Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н. Рудая. М., 2012. 493 с. 31 п.л. 32, 8 уч.-изд. л. 500 экз.

«Круглый стол» на тему«Крепостное право в истории России»

Автор
Перхавко Валерий Борисович
Perkhavko Valeriy Borisivich

Аннотация

Ключевые слова
круглый стол, крепостное право, 150 лет

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Перхавко В.Б. «Круглый стол» на тему«Крепостное право в истории России» // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А.Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 475-490.

Текст статьи

 

[475]

В.Б. Перхавко

«КРУГЛЫЙ СТОЛ» НА ТЕМУ «КРЕПОСТНОЕ ПРАВО В ИСТОРИИ РОССИИ»

 

           Накануне 150-летнего юбилея освобождения крестьян от крепост­ной зависимости, свершившегося 19 февраля 1861 г., Институт российской истории РАН при поддержке Отделения историко­филологических наук РАН провел 17 февраля 2011 г. дискуссионное заседание «круглого стола» на тему «Крепостное право в истории России».

           Ведущие историки из академических институтов (ИВИ РАН, Ин­ститута славяноведения РАН, ИРИ РАН) и ряда вузов страны (МГУ им. М.В. Ломоносова, РГГУ, Псковского педагогического универси­тета, Самарского госуниверситета, Самарской государственной ака­демии культуры и искусств) обсудили ряд важных и продолжающих оставаться спорными проблем, связанных с историей крепостниче­ских порядков и их влиянием на жизнь России на протяжении четы­рех столетий, с XV по вторую половину XIX в.

           Открывая дискуссию, д.и.н., директор ИРИ РАН Ю.А. Петров остановился на сущности крепостного права, общественной значи­мости крестьянской реформы 1861 г. и ее 150-летнего юбилея, а так­же на последствиях освобождения крестьян. От первой фиксирован­ной даты — Судебника 1497 г. до 19 февраля 1861 г. прошло больше трех с половиной веков. За это время сама система крепостничества эволюционировала, развивалась в сторону ужесточения этой систе­мы и, казалось, уже достигла своего пика при царе Алексее Михай­ловиче, когда в 1675 г. был издан указ о продаже крестьян без земли. Собственно, с этого момента возникла по существу рабская систе­ма. Эта система особенно интересна с точки зрения ее внутренних мотивов, где играли значительную роль аппетиты дворянского со­словия, их желание получить дармовые рабочие руки. Едва ли не решающим фактором здесь были интересы самого государства, по­скольку Россия, возникшая с самого начала как великая военная держава, нуждалась в системе хозяйственной, при которой она мог­ла бы поддерживать свой великодержавный статус за счет напряже­ния внутренних ресурсов, за счет самого народа. Эта система своего апогея достигла в ХVIII в., когда государство, Российская империя, со времен Петра Великого попыталась создать некий синтез — син­тез западных технологий и рабского, принудительного труда. Эта имперская государственная модель модернизации действовала до [476] середины ХIХ в. На этой основе Россия утвердилась в европейском ранге держав, обрела статус действительно самой громадной по тер­ритории империи в мире после Британской, развивалось Русское имперское государство в ХVIII — первой половине ХIХ в. Однако Крымская война показала, что эта система, мягко говоря, уязвима. Прежде всего, обнаружился громадный технологический разрыв между Россией и ведущими западными державами, и стало вполне очевидно, что эта система насильственного принуждения к труду — больше не способна обеспечить России ее статус великой державы. Это был один из основных мотивов, по которым Александр II при­ступал к подготовке реформы. Можно ли говорить, что данная си­стема экономически себя изжила, что она абсолютно утратила свою экономическую эффективность? Существуют разные мнения. Есть точка зрения, что благосостояние российских помещичьих крестьян в целом в это время было не таким уж плохим по сравнению, напри­мер, с положением английских пролетариев в этот период. Но надо полагать, что не вопрос благосостояния народа стоял на первом ме­сте при подготовке крестьянской реформы 1861 г., а вопросы поддер­жания Россией своего военного имперского статуса. В этом смысле реформа была проведена так, как обычно реформы проводились в имперской России, то есть за счет народа. Однако с отмены кре­постного права обрела свои зримые осязаемые черты другая модель экономической модернизации — модель, основанная на свободном труде, на рыночных отношениях: то, что мы в свое время называли «капитализмом», да и сейчас так продолжаем называть. Эта система оформилась и обрела силу под решающим влиянием отмены кре­постного права. Городское население России этого времени росло громадными темпами за счет тех самых крестьян, которые лишились части своей земли, разорились и были вынуждены мигрировать в го­рода, искать там работу и находить эту работу на фабриках, что было громадным толчком для российской индустриализации. Отмечая се­годня 150-летие крестьянской реформы 1861 г., историки должны на основе расширившейся источниковой базы и современной методи­ки исследования еще раз внимательно проанализировать ключевые проблемы зарождения и функционирования системы крепостного права в России.

           На обсуждение перед участниками «круглого стола» были постав­лены следующие вопросы, связанные с историей крепостного права:

           1. Понятийно-терминологические аспекты изучения истории российского крепостного права. 2. Причины зарождения и формы крепостного права в России и других государствах Европы. 3. Вли­яние крепостнических отношений на социально-правовой статус, [477] экономическое положение и психологию крестьянства, дворянства и других социальных групп. 4. Постановка крестьянского вопроса и зарождение антикрепостнической идеологии в России в XVIII веке. 5. Проекты освобождения крестьян предреформенного периода и крестьянская реформа 1861 г. 6. Социально-экономические, полити­ческие и культурные последствия отмены крепостного права.

           Как заявил к.и.н. В.Б. Перхавко (ИРИ РАН), в научных трудах, школьных и вузовских учебниках по истории феодальной России часто встречаются понятия и термины («закрепощение», «прикреп­ление крестьян», «крепостное право», «крепостные крестьяне», кре­постные люди», «крепостные работники», «крепостная община», «крепостная мануфактура», «крепостничество», «крепостнические отношения» и др.), связанные с обсуждаемой проблемой. Далеко не всегда они используются корректно, а посему нуждаются в уточне­нии с учетом всех понятийно-терминологических нюансов. Термин «крепостные люди» в XVI—XVII вв. применялся только по отно­шению к полным и старинным холопом, и лишь с первой четверти XVIII в. он распространился на помещичьих крестьян. Именно в петровскую эпоху завершилось их слияние с холопами в одну соци­альную группу. Между тем, в научной литературе (вопреки лексике исторических источников) крепостными нередко именуются разные категории крестьянства XVII в. (вотчинные, помещичьи, монастыр­ские крестьяне), XVIII в. (государственные, удельные, кабинетские, приписные, посессионные крестьяне). Словосочетание «крепостное право» впервые прозвучало в выступлениях кое-кого из помещиков во время обсуждения крестьянского вопроса на заседаниях Уложен­ной комиссии 1767—1768 гг., но стало более часто использоваться и государственными деятелями, и публицистами только с первой чет­верти XIX в. Это было помещичье право собственности на землю и на крестьянские души. Русские просветители и историки XVIII в., а позже декабристы называли крепостную зависимость крестьян рабством. Накануне крестьянской реформы 1861 г. в употребление входят слова «крепостничество» и «крепостник», которые приме­нялись по отношению к непоколебимым защитникам крепостного права, но затем приобрели в марксистско-ленинской историогра­фии слишком широкое толкование. Неправомерно ставить знак ра­венства между понятиями «крепостное право» («крепостничество») и «феодальная зависимость крестьян». Классическое крепостное право (по крайней мере, в его российской модели), представлявшее собой наиболее суровую форму феодальной зависимости крестьян, выражалось в прикреплении их не только к земле, но и к личности феодала, в лишении крепостных, находившихся в полной (в том [478] числе судебно-полицейской) власти владельца, юридических и эко­номических прав, наконец, в продаже их без земли.

           По мнению д.и.н. В.А. Кучкина (ИРИ РАН), крепостное право — это внеэкономическое принуждение крестьян, и есть целый ряд пока­зателей этого внеэкономического принуждения. Крестьянство рассма­тривалось в рамках недвижимой собственности помещика, и вместе с ней они могли закладываться, продаваться, дарится и т.д. В это неэко­номическое принуждение историки и правоведы включают личную за­висимость, особые имущественные права или, точнее, отсутствие этих прав, семейное положение и, наконец, так называемую «вотчинную юстицию». Это внеэкономическое принуждение смешивается с эконо­мической зависимостью крестьян, которая связывалась с тем, что кре­стьяне имели в пользовании помещичью землю. Между тем, экономи­ческая зависимость была присуща не только крепостным крестьянам, но и так называемым свободным сельским обывателям (государствен­ным крестьянам, удельным крестьянам и ряду других категорий), то есть тем, кто не был в крепостной зависимости. Нельзя (вслед за пе­тербургским историком Б.Н. Мироновым) распространять крепостни­чество как систему на все российское общество.

           В основе этимологии терминов «крепостное право» и «крепостное состояние», подчеркнула к.и.н. Л.Н. Вдовина (МГУ имени М.В. Ло­моносова), лежат слова «крепость, крепкий», то есть человек, «креп­кий земле», приписанный к земле, лишенный права свободного пе­рехода; человек, «крепкий владельцу», прикрепленный к помещику, крепостной. В исторической литературе в широком смысле под «кре­постным правом» обычно имеют в виду высшую степень неполной собственности феодала на крестьянина. Крепостное право в право­вом отношении выражалось в прикреплении крестьянина к земле; праве землевладельца отчуждать крестьянина без земли; в ограниче­нии его дееспособности. Термин «крепостничество» как систему со­циальных отношений в ряде случаев принято отличать от «крепост­ного права» как юридической формы их выражения.

           Продолжая разговор о понятийно-терминологических аспек­тах проблемы истории крепостного права, д.и.н. В.Я. Гросул (ИРИ РАН), отметил, что при сравнении положения крестьян феодаль­ной эпохи в России и других странах Европы возникают проблемы адекватного перевода с европейских языков на русский язык тех или иных терминов. В частности, термин Leibeigenschaft, упомянутый в «Капитале» К. Маркса, И.И. Скворцов-Степанов перевел как кре­постничество, которое у нас воспринималось как крепостное право. В действительности его следовало бы перевести как феодализм, по­скольку для истинного крепостничества имеется в немецком языке [479] другой термин — Hörigkeit. Следует остановиться и на таком понятии как «крепостное состояние», которое означает фактическое крепост­ничество. Бытовали и такие случаи во взаимоотношениях крестьян и феодалов, когда юридически они были не оформленными, но ре­альная практика оказывалась таковой, что крестьянин, будучи опу­тан различного рода обязанностями, не мог покинуть свои места, оставаясь прикрепленным либо к земле, либо к личности помещи­ка. То есть «крепостное состояние» означает конкретное положение крестьянина, не нашедшее отражения в законодательстве.

           Член-корреспондент РАН С.М. Каштанов (ИВИ РАН) счита­ет закрепощение крестьян на Руси с конца XV в. закономерным и, в силу этого, прогрессивным этапом развития феодальных отноше­ний. Вместе с тем само понятие «крепостное право» в историогра­фии носит многозначный характер: разные историки его трактуют по-разному. Иногда его понимают как разновидность феодальной зависимости, независимо от степени его «крепости». Кто-то счита­ет, что для оформления крепостного права достаточно прикрепле­ния крестьян к земле и не обязательно к личности феодала. В самом «крепостном праве» видятся как бы две составляющих — феодальное и рабовладельческое. И первая предшествовала второй. По отноше­нию к крестьянам (не к холопам) российское крепостное право было естественно развивающимся до тех пор, пока их не стали продавать со второй половины XVII в. Вот тогда в нем проявляется в какой-то мере рабовладение. Отказавшись от основ материалистического подхода к истории, сегодня мы непонятно на какой базе изучаем многие про­блемы истории феодальной России, в том числе и крепостного права.

           В отечественной медиевистике за последние два десятилетия произошла кардинальная смена оценок: от утверждений о кре­постничестве (в том числе его «втором издании» к востоку от Эль­бы), крепостном праве и крепостных крестьянах в Западной Европе (1950—1970-е годы) до отрицания существования там крепостного права с констатацией более мягких форм феодальной зависимости и феодально-зависимых (но не крепостных) крестьян в современ­ной литературе. Как полагает д.и.н. М.В. Винокурова (ИВИ РАН), по отношению к Западной Европе более уместен широкий термин «феодализация» (становление феодализма как системы, формиро­вание земельной собственности и феодального поместья, складыва­ние отношений господства и подчинения и др.). Чтобы выразить со­стояние, адекватное термину «крепостничество» в России, сегодня по отношению к феодально-зависимому крестьянству Англии чаще всего используют термины «вилланство», «вилланы», к крестьянству средневековой Франции — «серваж», «сервы».

           [480] В закрепощении крестьян и оформлении системы крепостно­го права в России, в отличие от Западной Европы, где оно склады­валось с X—XI вв. на частно-феодальной основе, по утверждению В.Б. Перхавко, ведущую роль сыграло государство. Начало при­крепления крестьянства к земле далеко не случайно совпало с за­вершающим этапом объединения русских земель вокруг Москвы и созданием единого Российского государства. С одной стороны, воз­никновение крепостного права в России, как и в соседних странах Центральной и Восточной Европы (Венгрии, Польше, Литве, При­балтике) было естественным и закономерным процессом развития феодальных отношений, процессом, который нельзя было избежать в условиях становления крупной собственности феодалов на землю и борьбы феодалов за рабочие руки. Прикрепление крестьян к земле и к личности землевладельца позволили государству сконцентрировать за счет эксплуатации крепостных значительные финансовые и про­довольственные ресурсы, использовавшиеся для содержания госап­парата, вооруженных сил, активной и наступательной внешней по­литики, содержания светских и духовных феодалов. Иного способа извлечения прибавочного и значительной доли необходимого про­дукта у непосредственных сельхозпроизводителей не было и не мог­ло быть. Нельзя не учитывать и суровые природно-климатические условия Восточной Европы, позволявшие создавать в основной от­расли экономики — сельском хозяйстве лишь ограниченный сово­купный общественный продукт. Посему, как справедливо указывал академик Л.В. Милов, крепостное право сыграло роль своеобразно­го компенсационного механизма выкачивания средств из деревни. В крупных хозяйствах феодалов использовалась более передовая аг­ротехника и создавался своего рода страховочный фонд для помощи крепостным крестьянам (правда, фактически за их же счет) во время неурожаев, эпидемий и стихийных бедствий. С другой стороны, пол­ное прикрепление к земле и к личности феодала вызвали протест у значительной части крестьян, особенно недовольных барщиной. Он выливался и в бегство крепостных на южные окраины, в Сибирь, и в крестьянские волнения разного масштаба. Принуждение порождало у крестьян отрицательное отношение к бесплатному труду на благо феодала, отрывало их от забот о собственном поле. Крепостное пра­во отрицательно сказалось и на крестьянской психологии.

           В.Д. Назаров (ИВИ РАН) cогласился с утверждением С.М. Каш­танова о безотрадном состоянии современной отечественной исто­риографии по истории зарождения крепостнических отношений в России. До середины 1980-х годов. среди советских историков господствовала точка зрения о нарастающем постоянно становлении [481] крепостничества, которая явно нуждается в коррективах. Возникно­вение и развитие крепостного права не было линейным. Когда мы делаем те или другие оценочные суждения, нужно учитывать весь комплекс факторов, характеризующих крестьянское хозяйство как таковое, с одной стороны, и его отношения с владельцем помест­ной или вотчинной земли, с другой. Исходя из этого, становление крепостного права происходило в основном в последней четверти ХVII в. и где-то в первой половине ХVIII в. Ранее речь может идти о прикреплении только к земле, но не к личности феодала.

           Мнение В.Д. Назарова поддержал В.Б. Перхавко, также полагаю­щий, что крепостное право в России окончательно сложилось не в 1649 г., а после указов 1675 и 1688 гг., когда государство разрешило вотчинникам свободно продавать и приобретать крестьян без земли. Родственники могли делить между собой вотчинных крестьян, пе­редавать их по наследству и в качестве приданого. До 1714 г., т.е. до окончательного слияния поместья с вотчиной, поместные крестья­не могли перейти от одного владельца к другому лишь на основании поступных грамот. Заключительными аккордами оформления систе­мы российского крепостного права в петровскую эпоху стали слия­ние частновладельческих крестьян и холопов в одну социальную группу крепостного населения и распространение на нее подушной подати (1718—1724 гг.). C 1721 г. лица недворянского происхождения (купцы, разбогатевшие ремесленники), владевшие мануфактурами, получили право приобретать для них крестьян. Государственных и дворцовых крестьян (своего рода полукрепостных) c конца XVII до начала XIX в. правители России могли раздавать в частные руки, превращая в крепостных. Кроме того, при Петре I и его преемниках был налажен строгий учет не только крестьянства, но и всего подат­ного населения: с 1719 г. регулярно проводились ревизии и состав­лялись ревизские сказки, с 1724 г. вводится паспортная система, с 1730-х годов — метрические книги и исповедные ведомости.

           К.и.н. В.А. Аракчеев (Псковский педагогический университет), не соглашаясь отчасти с концепцией Л.В. Милова об определяющем значении природно-географического фактора в формировании си­стемы крепостного права в России, подчеркнул, что первостепенную роль в этом длительном и постепенном процессе сыграло государ­ство, крайне заинтересованное в прикреплении всех податных групп населения к тяглу.

           На истоках закрепощения крестьян сконцентрировал внимание В.А. Кучкин. В период политической раздробленности, несмотря на отдельные ограничения, крестьяне могли переходить и внутри кня­жества, и даже за его пределы. Их зависимость от феодалов имела, [482] главным образом, экономический (долговой) характер и была свя­зана с кредитованием. Закрепостительные правовые тенденции, отчасти основывавшиеся на практике, которая существовала в раз­личных княжествах, аккумулировались в эпоху завершения объеди­нения русских земель вокруг Москвы. Как только образовалось Рос­сийское централизованное государство, стало ясно, что крестьянину уходить некуда, и именно в этот период начинаются отливы насе­ления, когда беглые люди уходят на юг, уходят в места, где не было власти русского правительства. Но значительно усилившаяся вели­кокняжеская (а затем царская) власть пошла по пути издания зако­нов, которые постепенно прикрепляли крестьян к земле и застав­ляли их путем уже внеэкономического принуждения работать и на государство, и на землевладельца. В.А. Кучкин остановился также на социальной природе одной из категорий зависимых людей средне­вековой Руси — половников.

           Д.и.н. К.А. Аверьянов (ИРИ РАН) полагает, что длительное об­суждение двух концепций оформления крепостного права (так на­зываемого указного и безуказного закрепощения), возникших еще в дореволюционный период, сыграло определенную негативную роль в отечественной историографии. За юридическими деталями самого процесса прикрепления крестьян к земле в тени оставались основ­ные причины закрепощения русского крестьянства. К.А. Аверьянов подверг также сомнению тезис советских историков о том, что непо­средственно перед эпохой закрепощения крестьян в стране разразил­ся «хозяйственный кризис 70—90-х годов XVI в.», о котором нельзя утверждать только на основе материалов писцовых книг. Присоеди­нение в середине XVI в. Казанского и Астраханского ханств открыло путь для освоения плодородных районов Центрального Черноземья и Поволжья. Постепенно сюда направляется возрастающий поток переселенцев. Все это привело к известному запустению основной территории страны. Если раньше в центральных районах России при сохранении права крестьянского «выхода» происходил своеобраз­ный круговорот рабочих рук, то в новых условиях здесь начинает на­блюдаться их нехватка. Для правительства самым простым способом сглаживания остроты дефицита трудовых ресурсов стало временное, а затем постоянное запрещение крестьянского выхода.

           По мнению Л.Н. Вдовиной, крепостное право являлось важней­шей частью системы государственного феодализма в России. Режим крепостничества, создание жестких рычагов власти, стали для рос­сийского государства и дворянства надежным средством изъятия прибавочного продукта у крестьянства. Л.В. Милов называл систему крепостного права механизмом «выживания» в российских услови[483]ях. Еще одним компонентом выживания была крестьянская общи­на, которая регулировала хозяйственные, податные, судебные отно­шения между собственником земли и крестьянами, обеспечивала до определенных пределов социальную стабильность, помогая отдель­ным крестьянским хозяйствам в критической ситуации. Система го­сударственного феодализма, при которой верховная собственность на землю была у государства, а также сохранение крестьянской об­щины тормозили развитие частнособственнических тенденций, пре­пятствовали вызреванию у крестьян представлений о частной соб­ственности на землю.

           «Принимая объяснения объективных причин зарождения и дли­тельного существования крепостничества в России, его нельзя не рассматривать как абсолютное нравственное зло, которое не могло перестать быть злом в общественных отношениях, политической жизни, экономике», — полагает д.и.н., проф. Ю.Н. Смирнов (Самар­ский государственный университет). «Хотя временами принудитель­ная мобилизация и подневольное напряжение сил могли приносить некоторый положительный эффект», но, по его мнению, цена была чрезмерна. «Этических оправданий крепостничеству нет, как и куль­турным или социально-психологическим пагубам этого явления. Крепостное право не только унижало зависимых людей, парализова­ло их активность и способности. Оно развращало само господствую­щее сословие».

           М.В. Винокурова привела в своем выступлении материалы по За­падной Европе, где по сравнению с Восточной Европой (в частности с Россией) процессы закрепощения крестьян происходили с осо­бым динамическим качеством. Они были более ранними, в чем-то, конечно, специфичными и, может быть, более интенсивными. В За­падной Европе едва ли мы можем найти указы со стороны государ­ственной власти, подобные тем указам, которые выходили в России и ассоциируются историками с этапами закрепощения крестьян­ства. Так называемое закрепощение (скорее, попадание в феодаль­ную зависимость) западноевропейского крестьянства приходится на период VIII—ХIII вв. и начинается с раздачи властями феодалам иммунитетных хартий и передачей им публично-правовых функ­ций в отношении крестьян. Таким образом они оказались в прямой зависимости от феодалов, но не от государства. С XI в. в англий­ских источниках появляется информация о феодально-зависимых крестьянах-вилланах, во Франции они именовались «сервами». Крайнее выражение «вилланства» приходится на XIII в. (век «фео­дальной реакции» в Англии), когда, согласно общему праву, выра­женному особенно четко в доктрине известного английского пра[484]воведа Генри Брактона, статус виллана приравняли к статусу раба римского права. Уже с конца XIII в. и на протяжении следующих двух столетий в связи с переходом к денежной форме феодальной ренты (коммутация барщины) происходит постепенное освобож­дение вилланов от личной зависимости. Это освобождение могло совершаться по грамоте (за выкуп в присутствии свидетелей) или путем бегства в города. Вилланство в Англии эволюционирует в сто­рону копигольда (формы держания, при которой на право владе­ния земельным участком крестьянам выдавалась копия документа), распространившегося с XV в. Во Франции серваж постепенно за­мещается цензивой — формой держания, при которой крестьянин­цензитарий также освобождается от личной зависимости и право которого на вещный объект (крестьянский надел) фактически при­ближается на протяжении XV—XVIII вв. к мелкой крестьянской соб­ственности, которая юридически была освобождена во время Фран­цузской революции и далее получила правовую фиксацию в Кодексе Наполеона. В XVI в., когда в России продолжается процесс прикре­пления крестьян к земле, в Англии и отчасти в Северной Франции начинается своего рода капиталистическая эволюция крестьянско­го хозяйства и хозяйства лендлордов (в том числе). Темпы и формы социально-экономического развития на западе и востоке Европей­ского континента явно не совпадали.

           О необходимости продолжения целенаправленной разработки проблемы зарождения и функционирования крепостного права в России и соседних странах Европы (прежде всего, в Польше) говорил, выступая в дискуссии, член-корреспондент РАН Б.Н. Флоря (Инсти­тут славяноведения РАН). Получил поддержку тезис д.и.н. Н.А. Ива­новой (ИРИ РАН) об отсутствии в дореформенной России сословия крепостных крестьян и позднем (после 1861 г.) оформлении крестьян­ского сословия в целом. Крепостное крестьянство, как убедитель­но обосновала Н.А. Иванова, находилось «вне сословного правового поля, в котором действие закона считалось определимым, а обязанно­сти сочетались с правами», и в этой связи «представляется неправо­мерным считать владельческих крестьян крепостным сословием». По мнению к.и.н. А.В. Ковальчука (ИРИ РАН), необходимо отличать не­свободных работников мануфактур (посессионных, «вечноотданных к заводам», находившихся на положении полукрепостных и прикре­пленных, прежде всего, к предприятию, а не к его владельцу) от част­новладельческих помещичьих крестьян. Первых (в отличие от вторых) нельзя было продавать отдельно от недвижимости (предприятий). Фактически они находились в крепостной зависимости от государства в большей степени, чем от мануфактуристов.

           [485] Расцвет системы крепостного права, распространявшейся как вширь (на новые районы страны), так и вглубь (за счет антикресть­янского крепостнического законодательства), приходится на 1725—1797 гг., когда крепостные крестьяне, лишенные экономиче­ских и юридических прав, оказались в полной власти помещиков и феодально-абсолютистского государства. Вместе с тем, имен­но к екатерининской эпохе относится зарождение антикрепост­нической идеологии в России и начало разложение феодально­крепостнической системы хозяйства, связанное с распространением крестьянского отходничества на заработки, уменьшением площади крестьянских наделов и переводом части крестьян на «месячину», внедрением вольнонаемного труда на купеческих и крестьянских мануфактурах. Продолжая участие в дискуссии, Л.Н. Вдовина от­метила, что екатерининская Уложенная комиссия 1767—1768 гг. впервые обозначила существование крестьянского вопроса, дала возможность публично, в печати, обсуждать тяжелое положение крестьянства. Этим воспользовались русские просветители, обли­чавшие в своих сочинениях произвол помещиков, бедность и бес­правие крестьян. Екатерина II хотела быть «философом на троне», но была реальным политиком. В годы ее правления крепостниче­ство развивалось вглубь и вширь. Монополизация собственности на крепостных крестьян у дворянства отразилась в государственном законодательстве: указы о праве помещиков ссылать неугодных кре­стьян в Сибирь на поселение (1760), каторжные работы (1765), за­ключать в тюрьму (1775), продавать и покупать крепостных без зем­ли (1766), при продаже разрешалось разлучать детей с родителями. Крестьяне были лишены права жаловаться на своих владельцев. За­кон предусматривал наказание за смерть крепостного от истязаний, причиненных помещиком. Но случай с помещицей Дарьей Салты­ковой свидетельство того, как трудно было добиться крестьянам правосудия. Екатерина II пожаловала своим фаворитам и прибли­женным 800 тыс. крестьян. Неизбежным результатом политики по крестьянскому вопросу были волнения и мощное народное движе­ние Емельяна Пугачева, которое как смерч пронеслось над огром­ной территорией, сея страх и ужас среди дворянства. «Как соотнести просвещенный абсолютизм Екатерины II и крепостное право? Ответ на этот вопрос после разговора с Дидро она дала сама, заметив, что его высокими идеями хорошо наполнять книги, но действовать по ним плохо. Как реальный политик она исходила из того, что трудит­ся для подданных, которые нуждаются не в идеях, а в конкретных действиях. Естественно, что теми подданными, о чьих интересах пе­клась императрица, были дворяне», — считает Л.Н. Вдовина.

           [486] Осознав по результатам обсуждений в Уложенной комиссии 1767—1768 гг. неготовность русского общества (особенно его верхов) решить крестьянский вопрос, сделала вывод д.и.н. Л.М. Артамонова (Самарская государственная академия культуры и искусств), Екате­рина II перенесла «свои аболиционистские намерения и ожидания в сферу образования и воспитания, т.е. Просвещения в первоначаль­ном и узком смысле этого слова». Императрица, по крайней мере, не возражала, чтобы часть русского общества воспринимала появление на основе Устава 1786 г. всесословных народных училищ как «пер­вый шаг на пути отмены крепостного права». Другие участники дис­куссии считают первой вехой в процессе смягчения норм крепост­ного права указ Павла I 1797 г. о трехдневной барщине.

           Оживленную дискуссию вызвали выступления д.и.н. Н.Н. Лисо­вого (ИРИ РАН) и к.и.н. В.С. Румянцевой (ИРИ РАН), посвященные отношению Русской православной церкви к крепостному праву. Как утверждала В.С. Румянцева, патриарх Никон негативно восприни­мал (не только в период своей опалы, но сразу же по вступлении на патриарший престол) Соборное Уложение 1649 г., в котором кре­постничество получило правовой статус, и называл этот крупней­ший свод законов «беззаконной книгой». Н.Н. Лисовой отстаивал тезис об отсутствии у Церкви реальных возможностей повлиять на изменение государственной крепостнической политики, хотя в от­дельных случаях священники и епископы ратовали за более мягкое отношение помещиков к крестьянам.

           Первые проекты освобождения крестьян стали разрабатывать в России при Александре I, но практические действия властей огра­ничились указом о вольных хлебопашцах (1803), запретом публико­вать объявления о продаже крепостных, прекращением раздачи го­сударственных (казенных) и удельных (бывших дворцовых) крестьян в частные руки, а также освобождением (но без земли) крепостных крестьян Эстляндской, Курляндской и Лифляндской губерний. Вер­ховная власть, высшая бюрократия и сословие дворян-помещиков были не готовы еще к радикальной аграрной реформе. К.и.н. И.В. Ру­жицкая (ИРИ РАН), остановившись на анализе проектов освобожде­ния крестьян первой половины XIX в., пришла к следующим выво­дам. Деятельность секретных комитетов по крестьянскому вопросу в николаевскую эпоху создала «теоретическую» базу реформы 1861 г. В ходе их работы был сформулирован ряд положений будущего пре­образования: необходимость переходного периода (обязанное состо­яние), отказ от выкупа личной свободы и безземельного освобожде­ния, разработан порядок наделения крестьян землей при сохранении дворянского землевладения, определены будущее административное [487] и судебное устройство крестьян (последнее — с учетом опыта рефор­мы государственных крестьян). Таким образом, выражаясь современ­ным языком, отрабатывалась методика проведения будущих преобра­зований, складывалась концепция крестьянской реформы 1861 г. При Николае I к отмене крепостного права было подготовлено обществен­ное мнение и сформированы силы, осуществившие реформу. Это по­лучившие в исторической литературе наименование просвещенных или либеральных бюрократов представители правительственного ре­формизма старшего поколения и молодые чиновники, проявившие себя уже в ходе подготовки преобразований 1860-х годов. При изуче­нии истории подготовки крестьянской реформы 1861 г., по мнению Б.Н. Флори, целесообразно обратиться к опыту осуществления аграр­ных преобразований в Австрии и Пруссии, который анализировался в свое время сторонниками отмены крепостного права в России.

           В.Я. Гросул обратил внимание на важность изучения настроений русского крестьянства накануне 1861 г., которые отличались раз­нообразием. Наряду с теми, кто жаждал поскорее обрести свободу, были даже такие крестьяне, которые соглашались при определен­ных условиях на сохранение крепостных отношений. Больше всего крестьянство желало или сохранить свои прежние земельные наде­лы, при ликвидации обязательности работ на помещиков, или даже полностью разделить все помещичьи земли. Не случайно в извест­ной прокламации «Великорусс» в 1861 г. говорилось о двух партиях среди крестьянства, одна из которых желала полного перехода всей земли в собственность крестьян без выкупа, а другая ратовала за со­хранение прежних участков, но тоже без выкупа.

           Были ли исчерпаны к 1861 г. почти все резервы развития эконо­мики страны в условиях сохранения крепостного права, остается дискуссионным вопросом, отметил к.и.н. И.А. Христофоров (ИРИ РАН). Тем не менее, рано или чуть позже его нужно было отменять, несмотря на сопротивление огромной массы помещиков, привык­ших к крепостническому быту и барщинным формам ведения хо­зяйства. Сохранение крепостнических порядков губительно сказы­валось на обороноспособности страны, что показало поражение в Крымской войне 1853—1856 гг.

           По мнению выступавших на «круглом столе», освобождение крестьян и последовавшие за ним другие буржуазные реформы (при их определенной ограниченности) все-таки открыли дорогу для ускоренного развития капитализма в России и становления в стра­не зачатков гражданского общества, хотя в русском обществе вплоть до революционного 1917 г. и сохранялись пережитки феодально­крепостнической эпохи.

           [488] Крестьянская реформа 1861 г., по утверждению В.Я. Гросула, не­сомненно, была крупнейшим событием русского ХIХ в., но при ее оценке, конечно, нужно сохранять чувство меры. Реформа все-таки была ограниченной и рано или поздно должна была проявить себя во всей этой ограниченности. Сохранилось самодержавие, при ко­тором ни о каком гражданском обществе не может идти и речи. Со­хранился в полном составе господствующий феодальный класс, мечтавший о реванше. В действительности, определенный реванш наступил с 1880-х годов, и не случайно об этом этапе русской исто­рии говорят как о контрреформах. И самое главное, крестьянин не только не увеличил свой надел, но, более того, он сократил его, точ­нее, ему сократили, за счет так называемых отрезков, составлявших от одной пятой до одной четвертой его надела. Острейший аграрный вопрос конца XIX — начала XX в. был порожден во многом именно крестьянской реформой 1861 г.

           Д.и.н. С.А. Козлов (ИРИ РАН) заострил внимание не только на положительных, но и на негативных последствиях отмены кре­постного права. Если сразу же после реформы 1861 г. в российском обществе проявляется заметная эйфория, связанная с оживлением надежд на быстрое преодоление хозяйственной и культурной отста­лости, то вскоре она проходит, и на передний план вновь выступа­ют нерешeнные проблемы. К объективным проблемам относились: слабая техническая оснащeнность помещичьих и крестьянских хозяйств; отсутствие средств для их развития; бедность и малозе­мелье сельских тружеников. Субъективные же проблемы корени­лись в особенностях традиционного менталитета: пресловутой «об­ломовщине» у землевладельцев, печально знаменитом крестьянском «авось», неумении и зачастую нежелании тех и других работать ин­тенсивно. В первое пореформенное десятилетие помещичье хозяй­ство Центральной России пережило острейший хозяйственный кризис региона. Подавляющее большинство помещиков и крестьян оказалось не готово жить и хозяйствовать в новых условиях. Не су­мев перестроить хозяйственный механизм на рыночные рельсы, многие землевладельцы разорились и бросили свои имения, пере­селившись в города. Зачастую как крестьяне, так и землевладельцы проявляли поразительную неуступчивость по отношению друг к дру­гу, не желая идти на какие бы то ни было хозяйственные компромис­сы. С одной стороны, крестьяне диктовали цены на вольнонаeмный труд (нередко превышающие разумные), а с другой, — их бывшие владельцы не желали уступать земли в аренду по приемлемой для обеих сторон цене. Государственная аграрная политика была край­не непродуманной. С одной стороны, практически ничего не было [489] сделано для того, чтобы предохранить помещичьи хозяйства от не­минуемого разорения после крестьянской реформы. Отсутствовала система финансового обеспечения частновладельческого хозяйства, и, прежде всего, предоставления краткосрочного кредита. С другой стороны, не были законодательно урегулированы спорные вопросы, возникавшие в пореформенный период между землевладельцами и вольнонаeмными сельскими работниками. Главное заключалось в том, что реформа 1861 г. практически ничего не сделала для того, чтобы укрепить частнособственнические тенденции у крестьян и про­винциальных дворян. В результате все попытки организовать ши­рокомасштабный переход к рентабельному рыночному хозяйству в отдельных губерниях Центрально-Нечернозeмной России потерпе­ли неудачу. Условия, в которых оказались крестьяне и помещики ре­гиона после реформы 1861 г., во многом препятствовали консолиди­рованной работе по подъему сельского хозяйства России, что следует признать одним из главных просчетов правительственной политики.

           «Российский опыт относительно свободной социальной конку­ренции и попыток налаживания социального партнерства оказался очень краток и беден, — констатировал Ю.Н. Смирнов. — Полуве­ка пореформенного развития не хватило, чтобы россияне разных классов и состояний оказались готовы встретить вызовы XX в. на­циональной солидарностью, а не гражданским противостоянием». «Великие реформы в их гигантском позитивном содержании (кото­рого не поняли и не оценили очень многие современники, не го­воря о потомках), — сказал д.и.н., профессор РГГУ М.А. Давыдов (ВШЭ), — решительно отвоевывали для страны у Истории то, что было потеряно Россией раньше и, помимо ликвидации крепостно­го права, давали то, о чем она и помыслить прежде не могла и что было залогом ее будущего поступательного развития — независимый суд, местное самоуправление, реальную свободу слова, реформы об­разования, свободу передвижения и многое другое, что с течени­ем времени должно было преобразить Империю». Но Россия могла бы добиться гораздо большего как в экономике, так и в величине и качестве человеческого капитала, если бы сразу после 1861 г., а не с конца 1906 г. начала бы реализоваться концептуальная идея кре­стьянской реформы — превращение крестьян в собственников сво­их наделов. Вместо этого с середины 1870-х годов. был взят курс на закрепление общинного начала пореформенной русской деревне. По мнению М.А. Давыдова, сохранение уравнительно-передельной общины было связано с крепостническим мышлением значитель­ной части образованного общества, а также с эпидемическим рас­пространением в пореформенной России социалистических идей [490] (в виде социализма разного толка: от народнического и марксист­ского — до земского и государственно-бюрократического в Бисмар­ковском варианте). Их носителями были люди, сформировавшиеся в атмосфере деспотическо-патерналистского режима. «В результате совместных, хотя и не скоординированных усилий постреформенно­го поколения бюрократии и общества декларированный Александ­ром II переход к общегражданскому строю был искусственно затор­можен, и тем самым основополагающая идея Великих реформ ушла в тень».

           Многие участники «круглого стола» с сожалением констатирова­ли ослабление внимания к проблемам истории крестьянства и сель­ского хозяйства (как России, так и других стран мира) в последние десятилетие в отечественной исторической науке. По их мнению, нуждаются в дальнейшем объективном исследовании ряд вопро­сов: 1) содержание понятий «крепостное право», «крепостничество», «крепостные люди» на разных этапах; 2) сравнение российской мо­дели крепостного права с феодальной (а кое-где и крепостной) за­висимостью крестьянства в других странах Европы; 3) роль крепост­ного труда в истории российской мануфактурной промышленности; 4) исчерпала ли к 1861 г. феодально-крепостническая система все свои внутренние экономические резервы. Л.М. Артамонова счита­ет весьма своевременными предложения о создании обобщающего труда по истории крепостничества в России, основанного на надеж­ном источниковом фундаменте и новейших разработках российских историков.

           Вели заседание «круглого стола» д.и.н., директор ИРИ РАН Ю.А. Петров и д.и.н., заведующий Центром «История России в XIX — начале XX века» ИРИ РАН А.П. Корелин.