Труды Института российской истории. Выпуск 4 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2004. 311 с. 19,5 п.л. 20 уч.-изд.л. 510 экз.

Геополитический подход в компаративных исторических исследованиях

Автор
Бокарев Юрий Павлович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX XIX

Библиографическое описание:
Бокарев Ю.П. Геополитический подход в компаративных исторических исследованиях // Труды Института российской истории. Вып. 4 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2004. С. 182-200.

Текст статьи

 

[182]

Ю.П. Бокарев

 

ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОДХОД В КОМПАРАТИВНЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ[*]

 

           Очевидно, что история русского народа имеет и сходства, и отличия от истории других народов. Однако обсуждение пробле­мы в таком ключе почему-то не устраивает отечественных мыс­лителей. Русская историософская мысль бьется в границах край­ностей. Одни, напирая на особенности русской культуры, созда­ют теорию национальной самобытности. Другие, не относясь серьезно к этим особенностям, конструируют теорию единства русской цивилизации с мифической “общечеловеческой”. Споры между сторонникам этих отрицающих друг друга теорий могут вестись бесконечно, ибо каждая сторона обладает частью исти­ны, но не может подойти к ней ближе, так как это было бы ша­гом в сторону противника.

           Многие считают, что разгоревшийся в 40-х годах XIX в. спор между западниками и славянофилами стал достоянием ис­тории. Но мне представляется более правильной позиция Г.В. Плеханова, полагавшего, что этот спор в различных мо­дификациях проходит через всю историю русской обществен­ной мысли[1]. Он не утих и в советское время, когда в условиях жесточайшей цензуры Главлита прозападническому марксиз­му противостояло “почвенническое” течение, а в 60-х годах по­сле проведенной на страницах литературно-художественных журналов дискуссии был снят ярлык “реакционного” учения со славянофильства.

           В настоящее время благодаря допущенным в ходе прозапад­ных реформ многочисленным ошибкам возрождается и получает широкое распространение еще одно учение о русской самобыт­ности - евразийство. Его горячие адепты не сомневаются в том, что “обязательно рано или поздно” оно утвердится в качестве до­минирующей идеологии “российской государственности”[2].

           [183] Нет смысла оспаривать данное утверждение. Это увело бы нас к нескончаемым схоластическим дискуссиям. Но есть смысл раскрыть истоки евразийства, поставить его в рамки более широ­кой общественной теории и методологии, возникшей в Западной Европе в конце XIX в. Речь идет о геополитике. Именно ее соз­дателями было впервые сформулировано понятие “Евразия”. Многие современные общественные теории, такие, как талассо­кратия, атлантизм, мондиализм, модернизм, геоэкономика, кото­рые евразийцы рассматривают как “враждебные”, также восхо­дят к геополитике и основываются на общей с евразийством ме­тодологии.

           Геополитика предлагает такую трактовку исторического процесса, которая не укладывается в рамки традиционных исто­рических концепций. При этом важное место в мировой истории геополитика отводит истории России. Поэтому отечественным историкам важно определить, насколько исторические построе­ния геополитиков, в большинстве случаев историософские, соот­ветствуют историческим реалиям и в какой степени они могут помочь историкам в познании сложной исторической действи­тельности.

           И д е я  Е в р а з и и. Основоположник геополитики Фрид­рих Ратцель так определял значение пространства (Raum) в жиз­ни народов: «Государство складывается как организм, привязан­ный к определенной части поверхности земли, а его характери­стики развиваются из характеристик народа и почвы... Совокуп­ность всех этих характеристик составляет страну. Но когда гово­рят о “нашей стране”, к этому добавляется все то, что человек со­здал, и все связанные с землей воспоминания. Так изначально ча­сто географическое понятие превращается в духовную и эмоцио­нальную связь жителей страны и их истории»[3].

           Такое понимание географического пространства близко к общему для восточных славян понятию “Русской земли”, являет­ся стержневым для отечественной истории. На нем основывается характерное для многих поколений русского народа понимание патриотизма. Ибо других оснований для патриотизма в России нет.

           Развивая идеи Ратцеля, швед Рудольф Челлен сформулиро­вал понятие такого пространства, обладание которым наделяет нацию и государство осевым динамизмом, позволяющим струк­турировать и объединять вокруг себя другие державы. Челлен считал осевым пространством Центральную Европу и потому приписал Германии интегрирующую мировою роль. Но вскоре эта концепция была опровергнута.

           [184] В 1904 г. директор Лондонской экономической школы Хел­форд Дж. Маккиндер опубликовал статью “Географическая ось истории”, в которой попытался “установить, с известной долей определенности, связь между наиболее широкими географиче­скими и историческими обобщениями” и “выяснить формулу, ко­торая так или иначе выразит определенные аспекты географиче­ской обусловленности мировой истории”[4].

           Маккиндер рассматривал Европу и европейскую историю как “явления, подчиненные Азии и ее истории, ибо европейская цивилизация является в весьма большой степени результатом ве­ковой борьбы против азиатских вторжений”. Полагая, что “идеи, формирующие нацию... обычно принимаются... при общей необ­ходимости сопротивляться внешней силе”, Маккиндер утвер­ждал, что Франция возникла, когда “франки, готы и жители рим­ских провинций оказались вынуждены встать плечом к плечу на поле битвы у Шалона”. В результате разрушения Аквилеи и Па­дуи возникла Венеция. В борьбе с аварами “была основана Авст­рия”. Таким образом, “большая часть современной истории (Ев­ропы. - Ю.Б.) может быть написана как комментарий на измене­ния, прямо или косвенно явившиеся последствием тех рейдов (из Азии. - Ю.Б.)”.

           Отталкиваясь от этого, Маккиндер сформулировал концеп­цию “Евро-Азии”. Это территория в 21 млн кв. миль (половина всей земной суши), включающая Восточно-Европейскую равни­ну, Урал, Сибирь, Центральную Азию и Монголию. Анализируя почвенно-климатические условия, флору и фауну, рельеф мест­ности, направления течения рек, он пришел к выводу, что в ран­ние времена Евразию делили две социально-экономические сис­темы и соответственно два типа политических объединений: степных кочевников-скотоводов, располагавшихся от Монголии до Карпат, и оседлых земледельцев, селившихся на северо-запа­де, на лесных полянах”.

           Хотя Евразия богата реками, но, за исключением западной ее части, “эти реки были практически бесполезны для целей чело­веческого общения”, так как текут или “в соленые озера”, или “в холодный северный океан”. В результате Евразия была недос­тупна для европейцев, пользовавшихся преимущественно вод­ным транспортом, но Европа была досягаема для кочевников, проникавших в нее на лошадях.

           “На запад, на юг и на восток от этой зоны (Евразии. - Ю.Б.) находятся пограничные регионы, составляющие широкий полу­месяц и доступные для мореплавания”. Маккиндер разделил их на четыре: Западная Европа (без Британских островов), Ближ[185]ний Восток, Индия и Китай. Занимая площадь в 7 млн кв. миль, эти регионы концентрируют две трети населения земли. Они яв­ляются важнейшими культурными центрами, “причем немало­важно, то в принципе они совпадают, соответственно, со сфера­ми распространения четырех великих религий - буддизма, брах­манизма, ислама и христианства”.

           Третью зону составляют Британия, Канада, США, Южная Африка, Австралия и Япония. Они “являют собой своеобразное кольцо, состоящее из островных баз, предназначенных для тор­говли и морских сил, недосягаемых для сухопутных держав “Ев­ро-Азии”.

           Россия возникла “на лесных полянах”. Леса укрывали ее от кочевников. Из-за монгольского нашествия “развитие России было задержано и искажено именно в то время, когда остальная Европа быстро шагала вперед”. Но кочевники не разрушили страну (что было связано с их неумением действовать в лесах), а вызвали в ней здоровую реакцию. “Пока морские народы Запад­ной Европы покрывали поверхность океана своими судами, от­правлялись в отдаленные земли и тем или иным образом облага­ли данью жителей океанического побережья Азии, Россия орга­низовала казаков и, выйдя из своих северных лесов, взяла под контроль степь... Эпоха Тюдоров, увидевшая экспансию Запад­ной Европы на морских просторах, лицезрела и то, как Русское государство продвигалось от Москвы в сторону Сибири”.

           Железные дороги устранили недостатки Евразии в плане коммуникаций. “Русские железные дороги бегут на протяжении 6000 миль от Вербаллена на западе до Владивостока на востоке... Не закончится еще это столетие, как вся Азия покроется сетью железных дорог. Пространства на территории Российской импе­рии и Монголии столь велики, а их потенциал в плане населения, зерна, хлопка, топлива и металлов столь высок, что здесь несом­ненно разовьется свой, пусть несколько отдаленный, огромный экономический мир, недосягаемый для океанской торговли... Россия заменяет Монгольскую империю. Ее давление на Финлян­дию, Скандинавию, Польшу, Турцию, Персию, Индию и Китай заменило собой исходившие из одного центра набеги степняков. В этом мире она занимает центральное стратегическое положе­ние”.

           Эти рассуждения позволили Маккиндеру назвать Евразию “географической осью истории”, а Россию - “осевым государст­вом”. “Никакая социальная революция не изменит ее (России. - Ю.Б.) отношения к великим географическим границам ее суще­ствования”. Он считал, что региональные комбинации других го[186]сударств для уравновешивания России “совершают что-то вроде кругового вращения вокруг осевого государства”[5].

           В последующих работах Маккиндер развил и уточнил поло­жения указанной статьи. Центр евразийского континента он на­звал Heartland’oм - сердцевиной мира; пограничные с Евразией регионы - Rimland’on, т.е. береговыми землями, “оправой” Heartland’a; расположенные вне этих двух зон земли - внешним полумесяцем (inner crescent)[6].

           Идея Heartland’a оказала влияние на все последующие поко­ления геополитиков. Россия и оценка ее истории стала важной частью геополитической проблематики.

           Е в р а з и й ц ы. Концепция “Евро-Азии” Маккиндера оказа­лась созвучной с концепцией славянофилов о самобытности Рос­сии и ее исторической миссии. Поэтому геополитика оказала большое воздействие на интеллектуальные слои русской эмигра­ции 1920-х годов (прежде всего пражской) и привела к формиро­ванию особого историософского течения-евразийства.

           Основоположником евразийства был князь Н.С. Трубецкой, автор книги “Европа и человечество”. В ней он характеризовал Евразию как особую цивилизацию, соединяющую “архаическую укорененность в традиции и стремление к авангардному культур­но-технологическому рывку”. В геополитическом плане Евразия противостоит Европе, родине “романо-германской цивилиза­ции”, агрессивной, стремящейся к “единственности, гегемонизму, цивилизационному геноциду”.

           Трубецкой призывал “человечество” к антизападной освобо­дительной борьбе под эгидой Евразии, “передававшей духовное послание от туранцев Чингисхана Московской Руси”. Историче­ская миссия России - быть “форпостом человечества в его проти­востоянии романо-германской Европе”, “территорией фронта, на котором решается судьба мира”. Все периоды сближения России с Западом Трубецкой считал “аномалиями”, а всякое ее обраще­ние к Востоку как “шаги духовного самоутверждения”.

           В книге “Наследие Чингисхана” Трубецкой изложил свое ви­дение истории России. Киевскую Русь он считал не предшествен­ницей Московской Руси, а религиозной провинцией Византии и политической провинцией Европы, “лишенной интегрирующей идеи”. По его мнению, татаро-монгольское нашествие было бла­годетельным для России. Монголы “исполняли великую имперо­строительную функцию, закладывая фундамент гигантского континентального государства, базу многополюсной евразий­ской цивилизации, сущностно альтернативной германо-роман­ской модели”. Произошедшие от смешения славян с татарами ве[187]ликороссы “стали ядром и зерном континентальной России-Ев­разии, переплавились культурно и духовно в особый интегриру­ющий, государствообразующий этнос”[7].

           Согласно Трубецкому, русское государство возникло тогда, когда московские князья, полностью заимствовав от татар госу­дарственный строй, “взяли на себя татарскую геополитическую миссию”. Период Московской Руси был для Трубецкого “цент­ральным парадигматическим моментом” в истории России: “Две­сти лет Московской Руси - это двести лет Руси идеальной, архе­типической, строго соответствующей своей культурно-историче­ской, политической, метафизической и религиозной миссии”.

           Конец идеальной Руси был предопределен расколом. Ре­формы Никона были нацелены на усиление геополитического могущества Московского государства, но осуществлялись с “преступной халатностью”. Поэтому они расчистили путь секу­ляризации и европеизации России, что для Трубецкого означа­ло катастрофу.

           Приход к власти Петра I Трубецкой называл началом “рома­но-германского ига”, которое продолжалось до 1917 г. Оно при­несло России лишь “отчуждение, карикатуру, вырождение глу­бинного импульса”. Органический ход истории России прервался, расслоился на два уровня: “дворянско-аристократический” и “на­родный”. Верхи шли путем западничества, народ “оставался вер­ным допетровскому укладу”. Все-таки идущие от народной жиз­ни импульсы в какой-то степени достигали правящего слоя. Это­му петербургская Россия обязана всему духовному, самобытному и национальному в своей жизни. “Если Россия так и не стала вос­точным продолжением Европы, несмотря на все романо-герман­ское иго, то только благодаря народной стихии, евразийским ни­зам, осторожно и пассивно, но упорно и несгибаемо противив­шимся европеизации”.

           В Октябрьской революции Трубецкой видел подъем народ­ного духа, раскрепощение народных низов, смутную, неосознан­ную, но отчаянную и радикальную попытку “вернуться к време­нам, предшествовавшим германо-романскому игу”. В пролетар­ском интернационализме он углядел “не стремление уничтожить нации, но воссоздать в рамках СССР единый евразийский тип, мозаику общеевразийского национализма”. Большевистскую идеологию Трубецкой расценивал как “неизбежный результат многолетнего господства в России западнической мысли”, на­столько повлиявшей на общество, что “даже протест против ро­мано-германского ига смог оформиться лишь в терминах, заим­ствованных из арсенала европейской мысли”.

           [188] В еще большей мере геополитика оказала влияние на друго­го яркого представителя евразийства П.Н. Савицкого. Его исход­ная концепция образования России-Евразии основывалась на природном дуализме Восточноевропейской равнины - антино­мии леса и степи. Природному дуализму соответствовал этниче­ский дуализм - арийский и туранский. Русские - не славяне и не тюрки, не европейцы и не азиаты. Это новая этническая общ­ность со своей уникальной культурой, образом жизни, миропони­манием. Россия - синтез двух номосов, снятие их противополож­ности, разрешение конфликта между ними. Такое уникальное образование может существовать только в одном географиче­ском пространстве - Евразии[8].

           Россию-Евразию Савицкий именовал “срединным миром”, ко­торый соединяет Европу, Азию и Северную Америку. По его сло­вам, «Россия-Евразия есть центр Старого Света. Устраните этот центр - и все остальные его части, вся эта система материковых окраин - Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Китай, Япония - превращается как бы в “рассыпанную храмину”. Этот мир, лежащий к востоку от границ Европы и к северу от классиче­ской Азии, есть то звено, которое спаивает в единство их все».

           Соединительная роль Евразии проявилась еще тогда, когда она принадлежала не России, а кочевникам: “Заняв все простран­ство от пределов Европы до пределов Китая, соприкасаясь одно­временно с Передней Азией, Ираном и Индией, кочевники слу­жили посредниками между разрозненными, в своем исходном со­стоянии, мирами оседлых культур”. Отвоевав Евразию у кочев­ников, Россия приняла на себя их миссию.

           В отличие от Трубецкого Савицкий не настроен враждебно по отношению к Европе: “В лице русской культуры в центре Старого Света выросла к объединительной и примирительной роли новая и самостоятельная историческая сила. Разрешить свою задачу она может лишь во взаимодействии с культурами всех окружающих народов. В этом плане культуры Востока столь же важны для нее, как и культуры Запада. В подобной об­ращенности одновременно и равномерно к Востоку и Западу - особенность русской культуры и геополитики”.

           Объясняя культурные, экономические и политические осо­бенности России, Савицкий опирался на геополитическую мето­дологию. «Природа евразийского мира минимально благоприят­на для разного рода “сепаратизмов” - будь то политических, культурных или экономических. “Мозаически-дробное” строе­ние Европы и Азии содействует возникновению небольших, замкнутых, обособленных мирков. Здесь есть материальные [189] предпосылки для существования малых государств, особых для каждого города или провинции культурных укладов, экономиче­ских областей, обладающих большим хозяйственным разнообра­зием на узком пространстве. Совсем иное дело в Евразии. Широ­ко выкроенная сфера “флагоподобного” расположения зон не содействует ничему подобному. Бесконечные равнины приучают к широте горизонта, к размаху геополитических комбинаций».

           Покрытый лесами север с неблагоприятными для земледелия условиями не может прожить без взаимодействия с сельскохозяй­ственным югом. Степной юг, нуждающийся в древесине, не мо­жет прожить без взаимодействия с севером. «Природа Евразии в гораздо большей степени подсказывает людям необходимость по­литического, культурного и экономического объединения, чем мы наблюдаем то в Европе и Азии... Недаром в просторах Евра­зии рождались такие великие политические объединительные по­пытки, как скифская, гуннская, монгольская (XIII-XIV вв.) и др. Эти попытки охватывали не только степь и пустыню, но и лежа­щую к северу от них лесную зону и более южную область “горно­го окаймления” Евразии».

           Поскольку объединительные тенденции на территории Евра­зии преобладают над разъединительными, там «нет противопо­ложения “высших” и “низших” рас». По словам Савицкого, «над Евразией веет дух своеобразного “братства народов”, имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различнейших рас - от германской (крымские готы) и славянской - до тунгусо-маньчжурской, через звенья финских, турецких, монгольских народов».

           Господство объединительных тенденций в Евразии имеет следствием то, что “здесь легко просыпается воля к общему де­лу”. Оно означает подчинение частных интересов общим, чело­века - коллективу. С этим связана огромная роль в России объе­динительных идей, господствующей идеологии.

           Поэтому в основе русского государства лежит особая форма политического устройства, которую Трубецкой и Савицкий на­звали “идеократией” (власть идеи). Она предполагает господство идеального над материальным, духовных ценностей над прагма­тическими интересами, долговременных целей над потребностя­ми сегодняшнего дня. Увлеченная православием Киевская Русь, захваченное идеей “третьего Рима” Московское государство, за­раженная европоцентризмом Петербургская Россия, оказавший­ся под властью марксизма СССР - суть разные формы идеокра­тии. Если бы Савицкий не умер в 1968 г., то он мог бы продол­жить этот список.

           [190] Идеократическое устройство предполагает наличие особого слоя в составе политической элиты - “духовных вождей”. Они, как правило, не входят в институты власти, а образуют особый авторитарный институт, влияющий на общество в целом. В Ки­евской Руси духовными вождями было греческое духовенство, в Московском государстве - русская православная церковь, в Пе­тербургской России - интеллигенция, в СССР - коммунистиче­ская партия.

           Г у м и л е в. Когда советские войска вошли в Прагу, Савиц­кий, в числе других эмигрантов, был арестован и осужден на­10 лет лагерей. Там с ним познакомился Л.H. Гумилев, ставший его учеником и горячим сторонником всех историософских кон­цепций евразийцев. Ради них он был вынужден проявлять “недо­верие к источникам”, отвергать летописные свидетельства и ар­хеологические данные, предпочитая фактам теоретические ре­конструкции.

           Пытаясь обосновать евразийские концепции, Гумилев далеко вышел за пределы геополитической проблематики. Основатель этнологии, он определял ее как “географическую науку, изучаю­щую становление этносферы Земли как результат процессов эт­ногенеза в историческую эпоху”. Гумилев широко использовал биоэнергетические гипотезы В.И. Вернадского и его последова­телей, позволившие ему сформулировать теорию пассионарно­сти, лежавшую в основе его исторических реконструкций. Она помогла ему избежать многих трудностей исторического объяс­нения.

           Например, не соглашаясь с А.А. Шахматовым в том, что ми­грации славян начала IX в. на восток вызваны появлением импе­рии франков Карла Великого, Гумилев предложил следующее объяснение: “Целостность этноса, а тем более суперэтноса под­держивается уровнем пассионарного напряжения. Когда напря­жение спадает - этнос распадается, и чаще всего по территори­альному признаку. При этом высвобождается часть энергии, иду­щая на миграцию... Вот причина (лежащая в плане этнической истории), из-за которой вятичи и радимичи сменили место обита­ния”.

           Теория пассионарности вызвала отход Гумилева от геополи­тической методологии. Например, чтобы объяснить образование восточнославянского этноса и установление его доминирования на Восточноевропейской равнине с позиций геополитики требу­ется тщательный анализ политического, военно-стратегическо­го, торгового, экономического и т.п. значения территории их рас­селения, роли культурных, религиозных, экономических, воен[191]ных, внешних воздействий, расстановки всех политических сил, способных вмешаться в ход событий, учета их геополитических интересов. С точки зрения теории пассионарности, все это лиш­нее: “Высокий уровень пассионарности дал славянам преимуще­ство над восточными балтами (ятвяги, голядь) и финно-уграми (меря, мурома, весь) и повлек за собой слияние славянских пле­мен в единый древнерусский этнос, осуществившееся в конце X в.”[9].

           Гумилев верил, что теория пассионарности позволит ему пре­одолеть молчание источников. Раскрывая причину, по которой поляне платили дань хазарам, он писал: “Для этого должно быть научное объяснение. Замечено, что если особи некоей популяции упрощают свою морфологическую структуру, они резко увели­чивают биогеохимическую энергию (для животных это энергия размножения)... Перенеся эту закономерность с организменного уровня на популяционный уровень, мы констатируем, что при на­чинающемся вырождении, или упрощении структуры, имеет ме­сто выброс свободной энергии, проявляющейся в стремлении к расширению ареала. Примеры того - ханьская агрессия II—I вв. до н.э., колониальные захваты европейских стран в XIX в. и ин­тересующее нас столкновение на тропе войны Иудео-Хазарии с Киевской Русью”[10].

           Такое “научное объяснение” привело Гумилева к произволь­ной трактовке источников. Ссылаясь на найденную П.К. Коков­цовым еврейскую рукопись XII в., в которой говорилось о пред­принятом по просьбе византийского императора Романа I Лака- пина набеге вождя приазовских россов Халгу на хазарский порт Самкерц и его сражениях с полководцем Песахом, Гумилев при­думал поход Хазарского каганата на Киевскую Русь, закончив­шийся в 940 г. победой Песаха над киевлянами.

           Использование геополитической методологии позволило бы избежать этой ошибки. В указанное время Хазарский каганат был отрезан от Киевской Руси печенегами, отвоевавшими у ха­зар северное Причерноморье и Приазовье вплоть до Саркела и заключившими мир с князем Игорем. С юго-запада хазар тесни­ли аланы, подступавшие к Саркелу и Итилю. Каганат с трудом отбивал набеги приазовских росов на таманские и восточно­крымские порты (набег Халгу на Самкерц был лишь одним из множества). В этих условиях большой, длительный и тяжелый поход на Киев через земли враждебных печенегов был физиче­ски неосуществим.

           Придуманная война Киевской Руси с Хазарским каганатом заняла важное место в исторических построениях Гумилева. “По[192]беды Песаха позволили хазарскому царю перенести налоговый гнет на русское население Поднепровья, ибо варяжские конунги готовы были оплачивать свой покой данью, собираемой со сла­вян”. Походы Игоря на Византию, набеги росов на шиитов Арра­на, сбор дани с древлян объяснялись им как действия попавших в зависимость от хазар варяжских князей в интересах “купеческой верхушки иудейской общины”.

           Гумилев стремился доказать историческую несовместимость интересов “иудейских общин” с интересами народов Восточно­европейской равнины и Кавказа, включая самих хазар: “...Крови было пролито немало, погибли ни в чем не повинные обитатели побережий Черного и Каспийского морей, сложили головы за чужое дело русские богатыри, были обобраны и ежедневно ос­корбляемы хазары, аланы потеряли свои христианские святыни, славяне платили дань по белке с дыма... гузы не смыкали глаз... Это перманентное безобразие было тяжело для всех народов, кроме купеческой верхушки Итиля и обслуживавших ее наемни­ков, но последние за приличное содержание платили своей кро­вью”[11].

           Поэтому разгром Хазарского каганата Святославом в изо­бражении Гумилева приобретает всемирно-исторические мас­штабы: «Все партии, опиравшиеся на поддержку агрессивного иудаизма, утратили опору, крайне для них ценную. В результате во Франции потеряла позиции династия Каролингов, принужден­ная уступить гегемонию национальным князьям и феодалам; в Китае отдельные солдатские и антикочевнические мятежи пере­росли в агрессивность и национальную исключительность ново­рожденной династии Сун; халиф в Багдаде ослабел и потерял контроль даже над Египтом, не говоря уже о “прочей Африке” и Аравии; дезорганизация разъедала Саманидский эмират. Короче говоря, союзникам погибшей Хазарии стало плохо». Однако “ос­тались евреи, не потерявшие воли к борьбе и победе и нашедшие приют в Западной Европе”[12].

           Таким образом, отойдя от геополитической методологии ра­ди теории пассионарности, историческая состоятельность кото­рой не доказана, Гумилев потерял ориентацию в мировом исто­рическом процессе. О его работах можно было бы подробно не говорить, если бы они не оказали большое влияние на современ­ное евразийство.

           Д в у х п о л ю с н ы й  м и р. Если для Маккиндера “геогра­фической осью истории” был Heartland, то немецкому историку и философу Карлу Шмитту мировой исторический процесс пред­ставлялся борьбой двух полюсов: Востока и Запада. “Противо[193]стояние Востока и Запада... включает в себя противоречия раз­личного рода: экономические интересы, качественное различие правящих элит и несовместимость основополагающих интеллек­туальных установок”[13].

           Борьбу между оседлыми и кочевыми народами Шмитт низвел до второстепенного исторического эпизода. Основой же конфлик­та между Востоком и Западом он считал “основополагающий ду­ализм элементов Земли и Воды, Суши и Моря”. Шмитт писал: “То, что мы сегодня называем Востоком, представляет собой единую массу твердой суши: Россия, Китай, Индия - громадный кусок Суши... То, что мы именуем сегодня Западом, является од­ним из мировых Океанов, полушарием, в котором расположены Атлантический и Тихий океаны. Противостояние морского и континентального миров - вот та глобальная истина, которая ле­жит в основе объяснения цивилизационного дуализма, постоянно порождающего планетарное напряжение и стимулирующего весь процесс истории”.

           Враждебность континентальных и морских держав связана с различиями в способах их существования: “В центре сухопут­ного существования стоит Дом. В центре морского существова­ния плывет Корабль. Дом - это покой. Корабль - движение... Люди, живущие на Корабле, находятся в совершенно иных от­ношениях как друг с другом, так и с окружающей средой”. По­этому, “с какой бы позиции мы ни смотрели на это различие, - с Моря на Сушу или с Суши на Море, - оно проявляется в со­вершенно иначе структурированном силовом цивилизацион­ном и культурном поле, при этом надо заметить, что культура сама по себе в большей степени относится к Суше, а цивилиза­ция - к Морю”.

           Характеризуя цивилизационные различия между народами суши и моря, Шмитт использует понятие “номос” (от греч. ηο­μοσ - нечто оформленное, организованное). Номос - это гар­моничное сочетание всех элементов общественной жизни, сло­жившихся в результате освоения окружающей географической среды.

           Для Шмитта мировая история начинается с эпохи великих географических открытий, когда Англия стала “островом, отде­лившимся начиная с XVI в. от европейского континента и сделав­шим первые шаги к чисто морскому существованию”. Несмотря на огромные успехи в мореплавании, ни Португалии, ни Испании, ни Голландии не удалось преодолеть свою континентальность. Начиная с XVI в. Англия “вступила в эпоху великих географиче­ских открытий и принялась отвоевывать колонии у Португалии, [194] Испании, Франции и Голландии. Она победила всех своих евро­пейских соперников не в силу морального или силового превос­ходства, но лишь исключительно из-за того, что сделала реши­тельный и бесповоротный шаг от твердой Суши к открытому мо­рю”; Шмитт назвал это первой планетарной революцией про­странства.

           С этим шагом связано и опережающее технико-экономиче­ское развитие Англии: “В условиях морского существования тех­нические открытия совершаются более легко и свободно, так как они не обязательно должны встраиваться в фиксированную структуру нормативов, свойственных сухопутному существова­нию... Переход к чисто морскому существованию уже несет в са­мом себе и в своих прямых следствиях раскрепощение техники как самостоятельной и самодовлеющей силы... Безусловная вера в прогресс (понятый как технический прогресс) является верным признаком того, что совершен переход к морскому существова­нию”.

           Промышленную революцию Шмитт рассматривает как ответ на великие географические открытия. Для него глубоко законо­мерно то, что именно Англия стала родиной промышленной ре­волюции: “Англичане, совершившие в XVIII в. все свои знамени­тые открытия, повлекшие за собой промышленную револю­цию, - коксовые печи, сталелитейное производство, паровую ма­шину, ткацкий станок и т.д., - не были гениальнее других наро­дов... Технические открытия, лежащие в основе промышленной революции, только там на самом деле приведут к индустриаль­ной революции, где сделан решительный шаг к морскому суще­ствованию”.

           На фоне промышленной революции “политическая револю­ция, расползавшаяся начиная с 1789 г. по всему европейскому континенту, есть лишь бледный идеологический эпифеномен”. Французская революция привела к первому глобальному столк­новению между континентальными и морскими державами. “Планетарный характер битвы между Сушей и Морем впервые обнаружился во времена войн Англии против революционной Франции и Наполеона, - писал Шмитт. - Правда, тогда деление на Сушу и Море, Восток и Запад не было еще столь четким, как сегодня. Наполеон был, в конце концов, разгромлен не Англией, а континентальными Россией, Австрией и Пруссией. Номос Зем­ли еще заключался тогда в равновесии между силами Суши и Мо­ря; одно Море не могло добиться своими силами решительной победы. В 1812 г., когда столкновение достигло своего апогея, Соединенные Штаты объявили войну не Наполеону, а Англии. [195] Тогда произошло сближение между Америкой и Россией, причем оба этих молодых государства стремились дистанцироваться как от Наполеона, так и от Англии. Противоречие между Землей и Морем, между Востоком и Западом еще не выкристаллизовалось тогда в чистое противостояние стихий, что произошло лишь в момент Североатлантического союза в 1949 г.”

           Поражение России в Крымской войне Шмитт рассматривал как кульминационную точку в противоборстве морских и конти­нентальных держав, пик могущества Англии. Идеологически это выразилось в господстве английской классической полити­ческой экономии, которая “была концептуальной суперструкту­рой, разработанной на основании первой стадии промышленной революции”.

           Марксизм, в свою очередь, основал свое учение уже на этой суперструктуре классической политэкономии. Он развил ее и разработал концептуальную суперструктуру для второй стадии промышленной революции. В этом качестве марксизм был взят на вооружение элитой русских профессиональных революционеров, которым удалось совершить в 1917 г. рево­люцию в Российской империи и перенести двойную суперструк­туру на условия своей аграрной страны. Во всем этом речь шла отнюдь не о практическом осуществлении чистого учения и о логичной реализации объективных законов исторического развития. Речь шла о том, что промышленно отсталая аграр­ная страна испытывала необходимость вооружиться современ­ной промышленной техникой, так как в противном случае ей была обеспечена роль добычи для других более развитых про­мышленно крупных держав. Таким образом, марксизм из идеологической надстройки второй стадии промышленной ре­волюции превратился в инструмент для преодоления индустри­ально-технической незащищенности огромной страны, а так­же для смещения старой элиты, не справляющейся с исполне­нием исторической задачи”[14].

           “С р е д и з е м н ы й   о к е а н”. Ревизию идей Маккиндера предпринял Николас Спикмен. Он считал, что Маккиндер пере­оценил значение Heartland’a в мировой истории. Развитие Rimland’a совершалось не под влиянием вторжений из Азии, а са­мо по себе. Heartland не выполнял никакой исторической миссии, а получал импульсы для своего развития извне. Он был лишь по­тенциальным пространством, а ход мировой истории диктовался Rimland’oM. Поэтому не Heartland, a Rimland и прежде всего его четвертый западный регион является “географической осью” древней и средневековой истории.

           [196] Однако в новое и новейшее время решающую роль в истории стала играть новая геополитическая конфигурация. Спикмен на­звал ее “Средиземным океаном” (Midland Ocean). Подобно тому как в античную эпоху Средиземное море способствовало объеди­нению живущих по его берегам народов, образованию мировых культурных центров и формированию греко-римской цивилиза­ции, так в XIX-XX вв. такую же роль стала играть северная часть Атлантического океана. Живущие по его берегам народы связа­ны общей западноевропейской культурой, демократическими ценностями, либеральной экономикой, составляют единое Ат­лантическое сообщество. Они являются лидерами мирового ис­торического процесса, распространяют импульсы, определяю­щие развитие остальных частей мира[15].

 

*  *  *

           Геополитические теории играют все возрастающую роль в современной политике. Конструкция НАТО целиком базируется на идеях Спикмена. Крупнейшим геополитиком современности является Збигнев Бжезинский, посвятивший свою жизнь расколу Евразии. Однако роль геополитики в будущем видится весьма не­определенной.

           В XX в. развернулась вторая планетарная революция про­странства. Человек поднялся над поверхностью земли и моря, приобрел новые средства передвижения, новое оружие. Меры и соразмерности вновь изменились, а возможности человеческого господства над природой и над другими людьми расширились до необозримых пределов. Поэтому море и суша больше не играют той роли, какую они играли в прежние времена. Однако истори­ки не должны забывать того, какое значение имела географиче­ская обусловленность для судеб народов и государств. В компара­тивных же исторических исследованиях геополитический подход представляется безусловно необходимым.

 

           [196-197] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

 

           A.K. Соколов. Существует довольно много геополитических концепций. Они начали появляться еще с середины XIX в. Осно­воположником является наш ученый И.И. Мечников. Потом по­явились более современные геополитические теории и т.д. Поче­му Вы выбрали концепцию Маккиндера?

           Ю.П. Бокарев. Потому, что он первым обратился к историче­ским сюжетам.

           А.К. Соколов. Но есть и другие геополитические концепции. Однако Вы именно Маккиндера рассмотрели как основополож­ника евразийства, откуда возникло представление об особом пу­ти России и т.д.

           Ю.П. Бокарев. Думаю, что разговор об особом пути возник гораздо раньше, но Маккиндер первым обосновал его геополити­чески.

           А.К. Соколов. Тем более, что Маккиндер работал на рубеже XIX-XX вв.

           Ю.П. Бокарев. Он активно работал и в 1920-е годы. В 1920 г. он был на территории России, пытался расколоть Евразию, де­лал ставку на белое движение. Последняя его работа датируется 1943 г.

           А.К. Соколов. С этой точки зрения как соотносится концеп­ция Маккиндера с концепцией Спикмена, с геополитической кон­цепцией “Средиземного океана”?

           Ю.П. Бокарев. По моему мнению, они соотносятся так, как прошлая и более близкая к нам история. Не существует некоей извечной географической конфигурации. Земля за исторический период не слишком изменилась, но само значение территории и ее важности для развития менялось на протяжении истории. И ес[198]ли, скажем, в начальную эпоху эти пространства, эти степные на­беги действительно потрясали европейский мир и способствова­ли определенным процессам, то теперь мы больше испытываем влияние объединения атлантической цивилизации, распростра­нения культурных интересов Запада на остальной мир.

           Т.е. Маккиндер и Спикмен занимались именно историей, и поэтому я выбрал их работы для анализа, а вовсе не потому, что кто-то основоположник, а кто-то нет. В мои планы вовсе не вхо­дило читать лекцию по геополитике - таких учебников слишком много.

           Маккиндер и Спикмен ошиблись в устойчивости этих конфи­гураций. И я думаю, что концепция НАТО базируется целиком на спикменовских представлениях.

           Маккиндер был противником Хартленда, хотя и придавал его влиянию большое значение. Он призывал к необходимости окру­жить Хартленд и расколоть его, называл эту стратегию “коль­цом анаконды”. В этих условиях и сторонники Спикмена, и сто­ронники Маккиндера просмотрели выделение еще одного гео­графического региона - Юго-Восточной Азии, потому что ни в одной геополитической теории этот регион не рассматривался как способный на геополитическое возвышение.

           А.К. Соколов. Как вы относитесь к концепции глобализа­ции? Этот вопрос сейчас широко дискутируется. Признаете ли вы наличие каких-то общих цивилизационных начал, или геопо­литика диктует нам различные цивилизационные начала на по­верхности земного шара?

           Ю.П. Бокарев. Земля маленькая, и в конце концов много культур на ней просто не уцелеет. Я рассматриваю это историче­ски. В моем отзыве на Ваш двухтомник отмечено, что Ваш под­ход с позиций модернизма совершенно правомерен к тому пери­оду, который Вы избрали. Но если брать более ранние эпохи, он может не соответствовать историческим реалиям. Вы в теории модернизации придерживаетесь объединения культур. А было время, когда, наоборот, культуры раздвигались, размежевыва­лись. Т.е. надо подходить исторически. Что касается глобализа­ции, она идет. Но есть и мощное движение против нее.

           А.К. Соколов. А каково ваше отношение к ней?

           Ю.П. Бокарев. Двойственное. С одной стороны, она создает возможность ускорения прогресса, с другой, вносит такие под­вижки, особенно в отсталых регионах, которые иногда оборачи­ваются катастрофой. Взять недавний финансовый кризис в Азии. [199] Он тесно связан с глобализацией. Создаются гигантские финан­совые структуры. Они превосходят любой банк. Эти структуры находят место там, где инвестиции очень выгодны, и устремля­ются туда, происходит мощный экономический взлет. Но вскоре оказывается, что другой регион стал гораздо доходнее. Инвести­ции перетекают туда, акции продаются, цена их падает и начина­ется кризис.

           А.К. Соколов. Сегодня геополитические исследования стано­вятся весьма и весьма популярными, и нельзя проходить мимо это­го. Хочу напомнить, что геополитика - это учет географического фактора во внешней и внутренней политике государства, в эконо­мике. Считаю, что проблемы, которые ставятся в геополитиче­ских исследованиях, заслуживают внимания. Когда речь идет об изучении влияния географических факторов на историю той или иной страны, я целиком “за”, о чем писал в статье “О влиянии гео­графических факторов на новую и новейшую историю России”, опубликованной в сборнике “Природопользование в России”.

           Когда речь идет о ранних веках нашей истории, там влияние географического фактора прямое, этого отрицать нельзя. В но­вое и новейшее время это влияние тоже очевидно. Например, та­кой природный фактор, как нефть - важнейший аспект между­народной политики, но его влияние не прямое, а через ряд опо­средований, которые, тем не менее, очень легко фиксируются и изучаются на уровне практических исследований. Что не устраи­вает в современных геополитических построениях? Это, во-пер­вых, рассуждение преимущественно в историко-философском, иррациональном ключе, которое, на мой взгляд, чревато преуве­личением этого географического фактора, а во-вторых, ведет нас к ложным построениям, тупикам и конструкциям о “необъяс­нимом свойстве русской души”, русского народа и т.п.

           Ю.П. Бокарев. При чем здесь геополитика?

           А.К. Соколов. Но это существует. Вы уже упоминали об этом. Рациональное объяснение здесь полностью отсутствует как таковое. Может быть, я сугубый эмпирик, но, наблюдая ок­ружающих людей, не вижу в них никаких “тайн русской души”. Это люди простые, элементарные, рациональные и т.д., и т.п. Об абстракциях мне очень трудно судить. Возьмем ту же нефть - ее роль для нашей страны совершенно не такая, как на Западе. По­этому изучать географический фактор, конечно, надо, но на не­сколько иных методологических основаниях. Рассуждения Мак­киндера хороши. Но я бы перевел проблему в плоскость кон­кретных исторических исследований.

           [200] Л.H. Нежинский. Я поддерживаю А.К. Соколова в том, что нужно изучать геополитические теории и подходы. В последнее десятилетие им посвящена довольно большая отечественная ли­тература. Однако некоторые вещи просто удивляют. Например, один из авторов солидной по объему монографии по геополити­ке современной России, депутат Государственной думы, поставил вопрос так: необходимо решать наши проблемы с точки зрения геополитики, в том числе и в регионе Прибалтики, и если литов­ское руководство будет продолжать придерживаться своей не­благоприятной позиции по отношению к современной России, то мы не должны останавливаться перед тем, чтобы сбросить атом­ную бомбу на Вильнюс, на литовский парламент - и вопрос будет решен...

           Важно максимально научно подходить к самой постановке проблемы в зависимости от различных этапов российской исто­рии, особенно на современном этапе.

           Как бы мы ни признавали действительно большого значения географического положения, размеров государства и т.д., но ни­кто не станет отрицать, что экономику и политику современной Монголии, территория которой составляет 1,5 млн кв. км, нельзя сравнивать с современной Швейцарией, которая занимает около 65 тыс. кв. км.

           И сегодня, даже после распада Советского Союза, Россия ос­тается крупнейшей по территории державой мира (17,5 млн кв. км). После нее идет Канада, потом Китай, Бразилия. И тем не менее все, кто занимается состоянием современной экономи­ки России, вынуждены признать, что уровень развития экономи­ки европейской части России и всей ее зауральской территории, включая Дальний Восток, конечно несопоставим. Индекс выгля­дит как 5 : 1, в некоторых отраслях 3 : 1, а в некоторых и 10 : 1 в пользу европейской части.

           Поэтому прежде чем обращаться к геополитическому подхо­ду, имеет смысл подумать о том, какие усилия необходимо пред­принять, чтобы зауральскую Россию поставить на рельсы того экономического развития, которого она заслуживает, и доби­ваться более или менее гармоничного развития обоих регионов страны.

           В целом сама постановка вопроса в докладе интересна, но она заслуживает более широкого исторического охвата.