Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н. Рудая. М., 2012. 493 с. 31 п.л. 32, 8 уч.-изд. л. 500 экз.

Мода и социализм: материалы к обсуждению

Автор
Журавлев Сергей Владимирович

Аннотация

В статье охарактеризуется роль моды в советском общественном и властном дискурсе в тесной увязке, с одной стороны, с общемировыми тенденциями в области моды и потребления в ХХ в. и с советской специ­фикой (рациональная и дефицитная экономическая модель, традиционные общественные представления, особенности потребления и проч.), с другой.

Ключевые слова
мода, социализм и экономика, современное общест­во, модернизация, потребительская революция, идеология и обществен­ное сознание, Запад и советская специфика

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Журавлев С.В. Мода и социализм: материалы к обсуждению // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А.Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 343-358.

Текст статьи

 

[343]

С.В. Журавлев

МОДА И СОЦИАЛИЗМ: материалы к обсуждению[*]

 

           МОДА КАК ПРИЗНАК СОВРЕМЕННОЙ ЭПОХИ

           Что такое мода (и «антимода»)? Как она появляется и исчезает? Ка­кую роль она играет в общественном потреблении, в сознании и по­вседневной жизни людей? Является ли мода проблемой философской, социальной, экономической, искусствоведческой, культурологиче­ской, исторической, или же она заслуживает комплексного подхода?

           Существуют ли особые «законы моды»? Если да, то как они соот­носятся с законами общественного развития, а также с устоявшими­ся традициями, с господствующими правилами поведения, которые, к примеру, диктуют определенным социальным группам, как они должны одеваться в определенных обстоятельствах?[1]

           Скажем, на Руси веками складывались неписаные законы: что, когда и по какому поводу надеть, что носить девушке и замужней женщине, во что пристало облачаться на праздники или в дни скор­би. Другой пример «ограничителей моды» — дошедшие до наших дней консервативные традиции платья британского королевского двора или относительный иммунитет к моде религиозных одеяний. Все эти и иные вопросы, связанные с феноменом моды, с изменением ее влия­ния и социальных функций во времени, пространстве и прочее давно находятся в центре внимания специалистов, главным образом, социо­логов, философов, экономистов, социопсихологов, культурологов, каждый из которых рассматривает эту тему со своей «колокольни». [344] К сожалению, историки, в том числе и отечественные, только подходят к пониманию значимости этой темы, крайне важной для лучшего понимания глубинных процессов внутри российского и со­ветского общества. Ведь мода в нынешнем понимании этого слова появилась не ранее XVIII—XIX вв., а в России ее влияние стало за­метным лишь со второй половины XIX в., но особенно — уже в XX в.[2]

           Как утверждал в начале XX в. социолог Георг Зиммель, главная отличительная черта и основная привлекательность современной моды заключаются в ее новизне и в постоянной изменчивости. Для Зиммеля распространение влияния моды в обществе было, своего рода, «лакмусовой бумажкой» — характерным признаком modernity по сравнению с более статичными прежними эпохами[3]. Оказавшись «у власти» на короткое время, господствующая мода, в известной мере, «регулирует» социальное поведение граждан, все большее ко­личество которых вольно или невольно втягивается в ее орбиту. Но как только мода настигает почти каждого, она «выходит из моды», и на смену ей непременно приходит какая-то другая. Такова, по Зим­мелю, «модная диалектика». Вечная смена моды несет в себе важную социальную функцию, поскольку помогает в самоидентификации, которая неискоренима в человеческой природе.

           В моде как явлении изначально заложены противоречия, во многом определяющие ее непредсказуемую специфику. Во-первых, она по природе одновременно и крайне изменчива, динамична, «за­разительна», революционна, даже эпатажна, и, вместе с тем, глубоко консервативна, склонна к повторяемости форм и стилей. Во-вторых, мода вечно «разрывается» между сугубо индивидуальным и коллек­тивным; между персонифицированностью и оглядкой на других, между «врожденной элитарностью» и стремлением понравиться, максимально расширить число своих почитателей, стать общедоступ­ной и всеми любимой.

           На Западе отношение к моде и одежде в целом претерпело за­метные изменения в условиях развития в XIX в. «потребительского капитализма», когда нормой жизни стали походы в магазин. Теперь одежда уже преимущественно покупалась в готовом виде, а не ши­лась на дому; покупка платья, которое перестало являться предметом роскоши, не воспринималась как праздник, а становилась обыден­ностью. Одежда уже не использовалась до полного износа, переходя в семье по наследству, как ранее, а ее практичность, долговечность и сравнительная дешевизна как основные потребительские характе­ристики все больше вытеснялись модностью вещи и ее эстетической привлекательностью. Росла профессионализация и утрачивались на­выки самопошива, которым ранее женщин учили с детства. Все это, [345] помимо прочего, сказывалось на изменении повседневных поведен­ческих практик. В России эти тенденции заметно «запаздывали».

           Мода в современном понимании этого слова, несомненно, стала детищем индустриальной модернизации XIX—XX вв., сопровождав­шейся ростом социальной мобильности населения, урбанизацией, появлением современного транспорта и средств коммуникации, распространением эмансипации. Начало массового фабричного производства готовой одежды и предметов потребления на Западе привело к заметному удешевлению одежды и к быстрому тиражиро­ванию веяний моды. Тем самым очевидна зависимость распростра­нения моды от успехов массового фабричного производства одеж­ды, а также от технического прогресса вообще. Этапными здесь стали новые возможности тиражирования «горячих» новостей моды одновременно в текстовой и визуальной форме, а также их момен­тального распространения в любую часть света. Здесь особенно большую роль сыграли сначала модные и женские журналы, а за­тем кино, телевидение и Интернет, сделавшие моду по-настоящему транснациональной.

          

           ОСОБЕННОСТИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ МОДЫ В СССР

           В России и СССР модернизационные процессы, связанные с мо­дой, потреблением и культурой одежды, не только запаздывали по сравнению с Европой. Но они носили также не постепенный, как на Западе, а стремительный, взрывной и в силу этого во многом ано­мальный характер. Что касается «потребительского капитализма», то в условиях дореволюционной России он был развит сравнительно слабо. Индустриальная модернизация, сопровождавшаяся глубин­ными социокультурными сдвигами и изменениями потребитель­ского поведения, осуществлялась у нас в три основных рывка: 1) ру­беж XIX—XX вв., 2) первые пятилетки, 3) 1950—1960-е годы. Между ними лежали разорительные смертоносные войны, которые каждый раз отбрасывали страну назад в экономическом плане, вынуждали население «потуже затягивать ремешки» и довольствоваться прак­тически любой одеждой. Между тем, мода становится актуальной в массовом плане только в том обществе, где более-менее удовлет­ворены базовые потребности людей. Где они одеты, обуты и на­кормлены, где на магазинных полках появляется выбор носильных вещей. Этот важный рубеж, связанный с удовлетворением базовых потребностей граждан, ростом материального благосостояния граж­дан и относительным насыщением вещевого рынка, был в основном [346] пройден в СССР только на рубеже 1950—1960-х годов (позднее, чем в большинстве развитых капстран).

           С 1960—1970-х годов начался принципиально новый этап в исто­рии советского потребления, связанный с закономерным процессом индивидуализации вкуса граждан. Индивидуализация вкуса на осно­ве высокой культуры и эстетических стандартов официально даже поощрялась. Однако этот процесс с неизбежностью порождал но­вые проблемы, к которым советская экономика оказалась не готова. В частности, произошла довольно стремительная смена потребитель­ских приоритетов: на смену функциональности одежды пришла эсте­тичность. Заметно возрос интерес широких масс населения к моде и желание ей следовать. Наконец, следствием индивидуализации вкуса стало повышение запросов населения к качеству и разнообразию ас­сортимента одежды в магазинах. Само существование этих проблем в СССР не признавалось и в должной мере не изучалось.

           Следует иметь в виду, что наступление нового этапа в истории советского потребления происходило в условиях сжатой пружины десятилетиями откладывавшихся потребительских ожиданий, усугу­блявшихся экономикой дефицита. Результатом стало широкое рас­пространение ажиотажного отношения к моде и к модной, особен­но — импортной одежде в СССР в 1970—1980-е годы. И не только потому, что она красива и удобна, но и в значительной степени из соображений общественной престижности этих вещей.

           Применительно к российской/советской специфике нужно иметь в виду еще и такой важный момент. Будучи связанной истори­чески с феноменом городской культуры, мода вступала в негласное противоборство с нормами т.н. традиционного общества, в котором людям не принято было выделяться поведением и одеждой. Меж­ду тем, представления, характерные для традиционного общества, были влиятельными (особенно в сельской местности и среди стар­шего поколения) и широко распространенными в СССР не только в 1920—1930-е годы, но и в послевоенный период.

           Помимо «традиционных» ценностей, при социализме мода отчасти противоречила и идеологическим догмам, но особенно очевидно — рациональным, плановым принципам ведения хозяйства. Ведь мода, в частности, предполагает избавление от одежды, в производство кото­рой вложен человеческий труд и общественные богатства, не по мере износа, а просто в связи с выходом ее из моды. То есть, попросту гово­ря, следование моде вело к неразумному использованию ресурсов, что противоречило канонам социализма.

           Раздражало власть и то, что великой державе, успешно осущест­влявшей космическую и ядерную программы, выигравшей смертель[347]ную схватку с фашизмом и успешно научившейся преобразовывать природу, приходилось пасовать перед капризами моды. Более того, на определенном этапе, а именно — с 1960-х годов, выяснилась не­обходимость, по сути дела, подстраивать народнохозяйственное пла­нирование отраслей, связанных с производством товаров народного потребления, под смену модных тенденций. Самому же СССР стать законодателем мировой моды (задача, всерьез рассматривавшаяся в середине 1960-х годов) так и не удалось.

           Между тем, точно спрогнозировать моду на ближайшую пяти­летку и затем спланировать с ее учетом производство определенных тканей, расцветок, фасонов, видов одежды, обуви, головных убо­ров, кожгалантереи, модной фурнитуры и прочее оказалось край­не сложной задачей. Тем более, что, в отличие от относительно более стабильных тенденций моды в первой половине ХХ в., с 1960— 1970-х годов в условиях начавшейся «потребительской революции» на Западе произошло заметное ускорение меняющихся циклов моды: практически каждый новый год — два привносили в моду что-то но­вое и важное. К этому добавился феномен «мультипликации»: вместо одного ведущего модного стиля с 1970-х годов в мире моды появи­лось сразу несколько, что еще больше усложнило задачу прогнози­рования модных тенденций. Эти процессы окончательно похорони­ли отчаянные попытки «обуздать» непредсказуемую моду, ввести ее в «плановое русло». В редакционной статье первого номера журнала «Модели сезона» за 1969 г. искусствовед ВИАЛегпрома Н. Аршавская точно подмечала ключевые тенденции: «С каждым годом все труднее становится ответить, что именно сейчас модно. Лет десять тому назад было гораздо проще: два силуэта — прямой и в талию, юбка — узкая и в сборку. Одинаковая длина и пропорции, одинаковые рукава и во­ротники… Теперь модно все сразу. Узкое и широкое, длинное и ко­роткое, строгое и кокетливое. Вероятно, все это происходит потому, что жизнь с каждым годом делается сложнее, разнообразнее…»[4]

           Еще одной «методологической» проблемой была известная не­совместимость моды и идеи научно-технического прогресса. Как из­вестно, в СССР концепция НТР на определенном этапе приобрела идеологическое звучание. В моде же в принципе не бывает прогрес­са в обычном понимании этого слова. Мода каждого последующего года ничем не лучше и не хуже предыдущего. О том, что та или иная мода может все же быть, с точки зрения господствующей идеологии, «хуже» или «лучше», хорошо известно из советского опыта, в связи с попытками государственного регулирования моды и послевоенных кампаний против «чуждого буржуазного влияния». Вслед за борьбой с «космополитизмом» объектом осуждения стали «стиляги», пере[348]нимавшие западный стиль жизни — танцы, одежду, манеры и про­чее. В дальнейшем, особенно часто — ретивыми администраторами на местах, предпринимались попытки волевого решения вопроса в отношении декольте, женских каблуков-«шпилек», ношения в общественных местах мини-юбок, женских брюк, а также мужских брюк — «дудочек», джинсовой одежды и т.д.

           Поскольку в послевоенном СССР, как, впрочем, и на Западе, агентами модных тенденций выступала молодежь, это усиливало конфликт поколений, существование которого не признавалось советской идеологией. «Не секрет, что у нас есть и плохая мода, и мода на плохое. Об этом свидетельствуют факты некритического заимствования модных “заграничных” образцов одежды и поведе­ния…»[5]— сетовал в 1973 г. философ В.И. Толстых, точно подмечая, что в России и СССР ношение определенной одежды имело крайне важный символический подтекст, а именно: всегда воспринималось как характеристика общественного поведения. Несмотря на то, что на борьбу с «плохой модой» призывалась наука, национальные куль­турные традиции, доводы рациональности и разума, соображения эстетики, «капризная и непредсказуемая» мода каждый раз выходила победителем, вынуждая советскую промышленность, хотя и с боль­шим запозданием, осваивать производство модных вещей, против ношения которых еще вчера велась явная или скрытая борьба.

           Кроме того, в соответствии с идеей постоянного прогресса чело­вечества, советского гражданина учили, что все последующее, в том числе и мода, должно быть обязательно лучше, совершеннее преды­дущего. В результате даже у ведущих модельеров страны, включая В. Зайцева, в начале 1980-х годов рождались следующие сентенции: «Известно, что всякая новая мода лучше старой. Красивее, удоб­нее»[6]. Впрочем, уже в конце горбачевской «перестройки», когда специалисты модельного дела перестали оглядываться на идеоло­гию, отношение к моде в СССР вернулось к ее традиционному по­ниманию. «На наш взгляд, мода — это не “плохо” или “хорошо”, а категория социально-экономическая, явление, которого нельзя из­бежать, запретить, навязать. Это неотъемлемая часть жизни…»[7]— характеризовала моду Т.И. Савенкова.

           Во второй половине ХХ в. мода, — хотим мы это признавать или нет, — стала весьма влиятельной составляющей современно­го образа жизни, с чем пришлось вплотную столкнуться советским идеологам. Будучи тесно связанной с такими «чувствительными» сферами, как культурно-психологические представления людей, морально-этические нормы и отношения, мода властно заполняла, как правило, значимую часть социальной сферы, не регулируемую [349] формальными юридическими нормами. В условиях же нарастания в обществе критического либо «ритуального» отношения к господ­ствующей коммунистической идеологии мода (а также связанные с нею представления о жизни, нормах поведения и прочее) де факто начинала «играть» на идеологическом поле.

          

           ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ МОДЫ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

           В отличие от мимолетной моды, кратковременно меняющей внеш­ние формы одежды, стиль костюма более стабилен. Господствующий стиль, как правило, в новейшее время держится десятилетиями. При этом мужская мода более постоянна, нежели женская. Историки моды выделили три основных стиля женской одежды в ХХ в. Стиль 1920-х годов, сохранившийся в своей основе и в 1930-е годы, вопло­тил новый образ женщины — эмансипированной, но в то же время более естественной и полной тайны (отказ от корсета, короткие во­лосы, узкие юбки, использование для женского гардероба предметов одежды, традиционно считавшихся мужскими). Символом этого сти­ля стало маленькое черное платье и деловой костюм от Коко Шанель.

           В 1950-е годы уставший от войны и эмансипации мир был поко­рен стилем New Look, предложенным Кристианом Диором в 1947 г. В моду вошла подчеркнутая женственность. «Осиная» талия и ши­роко расходящаяся книзу юбка «колоколом» делали женщин похо­жими на нежные цветочные лепестки. В 1954 г. в СССР широко де­монстрировался фильм «Возраст любви» с певицей Лолитой Торрес в главной роли. Силуэт ее одежды, выдержанный в стиле New Look, приобрел огромную популярность у советской молодежи. Зрителям старшего поколения этот стиль хорошо знаком и по героине Людми­лы Гурченко из культового советского фильма «Карнавальная ночь» (1956 г.) Правда, советские люди в то время в массе своей не знали, что это мода французского кутюрье К. Диора.

           В 1960-е годы — впервые после получивших всемирное призна­ние революционных экспериментов в одежде 1920-х годов — СССР вновь оказался в центре внимания мировой моды, которая стреми­лась не отстать от своего времени. Успехи в освоении космоса спо­собствовали популярности космической темы в творчестве ведущих западных кутюрье. Так появились «Космическая коллекция» Пьера Кардена, коллекция «Космический век» Андре Куррежа 1964 г., ме­таллические платья Пако Раббана из коллекции 1966 г. и др.

           Начало сексуальной революции на Западе, радикальные студен­ческие выступления 1968 г., распространение движения «хиппи» и [350] т.д. привели к окончательной смене ведущего стиля в мировой моде в 1970-е годы. New Look ушел в историю. Мода заметно помолодела, модный силуэт стал к тому же более спортивным. Стал популярен новый образ — женщины-подростка: узкобедрой, худощавой, раско­ванной и динамичной. В моде оказались сначала короткие, эротич­ные юбки выше колена, а затем и стиль «унисекс» — джинсы, фут­болки, кроссовки и прочее. Повальное увлечение стилем «унисекс» привело к тому, что на Западе выросло целое поколение женщин, не умеющих носить юбки и ходить в обуви на высоком каблуке.

           Принципиально новым явлением стало и то, что со второй по­ловины 1960-х годов главным источником модных идей для ведущих мировых Домов моды впервые стала не одежда высших слоев обще­ства и не изыски, родившиеся в лаборатории элитного модельера (как это было с женскими образами 1920-х и 1950-х годов), а «ули­ца», более конкретно — молодежная среда «неформалов». Все это свидетельствовало о следующем, еще более радикальном этапе де­мократизации моды в 1960-е годы после того, как после Второй ми­ровой войны коллекции «прет-а-порте» вытеснили с подиума эли­тарную моду «от кутюр»[8].

           Наконец, с 1980-х годов ведущие модные Дома Запада, стремясь еще более расширить свою клиентуру за счет представителей среднего класса, начали малосерийное производство по своим моделям относи­тельно дешевого готового платья. По такому пути пошли, например, такие дизайнеры, как Джорджио Армани, Калвин Кляйн и другие.

          

           МОДА В УСЛОВИЯХ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

           С 1970-х годов на Западе ушли в прошлое времена, когда появле­ние новой модной волны, разогретоекричащей рекламой, вызывало ажиотажный спрос. К тому же «модный плод» перестал быть сладок в силу своей большей доступности для большинства потребителей: в магазинах не было недостатка в любых модных вещах по сходной цене. В условиях развитого потребительского общества западные по­купатели все больше превращались в «культурных потребителей». Они научились не уповать на известные бренды и лейблы; критически вос­принимать рекламу; экономить, дожидаясь больших распродаж; «фи­лософски» подходить к разнообразию быстро меняющихся модных тенденций, предпочитая соотносить их с собственным индивидуаль­ным вкусом и с особенностями возраста и телосложения. В принципе тому же самому — следованию собственному вкусу — воспитывали в это время и советских людей. Однако на фоне полок, заваленных од[351]нообразным и блеклым ширпотребом, призывы к индивидуализации вкуса зачастую вызывали лишь реакцию отторжения.

           В позднем СССР не было ни развитого потребительского обще­ства, ни высокой культуры потребления (только зачастую приобре­тавшая гипертрофированные формы потребительская психология). Многие иностранцы, посещавшие СССР, писали, что советские люди с каждым годом одеваются все лучше и лучше. Некоторые на­блюдатели во второй половине 1980-х годов подчеркивали, что мо­лодые москвичи одеты по последней западной моде, но, как и рань­ше, «одинаково модно», отчего бросающийся в глаза иностранцу «эффект толпы» не исчезал.

           В последние десятилетия существования СССР было особенно заметно гипертрофированное внимание населения к приобретению модных и престижных вещей, в том числе одежды, особенно — за­падной. «Доставание» и последующая прилюдная демонстрация «фирмы» для многих превращались чуть ли не в смысл жизни. Во время «перестройки» стремившиеся на советский рынок представи­тели модных мировых брэндов одежды с удивлением обнаружили, что в СССР у них не меньше, а порою и больше горячих поклонни­ков, чем на Западе.

           В 1970—1980-е годы престижная одежда стала выполнять небы­валую прежде в советском обществе социально-знаковую, символи­ческую функцию, влияя на формирование жизненных ценностей за­частую в большей степени, чем официальная пропаганда. Широкое распространение получил культ западной одежды и заведомо скеп­тическое отношение к изделиям отечественной швейной и обувной промышленности. Так в СССР формировался миф о «западном рае». При этом райская жизнь ассоциировалась преимущественно с изо­билием модных потребительских товаров.

           На самом же Западе к 1990-м годам в силу общедоступности мод­ная качественная одежда как таковая уже в значительной степени утратила ореол своей престижности и социальной «знаковости». В условиях, когда миллионеры переоделись в джинсы и ездили на велосипедах, пословица «по одежке протягивай ножки» перестала быть актуальной.

           Именно на этом фоне разочарованного и неудовлетворенного «потребительского джинна, вырвавшегося из бутылки» и начинались процессы распада СССР. Что бы ни говорили с высоты сегодняшне­го дня о демократических ценностях и избавлении от тоталитаризма, но для обычного советского человека желание «жить, как на Западе» по тем временам означало, главным образом, «жить в таком же, как на Западе, потребительском изобилии».

          

           [352] МОДА НА МИНИ И БРЮЧНЫЕ КОСТЮМЫ КАК ОТРАЖЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

           Как видно из источников, в принципе все западные послевоенные модные тенденции, — правда, с некоторым запозданием, — полу­чили распространение и в СССР. Ныне подзабыто, что появление мини-юбок в начале 1960-х годов ведущие западные модные Дома, на которые равнялись и советские модельеры и искусствоведы, вос­приняли с большой долей скепсиса. К числу критиков мини при­надлежала, к примеру, авторитетная Коко Шанель. Она была убеж­дена, что эта мода не приживется, поскольку мини годятся только для подростков, а обеспеченные женщины бальзаковского возраста, на которых в основном и ориентируются модные Дома, не захотят столь откровенно оголять свои уже не безупречные ноги.

           Против «безнравственных» мини юбок, будящих низменные ин­стинкты, выступили представители общественных и религиозных организаций. По мнению феминисток, мини-юбки подчеркивали «сексизм». Дело дошло до демонстраций и акций протеста, но моду уже нельзя было остановить.

           В СССР тоже не торопились признавать мини-моду. На улицах Москвы самые отчаянные модницы появились в мини-юбках в 1966 г. Легитимации же этой моды в СССР помог Международный фести­валь моды, организованный осенью 1967 г. в Москве. В изданной массовым тиражом брошюре, рассказывавшей об успехах советской модной индустрии, впервые официально признавалось, что вошел в моду стиль «мини». Скрывать это было уже невозможно, тем более что он был широко представлен в показанных здесь же иностранных коллекциях, а затем срисован советской публикой и воспроизведен в самодельных выкройках. В том же 1967 г. в перспективной кол­лекции столичного Общесоюзного Дома моделей одежды на 1968 г. были впервые представлены мини-юбки, разработанные советскими модельерами. Практически одновременно с этим модельеры службы быта тоже стали разрабатывать модели мини-юбок, которые можно было при желании пошить в ателье. Что касается массового фабрич­ного производства, то изготовление мини-юбок действительно нача­лось в СССР с большим опозданием — только к началу 1970-х годов. Показательно, что к этому времени на Западе мини-мода уже уходила в прошлое и ей на смену пришла мода на миди[9].

           Другое дело, что советское общественное мнение конца 1960-х годов оставалось довольно консервативным, и появиться в мини в общественных местах решались далеко не все. По словам бывшего модельера Киевского Дома моделей Л.В. Авдеевой, которая [353] в молодости сама являлась большой любительницей мини, в 1960— 1970-е годы советские моделирующие организации не получали каких-либо указаний «сверху» относительно длины женских юбок или платьев[10]. Зато известны случаи, когда ретивые начальники или местные законодатели пытались по собственной инициативе регла­ментировать ношение одежды (женских брюк, мини-юбок) в кон­кретных учреждениях или населенных пунктах.

           В 1960—1970-е годы данная тема довольно активно, причем не­изменно в критическом тоне в отношении «блюстителей нравов», поднималась на страницах ведущих советских СМИ, а также в ре­гиональной печати. «В газетах появляются заметки о ретивых адми­нистраторах, которые изгоняют из театра девушек, пришедших на спектакль в брючном костюме, лишают стипендии учащихся техни­кума, которые носят волосы ниже мочки уха, в некоторых институ­тах издаются приказы об обязательном бритье подбородков у муж­ской части студенчества и т.п.»[11], — так характеризовал ретроградов Л.В. Петров в брошюре «Мода как общественное явление», вышед­шей в массовым тиражом в обществе «Знание».

           1969 год вошел в историю моды благодаря настоящему буму жен­ских брючных костюмов: сначала в Париже, а затем и по всему миру. На сей раз советские специалисты «не подкачали»: уже в 1970 г. ра­ботникам системы индпошива официально рекомендовалось смело моделировать и шить брючные костюмы, а также модные комплек­ты — женские пальто в сочетании с брюками[12].

           Пока в СССР шли несколько запоздалые, но крайне важные для легитимации моды в целом общественные дискуссии по поводу до­пустимости мини-юбок и женских брюк, Запад на рубеже 1960— 1970-х годов переживал нашествие эстетики «хиппи». В магазинах появилась одежда с искусственным эффектом «поношенности». В 1967 г. в Лондоне впервые был организован показ «моды хиппи» с участием профессиональных модельеров из разных стран. Главным символом протеста радикальной молодежи против утонченной «ари­стократической» официальной моды стали джинсы. В анналах моды под 1972 г. зафиксировано начало повального увлечения джинсовой модой как главным символом одежды «унисекс».

          

           НИЖНЕЕ БЕЛЬЕ КАК СИМВОЛ «СОВКА»

           В последнее время в центре дискуссий оказалось советское нижнее белье[13], которое порою рассматривается в символическом ключе, с высоты современных представлений и вне конкретного историче[354]ского и культурного контекста. В частности, не учитываются особен­ности климата, сохранявшаяся память о массовой бедности и про­чее. Нижнее белье, в отличие от верхней одежды, веками считалось «второстепенной» частью платья. На нем в России всегда экономили, предпочитая пошивать самостоятельно. В представлении т.н. тради­ционного общества к исподнему белью как не видимой части туалета долгое время не предъявлялись требования ни эстетического, ни эро­тического свойства. Главным было тепло и гигиеничность.

           С точки зрения потребительских характеристик, отраженных в строгих, научно обоснованных советских ГОСТах (эффективность защиты тела от холода, прочность, гигиеничность, натуральность тканей и прочее), советские трусы, панталоны, майки, сорочки и прочее, внешне, конечно, непрезентабельные, оставались, вероятно, одними из лучших в мире. Кто же знал, что появится особая мода на нижнее белье, а также что станет модно выставлять белье напоказ и даже носить его как верхнюю одежду?[14]

           Хотя, с другой стороны, общепризнанно, что в СССР с 1930-х го­дов выпускалась неожиданно смелая по западным (особенно — аме­риканским) меркам купальная и спортивная одежда. Впрочем, и здесь при оценке вещей необходимо исходить из представлений той эпохи, а не современников. Кроме того, полезно было бы срав­нить советскую одежду с аналогичной иностранной. Такая возмож­ность в принципе имеется. К примеру, с начала 1950-х годов СССР стал участвовать в ежегодных международных конкурсах одежды с участием соцстран. В коллекции бывшей библиотеки Общесоюзного Дома моделей одежды, отвечавшего за подготовку советской делега­ции, сохранились фотоальбомы практически всех конкурсов. Как видно из фотографий, в 1953 г. в Праге, к примеру, советское спор­тивное белье выглядело не хуже моделей других стран-участников — Чехословакии, ГДР и Венгрии.

           С конца 1960-х годов советские модельеры и искусствоведы про­пагандировали среди населения не только практичное, но и эстетич­ное нижнее белье. «Хорошо выбранная, гармонирующая с основной тканью отделка придаст вашему белью женственность, кокетливость, нарядность», — учил своих читательниц в 1969 г. журнал мод «Модели сезона»[15]. В данном контексте призыв к «кокетливости» имел явный оттенок нацеленности на внимание противоположного пола.

           Любопытно, что именно государство в 1960—1970-е годы нача­ло пропаганду нового отношения к нижнему белью. Важно было, в частности, убедить людей в необходимости достижения эстетиче­ской гармонии верхней одежды и нижнего белья как двух важных составляющих платья. В начале 1969 г. журнал «Модели сезона» в [355] статье «Условия элегантности» назвал его «важной частью одежды, которой следует уделять много внимания». Не простым делом ока­залось преодолеть и традицию, согласно которой в российском/со­ветском обществе считалось неприличным открыто обсуждать до­стоинства и недостатки женского нижнего белья, которое намного дольше, чем на Западе, сохраняло ореол «стыдливости». Неудиви­тельно, что советские мужчины избегали показываться в «женских» отделах универмагов, а смельчаки могли почувствовать на себе удив­ленные взгляды покупательниц.

           Советские газеты и журналы 1960—1970-х годов сделали мно­го для того, чтобы перевести разговор о нижнем белье в публичную сферу. При этом модельеры и искусствоведы выступали от лица го­сударства своеобразными «агентами культуры». «Отлично сшитые платье и костюм не будут хорошо сидеть на вашей фигуре, если на вас неудачное белье. Невидимое для окружающих, белье требует не меньшей заботы, чем одежда, которая видна всем. Удобное, при­гнанное по фигуре белье хорошей формы — одно из условий вашей элегантности. К сожалению, не всем еще ясны эти простые ис­тины», — поучал журнал «Модели сезона»[16]. Признавая, что в со­ветских магазинах красивое и качественное белье все еще трудно приобрести, журнал предлагал женщинам не ждать милостей от го­сударства, а заняться самопошивом. Для этого в журналах помеща­лись соответствующие выкройки с подробными описаниями к ним.

           Справедливости ради нужно сказать, что к профессиональному моделированию предметов женского белья советские трикотажные фабрики приступили, по мировым меркам, сравнительно рано — уже в конце 1930-х годов, возобновив эту работу сразу после войны. Осо­бенно славился своими красивыми моделями Ленинградский трико­тажный швейно-производственный комбинат. Однако подобных ему предприятий в стране можно было пересчитать по пальцам. Суммар­ные объемы выпускаемого ими белья были крайне незначительными, а многие партии носили экспериментальный характер и покупатели практически не видели их в открытой продаже. Главная причина за­пущенности этого направления швейного производства вплоть до 1960—1970-х годов заключалась в том, что из-за недостатка произ­водственных мощностей и материальных ресурсов советские плано­вые органы все время оказывались перед выбором приоритетов.

           Кроме того, нужно иметь в виду, что, помимо массового фабрич­ного производства и самопошива, в СССР существовала еще и сис­тема индивидуального пошива одежды, где желающие могли сшить себе нижнее белье по более-менее доступным ценам. Профессио­нальное моделирование нижнего белья получило распространение и [356] в индпошиве. Уже в середине 1950-х годов в Ростове начала действо­вать опытно-техническая лаборатория головных уборов и корсетных изделий (в 1960-е годы она называлась лабораторией головных убо­ров и швейной галантереи Минбыта РСФСР)[17]. Несмотря на свое скромное название, Ростовская лаборатория заняла ведущее место в СССР в профессиональном моделировании предметов женского туалета (лифы, пояса, корсеты, бюстгалтеры, грации и др.). С 1963 г. она превратилась в главный моделирующий и учебно-методический центр в этой области. Конечно, модели и готовая одежда в магази­нах — разные вещи. Некоторые положительные сдвиги в массовом производстве женского нижнего белья произошли в СССР только в 1960-е годы.

          

           МОДА И ЭКОНОМИКА

            «Ахиллесовой пятой» советской системы, несмотря на существо­вание Совмина, Госплана и иных координирующих госструктур и парторганов, стала оторванность исследования потребления и конъ­юнктуры рынка от реального производства одежды. Специализиро­ванный институт данного профиля — ВНИИКС[**]— мало того, что был создан сравнительно поздно (серьезные обследования рыноч­ной конъюнктуры начались в СССР с 1970-х годов), но он существо­вал в системе Минторга и не имел действенных рычагов влияния на ситуацию на швейных и иных предприятиях.

           Между тем, вопрос о структуре и ассортименте производства в сис­теме советской легкой промышленности приобрел принципиальное значение. Начиная со времени первых пятилеток с целью достижения наивысшей эффективности производства и скорейшего насыщения рынка в СССР неуклонно наращивалась концентрация массового фабричного производства одежды. Нужно признать, что в первой по­ловине XX в. это соответствовало общемировым тенденциям. Однако в условиях СССР концентрация и специализация производства пре­вратились в своего рода «священных коров». К 1970-м годам, когда на базе слияния и без того крупных и неповоротливых фабрик в СССР стали создаваться ПШО[***], эта тенденция переросла в гигантоманию. Параллельно наблюдалось закрытие мелких «кустарных» и «полу­кустарных» пошивочных производств. В частности, в период хрущев[357]ских реформ были ликвидированы как «маломощные» тысячи не­больших цехов местной промышленности и потребкооперации.

           Но, как уже отмечалось выше, к 1960-м годам ситуация на со­ветском потребительском рынке, на потребности которого, по идее, должно ориентироваться производство, существенно изменилась. Однако ни базовое изменение запросов советских потребителей в сторону эстетичной и модной одежды, ни ускорение смены модных циклов в мире не вызвали изменений в структуре советского швей­ного производства. Крупные фабрики продолжали «гнать вал» в по­гоне за выполнением плана и получением премиальных. На Западе же в это время, напротив, происходило закрытие крупных произ­водств. Производство больших серий перестало быть актуальным, и изготовление одежды переместилось из фабричной сферы в лоно не­больших мастерских, способных моментально менять ассортимент изделий, выпуская их малыми сериями в соответствии с требования­ми моды[18]. В СССР подобной перестройки не произошло.

           В 1970—1980-е годы по объемам производства, уровню механи­зации и эффективности советская швейная промышленность, нахо­дившаяся в Минлегпроме, опережала большинство стран Запада. Од­нако работала она по-прежнему не столько на потребителя, сколько «на себя». И отношение к производству одежды в СССР в принципе мало чем отличалось от производства холодильников или телевизо­ров. Причем технологически пошив одежды даже проще. Значит, все­му виной все же переменчивая и иррациональная по своей природе мода, устроившая кавардак в советской плановой экономике?

           Конечно, с начала ХХ в. технология пошива современного пла­тья сильно изменилась. Однако, по словам специалистов, на самом деле передовые технологии лишь ускоряют процесс изготовления и улучшают качество одежды, но не компенсируют изменчивость са­мой моды[19]. Когда в середине XIX в. Карл Маркс предположил, что необходимость использования швейной машинки отомрет вместе с развитием производительных сил, а также после разоблачения «бес­смысленных капризов моды», он вряд ли мог представить, что пол­тора столетия спустя его предсказания так и не оправдаются.

 

           [357-358] СНОСКИ оригинального текста