Труды Института российской истории. Выпуск 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2006. 329 с. 21 п.л. 20 уч.-изд.л.

Николай Петрович Лихачев (12(24).04.1862-14.04.1936.)

Автор
Бычкова Маргарита Евгеньевна (1936-2014)

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XIX XX

Библиографическое описание:
Бычкова М.Е. Николай Петрович Лихачев (12(24).04.1862-14.04.1936.) // Труды Института российской истории. Вып. 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2006. С. 18-33.

Текст статьи

 

[18]

М.Е. Бычкова

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ ЛИХАЧЕВ 12(24).04.1862—14.04.1936[*]

 

Я привык, что со мной все происходит не по шаблону.

Из письма Н.П. Лихачева С.Ф. Платонову

 

           Еще пятьдесят лет назад отечественная историография отно­сила Н.П. Лихачева к тем буржуазным историкам, чьи исследова­ния отличаются мелкотемьем, хотя уже при жизни Николая Пе­тровича о его исследовательской манере писал А.А. Шахматов, полагая, что каждая статья Н.П. Лихачева ясно отражает не только обширнейшие знания автора, но также неудержимое стремление к стройной их систематизации.

           Сегодня авторы многих работ, посвященных анализу твор­ческого научного наследия Н.П. Лихачева, не скупятся на эпи­теты. “Крупнейший историк, в трудах которого источникове­дение достигло высшего для буржуазной историографии преде­ла” (В.Л. Янин); “разносторонность интересов ученого была обусловлена его пониманием исторического источниковеде­ния, единства письменного источника и вещественного...” (Л.Н. Простоволосова); «историк по образованию, владелец музея стал крупнейшим в России специалистом в области вспо­могательных исторических дисциплин... то, что он начинал, те­перь называется “комплексным источниковедением”» (М.Л. Свойский)[1].

           Такое же разнообразие оценок деятельности Н.П. Лихачева было и при его жизни. Еще двадцатилетним, начинающим уче­ным он понял, что главное для него - “всепоглощающая страсть к архивным и кабинетным разысканиям” при полном отвраще­нии “к административной деятельности” и “хладнокровное отно­шение к педагогической” деятельности. Поэтому Н.П. Лихачев так и не сделал чиновничьей карьеры, хотя какое-то время рабо­тал в Публичной библиотеке в С.-Петербурге, не стал популяр­ным лектором, хотя преподавал в Петербургском археологиче­ском институте.

           [19] Разносторонняя критика развернулась и вокруг его доктор­ской защиты (1891 г.); докторский диспут длился шесть с полови­ной часов, а затем продолжался на страницах газет. Н.П. Лихаче­ва обвиняли в узости темы, увлечении фактами, его сочинение “Бумага и древнейшие бумажные мельницы в Московском госу­дарстве” сравнивалось с библиотечным каталогом. Однако лю­бому, когда-либо обратившемуся к его работам, видно, что они написаны с истинным увлечением и любовью к источнику, к за­тронутой теме.

           О Лихачеве мало вспоминают как об активном организаторе науки, а ведь он не только состоял почти во всех исторических обществах России, он сам был одним из основателей Русского ге­неалогического общества в С.-Петербурге, издал четыре тома “Известий РГО”, был в числе тех, кто возобновил деятельность РГО в 1919 г. В одном из протоколов заседания общества было записано, что Лихачев подарил все свои записи об истории родо­словных книг Ю.В. Татищеву, который собирался изучать исто­рию создания этих рукописей.

 

* * *

           Николай Петрович Лихачев принадлежал к старинной дво­рянской семье, упоминания о деятельности его предков восходят к XV в. Сам Лихачев блестяще охарактеризовал положение сво­ей семьи в русской истории, дав обобщающую характеристику формирования административного аппарата России XVII в.: “В Московской Руси довольно ясно различались два слоя служи­лых людей - люди родословные и неродословные... Люди родо­словные обыкновенно своих юных сочленов устраивали на служ­бу не ниже московского дворянства, а многие стольниками с ма­лых лет. Для таких фамилий деловая, приказная служба была редким исключением. Неродословное дворянство, чтобы вы­биться из рядовых детей боярских, получить положение и почес­ти, наоборот, выдвигало лучших своих представителей именно путем службы в приказах”[2].

           Не доверяя пышной родословной легенде Лихачевых, Нико­лай Петрович полагал, что его предки принадлежали к тем детям боярским, которых Иван III “испоместил” на Новгородских зем­лях после присоединения Новгорода к Москве[3]. Тогда и появля­ется впервые Алексей Лихач, от которого пошли Лихачевы. Наи­большего расцвета (“хвастовство”, как определил это сам Н.П. Лихачев) семья достигает в XVII в., когда Лихачевы “дотя­нулись до окольничества, и нет сомнения, что проживи царь Федор Алексеевич еще несколько лет, они попали бы в бояре”. [20] В одном источнике XVII в. о Лихачеве Иване есть запись: “Оте­чеством добр, а собою обышный”[4]. Предком Н.П. Лихачева был один из известнейших политических деятелей XVII в. Федор Ли­хачев - автор биографии царя Федора Алексеевича (этот труд был известен В.Н. Татищеву); к этому же времени восходит на­чало комплектования семейной библиотеки, сохранившейся до конца XIX в.

           Николай Петрович родился и вырос в Казани, закончил там университет, защитил магистерскую (1889 г.) и докторскую (1891 г.) диссертации, но вся его дальнейшая судьба была связана с С.-Петербургом[5].

           В 1888 г. была опубликована его первая монография “Разряд­ные дьяки XVI века”, в которой автор в процессе исследования истории государственного учреждения впервые предложил свою теорию происхождения родословных книг в России, доказал су­ществование и состав Государева родословца, составленного около 1555 г. дьяком Елизаром Циплятевым. Эта теория стала отправным пунктом дальнейшего исследования родословных книг, она сохранила свое значение и в наши дни[6]. Для исследова­теля, занимающегося русской историей XVI в., книга “Разрядные дьяки XVI века” является своеобразной энциклопедией, настоль­ко она насыщена разнообразными фактами и текстами источни­ков.

           Как-то в раннем списке родословных книг автор этого докла­да обнаружила неизвестную в науке легенду-памфлет о роде кня­зей Глинских, которая отличается от других родословий именно редкостью своей формы - памфлет. Готовя текст к изданию, ав­тор нашла очень близкий вариант этой легенды в сносках книги “Разрядные дьяки”. Мне повезло: у Лихачева была дефектная ру­копись, в которой отсутствовали именно “памфлетные” фразы[7]. Однако он оценил необычность самой легенды и опубликовал ее.

           Чем всегда поражает Н.П. Лихачев, так это своей многогран­ностью. В основном он известен как один из крупнейших специа­листов по истории русского средневековья, но он с одинаковым интересом и изяществом изучал историю рукописей, рукописной книги и почерка; составил картотеку грамотности XVI-XVII вв. по автографам на русских грамотах, в которой собран большой палеографический материал, образцы почерка исторических де­ятелей. Как специалист по почерку Лихачев делал комментарии об уровне образованности этих людей. Он автор одного из из­вестных справочников по филиграням, знаток печатей и монет (русских, европейских, византийских); он же был одним из веду­щих специалистов по русской генеалогии, дипломатике, истории искусства. Для Николая Петровича Лихачева характерно умение [21] работать и с письменными, и с вещественными памятниками. Его понятие “дипломатики” включает кроме истории текста ак­тов историю письма во всем его объеме: бумага, водяные знаки, почерк, печати, их эмблематика и способ скрепления[8]. При этом сопоставляются документы разных стран и эпох, получается яр­кая картина грамотности и складывается история оформления документа, ведущая к истокам государственности, когда создание письменного документа появилось как потребность зафиксиро­вать юридические нормы, а само письменное оформление свиде­тельствовало о возросшем уровне общественного сознания.

           Эрудицию и талант Н.П. Лихачева высоко ценили старшие современники. С В.О. Ключевским он беседовал о местничестве и сословиях и поражался его блестящей памяти. Д.Ф. Кобеко взял Н.П. Лихачева на работу в Публичную библиотеку, оценив его страсть к библиографической работе, знания по истории книги.

           Список работ Н.П. Лихачева включает немногим более двух­сот названий, куда входят и опубликованные посмертно. К его работам вполне можно применить слова самого Николая Петро­вича: “С каждым годом материал не стареет, а уясняется”. Имен­но то, что внимание автора часто привлекали конкретные сюже­ты, которые он тщательно прорабатывал, сегодня стало толчком к новым открытиям. В 1913 г. он опубликовал статью “Генеало­гия рода Корсаковых”, в которой изложил историю создания ред­кого для XVII в. труда - генеалогии с экскурсами в античные вре­мена, со стихами и гербами, составленной Корсаковыми. Затем эта рукопись надолго исчезла из поля зрения историков и вновь была найдена и опубликована А.П. Богдановым[9].

           Заметки Н.П. Лихачева по генеалогии, родственным связям XVI в. до сих пор используются генеалогами, а работы о проис­хождении личных прозвищ, фамилий - не только положили нача­ло русской антропонимике, но имеют большое значение при изу­чении истории сословий.

           Об одном вкладе Лихачева в представления о роли генеало­гии в историческом исследовании, сделанном в 20-е годы XX в., мне также рассказал С.Н. Валк, когда он редактировал мою ста­тью, написанную для “Вспомогательных исторических дисцип­лин”. Мы говорили об оценке очерка о генеалогии в книге А.М. Большакова (1924 г.). Валк считал, что моя оценка идей Большакова слишком высока, и вдруг сказал, что все, что напи­сал Большаков о генеалогии - это взгляды Н.П. Лихачева. А.М. Большаков был партийным историком, ему поручили напи­сать пособие по всем видам вспомогательных исторических дис­циплин. Он ничего не знал о генеалогии, как и большинство мо[22]лодых историков. Поэтому Большаков обратился к Лихачеву, и тот рассказал ему о генеалогии. Этот рассказ и стал частью посо­бия, которое затем многие годы приводило читателей в вос­торг[10].

           Кроме исследований по вспомогательным историческим дис­циплинам, истории средневековья Николай Петрович занимался историей русского спорта, сам был тяжелоатлетом международ­ного класса и участвовал в соревнованиях. Сохранился его порт­рет в спортивном трико, украшенном медалями, с лентой через плечо. Уже будучи магистром русской истории, он побеждал на международных соревнованиях по тяжелой атлетике. Н.П. Лиха­чев был чемпионом Европы, что тогда приравнивалось к званию чемпиона мира.

           Но как сознавался сам Н.П. Лихачев, его “всепоглощающей страстью” было коллекционирование. Н.П. Лихачев коллекци­онировал исторические источники: письменные - от египет­ских папирусов и клинописи Двуречья до “летучек” (листовок) Французской революции XVIII в., книги - от древних рукописей до редких русских провинциальных изданий XIX в.; материаль­ные - монеты, печати, мебель, иконы и живопись, и многие другие.

           Коллекционером был не только Николай Петрович, но и другие Лихачевы. Их семейная библиотека также была коллек­цией, собиравшейся несколько веков и включавшей рукописные книги[11]. В семье была коллекция монет. А свою личную коллек­цию произведений искусства дядя Николая Петровича - А.Ф. Ли­хачев подарил вместе с особняком городу Казани, и она стала ос­новой Казанского музея.

           Коллекционирование исторических источников роднило Ли­хачева с такими известными собирателями древностей, какими были его современники - братья Щукины, Третьяков, Бахрушин; только предмет коллекционирования у Николая Петровича был связан с его профессиональной работой. В его коллекции, несмо­тря на громадный хронологический охват памятников и их разно­образие, не было фальсификатов. Коллекция собиралась про­фессиональным историком по принципу: единый критический подход к историческим источникам и необходимость как можно более широкого их сопоставления и взаимной проверки[12]. Музей был, скорее, не отражением состояния исторической науки того времени, а своеобразным порывом к новой цели и отражал пред­чувствия историков многих стран в том, что необходим поиск но­вых путей исторического исследования.

           Н.П. Лихачев был хорошо известен на европейских аукцио­нах, иногда сам выступал как эксперт. За консультациями к нему [23] обращались и в 20-е годы XX в., когда он уже не мог выезжать из Ленинграда.

           А от некоторых своих собраний он избавлялся: когда измени­лись его интересы коллекционера, он подарил Русскому музею 1497 икон. Эта коллекция составила около половины собрания икон Русского музея.

           Среди петербургских историков ходило много легенд о Лиха­чеве-коллекционере: как он почти контрабандно вывозил в Рос­сию документы, купленные за рубежом, и о том, как в голодные 20-е годы деньги, выделенные на хозяйство, тратил на раритеты, замеченные на толкучке. Зимой 1917 г., спасаясь от грабежей, се­мья подпирала входную дверь дома на Петрозаводской ул. тяже­ленным подлинным египетским саркофагом.

           Для себя и своей коллекции Н.П. Лихачев построил дом, а по­сле революции организовал в нем Палеографический кабинет. В этом доме часть мебели и обстановки также представляла ис­торическую ценность. Екатерина Николаевна Кушева, в даль­нейшем крупный специалист по истории Кавказа, рассказывала: когда она в первой половине 20-х годов молоденькой девушкой приехала из Саратова в Петербург для занятий наукой, у нее бы­ли рекомендательные письма к петербургским ученым, в том числе к Николаю Петровичу. Ее довольно прохладно встретил С.Ф. Платонов, а о работе в Палеографическом кабинете она вспоминала с восторгом. Н.П. Лихачев, уже тогда маститый уче­ный, помогал ей советами, сам приносил необходимые рукописи и даже поил ее чаем с сахаром, что в те годы было невиданной роскошью.

           Активная научная, издательская, общественная жизнь Н.П. Лихачева была бы невозможна без поддержки семьи. Он был женат на Наталии Геннадиевне Карповой, дочери известного ис­торика Г.Ф. Карпова; по материнской линии Наталия Геннадиев­на была внучкой самой богатой женщины России - А.Т. Морозо­вой. Поговаривали, что бабушка обещала бесприданнице-внучке по пятьдесят тысяч за каждого ребенка. Лихачевы воспитали девять детей.

           В 1901 г. Н.П. Лихачев был избран членом-корреспондентом Академии наук, а в 1925 г. - действительным членом.

           Война, начавшаяся в 1914 г., многое изменила в привычной жизни; стали невозможными поездки на европейские аукционы и пополнение обширной коллекции.

           В 20-е годы Лихачев все силы отдавал своему Палеографиче­скому кабинету, как он назвал свою коллекцию. Поняв, что ее можно сохранить, только передав авторитетной научной органи­зации, Н.П. Лихачев по совету ученых в 1925 г. передал коллек[24]цию Академии наук, в ее составе она стала называться Музей па­леографии, а Николай Петрович был назначен директором му­зея. Как видно из переписки, он очень переживал свою утрату.

           Музей палеографии был открыт для посетителей и занятий и скоро стал научной лабораторией для молодых ленинградских медиевистов. Сам Лихачев продолжал научную работу: в послед­ние годы он занимался исследованием византийских монет, в ос­новном по своему собранию, и готовил работу к печати. После ареста рукопись была конфискована вместе с его личным архи­вом и затем бесследно исчезла.

           В январе 1930 г. он был арестован по так называемому Ака­демическому делу, в 1931 г. сослан в Астрахань. Лихачева волно­вала судьба Музея, о чем он писал непременному секретарю Ака­демии наук, но больше всего его тяготила невозможность про­фессиональной работы в Астрахани. В письмах из Астрахани звучит отчаяние: работу найти невозможно, значит, нет ни денег, ни продовольственной карточки, без которой не купишь продукты. Однажды он предложил помощь сотрудникам местного архива, которые не могли прочитать древние рукописи, но это предложе­ние было отклонено. Позже ему разрешили помочь местному музею систематизировать коллекцию древних монет, которые стояли неразобранными в ведрах. Во время разборки пару раз мимо Лихачева проходили партийные работники и с сочувствием обращались к нему: “Что, старичок, все копаешься? Небось есть там и древние монеты, столетние?”[13]

           Наталия Геннадиевна неоднократно просила, чтобы ей раз­решили уехать в Астрахань к мужу. В 1933 г. супруга Николая Петровича добилась его возвращения в Ленинград, где Николай Петрович провел последние годы жизни, которые были доста­точно тяжелыми: Лихачев добивался, чтобы ему вернули конфи­скованные рукописи научных трудов. Особенно для него была важна работа по исследованию византийских монет. Он писал в Правительство В.В. Куйбышеву, ссылаясь на то, что в приговоре суда не было пункта о конфискации имущества. Рукопись так и не была возвращена; свой экземпляр корректуры Лихачеву пере­дал А.В. Орешников. Завершить эту книгу Н.П. Лихачев не ус­пел.

           В 1962 г., когда исполнилось 100 лет со дня рождения Н.П. Лихачева, в Ленинграде прошла специальная конференция, была опубликована юбилейная статья В.Л. Янина в журнале “Со­ветская археология”; на доме, в котором жил Н.П. Лихачев, уста­новлена мемориальная доска; сам Н.П. Лихачев посмертно вос­становлен в звании академика; наконец, позднее была организо­вана выставка материалов из коллекции Лихачева, где были [25] представлены хранящиеся в различных музеях вещи из его собра­ния. Постепенно переиздаются его труды, и становится ясно, что мы потеряли историка громадного масштаба и таланта, который профессионально работал с вещественными и письменными ис­точниками, разрабатывая новые методы их исследования.

 

           [25] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Я.Н. Шапов. Кому принадлежит характеристика Лихачева, который якобы занимался мелкотемьем? Она идет из официаль­ных, академических кругов или из отзывов в прессе?

           М.Е. Бычкова. На это жаловался сам Н.П. Лихачев. Это про­шло при присуждении ему докторской степени. В 1891 г. он защи­щал исследование “Бумажные мельницы в России” как доктор­скую диссертацию. На диспуте, который продолжался 6 часов, его упрекали в наборе фактов без анализа, и это выплеснулось в печать. Но в то же время есть самые высокие оценки его творче­ства, например, у В.О. Ключевского. А.А. Шахматов великолеп­но отзывался о его работах, А.В. Орешников прекрасно отзывал­ся о его нумизматических исследованиях. Работа с источниками требует очень большой описательной работы. Это ставилось ему в вину, может быть, именно потому, что метод своей работы он основывал на таких источниках, как печати, монеты. Хотя его курс лекций по дипломатике - это действительно синтез. Это не содержание акта как такового, это все составляющие: бумага, на которой документ написан, водяные знаки, почерк, способ при[26]крепления печати и сама печать, потому что акт - это уже пись­менный источник, и понять его можно, изучив во всей совокупно­сти и содержание, и его оформление, а сейчас все то, что входило в его курс лекций по дипломатике, разбито на несколько вспомо­гательных исторических дисциплин.

           Н.М. Рогожин. Маргарита Евгеньевна, очень интересно ваше наблюдение относительно дьяка А. Шевригина. А сохранилась ли грамота, документация посольства Шевригина в Италию, или все это осталось у Лихачева?

           М.Е. Бычкова. Поскольку Лихачев часто ездил в Италию и видел документы, в одной из работ о Шевригине он имел возмож­ность сравнить почерки венецианской грамоты и того письма, ко­торое привез в Москву А. Поссевино и которое, как доказывает Лихачев, было написано почерком Шевригина. Он установил, что действительно грамота, которая была передана посольству в Венеции и которая в его время существовала, и письмо, которое привез Поссевино, написаны одним человеком.

           Н.М. Рогожин. Где сейчас находятся сами подлинники?

           М.Е. Бычкова. Сам Лихачев об этом не пишет, но тесть Ли­хачева - Г.Ф. Карпов был издателем дипломатических докумен­тов, возможно он и указал Лихачеву эти документы.

           Я думаю, что найденное письмо сохранилось, во всяком слу­чае Лихачев его видел, держал его в руках, описал европейскую манеру оформления, как письмо было сложено и запечатано, и бумагу, и др.

           В.А. Кучкин. Когда вышла работа о прозвищах Ивана?

           М.Е. Бычкова. Она вышла в 1897 г. в “Известиях Отделения русского языка и литературы”.

           Ю.А. Тихонов. В каких архивах и хранилищах имеются руко­писные работы Николая Петровича?

           М.Е. Бычкова. Он работал в основном в Петербурге. Если говорить о родословных книгах и о генеалогических источниках, то он практически не работал с московскими архивами. Когда в молодости он писал “Разрядные дьяки”, то работал в Москве, по­тому что у него есть ссылки на московские книги. Но в Петер­бурге он знал очень хорошо и библиотеку Академии наук, и Пуб­личную библиотеку, где он работал долгое время. Так что в ос­новном это Петербург и его собственная коллекция.

           Ю.А. Тихонов. А в библиотеке он в штате работал?

           М.Е. Бычкова. Да, он работал в штате Библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, правда, не очень долго.

           Ю.А. Тихонов. Как конкретно вы представляете возрожде­ние этой методики, синтеза исследования вспомогательных исто­рических дисциплин? Сейчас возможно это? Палеография, сфра[27]гистика, дипломатика разработаны настолько углубленно, что од­ному исследователю физически невозможно претворить это в син­тез в своих работах. Ведь столько времени прошло после Лихачева.

           М.Е. Бычкова. Я бы не сказала, что все это сейчас разрабо­тано гораздо более широко и глубоко, потому что вспомогатель­ными историческими дисциплинами как таковыми до середины XX в. не занимались. Только в 40-е годы был открыт отдел ну­мизматики Исторического музея, который стоял опечатанным со всей его громадной коллекцией монет. И, скажем еще, рукописи читали палеографы тоже старшего поколения. Марфа Вячесла­вовна Щепкина была лучшим палеографом в мое время, а новых не готовили. В 60-е годы оказалось, что у нас нет людей, способ­ных читать средневековые французские тексты из наших кол­лекций, а Лихачев читал все средневековые рукописи - итальян­ские, французские и латинские.

           Мне кажется, сейчас это гораздо проще, потому что сейчас достаточно ввести данные в компьютер, а потом, имея базу дан­ных и хорошую компьютерную программу, можно великолепно объединять какую-то эмблематику, символику монет и печатей. Для генеалогии такая база данных и такие программы существу­ют, и это дает большие возможности для исследований, потому что к родословиям присоединяются гербы, печати, портреты. Весь материал можно вывести по разным срезам: офицеры пол­ков, чиновники учреждений за большой период и т.д. Часть рабо­ты можно сделать на компьютере - то, на что раньше генеалоги тратили годы и десятилетия. То есть в историю возвращается че­ловек. У Лихачева всегда присутствуют люди, если какой-то че­ловек встретился на его страницах, о нем появляются все сведе­ния, которые можно собрать. Когда будет разработана методика исследований, к чему еще в 1960-е годы призывали Л.В. Череп­нин и А.А. Зимин, а также другие историки, у нас будут более профессиональные и более яркие книги. Люди должны читать книги по своей истории, а наши монографии могут читать, в ос­новном, только специалисты и уж очень большие любители ис­тории. Работы Николая Петровича Лихачева интересно читать всем, я в этом абсолютно убеждена. Он любит свой источник, он им любуется, он строит даже детективные истории на основании обычных дипломатических документов.

           А.И. Аксенов. А преподавательской деятельностью Н.П. Ли­хачев занимался? Читал ли он лекции по генеалогии?

           М.Е. Бычкова. Он преподавал в Петербургском археологиче­ском институте. Там он читал специальные курсы по сфрагисти­ке, дипломатике, историографии. По генеалогии он никогда лек­ций не читал.

           [28] А.И. Аксенов. Эти лекции сохранились?

           М.Е. Бычкова. Они уже опубликованы репринтом. Вышли его великолепные лекции по дипломатике. Их издала московская Историческая библиотека.

           Н.А. Соболева. Наследие Н.П. Лихачева используется. Я, на­пример, 40 лет читаю Н.П. Лихачева. Я занимаюсь исследовани­ем сфрагистики, в частности, геральдики, и все время нахожу что-то новое.

           Почему дисциплины дробятся сейчас? Не потому, что люди не знают, как работать с теми дисциплинами, которые использу­ют комплексно, а потому что так развивается наука и вспомога­тельные исторические дисциплины. Прежде всего развивается методика исследования. И вряд ли можно соединить теперь, предположим, униформистику с геральдикой или со стилологией. Невозможно, потому что разная методика исследования. Поэто­му и наблюдается такое дробление. Оно не искусственное.

           Лихачев был разносторонним человеком, но он все-таки был основоположником прежде всего отечественной сфрагистики. И основные его труды, большие работы о дьяках, о филигранях, материалы к истории русской византийской сфрагистики - это колоссальный труд. До сих пор все западноевропейские исследо­ватели, которые имеют возможность ездить и смотреть в храни­лищах эти многочисленные византийские печати, все равно обра­щаются к Лихачеву.

           Свои исследования он в основном основывал на той коллек­ции, которая у него была. Он описал ее. Если только кто-то будет заниматься печатями так, как я это делала, ему не обойтись без таких важнейших постулатов его рукописи, которая очень долго хранилась в Петербурге и в архиве Института археологии. Эта рукопись опубликована, но мало известен второй том мате­риалов по истории русской византийской сфрагистики.

           Мне хочется немного остановиться на том, какой был Нико­лай Петрович человек. Он был образцом ученого для всех нас. Он не был подвержен конъюнктуре. Какой факт говорит об этом прежде всего? В 1915 г. в “Биржевых ведомостях” он опуб­ликовал статью об истории российской государственной печати. Там он говорит, что эта печать Ивана III была введена в 1489 г. и что этому послужили контакты с венгерским домом Габсбургов. Когда шла первая мировая война, написать такую вещь в “Бир­жевых ведомостях”, которые все читали, было небезопасно. Ни в одной его работе нет ни малейшей фальши, ни малейшей на­тяжки.

           И второй момент. Когда он был в Астрахани, он все время в письмах спрашивал о том, как печатается его работа по сфраги[29]стике. Первый том этой работы был посвящен истории русской византийской сфрагистики. Это - основополагающий труд, он со­держит атрибуции, фон, распределение типов. А второй том не вышел. И он из Астрахани едва ли не в каждом письме писал: “Ну как там моя работа, идет?” Спрашивал: “Идет? Идет?” А она была разобрана. И ему писали, и жена в том числе: “Да, да, не беспокойся, она идет”. Но в результате, когда он вернулся, этой работы не было. Это была интереснейшая работа по знакам. А потом 50 экземпляров ее нашли в хранилище Казанского со­бора.

           Р.А. Киреева. Одна сторона деятельности Н.П. Лихачева ока­залась неосвещенной. Речь идет об Институте книги, документа и письма. Это музей, о котором было упомянуто в докладе (Му­зей палеографии). Дело в том, что Николай Петрович вообще много сделал и для того, что сейчас называется пропагандой ис­торических знаний. Это был музей, куда приводили, например, работников типографий, которые имели дело с изданием книг. Там были развернуты экспозиции от создания книг до всяких тех­нических усовершенствований. Потом у них случилось несчастье: все их рукописи были залиты водой. Они их спасали, выносили их на солнце, чтобы высушить, и т.д. В общем, у музея была очень драматическая судьба, и эти сотрудники, конечно, проявляли и энтузиазм, и любовь, и сами были вообще знатоками.

           Я хочу сказать только о двух людях, которые были сотрудни­ками этого музея. Ученым секретарем была Зинаида Шамуни­на - жена С.Ф. Платонова, который, может быть, помог ей рабо­тать в этом учреждении. Среди сотрудников этого музея начинал работу и приобретал свои первые навыки Сигизмунд Натанович Валк. Он тоже вышел из этого института и был учеником Лиха­чева.

           Ю.А. Тихонов. Этот музей возник до революции или после?

           Р.А. Киреева. После революции, для того чтобы спасти его коллекцию, был построен музей. Потом коллекция разрасталась, и он вынужден был часть ее передать в другие музеи, в другие уч­реждения, Несколько этапов истории. Это было уже в первые со­ветские годы, и он таким образом спасал свои коллекции. Есть много воспоминаний о том, как и матросы, и рабочие приходили, как на этих экспонатах их знакомили с историей и т.д. В общем, там занимались пропагандой исторических знаний и тем самым спасали свои драгоценные коллекции, которые им удалось сохра­нить.

           Н.В. Синицына. Раиса Александровна напомнила об Инсти­туте книги, который в комплексе занимался всеми теми пробле­мами, которые мы, в частности, определяем как вспомогатель[30]ные исторические дисциплины. И я всячески хочу поддержать предложение о том, что нам нужно этими так называемыми вспо­могательными историческими дисциплинами заниматься. Хотя они уже давно перестали быть вспомогательными и даже специ­альными, а просто являются органической составной частью на­шей науки, необходимой частью. И нам, конечно, нужно активи­зировать все эти работы.

           Я хотела сказать в связи с деятельностью Н.П. Лихачева об од­ном из направлений его работы и, главное, о развитии его методики и о том, как она актуальна в настоящее время. Он не на­зывал это филиграноведением. Его альбом называется “Палеогра­фическое значение бумажных водяных знаков”. Это действительно фундаментальная работа, которая актуальна и современна вот уже вторую сотню лет. Она оказала значительное влияние и на развитие западной науки о водяных знаках. Фундаментальный труд Брике, которым мы пользуемся, тоже в значительной степени построен с учетом данных Лихачева. Брике просматривал все, что было сдела­но Лихачевым, и постоянно дает на него ссылки, сопоставления и аналогии. Конечно, он сделал шаг вперед (я имею в виду Брике) по сравнению с Лихачевым, но ведь до Лихачева ничего подобного в нашей науке не было. Во всяком случае мы знаем два альбома того времени - Лихачева и Брике. И о том, насколько важен альбом Ли­хачева, свидетельствует работа, которая примерно два десятилетия тому назад была проведена в отделе рукописей Публичной библио­теки в Петербурге одним из сотрудников, В. Загребиным, который сейчас заведует отделом рукописей.

           В альбоме Лихачева знаки были расположены не по алфави­ту (например, агнец”, “бык”, “ворота”), как у Брике, а по рукопи­сям. Правда, в отдельном томе были специальные указатели, но все-таки ими было трудно пользоваться.

           Так вот в настоящее время в Петербурге подготовлены пять томов, где все знаки альбома Лихачева перефотографированы, перераспределены по алфавиту. Если бы эти работы по вспомо­гательным дисциплинам были активизированы, то переиздать эту работу было бы очень важно и полезно.

           И конечно, имя Лихачева стало уже нарицательным. В наших археографических обзорах мы пишем: “Лихачев, номер такой-то и такой-то”. Лихачев заложил очень прочные традиции. Я счи­таю, что работы Т.А. Диановой - это тоже продолжение школы Лихачева. Ее работы, то, что она делала в самые застойные времена - это тоже традиция Лихачева, тоже его методика, полу­чившая международное признание. Сейчас издаются альбомы Пикара, их уже около двух десятков, может быть, даже больше. Эти альбомы или, по крайней мере, первокласснейшие фотокопии [31] с них издатели презентовали ГИМу в знак признания заслуг россий­ской науки в изучении филиграни. Точно так же и в БАН имеются эти альбомы, причем даже те тома, которых нет у нас. Однако в этой сфере благодаря трудам Н.П. Лихачева наша наука была если не впереди, то, во всяком случае, вполне на мировом уровне.

           В.А. Кучкин. Я, конечно, понимаю, что такое Николай Пет­рович Лихачев не только в истории русской науки, но и вообще мировой науки, потому что это был человек, который широко интересовался историей, собирал документы.

           Конечно, вклад Николая Петровича в разные области науки велик - и в филиграноведение, и в дипломатику, и в открытие но­вых источников. Необходимо выделить хотя бы “Рогожский ле­тописец”. Там есть статья, которая относится по хронологии уже ко времени после кончины Ивана Калиты, но совершенно опре­деленно можно сказать, что так его называли его младшие сов­ременники. Это бесспорно. Это не прозвище XVI в.

           Что касается прозвища Ивана III - “Грозный судья” или “Правдосудец”, то надо иметь в виду, что при Иване III составлен Судебник, а затем все спорные дела, которые поднимались на высоком уровне, должны были решаться в Москве, и решал их сам Иван III. Никаких судов на местах, например, в Новгороде, где какие-то споры решались, не было. Если споры переносились в более высокие инстанции, вершителем был Иван III. Поэтому можно связывать его прозвище с его функциями.

           Помимо Николая Петровича Лихачева существовали такие видные представители нашей науки, как А.С. Лаппо-Данилев- ский, и в изучении дипломатики, по-моему, очень серьезные ис­следования были предприняты им. Что касается Сигизмунда Натановича Валка, то он являлся выходцем из сотрудников му­зея, который был организован на основе коллекции Н.П. Лихаче­ва, кружка, в который входил Лаппо-Данилевский. Затем чрез­вычайно серьезно изучалась генеалогия. Николай Петрович Ли­хачев действительно один из столпов этой науки, но в конце XIX - начале XX в. в Москве действовал С.Н. Булгаков, который потом издал (правда уже в Риме) свои обобщающие труды.

           Мне немножко непонятно, почему же наша наука 1920-1930-х годов и даже более позднего времени якобы забыла о Лихачеве. Вспомните о трудах С.Б. Веселовского.

           Это очень тщательное исследование по генеалогии, в извест­ной степени дополнение, продолжение и новые разработки, которые он предлагал, это все имело место. Также имело место, например, издание актов, которое началось с 1950 г. Там генеа­логия тоже очень тщательно представлена, и в этом тоже боль­шая заслуга Веселовского. Дипломатика нашла очень хорошее [32] отражение в книге Сергея Михайловича Каштанова, в трехтом­ной работе B.Л. Янина “Актовые печати Древней Руси”.

           Это подчеркивает то, что работы Николая Петровича Лиха­чева дали толчок таким исследованиям.

           М.Е. Бычкова. Оценить труд Н.П. Лихачева окончательно может в настоящее время только коллектив ученых.

           Мне очень приятно это услышать, потому что я тоже была по­ражена, слушая лекции по историографии, где говорилось, что это буржуазная история с мелкотемьем и что это не создало никакого направления и вообще работы Н.П. Лихачева теряют свою цен­ность и т.д., хотя он писал, что со временем его материалы не теря­ют значения, а отлеживаются и приобретают новое значение.

           Когда я познакомилась с архивом Лихачева, то была очень рада, что нигде никогда не употребляла определения о мелкоте­мье. Написав свою первую книгу, которая тоже является продол­жением трудов Николая Петровича Лихачева, потому что она посвящена родословным книгам, в 1975 г. я посвятила свою ра­боту его памяти, чем вызвала большой отзвук в семье Нико­лая Петровича: тогда были еще живы его дочери. Для меня бы­ло самой большой наградой отношение семьи именно к тому, что имя Лихачева не забыто, что он нужен, что историки его знают.

           И поскольку я генеалог, то мне приятно сказать, что внучка Николая Петровича Лихачева - Ольга Петровна - последняя представительница этой известной семьи в России (есть только его потомки за рубежом) - историк, она византинолог, кандидат наук, работала в Национальной библиотеке Петербурга, там, где когда-то работал ее дедушка. Я многим обязана ей в том, что я знаю об этой семье, о ее традициях и о ее истории.

           Мне хочется сказать о Музее книги. В последнее время, в 90-е годы, вышло много работ о Лихачеве, причем в самых раз­ных аспектах. Мне об истории Музея палеографии очень много рассказывал С.Н. Валк, когда он редактировал мою статью о ге­неалогии и вспомогательных исторических дисциплинах.

           В 1920-е люди хранили историческое наследие. У Лихачева был Музей палеографии. Он сразу понял, что его надо передать какой-то общественной научной структуре, потому что он сам как частное лица и владелец коллекции не сможет ее удержать, и она будет уничтожена. И он создал Музей палеографии. При­мерно то же самое делал В.К. Лукомский. Он возглавлял фонд Герольдии в петербургских архивах. До 1930-х годов, пока не пришла та архивная система, которая создала нынешнюю схему архивов, он не передавал материалы Герольдии в состав государ­ственного фонда. До 1926 г. он вообще не выпускал их из своих рук, а потом создал Палеографический кабинет, где хранил доку[33]менты Герольдии. С одной стороны, это было вроде бы при об­щественных организациях, а с другой - это была самостоятель­ная структура, где люди, понимающие значение документов, свя­занных с дворянством, великолепно их обработали: в 1920-е годы это делали те, кто работал в Герольдии до 1917 г. Я убеждена, что если бы этого не было, мы бы сейчас просто не имели собра­ния Герольдии, как мы не имеем губернских дворянских собраний в областных архивах, где чистка персональных дел была потряса­ющая. Там все уничтожали. Так что мы действительно должны быть благодарны людям, которые сохранили для нас источники.

           Что касается Музея палеографии, то, по рассказам петер­бургских исследователей о наследии Лихачева, по современным работам, он был Музеем палеографии при Лихачеве. Когда Ли­хачева арестовали, он принадлежал Академии наук. Но было уже Академическое дело, Лихачев был арестован по этому делу, и вот тогда его музей стал преобразовываться в Музей книги. Воз­главил его А.С. Орлов - известный специалист по эпиграфике, ученик Лихачева, и существуют воспоминания о том, как он раз­валивал это учреждение, как он сужал его задачи, сужал и назва­ния и, так сказать, излишки все уходили. Практически это был последний шаг в развале наследия Лихачева, кроме тех вещест­венных коллекций, которые перешли в состав крупнейших музе­ев Петербурга и, соответственно, там сохранились. Вот об этом тоже не надо забывать.

           Что касается возрождения вспомогательных дисциплин, то, готовясь к докладу, я пересмотрела кое-какие даты. Великолеп­ное издание ЛОИИ “Вспомогательные исторические дисципли­ны”, в котором печатались прекрасные статьи, начало выходить в 1968 г. Это сделал Сигизмунд Натанович Валк.

           Н.В. Синицына. А когда оно кончилось?

           М.Е. Бычкова. Не кончилось. Они сейчас меньше издают, но издают.

           Это издание началось с круга теоретических работ о важно­сти вспомогательных дисциплин. Не надо забывать, что люди, которые писали для него статьи, до того работали на кафедре вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института, где практически уже в годы войны стало восстанавли­ваться изучение вспомогательных исторических дисциплин, но теоретическая основа стала возрождаться с 60-х годов XX в.

           Ю.А. Тихонов. Благодаря докладу Маргариты Евгеньевны и очень содержательным выступлениям в прениях нам удалось вос­создать облик большого ученого-универсала, Николая Петрови­ча Лихачева, и наметить его роль и значение в исторической на­уке, в ее развитии.