Полтавская победа и гетманщина в 1708—1709 гг. (К 300-летию победы Петра Великого под Полтавой)

Автор
Артамонов Владимир Алексеевич

Аннотация

337 лет (с 1654 г.) русский и украинский народы жили в одном государ­стве. После обретения Украиной в 1991 г. независимости, подавляющая часть украинских историков и публицистов направили свои усилия на утверждение якобы «извечного» противостояния России и Украины. На первый план тенденциозно выдвигались негативные отношения между Москвой и гетманской столицей Батуриным и позитивное освещение Шведской оккупационной армии в 1708—1709 гг. С 2010 г. волна русо­фобии несколько спала.

Ключевые слова
информационная война, Петр I, Мазепа, Батурин, Полтавская победа, русофобия, историческая память

Шкала времени – век
XVIII

Библиографическое описание:
Артамонов В.А. Полтавская победа и гетманщина в 1708—1709 гг. (К 300-летию победы Петра Великого под Полтавой) // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А.Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 411-434.

Текст статьи

[411]

 В.А. Артамонов

ПОЛТАВСКАЯ ПОБЕДА И ГЕТМАНЩИНА В 1708—1709 гг. (К 300-летию победы Петра Великого под Полтавой)

           Девятимесячные военные действия (октябрь 1708 — июнь 1709 г.) на Левобережной Украине (Малороссии, или Гетманщине) были кратковременным эпизодом, но именно там произошел перелом в Великой Северной войне 1700—1721 гг. Полтавская битва была одной из тех, что определяют ход мировой истории. Она показала небыва­лый рост боеспособности армии, созданной Петром I, и совершила переворот в политических отношениях Восточной, Северной и части Центральной Европы. Военные действия в конце июня 1709 г. осво­бодили Левобережье Днепра и Речь Посполитую от шведской окку­пации и возродили Северный союз, к которому позже подключились Пруссия и Ганновер. Вплоть до конца войны подобных сражений уже не было — шведы стали уклоняться от крупных баталий с русскими. Полтавская битва прославила русское оружие так же, как Донское побоище, Бородинское и Прохоровское поля, как Сталинградская битва. Полтавская битва и победный мир 1721 г. обрушили швед­ское великодержавие, подняли авторитет Романовской империи в мире и определили ее будущность до 1917 г. Полтава вплоть до конца 1980-х годов считалась городом воинской славы русского и украин­ского народов.

           [412] Нельзя не признать, что Россия, как любое абсолютистское государ­ство мира, стремилась ограничить и ликвидировать полуавтономные государственные образования на своих окраинах (Калмыцкое ханство, Донское и Запорожское войско, Лифляндию и Эстляндию). Но Украи­на никогда не считалась «русской колонией». Войны Российской импе­рии с Крымом, Турцией и Польшей отвечали национальным интересам украинского народа. Ликвидировав угрозу крымских набегов, Россия распахнула украинцам ворота на юг и юго-восток для сельскохозяй­ственного освоения. К концу XVIII в. были выполнены исторические чаяния «Малой Руси» и собраны воедино почти все земли, населенные украинцами. В 1785 г. украинская старшина, у которой было непри­миримое соперничество с польской шляхтой, была уравнена в правах с российским дворянством, Она освобождалась от обязательной военной службы и получала безраздельную власть над своим крестьянством. По­сле Полтавской победы карьера на службе одной из великих империй мира предоставляла огромные преимущества. Все силы для укрепления Российской империи отдавали украинцы — канцлер А.А. Безбородко, министр внутренних дел и дипломат В.П. Кочубей, министр народного просвещения А.К. Разумовский, кабинет-секретарь П.В. Завадовский. На военном поприще беззаветными слугами царю и носителями дер­жавных чувств были генерал-фельдмаршалы И.В. Гудович и И.Ф. Пас­кевич, генерал-лейтенант Д.П. Неверовский, «кавказский Суворов» — генерал П.С. Котляревский. Гордостью русской и украинской культуры можно назвать Д.С. Бортнянского, Д.Г. Левицкого, В.Л. Боровиковско­го, И.П. Мартоса, И.П. Котляревского и др. Как нигде в других местах, на Украине произошло в целом безболезненное «перетекание» украин­ской знати в общероссийские государственные структуры.

           В период разрушения СССР на Украине произошел взрыв нацио­нальной историографии. Ныне не только она, но и публицистика, ху­дожественная и учебная литература выполняют установки, нацеленные на разъединение русского и украинского народов. Государственные средства массовой информации Украины эволюционировали от двой­ственной оценки российско-украинских отношений в 1989—1999 гг., к умеренной (в 1999—2004) и системной (2004—2009) русофобии[1]. Пере­няты и усилены антирусские концепции украинской эмиграции[2].

           26 июня 2005 г. во Львове на площади Папы Иоанна Павла II у церк­ви Рождества Пресвятой Богородицы по инициативе украинских греко­католических и римско-католических епископов в присутствии прези­дентов Украины и Польши состоялся многотысячный торжественный «Акт примирения украинского и польского народов». Напротив, Рос­сия выставлялась исконным врагом украинского народа. Исторические раны в русско-украинских отношениях не врачуются, но растравлива[413]ются. Под рубрикой «Грязь Москвы» публиковались сентенции типа: «Исторический враг никогда не станет другом. Хотя бы потому, что привык жить за счет тех, кого называет “дружественными народами”»[3]. Профессиональный историк О.М. Апанович, которая в советское вре­мя опубликовала ценные исследования по вооруженным силам Украи­ны и Запорожской Сечи, писала, что в СССР «целые поколения …вы­растали и воспитывались в потоках брехни, обмана и фальсификации истории Украины. Миф про Переяславскую Раду вливался ядом в гене­тическую память украинцев, формируя у них комплекс национальной неполноценности»[4].

           Возрождались концепции XIX в. о неестественности союза авто­кратической монархии и республики[5]. В 1654 г. якобы соединились две несовместимых политико-экономических системы — деспотическая Россия, основанная на азиатском способе производства, и демокра­тически-республиканская Украина, которая по развитию была близка к Голландии 1640-х годов[6]. Три столетия Российская империя якобы при­нудительно отрывала украинский народ от своей традиционной куль­туры, Украина была затоптана копытами московско-российских орд, а украинцы проливали кровь за своего палача. «Казацкая держава, хоть и пребывала под протекторатом одной из восточных деспотий, форми­ровалась всегда как европейская и на основах европейской культуры». Москва, как агрессивная деспотия, смотрела на Украину как на объ­ект своей экспансии и заставляла участвовать ее в империалистических войнах, что приводило к общественным аномалиям. С целью свести к минимуму военную силу Казацкой державы, для более эффективного порабощения Москва заставляла украинское казачество вопреки его национальным интересам выполнять черновую работу как на местах боевых действий, так и на строительных объектах. Это был настоящий бич для Гетманщины[7].

           С 2007 г. расписаны мероприятия к 300-летию «украинско-швед­ского союза», «трагической гибели 2 ноября 1708 г. от рук меншиков­ских палачей гетманской столицы Батурина» и разгрому 14 мая 1709 г. в Чертомлыцкой Сечи запорожцев, присоединившихся к Карлу XII. Воинским соединениям будут присваиваться имена Мазепы и его со­ратников. Запланировано переименование проспектов, площадей, улиц и парков в их честь. В публицистике празднование 300-летия Полтавской победы — представляется как «политическая атака на Украину». На Всеукраинском конкурсе проектов памятника Мазепе победил скульптор Н. Билык, и памятник гетману планируется по­ставить на Соборной площади Полтавы. Выполняя волю Президента, 19—20 марта 2009 г. впервые был проведен «День рождения Мазепы»[8]. Пропагандируется идея, что Мазепа начал освободительное движение, [414] а его продолжили Петлюра и Бандера. Общество «Просвита» предлага­ет переименовать в Полтаве ул. В.И. Ленина в ул. «рыцаря украинской революции» С. Петлюры и ул. М. Фрунзе на ул. И. Мазепы.

           Основные положения современной украинской историогра­фии — это извечная жертвенность Украины, вековая борьба укра­инцев за независимость и противоположение украинского народа, который был в «вековечной неволе под игом имперского народа», «московскому» по происхождению, мировоззрению, государственно­му устройству и по войнам в 1169, 1514, 1618, 1658—1659, 1668, 1676, 1708—1713, 1775, 1905—1907, 1917—1922, 1941—1955 гг. В условиях колониализма российские великодержавные шовинисты с целью за­тормозить национальное возрождение стирали из памяти украинцев победы в справедливых войнах, которые велись ради освобождения от «Московщины»[9]. К национальной идее — «соборной Украины» ныне добавлена тема «этнической травмы», которая трансформиру­ется в идею ненависти к «недружественному северному соседу».

           Полтавской битве, которая представляется трагедией и ката­строфой в истории Украины, погубившей порыв к независимости, противопоставляется «Великая Конотопская победа» 28 июня 1659 г. ст. ст. (8 июля н. ст.) — «один из славных символов национально­освободительной борьбы украинского народа» и самое большое русское поражение в Европе, понесенное именно от украинцев. «Результатом Конотопской битвы стало одно из самых ощутимых и позорных поражений царских войск второй половины XVII в. По разным данным на Конотопском поле из 100 тысячного войска по­гибло от 30 до 60 тысяч царских ратников»[10]. Гетман И.О. Выговский ныне превозносится как предшественник «освободителя от москов­ского ярма» — Мазепы. Проиграв войну, Украина утратила незави­симость, большинство украинских земель оказалось под властью Российской империи. В соответствии с «колониальным статусом» Украины в науке насаждались положения, отвечавшие интересам за­хватчиков[11].

           «Российское правительство в начале XVIII в. окончательно нару­шило обязательства, взятые на Переяславской раде и в мартовских статьях 1654 г., что узаконило право украинского народа на пере­смотр украино-российских отношений, в том числе и их разрыва на законных основаниях»[12]. — «Национально-освободительная идея обретает свое наивысшее проявление во время восстания Мазепы, которое было обусловлено защитой украинской идентичности про­тив российской агрессии»[13]. В Северной войне, накрывшей «черным крылом украинские земли», русская тактика «выжженной земли» грозила якобы «стереть Украину с лица земли». Если бы не оккупа[415]ция русскими войсками, то Мазепа легко бы поднял 30—40 тысяч украинских воинов на помощь шведским «спасителям»[14].

           Следует отметить, что значительная часть народа Украины тради­ционно была дружественна к России и не видела в ней «историче­ского врага».

           С февраля 2010 г. после избрания нового президента Украины В. Януковича отношения на государственном уровне потеплели. От­кровенных антироссийских выпадов стало меньше, и государствен­ная политика в сфере истории стала смягчать конфронтацию.

           Новый директор Украинского института национальной памяти В.Ф. Солдатенко изменил оценку голода 1932—1933 гг. — он «не был этноцидом украинского народа».

           В Институте истории Украины при обсуждении концепций учеб­ников истории в июне 2010 г. ведущие украинские ученые говорили, что те оказались перегруженными чрезмерным негативным мате­риалом, что государственная политика не должна формировать «фо­бии», приводящие к конфликтам с соседними государствами, что прежде обществу и исторической науке навязывалась радикальная моноэтничная версия истории Украины, которая является страной евразийского типа с симбиозом разных культур и народов,

           Вместе с тем, заместитель директора Института истории Украины А. Реент продолжает утверждать, что современная российская исто­риография имеет «откровенно неоимперскую державную концеп­цию», нацеленную на расширение «общего» историко-культурного пространства и, тем самым, на расширение своего влияния на быв­ших территориях Российской и советской империй. Украина и Рос­сия, пишет он, имеют настолько разный (державный для русских и бездержавный для украинцев) исторический опыт и настолько про­тивоположные «геополитические амбиции», что каждая страна долж­на строить свою собственную историческую концепцию. Отказа от украинской точки зрения (на древнерусский и имперский периоды, на голодомор, национально-освободительное движение и историю Второй мировой войны), точке зрения, расходящейся с державно­исторической концепцией Российской Федерации, быть не может (Історія України. 2010. № 29. С. 11—12).

           Три опасных вторжения с запада пережила наша страна, когда военная мощь агрессора была максимальной. Это были нашествия Карла XII в 1708—1709 гг., империи Наполеона в 1812 г. и Третьего Рейха в 1941—1942 гг.

           При Петре Великом подготовка к обороне началась с 1707 г. — вся за­падная часть была переведена на военное положение. Отступление в 1708 г. проводилось организованнее, чем в 1812 и 1941 гг., — ни на минуту не [416] терялось управление войсками, в тылу заранее готовились переправы, мосты перед наступающим противником повсеместно разрушались. На­шествие 35-тысячной Шведской армии в 1708 г. на Москву было сорвано не только оборонительным планом Петра I, но удачными сражениями при с. Добром, д. Раевке и д. Лесной, «малой войной» и уничтожением продовольствия перед наступающим противником. Армию короля Петр не допустил до государственных границ России и заставил свернуть на юг. Русско-шведское единоборство переместилось на Гетманщину, кото­рая составляла в то время не более 1/6 части нынешней Украины, а ирре­гулярное (городовое) казачье войско насчитывало около 20 тыс. человек. «Избрать себе место на гнездо» скандинавские воители рассчитывали во­круг резиденции и военной базы Мазепы в Батурине.

           Мазепу в Москве ценили как эксперта по делам Восточной Европы. Военная защита Российским царством и русскими тысячекилометро­выми оборонительными линиями обеспечили Малороссии с последней трети XVII в. экономическую стабильность и мирную жизнь. Россий­ская власть почти не вмешивалась в дела гетманства, выборы местных органов и судов. Контраст с разоренной Правобережной Украиной, где поляки навсегда ликвидировали казачество в 1699 г., был разитель­ным. Основная масса старшины ориентировалась на будущее слияние с русским дворянством, получавшем блага из рук царей-самодержцев. Украинское казачество и крестьян не забирали в рекруты, не заставля­ли биться в генеральных сражениях, не посылали на боевые галеры, где условия были схожи с каторжными. Казаки принимали участие только в набегах, мелких боях, в разведках, почтовой и конвойной службе. Еже­годные доходы Мазепы в 310 900 руб. не уходили в центр, а оставались в его распоряжении[15]. Став одним из богатейших феодалов не только Рос­сии, но и Европы, гетман закреплял крестьян за старшиной и не поль­зовался симпатиями простого люда и запорожцев. Почти каждый год на него составлялись доносы в Москву. Для выправления авторитета он заигрывал с церковными иерархами, выделял часть выжатых из народа средств на церковное строительство, а антигетманским выступлениям противопоставлял наемные (охотницкие) полки. Северная война тяж­ким грузом легла на все Российское государство и властолюбивый Ма­зепа болезненно принимал понукания Москвы. Он знал, что в анархич­ной Речи Посполитой любой магнат даже в военное время отстаивал, прежде всего, собственные интересы. В децентрализованной шляхет­ской республике, при бессилии королевской власти и сейма, при «золо­тых свободах», когда каждый шляхтич был деспотом в своих имениях, Мазепа мог надеяться стать одним из таких же «крулевят». Украинские историки представляют гетмана как независимого властителя: «Мазепа за 21 год своего правления поднял Гетманщину на уровень европейской [417] державы, и, проведя масштабные постройки в своей резиденции, пре­вратил Батурин в столицу европейского типа. Культурным строитель­ством он прославился по всему миру и сформировал культурный об­лик эпохи. Имя великого гетмана навечно вписано золотыми буквами в украинский пантеон самоотверженных борцов за свободу родной От­чизны»[16]. «Свободолюбивый и великий» гетман-просветитель, оратор, поэт и музыкант, проводивший осторожную политику против россий­ского экспансионизма, стоял выше, чем сумасшедший-«блазень» Петр I с его тираническим режимом, который с неистовством одержимого вы­таскивал боярскую Московию на европейский путь[17].

           Идея политической независимости гетманства («независимой и соборной казацкой Украины») неправомочно опрокидывается укра­инскими историками из XX—XXI вв. в век восемнадцатый. Власть и богатство для Мазепы были смыслом жизни, а не «независимость Гет­манщины». Страстно желая пробиться наверх, он семь раз менял хо­зяев, служил и польскому королю-католику, и турецкому султану, и православному царю. Около 1655 г. 16-летний Мазепа первый раз из­менил Украине и России, когда те вели борьбу с поляками и посвятил себя служению королю-католику Яну II Казимиру. С 1666 по 1674 г. вместе с гетманом Дорошенко служил Османской империи, потом ле­вобережному гетману И. Самойловичу и приложил руку к его сверже­нию в 1687 г. Умный, с широким политическим кругозором, вкрадчи­вый и трусоватый гетман, за которым не числилось ни одного подвига, знал, что большинство украинцев стоит за православную державу. Ма­зепа, как и все гетманы до него, никогда не делал ставку на «незави­симость» и тем более на «союз с Европой». Он надеялся на протекто­рат Карла ХII и его польского вассала — короля-католика Станислава Лещинского, так как понимал, что одной Гетманщине при неразвитом военно-промышленном потенциале и с территориальными казачьи­ми полками в соседстве Российского царства, Османской империи, Крымского ханства и Речи Посполитой — устоять невозможно.

           Украинский академик П.П. Толочко справедливо пишет, что за время существования гетманской государственности ни у одного из гетманов не было самостоятельной государственной программы с идеей полной независимости, все они ориентировались на «комплекс подданства»[18]. В боях Мазепа никогда не участвовал (современники отмечали его «тон­кие и белые руки»). Малодушие он скрывал за напускной суровостью. Этот искушенный политик был лишен отваги и вдохновляющей силы полководца. Поднять открытое восстание он не мог и не собирался.

           Возможно в мае 1708 г., когда Карл XII находился в Радошкови­чах, а Мазепа с казаками у границ Волыни, между ними было заклю­чено «тайное согласие о намерениях или союзе». (Приблизительный [418] пересказ о нем придворный летописец Карла XII Г. Адлерфельд при­писал к майским событиям.) Мазепа обещал расквартировать шведов на Северщине, собрать 20-тысячное войско, присоединить к нему ка­заков, обитающих у Белгорода и Дона, и привлечь калмыцкого хана Аюку. Короне Польской Мазепа обещал выполнить все, чем обязал­ся шведскому королю: по первому желанию польского короля идти со всем казацким войском в поход туда, куда тому будет нужно; вся Украина, включая «герцогства» Северское, Киевское. Черниговское и Смоленское, снова перейдет в польское подданство и будет включена в состав Короны. Наконец, назначался день, когда Мазепа раскроет старшине договор и та одобрит его[19]. Вполне вероятно, что главная квартира короля обязала Мазепу дезорганизовать снабжение Русской армии набегами казаков[20]. Наступление поляков на казачество, по­добное тому, что случилось на Правобережье, гетман игнорировал и фактически предавал интересы украинского народа.

           Современные украинские историки пишут не об измене, но о «выборе Мазепы». Патриот-державник якобы глубоко понимал государственные интересы Украины. Он поднял национально­освободительную борьбу, но ему не удалось вырвать народ из за­падни московской православной концепции. Светлый облик гет­мана, стремившегося к нейтралитету в Северной войне, оболгала и осквернила позором московская пропаганда. Если бы не оккупация русскими войсками, то Мазепа якобы легко поднял 30—40 тысяч украинских воинов на помощь шведским «спасителям»[21]. Русская жестокость, зверский террор, отвратительные пытки старшин и ка­заков навели страх на всю Украину, а ложь пропаганды заглушила освободительное движение мазепинцев. Стратегическая ошибка мазепинцев состояла в том, что они не провозгласили Гетманщину в состоянии войны с Россией. Истребление гетманской резиденции — Батурина стало поворотной точкой в истории украинского народа[22].

           Перемена вассальной зависимости в те времена повсюду квалифи­цировалась как измена и жестоко каралась. Вспомним зверскую рас­праву в 1707 г. Карла XII над лифляндцем И.Р. Паткулем, задумавшим перевести Лифляндию в состав Речи Посполитой, или казнь в Стамбу­ле валашского господаря К. Брынковяну (1654—1714), затеявшего тай­ные переговоры с Россией. Мазепа и старшина 25 июля 1687 г. «пред святым Евангелием» давали присягу «быти у их царского величества у их государских наследников в вечном подданстве верно и постоянно», и «выбор Мазепы» попадал в разряд государственной измены.

           При вторжении армии шведского короля на Гетманщину почти все население осталось на стороне православного государя и развер­нуло стихийную партизанщину против «еретиков» из Скандинавии. [419] Для простого люда важнее был единственный «во Вселенной» право­славный царь, чем местный гетман. Установка на совместную жизнь в православном государстве с великороссами стала определяющей для украинцев почти на два века[23].

           «Гетманская столица» Батурин была небольшим, с деревянны­ми стенами городком-крепостью в размер стадиона. Современные археологи определяют ее размер 600 × 440 м, и там находилось 200— 250 дворов с 1 000—1 500 жителями, много пушек, военной амуниции и хлебных запасов. Всего под рукой у Мазепы было две трети наем­ного корпуса — 3 компанейских (конных) и 4 сердюцких полка (3— 3,5 тыс. чел.)[24]. С 70 орудиями (в том числе и крупного калибра) про­держаться там до подхода шведов было вполне реально. Но Мазепа не доверял ни батуринцам, ни гарнизону, ни тем нескольким сотням беженцев, которые сбились в Батурин с ближней округи от пришель­цев из Скандинавии. Шведы в то время могли выручить Батурин без боя. Дело в том, что русское командование еще со времен военных советов 1707 г. в Жолкве (Галиция) приняло решение уклоняться от крупной битвы с армией, возглавляемой королем. Мазепа, присут­ствовавший на них, это великолепно знал, но, очутившись в тисках между русскими и шведами, растерялся и выпустил это из вида. Фельдмаршал Б.П. Шереметев 1 ноября 1708 г. получил приказ царя отходить от Шведской армии на восток к Глухову[25], и в тот же день такое же распоряжение получил генерал А.Д. Меншиков.

           В последние дни октября, узнав, что к нему спешит Меншиков, Мазепа потерял голову и оказался способен только на симуляцию предсмертной агонии. 24 октября он собрал максимум возможного из своих сокровищ — более 180 тыс. золотых червонцев, и войско­вых клейнодов на сумму больше, чем 200 000 рейхсталеров[26], на­грузил все на повозки, бросил жителей, гарнизон и сбежал из Ба­турина[27]. Но даже во время ночевки в Коропе перед самой Десной, Мазепа колебался[28], раздумывая, идти ли к королю или остаться при царе — ведь все нажитое могло пойти прахом!

           Мазепа бросил «обветшавшую» (по его словам) фортецию, рас­положенную на мысу левого берега Сейма, на произвол судьбы и не­далекого полковника Д.В. Чечеля, командовавшего полком пеших сердюков (наемных казаков) численностью около 500 чел., а также на «есаула артиллерии» — честного саксонского служаку Фридри­ха фон Кенигсека. В Батурине осталось 4 сердюцких полка числом в 1,5—2 тыс. чел. и несколько городовых казацких полков. Трое на­польных ворот были забросаны землей.

           Только за Десной, подойдя к шведскому авангарду и попросив для себя шведскую охрану, Мазепа решился раскрыть старшинам [420] (а не казакам!) свою измену. Перед казаками с речами о «свободе» должны были выступить старшины, и они же должны были удержать казаков от бегства — такие свидетельства оставил встречавший Ма­зепу шведский полковник Нильс Юлленшерна[29].

           25 октября Меншиков предложил впустить для обороны Батури­на часть своих сил, но получил отказ. Несмотря на это, «светлейший князь» максимально широко решил использовать переговоры, чтобы крупная военная база не досталась шведам. Нарушить присягу рус­скому царю считалось тяжким грехом даже в глазах наемников Ма­зепы — сердюков, но поднять бунт против Чечеля они не могли. Из верхушки казаков наказной прилуцкий полковник И.Я. Нос откры­то воспротивился мазепинцам, за что был прикован верхом на пуш­ку. (Этот вид пытки трудно было вытерпеть более 3 часов.) Откры­то «унимал» старшину от пролития христианской крови и житель г. Кролевец Ф.Д. Стожок, за что тоже был подвергнут истязанию.

           29 октября «президент Посольского приказа» России граф Г.И. Го­ловкин, делая вид, что не сомневается в верности полковника Чечеля, сообщал, что великий государь велел добавить в батуринский гарни­зон полк великороссийской пехоты, так же, как это было сделано в Стародубе и Новгороде-Северском, которые шведы отказались штур­мовать. Сам же великий государь придет на выручку со всем войском.

           Всего у Меншикова, возможно, было около 9 тыс. драгун и до 3 тыс. пехоты. 31 октября князь подвел полки к Сейму. Переправив 50 гренадер в двух малых лодках, князь обозначил угрозу обхода и приказал восстановить настилы, драгуны днем стали переходить Сейм. Подкупом «привлечь без оружия и успокоить» сердюков так же, как это сделал в ноябре 1708 г. киевский воевода Д.М. Голицын с мазепинцами в Белой Церкви, Меншиков не пытался.

           В ночь на 1 ноября в Батурин проник лазутчик с вестью, что вся Шведская армия уже чуть ли не на подходе. После этого Чечель и Ке­нигсек открыли стрельбу из пушек по посаду, по солдатам, «близ места стоящим» и даже через Сейм по штабу Меншикова. Так Чечель, а не Меншиков взял на себя ответственность за начало военных действий.

           Большее, чем у осаждающих, количество пушек и военных припа­сов вселяло надежду дождаться скорого подхода Карла XII. Возмож­но именно тогда Чечель, выйдя из себя, грозил содрать кожу с живого Меншикова, что разъярило князя. Мазепинец превратил жителей в за­ложников и не выпускал никого. 1 ноября светлейший принял решение о быстром и беспощадном штурме. В утвержденном им в 1706 г. «Ар­тикуле» воинам предписывалось ежедневно просить милости Бога, без промедления собираться на молитву и смотры, запрещалось обсуждать приказы, отставать от рот, спать на караулах, покидать посты, играть в [421] кости, затевать свары и тайные сходки, распевать «скверные песни» и держать блудниц, а также щадить при штурмах женщин и детей, «раз­ве что от генеральства для причины какой, иное что приказано будет»[30]. Уверенный в своих силах, но разозленный Меншиков карательную ак­цию рассматривал как наказание за измену своему государю. Как ни прискорбно, уничтожение гражданского населения противника в то время и вплоть до ХХ в. не исключалось из правил ведения войны.

           Солдаты поставили одну (по другим данным, три) батареи и ста­ли пробивать брешь в стене. Вечером и в ночь на 2 (13) ноября осаж­дающие готовили фашины и сколачивали штурмовые лестницы. Меншиков наметил два места для штурма: генерал-майор Г.С. Вол­конский должен был приступать справа возле Конотопских ворот, а полковник Иван Анненков со стороны Сейма через береговые воро­та («сзади реки взвоз») по узкой лощине, выводящей в центр фор­теции. Устоять Батурину несколько дней в осаде было можно, но отбить штурм профессиональных воинов, одержавших несколько побед (при Калише, Добром, Раевке, Лесной) над лучшими солдата­ми Европы, было безнадежно.

           В 6 часов утра 2 ноября с северного участка стен началась обман­ная стрельба и крики. Большая часть гарнизона бросилась туда. Не­сколько сотен безоружных селян из округи и большинство батурин­цев, укрывшихся в фортеции от шведов, вряд ли вышли на стены. Казаков никто не готовил сражаться с русскими, и они, скорее всего, предпочитали уклоняться от боя, подобно тем, кого Мазепа обманом увлек за Десну. С оружием на стены вышли, в основном, сердюки и городовые казаки (вряд ли все). Штурмовые лестницы оказались ко­ротки, и их бросили, в стене Батурина батареи сделали пролом, че­рез который штурмующие ворвались в крепость. Воины Анненкова через береговые ворота по рытвине («взвозу») прорвались в центр города. Глядя со стороны, можно было подумать, что из лощины они поднимались как из-под земли. Позже народная молва разнесла, что драгуны якобы незаметно и тихо проникли через подземный ход.

           Разногласия и свары среди казаков и сердюков при нежелании бить­ся с русскими, скорее всего, привели к тому, что более тысячи сердюков и казаков, увидев драгун и солдат в центре фортеции, бросились в раз­ные стороны вместе с Чечелем, который отказался сражаться насмерть и, не получив ни одной раны, ускакал на коне из Батурина. Фортеция была взята в молниеносной «шведской манере» за два часа. В пропаган­дистской шведской листовке 1708 г. было написано: «Ко второму дню они насели с такой яростью, что под конец взяли его, хотя и с потерей 2 000 человек. Из гарнизона через Сейм ушли оттуда только 1 000 че­ловек. Но комендант со всеми остальными жителями, женщинами и [422] детьми были перебиты бедственным образом, после чего город был по­дожжен»[31]. Хотя современники писали о гибели в Батурине 6 тыс. чел., ныне число погибших тенденциозно преувеличивается до 11—14 тыс. и более мазепинцев, а также мирных жителей, женщин и детей[32]. Через некоторое время после захвата города Меншиков дал команду прекра­тить расправу, и часть жителей нашла защиту у князя. Однако люди, за­бившиеся в хаты, погреба и подвалы, не смели показаться на улицах, и многие погибли уже после штурма, в ночь на 3 ноября от огня и дыма.

           За день и часть ночи 2 ноября были увезены 40 пушек и оставшееся «изменничье богатство», в том числе его канцелярия, свинец, порох, хлеб, спиртное и лошади из конюшен вне фортеции. В декабре 1709 г. во время триумфа, посвященного победам при д. Лесной и под Полта­вой, Меншиков отметил свою победу «торжественными воротами» по типу арки Тита Ливия, где изображалось уничтожение г. Альба Лон­ги, изменившего Риму. Однако при составлении «Гистории Свейской войны» описание батуринского штурма было исключено. Видимо, Петр I, как редактор, счел нужным опустить этот кровавый эпизод.

           Ныне «геноцид украинцев» в Батурине выведен на уровень государ­ственных приоритетов как «свидетельство бесчеловечности Московщи­ны». В календарь памятных дат, помимо «Дня Полтавской катастрофы», «голода 1932—1933 гг.», предлагается внести и 13 ноября — «День памяти Батурина». Подгонка под «украинский холокост» батуринской трагедии, так же, как и голода 1932—1933 гг., охватившего несколько регионов СССР, антинаучна. Замышлять истребление «полностью или частич­но» украинский народ по национальным и этническим признакам ни Меншиков, и никто другой из русского командования не думал. Однако локальная измена Мазепы и его сердюков, как и восстание булавинцев, согласно военной психологии XVIII в., подлежали расправе[33].

           В свете безоговорочной поддержки украинцами Русской армии, полное разрушение крепости и истребление гарнизона не было луч­шим решением. Выгоднее было бы сохранить Батурин как опорную и сковывавшую шведов базу. Батуринцы так же стойко оборонялись бы против шведов, как украинцы в Полтаве, Веприке, Стародубе, Новгороде-Северском. Меншиков не учел, что Карл XII из-за уста­лости армии отказался от захвата Стародуба, Почепа, Новгород­Северского (и позже осаждал, но не штурмовал Полтаву). Вряд ли король стал бы тратить силы и на Батурин. Возможно, Петр I тоже преувеличил опасность, исходившую от Карла ХII, который, нахо­дясь на расстоянии около 60 км, сбил русский заслон у Мезина на Десне и с 3 ноября двигался к Батурину.

           Для историков первостепенное значение имеют свидетельства очевидцев, меньше доверия заслуживают известия от тех, кто нахо[423]дился далеко — послов в Вене, Москве, Варшаве, и еще менее мож­но доверять газетным вестям из Европы, в свете которых в настоя­щее время на Украине пишется о «национальном мученичестве» и о том, что от штурма Батурина «содрогнулась Украина и весь мир». Те, кто видел через 8 дней пепелище на месте гетманской резиден­ции: представитель прусского короля при армии Карла XII Д.Н. фон Зильтман, шведский лейтенант фон Вайе и прапорщик Р. Петре, словацкий пастор Д. Крман — воспринимали батуринскую трагедию как обычную бесчеловечность войны.

           Шведские карательные акции 1708 г. против украинских казаков и крестьян начались сразу после вторжения на Гетманщину. 10 декабря шведский подполковник Т. Функ при участии сотни мазепинцев истре­бил в церковном подворье и сжег заживо в церкви в Тернах «1 600 чело­век, в числе которых были как селяне, так и казаки, не считая женщин и детей»[34]. В Олешне было перебито и сожжено более 400 чел. Швед­ские оккупанты испепелили городки Смелое, Терны, Веприк, Колон­таев, Краснокутск, Коломак, Рублевку, Городню, Мурафу, Хухры, Ка­плуновку, Лутище, Котельву[35]. Если провести подсчет убитых шведами в этих истребленных городах, то их сумма превысит количество жертв в Батурине. «Многие деревни казаков противника были превращены в костры, и все, что там ни встречалось, рубилось, чтобы вогнать в страх других», — писал историограф Карла XII Г. Адлерфельд.

           Блок «Наша Украина» поставил «крест скорби» в цитадели Батури­на. Было бы справедливо поставить там памятник «Безвинным жерт­вам от русского народа». Точно так же надо увековечить на Украине и память жертв, погибших от рук шведов и в Тернах, и в других городах.

           Ликвидация крупного арсенала Мазепы была вторым сильным ударом по армии вторжения после разгрома корпуса и военного обо­за А.Л. Левенгаупта при Лесной и под Пропойском. Разгром мазе­пинской столицы не напугал украинское население Гетманщины, Правобережья и тем более Слободской Украины. Несправедливо писать, что русская жестокость, ложь московской пропаганды, звер­ский террор, отвратительные пытки над старшиной и казаками, на­ведя страх на всю Украину, заглушили освободительное движение мазепинцев[36]. Украинцы не затихли, «устрашась террора». Как раз после гибели резиденции гетмана они поднялись на борьбу со шве­дами вместе с Русской армией. Церковные иерархи на Гетманщине и в России, в том числе местоблюститель патриаршего престола гали­чанин Стефан Яворский (1658—1722) предали анафеме изменника. С 5 ноября население и казаки стали подавать челобитные о верно­сти России, об отсутствии замыслов против монаршего престола и заявлять о помощи против шведов.

           [424] 7 ноября гетманом был избран И.И. Скоропадский, и в тот же день для разложения лагеря мазепинцев царь-самодержец объявил широкую амнистию не только тем, кто был «обманом заведен в неприятельские руки», но и всем, кто был в согласии с Мазепой и не донес об измене. Вернувшимся до 7 декабря к гетману Скоропадскому обещалось сохра­нение чинов и владений «без всякого умаления». В противном случае их имения будут отданы «верным», а жены и дети отправлены в ссылку[37].

           Амнистия, а не «беспощадность» нейтрализовала верхушечный за­говор Мазепы. Возвращаться стали не только казаки, но и старшины, несмотря на разгром Батурина. Среди первых начавших зондаж о воз­вращении под «московское ярмо» после «черной даты Украины» ока­зался и «властитель дум украинской нации», осознавший якобы уже с 1680-х годов «угрозу Московщины для Украины и всего европейского мира»[38]. Увидев плачевное состояние Шведской армии, Мазепа уже тогда мог прогнозировать победу Петра I и решил выяснить возмож­ность вернуться под протекторат России. В сообщении от 22 декабря 1708 г. О. Плеер писал, что «Мазепе и его сообщникам была предложе­на общая амнистия. Когда он со всеми остальными хотел снова уйти из шведских рук, и удалился уже на 7 миль, преследовавший его неприя­тель снова его задержал, вернул пленником и потом взял под строгий арест»[39]. Взамен за прощение измены, возвращение гетманской булавы и почетного состояния, как прежде, под опекой России, он предложил самую высокую цену — голову короля Карла XII. Понимая, что Петр может так же обмануть, как он годами обманывал русское правитель­ство, гетман обещал вернуться только при гарантиях европейских го­сударств. Ради большей веры он выслал к царю ближайшего соратника Д. Апостола (1654—1734). Под разными предлогами вместе с Апосто­лом ушли к русским лубенский полковник и несколько казаков[40]. Шведское командование, чтобы пресечь обратный переход Мазепы, установило над ним контроль на грани домашнего ареста.

           Зимой 1708—1709 г. на Гетманщине велась пропагандистская «война манифестов», в которой победила русская сторона.

           8 (9) февраля 1709 г. шведский король начал опустошительный рейд вглубь русских границ, на Слобожанщину[41]. С королем разо­рять украинские села и городки отправился и Мазепа с мазепинца­ми. Шведская пехота сожгла Куземин, Хухры и предместье Ахтыр­ки. Чтобы расширить полосу опустошения, король повел за собой к Краснокутску артиллерию и пехотную гвардию. «Опустошительный рейд» короля продолжался всего 3 дня — его сорвала Русская армия.

           Большое кавалерийское сражение 11 февраля под Городней от­бросило шведов назад на Гетманщину[42]. В плен чуть было не попал и Мазепа. Наблюдая панику среди своих покровителей, он безнадеж[425]но произнес: «non putavi suecos fugam dare» («не думал, что шведы способны на бегство»)[43]. Русская армия выбила противника со Сло­божанщины и защитила украинцев. Мурафа и Коломак были самы­ми восточными пунктами, куда ступила нога шведского монарха. О прорыве за Харьков к Москве нечего было и думать.

           При отступлении шведы жгли все подряд: «так как все вокруг были враждебны», — писал Левенгаупт. С «русской Украины» угонялись жен­щины, дети и скот. Были испепелены городки Смелое, Терны, Веприк, Колонтаев, Краснокутск, Коломак, Рублевка, Городня, Мурафа, Хух­ра, Каплуновка, Лутище, Котельва[44]. «Неприятель… жителей мужеска и женска полу в неволю побрал, невинных младенцев живых в снег и в воду побросал»[45]. Мазепа не только не возражал против насилий над украинцами, но как раз 12 февраля пожелал дальнейших успехов швед­скому оружию и польстил, что король был в восьми милях от Азии[46].

           Другой отряд генерал-майора Гамильтона с исключительной же­стокостью выжег на своем пути все города и деревни. Городок Олеш­на, вздумавший сопротивляться, был взят штурмом, и все его жители были перебиты («Die Еinwohner der Stadt Holesna… hatte er …bestür­men und massacriren lassen»)[47]. «Рыдания и стенания толп могли бы ка­мень сдвинуть с места», — писал Р. Петре. «Король приказал генерал­майору Гамильтону выжечь все в той местности. Этот приказ получили и казаки, размещенные в Зенькове. В соответствии с этим отряды ко­роля и он лично своей высокой персоной опустошали и сжигали все, вплоть до пограничного с “Татарией” городка Коломак»[48].

           Украинцы вели против шведов вылазки[49]. 14 марта Шереметев писал царю: «здешней народ при войске обретающемся стал быть благонадежен и к поиску над неприятелем чинят охотно». После случаев захвата шведов в деревнях Карл выдал распоряжение каз­нить каждого, кто покусится на жизнь его солдата.

           Войско Запорожское, как щитом, прикрывало от степняков и по­ляков «руських» (украинцев), чем заслужило любовь и признатель­ность украинского народа и восторженную оценку деятелей рус­ской культуры. Запорожская «военная демократия», отгороженная от Речи Посполитой, России и Гетманщины «Диким полем», а от крымских татар — днепровскими плавнями, де-факто всегда считала себя свободной, в том числе и от гетманской власти. В зависимости от политической конъюнктуры запорожцы заключали и разрывали договоры с соседними государствами. Ни Варшава, ни Москва, ни Батурин, ни Стамбул и Бахчисарай никогда не были указом для За­порожской Сечи. Однако вопроса о «независимости» Сечевая воль­ница не ставила. Для защиты от крымцев русское правительство против Кодака при впадении р. Самара в Днепр в 1688 г. построи[426]ло крепость Новобогородицкую, а рядом с Чертомлыцкой Сечью в 1704 г. Каменный Затон. Эти крепости с большим количеством пу­шек и боеприпасов ущемляли свободу запорожцев. В целом же за­порожское казачество ориентировалось на православную державу, откуда они получали боеприпасы и денежное жалованье. В январе 1709 г. до 3—4 тысяч запорожцев собирались присоединиться к Рус­ской армии[50]. Петр, предвидя перемещение шведской силы к Сечи, 6—7 февраля советовал Шереметеву «отвесть неприятеля от Полтавы и прочих к Запорожью ближних мест к Днепру, разлучая от казачьих городов»[51]. Определенное влияние на сечевиков оказала мазепин­ская фальшивка о том, что царь «хочет весь народ малороссийский за Волгу загнать». Экс-гетман призвал их под знамя победоносного короля, который пришел «освободить от ига, которое уготовил им царь»[52]. Скоропадскому и Петру I, которые надеялись «учинить за­порожцев добром по самой крайней возможности», не удалось сме­стить кошевого атамана Костю Гордиенко, используя деньги и ав­торитет Д.П. Апостола. В январе 1709 г. запорожцы заняли Кодак, находившийся в пяти верстах от Новобогородицкой крепости. Тем не менее, Петр I счел ситуацию в Малороссии вполне надежной и в первых числах февраля отбыл в Воронеж. 21 февраля он предложил «для развращения запорожцев» послать в Каменный Затон не менее трех гарнизонных полков из Киева, Ромен, Ахтырки или Сум[53].

           Карл ХII вопреки советам Пипера, рекомендовавшего возвращаться в Польшу, тешился миражом, что если к нему присоединятся хоронг­ви Станислава, крымские татары и запорожцы, он с их помощью сно­ва поднимется на Москву. Гордиенко обманом, как и Мазепа, повел к шведам якобы на соединение «до войска великого государя» 4—5 тысяч конных и пеших запорожцев[54]. Земли Полтавского полка в определен­ной мере были в сфере влияния Низового войска, и кошевой собирал­ся, выдавив русских с Полтавщины, расчистить корридор к Переволоч­не и к «святой неделе» получить помощь орды из Крыма. Полтавский полковник И.П. Левенец, с которым вел переговоры о внезапном за­хвате Полтавы подполковник Йоран Сильферъельм, заколебался[55].

           По пути от «дьявола кошевого», как прежде и от Мазепы, сбегали казаки[56], но воспрепятствовать соединению Гордиенко со шведами не удалось. 3-тысячный конный отряд полковника Кэмпбелла, пу­щенный на юг к Днепру, не перехватил Гордиенко. 16 марта запо­рожцы напали на русский пост в Маячке, на другой день перебили отряд в Царичанке и пленили 115 драгун. Кэмпбеллу с остатками конницы удалось прорваться на север.

           Гордиенко в Будищах присягнул сначала воителю из Скандинавии, а 18 (29) марта Мазепе. В ответ из Москвы привезли на Украину казац[427]кого батька С. Палия «для учинения диверсии» и для подкрепления престижа Скоропадского. Оперативный план Петра в то время состоял в том, чтобы максимально стеснить неприятеля, расположив корпуса Меншикова и Шереметева за водными преградами, но «не давать глав­ной баталии, а диспутовать на всех переправах… и знатными партиями (пехотой и конницей)… наступать и всяко, по возможности, вредить, а наипаче тщитца каналию запорожскую и сообщников их искоренять»[57].

           2 (3) апреля Карл, Реншельд и Мазепа в сопровождении конницы осматривали Полтаву, куда от шведов сбежались селяне. Бывший гет­ман говорил, что перед вторжением в Россию полтавская база создаст прочный тыл и тут можно дождаться подкреплений из Польши.

           Хотя дерево-земляные стены Полтавы были обветшавшими, Ад­лерфельд написал, что их не только подправили, но и обновили, так что она была якобы достаточно солидной крепостью с пятитысяч­ным гарнизоном[58]. Король же говорил, что «когда русские увидят, что мы хотим атаковать, то, после первого выстрела, сдадутся все и что до штурма дело не дойдет»[59].

           Доводы Мазепы о захвате военного снаряжения (которого в Полта­ве было немного) и «приклонение Украины»[60] были спекулятивными. Попытки перетянуть запорожцев на русскую сторону не прекращались. 14 апреля Меншиков писал Петру, что кошевой «Сорочинский, к тем, которые при Костьке, указы посылает, чтоб шли к нему в Сечю, о чем имянно взятые в полон 20 человек сказывают, что те ево указы сами они видели. И многие де из них по тем ево указом хотят возвратитца к на­шей стороне, а Костьке и другим, которые той стороны держатся, гово­рят: для чего их туда запровадили? И непрестанные между ими бои»[61].

           К тому времени левобережье Ворсклы было под русским контро­лем. В начале апреля 1709 г. семитысячная конница К.Э. Ренне ушла «для осмотрения неприятельских оборотов» и, как писал Юлленкрук (Гилленкрок), «для переманивания запорожцев» вниз по левому бере­гу к Соколкам. Против него Карл послал около 3—4 тысяч кавалерии генерал-майора К.Г. Крусе, 4 пушки, а также 2—4 тысячи пеших и не­сколько сотен конных запорожцев под командой Гордиенко. Первый и последний шведско-запорожский поиск 11—12 апреля окончился «великой конфузией». Операция, видимо, проводилась по плану ко­шевого, который хотел разжать кольцо окружения и отбросить русских от Днепра и левого берега Ворсклы. Гордиенко заверил, что можно на­пасть врасплох на русскую конницу, за двухтысячным авангардом кото­рой в нескольких милях позади стоят 5 000 драгун и конных гренадеров Ренне. 11 апреля вечером Крусе перешел Ворсклу у Новых Санжар.

           Запорожская пехота произвела неприятное впечатление на ре­гулярное шведское войско: «необученные и негожие люди, у трети [428] не было ружей, а только короткие пики и косы на жердях». Забросив ружья и зипуны на телеги, запорожцы «шли как стадо овец» сбоку от 2,5-тысячной передовой шведской колонны. Несмотря на то, что Кру­се старался не спешить, в ночном марше они настолько выдохлись, что шведы до боя оставили их позади под прикрытием своей кавалерии[62]. Сечевой коннице было сказано, чтобы она ударила в спину противни­ка, как только увидит шведскую атаку, «что они не сделали, но подош­ли к нам, лишь когда все закончилось», отметил Юлленшерна.

           Юлленшерна в расчете, что вслед за ним двинется Крусе, бро­сил в атаку свои три полка, выдержал первый залп, пробился якобы сквозь две линии и был остановлен перед третьей. Основную при­чину «конфузии» Юлленшерна усматривал в том, что пехота запо­рожцев, изрядно уставшая от долгого перехода, представляла слабую силу и Крусе пришлось оставить большую часть шведской кава­лерии для ее прикрытия. Адлерфельд и Вайе указали на решитель­ность прорыва русских. «Они напали на единственную линию шве­дов с такой яростью, что легко пропороли ее и стали уходить, так что их нельзя было нагнать. Шведские эскадроны, которым пришлось биться со всей колонной противника, были наголову разбиты»[63]. Со­гласно Вайе, русские драгуны всеми силами бросились на шведский левый фланг, разнесли 6 рот Юлленшерны, взяли в плен несколько офицеров и рядовых и пробили себе свободный путь[64]. Ренне за­гнал неприятеля за Ворсклу и захватил 4 пушки. «Сего лета доброе начинание» — так назвал А.Д.Меншиков бой под Соколками[65]. По­сле этого Карл не пускал запорожцев в рейды по русским тылам и не перерезал коммуникации от Белгорода и Курска к Русской армии.

           Петр «зело порадовался» тому, что авторитет шведского оружия оказался подмочен и запорожцы увидев, что шведов бьют, будут раз­бегаться[66]. Бой при Соколках стал последней наступательной акцией Карла ХII. Ни одной попытки разбить войска Меншикова за Вор­склой или силы Шереметева у р. Псел уже не было.

           С 1 мая шведы, используя запорожцев как землекопов, начали рыть траншеи со стороны южного предместья Полтавы. Осадные работы и отражение непрерывных русских атак из-за Ворсклы силь­но изнуряли как скандинавских воителей, так и сечевиков. 23 мая в шведском лагере получили скверное известие, что штурмом взята Чертомлыцкая Сечь. Под этой датой Левенгаупт сделал знамена­тельную запись: «Гетман Мазепа перестал доверять своим казакам»[67]. Фашинные брустверы траншей и туры противника полтавчане под­жигали горящими горшками со смолой[68]. 27 мая в соответствии с приказом царя к Полтаве прибыл корпус Шереметева. К городу стя­нулись все силы Русской и Шведской армии. Ежедневно сотни укра[429]инских крестьян с подводами, железными и деревянными лопатами помогали вести земляные работы за Ворсклой. Через реку против­ники сошлись буквально на 20 шагов, так что шведам приходилось тратить больше сил на отпор русским из-за Ворсклы, чем на осаду города-крепости. Полтавчане благодаря этому выпасали даже скот и коней в садах, спускавшиеся в лощину против монастыря.

           От Днепра и Кременчуга вверх по р. Псел до Сорочинец стояло 22 форпоста казаков Скоропадского и русских драгун общей численно­стью до 10 тысяч человек. «Великая скудость» в хлебе была не только у шведов, но и у сердюков и компанейцев Мазепы, которого держали под надзором два конных шведских полка. Хлеб шведам поступал только по одной дороге с юга — от Кобеляк и Беликов, все остальные пути были перекрыты. Пропаганда короля и Мазепы, чтобы поднять дух, распро­страняла слухи, что Полтава будет взята гранатами или подрывом мин, после чего войска пойдут к Переяславу для соединения с польским ко­ролем Лещинским, и что на помощь идет 40 000 крымской орды[69].

           С 4 июня русское командование стало склоняться к генерально­му сражению. В преддверии Полтавской битвы поражение «навис­ло» над шведами, и это чувствовали обе стороны. Молдавские воло­хи группами переходили к русским. Крестьяне Полтавщины даже в одиночку нападали на шведов — так было 16 июня, когда украинец бросился на нескольких шведов, ехавших в телеге. В Жуках 18 июня казак вбежал в хату, где жил Мазепа, собираясь его пленить и увести, но был схвачен шведской охраной.

           Моральное состояние запорожцев под Полтавой было угнетен­ным. Принуждение к лопате и кирке считалось унизительным. Не было и самостоятельных вылазок запорожцев против казаков Ско­ропадского и тылов Русской армии, как это делали калмыки и дон­цы против шведов. От полтавской артиллерии, еженощно запускав­шей в осадные траншеи большие гранаты, сечевиков, которых было в 4—5 раз меньше, чем шведов, гибло намного больше. Лекарей, лекарств и санитарного обеспечения они не получали[70]. Запорож­цы грабили, а иногда и убивали «союзников» — шведов и называли «шельмой» Мазепу за обман о татарской помощи.

           При бомбардировках они разбегались с земляных работ, «ибо так боялись гранат и пушек, что готовы от них бежать на край света. Их лагерь был при генерал-майоре Крейце в миле от Полтавы и оттуда они все время посылались на работу, которая хотя и оплачивалась, но со временем стала досаждать, так как там многие из них распла­чивались жизнью. Сюда прибавлялось и жестокое обращение про­тивника, который со всеми пойманными запорожцами дурно обра­щался и угрожал сажать на кол»[71].

           [430] В окружении короля и шведской полевой канцелярии нача­лась критика Карла XII. Стоянки шведов загрязнялись нечистота­ми и падалью, над которыми кружились рои мух. Многие генералы предлагали отступить в Польшу. Неудачу осады шведы списывали на недостачу шанцевого инструмента, непригодность запорожских «землекопов», упадок сил караулов, нехватку осадной артиллерии и боеприпасов[72]. О стойкости полтавского гарнизона и умелой органи­зации обороны А.С. Келиным, естественно, никто не говорил.

           Очень недовольны были в штабе короля мазепинцами и запо­рожцами, которые сильно отягощали армию и которым приходи­лось платить деньги[73]. Впрочем, терять сечевиков шведы не хотели. Для лучшего контроля запорожцы были распределены по шведским частям. Тревожный момент наступил 8—9 июня, когда вся сечевая вольница, не считая себя обязанной подчиняться шведам, собралась уйти из-под Полтавы. Мазепа с трудом удержал сечевиков обещани­ем золота и будущих пожив в Полтаве и Москве.

           8 июня Петр не ради главной баталии, но для спасения Полтавы решил нанести удар по неприятелю с нескольких сторон Русской ар­мией, казаками Скоропадского и полтавским гарнизоном. От р. Псел Г.Ф. Долгоруков с двумя пехотными и четырьмя драгунскими полка­ми, с отрядом Г.С. Волконского, вернувшемся после взятия Запорож­ской Сечи, а также с несколькими тысячами казаков Скоропадского 13 июня «учинили добрую диверсию» и ущерб», пройдя через д. Пет­ровку в Жуки. Они могли бы захватить там Мазепу, если бы действо­вали тихо, но, подняв обычный боевой клич, они преждевременно вызвали тревогу. Вслед за этим царь указал Г.Ф. Долгорукову 19 июня идти от Белоцерковки в обход Шведской армии широким крюком на Сорочинцы и Будищи вместе с Миргородским, Киевским и Прилуц­ким полками Скоропадского для соединения с главной армией.

           Петр переиграл короля не только в стратегии, но и в тактике. Свя­зав шведов гарнизоном Полтавы, царь беспрепятственно занял плац­дарм на «шведском» берегу реки с целью деблокады Полтавы, осво­бождении Гетманщины от скандинавской оккупации и вытеснении пришельцев за Днепр. Принципиальной бескомпромиссности в про­тивостоянии с Россией ни у мазепинцев, ни у запорожцев не было. До Полтавской битвы на русскую сторону перешли генеральный судья В. Чуйкевич, есаул Максимович, лубенский полковник Д. Зе­ленский, компанейский полковник Ю. Кожуховский, сердюцкий полковник Я. Покотило, войсковой товарищ С. Лизогуб, мазепинцы А. Гамалея, Я. Гречаный, канцелярист Г. Григорьев, Ф. Лихопой.

           Во время генеральной баталии 27 июня 1709 г. шведское командо­вание опасалось выводить запорожцев и мазепинцев на бой и оставило [431] их охранять обоз, где сидел и Мазепа. Русское командование поручило 8—10 тыс. казаков гетмана И.И. Скоропадского блокировать Швед­скую армию с тыла и потом преследовать ее остатки вплоть до Днепра, где в плен сдалось 2 700 казаков. В 1714 г. много запорожцев вернулись на Левобережную и Правобережную Украину. Одним из последних на­писал Стефану Яворскому покаянное оправдательное письмо 1 июня 1721 г. с просьбой о прощении «гетман в изгнании» Ф. Орлик.

           В результате Полтавской победы Гетманщина была освобожде­на от шведских оккупантов совместными усилиями Русской армии, украинских казаков и партизан. Генеральная баталия Северной во­йны и оборона Полтавы стали вехой содружества украинского каза­чества с Русской армией. Полтавскую битву нельзя подверстывать под рубрику «одной из тяжелейших украинских катастроф, после которой началось национальное и социальное порабощение укра­инцев». В общей истории русского и украинского народов бедствен­ными были разорение Древней Руси войсками хана Батыя, набеги Крымского ханства и катастрофа 1941—1942 гг. Полтавская победа стала вехой в процессе собирания всех украинских земель.

           Русский и украинский народы вечно будут жить в соседстве. Не мести и кипения ненависти, а творящей любви и великодушия до­стойны наши народы.

           [431-434] СНОСКИ оригинального текста