А наши князья добры, расплодили землю нашу. Пойди замуж за князя нашего Мала”.

           Древнейший киевский сказитель был весьма осведомлен о судьбе князя и его малой дружины в земле древлян. Полагать, что из компании “волка” кто-то спасся, нет никаких оснований. Скорее всего, описание гибели Игоря восходит к речи, которую добрые древляне сказали потрясенной вдове. Послушаем их.

           «Услыхав, что Игорь идет опять, советовались древляне с князем своим Малом: “Если повадится волк к овцам, то вынесет [41] все стадо, коли не убьют его. Так и этот, если не убьем, всех нас погубит!”. Решив так, древляне послали людей навстречу Игорю: “Почто идешь опять? Взял уже всю дань!”. Князь не послушал увещаний и двинулся дальше. Когда он достиг их столицы Коро­стеня, древляне вышли за стены, убили Игоря и дружину его, и там же, около города, погребли.

           Маловероятно, что степенные послы сообщили княгине дета­ли расправы над “волком”. Византийский император Иоанн Ци­мисхий говорил позже сыну Игоря и Ольги князю Святославу, что отец его “был взят в плен, привязан к стволам деревьев и ра­зорван надвое”. Подобная расправа над серыми хищниками, иду­щая от языческих времен, была распространена среди крестьян и много веков спустя.

           Все летописцы были восхищены тем, что Ольга никак не вы­дала своего горя. Справившись с внезапным и страшным потря­сением, она мгновенно приняла единственно верное решение, последствия которого мы ощущаем через тысячелетие.

           “Люба мне речь ваша, - сказала княгиня. - Уже мне мужа мо­его не воскресить. Но хочу вас почтить наутро перед людьми мо­ими. А ныне идите в ладью свою и ложитесь в ладье, величаясь. Я утром пошлю за вами, вы же, величаясь, скажите: не пойдем на конях, не пешими не пойдем, но несите нас в ладье, - и понесут вас в ладье”.

           “И отпустила их в ладью”, - говорит ДС. О происшедшем да­лее все знают, поэтому самое время задуматься, в каком положе­нии оказалась княгиня. При жизни князя она была не только хозяйкой его двора, но и первой дамой Руси. Если судить по дого­вору Руси с греками 944 г.[27], посол Ольги в Цареграде занимал третье место после послов ее мужа и сына, выше послов от иго­ревых племянников, еще от некоей Предславы и “жены Улеба”. С любой точки зрения в этом не было ничего удивительного.

           У славян женщина почиталась исконно, и Родина до сих пор остается Матерью. У скандинавов, к которым ряд историков от­носит Игоря и Ольгу (по бытованию на севере Европы имен Ин­гвар и Хельга), женщина имела довольно много прав, а матерая (детная) вдова, как и на Руси, была полноправна. В Византии, в отличие от полудикой тогда Западной Европы, императрица даже венчалась на царство перед тем, как выйти замуж за импе­ратора, и в случае его смерти определяла судьбу трона[28].

           Ольга имела право, хотя и не была обязана, отомстить за му­жа и удержать власть, чтобы передать ее сыну Святославу. На это летописец обращает особое внимание: “Вот, убили князя русско­го, - говорят между собой древляне, отправляя послов в Киев, - возьмем жену его Ольгу за князя своего Мала, и Святослава [42] возьмем, и сотворим ему, что захотим”. То есть Ольга выступала носителем власти в отсутствие мужа (по точной аналогии с Визан­тией), а Святослав - законным наследником княжения Русского.

           Ребенка Ольги могли убить. Что бы мать ни сделала желаю­щим этого, было и остается ее святым правом. Списывать посту­пок Ольги с послами древлян на историческую “жестокость нравов” не только неправильно, - это вредно для истины. Я при­держиваюсь прямых указаний летописи, что Святослав был еще ребенком (“бе бо детеск”), хотя достиг 5-летнего возраста, по­скольку находился в руках своего “кормильца Асмунда”, а не “мамок”. Если бы Святослав был взрослым, как полагают неко­торые историки, авторам еще 1000 лет назад пришлось бы отве­чать, что поделывал отважный воин, чьи подвиги ими тщательно описаны, когда мать осталась одна против всего мира.

           Где же были мужи рода Игоря, которым полагалось мстить? По договору с греками, у него были племянники Игорь и Акун, был некий Улеб и еще немалый список “мужей”. Они или полег­ли с князем, или потеряли лицо и справедливо не упоминаются в летописи. Важно, что боеспособной дружины Ольга не имела. Недавно “беспорточные” младшие дружинники могли оставить Игоря с “малой дружиной” родичей и советников лишь в том слу­чае, если не присягали собственно князю, а объединялись под его началом в походах.

           В этом и была суть системы “призванной” власти: князь при­ходил “на стол” (кормление) в город со своей воинской “шайкой” (по выражению С.М. Соловьева) как третейский судья обеспечи­вал местному союзу племен внутренний мир, а профессиональ­ной полиэтничной группе его воинов[29] - поживу от зимнего полюдья по землям княжеских “пактиатов” - союзников по дого­вору. “Пакт” дружинно-княжеской верхушки союзов племен иль­менских словен, кривичей, дреговичей и северян с князем в Кие­ве преследовал две цели: обеспечить безопасность важнейшего торгового пути “из варяг в греки” и временами объединять силы для большого грабительского похода.

           Но победительные воинства не собирались со всего “пути из варяг в греки” уже столетие; поход Игоря в 941 г. провалился, а в 944 г. не состоялся; обеспеченная договорами торговля лучше окупалась. Профессиональные дружины были, но Ольге они не подчинялись. Игорь личную дружину потерял, а вернувшиеся до­мой киевляне не были надежной опорой даже его кровным роди­чам (если они остались живы), не то что вдове-псковитянке, из союза племен кривичей.

           О родных Ольги из Пскова мы ничего не знаем, хотя уже ДС связывает ее с этим городом[30], а НС указывает на него настойчи[43]во. Взятая оттуда в жены Игорем (по ПВЛ - приведенная ему оттуда), она могла получить прозвание в знак вступления в род (неизвестного нам происхождения), где имя “Ольг” (безразлично, славянское Вольга или скандинавское Helga[31]) было дано ей при вступлении. Возможно и обратное: летописцы назвали своего ге­роя “Ольгом” в честь княгини Древнейшего сказания. Как бы то ни было, в кривичском роде княгини сомневаться не приходится: сына она назвала Святославом, а внуков - Ярополком, Олегом и Владимиром. Из четырех имен лишь одно можно соотнести со скандинавским: то, что напоминает о “Вещем Ольге”. Объяс­нить, почему у наследников основательницы Русского государст­ва именно славянские (даже не христианские) имена, с точки зре­ния “норманской” теории невозможно. Эта традиция закрепи­лась: все исторические князья носили славянские и христианские имена, т.е. очевидно не связывали свой род со Скандинавией.

           Для полян, державших Игоря на “столе” в Киеве, после его смерти кривичка Ольга была никем. Воевода Свенельд, чьи под­виги при Игоре были расписаны в летописях, согласно этим рас­сказам везде брал дань себе, т.е. не подчинялся князю, а действо­вал как его союзник. Силы у него были, но за Игоря он не мстил и Ольге не помогал. Сын ее Святослав, если верить условной да­тировке сообщения Константина Багрянородного, в 944 г. номи­нально княжил в Новгороде (как это делал ребенок, мы знаем по детству внука Ольги Владимира). Но новгородцы, по признанию всех летописей, давали во времена Олега и Игоря дань варягам (300 гривен серебра в год!). В числе всех северных племен - сло­вен, варягов, кривичей и мери - они платили “ради мира”, пред­почитали откупаться, а не держать на те же деньги собственное войско (оно действительно бывало опаснее врага) и тем более не платили князю из чужого города.

           У Ольги оставалась единственная сила - собственный ум (не­даром НС делает ей необычный комплимент: еще выходя за Иго­ря она “была мудра и смыслена”). Решение, мотивы которого мы объясняли столь долго, она приняла мгновенно, во время расска­за послов о смерти мужа. Хорошо приняв гостей и отправив их почивать, она велела оставшимся с хозяйкой верным слугам вы­рыть посреди княжьего двора большую и глубокую яму. Летопи­сец дважды подчеркивает, что ее каменный терем стоял “вне го­рода”, и яма была выкопана “на дворе теремном вне города”. Ки­евляне из города Ольге не помогли.

           Наутро Ольга, сидя в тереме, послала за гостями: “Зовет вас Ольга на честь великую”. “Не пойдем ни на конях, ни на возах, - сказали послы, - но несите нас в ладье”. “Неволя нам, - ответили слуги, - князь наш был убит, а княгиня наша хочет за вашего кня[44]зя”. И понесли их в ладье. Древляне сидели и гордились. Их про­несли на двор Ольги и скинули в яму прямо с ладьей. Ольга, сой­дя к ним из терема и наклонившись, сказала: “Вы послы Дерев­ской земли и пришли к нам от своего князя Мала. Добра ли вам честь?” - “Хуже нам Игоревой смерти!” Княгиня велела засы­пать их живыми. Их тут и засыпали.

           Тогда же Ольга послала к древлянам сказать: “Если меня правда просите, то пришлите мужей нарочитых, да с великой че­стью пойду за вашего князя, потому что ведь так не пустят меня люди киевские”.

           Знавшим о мести намек был ясен. Ольга сказала киевлянам, что древляне - их старинные враги, и она сражается за Киев не хуже получившего “стол” князя. Древляне же, не зная о мести, прислали людей нарочитых, которые держали Деревскую зем­лю, т.е. уже не просто знать, а правителей племен. Ольга приня­ла их с честью и велела натопить баню: “вымывшись, придите ко мне”. Баню заперли, причем предусмотрительная Ольга велела зажечь ее от дверей. Сгорели все.

           Просто схватить и перебить небольшое посольство у княгини сил не было. Но двойная месть очень подняла ее в глазах дружин­ников. Недаром сказитель с восторгом описал ее действия, а ле­тописцы были настолько ими довольны, что ничего в тексте не меняли. Когда Ольга пошла в Деревскую землю, “мало дружи­ны” у нее появилось.

           “Вот уже иду к вам, - послала гонца Ольга, - приготовьте мне много меда у города, где убили моего мужа, да поплачу над гробом его и сотворю тризну”. Древляне свезли и сварили меда “зело много”. Если бы просочился слух о судьбе двух посольств, Ольга была обречена. Она пришла налегке и великим плачем плакала над могилой. По ее приказу “люди” насыпали большой холм и справили тризну. Во время пира, когда отроки Ольги об­носили древлян питьем, кто-то спросил в последнем проблеске трезвости: “где дружина наша, которую послали за тобой?” “Идут за мной с дружиной мужа моего”, - ответила Ольга. Как видим, киевской дружины Игоря при ней не было.

           Когда древляне упились, княгиня отдала странный приказ: “велела отрокам пить за них”. Она отошла в сторону, а дружин­ники перерезали пьяных. Их число достигло в глазах сказителя 5 тысяч, но важно не количество: это были знатнейшие люди, способные поднять землю против князя в Киеве. Приказ Ольги объясняется тем, что она с кучкой людей находилась в сердце вражеских владений, у столицы, где был убит и похоронен ее муж. Изображая “продолжение банкета”, она оттянула начало преследования и добралась в Киев живой.

           [45] Ольга выполнила все то, что должен был сделать преемник Русского князя, если бы титул был тогда не номинальным. Пока­зав дружинникам, что умная и решительная женщина может вполне обойтись без них, Ольга на следующий год “с сыном сво­им Святославом собрала воинов многих и храбрых”. Дружинни­ки, ходившие прежде с Игорем, воины Свенельда и, видимо, раз­нообразные удальцы, были привлечены Ольгиной “удачей”, но пойти на службу непосредственно к женщине не помышляли. Матери пришлось взять с собой сына, которому дружине умест­но было служить, и рисковать им на поле брани. Она не могла иначе покончить с древлянской опасностью, хотя подвергала себя новой: после победоносного похода старшая дружина и вое­воды вроде Свенельда непременно захотели бы взять власть от имени юного князя.

           Против вторгшегося в Деревскую землю сборного войска вышли дезорганизованные потерей военной верхушки древляне. Святослав сидел на коне, символично зажатый с двух сторон Асмундом и Свенельдом, который с этих пор не выпускал князя из-под своего влияния. Мальчик метнул копье, и оно пролетело только между ушей коня, ведь он был очень мал. “Князь уже по­трудился! - крикнули кормилец и воевода. - Потягнем, дружина, и мы по князе!”

           Древлян победили и возложили на них тяжкую дань, причем две ее части шли в Киев, а одна - в Вышгород Ольге: “был ведь Вышгород Ольгин град”, - уточнил древнейший летописец. Кня­жеский двор у стен Киева, раз Святослав смог начать битву, матери его уже не принадлежал. Распределение дани отражало представление дружины о вкладе в победу: оценка роли княгини в треть была очень высока. Но наивны были те, кто полагал, что Ольга удовлетворится состоянием страны, ставящим дань в зави­симость от лихости воинов.

 

           ЖЕНСКАЯ ПОЛИТИКА

           Уже в походе на древлян выяснилось, что власть разбойных князей и дружинников Ольгу не устраивает. После распределе­ния дани “пошла Ольга по Деревской земле с сыном своим и дру­жиной своей” - своей, а не киевской. Она устанавливала уставы и уроки, устраивала становища и ловища, которые и ныне есть, подчеркнул древний сказитель, а много позже повторили лето­писцы.

           Уставы - это единые княжеские законы, о которых Русь до той поры не ведала. Уроки - ставки налогов и повинностей, от­меняющие произвол дружинного грабежа. Становища – опорные [46] пункты княжеской власти, в которых население получало, нако­нец, княжий суд и могло заплатить налоги. Ловища - устраивав­шиеся тогда по всей Европе заповедники, знакомые нам по Шер­вудскому лесу в Англии.

           Сакраментальная фраза “Земля наша велика и обильна, а по­рядка в ней нет, пойдите к нам княжить и владеть нами”, напрас­но была обращена летописцами ХI-ХII вв. к варягам. Ни о каком “порядке” на Руси до Ольги речи не было. Несмотря на то, что составителю НС минимум через 128 лет после начала трудов кня­гини очень хотелось связать установленный ею “порядок” с при­званием вовсе не упомянутых в ДС князей.

           Еще позже составитель ПВЛ добавил в рассказ о походе 946 г. на древлян безобидную, на первый взгляд, легенду о долгой осаде Коростеня, сожженного хитроумной княгиней с помощью птиц. Смысл перелицовки старой притчи о птицах, возвращаю­щихся на свои гнезда, под события на Руси раскрывался в фина­ле: город был уничтожен, старейшин Ольга забрала в плен, “а других людей убила, третьих отдала в рабство мужам своим, а ос­тальных заставила платить дань”.

           Летописец начала XII в. хотел видеть итогом похода погром и военную добычу, Ольга же - установление мира и правовой сис­темы, в которой основную роль должна играть впервые создава­емая ею княжеская администрация. Мы еще могли бы поверить версии ПВЛ, если бы княгиня ограничилась устройством своего рода оккупационной власти в Деревской земле. Но администра­тивно-правовая деятельность княгини охватила все подвластные ей земли Руси.

           С чисто женским стремлением начать с главных беспорядков в “доме”, Ольга двинулась на фактически бесконтрольный Се­вер, плативший при Игоре (по ПВЛ - и при Олеге) дань варягам. С.М. Соловьев очень точно объяснил общий для летописания краткий текст о многолетнем землеустроительном походе княги­ни: “По всей Земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты”. Первым делом она привела в поря­док Новгород, затем ходила на Мсту, Ловать, во Псков, по Днеп­ру и Десне. Фактически независимый Новгород и неопределен­ной принадлежности Псков представляли, видимо, большие про­блемы с точки зрения их отношений с центральной властью и разбойниками-варягами. Мста со своими берегами составляла крайний северо-восток владений княгини, Луга - северо-запад, Десна - запад, русский бассейн Днепра тянулся на юг до поро­гов[32].

           Везде Ольга строила “места” и “погосты”: пункты, где чинов­ники давали суд и собирали твердо установленные дани, - т.е. уже [47] налоги. Местное население обеспечивало их деятельность обро­ками: фиксация их размера была принципиальна для спокойствия государства. Разбросанные по всей стране села Ольги - первые устроенные государством населенные пункты.

           Не меньшее значение имели “перевесища”: речные перепра­вы, без устройства которых было невозможно сухопутное сооб­щение. Русь была связана исключительно водными путями, год­ными для сезонной торговли или набега на крупные города, но не обеспечения постоянной защиты и порядка в государстве. Зада­чей Ольги было так расставить погосты с проложенными к ним мощеными дорогами от крупных водных путей, чтобы они были в любое время доступны для чиновников и военных[33].

           В лаконичном рассказе о строительстве Ольгой государства на месте прежней деятельности князей-разбойников и варягов есть очень любопытный момент: при всей любви сказителя и ле­тописцев к дружинным подвигам, они вскоре после событий не помнили, а позже не придумали никаких вооруженных конфлик­тов! Установить единую княжескую власть и рассадить своих ти­унов на огромной территории так, чтобы народ потом с гордо­стью указывал на сохранившиеся сани Ольги во Пскове или село Олжино на Десне - не просто подвиг. Ольга совершила невоз­можное, сформировав гражданскую администрацию и сохранив за ней ту треть доходов, которую ее резиденция Вышгород полу­чал уже не только с древлян, но со всей Руси.

           Сказитель и летописцы особо восторгаются дипломатически­ми способностями Ольги. Мирно установить власть и порядок по всей стране она могла, только убедив влиятельных лиц на местах в выгодности такой организации. Наиболее очевидной выгодой для тех, кого не удовлетворяли плоды натурального хозяйства, было удобство внешней торговли, а самым привлекательным партнером - легко доступная по воде Византия. Туда Ольга и на­правилась.

           Русский рассказ о ее посольстве в Константинополь подтвер­жден византийскими источниками. Принятая на уровне мелких варварских правителей, княгиня покорно заняла свое место - и осталась стоять, когда все они пали ниц перед императрицей Еле­ной. Описавший прием в своем трактате “О церемониях” импера­тор Константин понял ошибку, лично принял Ольгу и усадил за стол со своим семейством. На парадном обеде лучшие церковные певчие “исполняли императорские гимны, также были играны и всякие театральные игры”.

           Император скрупулезно записал расходы на содержание рус­ского посольства, которые точно оценивают относительное зна­чение его участников. Младшими были люди Святослава, полу[48]чившие на посольское держание по 5 серебряных монет. При­бывший с Ольгой священник Григорий и восемнадцать ее служанок получили по 8, два переводчика, сорок три стряпчих (от разных городов и корпораций) и двадцать послов русских князей - по 12 монет, переводчик самой княгини - 15, ее люди (в том числе “родственницы”) - по 20, племянник - 30.

           Они обедали в отдельной зале. Княгиня села за стол с Кон­стантином, Еленой и их порфирородными детьми: видимо буду­щим императором Романом и его молодой женой Феофаной, впоследствии определявшей судьбу трона. Она получила “на зо­лотом украшенном каменьями блюде” 500 монет. Для греков си­туация была очевидной: княгиня единовластно правила Русью, ее люди были выше послов тамошних князей, которые оценивались на одном уровне с городскими стряпчими; Святослав был сыном своей матери, вряд ли дееспособным. Константинополь вел ак­тивную торговлю с Русью, и внимательный к церемониям импе­ратор, тщательно наводивший справки перед приемом Ольги за столом, сравнивал вес русских властей не на глазок.

           Такая расстановка сил объясняет, почему сказитель, весьма польщенный вниманием императора к Ольге, основал описание ее посольства на довольно ехидной дружинной байке, популяр­ной в кругу буйных богатырей князя Владимира. Автор знал, что княгиня долго ждала приема у императора и обсуждала с ним серьезные военные и экономические темы, но удержаться про­сто не мог. Цесарь, по его словам, сразу позвал Ольгу к себе, а она “пошла к нему, немало не медля”. “И увидел ее цесарь весь­ма красивую лицом и смыслящую в премудрости. Удивился цесарь разуму ее” и после краткой беседы распалился настолько, что предложил выйти за него замуж. Ольга его намерения “ура­зумела” и потребовала, чтобы он лично ее крестил.

           Цесарь выступил восприемником княгини, крещенной патри­архом Полиевктом под именем Елена[34]. И немедля продолжил свои домогательства: “Хочу взять тебя в жены”. - “Как ты хо­чешь взять меня, - заметила Ольга, - окрестив меня сам и назвав своей дочерью? У христиан нет такого закона”. Придя в себя, це­сарь сказал вельможам: “Перемудрила меня Ольга словами сво­ими!” И богато одарив княгиню, отпустил восвояси, назвав до­черью.

           Ольга обманула императора в Царьграде, а вернувшись в Киев - не выполнила обещаний о посылке военной помощи, ра­бов, меда и воска. Княгиня якобы сказала византийскому послу, что император получит все, когда простоит на Почайне столько, сколько она ждала приема в Золотом Роге. Византия желала ви­деть Русь своим вассалом, обязанным службой и данью, считая [49] распространение своей веры надежным рычагом воздействия на “варваров”. Ольга намекнула послам, что это не так.

           Летописи не упоминают, что, отказав в вассальной службе императору Византии, “русская королева Елена” отправила по­слов к германскому королю Оттону I с просьбой прислать своего епископа. Позже она его не приняла, но самостоятельность Руси на международной арене, в том числе в вопросах веры, продемон­стрировала ясно.

           ДС, однако, сводит всю историю отношений княгини с импера­тором к женской хитрости. Сказаний о страшной силе женского владения словом немало было на Руси[35]. Сказитель этот ужас раз­делял и, хотя украсил рассказ благочестивым рассуждением, суть его сохранил. Общий смысл байки прост и актуален: “Знаем, чем баба его взяла!” Такое объяснение устраивало язычников, с кото­рыми по возвращении на Русь у крещеной княгини возник кон­фликт. В ДС он описан как спор матери со Святославом, который в ответ на христианские увещания отвечал: “Как захочу иной за­кон принять один? Дружина смеяться начнет!”. “Если крестишься, все то же сотворят!”, - мудро говорила мать. Но князь, выросший среди ратников, ее советы презрел. Дружина долго не принимала христианства. Сказитель предпочел забыть, что с христианством Ольга была знакома до поездки в Царьград. Несмотря на краси­вые слова о вере, фактически он продолжал отрицать, что княги­ня крестилась по убеждению, а не для спасения от сластолюбия це­саря (в реальности - на редкость примерного семьянина).

           Как бы то ни было, отношения Руси с Византией были ус­пешно налажены княгиней, а христианство получило существен­ную государственную поддержку. Видимо, к совершеннолетию Святослава созданная Ольгой гражданская администрация и в ве­ре разошлась с военщиной, получавшей две трети умноженных княгиней доходов.

           На Руси, как и на всем пространстве Евразии и Северной Аф­рики, в те времена торжествовала сила. Редкие островки права и разума захлестывались ею; всюду господство принадлежало гру­бым мужам с мечами у пояса. Ольга ничего не могла сделать про­тив дружинной среды, отнявшей у нее сына. Саму княгиню тер­пели лишь постольку, поскольку ее многолетняя деятельность по “устроению Руси” была удобна дружинникам. Они богатели, сбор налогов больше не напоминал военные операции. Зимой можно было пировать, а не искать себе “порты” в полюдье. Вы­годный сбыт “за морем” собранной дани позволял лучше воору­жаться и расширять число воинов.

           Выросший среди них Святослав стал настоящим барсом, а со­бранные матерью средства позволили ему сформировать боль[50]шую высокопрофессиональную дружину. Это были уже не “шай­ки” самозванных князей, кормившиеся разбоем и служившие ядром ополчений всей Ильменско-Днепровской водной системы для “масштабного грабежа” на Черном и Каспийском морях. Святослав получил мобильную армию, способную самостоятель­но решать стратегические задачи. Потеряв сына как единомыш­ленника, Ольга по крайней мере могла под его командой напра­вить дружинную энергию на благие цели. Как государственный деятель она просто вынуждена была использовать сына в качест­ве барса. Дружина должна была воевать против внешних врагов, иначе стала бы искать “чести и славы” на Руси.

           До Ольги князей-разбойников не волновало, что значитель­ная часть восточных славян (в том числе регион нынешней Мо­сквы) не входит в их сферу влияния. Жившие по Оке до самой Волги вятичи подчинялись Хазарскому каганату. Ходить туда в полюдье было неудобно, да и ссориться с хазарами, державшими выход на ценный для грабежа Каспий, князьям было не с руки. С хазарами они договаривались[36].

           Государственная система Ольги делала присоединение земли вятичей выгодным, тем более что выше по Волге славяне успеш­но колонизировали земли союзных им племен муромы и мери со столицами в Муроме и Ростове. Еще выше по Шексне и Мологе лежали владения новгородских славен, через которые проходил водный путь в Балтику, на Север, который князей-разбойников тоже не занимал: он был отдан на откуп варягам, видевшим зна­чение великого Волжского пути с точки зрения грабежа. Княги­ню этот путь интересовал с точки зрения транзитной торговли, едва ли не более выгодной, чем вывоз товаров в Византию. Увы, для мирных караванов он был перекрыт трижды. В среднем течении великой реки Волжская Булгария требовала с купцов пошлины, а часто их грабила. В Поволжье и Донских степях гнездился Хазарский каганат. В Прикаспии, помимо старых во­инственных племен, появились всадники под зеленым знаменем Пророка.

           Сказитель показал, насколько Святослав и его дружинники были далеки от проблем геополитики. “Возмужав”, князь попро­сту рассылал вызовы «в страны, говоря так: “Хочу на вас идти”». Желающих померяться силами не нашлось, но князь не унывал. Придя в 964 г. на Оку и Волгу, он “нашел вятичей”. И сказал вя­тичем: “Кому дань даете?” “Хазарам дань даем, по шелягу от ра­ла”, - ответили вятичи. И Святослав в следующем году пошел на хазар. Каган с прославленной конницей вышел супротив князя, и на этом история Хазарии кончилась. Святослав взял построен­ную византийским инженером крепость Саркел на Дону и сделал [51] русской Белой Вежей. Заодно победил союзных хазарам ясов и касогов “и привел в Киев” славных кавказских богатырей. А на другой год “победил вятичей и дань на них возложил”.

           Восточные авторы отметили, что в 968 г. руссы на 500 ладь­ях взяли и сожгли столицу Волжской Булгарии, победили морд­ву, спустились по Волге и взяли хазарские города Итиль и Хаза- ран, а заодно - мусульманский Семендер. Тогда же произошло подчинение русскому князю Германассы (Тмутаракани) на Таманском полуострове и взятие Керчи. Возможно, в это время в Русское государство вошли радимичи, жившие вдоль Сожа - ле­вого притока Днепра: предполагают, что они заключили со Свя­тославом союз[37]. То, что их г. Любеч у Днепра не входил во вла­дения князей-разбойников, еще раз говорит нам, что никакого “единого Русского государства” при них не было.

           А теперь у княгини Ольги оно было. Причем твердо владело двумя мировыми водными путями, и еще региональными: 1) по Онеге в Белое море и Сухоне до Северной Двины, а там и Печо­ры; 2) по Северскому Донцу и Дону в Азовское море и через Кер­ченский пролив в Черное, с донским волоком в Волгу; 3) по За­падной Двине в Балтику; 4) по древлянской Припяти к Бугу. Объединение под единым управлением такой территории и гос­подство над такими путями сообщения позволило бы величайше­му в мире государю почивать на лаврах.

           Тут Ольгу и настигло в общем-то предвиденное несчастье. Святослав возомнил себя стратегом и был обманом вовлечен ви­зантийцами в войну на Дунае. Раздираемых распрями болгар одо­лел, но решил, что центр земли его здесь. “Здесь середина земли моей, - говорил князь, - сюда стекаются все блага: из Греческой земли - золото, драгоценные камни, вина и разные плоды; из Че­хии и Венгрии - серебро и кони; с Руси же - меха и воск, мед и ра­бы”. Для дружинника на Дунае было раздолье; бóльшая, даже в торговом отношении, ценность Руси Святослава не волновала. Ольга понимала, что закрепления ее сына на Дунае Византия до­пустить не сможет, но ничего поделать не могла. Подкупленные греками кочевники-печенеги осадили княгиню в оставленном без войск Киеве. Воевода Претич с малой дружиной спешил к столи­це, чтобы спасти княгиню и ее внуков; к счастью, печенеги при­няли его за передовой отряд Святослава и заключили мир.

           Пристыженный старой матерью барс вернулся в Киев, разо­гнал кочевников, доделал работу на Волге и рвался обратно на Дунай. “Не любо мне сидеть в Киеве”, - твердил он. “Видишь, я больна, куда хочешь уйти от меня?” - говорила мать. Святослав не унимался. Ольге становилось все хуже. “Погреби меня и иди, куда захочешь”, - сказала она и скончалась три дня спустя, 11 ию[52]ля 962 г. У гроба ее плакали сын и три внука: Ярополк, Олег и Владимир, рожденный ключницей княгини Малушей из Любеча. Похоронив блаженную по христианскому обычаю, князь-языч­ник разделил созданное Ольгой единое государство между сы­новьями, заложив основу будущих усобиц. Они начались сразу после смерти славного воина в 972 г., но разодрать созданное Ольгой государство на уделы князьям не удавалось 100 лет. Па­мять о ее единой Руси осталась на века.

           Построенное Ольгой государство освободила от ордынского ига София Палеолог, спасла от усобицы Елена Глинская, вывела из мятежного времени Софья Алексеевна, привела к процвета­нию впервые в мире отменившая смертную казнь Елизавета Пет­ровна и поставила во главе великих держав Екатерина II.

 

           [52-54] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Н.А. Соболева. Доклад сделан очень эмоционально. Не мог­ли бы Вы расставить национальные акценты: кто, по-Вашему, была Ольга, кто “князья-разбойники” и кто “варяги”?

           В.А. Кучкин. Была ли апробация этого доклада? Аккуратно перечислите источники, которыми Вы пользовались. Основной летописный источник об Ольге - это “Повесть временных лет” или Начальный свод? “Повесть временных лет” содержит допол­нительные сведения об Ольге или ничего не содержит? Являют­ся ли непреложными фактами летописная статья или некие ска­зания, которые обильно цитировались?

           [55] Как соотносится известие Константина Багрянородного о пребывании Святослава в Новгороде с сообщением о том, что при мщении Ольги маленький Святослав сидел на коне и пустил копье, только не “между шеей”, а между ушей? С какого возрас­та посылали в качестве посадника в это время (можно говорить о наместниках, о князях-посадниках), с какого времени посылали посадничать князей в города?

           А.К. Аверьянов. Когда, по-Вашему, родилась княгиня Ольга?

           А.А. Горский. Каковы Ваши выводы о том, чего нет в исто­риографии?

           А.В. Малов. Вы говорили о том, что дружина пошла в поход и вернулась из похода. Кому подчинялась дружина, как это соот­носилось с городом, с князьями?

           По поводу хронологии. Не могли бы Вы еще раз прокоммен­тировать с точки зрения хронологии тот период, который Вы рассматриваете.

           Если я правильно понял, то администрация разошлась с воен­щиной. Что представляла собой администрация применительно к Руси IX в., периода образования первых государств на Руси и в других странах? Какие примеры чисто гражданской администра­ции Вам известны?

           А.П. Богданов. Я осторожно отношусь к проблеме нацио­нальности князей-разбойников, ибо на сей счет ведут ожесточен­ный спор норманисты и антинорманисты. Княгиня Ольга опреде­ленно славянского, кривичского рода. В летописи сказано толь­ко, что она из Пскова, но по именам сына и внуков можно четко заключить, что она славянка.

           Основным нашим русским источником является не “Повесть временных лет” и не “Начальный свод”, а та общая часть, кото­рая в них вошла; в иных ранних известиях “Начальный свод” и “Повесть временных лет” довольно сильно различаются почти везде. Небольшие отличия в рассказе об Ольге, которые в них есть, я отмечаю.

           Наше представление о соотношении летописных сводов сформировал Шахматов, потом я оговаривал, что свои добавле­ния сделали Черепнин и Лихачев. Тихомиров блестяще все эти гипотезы свел в своей статье “Начало русской историографии” в “Вопросах истории” за 1960 г. Поскольку его точка зрения абсо­лютно обоснована, я просто отсылаю к Тихомирову.

           Известие Константина Багрянородного о княжении Свято­слава в Новгороде, которое условно датируется 944 г., это одна из спорных проблем в историографии - проблема возраста Свя­тослава. Есть версия, что он остался после смерти отца уже взрослым князем. Константин Багрянородный явно обобщает -[56] ведь у него и полюдья описаны как совершенно регулярный по­ход, сбор дани, - поэтому датировка очень условна. А если “пере­делывать” возраст Святослава, то мы должны практически вы­бросить всю нашу летопись, все рассказы о Святославе. Почему? Потому что после смерти отца у нас он остается маленьким, он возмужал только через 19 лет после смерти отца. Но если ему, как считают некоторые исследователи, было чуть ли не 15 лет в 945 г., то сколько же лет ему было еще через 19? (В.А. Кучкин: 34). Я предпочитаю опираться на те факты, которые с точки зре­ния летописеведческой парадигмы не вызывают никаких сомне­ний.

           Кому подчинялась дружинная организация? Дружина подчи­нялась лично князю, но вообще система отношений была такая. Дружина присягала личности, но масштабный грабеж, который воины (не только викинги) пытались осуществлять в Европе, был возможен только когда к этим дружинникам присоединя­лись очень значительные силы союзных племен - ополчения. У них была своя дружинная организация. Сейчас вышел второй том “Истории славян” С.В. Алексеева, который посвящен рассу­ждению о воинских братствах. Если они не присягали непосред­ственно князю, если это была не его собственная команда, то они и перед княгиней никаких обязательств не имели.

           Гражданская администрация - это не та гражданская админи­страция, которая существует в позднейшее время. Я провожу различие между дружиной, которая идет и демонстрирует свое вооружение: грабит, собирает дань. Дань отличается от грабежа тем, что к этому грабежу привыкли: в прошлом году приходили, в этом году приходили. Гражданский администратор собирает установленные налоги и дает суд в определенное время в опреде­ленном месте. Он не грозит оружием, хотя имеет его.

           Когда родилась Ольга, я не знаю. Я считаю наиболее вероят­ной дату ее замужества, ее свадьбы с Игорем за год до похода Игоря на Царьград - 940 г. В это время, по брачным обычаям Ру­си и Северной Европы, ей должно было исполниться не менее 13 лет.

           В.А. Кучкин. Иван III, например, впервые женился 12-ти лет.

           А.П. Богданов. Я говорю, что Вы найдете у славян и варягов, а Вы мне говорите про XV в.

           Наконец, как восстанавливается Начальный свод. А зачем его восстанавливать, если он хорошо сохранился в Новгород­ской I летописи и издан Шахматовым? В его издании “Повести временных лет” шрифтом выделен текст Начального свода, и все ведущие летописеведы были с этим согласны. Что касается раз­личных уточнений по времени возникновения тех или иных ста[57]тей или обстоятельств, то на это тоже существует историогра­фия, и я абсолютно не выхожу за рамки работ летописеведов.

           В.А. Кучкин. Для меня несколько странно, что Вы, поимено­вав себя специалистом XVII в., так легко перешли в древнейший период нашей истории.

           Вы заявили, что пользуетесь приемами анализа летописных текстов, которые приняты в науке. Очень хорошо, но я должен заметить следующее. Во-первых, когда Вы имеете дело с древ­нейшим пластом, то имеете дело не с летописью, а со сказанием. Это другая история, это другое отношение к тому, что там напи­сано. Это примерно то же самое, что говорят скандинавские саги или, например, Сокровенное сказание.

           Замечу, что Шахматов, издавая “Повесть временных лет”, выделил крупным шрифтом те места, которые восходят к на­чальной истории, к составу “Повести временных лет”. “Началь­ный свод” надо восстанавливать с помощью “Повести временных лет”, но надо привлекать и другие источники.

           Получается картина, наполненная разными эмоциональными восклицаниями, пояснениями и т.д., но аналитического характера доклад не представляет. Нет серьезного научного анализа, разбо­ра того, о чем Вы говорите. Вы цитируете большие куски сказа­ния, которое отразилось в летописи, и считаете, что все, что там написано, это - правда. Хотя совершенно ясно, что это сказания. Это совсем разные вещи.

           Необходим очень тщательный анализ. Вы национальность определяете таким образом: имена сыновей Святослав и т.д. - это чисто славянские имена. А почему? А может быть, это звуча­ло как Свендослав? Почему Вы думаете, что “я” не было носо­вым и не передавало, например, скандинавское имя?

           Как мы Вас поняли, Вы все очень просто переносите в про­шлое - и делаете разные выводы. Ольга, например, мстит за му­жа. Об Ольге есть десятки летописных русских сведений. Но есть достаточно подробные рассказы о ее мести. Пошла с малой дру­жиной под самый главный город древлян, вызвала там всю знать, пять тысяч человек, напоила их, перебила. Это же все легенды. А Вы эти легенды принимаете за серьезные вещи и начинаете делать выводы уже как историк. Эти выводы крайне легки. Вы по­лагаете, что Ольга расставила всякие погосты, ловища, переве­сища и т.д. Почему Вы думаете, что “перевесище” - это перепра­ва через реку? Что такое “перевес”? Перевес Вы можете увидеть в наше время, например, на Куршской косе. Это громадные сети для ловли птиц. И реформаторская деятельность Ольги заключа­лась в том, что она действительно определяла места, где должна собираться дань.

           [58] Очень жаль, что Вы, изучая сначала XVII в., а потом X в., не знаете то, что происходило с XI по XVI в., иначе бы Вы, например, определили, как собирался налог и что означают эти “повосты”, “погосты”, что там было. Там не надо было иметь чиновников. А Вы говорите, что там был гражданский человек с мечом. Это население должно было в определенное время свозить полагаю­щуюся дань, потом туда приезжали представители более высо­кой власти и забирали эту дань. Суть заключалась в том, что не надо было и нельзя было сборщикам дани приезжать в каждый дом, в каждый двор. В разных жалованных грамотах, например, XV в. говорилось: “...а на пиры (тем и тем-то) не приезжать ни- почто”, потому что с таких радивых чиновников брались штра­фы, а если там случалось убийство и т.п., то люди, сделавшие это, не отвечали перед судом. Реформы Ольги Вы оцениваете совер­шенно неверно.

           “Перевесищи” и “ловищи”. Вы правы, когда говорите, что это такие заповедники - места для княжеской охоты. И если бы Вы немножко дальше заглянули в летописи, то увидели бы на­пример, как Ярополк убил Олега (древлянского) и почему возник разрыв между ними. Потому что Свенельдич охотился в лесу, ко­торый принадлежал Олегу. А Свенельдич был дружинником Ярополка. Вот там были эти заповедные территории, причем и для ловли зверя, и для ловли птиц перевесища.

           Существовала норма, согласно которой нельзя было князю бить зверей, в частности, кабанов, ловить зайцев и т.д. ближе 50 верст от Новгорода. Об этом говорят более поздние известия.

           Вот это надо обсуждать и это надо связывать с летописными данными, с некоторыми данными грамот более позднего време­ни и с данными подъемных и жалованных грамот XV столетия. У Вас это все пропускается.

           Вы, писатель или публицист, трактуете о князьях-разбойни­ках. А что же такое Ольга, которая, как Вы цитировали, ладью с послами бросила в яму, и люди погибли, заживо засыпанные зе­млей. Это христианский шаг?

           А.П. Богданов. В тех условиях совершенно справедливый шаг, моральный.

           В.А. Кучкин. Совершенно справедливый и даже моральный? Значит, у нас с Вами совершенно разное отношение к морали. Я, например, считаю, если оценивать на эмоциональных уровнях, то Ольга - самая настоящая душегубица.

           Разбойники, это те, которые отнимают у людей все послед­нее - одежду, еду и т.д. А она просто душегубица. Она душит людей. А у Вас она, получается, главная устроительница государ­ства. Вот такие оценки.

           [59] Необходимо серьезное аналитическое исследование. А у Вас получаются в основном лозунги. Вы считаете совершенно пра­вильным, что сожгли город. Причем пострадали люди, которые явно не участвовали в убиении и т.д. Посольство заживо было за­копано. Вы считаете, что это тоже правильно. Тогда о чем же тут рассуждать?

           А есть вещи вполне серьезные. Есть, во-первых, проблема реформ Ольги. Это не усиление, как Вы выражаетесь, вертика­ли власти. Во время Ольги никаких новых чиновников не появля­ется. Она опирается на тех же самых дружинников, на тех же са­мых предводителей, на Свенельда, Осмольда и т.д. Мы видим ту же самую картину и после Ольги. У Вас это абстракция, которая не подтверждается никаким конкретным материалом. Но рефор­ма была. Это очень существенная вещь - сбор дани.

           Второй момент - это момент крещения Ольги.

           Несмотря на все ее действия, она крестилась. С ней связано начало распространения христианства. Причем здесь многое ста­ло ясно, благодаря исследованиям А.В. Назаренко, Г.Г. Литаври­на и др.

           Вопрос сложный - когда Ольга крестилась в Константинопо­ле? Вы говорили о крещении, но год не называли. Дата крещения или 946 г. или 957 г., это 13 лет. Если там были представители Святослава, то в 13 лет это уже достаточно, по средневековым меркам, взрослый человек.

           Возникает много проблем. Вы не рассматриваете проблему защиты Ольгой территории, которая находилась под ее господ­ством. Имеется известие об осаде Киева при Ольге печенегами и помощи кривичей. Вы этот вопрос совершенно не разбираете, просто говорите, что такое было. Речь идет не о дате, а о после­довательности рассказа. Сначала говорится о смерти Олега, а потом - о приходе печенегов. Время прихода печенегов в чер­номорские степи определяется на основе археологических дан­ных.

           Этот момент Вы совершенно упускаете, и это для Вас не су­ществует. Но, тем не менее, это вопрос о том, как защищались владения при Ольге. Та картина, которую Вы рисуете, относи­тельно владений Ольги, - фантастическая, потому что некото­рые восточнославянские племена должен был покорять после Ольги Владимир.

           Вы нам сказали, что Москва была вятичской территорией, и вятичская территория была совершенно независимой от Киева. Территории Москвы были кривичские, и они зависели от Киева. Ну что же, вятичи не подчинялись, а кривичи подчинялись?

           А.П. Богданов. До Ольги не подчинялись.

           [60] В.А. Кучкин. Хорошо, до Ольги. А во времена Ольги? Вы же говорите, что вятичи не подчинялись. С этим еще можно согла­ситься.

           И вся ваша картина вертикали власти, усиления власти Оль­ги, ее функций, чиновничества, которое существовало, все это - недоказанные вещи.

           А.А. Горский. Помимо красочного рассказа о деятельности Ольги в докладе затронуты две серьезные проблемы.

           Первая - это достоверность летописных известий о ранних князьях. Совершенно справедливо, что эти известия во второй половине IX, в первой половине X в., по мере развития русского летописания подвергались серьезной редакционной обработке именно в сторону удревнения. Об этом в историографии немало написано.

           Мне представляется, что автор слишком доверяет фактам, которые относятся именно ко второй половине X в., и его уверен­ность в правоте гипотезы М.Н. Тихомирова о раннем появлении текста, повествующего об Ольге, Святославе и Владимире, мало оправданна.

           Об этом писали и после Тихомирова, писали помимо тех ав­торов, которых Вы упоминаете, у которых методика не шахма­товская, но писали и авторы, пользовавшиеся вполне шахматов­ской методикой - это Орестовский, Лурье, Блок. И в тексте, повествующем об Ольге, Святославе и .Владимире, есть совер­шенно явные черты, которые показывают, что это было написа­но не ранее XI в. Это ссылки на современную киевскую топони­мику, которая появилась только во второй половине XI в., а не раньше. Поэтому тут нужно осторожнее говорить о степени дос­товерности этих текстов. В том виде, в каком они дошли до нас, они записаны как минимум спустя столетие после этих событий, и можно только рассуждать о том, насколько достоверно были переданы легендарные известия, дошедшие в устной традиции. Гипотеза, которая основана на сопоставлении летописных тек­стов реальных, которая может быть признана, это гипотеза о на­чальном своде конца XI в. Все, что говорилось Шахматовым и позднее другими исследователями о более ранних этапах разви­тия летописания, это гипотезы, ни одна из которых серьезной поддержки в науке, в общем-то, не встретила.

           Вторая крупная проблема, поставленная докладчиком - это роль Ольги в создании Древнерусского государства. Справедливо, что это был определенный этап в государствообразующей дея­тельности, и об этом в историографии писалось довольно много, но думаю, что в докладе роль этого этапа в значительной мере преувеличена. Почему? Во-первых, потому что преобразования [61] Ольги происходили только на части восточнославянской терри­тории. Территория, на которой они велись, это не Русь, как она изображается на картах по отношению к эпохе Владимира и Яро­слава. Это земля полян, часть Левобережья Днепра, средняя - северян. Это узкая полоса, ведущая к верховьям Днепра, и Север­ная Русь - будущие Новгородская и Псковская земли. Ни упоми­навшиеся вятичи, ни радимичи, ни волынь, ни приднестровские хорваты, ни полоцкие кривичи непосредственно под властью ки­евских князей не были. Они были обязаны данью, отношения с ними строились на данническосоюзнической основе, и там сохра­нялись собственные князья. До Ольги они были у древлян, но Ольга ликвидировала местное княжение. Остальные же местные княжения были ликвидированы только при Владимире, когда имел место следующий этап государственного строительства. Что было под властью Киева непосредственно при Ольге, видно из распределения столов между сыновьями Святослава. Это Ки­ев, древлянская земля и Новгород, т.е. это достаточно узкая по­лоса в центре восточнославянской территории.

           Подчеркивая роль Ольги, автор слишком уничижительно от­носится к предшественникам, называя их “разбойниками”, кото­рые совершенно не думали о государстве, а Ольга якобы начала это строительство. Но есть договор Олега с Византией, где импе­ратор не с “разбойником” договаривается, а с главой государства. То же самое - с Игорем. И дань, которую собирали предшествен­ники Ольги, вовсе не была какой-то грабительской и неограни­ченной, она была фиксированная. Об этом есть прямые известия. Игорь пострадал именно потому, что эту норму нарушил, и древ­ляне считали, что они правы. Поэтому они затаились в своих кре­постях, ожидая кары.

           Ряд конкретных положений требует корректировки.

           Относительно дружины. Конечно, некоторое смятение могло возникнуть после гибели Игоря - кому должна подчиняться дру­жинная знать, но надо иметь в виду, что княгиня имела собствен­ную дружину, с которой она и пошла в первый поход на древлян. Из других сведений известно, что у киевских княгинь такие соб­ственные отряды были.

           Прозвучало, что Ольга не приняла немецкого епископа. Ве­роятнее (и в историографии об этом писалось), что не приняли этого епископа Святослав и его окружение, и в начале 60-х годов и возник конфликт между Святославом и матерью по этому по­воду.

           Разделение гражданской администрации и военщины непра­вомерно. Такого разделения функций не было. И позже конца X в. прослеживается появление особых чиновников, мечников и [62] других. Это те же представители дружинной братии, и такого водораздела между ними и теми, кто занимается чисто военным делом, не было ни в XI, ни в XII в.

           Уточнения нужны и в отношении географии. Мурома не жи­ла по Волге выше вятичей, она жила на нижней Оке. Вятичи во­обще не жили на Волге. Более того, не жили и на нижней Оке. Даже в X в. они только проникали на среднюю, а существовали к этому времени только на верхней Оке. Соответственно указание, что Святослав пошел на Оку и на Волгу, требует особого внима­ния. Скорее всего дальше следовал поход на хазар.

           А.В. Малов. Хотелось бы добавить по поводу доклада то, что несколько смущает. Докладчик говорит о князьях и дружинни­ках: “дружинники хотели”, “дружинники не хотели”, “дружинни­ки не доверяли”.

           Возникает вопрос - как соотносились князья и дружинники, особенно ландскнехты, которые хотели - пошли, хотели - не по­шли, пошли к тому, кто больше заплатит или к более популярно­му вождю ландскнехтов?

           В связи с этим возникает другой вопрос, как решается проб­лема с норманнскими корнями, с династиями и т.д., как соотноси­лись, например, с княжескими столами, с княжением на Руси такие скандинавские городища, где присутствие скандинавов нельзя отрицать, такие городища, как Рюриково, Ладожское, как городище возле Ростова, скандинавское городище возле Черни­гова, как они соотносились с княжением, с дружинами? Была ли дружина без князя, был ли князь без дружины? Если князь без дружины не был, то могла ли быть княгиня без дружины? Это не­избежные вопросы, которые возникают по поводу доклада.

           Кроме тех замечаний, которые сделал В.А. Кучкин, я могу заметить, что из более поздних времен есть примеры, когда лю­ди носили два имени. Одно было главным, и его не афишировали, а другое было обиходным именем. И какое имя имел Святослав, кто это, чей он сын, это вопрос темный, и боюсь, что на него тру­дно ответить.

           Мне несколько странно, что Вы не процитировали сканди­навские источники, такие как саги, где есть немало упоминаний о службе, в том числе и у князей русских, о том, что служили у Вольдемара Старого, у Владимира Святого. В летописи сказано, что Гарольд собирал дань и, в общем-то, держался чисто сканди­навских традиций.

           “Князья-разбойники” представляется, безусловно, термином некорректным, и если даже люди имеют разные представления о морали, то соотносить их следует с нормами того времени, когда они “разбойниками” не признавались.

           [63] А.П. Богданов. Вы удачно закончили на проблемах морали. Но именно статьи о сожжении Ольгой Коростеня нет в Началь­ном своде - она добавлена позже в ПВЛ, и Тихомиров объяснил, почему. Эта вставка отражает дружинную психологию, именно ту, с которой разошлась в своей деятельности княгиня Ольга.

           Я обожаю исландские саги и представляю себе возможности, которые можно было бы оттуда извлечь для умозрительной ре­конструкции отношений внутри дружины, но намеренно не ис­пользую в работе эти источники.

           Есть ли еще летописные источники о княгине Ольге? Такие источники есть. Шахматов восстановил Начальный свод по Нов­городской I летописи (В.А. Кучкин: нет), сравнив Новгородскую I летопись с ПВЛ (В.А. Кучкин: неправильно!). Можно взять из­дание Новгородской I летописи, двухтомник Шахматова, недавно переизданный Клоссом, и посмотреть.

           Кроме Новгородской I летописи и Архангелогородского ле­тописца, которые со времен Тихомирова все используют, ника­ких различий в рассказе об Ольге больше Вы не найдете. Можно использовать фантастические источники XVI-XVII вв., но я не думаю, что это было бы оправданно, если у нас такое огромное расхождение в источниках даже между X, XI и XII вв. А.А. Гор­ский совершенно справедливо уловил эту тонкость - самое сла­бое место моей конструкции состоит именно в том, что я полно­стью опираюсь на концепцию Тихомирова. Но эта концепция не висит в воздухе. Важно, что Алешковский и Клосс в этой части ее никак не поправили. Но, понимая гипотетичность летописе- ведческих рассуждений, я построил текст таким образом, что очень легко снимаются те мои добавления, которые связаны с предположением о существовании до Начального свода этого Древнейшего сказания.

           А основная проблема - это сопоставление “Начального сво­да”, который абсолютно несомненен, со столь же ясным текстом ПВЛ.

           В.А. Кучкин. По-моему, Вы ошибаетесь.

           А.П. Богданов. Владимир Андреевич, не надо пытаться вве­сти в заблуждение аудиторию, которая имеет представление об историографии.

           Существует предположение о том, что могло быть до Началь­ного свода. Лихачев и Тихомиров вынесли версию, что это было древнейшее, не разбитое по годам сказание. Ни одна из этих гипо­тез не получила общего признания. Получается так, что у каждо­го есть предположение о существовании какого-то определенного предшествующего текста, но самого его нет. В руках мы держим, как справедливо отмечено Горским, Начальный свод и ПВЛ.

           [64] Я постарался построить повествование так, чтобы предполо­жения о Древнейшем сказании шли как дополнительные. Вся ра­бота посвящена сопоставлению Начального свода и ПВЛ. А Шахматов просто в одном издании так их и напечатал.

           Ю.А. Тихонов. Мы заслушали интересный доклад. Давно на­ша секция не слушала доклада по древней русской истории. В этом плане доклад мне кажется очень своевременным. Доклад­чик убедительно оттенил основные этапы деятельности княгини Ольги как владетельницы и властительницы, ее реформатор­скую деятельность. Против этого никто не выступал, и это будет принято в нашей литературе.

           В то же время очень хорошо развернулись прения по докла­ду. Докладчики убедительно призвали автора к осторожности в ряде мест. Необходимо подчеркивать и выделять некоторые предположения, которые носят несколько гипотетический харак­тер. Необходимо усилить источниковедческую и историографи­ческую насыщенность текста доклада для того, чтобы не сложи­лось впечатление, что здесь нам все ясно, что исследовательская работа закончилась.

           Прения были довольно поучительны для автора, для того, чтобы сделать текст еще более привлекательным в научном пла­не, тем более, что чувствуется увлеченность автора своей герои­ней. Все-таки это первая женщина - властительница на Руси. Но то, что она расправилась с посольством, это точно. А как она рас­правлялась - в землю их живыми закапывая или еще как-то, то здесь нужно делать скидку на некоторую легендарность этих из­вестий.

           В целом выступление и прения носили творческий характер.