Труды Института российской истории. Выпуск 5 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2005. 350 с. 22 п.л. 23,1 уч.-изд.л. 400 экз.

Демографические проблемы российской деревни в послевоенные годы (1945-1959)

Автор
Вербицкая Ольга Михайловна
Verbitskaya O.M.

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Вербицкая О.М. Демографические проблемы российской деревни в послевоенные годы (1945-1959) // Труды Института российской истории. Вып. 5 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2005. С. 300-321.

Текст статьи

[300]

О.М. Вербицкая

ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ РОССИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (1945-1959)[*]

 

           В последние 10-12 лет к демографической ситуации в России постоянно приковано внимание президента и правительства стра­ны. В целом ряде президентских обращений к Федеральному Собранию, Государственной Думе и в разработанной органами власти “Концепции демографического развития Российской Фе­дерации на период до 2015 г.” положение с ростом народонаселе­ния оценивается как катастрофическое.

           С начала 1990-х годов население России ежегодно убывает примерно на 0,7-0,9 млн человек, а в целом за 1990-е годы оно уменьшилось более чем на 5 млн. В стране давно нет естествен­ного прироста населения, поскольку средний уровень смертности выше, чем рождаемости. Президент России и Дума обращают внимание на то, что если ситуация в ближайшее время не перело­мится к лучшему, то через 15 лет количество россиян, по подсче­там специалистов, может сократиться на 33 млн[1].

           Особенно неблагоприятная демографическая ситуация скла­дывается в российской деревне - или, как образно ее называют, в “корневой системе нации”, подпитывающей и городское насе­ление. По целому ряду российских регионов (особенно по север­ным и центральным областям) в селах уже достаточно давно отмечается устойчивая депопуляция. С 1992 по 2000 г. общая чис­ленность населения сократилась в 65 из 89 субъектов России. Аб­солютная убыль затронула практически всю территорию и поч­ти все этнические группы[2].

           Острота ситуации сопряжена с тем, что резкому падению ро­ждаемости, которое исследователи отмечают с 1989 г., сопутст­вует все большее ухудшение возрастного состава - население бы­стро стареет, в нем растет процент пенсионеров. Так, в 1997 г. по сельской местности России доля лиц старше 60 лет составила 20%, а еще в 1959 г. она была вдвое ниже. Соответственно снижа­ется доля экономически активных групп населения. Кроме того, [301] неуклонно растут показатели общего уровня смертности в стра­не. И без того невысокая средняя продолжительность жизни со­кращается, падает брачность, растет число разводов, российская семья теряет свои прежде традиционно крепкие устои.

           Ухудшение демографических перспектив настораживает, в поисках выхода из создавшегося кризиса народонаселения мы пытаемся найти аналогии в истории России. Это заставляет обра­титься к анализу пройденного в относительно недавние, по исто­рическим меркам, годы, так как в известной мере нынешние про­блемы в демографической сфере - результат их нерешенности в прошлом.

           Во многом нынешнее положение перекликается с не менее драматическим по масштабам демографических коллизий и на­калу политических событий периодом, датируемым с конца 1930-х и вплоть до конца 1950-х годов. На первый взгляд, данная вре­менная параллель весьма умозрительна, поскольку с точки зре­ния политического содержания происходивших явлений назван­ный период и последнее десятилетие XX в. абсолютно не похожи. Но им обоим присуща общая черта - выраженные негативные тенденции в естественном движении населения, масштабность демографических издержек при решении политических задач в 1930-е годы и при проведении “ельцинских” крайне непопуляр­ных и непоследовательных реформ 1990-х годов.

           На заре нашей молодой демократии, при премьере Гайдаре, в средствах массовой информации попадались и нелепые высказы­вания: в том, что население не растет нет ничего страшного. Рос­сии вообще не нужна большая численность и прирост населения, нам бы прокормить уже живущих и т.д. Однако все последующее развитие доказало ущербность такой концепции, поскольку нега­тивные тенденции в изменении возрастно-половой структуры на­селения Российской Федерации пошли вразрез с экономической реальностью и возможностями государства по социальному обес­печению. В это же время, в 1990-е годы, еще больше уменьши­лась и прежде крайне низкая плотность заселения необъятных просторов азиатской части России, вследствие чего Дальний Восток “в явочном порядке” заселяется нелегальными выходца­ми из соседней КНР.

           Следовательно, демографические проблемы в российском обществе сегодня стоят необычайно остро, что актуализирует их изучение, в том числе и в исторической ретроспективе.

           Наблюдения демографов говорят о том, что в основе нынеш­них проблем лежат не только причины экономического и со­циального характера; они имеют и достаточно глубокие демогра[302]фические корни. В частности, важнейшей составляющей быст­рого сокращения населения и его старения является, как известно, снижение уровня рождаемости. И все же драматическое падение числа рождений в последние годы можно назвать важной, но не единственной причиной естественной убыли населения. Истори­чески эта тенденция в нашей стране обозначилась уже давно и проявлялась на протяжении всего XX в.

           Всего 100 лет назад, в начале XX в., население Российской империи еще отличалось предельно высокими показателями ро­ждаемости - на уровне 45-50 рождений на каждую тысячу насе­ления. Сегодня же рождаемость сократилась в 5 и более раз - до 8,9% (данные за 1996 г. по РФ в целом, хотя во многих облас­тях они еще ниже)[3].

           Естественно, что пяти-шестикратное падение рождаемости в течение 100 лет накапливалось постепенно. Все это время в сель­ском населении под влиянием событий политической и экономи­ческой жизни происходили существенные изменения, которые закладывали основу для многих будущих явлений, в том числе и неблагоприятных. В отечественной истории в этом плане особо выделяется послевоенный период, когда российская деревня впервые за многие годы столкнулась с целым рядом демографи­ческих проблем, ставших серьезным препятствием для ее даль­нейшего нормального развития.

           Основным фактором, предопределившим колоссальные не­гативные изменения в численности и составе сельского населе­ния России в 1945-1959 гг., безусловно, послужила Великая Оте­чественная война 1941-1945 гг. Она вызвала колоссальную убыль сельского населения. Прямого ответа на вопрос, насколь­ко меньше оно стало за четыре года войны по селу, нет. Как из­вестно, данные о потерях СССР в этой войне долго не публико­вались, считались строго секретными сведениями, составлявши­ми государственную тайну. Еще при жизни Сталина в советском обществе и за рубежом осознавалось, что объявленная им в 1946 г. цифра потерь СССР в 7 млн человек - далеко не полна: она явно не включала в себя даже всех прямых, безвозвратных потерь, не говоря уже о потерях косвенных, т.е. вызванных рез­ким падением рождаемости и сверхсмертностью мирного населе­ния от войны.

           Данные о численности населения в статистической практике обычно получают двумя способами - путем проведения пере­писей (что бывает сравнительно редко), а в межпереписной пе­риод - на основе материалов текущего учета. К данным, полу­ченным в ходе очередной переписи, которые считаются наибо[303]лее точными, статистика ежегодно прибавляет число родивших­ся в отчетном году и вычитает число умерших. Сведения подоб­ного рода учитываются загсами, которые довольно точно фикси­руют все факты естественного движения населения (т.е. рожде­ния, случаи смерти, вступление в брак, разводы и пр.). Кроме за­гсов сельское население в послевоенные годы учитывалось еще и местными органами власти - сельскими советами на основе по­хозяйственных книг. Сельские советы, начиная с 1943 г., почти ежегодно составляли единовременные отчеты о возрастно-поло­вом составе сельского населения. Все полученные данные о насе­лении (из загсов и сельсоветов) поступали в ЦСУ СССР и РСФСР, где они обрабатывались и детально анализировались.

           Простое сопоставление цифр о величине сельского населе­ния РСФСР, полученных при переписи 1939 г. (72 522,2 тыс.) и в ходе составления единовременных отчетов о составе сельского населения (в нашем распоряжении есть только цифра на начало 1945 г., поскольку в 1946 г. такого обследования не было), - т.е. 51 546,1 тыс. - дает разницу в 20,9 млн человек.

           При этом мы вовсе не склонны засчитывать эту разницу в безвозвратные потери, хотя сельские жители, в силу своего ог­ромного количественного преобладания в общем населении страны, за период войны составили, по подсчетам специалистов, не менее 3/₄ наличного состава Вооруженных Сил СССР[4]. Уже по этой причине их доля в общих потерях среди военнослужащих, безусловно, доминирует.

           Нельзя забывать и то, что во время войны значительная часть колхозников, единоличников и других категорий сельских жите­лей, которым с начала 1930-х годов был перекрыт путь из села, воспользовалась временным послаблением в правилах отходниче­ства из колхозов и перешла в город на заводы и стройки. Это было продиктовано насущной жесткой потребностью оборон­ной промышленности в дополнительных рабочих руках, благодаря чему был разрешен набор рабочих и из колхозов. Некоторая часть граждан РСФСР на начальном этапе войны была в порядке эва­куации вывезена в Среднюю Азию, поэтому в начале 1945 г. в со­ставе сельского населения России учтена не была. Но тем не ме­нее, каковы бы ни были причины, всего за шесть лет (с 1939 по 1944 г. включительно) сельское население Российской Федерации уменьшилось почти на 21 млн человек. Столь значительная убыль населения представляла собой важнейшую проблему не только демографического, но и социального, экономического характера, поскольку угрожала далеко идущими негативными последствиями для дальнейших судеб российского села.

           [304] В дальнейшем в течение всего послевоенного периода, вплоть до конца 1950-х годов, динамика общей численности на­личного сельского населения в целом по России особо не измени­лась: с 51,5 млн (в начале 1945 г.) до 53,6 млн (в конце 1959 г.), т.е. выросла всего на 2,1 млн. человек.

           Но по социальному составу население деревни за это время существенно переменилось. Оно и ранее никогда не отличалось социальной однородностью, но за послевоенные годы соотноше­ние составлявших его отдельных общественных групп стало иным. В 1930-1940-е годы наиболее многочисленными были представители колхозного крестьянства, а рабочие, занятые в совхозах и других государственных предприятиях деревни, вме­сте насчитывали менее 1/₄ жителей села. Однако за 1950-е годы удельный вес сельских рабочих, служащих и представителей ин­теллигенции в российской деревне практически удвоился, в то время как исчез крайне немногочисленный слой крестьян-едино­личников. В 1947 г. доля крестьян - колхозников измерялась 3/₄ от общего количества сельского населения, а в 1960 г. она уже едва превышала половину[5].

           Перемены в социальном составе сельского населения были обусловлены прежде всего социально-экономической политикой КПСС и советского правительства. Во многом суть этой полити­ки состояла в постоянном ущемлении интересов села, в том чис­ле социальных прав крестьян. Оплата труда в большинстве кол­хозов России существенно уступала оплате в промышленности. Кроме экономического давления колхозное и единоличное кре­стьянство ощущало на себе и социальную приниженность. Изве­стно, что оно в массовом порядке вплоть до середины 1970-х го­дов было лишено паспортов граждан своей страны. Колхозники не имели пенсионного обеспечения по старости (вплоть до 1966 г.), социального страхования и многого другого. Все это су­щественно ущемляло многочисленных жителей деревни - кре­стьян, превращая их во второстепенных членов советского обще­ства. Это рождало у наиболее многочисленной группы сельского населения глубокое недовольство, стремление любой ценой сме­нить место работы и адрес в пользу города. Особенно не хотела мириться с тяжелым положением в деревне молодежь, получив­шая семилетнее, а то и среднее образование, среди которой ми­грационные настроения были обычным явлением.

           И все же основной причиной, не удовлетворявшей колхозное крестьянство, была оплата труда. Труд колхозников фиксировал­ся по трудодням, а оплачивался по остаточному принципу. Это оз­начало, что на оплату труда своих работников колхозы имели [305] право начислять средства, полученные за год, лишь после расче­тов с государством, в том числе за поставленную технику, мине­ральные удобрения и услуги МТС, а также после обязательных отчислений на производственные нужды артели и т.п. В резуль­тате только оставшиеся средства, если они вообще оставались, шли на оплату выработанных колхозниками трудодней. Понят­но, что при такой системе расчетов средний по Российской Феде­рации уровень оплаты труда колхозников был весьма низким. Например, в 1952 г. по РСФСР средняя семья, состоявшая из двух трудоспособных родителей, работавших в колхозе, и их одного- двух малолетних детей, от колхоза получила в среднем всего по 250 руб. деньгами и очень незначительное количество зерна и овощей. Этого на весь год семье из четырех человек было явно недостаточно[6].

           За средними показателями оплаты труда скрывались огром­ные отличия, имевшиеся как по отдельным областям России, так и между колхозами одного и того же района. Как правило, благо­получнее обстояло дело на Кубани, Ставрополье, в областях Черноземного Центра, на Южном Урале и ряде областей Сиби­ри, т.е. там, где существовали более благоприятные природные условия для ведения сельского хозяйства или же военные послед­ствия для колхозной экономики были менее тяжелыми.

           Низкий уровень оплаты труда вынуждал многих колхозников искать дополнительные источники дохода, подрабатывать где- нибудь еще, и прежде всего - интенсифицировать труд в своем подсобном хозяйстве. Продукция, выращенная в семейном хозяй­стве, в основном шла на потребление внутри семьи, но иногда ее излишки продавались на рынке. Лишь подобным образом кол­хозная семья могла сводить концы с концами и приобретать не­обходимые ей товары промышленного производства (ткани, обувь и т.п.), но работа на личном приусадебном участке отрыва­ла колхозников от общественного колхозного производства, что преследовалось властями всех уровней.

           Тяжелое социальное и экономическое положение колхозни­ков, низкий уровень доходов от колхоза способствовал и фор­мированию у многих из них стремлений работать в колхозе вполсилы и побольше отдавать времени своему приусадебному хозяйству. Последнее оказывалось гораздо более выгодным, принося стабильный, хоть и не очень высокий доход. Подрастаю­щая молодежь, наблюдая положение в колхозах и жизнь своих родителей, стремилась обязательно перейти работать в совхоз или вообще уехать в город, что обещало более радужные перспективы.

           [306] Таковы экономические и социальные истоки процесса, весь­ма губительного по своим последствиям для российской дерев­ни, - “раскрестьянивания”, которому активно сопутствовала миграция сельчан в города. Здесь подчеркнем лишь, что масшта­бы сельской миграции в целом по стране за период с 1939 по 1959 г. специалистами оцениваются в 24,6 млн человек[7].

           Напомним в связи с этой цифрой, что общие потери совет­ского народа в Великой Отечественной войне, по уточненным данным, составляют около 26 млн человек. Таким образом, полу­чается, что объем потерь сельского населения СССР от мигра­ции в города за 20 лет вполне сопоставим с общей величиной потерь в войне. Возможно, эта не вполне корректная в научном отношении параллель позволит лучше представить масштаб и величину общих потерь деревни в результате не прекращавшей­ся миграции ее населения в город.

           Проблема миграционных перемещений сельского населения в рассматриваемый период достойна специального рассмотрения.

           После войны миграция из деревни в город стала основным фактором формирования демографической ситуации на селе. Она существенно корректировала развитие таких важнейших де­мографических процессов, как рождаемость, смертность, брач­ность, формирование семейного и возрастно-полового состава сельского населения.

           Что же касается сокращения колхозного населения за 1945-1959 гг., то помимо последствий войны и миграции из села, в этом процессе немалую роль сыграл и политический фактор. Своеобразие аграрной политики, попытки вытащить сельское хозяйство из затяжного экономического кризиса, вызванного не только войной, но и низкой эффективностью колхозного произ­водства, обусловили появление череды различных реформ в де­ревне. Среди них в постепенном процессе раскрестьянивания рос­сийского села особо следует отметить массовое преобразование в совхозы сначала отстающих, развалившихся колхозных арте­лей, а затем и относительно крепких колхозов.

           На резкой убыли крестьянского населения в целом ряде цен­тральных российских областей негативно отразились и последст­вия широко проводившихся сельскохозяйственных переселений, прежде всего в восточные районы страны, а также для заселения после войны Калининградской, Сахалинской, Крымской, Сара­товской и так называемой Грозненской области. Кроме Кали­нинградской области и юга Сахалина, отошедших к РСФСР по итогам Второй мировой войны, необходимость заселения осталь­ных перечисленных областей определялась иными причинами. [307] Они остро нуждались в переселении крестьянского населения из других районов страны вследствие депортаций целых народов из исконных ареалов обитания - немцев, крымских татар, чеченцев и ингушей и др.

           Повсеместно на переселение в первую очередь подбирались семьи колхозников и единоличников, которые отличались трудо­любием и выносливостью, к тому же в надежде обрести на новом месте лучшие условия жизни, они весьма охотно соглашались пе­реселяться. Однако нередко по прибытии они поселялись в созда­вавшиеся там совхозы, т.е. переставали считаться колхозниками, или же, так или иначе, уходили в города.

           По причине перевода в совхозный сектор или благодаря пе­реселениям, в том числе и в неорганизованном порядке (стихий­ной миграции), количество крестьянского населения в деревне России неумолимо сокращалось. Только с 1945 по 1950 г. оно уменьшилось почти на 1,5 млн, а всего с 1945 по 1959 г. - на ог­ромную цифру - почти на 9,2 млн (с 36,6 до 27,4 млн человек).

           Историки-аграрники уже давно доказали, что начавшееся в послевоенные годы и продолжавшееся почти полвека раскре­стьянивание российской деревни, по своей сути выражалось не только и не столько в количественной убыли.

           Наряду с этим происходили и сложные внутренние процессы перерождения крестьянской натуры даже у тех жителей деревни, которые оставались в колхозах. Под губительным влиянием це­лого ряда постулатов советской аграрной политики, внушавшей колхозникам, что их страсть и привязанность к своему подсобно­му хозяйству - не что иное, как вредный пережиток капитализма, постепенно менялось их отношение к сельскохозяйственному труду, к земле, доброе и ответственное отношение к домашним животным сменилось на равнодушие и т.п.

           Эффективность идеологической обработки была тем выше, что она сопровождалась целой системой наказаний за “излиш­нюю увлеченность частной собственностью”. Только в период 1940-х и начала 1950-х годов неоднократно повышались налоги на содержание личных подсобных хозяйств и производимую в них продукцию[8]. Хотя справедливости ради напомним, что после сентябрьского (1953) Пленума ЦК КПСС наступил кратковре­менный - в пять лет - период относительно доброжелательной политики в области подсобных хозяйств колхозников. С них был снят целый ряд административных ограничений, что, кстати, весьма позитивно отразилось на росте валовой продукции сель­ского хозяйства. Но уже с конца 1958 г. отношение власти к лич­ным подсобным хозяйствам колхозников, приносившим солид[308]ную добавку в их семейный бюджет, стало меняться к худшему. Они вновь стали рассматриваться как уступка частнособственни­ческим интересам колхозников, что явно шло вразрез с объяв­ленным партией курсом на ускоренное построение коммунизма[9]. Несбалансированная политика в области подсобных хозяйств колхозников, их преждевременное “отмирание” и свертывание в итоге лишь добавили новые стимулы к миграционным настрое­ниям среди крестьянства.

           Демографическая ситуация в деревне обострялась и вследст­вие резкого ухудшения возрастно-полового состава ее жителей. Начало этому было положено еще Великой Отечественной вой­ной, а позже свой вклад в дальнейшую разбалансированность структуры сельского населения по возрасту и полу вносила ми­грация из села, вымывавшая прежде всего мужчин и молодежь. Исследователи доказали, что в общем числе безвозвратных по­терь СССР во Второй мировой войне мужчин оказалось в 4 раза больше, чем женщин[10].

           Уже в предвоенные годы общая численность женщин в рос­сийской деревне превышала количество мужчин на 4,3 млн, а в 1945 г. эта разница выросла до 14,2 млн человек. Таким образом, важнейшим следствием огромных военных потерь для возрастно­половой структуры сельского населения оказались серьезнейшие деформации в соотношении мужчин и женщин. Это вторая важ­нейшая демографическая проблема послевоенной деревни.

           Военные последствия стали серьезным препятствием для дальнейшего формирования баланса полов в населении. Это стало серьезной проблемой, с которой столкнулось общество по­сле войны, поскольку она вела к далеко идущим осложнениям, причем не только в демографической сфере.

           В целом война 1941-1945 гг. привела к резкому нарушению пропорции полов среди ровесников, особенно у молодежи, у ко­торой перед войной этот баланс был практически нормальным. В конце войны по сельской местности РСФСР общее число муж­чин дееспособных возрастов (от 16 до 50 лет) едва лишь прибли­зилось к 30% от довоенного уровня и было втрое меньшим, чем женщин этого возраста. Особенно болезненно ощущались воен­ные потери мужского населения в молодых возрастных группах. На одного молодого мужчину от 21 до 23 лет (т.е. 1923-1925 гг. рождения - наиболее пострадавших в войне) в среднем по сель­ской местности России приходилось по пять (!) девушек-ровес- ниц[11]. Понятно, что недостаток дееспособных молодых мужчин, находившихся в активном брачном и детородном возрасте, нега­тивно отражался не только на демографических перспективах [309] деревни, на формировании семейно-брачной структуры ее насе­ления и уровне рождаемости, но и на темпах восстановления сельского хозяйства и деревни.

           Послевоенное советское общество, как справедливо пишет Е.Ю. Зубкова, было преимущественно женским обществом. Чис­ленное преобладание женщин, в том числе многочисленных вдов, незамужних и одиноких, создавало серьезные проблемы психо­логического плана, перерастая в проблему личной неустроенно­сти, женского одиночества, детской беспризорности, безотцов­щины, преступности и т.д.[12].

           Демографические трудности, характерные для всей страны, в деревне ощущались многократно острее, поскольку деформация соотношения численности мужчин и женщин здесь была еще рез­че и ощущалась дольше. Перепись 1959 г., проведенная спустя 13,5 лет после окончания войны, все еще фиксировала явные дис­пропорции в соотношении полов в сельском населении. Так, в де­тородных возрастах (по группировке переписи - с 20 до 49 лет) преобладание женщин в российской деревне измерялось огром­ной цифрой - почти в 2,8 млн человек (соответственно - 12 787,1 тыс. и 10 029,1 тыс.).

           И все же, несмотря на недостаток молодых мужчин, множе­ство незамужних женщин и молодых вдов, жизнь в деревне после окончания войны не остановилась. В это время в нашей стране, как и в ряде других воевавших стран, воспроизводство населения проходило в специфических условиях демографической компен­сации - явления, вполне обычного для послевоенного периода, когда начинают осуществляться многие демографические собы­тия, временно отложенные из-за войны.

           Основное содержание этого периода заключается в бурном всплеске ранее отложенной брачности, воссоединении разлу­ченных войной супругов, и - как результат - в довольно крутом подъеме рождаемости. В демографической компенсации после Великой Отечественной войны важную роль для населения де­ревни сыграла демобилизация армии и флота, а также возвра­щение граждан из эвакуации и по репатриации. Все эти факто­ры благотворно сказались на демографической ситуации на се­ле - способствовали частичному восполнению численности сельского населения и укреплению баланса его возрастно-поло­вого состава.

           В целом особенности возрастно-половой структуры сельско­го населения (более высокий удельный вес в нем небрачных, т.е. детских и старческих возрастов) предопределили сравнительно более низкие, чем в городе, показатели брачности на селе. Так, в [310] 1945 г. уровень брачности по селу был втрое ниже, чем в городе, в 1950-1952 гг. - почти наполовину и т.д.

           Более резко выраженные деформации соотношения полов в сельском населении обусловили то обстоятельство, что даже в конце 1950-х годов среди жительниц села замужних было мень­ше, чем среди горожанок. Так, одно из первых советских социо­логических исследований ЦСУ СССР, проведенное в 1960 г. (по­сле перерыва в несколько десятилетий), показало, что среди жен­щин-колхозниц доля состоящих в браке была заметно ниже, чем среди представительниц других общественных групп населения. Так, среди колхозниц в возрасте от 17 до 49 лет замужем было всего 61%, а в городе среди работающих женщин в браке состоя­ло 68%, а среди служащих - 71%[13].

           Основной вывод, вытекающий из анализа изменений в состо­янии брачности в деревне в послевоенные годы, заключается в том, что у мужчин показатели брачности, бывшие и до этого до­статочно высокими, после войны выросли еще больше. Это ста­ло следствием того, что из-за нехватки мужчин в деревне шанс жениться был практически у каждого, каким бы покалеченным, некрасивым или с дурным характером он ни был, поскольку мо­лодых женщин, желавших иметь семью и детей, было в несколь­ко раз больше.

           В то же время относительная доля сельских женщин, состояв­ших в браке, оказалась заметно ниже, чем в предвоенные годы. Это - третья важнейшая демографическая проблема деревни. В 1939 г. замужем было 59,5% всех взрослых женщин, а в 1959 г. - лишь 48,3%, да и то главным образом - самых молодых, для которых за послевоенные годы подросли женихи 18-23 лет.

           Доля состоявших в браке женщин заметно понижалась после 35 лет, что отрицательно сказывалось на перспективах рождае­мости, поскольку общий период репродукции продолжается до 49 лет. Значительное число жительниц деревни (молодые вдовы, не вышедшие замуж девушки, разведенные, одинокие и т.п.) из- за недостатка мужчин бракоспособного возраста оказалось обре­чено на безбрачие и сопутствующую этому бездетность.

           Зачастую безбрачие женщин имело вынужденный характер, но изменить ситуацию, оставаясь в деревне, было практически невозможно. Из-за тяжелейших демографических последствий войны брачность россиянок, проживавших в сельской местности, оставалась далеко не полной даже спустя 13 лет после победы (при переписи 1959 г.) Это, кстати, сказалось и на общем коли­честве рожденных ими детей, несмотря на то что многие дети по­являлись на свет вне зарегистрированного брака. Всего за период с [311] 1944 по 1956 г. детей, “в акте о рождении которых отсутствовала запись об отце”, по стране в целом родилось порядка 10-12 млн - солидный и весомый вклад в решение демографических проблем.

           И все же, несмотря на эти нюансы, общие итоги развития вос­производственных процессов уже в 1946 г. оказались вполне бла­гоприятными. Отличительной чертой развития процессов рожда­емости в российской деревне после войны стало определенное запаздывание в сроках подъема рождаемости по сравнению с городом.

           Кроме того, естественно, что в такой обширной республике, как Российская Федерация, имелись значительные региональные отличия в показателях рождаемости. Так, области, освобожден­ные от вражеской оккупации, примерно на ⅓ и более отставали от среднего по России уровня. Это объяснялось намного худшим состоянием возрастно-половой структуры сельских жителей этих районов. В освобожденных районах нередко сельское насе­ление было представлено лишь женщинами и подростками, в то время как многие мужчины после демобилизации не возврати­лись в разоренную войной деревню. В целом население этих об­ластей свой воспроизводственный потенциал восстанавливало гораздо медленнее.

           При изучении процессов рождаемости нами были использо­ваны документы ЦСУ о естественном движении населения, отло­жившиеся в архивах. Ранее они никогда не публиковались, состо­яние их тоже оставляет желать много лучшего. Поэтому при пользовании этими материалами возникает целый ряд трудно­стей, связанных с состоянием источников.

           Наряду с абсолютными числами родившихся, в архивах ЦСУ нередко можно встретить и относительные показатели - коэф­фициенты рождаемости в расчете на тысячу населения. Однако такие цифры имеются не по всем годам, поэтому путем подсчета по принятым в демографии и статистике формулам отсутствую­щие данные приходится восполнять, а нередко - пересчитывать и уточнять имеющиеся. Это тем более важно, что из-за значитель­ного ухудшения состояния демографической статистической отчетности после 1953 г. прямые, т.е. рассчитанные непосредст­венными исполнителями в отделах ЦСУ, коэффициенты не при­водятся.

           В целом, как показывает анализ статистических данных, пос­ле войны динамика рождаемости развивалась неравномерно. После быстрого и существенного прироста в 1946 г., когда роди­лось почти на 60% больше детей, чем в 1945 г., темпы рождаемо­сти несколько замедлились. 1949 год стал годом своеобразного [312] рекорда - именно тогда в сельской местности РСФСР родилось 1,7 млн. детей, что превзошло даже уровень 1940 г. Столько детей больше никогда в будущем сельские женщины уже не рожали.

           После 1949 г., насколько можно судить по конкретным циф­рам, период демографической компенсации в сельском населе­нии России пошел на убыль. Начиная с 1950 г. в деревне устано­вился несколько меньший, чем в 1945-1949 гг., но вполне сопос­тавимый и достаточно стабильный уровень рождаемости.

           В целом в 1950-е годы рождаемость держалась примерно на уровне 1,4—1,5 млн. новорожденных в год (±100 тыс.). В то же время коэффициенты рождаемости, выражающие частное от де­ления абсолютного числа родившихся на общее количество насе­ления на ту же дату, были менее постоянны и колебались от 32,5 (в 1949 г.) до 27,6 (в 1958 г.). Это достаточно высокие показатели, находившиеся, согласно градации, принятой в демографии, на уровне “выше среднего”, но им уже было далеко до предвоенных показателей рождаемости.

           Источники высокого уровня рождаемости в первые послево­енные годы понятны - демографическая компенсация, в ходе ко­торой были реализованы практически все отложенные из-за вой­ны вступления в брак и рождения детей. Что касается причин стабильно высокого уровня деторождения в 1950-е годы, то сле­дует сказать, что в этот период в детородный возраст вступили многочисленные поколения, родившиеся во второй половине 1930-х годов, когда держался очень высокий уровень рождае­мости.

           Возможно, что и после войны в деревне бы родилось детей намного больше, если бы не тормозящее действие миграции, в ходе которой деревню покидали самые молодые и активные группы - молодежь, особенно мужчины от 17 до 29 лет, которые вступали в брак и заводили детей уже в городе. Иными словами, в очередной раз свою негативную роль сыграл экономический фактор - низкий уровень жизни в колхозной деревне, который буквально выталкивал в город на поиски лучших условий значи­тельное число молодых жителей детородного возраста.

           Интересно, что сразу после войны по заданию советского правительства ряд ученых-медиков и специалистов по народона­селению на основе демографических показателей 1946 и 1945 гг. разработали весьма оптимистический прогноз развития процес­сов рождаемости на послевоенный период. Согласно ему, ожида­лось, что переход к условиям мирного времени, демобилизация Красной Армии, восстановление народного хозяйства, а также государственные меры по защите семьи и подъему рождаемости, [313] предусмотренные известным указом Президиума Верховного Совета от 8 июля 1944 г., создадут благоприятные условия для быстрого и мощного подъема рождаемости. Ее максимального пика ожидали в 1947 г., когда число родившихся детей должно было превысить даже показатели 1940 г. После этого рождае­мость, как ожидалось, несколько снизится и останется на предво­енном уровне или близком к нему. Учитывалось и то, что в раз­витии процессов рождаемости возможен спад, поскольку даже в полностью восстановившихся семьях бывает необходимый ин­тервал между последовательными рождениями детей.

           Однако уже в 1946 г. стало понятно, что быстрой и полной компенсации военных потерь не произойдет из-за слишком боль­шого числа погибших на фронте молодых мужчин. Но не только это обстоятельство помешало сбыться упомянутому прогнозу ученых. Они явно недоучли и то, что сельское население, наряду с горожанами, к этому времени уже перешло на новый тип ре­продуктивного поведения и достаточно широко применяло внут­рисемейное регулирование деторождения, в частности практику абортов.

           Несмотря на законодательный запрет аборта еще в 1936 г. и суровые наказания за него, количество даже официально зареги­стрированных операций по искусственному прерыванию бере­менности после войны стремительно росло: в 1948 г. на 70% больше, чем в 1947 г., а в 1949 г. на ⅓ больше, чем в 1948 г. и т.д. Фактическое же число осуществленных абортов (в том числе так называемых подпольных, т.е. выполненных без медицинских по­казаний и обращения к врачу) не было известно, но, по мнению врачей-практиков, оно было не меньше числа, официально заре­гистрированных статистикой. Иными словами, практика абортов получила огромное распространение и совершенно вышла из-под контроля правительства, пытавшегося их отменой насильствен­но поднять рождаемость.

           Хотя сельские женщины также практиковали аборты, все же они значительно реже прибегали к такой операции, чем горо­жанки. Например, в 1949 г. по сельской местности Калужской об­ласти абортов состоялось почти вдвое меньше, чем в городах; в Новосибирской области, Карело-Финской ССР - на 40% меньше и т.д.

           В 1955 г., учитывая высокую смертность женщин при неле­гальных абортах, большое количество детей, потерявших в ре­зультате аборта своих матерей и ставших сиротами, и другие факторы, Президиум Верховного Совета СССР своим указом от­менил запрет на аборт. Советская женщина после почти 20-лет[314]него перерыва вновь получила полное право самостоятельно ре­шать вопрос о будущем материнстве.

           В целом за послевоенные годы среднее число детей в сель­ских семьях России, несмотря на достаточно высокий уровень ро­ждаемости, все же уменьшилось. И это также стало одной из примечательных черт демографического развития российской деревни. Представление о числе детей в семьях может дать осо­бый коэффициент, рассчитываемый как отношение общего чис­ла родившихся к числу сельских женщин в возрасте фертильно­сти (от 16 до 49 лет). В целом по сельской местности РСФСР этот показатель снизился с 2,90 (в 1950 г.) до 2,82 (в 1959 г.), что так­же подтверждает снижение среднего числа детей в сельских семьях.

           К этому времени заметно поубавилось и число многодетных семей в русской деревне. Они сохранялись главным образом сре­ди работников неквалифицированного труда, да и то в пределах 2-8% к общему числу сельских семей. В то же время у сельской интеллигенции, рабочих и служащих четко проявлялось стремле­ние к малодетности.

           Тотальное убывание сельского населения за счет отъезда в город, прежде всего молодых парней и девушек, которые уже там вступали в брак и заводили семьи, отразилось и на сельской семье. За годы рассматриваемого периода она стала меньше, из­менился и ее внутренний состав.

           В среднем за 20 лет (1939-1959) в сельском населении России уменьшилась доля крупных семей, состоявших из пяти и более человек, с 42 до 30%, т.е. на 12%. Ровно настолько возрос удель­ный вес семей, насчитывавших по два-три человека, т.е. малых семей. Характерно, что в городах доля таких семей осталась прежней, поскольку переход к малосемейности там произошел раньше, чем в деревне.

           Параллельно уменьшению средних размеров сельских семей произошло и перераспределение их по демографическому типу: возросла доля нуклеарных, включавших лишь родителей и их де­тей, или без детей. В то же время снизилась доля сложных семей, в которые кроме супружеского ядра входили взрослые дети, воз­можно уже со своими детьми, или другие родственники.

           Сельская семья в России долго сохраняла локальные особен­ности. В районах Центра из-за более высокого уровни урбаниза­ции и степени вовлеченности в нее многих сельских семей, а так­же в районах Севера и Северо-Запада России средние размеры ее были меньше, чем на окраинах. Например, в Забайкалье, Приан­гарье, в ряде других районов Восточной Сибири, а также у ка[315]зачьего населения Терека, Дона и Кубани сельские семьи дости­гали девяти и более членов. В них было больше мужчин, детей и стариков, В то же время в центральных районах семьи в два-три поколения (т.е. многопоколенные) в послевоенные годы встреча­лись уже нечасто.

           В целом же к концу 1950-х годов вырос удельный вес непол­ных семей (без отца), где из родителей была одна мать. Много де­тей остались полусиротами, росли без крепкой мужской руки, что имело соответствующий результат в их воспитании. Кстати, тенденция к распространению неполных семей укрепилась и бла­годаря нередким даже в сельской среде разводам, а также случа­ям овдовения, т.е. смерти одного из супругов, не всегда компенси­рованными повторными браками.

           Иными словами, сельская семья в эти годы менялась, приоб­ретала более современные формы, приближалась в этом отно­шении к общемировым стандартам. Тем не менее сельская семья в рассматриваемые годы со своими основными задачами - обес­печением воспроизводства населения и воспитанием подрастаю­щего поколения, в том числе и трудовым - вполне справилась. Однако практически не прекращавшаяся миграция, вымывавшая из деревни молодежь, существенно понижала демографический потенциал сельского населения, в том числе и сельской семьи.

           Итак, в течение послевоенных лет (вторая половина 1945-1959 г.) демографическая ситуация в российской деревне оставалась нестабильной. Общая численность ее населения в 1959 г. была на 2 млн человек ниже, чем даже в военном 1943 г. Его возрастно-половой состав сразу после войны был сильно де­формирован - оставалось очень мало молодых мужчин брако­способных возрастов. По этой причине произошли изменения в характере брачности - заметно вырос уровень брачности муж­ского населения, при весьма существенном понижении уровня брачности женщин.

           Из-за непростого экономического положения в сельском хо­зяйстве, низкого уровня оплаты труда, социальной ущемленно­сти - колхозников, на всем протяжении послевоенных лет на­блюдался постоянный отток населения из российской деревни. Максимальную миграционную мобильность при этом проявляла, естественно, наиболее дееспособная и активная часть ее населе­ния - молодежь, и прежде всего мужчины от 16 до 30 лет. Это не могло не сказаться на демографическом составе всего сельского населения. И в конце 1950-х годов в нем по-прежнему было мало молодых мужчин (в детородном возрасте - на 2,7 млн меньше, чем их ровесниц-женщин).

           [316] Сельское население за 20 лет, прошедших между проведени­ем двух советских переписей (1939 и 1959 гг.), заметно постарело. В нем почти на 10% сократилась доля детей и молодежи до 20 лет, зато на 6% выросла доля людей старше 50 лет.

           Общее уменьшение населения и ухудшение его демографиче­ского состава нашли отражение и в составе, и в численности сельских семей - они стали меньше, в деревне выросла доля ма­лых (в два-три человека) и сократилось число многодетных се­мей. Возросла доля одиночек, живших вне семьи.

           Таким образом, в послевоенные годы российская деревня пе­режила очень серьезный этап своей истории. Тяжелейшие пос­ледствия войны как в материальной, так и в демографической сфере создали труднопреодолимые препятствия для выполнения ею своего основного предназначения - обеспечения страны про­дуктами питания, промышленности - необходимым сырьем. Отметим, что, на наш взгляд, те многочисленные трудности, ко­торые переживала вся страна с нехваткой продовольствия в пос­левоенные годы, наряду с крупными ошибками во внутренней политике страны и руководстве сельским хозяйством, в значи­тельной мере были порождены и демографическими проблема­ми села.

           Представляется, что при столь существенном сокращении людских ресурсов деревни как в результате войны, так и из-за широкомасштабной миграции ее населения в города, которое не было восполнено повышением механизации аграрного производ­ства или более гибким и умелым руководством, других результа­тов и ожидать не стоило. Продолжительное отсутствие достой­ного материального уровня жизни, остро переживаемая социаль­ная ущемленность обернулись постепенным исходом населения из деревни. Пусть это станет хорошим уроком для нынешних по­литиков России.

 

           [316-317] СНОСКИ оригинального текста

 

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           Г.А. Куманев:

           - Какую цифру Вы назвали, произнесенную Сталиным в 1946 г.

           О.М. Вербицкая:

           - 7 млн человек демографических потерь.

           Л.H. Нежинский:

           - Когда Вы рассматривали эту проблему, Вы учитывали только не оккупированные в годы войны территории? Оккупи­рованная территория - это довольно большая территория России и не только России.

           О.М. Вербицкая:

           - Статистика военных лет вела учет населения на так назы­ваемой “охваченной территории”, т.е. той, где был поставлен де­мографический учет, за исключением территорий, бывших под оккупацией.

           Ю.А. Поляков:

           - В качестве причин трудностей 1980-х годов Вы назвали од­ну причину - продовольственную. Но Вы забыли о том, что насе­ление в стране в границах СССР увеличилось. Если в 1921-1922 гг. у нас было 135 млн, то потом 270-280 млн. Разве это увеличение населения страны вдвое могло не сказаться на снабжении населения продовольствием?

           О.М. Вербицкая:

           - Безусловно. Хотя я говорила только о послевоенном перио­де, но это правомерно и для всего последующего времени. Деревня была поставлена в такие условия, когда уровень механи[318]зации рос очень медленно, постоянно стояла проблема повыше­ния производительности труда в сельском хозяйстве, поэтому вы­ход из артели был очень ограничен. Если человек все-таки пере­шел работать в промышленность, то на это закрывали глаза, потому что промышленность в эти годы развивалась экстенсив­ными методами и ей требовалось очень много людей для неква­лифицированного физического труда, которых и давала деревня.

           Действительно, нужно увязывать проблемы. Мы всегда кон­статировали то, что планы по сельскому хозяйству никогда не выполнялись, что сельское хозяйство - это черная дыра: сколько туда вложений ни производи, они никогда не окупаются. Надо, наверное, больше внимания уделять тому, в какой степени демо­графический потенциал деревни соответствует уровню этих за­дач, трезво соотнести эти две величины.

           А.К. Соколов:

           - Вы привели очень интересную цифру, которая не очень со­ответствует Вашему негативному отношению к проблеме невы­дачи паспортов. Вы говорили о значительном сокращении числа колхозников до 1959 г.

           О.М. Вербицкая:

           - Да. Их число сократилось на 11 млн человек.

           А.К. Соколов:

           - Эта проблема меня волнует. Есть ли у Вас какие-то цифры на этот счет? За счет кого, каким образом осуществлялось сокра­щение числа колхозников? Такие факты известны. Они затраги­вают проблемы сельской семьи. Но одни работают в колхозе, другие - где-то на стороне. Так было по всей стране. Это немало­важный процесс. Мог ли колхозник, который состоит в колхозе, на самом деле работать на стройке, на фабрике?

           О.М. Вербицкая:

           - Как правило, социальная принадлежность любой семьи оп­ределяется по тому, кем является ее глава. Если он работает в колхозе, то и вся семья, будь жена, скажем, учительница, взрос­лые дети работают, один в МТС, другой - еще где-нибудь, все равно считается колхозной. Во-первых, они живут на территории колхоза, а во-вторых, глава семьи является членом сельскохозяй­ственной артели. Это принятая социальная градация. Известно, что даже в 1950-е годы было очень много социально смешанных семей такого рода.

           Цифра общей убыли колхозного крестьянства за послевоен­ный период - более 11 млн человек, и это на фоне того, что сель­ское население все-таки выросло на 2 млн. Крестьянство убыва[319]ло столь быстро не только вследствие миграции. Еще одним ка­налом было преобразование колхозов в совхозы, туда перешло очень много бывших колхозников. Они оставались жить на прежнем месте, но несколько колхозов объединяли в совхоз, т.е. менялась только “вывеска” и прежние колхозники становились рабочими. Конечно, менялись со временем и условия. В совхозе была стабильная оплата труда, выдавали паспорта и другие пре­имущества. Не следует забывать, что в годы массового освоения целины очень многие сельские жители - молодежь - выбывали с территории Российской Федерации и прибывали, например, в Ка­раганду, которая теперь входит в состав Казахстана, там они и ос­тавались. За счет этого тоже происходило сокращение численно­сти крестьян в России.

           А.К. Соколов:

           - Как квалифицировать те категории колхозников, которые только числятся колхозниками, но на самом деле работают где- то в другом месте. Возможна была такая ситуация?

           О.М. Вербицкая:

           - Нет. Здесь существовали некоторые нюансы. Если хоть кто-то из данной семьи работал в колхозе, за ним оставалось и членство в колхозе, и главное - приусадебное хозяйство, которое выдает колхоз. Но если такая семья полностью порывала связь с колхозом, она оставалась жить на территории колхоза. Никакие меры здесь, как правило, не помогали. Известно, что в 1947 г. очень многие такие семьи высылались, но это была крайняя ме­ра, к ней не часто прибегали. Они потом подпадали под катего­рию околоколхозного населения, которое уже порвало связь с колхозом, т.е. они уже не были колхозниками в строгом смысле слова. Но в силу нашей бюрократической нерасторопности они мало что от этого теряли. Приусадебный участок в 1950-е годы все равно за ними, как правило, оставался. Может быть, и были какие-то иные случаи. Хотя никакой статистики по этому вопро­су конечно нет, и это затрудняет наши исследования.

           Г.Д. Алексеева:

           - Были ли какие-то попытки создания государственных про­грамм, пусть неосуществленные, регулирования и стимулирова­ния решения демографических проблем по увеличению населе­ния? Если они были, то каково было их содержание? Если они не выполнены, то по какой причине?

           О.М. Вербипкая:

           - Такая попытка была предпринята в 1944 г. Был при­нят Указ Президиума Верховного Совета СССР 8 июля 1944 г. [320] Он имеет очень длинное название - “Оказание помощи беремен­ным, одиноким, многодетным матерям” и т.д., где также говори­лось об укреплении семьи. Там, по существу, содержалась про­грамма, которая была направлена на скорейшее восполнение численности населения после войны. И ставка при этом делалась на укрепление семьи. Именно после войны в паспорте граждани­на появилась графа, где фиксировался брак, имя, фамилия того, с кем заключен брак. Это имело большое значение в условиях послевоенного периода, когда было очень мало мужчин и слиш­ком много молодых женщин.

           Эта программа в целом себя оправдала, по крайней мере на какие-то ближайшие годы. 12 млн детей родилось вне брака. И эта программа как раз предусматривала оказание материальной по­мощи матерям-одиночкам по воспитанию детей, родившихся без отца. Так что можно говорить, что такая программа была и она, как и все государственные программы, эффективно действовала лет пять-семь, после чего многие детали устаревали, жизнь меня­лась. Несмотря на то, что в советское время цены были стабиль­ными, все равно установленных там 100 руб. на каждого ребенка становилось мало, но их платили, хотя покупательная способ­ность этих 100 руб. постепенно падала.

           Тем не менее после войны появилось очень много многодет­ных женщин. Я смотрела материалы о числе детей и возрасте ма­терей, родивших их. Нередки были случаи, когда к 26 годам у них уже было по трое детей. Программа работала. Денег особенных не получали, зато государство стабильно платило живыми день­гами, и это способствовало увеличению рождаемости.

           Ю.А. Поляков:

           - В докладе О.М. Вербицкой достойно представлен Центр в области изучения исторической демографии и исторической гео­графии населения территории России. Доклад хорошо фундиро­ван, и главное я вижу в том, что доклад представляет собой одно из приоритетных направлений в нашей деятельности. Изучение истории населения, демографических проблем для России явля­ется одной из важнейших проблем жизни нашего государства, и это всегда находит отражение в истории, потому что нам нужно знать исторические корни.

           Ученый совет должен ставить и выбирать именно такие про­блемы, рассматривать вопросы, которые назрели, которые явля­ются приоритетными и которые либо решаются, либо не реша­ется в нашей работе. Мы должны быть генератором идей, отра­жать развитие науки, и не просто отражать, но и способствовать этому развитию.

           [321] К числу важнейших относятся и проблемы демографическо­го развития страны. Или, например, проблемы экологического развития.

           Историческая экология возникла, существует и должна раз­виваться, хотя развивается слабо. Но для того, чтобы разобрать­ся в корнях нынешнего экологического кризиса, нужно изучить экологическую историю.

           Или проблема адаптации, проблема повседневности, которая пока мало реализована.

           Таким образом, я высказываю общее пожелание, чтобы ста­вились такие доклады, которые отражают важнейшие направле­ния развития нашей науки хотя бы в постановочном плане.

           А.К. Соколов:

           - Доклад интересный. Не надо доказывать, насколько важна эта проблема.

           Я выступаю здесь как исследователь городской истории.

           Те демографические процессы, которые происходили в де­ревне, были сочетанием как бы двух линий. С одной стороны, это объективные процессы, которые происходят во всех современ­ных обществах. Это те демографические процессы, которые не­избежны при переходе от традиционного общества к современ­ному.

           Второй аспект, который здесь проявляется, это влияние раз­ного рода субъективных факторов. Под субъективными факто­рами я имею в виду политику государства, которое рассматрива­ло деревню как неисчерпаемый источник людских ресурсов, поступления сельскохозяйственных продуктов и всего прочего. Рассмотрение этих двух аспектов, их сочетание в демографиче­ском развитии советской деревни, было бы полезно.

           Л.H. Нежинский:

           - Что касается самого доклада, то он поставлен правильно, интересно, ибо поднимает одну из важнейших проблем отечест­венной истории на конкретном материале. Звучание и последст­вия этой проблемы до сих пор не только не угасли, но, к сожале­нию, в силу целого ряда причин возрастают.

           Мы можем только приветствовать дальнейшую разработку этой темы, и конкретно О.М. Вербицкой, и тем подразделением института, в котором она сейчас работает.