Труды Института российской истории РАН. 1997-1998 гг. Выпуск 2 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: ИРИ РАН, 2000. 480 с. 30 п.л. 21,11 уч.-изд.л. 250 экз.

К истории русского духовного присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке

Автор
Лисовой Николай Николаевич

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век

Библиографическое описание:
Лисовой Н.Н. К истории русского духовного присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке // Труды Института российской истории РАН. 1997-1998 гг. Вып. 2 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: ИРИ РАН, 2000. С. 56-89.

Текст статьи

[56]

 

Н.Н.Лисовой

 

К ИСТОРИИ РУССКОГО ДУХОВНОГО ПРИСУТСТВИЯ В СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ И НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ*

 

           Вместо эпиграфа. Иерусалим и Святая Земля занимают особое, исключительное место в структуре библейского космоса, а значит, и в сакральной географии всего христианского человечества. Соответственно, и средоточный пункт мировой истории в христианской картине мира локализуется там же – у святынь Голгофы.

           Почти каждый из христианских народов на протяжении многовековой истории старался оставить и умножить свой вклад в духовную и материальную сокровищницу Святой Земли, утвердить в «центре мира» более или менее явственные знаки своего политического и культурного присутствия. Прежде чем говорить о нашем, российском присутствии на Ближнем Востоке, позволю себе две зарисовки с натуры.

           Октябрь 1997 г. После научной конференции в Баламандском университете, в Ливане, нас, российских участ­ников, везут в Амьюн – совсем небольшой город (или большое село) в горном Ливане. И встречать нас выходит почти весь город: у каждого дома, в дверях, в калитках, в воротах – люди, с радостным удивлением приветствующие посланцев далекой северной России. Нас ведут к столетнему старику – единственному жителю деревни, еще успев­шему окончить в 1912 г. русскую школу Православного Палестинского Общества. И после 85–летнего перерыва он впервые имеет возможность говорить с нами по-русски.

           И второй эпизод. Ноябрь 1997 г. На конференции в Назарете, посвященной 150-летию Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, профессор Хайфского универси[57]тета А.Кармель начинает свой доклад неожиданным заявлением: «Если нужно и можно было бы кому-то отдать Палестину, ее по справедливости следовало бы отдать русским. Ибо никто так много не сделал для этой земли, никто так не любил ее». Разумеется, заявление маститого профессора, специалиста по вкладу христианских общин в формирование современной культуры Израиля, является шутливо-метафорическим. Но, тем не менее...

           Предпосылки и предыстория. Возникновению Русской Духовной Миссии в Иерусалиме в середине прошлого столетия, а следовательно, начальному этапу планомерного утверждения российских церковных и дипломатических структур в Святой Земле, предшествовала многовековая история русско-палестинских религиозных и духовно-культурных связей.

           Вскоре после крещения Руси – первым русским митрополитом, возглавившим Русскую Церковь в 988 г., был, напомним, святой Михаил Сирин (т.е. сириец) – одно из первых посольств, согласно Никоновской летописи, было направлено князем Владимиром в Иерусалим. Столетием позже, сразу после освобождения Святой Земли крестоносцами, мы встречаем здесь игумена Даниила, который со своей иноческой дружиной исходил в 1106–1107 гг. Палестину, затеплил лампаду у Гроба Господня «от имени всех князей русских»[1].

           Необходимо подчеркнуть, что с самого начала отношения Святой Руси и Святой Земли строились таким образом, что русские православные люди не только черпали полной мерой благодатные впечатления и молитвенное вдохновение Святой Земли, не только воспринимали и осваивали богословский, литургический и аскетический опыт обителей и храмов Палестины, но и щедрой рукой помогали каждой из старших Сестер-Церквей.

           Со времени «великих Иванов» – Третьего и Грозного – в Москву, что ни год, являются за «милостыней» посольства из Иерусалима, Александрии, с Синая и  Афона. Учреждение русского патриаршества в 1589 г. [58] поддерживалось древними Патриархатами Востока также и с практической целью – обрести мощного союзника и поддержку православию на Востоке в лице развиваю­щегося Московского государства[2].

           XVIII в. с его рационалистическим характером, привносит момент упорядочения в древние церковно-политические связи. Говорят, Петр Великий одно время хотел вообще ни много ни мало «перенести» Гроб Господень в Россию[3]. В 1725 г. в смете Святейшего Синода появляются так называемые «палестинские штаты». Серия русско-турецких войн заставляет Порту признать за Россией право быть гарантом православного населения Османской империи. В том числе, как сказано в одной из статей Кючюк-Кайнарджийского мирного договора от 10 июля 1774 г., «как духовным, так и светским Российской Империи подданным да позволяется свободно посещать святой град Иерусалим и другие места, посещения достойные»[4].

           Учреждение РДМ в Иерусалиме. («Проект Нессельроде»). 40‑е гг. XIX столетия стали решающими для формирования современной системы русско-палестинских церковных связей. В этот период все настойчивее обращают свои взоры к Иерусалиму и Ближнему Востоку великие державы Запада, маскируя нередко политические намерения религиозными интересами. В 1841 г. в Иерусалим назначается англиканский епископ из Лондона, в 1846 г. – «латинский патриарх» из Рима[5]. В аналогичном положении находилась Сирия, где Антиохийская Православная Церковь также подверглась в рассматриваемый период натиску католических и протестантских проповедников.

           Очевидно, восточные Патриархи для успешного противостояния инославной пропаганде и прямой униатской опасности остро нуждались в поддержке православной России. При этом проблема русского присутствия на Востоке была из разряда сугубо деликатных. Нужно было не только противостоять в дипломатическом и культурном соперничестве европейским державам, не только под[59]тверждать постоянно словом и делом перед турецкими властями отсутствие с русской стороны каких-либо империалистических поползновений, но и строго блюсти церковно-каноническую норму отношений с древними Патриархатами. Любой неосторожный, хотя бы и вполне доброжелательный по намерениям жест легко мог быть истолкован обидчивыми греками как вмешательство в дела иной Автокефальной Церкви.

           При этом, подчеркнем, Россия никогда не рассматривала Палестину или Сирию, или другие страны региона как плацдарм колониальной агрессии, предмет каких-либо военно-политических амбиций. Никакая ухищренная аргументация послов Римского Престола, Германской империи, других держав, а мы знаем – со времен великого князя Ивана III – немало таких дипломатических попыток, ни разу не смогли завлечь Московское княжество, как затем и Московское царство, и Российскую империю, на путь «крестоносных» или иных геополитических авантюр.

           Последняя подобная попытка (предложение прусского короля об установлении «протектората пяти держав» – Англии, Франции, Пруссии, Австрии и России – над Святой Землей, с размещением в Иерусалиме соответствующих «сил быстрого реагирования») была решительно отвергнута в 1841 г. русским правительством (ноты МИД от 20 и 25 февраля и 12 марта 1841 г.)[6].

           13 июня 1842 г. вице-канцлер граф К.В.Нессельроде представляет императору программу крайне осторожных ответных российских церковно-дипломатических мероприятий. В Иерусалим, по предложению главы российского внешнеполитического ведомства, должен быть направлен архимандрит (для сравнения: англиканская церковь, как мы видели, посылает туда епископа, а католическая «патриарха»), который, по инструкции, даже не является официальным представителем, а едет как частное лицо и к тому же инкогнито[7].

          [60] К счастью для этой цели был избран архимандрит (впоследствии епископ) Порфирий Успенский – не только «по довольному им знанию греческого языка и по опытности в обращении с заграничными единоверцами нашими», как представлял Синод, но и как человек благодатной духовной широты, выдающийся византинист и востоковед, историк и археолог, книголюб и бессребренник[8].

           На первый раз он провел в Иерусалиме около восьми месяцев. Подробный отчет константинопольскому послу – Порфирий был в двойном подчинении: МИДа и Синода – был представлен им 6 января 1845 г.

           Главным в отчете был вывод о необходимости создания в Иерусалиме Духовной Миссии – постоянного представительства Русской Церкви при Патриархатах Востока. После еще двух лет дипломатических формальностей и проволочек доклад об учреждении Миссии, – представленный императору по-прежнему не Синодом, а МИДом, – был высочайше утвержден 11(23) февраля 1847 г. Эту дату Церковь и отмечала в 1997 г. как праздник 150‑летия Миссии.

           Для турецких властей, впрочем, это по-прежнему никакая не «Миссия», а «архимандрит, находящийся в Иерусалиме не в качестве русского настоятеля, но в качестве поклонника, снабженного дозволением и формальной рекомендацией от русского духовного начальства»[9].

           В феврале 1848 г. первый состав Миссии – архимандрит Порфирий в качестве начальника и иеромонах Феофан Говоров (будущий Феофан Затворник, великий богослов и подвижник), в качестве его помощника, с несколькими послушниками – прибыли в Иерусалим. В задачу Миссии входила помощь русским паломникам, которых насчитывалось к тому времени до 450 чел. в год. Православие в Палестине, особенно арабская православная паства, составлявшая дискриминируемое греками большинство в Патриархате, также нуждалось в серьезной материальной и моральной поддержке. При содей­ствии Порфирия патриарх Кирилл открывает греческо-[61]арабское училище при Крестном монастыре и назначает начальника Русской Миссии эфором (попечителем) всех патриарших учебных заведений[10]. Была создана также типография для издания книг для православных арабов.

           Августейшее покровительство, МИД и РОПИТ («Про­ект Мансурова»). Деятельность первого состава РДМ продолжалась до начала Крымской войны. Мало кто, кроме историков дипломатии, вспомнит сегодня, с чего собственно начался конфликт. В 1852 г. турецкие власти в угоду и под нажимом французской дипломатии передали католикам принадлежавшие православным ключи от храма Рождества Христова в Вифлееме. Из-за этих-то «ключей к Вифлеему» и разразился общеевропейский военно-политический кризис. В.Н.Хитрово, умный и проницательный наблюдатель русской политики в регионе, один из создателей Православного Палестинского Общества, с горечью скажет позже, что «развалины нашего многострадального Севастополя были ответом на вопрос: кому владеть ключами Вифлеемского храма»[11].

           Военные и политические результаты кампании, заставившие правительство Александра II приступить к осуществлению обширной и серьезнейшей программы реформ в социально-экономической и духовной жизни России, не могли не коснуться и положения дел в Палестине. Теперь в Петербурге куда глубже осознали значение Святой Земли в общем контексте Восточного вопроса. В Иерусалиме создается в 1858 г. консульство (с 1891 г. генеральное), в Петербурге в 1856 г. – РОПИТ (Российское общество пароходства и торговли) – для организации постоянных паломнических рейсов из Одессы в Яффу, а в 1859 г. – специальный Палестинский Комитет, председателем которого назначается брат государя великий князь Константин Николаевич[12].

           Этому предшествовало посещение великим князем с супругой Александрой Иосифовной и малолетним сыном Иерусалима в апреле-мае 1859 г. – первое августейшее паломничество в Святую Землю. Любопытно отметить, [62] что и великому князю Константину пришлось буквально «прорываться» в Святую Землю сквозь неоднократные запреты и отказы, как всегда, не в меру осторожного российского МИДа[13]. Собственно с этого момента – с весны 1859 г. – открывается подлинная летопись присутствия Православной России в Палестине. Великий князь осмотрел и одобрил приобретенную к тому времени в Иерусалиме первую русскую земельную собственность: так называемое «Русское место» возле храма Гроба Господня (нынешнее Александровское подворье) и большой участок к северо-западу от Старого Города, который арабы и сейчас называют «Москобия».

           На этой территории и разместилась Русская Духовная Миссия. Здесь возникнут со временем подворья, составившие ядро российских иерусалимских недвижимостей – Елизаветинское (для мужчин-паломников) и Мариинское (для женщин), позже также Сергиевское (1889) и Николаевское (1906). Здание Миссии принадлежит Русской Церкви по сей день (правда, теперь большую часть его «арендует» Верховный суд Израиля). Решено было также поднять иерархический статус Миссии, сделав ее начальником духовное лицо в архиерейском сане. Им стал в 1857 г. Кирилл Наумов (1823–1866), епископ Мелитопольский, доктор богословия[14].

           К сожалению, ни сотрудники Российского консульства в Иерусалиме, ни влиятельные члены греческого Святогробского братства не были готовы к правильному и спокойному восприятию изменившегося статуса начальника Миссии. В результате непреодолимых трений, интриг и подозрений, епископ Кирилл после шести лет успешной работы был отозван из Иерусалима. Ему на смену назначается образованный и энергичный архимандрит Леонид Кавелин, постриженник знаменитой Оптиной пустыни, в прошлом – гвардейский офицер, в будущем – известный церковный историк и археограф, автор множества ученых публикаций, в т.ч. одного из лучших в прошлом столетии путеводителей по Иерусалиму[15]. Но [63] принципиальность, последовательность в отстаивании церковной канонической правды и независимость характера вскоре делают и его persona non grata – сначала в кругу русского консула, а затем, в результате клевет и происков, и в глазах святогробских греков. В 1865 г. в Святой Град прибыл (сначала в качестве и.д. – «исправляющего должность») четвертый и, пожалуй, наиболее известный из начальников РДМ – архимандрит Антонин Капустин.

           Русская Миссия и дипломатия на Востоке в контексте «синодального пленения» Русской Церкви. Прежде чем перейти к характеристике этого выдающегося деятеля РДМ, скажем несколько слов о причинах тех сложностей и ненормальностей в жизни и деятельности Миссии, которые привели к указанным выше конфликтам и нестроениям. Дело в том, что работа Миссии с самого начала оказалась затруднена системой «двойного подчинения», о которой мы сказали выше. Православная политика России на Ближнем Востоке, как, может быть, всякая «право­славная политика», сопряжена была с неразрешимым, видимо, в реальной истории парадоксом.

           Действительно, с самого начала, со времен Владимира Красного Солнышка и игумена Даниила, русское православное присутствие в Святой Земле осуществлялось преимущественно и прежде всего как державная, государственная инициатива. Так было во времена крестоносцев, так было при Иване III и Иване Грозном, так было при Екатерине II с ее «греческим проектом» и Николае I, сознательно распространявшем в год учреждения Миссии слух о планируемом своем паломничестве ко Гробу Господню[16].

           Мы нарочно подробно остановились выше на обстоятельствах и специфике самой процедуры учреждения РДМ в Иерусалиме. Анализ документов заставляет признать неоспоримый факт: и в данном случае инициатива исходила из государственных, внешнеполитических структур. Характерно, что николаевский МИД, даже в условиях его возглавления людьми не русскими и не православными [64] (К.В.Нессельроде был, как известно, немец-лютеранин), вполне последовательно осуществлял защиту наших национальных и духовно-конфессиональных интересов на Ближнем Востоке, как, впрочем, и в других регионах.

           Александр II, продолжая и даже заостряя в чем-то политику отца на Ближнем Востоке, сказал при учреждении Палестинского Комитета в 1859 г.: «Это для меня вопрос сердца»[17]. Более того, не случайно Палестинский Комитет, о котором мы говорили, возглавил великий князь Константин Николаевич – не только потому, что был верующим человеком и искренним почитателем Святых Мест, но и потому, что был, в должности Генерал-Адмирала, главой Военно-Морского ведомства. Именно при Морском министерстве служили и молодые энергичные порученцы великого князя – Б.П.Мансуров, которого называли в Иерусалиме «Мансур-паша», и будущий основатель Православного Палестинского Общества В.Н.Хитрово. О русском флоте и военно-морской разведке, в которой работали тогда наиболее патриотически и православно настроенные, самые образованные и дальновидные люди Империи, тоже не надо забывать, когда говорим о духовном наследии Русской Палестины.

           Но беда состояла в том, что как внутренняя, так и внешняя деятельность Русской Церкви были скованы и во многом изуродованы неканоничной системой отношений Церкви и Государства, мертвящей нормой Духовного Регламента, подчинявшего духовное светскому, все стороны православной жизни – государственной, вплоть до полицейской, опеке. Как вся Церковь оказывалась в полном подчинении у чиновничьего аппарата православной империи, так и Миссия оказывалась нередко в глазах чиновников МИДа вполне бесправным и едва терпимым придатком светских дипломатических структур.

           Судьба епископа Кирилла сложилась, как известно, трагически. Он был без суда и следствия смещен со своей должности и отправлен в Казань настоятелем одного из монастырей – практически в ссылку. При этом, [65] не зная за собой никакой вины, Кирилл не согласился с решением Синода, основанным на клевете и недобросовестной подтасовке фактов. История Кирилла Наумова в XIX столетии сопоставима по сути с историей Арсения Мацеевича столетием раньше.

           Аналогично, клевета и враждебность «родного» консульства привели к устранению из Иерусалима талантливого и многообещавшего архимандрита Леонида Кавелина[18]. К счастью, он, в отличие от своего предшественника, благодаря поддержке митрополита Филарета Дроздова, не стал трагической жертвой в столкновении со светскими властями.

           Конфликт был усилен еще и тем, что полное и бесконтрольное заведование строительством русских храмов и паломнических подворий в Иерусалиме было возложено – в обход и Миссии, и Синода, – на вполне светский и не бескорыстный Палестинский Комитет.

           В результате, на фоне постоянной, большей частью молчаливой, но упорной борьбы со светским засилием в церковных делах, Русская Духовная Миссия должна была также противостоять нараставшей в российском обществе буржуазной тенденции коммерциализации. Упомянутый Б.П.Мансуров, главный деятель Православного Комитета, а с 1864 г. и Палестинской Комиссии при Азиатском Департаменте МИДа, так прямо и говорил: «Интересы нашего правительства на Востоке совпадают с выгодами РОПИТ, и сие последнее может служить лучшим и вернейшим орудием для исполнения того, что требуют достоинство и польза Русской Церкви». Для этого, по мнению автора, необходимо было «создать новые источники для приобретения денежных средств», чтобы затем, вопреки планам канцлера Нессельроде, «привести наше вмешательство на Востоке в такую неполитическую форму, которая обезоружила бы наших противников»[19].

           Не особенно рассчитывая на государственную казну и на Святейший Синод и пообещав от Общества пароходства и торговли всего лишь «около 20 тысяч в год», Ман[66]суров легко и уверенно находит практически неисчерпаемый источник средств – в эксплуатации народного религиозного чувства, в тех добровольных копейках, которые принесет в храмы простой народ в ежегодный «Палестинский сбор». «Весь вопрос, утверждал Мансуров, упростится, если придать ему спекулятивный коммерческий характер». Деньги должны были поступать, по его плану, в распоряжение людей «лично ловких» и пользующихся при этом «полным неограниченным доверием во всех подробностях финансового дела»[20].

           РОПИТ готов был взять на себя даже часть расходов на необходимого в Иерусалиме консула. С одним условием: чтобы иерусалимский консул соединял в своем лице «звание консула с званием главного агента Общества».

           Иными словами, «проект Мансурова» строился на следующем разграничении функций: «политическое покровительство и помощь будет относиться к обязанностям Консула, попечение о нравственности и религиозной деятельности поклонников должно лежать на ответственности Духовной Миссии, наконец, заботливость о материальных нуждах и благосостоянии паломников ложится на Духовную Миссию совместно с агенцией РОПИТ, ибо в этой стороне дела заключается его (РОПИТа) собственная выгода».

           Если для нас, современников нового «крутого» витка капитализации России, все еще не стали привычными соблазны и скандалы, порождаемые сращиванием госаппарата с банковским и теневым капиталом, то для епископа Кирилла Наумова и архимандрита Леонида Кавелина деятельность выше поименованного РОПИТа, с которым материально были связаны и сановные лица Петербурга, и более мелкие дипломатические чиновники на Ближнем Востоке, представлялась несовместимой с высокими принципами и целями русского православного присутствия в Иерусалиме и Святой Земле.

           Русская Палестина: «Проект Антонина». Имя и подвиг архимандрита Антонина (1817–1894) входят в золотой [67] фонд истории Русской Церкви XIX в. Именно ему, подвижнику-одиночке, не оцененному современниками и лишь теперь во всем своем скромном величии предстающему перед потомками, мы обязаны в первую очередь тем уникальным историческим наследием, которое называется Русской Палестиной и является главным итогом полуторавекового российского присутствия в Святой Земле.

           Сын священника из глухой уральской деревни, – типичный русский самородок, – Андрей Иванович Капустин получил образование сначала в Пермской и Екатеринославской семинариях, затем – в Киевской духовной академии. В 1845 г. принял монашество и был последовательно настоятелем русских посольских храмов в Афинах (с 1850 г.) и Константинополе (с 1860 г.). Афины стали для него «бесплатной, долговременной школой изучения христианских древностей», Константинополь – отличной дипломатической практикой[21].

           Достойный представитель русского ученого монашества, Антонин на всех этапах своего служения много и плодотворно занимался научными изысканиями по церковной археологии, археографии и византинистике. Подобно своим предшественникам по работе в Миссии – Порфирию Успенскому, Феофану Затворнику, Леониду Кавелину – Антонин оставил значительное творческое наследие: библиография его опубликованных трудов занимает 17 страниц убористого печатного текста[22]. Он был одним из первых исследователей греческих и славянских рукописей Иерусалима, Афона и Синая. Им подарена в библиотеку Киевской Духовной Академии древнейшая славянская рукопись – так называемые Киевские глаголические листки. Собранная им коллекция древних манускриптов (ныне в Библиотеке Российской Академии Наук в Петербурге) включает как греческие и славянские, так и арабские рукописи.

           Обосновавшись в Святой Земле, он всего себя посвятил интересам Русской Православной Церкви на Восто[68]ке. Если начало русской земельной собственности в Иерусалиме было положено через консулов российским правительством, то дальнейшее расширение ее – дело личной инициативы Антонина. Знаток библейской археологии, он начал переговоры с главами арабских семей, во владении которых находилась недвижимость, связанная с местами новозаветных и ветхозаветных событий, наиболее важных для православных верующих. Дело по приобретению отдельных участков он вел постепенно, экономно и терпеливо.

           Первый участок – на горе Елеон, где ныне, буквально в сотне шагов от места Вознесения, находится Русский Вознесенский монастырь, – был куплен в 1868 г. в условиях острой конкуренции с кармелитским католическим монастырем Pater Noster. Причем, в отличие от вельможных французских покупателей (основательницей монастыря была личная приятельница Наполеона III герцогиня де Ля Тур д'Овернь), за русским монахом не было ни государственной поддержки, ни больших денег. Весь годовой бюджет миссии составлял около 14,5 тыс.руб. (включая содержание храмов и подворий, оклады сотрудников, материальную помощь паломникам и православным арабам).

           Почти одновременно были начаты переговоры о покупке участков в Хевроне – с библейским «дубом Мам­врийским», в Яффе – на месте дома и гробницы праведной Тавифы (Деян. 9,36-41), в Иерихоне и многих других местах. В Горнем (по арабски Айн-Карем), рядом с францисканским монастырем Magnificat, где находилось уже небольшое русское владение, приобретенное Б.П.Мансуровым, Антонину удалось купить значительный участок земли, на котором расположен ныне Русский Горненский женский монастырь[23]. Основная спонсорская помощь для приобретения земли в Горнем была ему оказана бывшим российским министром путей сообщения П.П.Мельниковым, организовавшим в Петербурге специальный комитет по сбору пожертвований.

          [69] Участки покупались на имя драгомана (переводчика) Миссии турецкого подданного Якова Егоровича Халеби. И уже тот оформлял дарственную на имя своего начальника. Так сложился энаменитый «вакуф архимандрита Антонина» в Святой Земле, завещанный им в 1894 г. Святейшему Синоду – то есть Русской Православной Церкви. К началу XX в. совокупность приобретенных им земельных участков оценивалась в миллион тогдашних русских рублей[24].

           Из числа последующих начальников Русской Духовной Миссии верным продолжателем дела Антонина должен быть признан архимандрит Леонид Сенцов (ум. 1918 г.). Среди его приобретений и храмостроительных инициатив особо отмечают большой и красивый храм Святой Троицы в Хевроне, участок и храм святого пророка Ильи на горе Кармил в Хайфе и «Магдальский сад» на Тивериадском озере, где уже в наше время, в 1962 г., был построен храм во имя святой Марии Магдалины[25].

           Православное Палестинское Общество («Проект В.Н.Хи­трово»). Вторым по значению деятелем, которому мы всего более обязаны укреплением и утверждением российского присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке, необходимо признать основателя и фактического руководителя Императорской Православного Палестинского Общества В.Н.Хитрово.

           В.Н.Хитрово родился 5 июля 1834 г. Получив блестящее образование в Александровском лицее, он поступил на службу в Государственный контроль, затем – в Комиссариатский департамент Морского министерства. Позже служил в Министерстве финансов, занимался устройством в России первых ссудо-сберегательных товариществ и руководил ими в течение 20 лет[26].

           Но подлинное свое призвание он обрел в Палестинском Обществе в работе по изучению Святой Земли, просвещению православных арабов Палестины. При этом В.Н.Хитрово предпочитал оставаться скромным тружени[70]ком, не делая из своей ответственной патриотической работы источника доходов или наград и почестей.

           Глубокий духовный интерес к Святой Земле проявился в деятельности В.Н.Хитрово задолго до основания Общества. Летом 1871 г. была совершена им первая – еще полутуристическая, полупаломническая – поездка в Палестину. Увиденное во время этого путешествия: и тяжелое, беспомощное положение русских паломников, и безотрадное состояние православной арабской паствы Иерусалимского патриархата – произвели на вполне благополучного петербургского чиновника столь сильное впечатление, что весь духовный мир его изменился, вся дальнейшая жизнь его была посвящена делу укрепления позиции Православия на Ближнем Востоке. После того первого путешествия, он еще шесть раз посетил Святую Землю[27].

           В.Н.Хитрово хорошо известен и своими печатными трудами[28]. Успеху его стараний на рубеже 80–90‑х гг. способствовало множество обстоятельств, как объективного, так и субъективного характера. Здесь прежде всего следует назвать подъем православно-патриотического сознания в русском обществе, связанный с освободительной русско-турецкой войной 1877–1878 гг., когда русские войска едва не дошли до Константинополя. Восточный вопрос и русское дело на Востоке приобрело совершенно новый, победоносно-наступательный ракурс.

           Среди субъективных, но не менее важных факторов следует отметить назначение обер-прокурором Святейшего Синода в 1880 г. государственно и православно мыслящего К.П.Победоносцева и паломничество 21-31 мая 1881 г. в Святую Землю братьев вступившего на престол Александра III великих князей Сергия и Павла Александровичей. Последний факт имел принципиальное династическое значение.

           Устав Православного Палестинского Общества был высочайше утвержден 8 мая 1882 г., а 21 мая во дворце великого князя Николая Николаевича Старшего, в присутствии членов императорской фамилии, русского и [71] греческого духовенства, ученых и дипломатов, после молебна в домовой церкви, состоялось его торжественное открытие. День был выбран неслучайно. В этот день Православная Церковь празднует память святых равноапостольных Константина и Елены. Императрица Елена, мать Константина, много сделала для христианского возрождения Иерусалима и Палестины. Ей принадлежит честь первых археологических раскопок в Иерусалиме, обретение Голгофы и Креста Господня. На Руси с «Оле­нина дня» (21 мая) традиционно начинался летний стро­ительный сезон.

           К этой же дате было приурочено, как отмечалось выше, первое паломничество Сергия Александровича с братом и племянником, великим князем Константином Константиновичем (впоследствии известным поэтом, печатавшимся под инициалами «К.Р.») в Святую Землю в 1881 г. Именно великий князь Сергий и стал в 1882 г., с подачи В.Н.Хитрово, учредителем и первым председателем Православного Палестинского Общества (звания Императорского оно было удостоено чуть позже, в 1889 г.).

           Общество призвано было согласно уставу осуществлять три основных функции:

           – организация и обустройство русских паломников в Палестине (их проходило к 1912 г. через подворья и гостиницы ИППО ежегодно до 10 тыс. чел.);

           – помощь и поддержка Православию на Ближнем Востоке путем благотворительной и  просветительной  работы среди местного арабского населения. Общество содержало к 1912 г. 113 школ, училищ, учительских  семинарий в Палестине, Сирии, Ливане. В подходе к этой задаче Общество также выступало наследником и продолжателем религиозно-просветительных начинаний РДМ: вспомним о первых училищах и  типографиях,  основанных в Иерусалиме еще архимандритом Порфирием; вспомним и Бет-Джальскую школу для девочек, основанную архимандритом Антонином в 1866 г. и переданную им 20 лет спустя в ведение ИППО (в 1888 г. [72] школа была преобразована в женскую учительскую семинарию);

           – научно-исследовательская и издательская работа по изучению исторических судеб и современного положения Палестины и всего ближневосточного региона, библейской филологии и археологии, организации научных экспедиций и раскопок, пропаганде знаний о Святой Земле в российском обществе. В канун Октябрьской революции в целях расширения объема научных изысканий и придания им целенаправленного системного характера планировалось создание в Иерусалиме по окончании Первой мировой войны Русского археологического института – подобного тому, который успешно функционировал в начале века в Константинополе[29].

           Общество на всем протяжении своей истории пользовалось августейшим, а значит и непосредственным государственным вниманием и поддержкой. Во главе его стояли преемственно упомянутый выше великий князь Сергий Александрович (с момента основания Общества до 1905 г.), а после его гибели – вдова покойного великая княгиня Елизавета Федоровна, ныне причтенная к лику святых Русской Православной Церкви.

           Это обеспечивало высокий статус и активное как государственное, так и частное финансирование ИППО. Достаточно сказать, что если в день торжественного открытия Общества 21 мая 1882 г., по воспоминанию В.Н.Хитрово, «касса его не только была пуста, но в ней числился даже дефицит в 50 рублей», то в 1907 г. император Николай II в высочайшем рескрипте на имя Председателя Общества Великой княгини Елизаветы Федоровны подвел впечатляющий итог первых 25 лет его работы. «Ныне, обладая в Палестине владениями ценностью почти в 2 миллиона рублей, ИППО имеет 8 подворий, где находят приют до 10 тысяч паломников, больницу, 6 лечебниц для приходящих больных и 101 учебное заведение с 10400 учащихся; за 25 лет им выпущено в свет 347 изданий по палестиноведению»[30].

          [73] Смета на первый год XX столетия (1901/1902) была высочайше утверждена в 400 тыс. руб. (не считая единовременных расходов на строительство)[31].

           Просветительная работа ИППО доныне памятна среди арабской интеллигенции не только Палестины, но и Сирии, и Ливана. Пять народных школ было устроено в Бейруте при содействии известного педагога М.А.Черка­совой. Общее число учившихся в школах ИППО арабских детей простиралось до 11 тыс. чел. В Сирии, и в Палестине – в отличие от французских или английских школ, в которых преподавание велось (и ныне ведется) исключительно на европейских языках, в школах и учительских семинариях ИППО преподавание осуществлялось на арабском. Разумеется, в них учили также и русскому языку и литературе. Как пишет британский исследователь Дерек Хопвуд, «то, что школа была русской и в ней преподавался русский язык, создавало ей определенную репутацию и атмосферу. Знание русского языка было предметом гордости»[32]. Но при этом приобщение к русский классике, с ее признанными, воспитанными на Евангелии, на Пушкине и Достоевском «всечело­вечности» и «всеотзывчивости», не сужало, а расширяло ментальность и духовный кругозор учащихся, облегчало им выход в пространство мировой культуры.

          ...Россия и русское правительство всегда были скупы на благодарность своим самоотверженным сынам и подвижникам. Лишь на смертном одре, за неделю до кончины, В.Н.Хитрово был утешен царским высочайшим рескриптом. В нем говорилось:

           «Василий Николаевич! Из отчетов, представленных Мне Августейшим Председателем Императорского Палестинского Общества, Его Императорским Высочеством Великим Князем Сергием Александровичем, Я с отрадным чувством убедился в выдающемся успехе деятельности названного Общества. Основанные им в Святой  Земле подворья для паломников и заведения учебные и врачебные вполне удовлетворяют своему полезному на[74]значению; число православных паломников возросло до десяти тысяч в год; для ознакомления с историей и современным положением Палестины Обществом предпринят целый ряд ученых и общедоступных изданий. Столь блестящие результаты достигнуты благодаря пожертвованиям и постоянным заботам подвизающихся на пользу Общества ревнителей веры и благочестия, в ряду коих вы заняли видное место вашими свыше двадцатилетними плодотворными трудами в званиях Помощника Председателя, члена Совета и Секретаря Общества.

           Сердечно сочувствуя возвышенным целям Православного Палестинского Общества, коему вы так много послужили, Я считаю справедливым за изъясненные заслуги ваши объявить вам Мое благоволение.

           Пребываю к вам благосклонный.

           На подлинном Собственном Его Императорского Величества рукою подписано: НИКОЛАЙ»[33].

           Василий Николаевич умер 5 мая 1903 г. в Гатчине, под Петербургом, на 67‑м году жизни, на 22‑м году существования основанного им Общества. Имя его золотыми буквами на черном мраморе мемориальной доски начертано в Русском Александровском подворье в Иерусалиме, у самого Порога Судных Врат, через которые Спаситель прошел на Голгофу и которые раскопаны были в 1883 г. архимандритом Антонином Капустиным при активной поддержке В.Н.Хитрово.

           Российское наследие в XX веке («Проект И.В.Сталина»). Первая мировая война, а затем 1917 г. радикально изменили ситуацию. Связи России с Палестиной надолго были прерваны. Русская Духовная Миссия, с ее многочисленными участками, храмами и монастырями, равно как и школы, больницы и подворья в Святой Земле, принадлежавшие Императорскому Православному Палестинскому Обществу, были оставлены новой, советской властью на произвол судьбы.

           Миссия оказалась оторванной и от Московского Патриаршего Центра и вошла закономерно в подчинение [75] Русской Православной Церкви за рубежом, много сделавшей в последующие десятилетия для сохранения русского православного достояния в Иерусалиме. Земли, здания и имущества, принадлежавшие как ИППО, так и РДМ, попали с 1918 г. в распоряжение английских колониальных властей, осуществлявших так называемый «мандат» Лиги наций на Палестину. Именно английские власти ввели в практику принудительное «арендное» использование русской собственности, традиционного религиозного «вакуфа», – часто без санкции законных владельцев – в целях светских и коммерческих[34].

           После того, как в мае 1948 г. было провозглашено государство Израиль и вспыхнула первая израильско-арабская война, демаркационная линия между территориями Израиля и Иордании (по условиям перемирия) обозначила различное «пространство судьбы» для русских храмов и монастырей на западе и востоке страны. Храмы и участки, оказавшиеся на территории государства Израиль, были возвращены в собственность Советского правительства[35].

           Была восстановлена и деятельность Русской Духовной Миссии с законным каноническим подчинением Русской Православной Церкви (Московской Патриархии). Вот уже пятьдесят лет (1948–1998) она вновь с полным правом представляет в Святой Земле не одну только русскую православную диаспору и иерархию, три четверти века пребывающую в трагическом ожесточенном расколе с собственной канонической властью, но действительную Полноту Русской Православной Церкви – Православную Россию. Современная жизнь и деятельность Миссии в Иерусалиме, напряженная и плодотворная, возглавляемая ныне архимандритом Феодосием, достойны стать темой отдельного исследования.

           Что касается храмов, монастырей и участков, оставшихся в 1948 г. на территориях, отошедших к Иордании, они сохранили подчинение Русской Православной  Церкви за рубежом – status quo, не не изменившийся и после «шестидневной» войны 1967 г. В 1997 г., вскоре [76] после посещения Святой Земли Святейшим Патриархом Алексием Вторым для участия в юбилейных торжествах, один из «карловацких» участков – Хевронский, с Дубом Мамврийским и храмом Святой Троицы, – по решению руководства Палестинской Автономии был возвращен Русской Православной Церкви.

           Итоги. Итак, если говорить о русском присутствии в Иерусалиме с точки зрения реального исторического и духовного вклада, необходимо выделить следующие аспекты.

           Главный вклад и итог полуторавековой работы – создание и сохранение Русской Палестины. За краткостью времени, мы не сможем осветить, хотя бы в основных чертах, историю храмостроительной деятельности России в Святой Земле. Между тем, результат уникален. Создана целая инфраструктура храмов, монастырей, подворий и земельных участков, приобретенных, обустроенных и отчасти до ныне принадлежащих России и Русской Церкви.

           Но, быть может, еще важнее тот, не учитываемый никакими цифрами, духовный вклад, который связан с десятилетиями хождения русских православных паломников. Их поток неизменно возрастал в течение всего XIX – начала XX в. Если при архимандрите Порфирии, в первые годы существования Миссии, в Палестине бывало в год по 3-4 сотни русских поклонников, то в 1912 г., в последний мирный год перед Балканской, а затем Мировой войнами и революцией, их было в Иерусалиме только на Пасху около 10 тыс.

           Историки доныне дивятся этому небывалой в истории массовости и интенсивности опыту «диалога культур» и «народной дипломатии». Посланцы великой Северной Империи, «Хаджи-Москов-Кодс», как называли их на Востоке, смиренно обучались преодолению этнической, конфессиональной и «автокефальной» исключительности, воспитывали в себе, как любил говорить архимандрит Антонин, «терпимость, столь нужную тому, кто решился принести на Гроб Господен дань и своей признательной души вместе с тысячами других, подобных ему [77] пришельцев, часто не похожих на него ничем, кроме одного образа человеческого и имени христианского»[36].

           В связи со сказанным, уместно еще раз подчеркнуть, что служение и подвиг иерусалимской Миссии явились в истории Русской Церкви своего рода каноническим «экспериментом» не только с точки зрения своеобразного, часто драматического противостояния «синодальному пленению», о чем мы говорили выше, но и с точки зрения первой – в новое время – крайне назидательной встречи с Восточным Православием. Это было общение с принципиально иной духовной цивилизацией, православной и древней, по существу, если можно так образно сказать, с не умирающей в древнейших своих церковных институтах Православной Византией. Это было знакомство с опытом многовекового «выживания» Церкви в крайне неблагоприятных условиях мусульманского ига. И опытное постижение парадоксальной, диалектической природы церковно-исторического процесса, благодаря которой именно мусульманское окружение, с антихристианским гнетом, а порой даже намеренным террором и геноцидом, способствовали выработке чрезвычайного духовного иммунитета, поразительной гибкости при сохранении внутренней канонической цельности и верности духу святоотеческого предания. Словом это был опыт, в огромной степени предвосхитивший трагические перемены в положении православия и крушение всего основанного на нем жизненного уклада в России в эпоху отделения Церкви от государства.

           Не забудем и о том, что наследие Русской Духовной Миссии – это целая «библиотека» трудов и исследований церковно-исторического, библейско-филологического, археологического и византологического характера, выполненных в разные годы начальниками и сотрудниками РДМ. Достаточно упомянуть о многостороннем научном наследии епископа Порфирия, о замечательных археологических открытиях архимандрита Антонина: Порог Судных Врат на Русском месте, в Александровском  подво[78]рье; исследованные и приобретенные им Гробницы Пророков на склоне Елеона; Мамврийский дуб; археологические находки при строительстве Вознесенского храма на Елеоне, послужившие экспозиционной основой так называемого «Музея древностей» Антонина.

           Научно-исследовательский потенциал Русской Духовной Миссии и ИППО не ограничивается археологией. Мы должны назвать здесь также и историко-литературные работы, связанные с публикацией таких выдающихся серий, как «Палестинский патерик» (вып. 1-11 под ред. И.В.Помялов­ского, вып. 12-22 под ред. В.В.Латышева), «Православные праздники в Святой Земле» А.А.Дмитриевского, а также практически всех древнерусских «хождений» в Святую Землю, изданных в разные годы в «Православных Палестинских сборниках».

           Трудно и ответственно пытаться формулировать какие-либо «заключительные» выводы о современном значении и перспективах служения русского присутствия на пороге III тысячелетия. Отметим лишь два аспекта.

           Сохранение и преемство традиций и основных направлений деятельности Русской Духовной Миссии – несмотря на смену правительств и режимов, при царе, при советской власти, при демократической России, с одной стороны, и равным образом при турках, при англичанах, при государстве Израиль, с другой, – невольно заставляет задуматься, в чем сила подобного преемства. Кому-то может показаться странным, но восстановление Русской Духовной Миссии в Святой Земле как учреждения Московской Патриархии в 1948 г., как и ее основание в 1847 г. державной волей Николая Первого, вновь было делом государственной политики. В более широком контексте частью той же государственной политики были и первый визит Святейшего Патриарха Алексия Симанского в Святую Землю в победном мае 1945 г., и попытка Москвы на Совещании Глав и представителей Автокефальных Православных Церквей в июле 1948 г., по случаю 500‑летия Русской Автокефалии, вновь собрать Пра[79]вославный Восток, «как птица собирает птенцов под крыло свое».

           Означает ли это возрождение – в новых исторических условиях, в новой социальной реальности – прежнего «константинопольско-иерусалимского» вектора русской духовной геополитики? Именно духовной – не «импер­ской», и не империалистической. Во всяком случае, даже если этого не сознавали руководители советской внешней политики, речь по-прежнему шла, в конечном счете, о свидетельстве Русской Церкви, а через нее Православной России (даже если не помнящей, в статистическом большинстве своих грешных чад, что она православная!).

           Иными словами, «константинопольско-иерусалимская» составляющая российской внешней политики в 1948 г. и 1998 гг. является по характеру своему почти исключительно духовной, идеалистической, бескорыстной, жертвенной. Святыни Голгофы и Животворящего Гроба Господня по-прежнему незримо, но властно «ориентируют» – и стабилизируют – позицию России в «безумном мире» экономических, политических, националистических интересов, глобальных перестроек и локальных войн.

           Новые грани обрел и «канонический эксперимент». Русская Палестина, не по своей воле, оказалась в течение всего почти XX столетия поделенной между так называемыми Белой (заграничной) и Красной (московской) юрисдикциями внутри самой Русской Православной Церкви. Верим, что «тяжкий млат, дробя стекло, кует булат», что исторические испытания, пройденные на полуторавековом пути русского духовного созидания в Иерусалиме, увенчаются на рубеже нового тысячелетия воссоединением «белых», «красных» и прочих островков единой Русской Палестины.

 

          [80-82] СНОСКИ оригинального текста

 

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           В.Я.Гросул:

           Не скажете ли, что Вы готовите – очерк, статью, монографию? Второй вопрос: на какой источниковой основе вы работаете?

           Н.Н.Лисовой:

           Сначала скажу относительно источниковой основы. Архивного материала, не только не использованного, но и никак не введенного в оборот, море. Это, прежде всего, упомянутый мной Архив внешней политики Российской империи, как он теперь называется, причем материалы, нас интересующие, не представлены какими-то компактными фондами, но разбросаны по разным хранениям. [83] Есть огромное число материалов в Греческом и Турецком столе Азиатского департамента, очень большие блоки материалов идут через фонды Посольства в Константинополе, Бейрутского генерального консульства. К сожалению, по непонятным причинам не отложилось отдельного фонда Иерусалимского генконсульства. Поэтому в значительной степени материалом приходится пользоваться как бы из вторых рук, через Бейрутское консульство и Константинопольское посольство. В результате получается некоторое дублирование одних и тех же материалов в нескольких фондах. Наконец, конечно, отдельный фонд, как в Архиве его называют, – фонд РИППО. Название неверно, потому что Палестинское общество никогда не называлось РИППО. Оно называлось либо ИППО (Императорское Православное Палестинское общество), либо (в советское время) РПО (Российское Палестинское общество). Но фонд РИППО один из наиболее насыщенных.

           Кроме того, например, фонды графа Игнатьева и Великого князя Константина Николаевича находятся в ГАРФе. Фонд Русской Духовной Миссии находится частично в фонде Святейшего Синода, соответственно, в Российском Государственном историческом архиве в Петербурге. Там же, на Краснофлотской набережной, лежит совершенно не использованный и никогда не изданный дневник архимандрита Антонина Капустина. Он вел его с 1832 г. до самой смерти в 1894 г. – 14 томов.

           Кроме того, есть интереснейшие архивные материалы в муниципальном архиве Иерусалима. Работа с ними за­труднена, потому что все сотрудники работают, все описи делаются только на иврите. Но документы-то все наши, русские. Поэтому, если вы сумеете правильно заказать эти документы, то работать с ними, наверное, можно и в муниципальном архиве Иерусалима.

           Отдельные интересные материалы есть и в других фондах, например, в ЦГАДА (теперь он называется РГАДА) – доклады А.Н.Муравьева по интересующей нас проблеме, в Нижегородском областном архиве – материалы епископа [84] Иеремии Отшельника по Святой Земле (40–50‑е гг. прошлого века). Т.е. материалов очень много.

           Помимо этого, совершенно не исследованного и не использованного архивного материала, к источниковой базе относится и огромное число публикаций документального характера. В частности, почти все, что печаталось в «Сообщениях Императорского Православного Палестинского общества»: отчеты Общества, журналы заседаний Совета, сметы Палестинского общества и Русской Духовной Миссии.

           Теперь второй вопрос: что с этим возможно делать? Я думаю, что все это должно отложиться для начала в монографии, которая примерно будет называться «Русское духовное присутствие в Иерусалиме и на Ближнем Востоке» и в целой серии публикаций.

           У меня здесь, в папке, около 20 печатных листов неопубликованных документов и материалов. В т.ч. подготовленная к публикации неизвестная работа (в 5 листов) В.Н.Хитрово, которая так и называется «Русская духовная миссия в Иерусалиме». Уже подготовлены большие фрагменты из дневников архимандрита Антонина Капустина.

           Есть интерес и к научному сотрудничеству – в том числе, со стороны израильских научных учреждений. Профессор Алекс Кармель предложил конкретный проект сотрудничества по изданию, например, дневников Антонина Капустина. Однако не всегда удается найти деньги, даже когда желание есть с обеих сторон. Главное, что мы собираемся делать в ближайшее время – это монография и публикация неопубликованных материалов.

           В.Я.Гросул:

           Я всегда с большим вниманием слушаю доклады Н.Н.Лисового. Не только потому, что он прекрасный оратор, но и потому, что обычно он ставит нестандартные задачи и дает нестандартные решения.

           Почему меня это заинтересовало? Работая в Азиатском департаменте над архивами посольства в Константинополе, [85] я видел огромное количество материалов по святым местам. Огромнейшее! Их никто не смотрел. И когда мы готовили работу по внешней политике России, где я консультант, у нас постоянно стоял вопрос, что делать с этими материалами. В архиве митрополита Арсения Стадницкого огромное количество писем с Христианского Востока, в том числе, личные письма патриархов Антиохийского и Иерусалимского. Там, я помню, попалось одно письмо. Некий Абуррус, который учился в Московской духовной академии, пишет: «Почему вы, русские, не ездите сюда? Почему вас тянет только туда, на Запад? Ведь здесь вы можете усилить свое влияние». Он был, конечно, тысячу раз прав. Мы потеряли там влияние не только из-за греков.

           Конечно, у К.Н.Леонтьева любовь к грекам, потому что он был женат на гречанке. Но там много и других соображений, у него своя теория византизма. Мы утратили свои позиции и из-за греков тоже. Но, главное, потому что боялись: ну, а что нам дадут эти арабы? А сирийские арабы приезжали сюда на учебу, потом несли туда и русский язык, и русскую культуру, но наши власти не очень были этим делом заинтересованы. Мы в значительной степени потеряли влияние. Но это особая тема.

           Я думаю, что наконец нашелся ученый, который может провести исследование на высоком уровне, и не только потому, что много источников.

           Единственное мое соображение: там было не только духовное присутствие. В моей статье «Российские революционеры в Стамбуле» есть данные о том, что в РОПИТе, который вы упомянули, работала целая группа русских деятелей революционного движения, а Лев Мечников, брат Ильи Ильича, работал в этой Миссии.

           Я.Н.Щапов:

           Николай Николаевич давно работает над темой. Она ему очень близка, поскольку он является заместителем председателя Российского Палестинского общества.

          [86] У меня два замечания. Первое – относительно названия «Русское духовное присутствие». В какой степени то, о чем рассказывал автор, является только духовным присутствием? Может быть, за этим кроется и что-то более материальное? Может быть, это церковное присутствие, политическое присутствие, дипломатическое присутствие? Работа, судя по заглавию, и доклад посвящены периоду до революции 1917 г. Это было в значительной степени и дипломатическое русское присутствие – через Русскую Духовную Миссию, через Палестинское общество и т.д. Это первый вопрос.

           Второй вопрос относительно хронологического ограничения. Николай Николаевич ограничивает свою монографию 1917 г., но материал – не менее интересный – посвящен и позднейшему времени, и даже послевоенному времени. Поэтому проблемы взаимоотношений с Русской Зарубежной Церковью, проблема собственности, взаимоотношений с Израилем и т.д. – все эти проблемы тоже достойны исследования. Я понимаю, что источниковедчески обеспечены эти периоды по-разному, и если первые в российских государственных архивах представлены хорошо, то вторые тоже представлены, но закрыты и малодоступны. В основном, для XX в., это уже пресса, материалы другого характера. Однако, мне кажется, что книгу все-таки надо посвятить и истории последних лет, хотя, может быть, оговорить, что эти вопросы рассматриваются с разной подробностью и основываются на разных источниках.

           О.Ю.Васильева:

           Мне кажется, что не надо продолжать исследование проблемы в послеоктябрьский период и доводить до сегодняшнего дня. Тогда нужно будет менять название по поводу духовного присутствия на Востоке. Это совсем другая история, которая в большей степени политизирована, чем предыдущая.

          [87] Там часть документов по Миссии открытые, особенно те, которые связаны с образованием государства Израиль, но я думаю, что та внутренняя задача, которую перед собой ставил автор, решается непросто, если продолжать ее до советского периода.

           Н.Н.Лисовой:

           Во-первых, почему я назвал доклад «Духовное присутствие»?

           Когда я первоначально формулировал эту тему, то она звучала так: «Русское политическое, духовное и культурное присутствие на Ближнем Востоке». Но потом я сделал вывод о том, что преимущественно речь идет о духовном присутствии.

           Я согласен с Я.Н.Щаповым, что оно было и материально реализовано в политике наших консульств, агентств и посольств и т.д., в 113-ти школах Палестинского общества, которые вели свою просветительную работу. Но тем не менее, если говорить о результирующих фактах, о некотором суммировании, конечно, это было прежде всего, присутствие духовное. Даже и наша собственность в Святой Земле, она почти вся или церковная, или Православного Палестинского общества. И задача формирования школьной сети Иерусалима, Палестины, и Сирии осмыслялась именно в терминах тпомощи православным патриархатам Востока. Т.е. это – помощь православным патриархатам, а не попытка русского внедрения, какого-либо политического или тем более военно-политического действа. Хотя это тоже было, и не будем закрывать на это глаза. Была и составляющая военно-морской разведки, которая через великого князя Константина Николаевича и через Мансурова, и в Палестинском обществе через знаменитого адмирала Путятина и генерал-адъютанта Арсеньева тоже осуществлялась. Безусловно, это все тоже было. Но определяющим являлось, конечно, духовное присутствие, и это отличало Российскую политику от попыток экономического, поли[88]тико-экономического, военно-политического проникновения других государств.

           В частности, сложность заключалась в том, что русское дело в Палестине осуществлялось в пределах другого автокефального православного патриархата. Этого ограничения не знали ни немцы, ни французы, ни англичане. И еще. Германский кайзер Вильгельм мог сто лет назад, в 1898 г. приехать в Иерусалим. Русский император не мог этого сделать, потому что это была традиционно мусульманская и даже враждебная по отношению к России Турецкая империя.

           Т.е. самые разнообразные факторы способствовали тому, что практически все русское дело в Палестине и на Ближнем Востоке, какого бы характера это ни было, в доминирующем виде было именно духовным присутствием. Но, повторяю, это почти терминологический вопрос. На самом деле я прекрасно сознаю, что речь идет и о дипломатическом и консульском присутствии, и непосредственно о материальном присутствии и т.д.

           Второй момент – относительно того, как быть с XX в.

           Разумеется, жизнь и деятельность Русской Миссии в Иерусалиме в XX в. – я собственно актуальность темы этим и пытался обосновать – это живое продолжение русского дела в Палестине и на Ближнем Востоке.

           Отчасти я согласен с О.Ю.Васильевой, которая  выступила против продолжения исследования в XX в. Характер деятельности был, конечно, другой. Но тем не менее российское присутствие в Святой Земле даже в XX в. приобретало характер духовного присутствия. Когда Сталин в 1948 г. признавал государство Израиль, то за этим он одновременно видел и борьбу за наше наследие в Палестине и в ближневосточном регионе. Действительно так и получилось: как только мы признали  государство Израиль, следующим актом было то, что нам были возвращены наши недвижимости в этом государстве. Иными словами, это все равно было продолжением  борьбы за духовное присутствие. Поэтому тут для себя [89] принципиальных ограничений я не вижу. Скорее, ограничительным фактором является тот, на который обратил внимание Я.Н.Щапов, что действительно резко меняется и резко сокращается характер самой источниковой базы. Очень многие материалы, даже из интересующего нас периода, в МИДовском архиве не выдаются. Я заказываю папку, в которой 135 нумерованных страниц, а мне дают 15 из них. Я спрашиваю: а остальные где? – Остальные засекречены, их нельзя выдавать. – Почему? – Потому, что речь идет о государственной нашей собственности! – с гордостью говорят мне сотрудники архива. Только они знают о том, что это наша собственность, больше никто во всем мире не знает... Но тем не менее.

           Конечно, для XX в. таких засекреченных по разным причинам материалов гораздо больше. Даже митрополит Никодим Ротов, когда писал свою «Историю Русской Духовной Миссии в Иерусалиме», и то свел историю XX в. буквально к десяти заключительным страницам и сказал: не могу, не позволяют материалы еще пока написать историю Русской Духовной Миссии за советский период. То есть, действительно существуют ограничения в объеме и характере материала.