О проекте Генерального плана развития народного хозяйства СССР на 1943–1957 гг.

Автор
Иголкин Александр Алексеевич (1951—2008)

Аннотация

На архивных материалах в статье анализируются этапы разработки Госпланом 15-летнего плана развития народного хозяйства, реальность плановых наметок по отраслям (тяжелой промышленности, товарам народного потребления, образования, жилищного строительства в го­роде и деревне).

Ключевые слова
план, базовые потребности, тяжелая промышлен­ность, культурно-бытовые аспекты

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Иголкин А.А. О проекте Генерального плана развития народного хозяйства СССР на 1943–1957 гг. // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А.Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 204-220.

Текст статьи

[204]

А.А. Иголкин

О ПРОЕКТЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПЛАНА РАЗВИТИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР НА 1943–1957 ГГ.

           7 февраля 1941 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О двадцатилетии Госплана», в котором, в частности, говорилось: «Опубликовать в “Правде” сообщение о том, что Госплан СССР по поручению ЦК ВКП(б) и СНК СССР приступил к составлению ге­нерального хозяйственного плана на 15 лет»[1]. Такое сообщение, естественно, было вскоре опубликовано, и не только в «Правде». В журнале «Плановое хозяйство» № 3 за 1941 г. сообщалось: «Цен­тральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР, исходя из решения ХVIII съезда ВКП(б), поручили Госплану СССР приступить к составлению генерального хозяйственного плана СССР на 15 лет, рассчитанного на решение задачи — перегнать глав­ные капиталистические страны в производстве на душу населения — чугуна, стали, топлива, электроэнергии, машин и других средств производства и предметов потребления»[2].

           Сообщение о разработке весной 1941 г. 15-летнего плана, рассчи­танного на длительное мирное развитие страны, не было дезинформа­цией, оно было призвано еще раз доказать: Советский Союз не хочет ввязываться в мировую войну. На составление проекта плана в Госпла­не были отвлечены большие ресурсы, работы велись в сверхнапряжен­ном темпе, и к поздней весне 1941 г. появились обширные документы, подготовленные различными отделами Госплана, иногда прошедшие согласование, а подчас и все еще противоречившие друг другу. Слож­ная предвоенная обстановка не позволила завершить работу над про­ектом.

           Почему в качестве начала 15-летнего плана взят 1943 год, станет понятно, если вспомнить, что третья пятилетка должна была завер[205]шиться к исходу 1942 г. И за точку отсчета новых плановых ориенти­ров чаще всего брались ожидаемые показатели за 1942 г., значитель­но более высокие, чем реальные за 1940 г. Во второй половине 1940 г. темп экономического развития СССР заметно ускорился, такая же динамика продолжалась и в 1941 г., поэтому, по мнению советских специалистов, можно было ожидать выполнения большинства пла­новых заданий, намеченных на 1942 г. Особенностью советского планирования был крайне неравномерный ввод готовых объектов, очень значительное их число намечалось к вводу именно на 1942 год, к исходу пятилетки.

           В Госплане уже был накоплен определенный опыт долгосрочно­го планирования. В начале 1941 г. в СССР разрабатывался третий по счету долгосрочный (перспективный) план — после ГОЭЛРО и от­вергнутого в самом начале 1930-х годов проекта пятнадцатилетнего плана[3]. Разработанный в период первой пятилетки под руководством Г.М. Кржижановского генеральный план был совершенно нереали­стичен, и от идеи долгосрочного планирования надолго отказались.

           Какой смысл был в работе по составлению 15-летнего плана на­кануне войны? Естественно, ни в каких документах ничего не гово­рилось о «сверхзадаче» плана, однако она была не столько экономи­ческой, сколько морально-психологической. Общество должно было увидеть возможное будущее, перспективы кардинального улучшения жизни, поверить в реальность этих перспектив, убедиться в том, что экономика Советского Союза служит интересам всего советского на­рода, а не достижению призрачной цели «мировой революции» или обеспечению паразитической жизни узкой группы элиты. Основной экономической задачей проекта плана стала установка «перегнать главные капиталистические страны в производстве на душу населе­ния чугуна, стали, топлива, электроэнергии, машин и других средств производства». По замыслу его разработчиков, выполнение плана должно было приблизить страну к коммунизму, но «полное преоб­разование социализма в коммунизм» лежало за рамками планового горизонта[4]. В соответствии с плановыми наметками всего за 15 лет и экономика, и общество должны были перейти на качественно иной уровень, еще не к коммунизму (все понимали, что его достижение нереально, во всяком случае, в близкой исторической перспективе, и задач перехода к коммунизму ни в каких вариантах проекта не ста­вилось), но к состоянию развитой индустриальной экономики, по основным базовым экономическим показателям — близкой к тому, что было в самых богатых странах Запада, и вместе с тем — иной. Это был Большой Проект альтернативной Западу модернизации (или важнейшая часть такого проекта) и гуманизации жизни всего [206] населения. Впервые в истории должно было появиться общество, где абсолютно все население имело бы приличное образование, ра­боту, сносное жилище, где никто не испытывал бы недоедания. Пер­вичные, базовые потребности предполагалось удовлетворить у всех социальных групп и создать возможности для личностного роста и такой социально-психологический климат, где развитие любого че­ловека становилось естественным. Между «иметь или быть» выбор однозначно делался в пользу «быть». Итак, обосновывался переход к принципиально новому состоянию страны, что должно было моби­лизовать «символические ресурсы» общества, подчеркнуть единство интересов всех групп населения СССР в условиях сложной между­народной обстановки и очень вероятной большой войны. Проект «прорыва в будущее» предполагал, что сначала следует дать описание реального состояния дел в экономике СССР, затем — желаемого со­стояния через 15 лет и показать механизм перехода от фактического состояния к будущему. Эти три компонента, в разной степени про­работанные, и содержались в документах Госплана.

           Открывался проект разделом «Итоги социалистического строи­тельства за двадцать пять лет», то есть с 1917 по 1942 г. Видимо, к это­му году намеревались завершить работу над проектом. Справедливо подчеркивалось, что за послереволюционный период в стране прои­зошли колоссальные изменения. Изложение начиналось с характери­стики технико-экономического уровня хозяйства дореволюционной России, причем сразу же — с состояния тяжелой промышленности: «Слабо развитая и плохо технически оснащенная тяжелая промыш­ленность России не могла сколько-нибудь уменьшить техническую отсталость народного хозяйства и обеспечить экономическую неза­висимость страны. Машиностроение и металлообработка составля­ли всего лишь 8,9% всей продукции промышленности, ввозом из-за границы покрывалось около 50% потребности в машинах и обору­довании, 20% каменного угля...»[5]. Тогда, в 1941 г., казалось важным акцентировать то обстоятельство, что царская Россия эксплуатиро­валась не только собственной элитой («помещиками и буржуазией»), но и Западом. «Иностранная буржуазия выколачивала из трудящихся масс России одних лишь процентов по иностранным займам около 700 млн золотых рублей ежегодно и не менее 200 млн рублей в виде прибылей на капиталы, вложенные в промышленные предприятия и банки»[6]. Цифры чуть «округлялись», но не фальсифицировались.

           Напоминается, какой была грамотность населения прежде и ко времени составления проекта; правда, чтобы изменения были более разительны, за точку отчета берется 1897 год (что можно было обосно­вать проведением переписи именно в том году): «Грамотность населе[207]ния в возрасте 9 лет и старше поднялась с 24% в 1897 г. и 50% в 1926 г. до 81,2% в 1939 г.»[7]. Уровень образования в обществе рассматривается как одна из важнейших его характеристик, и на будущие 15 лет имен­но в этой области будут намечены настоящие прорывы: советское об­разование должно было стать лучшим в мире. Оно и стало им — как раз к 1957 г., запуску первого советского спутника. Во всяком случае, к такому выводу пришел Конгресс США, выяснявший во второй по­ловине 1950-х годов причины успехов СССР в космосе.

           Чтобы показать итоги социалистического развития, сравнения идут преимущественно не с дореволюционным временем, а более поздним, кануном или самим началом периода индустриализации. Например, демонстрируется, как росло производство электроэ­нергии на душу населения в СССР и наиболее развитых странах Запада.

Среднедушевое производство электроэнергии в 1929 и 1937 гг. (в квт часах)

           Итак, за 8 лет разрыв с Великобританией, например, сократился с 11 до 3 с лишним раза. Фиксируются значительные изменения в технической базе сельского хозяйства. «Удельный вес механических двигателей в энергоресурсах сельского хозяйства, составлявший в 1916 г. лишь 0,8%, к 1939 г. поднялся до 70%. Мощность тракторного парка увеличилась с 278 тыс. лошадиных сил в 1928 г. до 10 102 тыс. лошадиных сил в 1940 г. Парк комбайнов возрос с 2 штук в 1928 г. до 182,2 тыс. штук в 1940 г.»[8]. Однако до полной механизации всех сельскохозяйственных работ, «индустриализации сельского хозяй­ства» было очень далеко. Откровенно признавалось, что и к нача­лу третьей пятилетки отставание СССР по производству основных видов продукции тяжелой промышленности от ведущих стран За­пада в пересчете на душу населения оставалось весьма значитель­ным: «В 1938 г. по расчету на душу населения в СССР производилось меньше, чем в США электроэнергии в 4,7 раза, угля — в 3,7 раза, чу­гуна — в 1,7 раза, стали — в 2,1 раза»[9].

           [208] Чрезвычайно интересна таблица абсолютных показателей сред­недушевого производства основных видов промышленной продук­ции в СССР, США и Германии.

Производство некоторых основных видов продукции в СССр в 1940 г. (по данным госплана за 1941 г.) и в СШа и германии в 1937 г. (в расчете на душу населения)[10]

           Это отставание намечалось в основном преодолеть, развивая преимущественно тяжелую промышленность, и уже на ее осно­ве — другие отрасли. В СССР завершалось создание индустри­альной экономики и индустриального общества — никаких иных («постиндустриальных») тогда в мире не было. А основными при­оритетами СССР являлись: 1) выживание страны («сохранение ее идентичности»); 2) экономическое развитие; 3) рост благосостоя­ния всего населения. Очевидно, что опережающий темп развития тяжелой промышленности не мог не стать основой экономической стратегии.

           Тяжелая промышленность состоит из нескольких комплексов. При составлении предыдущего проекта генерального плана, в са­мом начале 1930-х годов, шли жесткие дискуссии в руководстве: что должно стоять на первом месте — топливно-энергетический ком­плекс или машиностроение, ведь ресурсы-то всегда ограничены. Тогда восторжествовала линия тех, кто ратовал за приоритет, отдан­ный машиностроению. И в 1941 г. вновь подтвердилась эта пози­ция — особое значение для решения экономических задач, по мне­нию разработчиков плана, имело машиностроение[11]. В преамбуле проекта Генерального плана («Общих задачах») основные отрасли перечислялись в такой последовательности: машиностроение, ме­таллургия, топливодобыча, электростанции, химия, транспорт, что отражало тогдашнее понимание приоритетов[12]. Снова и снова под­черкивалось: основным рычагом технического прогресса народного [209] хозяйства является машиностроение. В предлагавшейся структуре работы большим отдельным разделом шло «Развитие новейшей тех­ники в СССР»[13].

           На пятнадцатилетие с 1943 по 1957 г. планировался среднегодо­вой темп роста продукции промышленности в 8,2% — значительно меньше, чем в годы первых пятилеток (в Госплане в апреле 1941 г. полагали, что среднегодовые темпы роста промышленной продук­ции с 1929 по 1942 г. должны были составить 16%)[14]. В марте 1941 г. на 1957 г. намечались следующие показатели производства в СССР: выплавка чугуна — не менее 65 млн т (в 1940 г. — 14,9 млн т), стали — 85 млн т (в 1940 г. — 18,3 млн т), выпуск проката — 62 млн т (в 1940 г. — 13,1 млн т), добыча каменного угля — 750 млн т (в 1940 г. — 166 млн т), нефти (без газа) — 175 млн т (в 1940 г. — — 31 млн т). Ожидалось, что в пересчете на душу населения в СССР будет производиться больше топлива, чем в Германии и Великобритании, но меньше, чем в США (причем меньше, чем в 1937 г.). Отставание должно было компенси­роваться «более рациональным потреблением топлива в СССР»[15].

           Откровенно признавалось: «Мобилизация громадных накопле­ний требует известных жертв со стороны рабочего класса и крестьян­ства, особенно в первые годы пятнадцатилетия»[16]. Так что легкой жизни никто не обещал; обещали далекую, но вполне достижимую и желанную цель, придававшую смысл мобилизационному развитию и важную часть смысла жизни многим энтузиастам социалистическо­го строительства.

           Чрезвычайно важной казалась задача сохранения и упроче­ния не только экономической самостоятельности, но и отсутствия односторонней технологической зависимости СССР от Запада. В условиях «капиталистического окружения» Советский Союз мог рассчитывать только на самого себя — так считали в руководстве страны. А значит — производить весь ассортимент жизненно важ­ной продукции. «Решение основной экономической задачи будет означать такое увеличение социалистического производства, кото­рое обеспечивает технико-экономическое превосходство нашего государства по сравнению с главными капиталистическими стра­нами и дальнейшее укрепление независимости СССР на основе отечественного производства всех нужных машин и видов промыш­ленного сырья в количествах, целиком обеспечивающих развитие народного хозяйства и накопление резервов. Вместе с тем решение основной экономической задачи будет означать насыщение страны предметами потребления, создание изобилия продуктов и на этой основе полное удовлетворение материальных и культурных запро­сов трудящихся»[17].

           [210] Насколько реальными оказались эти плановые наметки вес­ны 1941 г.? Ни по одному показателю в 1957 г. Советский Союз не вышел — и не мог выйти — на уровень, намечавшийся в начале 1941 г. Помешала война. Поэтому плановые ориентиры и реаль­ное производство основных видов тяжелой промышленности в 1957 г. соотносятся следующим образом: выплавка чугуна — по плану — не менее 65 млн т (в действительности в 1957 г. выплавка чугуна составит 37 млн т); выплавка стали — 85 млн т (в действи­тельности будет 51 млн т); выпуск проката — 62 млн т (на самом деле будет 40 млн т); добыча угля — 750 млн т («по факту» — 463 млн т). И добыча нефти (без газа) — 175 млн т по проекту пла­на и 98 млн т в реальной жизни[18].

           При разработке проекта никак не учитывалась возможность раз­личных сценариев развития событий в мире, прежде всего — участия СССР в большой войне. В современном долгосрочном прогнозиро­вании и футурологии обязательно рассматривается несколько ва­риантов развития событий в мире — и, исходя из каждого из них, обосновываются различные численные значения отдельных пока­зателей. Так, в Докладе Национального разведывательного совета США «Контуры мирового будущего», где анализируется возможное развитие событий до 2020 г., таких вариантов четыре[19].

           Война на ряд лет задержала развитие народного хозяйства СССР; уровень производства отдельных товаров в 1940 г. в СССР в реаль­ной жизни будет достигнут или превышен: по чугуну — в 1949 г., по стали — в 1948 г., по прокату — в 1948 г., по углю — в 1947 г., по нефти — в 1949 г.[20] Если считать проект пятнадцатилетнего разви­тия, подготовленный в 1941 г., прогнозом по варианту «мирного раз­вития» и попытаться оценить его точность, то дату 1957 год, на наш взгляд, надо «сдвинуть» — примерно на 7—8 лет. Нормальное раз­витие затормозила Великая Отечественная война и уж минимум на год — два — война «холодная». С учетом этих обстоятельств инте­ресно посмотреть, насколько планово-прогнозные цифры, разрабо­танные в 1941 г. для 1957 года, были близки к реальным показателям производства в 1966 г. (добавляем девять лет «непредвиденных по­терь времени»). Итак, в 1966 г. выплавка чугуна составила 70,3 млн т (108% от наметок, сделанных в 1941 г.), выплавка стали — 96,9 млн т (114% от ожидаемого в 1941 г.), выпуск проката — 76,7 млн т (124% от плана-прогноза), добыча угля — 586 млн т (70% от проектных за­даний 1941 г.) и добыча нефти — 265 млн т (151% от намечаемого в 1941 г.)[21]. Как видим, две самых больших ошибки — по углю и по нефти. Перспективы добычи угля в 1941 г. были существенно пере­оценены, нефти — недооценены. Разумеется, можно спорить, на[211]сколько правильно взят для сравнения 1966 год, но если взять пока­затель за любой из 1960-х годов, то получим то же самое: недооценку перспектив добычи нефти и переоценку угля специалистами Госпла­на в начале 1941 г.

           Можно сказать, что предвоенная энергетическая стратегия не учитывала в должной мере общемировых тенденций (быстрый рост удельного веса нефти и газа в топливном балансе и уменьшение доли угля); ограниченные капиталовложения было бы разумнее рас­пределять иначе, на поиск и создание новых районов нефтедобычи. Проект же 1941 г. отражал прежние стратегические установки от­носительно развития топливно-энергетического комплекса. В нем намечалось: «В топливном балансе СССР должен значительно по­выситься удельный вес торфа, сланцев и газа. Структура топливных ресурсов СССР будет отличаться от США более низким удельным весом нефти»[22].

           Отметим, что если общемировая добыча газа быстро росла, уве­личивалась его доля в мировом балансе топливно-энергетических ресурсов, то наращиванием добычи торфа, кроме СССР, не занимал­ся почти никто.

           К 1957 г. предлагалось довести добычу торфа до 140 млн т[23]; в реальности она составила в 1957 г. 54,9 млн т — и после этого ста­ла снижаться. В 1957 г. добыча торфа в СССР была чрезмерной: на торф приходилось 3,95% в общем балансе потребления топлива в СССР (данные за 1958 г.). Приведя эти цифры, один из крупнейших специалистов в области топливно-энергетических проблем Г.Д. Ба­кулев писал в 1961 г.: «Мы понесли значительные потери на дровах и торфе — весьма трудоемких и дорогих видах топлива...»[24]. Если добычу угля намечали довести к 1957 г. до 750 млн т (в 1940 г. добы­ли 166 млн т), то это означало, что доля угля в топливном балансе должна была еще возрасти, а нефти — уменьшиться. Долю нефти в топливно-энергетическом балансе не собирались увеличивать от­нюдь не потому, что ожидали истощения запасов. В Госплане пола­гали, что по геологическим запасам нефти СССР занимает первое место в мире, эти запасы составляли, по оценке Госплана, 8 млрд т, правда, разведанных было гораздо меньше — 480 млн т[25]. В области добычи нефти задавались следующие ориентиры: добыча нефти (без газа) в 1957 г. составит 175 млн т, что в 4 раза превысит уровень 1942 г. и составит 56% от уровня США. При этом следует иметь в виду, что в СССР значительно меньше нефтепродуктов будет расходоваться для парка автомобилей и более рационально использоваться нефтяные ресурсы по сравнению с США, где сравнительно большое количе­ство нефти употребляется в качестве топлива[26].

           [212] Если намеченные на 1957 г. 175 млн т нефти, по мнению разра­ботчиков проекта плана, означали четырехкратный рост по сравне­нию с 1942 г., значит, в 1942 г. ожидалась добыча 43,75 млн т (почти в полтора раза больше, чем в 1940 г.). Для 1942 г. это было совершен­но нереально (даже в мирных условиях), однако плановиков не сму­щало: ведь по третьему пятилетнему плану, утвержденному на ХVIII съезде ВКП(б), к 1942 г. добыча нефти (вместе с газом) должна была составить 54 млн т[27].

           В США основным нефтепродуктом уже тогда был автомобиль­ный бензин. Какое количество автомобилей Госплан намечал про­извести к 1957 г.? По поводу того, сколько именно в 1957 г. в СССР должно быть автомобилей, два отдела Госплана имели совершенно разное представление. Особенно велик был разрыв по оценке ожи­даемого числа легковых автомобилей. По варианту отдела автотран­спорта и автодорожного хозяйства намечалось к 1957 г. автомобиль­ный парк довести до 8—9 млн автомобилей (в 1940 г. — 1050 тыс.), из них легковых — 2—3 млн (в 1940 г. — менее 100 тыс.). По варианту отдела машиностроения парк автомобилей к 1957 г. намечалось до­вести до 30 млн штук, из них 25 млн — легковых[28].

           В Госплане полагали, что в 1957 г., наряду с бензином и дизтопли­вом, автомобили будут работать «на местных видах топлива (дровах, торфе, угле, брикетированном топливе)»[29]. По проекту Генерального плана намечалось: «В целях экономии жидкого топлива и разгрузки транспорта перевести к 1957 г. три четверти всего тракторного и ав­томобильного парка в сельском хозяйстве на газогенераторное то­пливо»[30], то есть брикеты и дрова. Добыча нефти (без газа) на душу населения в 1940 г. составляла в СССР 158 кг, в США в 1937 г. — 1356 кг[31]. Догнать США по этому показателю казалось абсолютно невозможным. По этой причине очень большие надежды возлага­лись на искусственное (прежде всего — жидкое) топливо.

           В проекте Генерального плана ставилась задача: «Обеспечить раз­витие промышленности жидкого топлива в широких масштабах на базе кузнецких, канских и черемховских углей»[32]. Кроме того, наме­чалось строительство «мощных сланцеперегонных заводов в Эстон­ской ССР, в центральных и волжских районах, в Казахской ССР и в Сибири»[33]. Жидкое топливо из угля должны были производить и на Колыме[34].

           Из 175 млн т нефти, добыча которых ожидалась в 1957 г., Азер­байджан, по мысли разработчиков плана, должен был дать 70 млн т[35]; в «текущей реальности» в Азербайджане добыто в 1957 г. лишь 16 млн т (в 1966 г. — 21,7 млн т). Остальные 105 млн т в 1957 г. долж­ны были дать другие районы. Какие именно — разработчикам было [213] не совсем понятно. «Имеются большие перспективы роста запасов по Ухтинскому району, а также возможны новые нефтеносные райо­ны в Ленинградской области, центральных районах (Горьковской, Ивановской и др. областях), в Калмыцко-Сальской степи, Западной и Восточной Сибири и Якутской АССР»[36]. В такой редакции план­прогноз выглядит как «гадание на кофейной гуще».

           Район Ухты, где добычей нефти занимались заключенные, счи­тался особо перспективным: в перечне новых районов нефтедобы­чи он выходил на первое место, «Второе Баку» — лишь на второе[37]. В районе Урала, к которому относилась Башкирия, основной реги­он нефтедобычи «Второго Баку», в 1957 г. собирались добыть 20— 22 млн т нефти[38]. Этот показатель в действительности через 16 лет после 1941 г. будет значительно превзойден.

           Утилизация попутного нефтяного газа в СССР тогда (как и го­раздо позже) была небольшой. Но намечалось оригинальное его ис­пользование: «Спирт из отходов нефтяных газов в несколько раз де­шевле спирта из картофеля и в 6—9 раз дешевле спирта из зерна»[39]. Эта идея не была заброшена — и в 1956 г., на ХХ съезде КПСС, было доложено, что в Сумгаите приступили к производству спирта из нефти[40]. Но большая часть попутного газа все еще сжигалась[41].

           Намечались существенные сдвиги в размещении нефтеперера­ботки — из Закавказья (где намечалось перерабатывать лишь 24% от всей добываемой в стране нефти) в другие районы СССР (эти райо­ны не уточнялись)[42].

           Что касается нефтепереработки, то намечалось довести мощно­сти по крекированию до 100 млн т — но без каких-либо подробно­стей[43].

           Итак, развитию тяжелой промышленности в проекте уделено больше всего внимания. Отдельным разделом выделялась электри­фикация народного хозяйства.

           В проекте Генерального плана весной 1941 г. намечалось довести производство электроэнергии в СССР к 1957 г. до 310 млрд квт ча­сов (в 1940 г. — 48 млрд квт часов), что должно было позволить обо­гнать по этому показателю США[44]. Фактически в 1957 г. произвели 210 млрд квт часов, в 1966 г. — 545 млрд квт часов. США по этому показателю догнать не удалось, но ФРГ в 1966 г. опережали ров­но в 3 раза. На душу населения электроэнергии производили вро­вень с Францией и значительно больше, чем в Италии[45]. В 1941 г. намечалось к 1957 г. в 15 раз увеличить длину электрифицирован­ной сети железных дорог; при этом отмечалось, что себестоимость 1 тонно-километра перевозок при использовании электровозов в 4,5 раз меньше, чем при паровозной тяге[46]. Фактически к 1966 г. про[214]тяженность электрифицированных железных дорог увеличилась по сравнению с 1940 г. в 14,2 раза[47]. Опять — удивительно точный план-прогноз. В проекте Генерального плана намечалось соорудить Куйбышевскую, Чебоксарскую, Балаковскую ГЭС на Волге и ГЭС на реке Ангаре[48]. И эти планы были перевыполнены; правда, многие ученые полагают, что строительство каскада ГЭС на Волге не было оправданным: слишком велики оказались экологические потери. Да и просто жаль красоты затопленных заливных лугов.

           Но в проекте Генерального плана говорилось не только о разви­тии тяжелой промышленности. Были приведены показатели средне­душевого потребления населением основных продовольственных товаров и намечено их резкое увеличение к 1957 г. Страна оставалась бедной, и, как в любой бедной стране, в структуре потребления пре­обладали продовольственные товары; на них в начале 1940-х годов приходилось 67% фонда потребления. К 1957 г. эта доля должна была уменьшиться до 61%[49]. Каким на самом деле было среднедушевое по­требление мяса в СССР в 1937 г., в Госплане точно не знали. В раз­ных частях еще не сведенных воедино документов можно встретить и потребление в 15,7 кг[50], и в 18,3 кг[51]. Но на 1957 г. дружно намечали 62 кг[52]. Фактически в 1966 г. потребление «мяса, сала и птицы, вклю­чая субпродукты» будет составлять 44 кг на душу населения[53]. На уро­вень среднедушевого потребления мяса в 62 кг удается выйти лишь к 1985 г. (причем опять «включая сало и субпродукты»)[54], к 1989 г. этот показатель составлял 67 кг в год, причем по России он был несколько выше, чем по СССР в целом. Собственное производство дополнялось импортом. По показателю среднедушевого реального потребления молока и молочных продуктов в 1937 г. в Госплане разночтений не было — 134 л. К 1957 г. намечали довести этот показатель до 420 л[55]. Фактически в 1966 г. удается обеспечить на каждого жителя страны в среднем 260 л, к 1989 г. — до максимального уровня за всю исто­рию страны — 363 л[56]. Дальше началось падение: в 1989 г. в РСФСР было произведено 55,7 млн т молока, в 1995 г. — 39,2 млн т, в 2006 г. — 31,4 млн т[57]. Несмотря на импорт, среднедушевое потребление имело примерно ту же динамику. Среднедушевое потребление яиц за год в 1937 г. составляло всего-то 43 штуки. К 1957 г. намеревались выйти на уровень 360 штук[58]. Фактически в 1966 г. потребление составляло 132 штуки, в 1988 г. — 275 штук (максимальное значение за всю исто­рию)[59]. Осталось недостижимой мечтой выйти на среднедушевое по­требление фруктов в 70 кг в год вместо 19 кг в 1937 г.[60] Выше 47 кг в 1986 г. этот показатель никогда не поднимался[61]. А вот по потребле­нию сахара плановые наметки удалось выполнить: в 1937 г. годовое потребление этого продукта составлял 14,5 кг, к 1957 г. надеялись [215] выйти на 36,5 кг[62]. Фактически в 1966 г. среднедушевое потребление сахара составляло 35,3 кг, а уже в 1966 г. — 36,7 кг[63]. В целом проект заданий по потреблению основных продовольственных товаров ока­зался гораздо менее точным, чем по производству продукции тяже­лой промышленности. Почти по всем показателям даже к 1966 г. да­леко не дотягивали до планов на 1957 г.

           Что касается промышленных товаров народного потребления, то в 1966 г. появились товары, которых не было в 1941 г., или почти не было, или они были качественно иными: телевизоры, стираль­ные машины, пылесосы, холодильники, радиолы, индивидуальные автомобили, совсем другие радиоприемники, фотоаппараты, мото­циклы, продукция бытовой химии и многое другое. Их появление предвидеть было невозможно — и, естественно, плановых заданий по их производству не разрабатывалось. В 1941 г. планировали зада­ния лишь по потреблению тканей, кожаной обуви, мыла, мебели и предметов бытового обихода.

           По потреблению тканей всех видов плановые наметки были очень существенно завышены; в меньшей мере это относится и к ко­жаной обуви: к 1957 г. надеялись довести ее потребление до трех пар в год (вместо одной пары в 1937 г.), фактически в 1966 г. потребление кожаной обуви вышло на уровень 2,6 пары в год на человека. Мыла намечалось производить аж 11,5 кг на человека; незадолго до войны его было недостаточно — 3 кг, но с развитием индустрии моющих средств задача стала решаться иначе[64]. И хотя о появлении пере­численных выше новых товаров никто не догадывался, намечалось серьезное изменение структуры потребления непродовольственных товаров в пользу уже существовавших в 1941 г. «предметов культу­ры». Даже в начале 1940-х годов в СССР на «предметы культуры» (книги, радиоприемники, музыкальные инструменты, фотоаппара­ты, предметы спорта и т.п.) приходилось не более 1% потребитель­ских расходов. К 1957 г. объем потребления «предметов культуры» должен был возрасти (по проекту Генерального плана) в 10 раз, го­раздо быстрее, чем по тканям и одежде (в 4,5 раза), обуви (в 3 раза), продуктам питания (в 2,5 раза), мебели и предметам бытового оби­хода (в 4 раза)[65]. За 15 лет, к 1957 г., намечалось увеличить выпуск научно-технической и медицинской литературы в 16 раз, художест­венной литературы — в 10 раз, детской — в 8 раз, общественно­политической и сельскохозяйственной — в 7 раз, учебников для школ и вузов — в 4,5 раза. Тираж газеты «Правда» предполагалось довести до 12 млн экземпляров, «Известий» — до 10 млн экзем­пляров, «Комсомольской правды» — до 3 млн экземпляров. Кроме того, должна была издаваться воскресная массовая газета тиражом в [216] 15 млн экземпляров[66] (в реальной жизни такой газетой станет «Неде­ля»). Общий тираж издаваемых в СССР книг к 1957 г. намечалось до­вести до 5,6 млрд экземпляров, по 24 экземпляра на человека![67] Циф­ра поразительная, если учесть что в 1940 г. было произведено 462 млн экземпляров — в 12 раз меньше. Однако в 1966 г. удалось выпустить лишь 1260 млн экземпляров, 22,5% от наметок 1941 г., по 5,5 экзем­пляров на человека[68]. Книги были остро дефицитными — и остава­лись такими до конца советской эпохи. По показателю выпуска книг плановые наметки оказались выполненными хуже, чем по любому другому показателю. Резкое замедление темпов роста началось после 1953 г.: в 1950 г. выпуск книг составил 821 млн экземпляров (178% от уровня 1940 г. — и это после войны); в 1953 г. — 961 млн экземпля­ров, в 1960 г. — 1240 млн, в 1965 г. — 1279 млн. Иными словами, за 12 лет, с 1953 по 1965 г., выпуск книг увеличился на 33%, с 1960 по 1965 г. — не менялся, а на душу населения — уменьшался. Автор ни в коем случае не утверждает, что это было сознательной политикой послесталинского руководства. Просто таковы сухие статистические данные. Годовой тираж газет с 7,5 млрд экземпляров в 1940 г. намеча­лось поднять до 45 млрд в 1957 г. Телевизоров в начале 1941 г. в СССР у населения не было, и предполагалось, что люди станут гораздо больше читать. Фактически в 1966 г. было напечатано 24,5 млрд газет и около 2 млрд экземпляров журналов[69]. Советский народ, и в самом деле, стал одним из самых читающих в мире.

           Будущие читатели, для которых в начале 1941 г. планировался выпуск книг, журналов и газет, должны иметь гораздо более высо­кий уровень образования — так считали в Госплане. Чтобы перейти к качественно новому состоянию экономики и общества, требо­валось вложить огромные ресурсы в массовое образование на всех уровнях — от школьного до послевузовского, создать систему непре­рывного повышения квалификации и уровня общей культуры. По проекту Генерального плана намечалась «организация ежедневной двухчасовой учебы трудящихся без отрыва от производства»[70]. Пре­красная задумка, выполнить которую, к сожалению, так и не уда­лось. Ставилась задача — минимум: «Все трудящиеся в возрасте от 18 до 40 лет к 1957 году должны иметь образование не ниже семилет­ки». В средней школе намечался переход к одинадцатилетке[71]. Такой эксперимент будет поставлен в 1960-х годах, но в том же десятиле­тии от него откажутся. Численность студентов высших учебных заве­дений, обучавшихся на дневных отделениях, намечалось увеличить с 547,2 тыс. в 1937 г. и 558 тыс. в 1940/41 учебном году до 800 тыс. в 1957 г. Фактически уже в 1950/51 учебном году таких студентов ста­нет 818 тыс., а в 1957/58 г. — 1193 тыс. чел.[72] Таким образом, плано[217]вое задание по этому важнейшему показателю было существенно перевыполнено уже к 1957 г. Менялись «исторические вызовы» — и руководство страны старалось на некоторые из них ответить.

           В годы довоенных пятилеток рост городского населения, вызван­ный потребностями индустриализации, не сопровождался — и не мог сопровождаться — соответствующим жилищным строительством. Ре­сурсов не хватало — чаще предпочитали строить новые цеха, а не жи­лые дома. «Квартирный вопрос» был чрезвычайно острым, а, точнее, даже не «квартирный» (отдельных квартир у городских семей почти не было), а «жилищный». К 1957 г. намечалось увеличить норму жилой площади на душу городского населения до 7 кв. м (против 5,0 кв. м в 1940 г.) и обеспечить «в основном» каждую семью отдельной квар­тирой. В городах и рабочих поселках за 1943—1957 гг. намечалось построить 435 млн кв. м жилья, в результате городской жилищный фонд должен был возрасти до 735 млн кв. м[73]. Фактически городской жилищный фонд в 1966 г. составлял 1290 млн кв. м, из них обобщест­вленный — 854 млн кв. м (речь в 1941 г. шла именно о нем)[74].

           Если еще можно спорить с тем, что существовавшее в СССР об­щество являлось эгалитарным, то уж господствовавшее мировоззре­ние было точно эгалитаристским. Или иначе: идеалы равенства были более значимы, чем идеалы свободы, — картина, характерная для всей русской истории. В ходе модернизации в ХХ в. в СССР, в Ки­тае, в Индии, в Мексике прослеживается общая закономерность: го­родское население живет лучше, чем сельское. Ряд историков вполне обоснованно полагает, что во времена промышленной революции в Англии этого не было, тогда сельское население жило лучше город­ского пролетариата; но в ХХ в. ситуация изменилась. Бесспорно, что советские крестьяне накануне войны жили заметно хуже горо­жан. Поэтому в проекте Генерального плана ставились такие задачи: «Имеющиеся еще различия в уровне потребления сельского и го­родского населения будет изжито. Потребление предметов промыш­ленного производства сельским населением по объему и структуре сравняется с потреблением городского населения. Резко возрастет и приблизится к уровню городского населения потребление таких то­варов как книги, газеты, спортивные принадлежности, радиоаппа­ратура, электроэнергия на бытовые нужды»[75]. Решить эти задачи не удастся, хотя жизнь крестьян после войны улучшится, но их доходы и потребление экономических благ будут ниже, чем в городе.

           В проекте плана оставались совсем уж необоснованные мечта­ния, идущие, как нам кажется, от троцкистской идеологии 1920-х годов. Например: «Многое хозяйство колхозников будет терять свое значение не только в общем балансе сельскохозяйственной продук[218]ции, но и для благосостояния самих крестьян»[76]. К сожалению, это было неоправданным «забеганием вперед», и Хрущев еще наломает здесь дров. И уж откровенная фантастика: к 1957 г. намечалось «пол­ностью ликвидировать “религиозные предрассудки”», а также лик­видировать «буржуазные пережитки в отношениях между мужчиной и женщиной»[77]. Если по числу верующих в СССР какие-то статисти­ческие оценки еще можно найти, то вот о сохранении — или отсут­ствии — означенных «буржуазных пережитков» никакой статистики заведомо нет, — категория слишком расплывчата.

           Итак, проект Генерального плана остался незавершенным. В ав­густе 1947 г. председатель Госплана, член Политбюро Н.А. Вознесен­ский написал на имя И.В. Сталина записку, в которой напоминал о работе, проделанной в Госплане в начале 1941 г., и предлагал «при­ступить к составлению генерального хозяйственного плана СССР», подчеркивая связь этого документа с составлением новой програм­мы ВКП(б). Плановый горизонт Н.А. Вознесенский предлагал рас­ширить до 20 лет, причем за это время не только «перегнать главные капиталистические страны в отношении размеров промышленного производства на душу населения», но и рассчитывать «на построе­ние в СССР коммунистического общества» (что считалось заведомо нереальным в проекте 1941 г.)[78]. Замысел Вознесенского реализован не был, после войны «при Сталине» так и не приняли ни новую про­грамму партии, ни генеральный план развития экономики страны.

           Но вот в 1961 г., на ХХII съезде окажется принята и новая про­грамма, и включенный в нее проект экономического развития имен­но на 20 лет, как и предлагал Вознесенский, по истечении которых «в СССР будет в основном построено коммунистическое общество». Однако уточнялось: «Полностью построение коммунистического об­щества завершится в последующий период»[79]. Намечались конкрет­ные показатели производства на 1980 г., например: стали — 250 млн т (фактически окажется 148 млн т), электроэнергии — 2700—3000 млрд квт часов (удается произвести лишь 1294 млрд квт часов). Таким об­разом, качество планирования заметно снизилось — на наш взгляд, в связи с усилением идеологической составляющей, идущей от «ро­мантиков двадцатых годов» (иными словами — троцкистов). Таким образом, проект Генерального плана весны 1941 г. в части, касав­шейся тяжелой промышленности, был весьма профессиональным, в целом соответствующим знаниям об обществе своего времени. Но создать новый комплекс отраслей, обеспечивающих огромный рост благосостояния, в полной мере в СССР не успели. Действовал прин­цип: сначала — выживание, затем — экономическое развитие, и уже потом — рост благосостояния.

           [219-220] СНОСКИ оригинального текста