Труды Института российской истории РАН. 1997-1998 гг. Выпуск 2 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: ИРИ РАН, 2000. 480 с. 30 п.л. 21,11 уч.-изд.л. 250 экз.

Внешняя политика советского государства и русская православная церковь. 1943-1948 годы

Автор
Васильева Ольга Юрьевна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век

Библиографическое описание:
Васильева О.Ю. Внешняя политика советского государства и русская православная церковь. 1943-1948 годы // Труды Института российской истории РАН. 1997-1998 гг. Вып. 2 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: ИРИ РАН, 2000. С. 339-353.

Текст статьи

 

[339]

О.Ю.Васильева

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА И РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ. 1943-1948 ГОДЫ[*]

 

           5 июня 1943 г. И.В.Сталин принял в Кремле наркома госбезопасности В.Н.Меркулова, который согласно ранее полученным указаниям, представил проект совершенно секретного документа, именуемого «Мероприятиями по улучшению зарубежной работы разведывательных орга­нов СССР». Сталин внимательно вычитал все четырнад­цать пунктов, сделал кое-какие поправки и тут же под­писал постановление Государственного Комитета Оборо­ны за № 3522 «СС» (совершенно секретно) об утвержде­нии мероприятий. Этот документ означал новую веху в истории политической разведки СССР.

           В нем конкретно расписывались задачи и цели по сбору сведений надлежащего характера. И если многие направле­ния политической разведки для органов Госбезопасности были не новы, то сведения о религиозных организациях впервые попали в категорию серьезных интересов советской внешней разведки. И, конечно, далеко не случайно. Это ста­ло необходимо Советскому государству и лично Сталину.

           В преддверии грядущих преобразований в Европе он трезво взвешивал шансы СССР в условиях мирного проти­востояния общественных систем. С одной стороны, симпа­тии народов Европы, государственных и политических ли­деров к СССР как государству, спасшему европейскую ци­вилизацию от германского фашизма, с другой — насторо­женность, недоверие к СССР как большевистскому госу­дарству, печально известному своими репрессиями, своими преследованиями религии.

           Как максимально использовать эти симпатии и как ней­трализовать недоверие? Морально-этической основой сбли[340]жения разных государств и народов в новых условиях могла стать только религия с ее универсальными ценностями и идеалами. Но для этого надо было показать уважение к ней, терпимость к «чуждым социализму ценностям».

           Однако, внешнеполитические планы не ограничивались задачей завоевания симпатий европейских народов. В своих имперских амбициях Сталин претендовал и на победу над умами и душами народов: «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть?». Этот тезис бывший семинарист пом­нил хорошо, понимая, что в Европе «правит» могуществен­ный Ватикан. Сталин задался целью сломить римско-като­лическую империю. Возможности для этого, казалось, были.

           Русская Православная Церковь имела паству во многих странах. Действовали церкви в Северной и Южной Амери­ке, епархия в Бельгии, русские духовные миссии в Иеруса­лиме, Китае, Корее, благочиния в Австрии и Венгрии, под­ворья в Белграде и Софии. Все эти миссии, приходы, под­ворья исторически находились в каноническом подчинении Московской Патриархии. И Сталин решил превратить Рус­скую Православную церковь в Центр международного пра­вославия с политическим уклоном, своего рода «правос­лавный Ватикан», который мог стать духовно-нравственной опорой международной политики Кремля.

           Создание «православного Ватикана» путем объедине­ния автокефальных церквей вокруг Московского Патри­архата и перенесение центра вселенского православия в столицу коммунистической империи должно было идти под личным контролем Сталина и В.М.Молотова. А пра­во на «оперативную инициативу» в осуществлении плана было предоставлено «куратору» церкви — Председателю Совета по делам Русской Православной церкви, полков­нику госбезопасности Г.Г.Карпову и «специалистам» по внешним сношениям с Лубянки.

           Теперь становится понятным т.н. «новый государ­ственно-церковный курс с осени 1943 г., когда начался период организационного возрождения и укрепления обескровленной большевистским лихолетием Русской [341] Православной Церкви. 8 сентября 1943 г. на Соборе епи­скопов был избран двенадцатый патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). Вскоре «прощенные» властью и отпущенные из неволи священнослужители заняли пустовавшие епархиальные кафедры и другие ключевые посты. Сформированный в это же время Совет по делам Русской Православной Церкви — по мысли Сталина — стал узлом связи между Правительством и Церковью. Сталин и Молотов, а с 1946 г. и заместитель председателя Совета Министров СССР К.Е.Ворошилов были постоянно в курсе всех церковных дел. С помощью Совета по делам Русской православной церкви государ­ство держало под контролем каждый ее шаг.

           Отправным моментом в деле создания православного Центра стал Поместный Собор Русской Православной Церкви 1945 г., принявший редчайшую по представи­тельности делегацию поместных православных Цер­квей — такую, что это дало возможность впоследствии вспоминать об этом событии как о чуть не Вселенском Православном Соборе или, во всяком случае, как о его преддверии.

           В Москву приехали патриарх Александрийский и всей Африки Христофор, патриарх Антиохийский Алек­сандр III, католикос патриарх всей Грузии Каллистрат, от Константинопольской Церкви архиепископ Фиатир­ский Герман, от Иерусалимской архиепископ Севастий­ский Афинагор, от Сербской Церкви митрополит Ско­пянский Иосиф Арджемский.

           Из доклада Карпова правительству о Соборе:

           «Собор явился наглядным доказательством отсутствия преследования религии в СССР и имел также некоторое политическое значение. Московская Патриархия, в част­ности, договорилась с Патриархами Александром, Хрис­тофором, представителями Константинопольского и Ие­русалимского патриархов о прекращении связей с мит­рополитом Анастасием и о необходимости совместной борьбы против Ватикана»[1].

           [342] По высочайшему указанию гости Собора получили цен­ные подарки: 42 предмета из фондов музеев Москвы и 28 — из Загорского государственного музея. В ответ на заботу патриарх Христофор заверил патриарха Алексия, что «вос­точные патриархи будут ожидать распространения на них покровительства России в чисто христианском духе».

           Сталин торжествовал, а патриарх Алексий, вряд ли до конца оценивая глубину его политической интриги, распро­странял послания и обращения — к духовенству и верующим европейских стран, дальнего Запада и ближнего Востока.

           После Поместного Собора 1945 г. Г. Карпов сделал такую запись:

           «В дальнейшем внешняя деятельность РПЦ направ­ляется Советом в следующих направлениях:

           1. Воссоединение с Московской Патриархией русских православных церквей за границей.

           2. Установление тесных и дружественных отношений с православными церквами славянских стран.

           3. Дальнейшее укрепление связей с главами других автокефальных церквей и влияния в решении междуна­родных церковных вопросов».

           6 марта 1945 г. в Таллине принесли покаяние и вос­соединились с Московской Патриархией члены Синода Эстонской Православной Церкви.

           В августе 1945 г. патриарх Алексий обратился с по­сланием к Русской Зарубежной Церкви. В результате зна­чительная часть духовенства и мирян восстановили кано­нические отношения с Московским Патриархом, а в конце месяца был принят в молитвенное общение пре­бывавший в Париже митрополит Серафим (Лукьянов).

           Для осуществления внешнеполитических задач Мо­сковская Патриархия направила в 1945—1946 гг. заграни­цу 17 делегаций в составе 52 чел. Об успехе воссоедине­ния с Московской Патриархией 285 русских приходов за границей в государственных документах записано следую­щее: «Успеху воссоединения с Московской Патриархией русских православных церквей и духовенства за дающей [343] способствовали не только поездки туда делегаций Москов­ской Патриархии, но и ставшие широко известными после войны сведения о свободном существовании религии в СССР и об укреплении Русской Православной Церкви».

           Параллельно с воссоединением русских православных зарубежных приходов шла работа по выработке «единой» линии с православными Церквами Болгарии, Югосла­вии, Чехословакии и Румынии.

           С апреля 1945 по май 1946 г. шли переговоры с гла­вой Болгарской церкви митрополитом Стефаном, кото­рый подтвердил весной 1946 г., что «он всецело ориенти­руется на Восток, на великий, могучий Советский Союз, на Русскую Церковь и патриарха Алексия».

           О тесных связях с Болгарской Православной церко­вью в государственных документах осталась красноречи­вая запись Карпова: «Установлению тесных связей с Болгарской православной церковью способствовало так­же и то, (что по инициативе патриарха Алексия, с Бол­гарской церкви была снята схизма запрещения общения с другими церквами), наложенная Константинопольским патриархом в 1872 г. И, беря пример с русской Право­славной церкви в ее взаимоотношениях с государством, митрополит Стефан в Болгарии проводит политику под­держки демократического фронта, что особенно ярко сказалось в недавно прошедших выборах в Великое На­родное Собрание Болгарии».

           Но в оценке митрополита Стефана Советское руко­водство старалось проявлять гибкость и осторожность, помня о его былых связях с англичанами, участии в эку­меническом движении и старых связях с болгарской оп­позицией. Усмирить непокорного Стефана Советское государство собиралось путем подкупа. Из доклада Кар­пова правительству: «Обещанный Стефану и его Синоду крупный заем от лица Русской Православной Церкви должен больше связать Стефана с нами».

           Наладились у Москвы отношения и с Сербской Право­славной Церковью. Внешне они носили дружественный [344] характер, но поездки делегаций Московского Патриархата в 1945—1946 гг. не принесли желаемого результата.

           Осенью 1946 г. патриарх Сербский Гавриил приехал на лечение в Карловы Вары, где имел встречи с экзархом Московской Патриархии в Чехословакии архиепископом Елевферием, который по поручению патриарха Алексия убеждал патриарха Гавриила вернуться на родину и со­трудничать с демократическим правительством Тито, ос­тавив надежды на восстановление монархии.

           Сербский патриарх внял просьбам Москвы и уже в декабре 1946 г. заявил, что остается верным традицион­ной дружбе с Россией и категорически отметает ориента­цию на Запад. Патриарх Гавриил высказал также мысль о необходимости всем православным церквам иметь еди­ный фронт по всем общим для них вопросам и, что для этого необходимо собраться в Москве представителям всех православных церквей. На Всеславянском Конгрессе в Белграде в декабре 1946 г. Патриарх Гавриил высказы­вал то, что с таким нетерпением ждали в Москве: «... он считает, что первенство в православном мире должно принадлежать Московскому Патриарху, и Русская цер­ковь должна стать матерью для славянских церквей». Развивая эту мысль и констатируя антиславянскую и ан­тисоветскую «подрывную» работу Ватикана, патриарх Гавриил сказал: «... Вот почему нам нужно быть вместе с русским народом и Русской Церковью, чтобы противо­стоять всем козням и враждебным замыслам всего Запада во главе с римским папой и его сторонниками».

           Кремлевский план осуществлялся в большевистском темпе.

           Теперь несколько слов о Православной Церкви в Че­хословакии. После гибели в 1942 г. единственного епи­скопа Чешской Православной церкви Горазда ее канони­ческое существование было вообще поставлено под сом­нение. Однако в 1945 г. в Прагу подоспела помощь. По­сланец Московской Патриархии архиепископ Орловский, Фотий провел переговоры с представителями верующих [345] о принятии Чешской Православной Церкви в юрисдикцию Московского Патриархата и о назначении в Чехословакию епископа из СССР. Окончательно этот вопрос был решен в начале 1946 г., когда в Москву прибыла делегация от Чеш­ской Православной Церкви. Во главе ее на правах экзарха оказался бывший епископ Ростовский Елевферий. В уста­новочных документах Совета по делам Русской Православ­ной Церкви на этот счет имеется следующее положение: «Совет считает, что Московская Патриархия должна оказы­вать особую помощь Православной Церкви в Чехословакии и укреплять ее влияние».

           Румынская Православная церковь в период Второй ми­ровой войны занимала недоброжелательную позицию в от­ношении СССР. Лишь с Поместного Собора 1945 г. стали видны улучшения отношений между Патриархией и Ру­мынским патриархом Никодимом. А в 1946 г. с ним было достигнуто соглашение о совместных действиях в борьбе с Ватиканом и об отношении к экуменическому движению.

           Итак, в Европе союз православных церквей под эгидой Московского Патриарха и Совета по делам Русской Право­славной церкви состоялся. В развитие плана Карпов пред­ложил Сталину «усилить влияние на восточные патриарха­та, которые хотя и малочисленные, но считающиеся авто­ритетными в православном мире, с целью использования их в будущем на своей стороне при решении ряда важных церковных вопросов». Сталин согласился.

           В течение 1946 г. митрополит Ленинградский Григо­рий (Чуков) побывал в Сирии, Ливане и Египте. Везде он получил заверения от глав Церквей, что «возглав­ляемые ими патриархаты и Церкви всегда будут поддер­живать Московскую Патриархию в международных цер­ковных вопросах».

           Открытым оставался лишь вопрос о взаимоотношени­ях с Элладской православной церковью и константино­польским патриархом. От связей с греками Патриархия отказалась под давлением правительства, которое не [346] «устраивала ориентация церковных греческих кругов на англичан».

           Что касается Константинопольского патриарха Мак­сима, то на этот счет Карпов оставил следующую запись: «Для урегулирования отношений Московская Патриар­хия решила послать в Турцию митрополита Крутицкого Николая с подарком патриарху Максиму (50 тыс. амери­канских долларов)».

           Заключительным аккордом внешнеполитической дея­тельности Москвы должно было стать празднование в июле 1948 г. 500-летия автокефалии Русской Православ­ной Церкви с приуроченным к нему совещанием глав и представителей поместных православных Церквей. Пункт первый повестки дня этого совещания гласил: «Ватикан и Православная Церковь». Пункт второй — «Об англи­канской иерархии». Англиканская Церковь рассматри­валась уже как претендент на европейское лидерство.

           Сталин надеялся на прибытие делегаций всех право­славных Церквей. Совещание с их участием должно было стать актом признания вселенского первенства Русской православной церкви. Однако в Москву прибыли лишь делегации Грузинской, Сербской, Румынской, Болгарс­кой, Албанской и Польской Церквей (т.е. Церквей из стран «народной демократии») и патриархи Константи­нопольский и Антиохийский. Греки (Элладская церковь) приняли участие только в празднествах. Хорошо пони­мая, что акция не удалась, патриарх Алексий заявил: «... это только начало общих собраний православных Церквей». Но дальнейшие события развивались по иному сценарию. В целях установления в послевоенной Европе межцерковного согласия в том же году в Амстердаме был создан Всемирный совет церквей. Среди его членов Рус­ской православной церкви не оказалось.

           Потерял интерес к использованию Церкви в мировой политике и сам Сталин. Точнее, он понял ограниченные возможности такого использования. За «ненадобностью» православный «фронт» начал распадаться. В 1948 г. Мо[347]сковский Патриархат даровал автокефалию Польской Православной церкви, а в 1951 г. Православной церкви в Чехословакии.

           Русское православие освобождалось от политических пут. Но, как показали события последующего десятиле­тия, ненадолго.

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

 

           Ю.С.Борисов:

           Кто был главным инициатором экуменического дви­жения в годы войны и особенно после войны? Кому принадлежала главная инициатива? Ватикану?

           О.Ю.Васильева:

           Ватикану эта инициатива не принадлежала. Ватикан не входил долгое время в экуменическое движение. Оно направлялось протестантами Голландии и Швеции. Ан­гличане никогда не скрывали своих политических задач в движении. Именно английская церковь заняла к началу 1947 г. руководящее положение в экуменическом движе­нии, что не устраивало Советское государство.

           Л.Н.Нежинский:

           У меня несколько вопросов.

           Первый. Вы в своем исследовании берете только Центральную и Юго-Восточную Европу?

           С позиции постановки вашей проблемы были ли ка­кие-то изменения в отношении к тем, пусть небольшим, российским православным общинам на других континен[348]тах, в других странах? Известно, что существовала рус­ская православная церковь в Китае, которая занимала не совсем обычную позицию. Очень активизировалась в это время русская православная община в Соединенных Штатах и т.п. Вы этого не касались? Или ни было ника­ких изменений?

           О.Ю.Васильева:

           В подготовленной мной монографии есть специаль­ный раздел, который посвящен отношениям с Русской Зарубежной церковью и русскими приходами. Отноше­ния с Американской церковью — это одна из самых ин­тересных проблем. Эти отношения использовались для активизации русской эмиграции в США, поддержки сражающегося Советского Союза.

           Л.Н.Нежинский:

           Не могли бы вы тезисно перечислить, что уже вами бы­ло опубликовано по всему комплексу проблем, о которых вы говорили, и что еще вы собираетесь опубликовать?

           О.Ю.Васильева:

           Это ряд статей «Ватикан в горниле войны», «Сталин и Ватикан», «Греко-униатский раскол». Законченная мной плановая монография называется «Советское государство и Русская православная церковь. Внешнеполитические цели. (1943—1948 гг.)».

           Л.Н.Нежинский:

           Поставленная в докладе проблема теснейшим образом перекликается со всеми сторонами внутренней и внеш­ней политики Советского и Российского государства не только с 1943 г., но и в годы Второй мировой войны, и после нее. Автор доклада является уникальным специа­листом в освещении этих проблем.

           Уже не первый десяток лет я занимаюсь вопросами внешней политики, в том числе применительно к ареалу Центральной и Юго-Восточной Европы. Меня удивляют [349] коллеги из Института славяноведения, которые издали за 90-е гг. очень интересные документальные публикации, монографические исследования, например, «Народные демократии: миф или реальность?», «У истоков социали­стического содружества», две документальные публика­ции: «НКАД» польское подполье. 1944—1945», «Польша — СССР. 1944—1945 гг. Механизм подчинения». Но они полностью уходят от этой проблемы, хотя проблема — одна из органичных, ибо теснейшим образом переплета­ется со всеми болезненными процессами становления новой системы власти, которые происходили в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Хотя известно, насколько остро стояла проблема взаимоотношений с Москвой, в том числе и руководства польской католи­ческой церкви и соответственно русской православной церкви и т.д. Через эту призму мы почти не рассматри­вали проблему. Например, вышла очень интересная кни­га «Религия и политика государства», подготовленная Центром истории религии и церкви.

           Точно так же пытались в начале 20-х гг. наряду с тем, что конфисковывали имущество, осуществлять подгото­вительные акции к тому, чтобы как-то использовать цер­ковь в плане утверждения внешнеполитических позиций Советской России.

           Этим проблемам посвящено каждое пятое письмо Чичерина, который очень болезненно реагировал на на­ши акции по отношению к католическим представителям и т.д. Даже когда он был в Лозанне, почти в каждом письме он опять возвращался к проблеме соединения внешней политики и отношения к зарубежным религи­озным течениям, особенно к взаимоотношениям с Ри­мом. Я еще раз подчеркиваю: тема чрезвычайно интере­сна, она выходит своими выводами, постановкой про­блем на целый ряд вопросов, к изучению которых мы только приступаем.

           О «холодной войне» написано довольно много, но данной проблемы не касались совершенно. Черчилль [350] выступил в марте 1946 г. и началась «холодная война», но ведь до этого, как показано в докладе, шли процессы, которые не укладывались в рамки союзнических отноше­ний стран ангтигитлеровской коалиции, которые были в ходе второй мировой войны.

           Ю.С.Борисов:

           Создание в Институте подразделения и развертывание работы по истории религии лишь начало большой рабо­ты по переосмыслению того места, которое религия (да­же не церковь) занимает в сознании народа и должна занять в нашей историографии.

           Я целиком поддерживаю положительное заключение по поводу доклада, его значения, высокого профессио­нального уровня, основанного на источниках. Но одна фраза докладчицы меня немножко царапнула: «До войны церковь в СССР была уничтожена».

           О.Ю.Васильева:

           Фактически религиозная жизнь приняла очаговый ха­рактер. Не было органов управления церковью, не созы­вались поместные и архиерейские соборы.

           Ю.С.Борисов:

           Да, она приняла очаговый характер. Не было органов управления. Это верно с точки зрения положения церкви как организации. Но вера не была уничтожена. Когда мы касаемся истории церкви в любых аспектах, мы должны всегда помнить, и эта внутренняя позиция должна быть выражена, что церковь — это не только организация. Может быть, Сталин, глубже смотрел на эти вещи, чем Молотов, Хрущев и другие. Сталин в первую очередь хотел сделать из церкви еще один приводной ремень от партии к массам внутри страны. Может быть, он хотел при ее помощи повысить эффективность международной деятельности Советского государства и разведки, в част­ности. Но мы должны понимать, что церковь, религия — это нечто гораздо большее. Это стержень отечественной [351] культуры, народного духа. И вся история, все попытки уничтожения в этом смысле веры и религии, православ­ной церкви в частности потому и беспочвенны, что они слишком глубоко коренятся в народном сознании, в нравственности и т.д. В литературе пока превалирует чисто политический подход и политический анализ того, что происходит.

           Легализация церкви является следствием отчасти ин­туитивною понимания Сталиным угроз самому строю. Ста­лин оценил патриотическую деятельности Церкви в годы войны, думая о ее использовании во внутриполитических делах. Но главное — использование Церкви во внешнеполи­тических акциях. Это был большой шаг к компромиссу и со стороны государства, и со стороны церкви. Это стало нача­лом известного кризиса социализма как идеологии, что мне представляется очень важным.

           Я.Н.Шапов:

           Я хотел поддержать тему, которой занимается О.Ю.Васильева. Ей удалось найти целые группы доку­ментов и выйти на проблемы, которые до сих пор еще не изучены и не изучались. О.Ю.Васильева — автор нескольких книг, написанных самостоятельно и в соав­торстве, посвященных истории церкви, наших переме­щенных лиц, наших ценностей в советский период и в более позднее время.

           Л.Н.Нежинский упоминал публикацию документов, связанную со взаимоотношениями Советского государ­ства с церковью, и какое у нас было сопротивление со стороны церкви до 1922 г., до реквизиции ценностей из церквей.

           Поднимался вопрос относительно роли религии и госу­дарства. Но ведь это же была система, которая традиционно существовала в России. У нас был обер-прокурор, государ­ственный надзор над церковью, государственная помощь церкви. Так что здесь, с одной стороны, возрождались и [352] принципы, связанные с возможностью существования ре­лигии, с другой стороны — усиливалась опека государства.

           Новые проблемы связаны не только с историей церкви, хотя это для нас очень важно не только в связи с историей России, но и стран Восточной Европы, с внешней политикой нашего государства, с ее поворота­ми, путями, новыми попытками осмысления и новыми путями решения тех проблем, которые стояли традици­онно перед Россией. Она их утратила, и она стала вновь их завоевывать.

           Для восточной церкви характерно множество право­славных центров. Каждая патриархия имеет свою соб­ственную юрисдикцию, значение, голос. Но когда Москва ставила вопрос о том, чтобы возродить роль Рос­сии в решении этих вопросов, это отнюдь не было по­пыткой копировать Ватикан. Это была попытка в какой- то степени постараться, чтобы православные церкви Во­стока и Восточной Европы считались с позициями и поддерживали Москву.

           Ю.П.Шарапов:

           Мне хотелось бы привести одно любопытное воспоми­нание, связанное с высказанной Ю.С.Борисовым неорди­нарной мыслью о том, что Сталин пытался приспособить церковь к внутренней политике в качестве приводного рем­ня, хотя мы знаем, что эти «приводные ремни» до того бы­ли совсем другие. Здесь важна не только позиция Сталина, важно отношение к этому церкви. Поэтому шаг Сталина в 1943 г. был взят вовсе не «с потолка».

           21 декабря 1939 г. в день 60-летия Сталина, мы, груп­па студентов ИФЛИ, возвращались с занятий. Доехали на трамвае до Сокольнического круга, как он тогда назы­вался, и кто-то из нас вспомнил, какой сегодня день. Там была поблизости церковь и мы туда зашли. В церкви шло богослужение. Вдруг священник, который вел эту службу (то ли это было запланировано заранее, то ли это был экспромт, а если и экспромт, то хорошо продуман[353]ный), сказал: «Чем мы все обязаны нынешнему миру, благолепию и т.д. А тем (открывает какую-то книгу, по­казывает), что в мир пришел Иосиф». Он имел в виду, конечно, другого Иосифа, а не того, который царствовал тогда, но на не очень грамотную публику, которая его слушала с удовольствием, это тогда произвело впечатле­ние. Я думаю, что уже тогда церковь понимала этот за­прос, и в лице одного священника так реагировала на то, чтобы стать одним из орудий влияния на массы.

           Л.Н.Нежинский:

           Это чрезвычайно болезненный и пока еще малоисследо­ванный вопрос, ибо внутри самой церкви, на всех уровнях ее руководства шла колоссальная борьба по вопросу об от­ношении к государству, начиная с 1918 г., (о 20-х гг. я уже не говорю), в том числе и накануне, и во время Второй ми­ровой войны. Это отдельная тема, и ее необходимо изучать в рамках Центра по истории религии.