Операция «Марс»: ее стратегическое и военно-политическое значение в ходе Сталинградской битвы

Автор
Мягков Михаил Юрьевич
Myagkov M.Yu.

Аннотация

Статья посвящена значению операции «Марс» (ноябрь — декабрь 1942 г.), проведенной одновременно с контрнаступлением советских войск под Сталинградом. Автор на основе анализа архивных документов считает, что замысел советской операции «Марс» имел двуединую задачу — не только способствовал успешному осуществлению операции «Уран», что само по себе уже огромное достижение, но и объективно устранял угрозу неожиданного вражеского удара в направлении Москвы. Автор также исследует критику этой операции в отечественной и зарубежной историографии за последнее время.

Ключевые слова
стратегические и военно-политические расчеты советского и германского командований в 1942 г.; Сталинградская битва; операция «Марс»; стратегическая дезинформация

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Мягков М.Ю. Операция «Марс»: ее стратегическое и военно-политическое значение в ходе Сталинградской битвы // Труды Института российской истории. Вып. 11 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2013. С. 157-170.

Текст статьи

[157]

М.Ю. Мягков

ОПЕРАЦИЯ МАРС»: СТРАТЕГИЧЕСКОЕ И ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ В ХОДЕ СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЫ

           «Самым большим поражением маршала Г.К. Жукова» назвал американский историк Дэвид Глэнтц осуществленную в конце 1942 г. под руководством прославленного полководца операцию «Марс» (или вторую Ржевско-Сычевскую наступательную операцию сил Западного и Калининского фронтов, 25.11—20.12.1942 г.)[1].

           Конечно, на маршала, которого уже давно нет в живых, возможно сегодня навесить и не такие ярлыки. Его полководческий [158] талант подвергался в послевоенное время нападкам не единожды, начиная с обвинений в «бонапартизме» со стороны Сталина и Хрущева и заканчивая современными авторами, утверждающими, что Жуков воевал исключительно кровью своих солдат[2]. Но достаточно много работ выходило и продолжает публиковаться у нас и за рубежом, которые на достоверном архивном материале показывают всю несостоятельность таких обвинений. И в то же время они заостряют внимание на всей сложности (равно как и важности) изучения событий, связанных с Великой войной, которую вел СССР против гитлеровской Германии. В этом ряду отечественных и западных историков следует упомянуть таких исследователей, как Н.Н. Яковлева, М.А. Гареева, В.В. Карпова, А.В. Исаева, Дж. Эриксона, Э. Модсли, Дж. Мэдисона, Д. Робертса[3], чья последняя книга «Сталинский генерал: жизнь Георгия Жукова», кстати, уже получила большой резонанс в США и Англии и скоро будет опубликована на русском языке.

           Но дело здесь не только в Жукове, как в полководце. Его критика базируется на интерпретации более широкого круга вопросов, касающихся характера войны, правил ее ведения со стороны советского командования, качества реализации его стратегических замыслов, в целом, положительной или отрицательной оценки Советского Союза и его армии в ходе и исходе глобального конфликта. Заронить сомнения в компетентности Жукова означает поставить под вопрос компетентность всего Верховного командования, за которым следует критика широкой палитры нашей народной памяти о войне и, в том числе, такого ее аспекта, как истинно освободительный характер миссии Красной Армии. Ведь не могли же фальшь и некомпетентность принести свободу народам Европы! Операция «Марс» удобна для современного суда истории войны. Но что было на самом деле?

           Хрестоматийно известно, что по замыслу Ставки Верховного Главнокомандования (ВГК) на зимнюю кампанию 1942/43 г. после окружения и уничтожения основных сил группы армий «Б» под Сталинградом (операция «Уран») намечалось расширить фронт стратегического наступления, разгромить гитлеровские войска на Среднем и Верхнем Дону и, развивая главный удар в общем направлении на Ростов (операция «Сатурн»), выйти в тыл немецкой группировки на Северном Кавказе. То есть намечался разгром всего южного крыла Восточного фронта вермахта. В районе же Ржева и Белого готовилось наступление (операция «Марс»), которое имело своей целью не допустить переброску войск вермахта с центрального участка советско-германского фронта на его южное крыло, а затем перейти в [159] стратегическое наступление против группы армий «Центр». Замысел операции «Марс» предусматривал также ликвидацию ржевского выступа, который враг мог использовать для организации удара в направлении Москвы[4]. В фундаментальном четырехтомнике о Великой Отечественной войне, вышедшем в конце 1990-х годов, отмечается, что контрнаступление под Сталинградом стало ядром общего замысла Ставки ВКГ на период кампании 1942/43 г., в ходе которой планировалось последовательно разгромить вражеские группы армий «Юг», «Центр» и «Север». Однако операции «Марс» в труде посвящено всего лишь несколько строк и то почему-то в разделе, повествующем о «Борьбе за Великие Луки»[5]. Практически ничего не сказано о характере развернувшихся тогда сражений и точных потерях советских войск. Более подробную информацию о тех событиях мы ожидаем увидеть в 3-м томе нового многотомного труда «Великая Отечественная война 1941—1945 гг.», готовящегося к выходу в свет.

           Глэнтц утверждает, что трактовка операции «Марс» в советской (российской) историографии, — это «образец неискренности и бесстыдной лжи»[6]. Все содержание книги американского исследователя, которая в свое время вызвала споры среди российских историков и послужила причиной проведения достаточно острых дискуссий, направлена на доказательство того, что осенью 1942 г. Ставка ВГК разработала две стратегические наступательные операции: одну на Западном, а другую — на Южном направлении. Причем главной из них, которую намечалось проводить силами Западного фронта под командованием И.С. Конева и Калининского фронта под командованием М.А. Пуркаева, была именно операция «Марс». Координировать действия фронтов было поручено Г.К. Жукову. В ходе наступления советским войскам предстояло окружить и уничтожить 9-ю немецкую армию в районе Ржева, Сычевки, Оленино и Белого. В операции «Марс» были задействованы мощные силы, — не меньшие, с точки зрения Глэнтца, чем в операции «Уран»: 6 армий и 7 подвижных корпусов, а еще 4 советских армии обеспечивали фланги наступающих группировок (непосредственно в операции принимало участие 668 тыс. чел. и 2 тыс. танков, а в операции «Уран» — 700 тыс. чел. и 1400 танков). Эти цифры, по мнению отечественных историков, сильно преувеличены. Советские войска имели 5 подвижных корпусов (1-йи 3-й механизированные, 5-йи 6-й танковые, 2-й гвардейский кавалерийский), 362 тыс. человек личного состава и 1300 танков[7].

           Основными причинами неудачи операции «Марс», больших потерь советских войск — а они, по данным Глэнтца, составили только [160] погибшими и пропавшими без вести около 100 тыс. человек[8] — были следующие: глубокоэшелонированная оборона немцев на этом направлении и перенесение сроков операции на более поздний срок. Дата начала наступления была отложена советским командованием почти на полтора месяца, с 12 октября на 25 ноября, что полностью устранило фактор внезапности. Кроме того, советским войскам противостояли под Ржевом и Белым чисто немецкие соединения (считавшиеся более искушенными и опытными); тогда как на южном крыле фронта — под Сталинградом — главный удар пришелся против менее стойких союзных вермахту дивизий румынских и итальянских войск.

           О чем говорят архивные документы? С большим основанием можно полагать, что задачи, поставленные перед Западным и Калининским фронтами осенью 1942 г., носили стратегический характер. Так, в отчете штаба Западного фронта говориться, что еще 1 октября 1942 г. 29-я, 30-я, 31-яи 20-я армии получили приказ о проведении операции по уничтожению совместно с силами Калининского фронта Сычевско-Ржевской группировки противника — опасного германского выступа западнее Москвы. Уже к исходу первого дня наступления 20-й армии предстояло выйти на железную дорогу Ржев — Сычевка и овладеть самой Сычевкой. Готовность армий к операции «Марс», согласно директиве штаба Западного фронта № 0289, определялась как 12 октября 1942 г. Однако к указанной дате армии готовы не были, а сроки наступления откладывались до особого распоряжения[9].

           В отчете штаба 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, в частности, говорилось: «Командование Западного фронта наметило удар в октябре месяце, но в виду дождливой погоды, плохой проходимости дорог было принято решение прорыв отложить до заморозков. Больше месяца проходила подготовка… Все это не осталось незамеченным для противника. Кроме того, были случаи, когда изменники Родины, перебежавшие на сторону врага, сообщали о подготовке прорыва. Зная об этом, немецкое командование укрепило свои оборонительные позиции, причем больше всего там, где намечался прорыв»[10]. Здесь стоит лишь заметить, что условия погоды (проливные дожди) были также одной из главных причин медленного развития наступления Западного фронта еще в период Первой Ржевско-Сычевской операции, что не раз подчеркивалось штабом Жукова летом 1942 г.

           Необходимо добавить, что местность в районе, намеченном для проведения операции «Марс», сильно отличалась от приволжских и донских степей, где к окружению 6-й армии Паулюса готови[161]лись силы Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов. В районе действия ударных соединений Западного фронта она была пересеченной с многочисленными лощинами и высотами. Населенные пункты были почти все разрушены, что создавало трудности в ориентировке, особенно ночью. В полосе же Калининского фронта, местность изобиловала многочисленными болотами, что служило серьезным препятствием для механизированных соединений. В районе Белого, в некоторых местах почва буквально начинала ходить под ногами у бойцов, как только они сходили с твердого покрытия дорог. Можно себе представить — во что она превратилась в период осенней распутицы. Поэтому перенесение сроков операции было неизбежным следствием погодных условий.

           Как сами немцы оценивали значение занимаемого ими плацдарма в квадрате Ржев — Сычевка — Белый — Оленино и как реагировали на появившиеся сведения о готовящемся советском ударе? По показаниям пленных, командование вермахта начало срочно подтягивать дополнительные силы к угрожаемым районам. Здесь вскоре появились свежие подразделения 9-йи 2-й танковых, 129-й, 337-й, 102-й, 52-й, 216-й, 78-й пехотных дивизий. Причем ряд немецких танковых соединений (1-яи 5-я, 19-я танковые дивизии), напротив, были выведены в резерв и заменены пехотными частями. Немецкие танкисты получили задачу нанести, в случае необходимости, контрудары по прорвавшимся советским войскам. «Лихорадочное и поспешное» укрепление своих позиций красноречиво свидетельствовало о том, какое значение немцы придавали этому участку фронта. Военнопленный обер-ефрейтор О. Шрампель признавался, что немецкие командиры требовали от них «обороняться изо всех сил, поскольку иначе ржевская железная дорога будет захвачена русскими, а немецкой армии придется удирать до Смоленска. Тогда русские солдаты наверняка будут в Берлине»[11].

           К предстоящей зимней кампании немецкое командование было подготовлено несравнимо лучше, чем к прошлогодней. Солдаты имели теплое белье и униформу, получали горячую пищу, в каждом блиндаже имелась печка[12]. Покидать выступ группа армий «Центр» не планировала. Тем не менее, советское командование было полно решимости переломить, наконец, ситуацию на Западном направлении. В течение октября и ноября 1942 г. в войска вливались новые стрелковые, артиллерийские и танковые части. Молодое пополнение училось овладевать оружием и боевой техникой. К 25 ноября все соединения, которым предстояло участвовать в операции «Марс», в основном, были пополнены до штатной численности. Так, 20-я армия Западного фронта имела в своем распоряжении 95 557 бойцов, [162] которым, по советским данным, противостояло 17 800 немцев. Кроме того, армия располагала на один километр фронта 31 орудием, против 9 германских[13]. В состав 6-го танкового корпуса, целью которого было развивать удар в глубине вражеской обороны, входило 166 танков[14].

           Здесь мы подходим к ключевому вопросу о значении, которое советское военное руководство придавало операции «Марс». Есть все основания полагать, что фронтовое командование, а значит и сам Жуков, назначенный координировать действия наступающих группировок, ставили перед собой решительные цели. Немецкий нож, застрявший на центральном участке советско-германского фронта — всего в 150 километрах от Москвы, необходимо было, в конце концов, сломать и ликвидировать. Об этом свидетельствуют сами документы фронтов. «В целях ликвидации Ржевского выступа, — говорилось в отчете об операции, — командование фронтом [Западным] в октябре месяце 1942 года наметило операцию, которая во взаимодействии с Калининским фронтом должна была привести к окружению Ржевской группировки противника, взятию Ржева ударами с южных направлений и освобождению железной дороги Москва — Великие Луки»[15]. Отметим, что выполнение этой задачи резко улучшало стратегическую обстановку на Западном направлении и окончательно снимала угрозу неожиданного захвата Москвы.

           О том, что такая угроза существовала, и о ней хорошо знали в Кремле, говорят и недавно открытые документы советской военной разведки. Речь идет о донесении Главного разведывательного управления Генштаба Красной Армии Сталину и другим высшим государственным и военным деятелям Советского Союза, включая Л. Берию и А. Василевского, о посещении послом Японии в Берлине Х. Осимой одного из участков советско-германского фронта с 1 по 7 августа 1942 г. Все впечатления посла от этой поездки и его мнение о намерениях германского командования стали достоянием спецслужб и легли затем на стол советского руководителя. Ключевыми в этом разведдонесении являются пункты, посвященные замыслам вермахта на ближайшее полугодие.

           «…Первоначальный план немцев:

           а) Северная группа (от Валдая на север) — укрепление и оборона;

           б) Центральная группа (от Валдая до Курска) — сковать советскую армию, но при переброске больших сил Красной Армии с центра на юг, начать наступление на Москву;

           в) Южная группа — разгром армий Тимошенко, после захватить Кавказ и Сталинград…

           [163] Намерения немцев:

           1. Захватить Кавказ, на что потребуется не более месяца. Решающее влияние в этой операции будет иметь 11-я армия (в Крыму), которая будет переведена в Закавказье.

           2. Захват Сталинграда.

           3. В зависимости от хода этих операций начать наступление на Москву.

           4. До начала зимы [немцы] считают возможным в основном уничтожить главные силы Красной Армии и захватить большую часть европейской части СССР…»[16]

           Разведывательные материалы, безусловно, подтверждали, что первоочередной задачей немцев было захватить Кавказ и Сталинград. Но как быть с Москвой? Обращал на себя внимание пункт, где говорилось, что на овладение Кавказом вермахту потребуется «не более месяца», а вслед за этим должно последовать наступление на столицу. Сталин был ознакомлен с этими данными 19 августа. Что в этой ситуации должен был сделать Главнокомандующий? Оставить все на волю случая и надеяться на то, что жесткая оборона Кавказского хребта и Сталинграда опрокинет все эти далеко идущие немецкие планы? Видимо именно тогда в Ставке возникла идея нанесения по врагу нового мощного превентивного удара на Западном (московском) направлении. Дело в том, что Ржевско-Сычевская операция сил левого крыла Калининского и правого крыла Западного фронта (30 июля — 23 августа 1942 г.) к тому времени уже практически выдохлась, и организация очередного наступления требовала лучшей подготовки. В создавшихся условиях Ставке ВГК необходима была такая операция, в результате которой противник на ржевском выступе понес бы крупное поражение и не только бы лишился надежды на переброску своих войск на другие участки, но даже и думать перестал о нанесении удара в сторону Москвы. Именно такая цель просматривается в оперативных документах, подготовленных к 12 октября 1942 г. командованием Западного и Калининского фронтов.

           Логично напрашивается вывод — в планах зимней кампании РККА на 1942/43 г. обе операции, «Уран» и «Марс», были задуманы как единое целое. То есть в своей совокупности они были призваны резко изменить стратегическую обстановку на советско-германском фронте и, возможно, уже в 1943 г. поставить вопрос о поражении Германии в войне с Советским Союзом. Да, это так. Но, все же, «Уран» и «Марс» не были равнозначными. Наступление на центральном участке должно было содействовать решению главной задачи кампании — окружению немцев на юге.

           [164] Следует иметь в виду, что к концу 1942 г. Кремль полностью отдавал себе отчет, что без открытия союзниками второго фронта в Европе говорить о скором тотальном поражении Германии преждевременно. И если полет В.М. Молотова в Великобританию и США в мае — июне 1942 г. еще вызывал серьезные надежды, что высадка во Франции состоится в ближайшем будущем, то визит У. Черчилля в Москву 12—16 августа 1942 г. развалил эти ожидания. Советскому Союзу приходилось пока рассчитывать только на собственные силы, и, соответственно, ставить перед собой реально достижимые цели. Напомним также, что операцию «Марс» планировалось начать еще 12 октября 1942 г., но этому помешали погодные условия. На наш взгляд, этот факт свидетельствует в пользу того, что советское командование стремилось как можно скорее сковать германские войска на Западном направлении, но отнюдь не рассматривало операцию «Марс» в качестве равнозначной окружению сил противника под Сталинградом.

           Сталинград как магнит притягивал к себе новые контингенты вражеских и советских войск. Для СССР он стал символом отсутствия вариантов в войне — либо погибнуть, либо победить. Здесь и сейчас! Более того, свидетельство того, что именно Сталинградский фронт оставался для Сталина главным в период начала зимней кампании советских войск мы находим в переписке Верховного с премьером Черчиллем и президентом Рузвельтом. Так, 27 ноября 1942 г. он информировал первого об успехах наступления под Сталинградом и, между прочим, сказал, что «Мы думаем на днях предпринять активные операции на Центральном фронте, чтобы сковать здесь силы противника и не дать ему возможности перебросить часть сил на юг (выделено нами. — М.М.)»[17]. 28 ноября ту же информацию он направил и Рузвельту. Представляется маловероятным, чтобы Сталин вводил своих союзников в заблуждение относительно истинных целей советского наступления в районе Ржева. Слишком велики были ставки в сражениях на юге. Поистине весь мир следил за исходом советско-германского противостояния на берегах Волги. И от того, кто одержит верх именно под Сталинградом — городом, носящим имя самого вождя, — зависело очень многое не только на Восточном фронте, но и в деле сопротивления агрессорам по всему миру. Показательно, что даже мэр Нью-Йорка объявил 8 ноября «Днем Сталинграда», сказав, что главным событием года является эпическая оборона Сталинграда, не имеющая себе равных в истории»[18]. Такого же мнения придерживался тогда и президент Рузвельт.

           Нетрудно заметить, что в своей переписке с руководителями союзников еще до начала советского контрнаступления под Ста[165]линградом Сталин был достаточно откровенным и снабжал их достоверной секретной информацией о советских планах. Так, еще 14 ноября он послал Черчиллю и Рузвельту информацию о том, что Красная Армия удерживает позиции на Северном Кавказе и намеревается в ближайшее время нанести свой удар, хотя его сроки зависят от природного фактора. Сталин — Черчиллю: «В ближайшее время думаем начать зимнюю кампанию. Когда именно удастся начать, это зависит от погоды, которая не в нашей власти. О ходе операций буду осведомлять Вас регулярно»[19]. Через день после начала «Урана» он пишет Черчиллю: «Начались наступательные операции в районе Сталинграда, в южном и северо-западном секторах… В северо-западном секторе фронт немецких войск прорван на протяжении 22 километров, в южном секторе — на протяжении 12 километров. Операция идет неплохо»[20].

           Конечно, следует различать откровенность Сталина в сверхсекретной переписке с союзниками и информацией выданной для внутреннего потребления в советских газетах того времени, где начало советского наступления на Западном направлении было представлено как еще один мощнейший удар по немецко-фашистским захватчикам, происшедшим в координации (наравне) с ударом на юге. Но как бы не повернулись дела под Ржевом в последующем, для Сталина основная задача оставалась прежней — нанести немцам решающие поражения под Сталинградом и на Кавказе. Тем более, что германский враг не должен был заподозрить какого-либо подвоха в советских замыслах, читая советскую прессу.

           С военно-политической точки зрения именно крутой поворот на южном театре советско-германского противоборства давал СССР наиболее крупные международные дивиденды, позволял не только поднять мировой престиж Красной Армии, но и устыдить еще раз союзников, донельзя затянувших открытие второго фронта в Европе. Еще совсем недавно, 6 ноября 1942 г., выступая на торжественном заседании Московского городского совета, Верховный специально отметил, что «главная причина тактических успехов немцев на нашем фронте в этом году… отсутствие второго фронта в Европе»[21]. Удар же под Ржевом, при любом исходе, укладывался в следующую формулу: немцы угрожали и продолжают угрожать нашей столице, поэтому наша активность на этом участке, безусловно, оправданна. Недаром в праздничном приказе от 7 ноября 1942 г. вождь заострил внимание на московском направлении, имея в виду, правда, и вторую цель — задним числом (как бы косвенно) оправдать свой собственный просчет в определении вектора главного удара немецких войск летом 1942 г. В документе, в частности, утверждалось, что «не[166]мецко-фашистским войскам удалось продвинуться на юге и поставить под угрозу Сталинград… подступы к Закавказью. Правда, стойкость и мужество Красной Армии сорвали планы немцев по обходу Москвы с востока и удару с тыла на столицу нашей страны»[22].

           Такой удар на Москву, несомненно, мог состояться, но только в том случае, если бы немцам удалось разрушить советские оборонительные бастионы под Сталинградом и на Кавказе, которые как волнорезы сокрушали ударную мощь главных сил вермахта, перемалывали переброшенные сюда ресурсы.

           Сегодня мы также знаем — для того, чтобы с большей надежностью исключить переброску немецких резервов с Западного направления на Южное советское командование подбросило 4 ноября 1942 г. через агента-двойника «Макса» (А. Демьянова) «информацию» о том, что главный удар по противнику Красная Армия нанесет 15 ноября именно под Ржевом. Об этом пишет один из руководителей советской разведки Павел Судоплатов. Знал ли об этой «дезе» Г. Жуков — остается загадкой. Судоплатов утверждает, что Жуков не подозревал об этом «и заплатил дорогую цену»[23]. Маловероятно, однако, что Сталин и Генеральный штаб скрывали от Жукова цели операции, — скажем так.

           В исследовании операции «Марс» остаются еще ряд недосказанностей, белых пятен. Одно из них касается уже упомянутой информированности Жукова и, соответственно, его намерений. Например, как должен был действовать полководец, получив информацию от Сталина, что его войска проводят лишь отвлекающую операцию? Проводить лишь демонстрационные атаки? Но тогда враг мог бы быстро вычислить «игру» и начать переброску своих резервов на помощь Паулюсу. Другой вопрос, насколько плотно Жуков участвовал в разработке «Марса»? Ведь известно, что, как заместитель Верховного главнокомандующего, с конца августа он наибольшую часть времени уделял положению на сталинградском направлении. Наконец, мог ли Жуков действительно надеяться на успех операции «Марс» (даже несмотря на ее отвлекающий характер), имея в своем распоряжении значительные силы? Требуют еще более тщательного анализа оперативные и тактические задачи, которые были поставлены перед советскими войсками накануне Второй Ржевско-Сычевской операции. Имелся ли в виду решительный прорыв с последующим наращиванием сил и средств или бои должны были, скорее, связать германские войска на широком фронте, измотать их и не дать им возможности выйти из сражения в ближайшей перспективе? Пока же разбор хода операции «Марс», скорее, указывает на то, что Жуков преследовал самые смелые цели. Стало ли это следствием его [167] личной инициативы? Возможно, как полководец и лицо ответственное за координацию группы фронтов, он просто не мог действовать иначе, шел на риск больших потерь, но имея перед собой желанную перспективу — разгром того противника, с которым он был хорошо знаком еще со времени осенних боев 1941 г.

           В конце ноября 1942 г., под Ржевом и Белым, несмотря на все трудности, войскам Западного и Калининского фронтов все же удалось на ряде участков вклиниться во вражеские позиции и ввести в прорыв подвижные корпуса. Однако их судьба оказалась незавидной. Резервы противника решили исход дела не в пользу советских соединений. Некоторые из них, как например 2-й гвардейский кавкорпус, 6-й танковый корпус и 1-й механизированный корпус оказались отрезанными от основного фронта и были вынуждены прорываться с боями из окружения. Причем большинство боевых машин, у которых кончилось горючее, было оставлено в лесах и болотах, через которые пришлось пробиваться советским войскам. Остатки ударных соединений продолжали выходить из окружения вплоть до начала января 1943 г. Их безвозвратные потери были чрезвычайно велики. По мнению Д. Гланца, общие потери советских войск в операции составили 335 тысяч человек, 1847 танков, 127 самолетов[24]. Исследователь С.А. Герасимова соглашается с тем, что операция «Марс» фактически провалилась и приводит немецкие подсчеты советских потерь: от 50—80% личного состава и техники[25]. По советским данным (которые отличаются от данных Глэнтца и Герасимовой) безвозвратные потери РККА в ходе наступления составили 70,4 тыс. человек и 1366 танков[26].

           Однако известно, что чрезвычайно большие потери понесла и 9-я немецкая армия, чьи потери только в танковых дивизиях (1-й и 5-й) достигали 2 тыс. чел. Это было сражение на истощение противников — часть войны на полное уничтожение врага, которая велась на советско-германском фронте уже полтора года. Как отмечает российский исследователь А.В. Исаев, это «истощение» немцев так и не было восполнено к лету 1943 г. и прямым образом повлияло на сроки и силу германской операции «Цитадель», стало одной из причин, по которым наступление на северной стороне Курской дуги быстро выдохлось[27]. Самым серьезным образом нужно оценить и тот факт, что германскому командованию не удалось перебросить сколько-нибудь значительных сил с центрального участка фронта на юг. По некоторым оценкам, готовилось к передислокации от 12 до 15 дивизий. И можно себе только представить, как развивались бы события в декабре в районе Котельникова — в период попытки немецкого прорыва к окруженной армии Паулюса, если бы командую[168]щий группой «Дон» Э. Манштейн получил долгожданный подарок в виде новых соединений. Но силы группы армий «Центр» в тот период надежно завязли в боях на своем фронте. Как после этих фактов можно называть операцию «Марс» провальной, не совсем понятно? Героизм и самопожертвование советских воинов не пропали даром, они стали важным слагаемым на пути достижения Красной Армии коренного перелома в войне. Причины же неудачи операции и больших потерь советских войск стали предметом анализа уже в ходе войны и продолжают оставаться предметом исследования современных историков. Среди них справедливо выделяется трудности, связанные с условиями местности и качеством подготовки германских частей, находящихся здесь в обороне. Отрицательно сказался перенос сроков операции в связи с погодой, который напрямую повлиял (даже независимо от факта передачи «дезы» немцам в ноябре 1942 г.) на скрытность подготовки удара. Многие ошибки командования советских объединений, продемонстрированные ими в «Марсе», по сути, перекочевали из предыдущих наступательных операций Красной Армии на этом направлении: недостаточная плотность артиллерийского огня, плохая разведка, слабая обученность наземных войск, отсутствие их поддержки со стороны авиации и т.п. Глубже представить себе все грани ошибок помогает, например, приказ командования 4-й ударной армии «об основных недочетах в действиях войск в Ржевско-Сычевской операции» от 10.12.1942 г., в котором обобщался неудачный опыт ряда соединений в предыдущих боях и констатировалась «низкая степень боевой подготовки и тактической выучки» наших дивизий. В документе откровенно говорилось, что «некоторые подразделения пехоты действовали неуправляемой толпой. Боевых порядков на поле боя не было, маневр отсутствовал». Несмотря на то, что противник был основательно подавлен огнем артиллерии, командиры не сумели поднять пехоту «для броска в атаку». Стрелки не умели быстро преодолевать проволочные заграждения, часами лежали под огнем противника, плохо окапывались и несли большие потери. Пехота не давала целеуказаний для артиллерии, проводная связь часто нарушалась, а дублирующая не применялась. Многие подразделения наступали вслепую, тогда как их командиры находились в блиндажах. Все это было свидетельством крайне низкой тактической подготовки, слабой требовательности и настойчивости офицеров при выполнении задач и, как отмечалось, «низкого уровня моральных качеств некоторых командиров… их воли, смелости, решительности и распорядительности в бою»[28]. Вдобавок ко всему многомесячная оборона понизила мобильность войск, привела к их расхолаживанию. За ошибки фронтовых коман[169]диров боевые части как в середине, так и в конце 1942 г. расплачивались излишней кровью.

           Однако на первое место следует поставить все же ошибки высшего — стратегического — звена нашего командования, не сумевшего добиться действенной координации в наступлении тех солидных сил и средств, имевшихся в их распоряжении к ноябрю 1942 г. для того, чтобы нанести противнику наибольший урон.

           Возвращаясь к значению операции «Марс», проведенной одновременно с контрнаступлением советских войск под Сталинградом, можно сказать, что к концу ноября 1942 г. она приобрела двуединую задачу — «Марс» не только способствовал успешному осуществлению «Урана», что само по себе уже огромное достижение, но и объективно устранял угрозу неожиданного вражеского удара в направлении Москвы. Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что руководство в Кремле имело основания опасаться осенью 1942 г. возобновления немецкого наступления на советскую столицу. В этом отношении операция Западного и Калининского фронтов против Ржевского выступа была не просто оправдана, но и необходима. Даже перспектива победы на юге могла предстать лишь миражем, если бы стратегический центр государства и важнейший узел транспортных коммуникаций вновь оказался в осадном положении. Вопрос же о том, имелись ли у Жукова реальные шансы добиться победы на Западном направлении уже в конце 1942 г. носит, по всей видимости, больше виртуальный характер. Очевидно, что Сталин, несмотря на утверждения историка Д. Глэнтца, сделал ставку именно на операцию «Уран», равно как и то, что операция «Марс» не стала вторым Сталинградом. Однако просматривается и другое — Жуков вместе с командующими фронтами попытался привести в действие самый решительный замысел по окружению и последующему уничтожению мощнейшей вражеской группировки. Но сделать это в то время не удалось по причине указанных выше обстоятельств.

           [169-170] СНОСКИ оригинального текста