Труды Института российской истории. Выпуск 9 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М.; Тула: Гриф и К, 2010. 524 с. 32,75 п.л. 500 экз.

Водлозерье – заповедный край Русского Севера

Автор
Аверьянов Константин Александрович
Averyanov K.A.

Аннотация

 

Рассказ об истории окрестностей Водлозера, одного из крупней­ших озер Карелии. Благодаря изолированности этих мест здесь сло­жилась замкнутая этнолокальная группа русских, долгое время со­хранявшая традиции Древней Руси.

Ключевые слова
Русский Север, Республика Карелия, Пудожский район, Водлозерский национальный парк, Диодор Юрьегорский

Шкала времени – век
XX XIX XVIII XVII XVI XV XII

Библиографическое описание:
Аверьянов К.А. Водлозерье – заповедный край Русского Севера // Труды Института российской истории. Вып. 9 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М.; Тула, 2010. С. 490-503.

Текст статьи

 

[490]

К.А. Аверьянов

ВОДЛОЗЕРЬЕ - ЗАПОВЕДНЫЙ КРАЙ РУССКОГО СЕВЕРА

 

           5—9 августа 2008 г. в деревне Варишпельда Пудожского района Республики Карелия прошла Всероссийская научно-практическая конференция «Сельская Россия: прошлое и настоящее», органи­зованная Институтом российской истории РАН в сотрудничестве с Всероссийским научным и культурно-просветительским обще­ством «Энциклопедия российских деревень», Институтом аграр­ных проблем и информатики им. А.А. Никонова РАСХН, Водло­зерским национальным парком. Она явилась уже одиннадцатой по счету, начиная с 1989 г. В обсуждении проблем возрождения современной российской деревни, ставшей главной темой кон­ференции, приняли участие историки, демографы, экономисты, культурологи из Москвы, Вологды, Ижевска, Краснодара, Петро­заводска, Пскова, Рязани, Самары, Северодвинска.

           Место проведения конференции было выбрано не случайно. Водлозерье является одним из наиболее отдаленных и труднодо­ступных уголков Русского Севера. В Пудожском крае Водлозеро всегда считалось «медвежьим углом». Поныне отсутствуют ас­фальтированные дороги (в Варишпельду можно добраться толь­ко по воде), мобильная связь и прочие «блага» цивилизации. Во многом именно благодаря этому здесь сложилась достаточно замкнутая локальная группа русских, именующая себя «водлозе­рами». Здесь наиболее остро стоят вопросы резкого сокращения численности сельского населения, его «раскрестьянивания». До­статочно привести две цифры. Если в 1905 г. численность здешне[491]го населения составляла 2810 человек, то спустя почти столетие, по данным 2008 г., оно сократилось до 470 человек. Из 40 когда-то существовавших деревень уже к 1980-м годам фактически сохра­нилась всего одна — Куганаволок, превратившаяся в поселок, жи­тели которого практически не занимаются сельским хозяйством: в настоящее время здесь в личных хозяйствах содержат всего 6 коров и 4 лошади.

           Водлозерье является примером раннего совместного освое­ния русскими крестьянами просторов Русского Севера. Впервые эти места описываются в одной из новгородских берестяных гра­мот[1]. По предположению Л.B. Черепнина, эта грамота относится к XV в., хотя в литературе было высказано мнение о том, что ее следует датировать предшествующим столетием[2].

           К сожалению, нам не известна ранняя история Водлозерья. Ве­роятно, первоначальным этапом стала торгово-данническая коло­низация этой территории новгородцами. Несмотря на внешнюю удаленность от культурно-экономических центров, Водлозеро не было от них изолировано. По Водле проходил важнейший водный путь из древнего Новгорода в северо-восточные регионы, а по реке Илексе новгородцы добирались до Поморья. Волдутов погост на Водлозере упоминается в уставной грамоте князя Святослава Оль­говича 1137 г. Все это привело к тому, что на рубеже XIV в. вслед за промышленниками здесь обосновываются и крестьяне.

           К середине XVI в., от которого дошла первая сохранившаяся писцовая книга Андрея Лихачева 1563 г., это — район с уже сложив­шейся системой расселения. Судя по упоминаниям предыдущего описания Юрия Сабурова 1496 г., в конце периода новгородской независимости, здесь располагались «боярщины» новгородцев, включая и владения знаменитой Марфы Исаковой, более извест­ной как Марфа Посадница. Центром округи являлся Рождествен­ский погост на Водлозере[3]. После присоединения Новгорода к Москве все владения новгородцев были конфискованы, но из-за своей отдаленности в раздачу московским помещикам не пошли и стали великокняжеской собственностью. В дальнейшем имен­но удаленность края способствовала его дальнейшей изоляции и тому, что сформировавшаяся еще в период новгородского освое­ния Заонежья система поселений Водлозерья почти в неизменном виде дошла до XX в.

           Водлозерские деревни по большей части располагались на островах самого озера. Некоторое представление об их расположе­нии могут дать путевые заметки этнографа Веры Харузиной, побы­вавшей здесь в конце XIX в.: «Все озеро лежит где-то далеко внизу. Взор свободно минует строения погоста, минует массу островов, [492] тонущих среди светло-голубых вод, видит массу деревень, рас­сыпанных по берегам и на островах, пашни, золотисто-зелеными пятнами выступающие среди темной зелени лесов...»[4].

           Годы правления Ивана IV ознаменовались тем, что часть Вод­лозерья была взята в опричнину, а после ее отмены стала числиться в Каргопольском уезде, в составе которого пробыла последующие два с половиной века. «Смутное время» начала XVII в. почти не затронуло этого края — крупные силы интервентов не появлялись, а их мелкие отряды также не стремились попасть сюда из-за не­великой добычи, которой можно было бы поживиться. Судя по писцовой книге 1616/1617 г. в Водлозерском погосте Обонежской пятины запустевшими числились лишь две деревни: Гуморнаволок непосредственно на самом Водлозере и Юрьева гора на впадаю­щей в него реке Илексе[5]. Именно с последней связано самое из­вестное событие в истории здешних мест на протяжении XVII в.

           Речь идет об основании Юрьегорского Троицкого монасты­ря, возникшего благодаря деятельности преподобного Диодора Юрьегорского. О нем известно крайне мало, факты его жизни не­редко излагаются с ошибками. Порой историки путают даже то, как звали преподобного — то ли Диомид, то ли Дамиан, то ли Дио­дор, смешивая его мирское, монашеское и схимническое имена[6].

           Основным источником для воссоздания биографии Диодора является его Житие[7]. Оно, как и другие подобные агиографиче­ские памятники, за исключением времени кончины преподобно­го, не содержит дат его жизни. Тем не менее, опираясь на косвен­ные свидетельства, их можно попытаться восстановить.

           Известно, что преподобный родился в конце XVI в. (судя по всему, в промежутке между 1586 и 1588 гг.) в семье крестьян- поморов расположенного на реке Онеге села Турчасова тогдашне­го Каргопольского уезда. Отца звали Ерофеем, а мать — Марией. Своего сына они назвали Диомидом.

           Начало XVII в. для Руси стало временем серьезных бедствий вследствие тяжелого неурожая 1601 — 1603 гг. и последовавшего го­лода. По источникам того времени нам известно, что массы кре­стьян шли в монастыри, чтобы хоть как-то прокормиться работой. Не стала исключением и семья Диомида. Когда ему исполнилось 15 лет, родители отпустили его в Соловецкий монастырь. Позднее в обитель, спасаясь от голода, пришли его отец и брат. Домой юно­ша уже не вернулся. Прожив трудником три года, он в 19 лет при­нял постриг от тогдашнего игумена Соловецкого монастыря Анто­ния, являвшегося настоятелем обители с 1603 г. по 22 марта 1612 г.[8] Тот переменил ему имя Диомид в Дамиана и направил молодого [493] инока под начало старцу Иосифу Новгородцу. Судя по всему, это произошло в 1605—1607 гг.

           Работа в монастырской хлебне и поварне, а затем в квасоварне оставляла молодому монаху довольно много свободного времени, а старец Иосиф часто рассказывал своему подопечному о живших на Соловках пустынниках. Эти беседы взволновали душу юноши, и он пожелал увидеть отшельников, подвизавшихся на пустынных островах. Проходив немало дней, Дамиан так и не смог найти их. Силы покинули его и лишь по чистой случайности его, совсем обессиленного, лежавшего под деревом, нашли монахи и принес­ли в обитель. Он был без сознания и настолько плох, что к нему даже привели духовника. Тем не менее, юность взяла свое. Дамиан поправился. Однако своей мечты он так и не оставил и по своем выздоровлении снова пошел искать отшельников. На этот раз его поиски оказались успешными. Ему удалось найти двух пустын­ников — Никифора Мирянина и Тимофея из Алексина, который бежал из родных мест от Гришки Отрепьева. Он начал часто по­сещать их, принося им пищу и прочее потребное из монастыря. От них же юноша узнал, что в то время на Соловецком и Анзерском островах обитали и другие отшельники. Наиболее известными из них являлись старец Ефрем Черный, мирянин Никифор Новго­родец, а также другие иноки: Алексей Калужанин, Иоасаф, Тихон Москвитин, Феодул Рязанец, Порфирий, Трифон, Иоасаф Моло­дой, Севастиан. Во время своих путешествий по Соловкам Дамиан навещал и их.

           Вскоре у него нашлись подражатели, и началось столько тай­ных побегов на отшельничество, что монастырская братия начала роптать, говоря, что хлеб обители тратится на тех, кто не трудится для монастыря. Особенно много недовольных оказалось после то­го, как в отшельничество ушел больничный келарь Кирик, лучше которого никто не ухаживал за больными. Игумен Иринарх вы­нужден был принять меры против страсти к отшельничеству. Он послал братьев, стрельцов и трудников по всем островам, чтобы они вернули всех отшельников в обитель. Вместе с другими пу­стынниками схватили и Дамиана, бросив его в монастырскую тюрьму. В «железах» он провел пять с половиной месяцев.

           Заключение лишь укрепило Дамиана в страсти к пустынни­честву. Через три месяца он вновь ушел из монастыря. Придя на знакомое ему место, он увидел только разоренные кельи и жили­ща пустынников, и поэтому вынужден был поселиться на одном из уединенных островов. Там он прожил шесть летних месяцев. За побег из обители его искали монастырские власти, но безуспешно. Найти Дамиана сумел его родной брат. Вернуться в обитель он уже [494] не мог, и Дамиану не оставалось ничего иного, как оставить совсем Соловки. В утлой лодке он пересек море и высадился на матери­ке близ устья Онеги. По расчету К.А. Докучаева-Баскова, Дамиан оставил Соловки не позже 1619 г.

           Идя вверх по Онеге, он поселился близ устья впадающей в нее реки Кены. Уже с начала XVI в. тут существовала Кенская Спасо- Преображенская пустынь, основанная игуменом Пахомием, по­чему и называлась Пахомиевой[9]. Но местные жители отнеслись к нему враждебно, и Дамиан вынужден был покинуть эти места. Житие рассказывает, что в этот момент его встретил шедший с ка­раваном московский гость Надея Светешников. Уроженец Ярос­лавля Надея (крещеное имя Епифаний) Андреевич Светешников был одним из самых известных торговых людей первой полови­ны XVII в., близким к патриарху Филарету, владевшим огромны­ми капиталами и делавшим миллионные обороты во всех частях страны[10]. Ему-то Дамиан и поведал свою историю. Купец пришел в негодование и сказал, что подаст жалобу в Москве на кенских крестьян. Диомид еле уговорил его не делать этого, но все же Све­тешников рассказал об этом случае местному кенскому судье и обидевшие Дамиана крестьяне покаялись перед ним и предложи­ли остаться у них. Однако Дамиан отказался.

           Странствуя по Русскому Северу, он зашел «за Водло озеро, и та­мо обрете место пусто, над озером гора, зовомая Юрьева, и около горы озера». Житие сообщает, что он водрузил здесь крест, поста­вил келью и начал отшельничать. В полном одиночестве он про­жил тут семь лет. Сохранившаяся писцовая книга 1628—1629 гг., составленная князем Иваном Долгоруковым и подьячим Пост­ником Раковым, уточняет, что ранее здесь располагалась деревня «Июдки Васильева» из двух крестьянских дворов, запустевшая по­сле предыдущего описания Петра Воейкова и дьяка Ивана Льгов­ского. Далее Житие рассказывает, что к Дамиану пришел инок Прохор, отдавший себя под его руководство. С его приходом у него возникает мысль об основании обители. Однако средств на воз­ведение монастыря у пустынника не было, и по совету свыше он решился идти к келарю Троице-Сергиева монастыря Александру. Его он нашел в Москве.

           Отец Александр Булатников в свое время был лицом чрезвы­чайно влиятельным и сильным благодаря своей близости к Миха­илу Федоровичу, первому царю из династии Романовых. В частно­сти он являлся восприемником царских дочерей Ирины, Пелагеи, Анны, а также сына и наследника престола Алексея. Как и Дами­ан, он являлся пострижеником Соловецкого монастыря, и его не [495] могла не взволновать судьба собрата по обители, с которым он, вероятно, был знаком[11].

           Отец Александр представил его царской матери великой ино­кине Марфе. Та заинтересовалась Дамианом, поскольку встреча с ним живо напомнила царице о том времени, когда в правление Бо­риса Годунова ее насильственно постригли и сослали в Заонежье. Она велела снабдить Дамиана церковной утварью, богослужебны­ми книгами, колоколами и дала ему 200 рублей. Надея Светешни- ков подарил ему два колокола и книги. С его помощью на осно­вание новой обители удалось собрать еще 300 рублей. Устройство монастыря требовало разрешения от владыки местной епархии, и отец Александр выхлопотал Дамиану письмо к новгородскому ми­трополиту Киприану. Тот выдал ему благословенную и храмоздан- ную грамоты и дал разрешение основать монастырь на выбранном им месте. Поскольку сам Дамиан сана не имел, владыка дал ему священника, который мог проводить службы.

           Житие ничего не говорит о том, когда происходили эти собы­тия. Но их можно вычислить по косвенным данным. В частности, известно, что великая старица Марфа скончалась 27 января 1631 г., а Киприан был новгородским епископом в 1627—1635 гг. Таким об­разом, Юрьегорская обитель была основана в промежуток между 1627 и 1631 гг. Правда, этому несколько противоречит уже упоми­навшаяся писцовая книга князя Ивана Долгорукого 1628—1629 гг. В ней находим подробное описание возводимой обители. На мо­мент описания уже была поставлена деревянная церковь во имя Живоначальной Троицы, в которой отмечены церковные книги и сосуды, имелись также большая новая келья и два пустых кре­стьянских двора. В ней же находим прямое указание — «а строит тот монастырь... Соловецкого монастыря постриженик старец Де­мьян со 134 (1626. — Авт.) году». Это несоответствие разъясняется той же писцовой книгой. На прямой вопрос писцов — по какому праву и на чьей земле строится монастырь? — «священник Семи- он, да старец Прохор и вся братья сказали, что они того не ведают, потому что они люди новые, а про старца Демьяна сказали, что старец Демьян поехал ко государю, к Москве, бить челом о мона­стырском строеньи».

           Тем самым вырисовывается несколько иная картина основания обители, нежели изложеная в житии. Оказывается, что Дамиан на­чал строить монастырь на выбранном им месте самостоятельно в 1626 г. и лишь два года спустя совершил ту поездку в Москву, о ко­торой говорится в житии. Следует объяснить и еще одно противо­речие, связанное с писцовой книгой 1628—1629 гг. В середине XIX в. в «Олонецких губернских ведомостях» были опубликованы два [496] отрывка из нее, в одном из которых обитель показана строящейся, а во втором — уже завершенной[12]. Это объясняется особенностя­ми работы писцов — вначале они составляли черновой экземпляр описания, а затем, уже после выяснения всех спорных вопросов о праве владения, — беловой экземпляр писцовой книги, который становился юридическим обоснованием права владения. Имен­но из него становится известным, что после постройки Троицкой церкви начали сооружать храм Введения Богородицы, а затем при­дел свв. Зосимы и Савватия Соловецких. Были также устроены ке­льи и ограда. На момент завершения строительства в 1629 г. в мо­настыре числились священник и 24 старца.

           А вскоре братия начала роптать. Возведение построек потребо­вало от нее напряжения всех сил, и монахи не успели вспахать за­брошенную пашню. Первое время, пока в распоряжении Дамиана имелись полученные в Москве средства, это его не беспокоило, и он энергично занимался строительством. Однако деньги закончи­лись, и братия оказалась в очень сложном положении: имевшие­ся съестные припасы подходили к концу. Получить же помощь от крестьян было весьма затруднительно — основанная Дамианом обитель находилась крайне далеко от населенных мест. «А от того монастыря жилье — деревни верст с шездесят и болыли», — отме­тили писцы. Ряд из иноков стал упрекать Дамиана в том, что он «без ума истощи все имение — сотвори три храма во едино время и келии построй и монастырь огради, и ныне нам чем питатися?».

           Тем не менее, эти трудности братия смогла преодолеть. При­шлось осваивать нелегкий труд рыболова. Пойманной на озере близ обители рыбы оказалось столько, что оставив себе запас, остальную удалось продать за 60 рублей. В другой раз в лесу нашли черную куницу, которую продали за 8 рублей. Когда же весной по­ля были, наконец, засеяны, нужда в обители прекратилась.

           И все же решающую роль в благосостоянии монастыря сыгра­ла поездка 1632 г. Дамиана в Москву, благодаря которой обитель получила значительную материальную помощь. В результате к указанному году она стала владеть тремя пустошами по соседству.

           Житие основателя Юрьегорской обители интересно бытовы­ми деталями тогдашней монастырской жизни. Сюда от патриарха Филарета был прислан для усмирения инок Феодосий, по харак­теру человек беспокойный. Однажды он так озлобился на стар­ца, наставлявшего его добру, что захотел расправиться с ним. Под каким-то предлогом он завел преподобного в лес и жестоко избил. Полагая его умершим, он бросил Дамиана под деревом. Когда же старец, пришедший в себя, кое-как добрался до кельи, Феодосий, увидев его живым, испугался и бросился ему в ноги, вымаливая [497] прощение. «Бог да простит тебя, чадо, — это не твое дело, а дело врага», — отвечал Дамиан и никому не рассказал о случившемся. Тем не менее, Феодосий и после этого не переменился. Он начал возмущать братию против Дамиана и уговорил некоторых бежать из обители. С Феодосием ушли 17 человек, похитив все, что только могли, из монастырской собственности. Но Дамиан лишь благо­дарил Бога, что избавил обитель от смут и тревог.

           Большая часть времени преподобного проходила в уединен­ной молитве. Между тем приближался конец его земной жизни. Тяготы и лишения привели к тому, что он скончался, не дожив и до 50 лет. Осенью 1633 г. он поехал по делам обители в Каргополь, но, прибыв туда, заболел. Приняв схиму под именем Диодора, он скончался 27 ноября 1633 г. Первоначально его похоронили в Кар­гополе под церковью, но спустя два месяца его собеседник Про­хор перевез тело в основанную преподобным обитель, где оно бы­ло погребено на южной стороне храма св. Троицы (по некоторым косвенным данным можно утверждать, что это произошло 29 фев­раля 1634 г.). После Диодора осталось его духовное завещание, в котором он строго заповедал братии не держать в обители ничего хмельного.

           Хотя Диодор не был канонизирован в качестве общерусского святого, его почитание широко распространилось по окрестно­стям основанной им обители, которая просуществовала до 1764 г., когда была превращена в приходскую церковь[13]. День его памяти празднуется 27 ноября (по старому стилю).

           В середине XVII в. на Русском Севере широкое распростра­нение получило старообрядчество. Во многом это объяснялось особыми условиями жизни северного края. Один из исследовате­лей XIX в. по данному поводу писал: «Церквей здесь было очень мало, приходы раскидывались на громадное пространство, пути сообщения были крайне неудобны. Встречи прихожан со священ­ником случались редко, а потому и влияние последнего на народ было очень слабым. Жители Поморья и до появления раскола привыкли жить без священников. Церковь им заменяла местная часовня, где они сами отправляли для себя богослужение. Умирать без исповеди и причастия для них было явлением довольно обык­новенным, а таинство крещения они имели возможность совер­шить и сами. Когда появился раскол, и местные жители сделались его приверженцами, то для них не составляло большого перехода остаться совсем без священников, которых теперь найти было уже очень трудно»[14].

           В середине XVII в. на Водлозере появляются первые старооб­рядцы. Этому содействовала близость основанной в октябре 1694 г. [498] северо-восточнее Онежского озера, в верховьях реки Выг знаме­нитой Выговской поморской пустыни, ставшей прибежищем го­нимых староверов. Некоторое время здесь даже существовала ста­рообрядческая Водлозерская пустынь. Но этот край так и не стал районом распространения раскола — позднее «ревнители древнего православия» перебираются отсюда на Выг. Свою роль сыграли и репрессии властей Олонецкого уезда, в котором Водлозеро стало числиться с 1649 г.

           В XVIII в. Водлозерье все более замыкается в себе. Причиной во многом стала перемена торговых путей, которые были теперь в основном завязаны на Санкт-Петербург — новую столицу России. Складывавшаяся веками система расселения на островах Водло­зера вокруг древних погостов была оптимальна с точки зрения ис­пользования земельных угодий, рыбных и лесных ресурсов. В то же время она являла собой пример гармоничного сосуществова­ния человека и природы на протяжении веков. Мелкоконтурность участков, пригодных для сельскохозяйственного освоения, а также их существенная разбросанность по территории приводила к тому, что селения тяготели к участкам, наиболее удобным для сельско­хозяйственного использования. Сеть мелких поселений позволяла эффективно использовать местные земельные ресурсы и водные пространства, служившие одновременно и транспортными путя­ми, и источником рыбных ресурсов. Каждый населенный пункт был, по сути, самодостаточной замкнутой системой — его жители возделывали расположенные вокруг земли, пасли скот, занима­лись рыболовством и охотой. По сути дела, сама природа опреде­ляла возможный набор видов экономической деятельности чело­века и ограничивала ее масштабы.

           Следствием данной ситуации стала удаленность селений друг от друга и значительная изолированность от внешнего мира. Но в то же время она способствовала сохранению здесь духовного на­следия Древней Руси, в частности былин. Водлозерскую былин­ную традицию для науки открыл летом 1871 г. во время своей трех­месячной поездки по Олонецкой губернии выдающийся славист А.Ф. Гильфердинг. Будучи на Водлозере с 5 по 8 августа 1871 г., он записал здесь от жителей шести селений 24 эпические песни, в том числе 18 былин[15]. Впоследствии здесь неоднократно бывали фоль­клористы. Наиболее значимыми были экспедиция 1928 г., которой руководили братья Б.М. и Ю.М. Соколовы, записавшие здесь око­ло 20 былин, и экспедиция студентов МГУ 1957 г. От водлозерских сказителей и их преемников были записаны былины «Святогор и Илья Муромец», «Илья Муромец и Сокольник», «Василий Буслаев и новгородцы», «Поездка Василия Буслаева в Иерусалим», «Ставр [499] Годинович», «Суровец-Суздалец», «Сорок калик», «Соломан и Ва­силий Окулович», «Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Илья Муромец и Калин-царь», «Добрыня и змей», «Дюк Степанович», «Наезд литовцев», «Сухман», «Чурила и Катерина» и др.[16]

           Разумеется, имеющиеся в нашем распоряжении записи — это только «верхушка айсберга», малая толика бытовавших в этом ре­гионе эпических песен. Многое из-за того, что время было упуще­но, осталось так и не зафиксированным. Но даже то, что имеется в нашем распоряжении, свидетельствует о глубоких исторических корнях местной былинной традиции. Наличие оригинальных вер­сий и редакций целого ряда сюжетов свидетельствуют об архаич­ности и исконности водлозерской эпической традиции в целом.

           Вторая половина XIX в. затронула и Водлозерский край. А.Ф. Гильфердинг, побывавший в Куганаволоке, так характеризо­вал занятия жителей Обонежья и, в частности, водлозеров: «Глав­ные и единственно прибыльные работы — распахивание “нив”, т.е. полян, расчищаемых из-под лесу и через три года забрасываемых, и рыбная ловля в осеннее время — сопряжены с невероятными фи­зическими усилиями. Но чтобы существовать, крестьянин должен соединять с этим и всевозможные другие заработки: потому что никто не ограничивается одним хлебопашеством и рыболовством; кто занимается в свободное время каким-нибудь деревенским ре­меслом, кто идет в извоз к Белому морю зимою, а летом в бурлаки на канал, кто “полесует”, т.е. стреляет и ловит дичь и т.д.»[17].

           Крестьянская реформа 1861 г. практически ничего не изменив в положении местных крестьян, привела к значительному росту государственных податей, которые возросли в шесть раз по срав­нению с дореформенными временами[18]. Все это привело к тому, что в 1880-х годах в Водлозерье начался лесной бум, не прекра­щавшийся почти до самой революции 1917 г. Плоты-кошели, под­тягивая к завозимым вперед якорям ручным воротом, гнали через озеро до истока Вамы из Водлозера, где снова распускали, чтобы сплавить бревна россыпью по реке к устью Водлы. В 70-х годах XIX в. в 41 водлозерской деревне проживало 2700 человек[19], в на­чале XX в., по данным переписи 1905 г., численность населения составляла 2810 человек[20].

           Судьбы русской деревни XX в., как в зеркале, отразились в Водлозерье. «Великий перелом» в жизни крестьянской России проходил в несколько этапов. События гражданской войны до­стигли этой удаленной местности в 1919 г. В январе этого года ча­сти белой армии со стороны г. Онеги по дороге, идущей вдоль р. Илексы, предприняли наступление на Водлозерскую волость, ко­торая оказалась в эпицентре борьбы между войсками Временного [500] правительства Северной области и отрядами Красной армии. По­сле ухода белых последовали репрессии в отношении тех, кто их поддерживал.

           Следующим этапом стали раскулачивание и коллективизация. Лесозаготовки и сплав заставляли исполнять практически бес­платно, в счет обязательных отработок колхозников. То, что пре­жде давало немалые доходы, сразу же обратилось в тяжелейшую «трудповинность». Все это, среди многих прочих причин, привело к тому, что люди начали всеми правдами и неправдами покидать деревню.

           Наконец, окончательный удар по Водлозерью нанесла пре­словутая хрущевская ликвидация «неперспективных» деревень. При этом данный процесс начался здесь задолго до того как охва­тил остальные регионы России. Первой в 1935 г. была расселена д. Охтомостров, когда после строительства плотин на вытекающих из Водлозера pp. Вама и Сухая Водла оказались подтопленными деревенские поля и сенокосы[21]. В марте 1953 г. за одни сутки бы­ла выселена д. Луза. Причиной этого выселения стал недостаток рабочих рук в Беломорье, а местных жителей частично вывозили на Терский берег Белого моря, частично в г. Онегу. В 1955—1956 гг. были выселены небольшие деревни в северной части Водлозера — Калакунда, Гостьнаволок, Рахкойла, Варишпельда. В 1960-е годы «неперспективными» были признаны уже все — даже большие и процветающие — деревни, расположенные «за озером», как напри­мер, д. Канзанаволок, где проживало более 50 семей, имелись кол­хоз, школа, амбулатория.

           «Столицей» Водлозерья была назначена прежде ничем не при­мечательная д. Куганаволок, поскольку к ней вела единственная подъездная дорога из Пудожа. Сохранился рабочий дневник пред­седателя колхоза д. Куганаволок Н.М. Захарова (март 1951 г. — ав­густ 1972 г.), записи которого свидетельствуют, сколь обыденным делом было исчезновение деревень, история каждой из которых насчитывает многие столетия. К примеру, «10 ноября 1967 г. погода теплая. Моторки по озеру еще ходят. <...> Завтра из Загорья при­везут последнего жителя — Башкирова А.В. Больше в этой деревне никто не живет». «13 сентября 1968 г. Лето этого года было очень холодное и дождливое. Рыба ловилась плохо. Хотя положение на­пряженное, но план 1-го полугодия выполнили. В 7 бригадах сей­час 43 рыбака. Почти полностью выехало население из Пильмас- озера». Таким образом, уже к 80-м годам XX в. из четырех десятков деревень осталась одна — Куганаволок.

           Выселение жителей с мест их постоянного проживания приве­ло в итоге к трагедии окончательного опустошения огромных про[501]странств. Численность населения за столетие сократилась более чем в 5 раз. Неутешительными оказались и чисто экономические результаты концентрации населения. Оторвавшись от удобных сельскохозяйственных угодий, обеспечивавших производство не­обходимого количества продуктов питания, население вынуждено было сосредоточиться на интенсивной рыбодобыче и малоэффек­тивном использовании весьма ограниченного количества пригод­ных для сельхозпроизводства участков земли. Из 12 водлозерских колхозов в 70-х годах XX в. был образован один совхоз, который вскоре был преобразован в рыбозавод с подсобным сельскохозяй­ственным производством. Но он оказался нерентабельным и был ликвидирован в начале перестройки. Обрабатываемых пашен не осталось, хотя еще в 50- годах XX в. на Водлозерье обрабатывалось не менее 300 га пахотной земли. Преимущественной и фактиче­ски единственной отраслью северного хозяйства осталась прода­жа леса. А ведь, как говорят северяне, «лес не трава, каждый год не растет». Природные лесные богатства иссякают, и уже насту­пает новый этап хозяйственной деградации — продажа земли. Уже есть прецеденты — продажа лесных территорий (леса на корню), изъятие паевых земельных угодий из юридического ведения быв­ших колхозников — фактически обманом. Однако на исходе XX в. Водлозерью был дан удивительный шанс. В 1991 г. здесь был создан национальный парк, в основу деятельности которого была положена идея построения нооценоза, т.е. гармоничного сосуще­ствования природы и человеческого сообщества. Парк вскоре стал определяющим фактором социально-экономического развития Водлозерья. С 2001 г. этот крупнейший парк дикой природы в Ев­ропе имеет статус биосферного резервата и вошел в Международ­ную сеть биосферных территорий UNESCO по программе «Чело­век и Биосфера».

           Существовавшая здесь до середины XX в. «островная циви­лизация» водлозеров как раз и явила собой яркий исторический прецедент устойчивого и гармоничного природной среде социу­ма. Поэтому восстановление деревни на ее традиционных началах стало восприниматься как одна из приоритетных задач Водлозер­ского биосферного парка.

           Данная проблема очень непроста. В условиях Севера истори­чески сложилось, что в настоящее время ее решение во многом ле­жит на Церкви. В Куганаволоке, при въезде в поселок, где прежде храма не было, построена новая шатровая (по типу древнерусских) церковь во имя преподобного Диодора Юрьегорского — святого, основавшего в XVII в. в этих местах монастырь. С привлечением средств паломников и внешних жертвователей (в основном, мо[502]сквичей и петербуржцев) идет восстановление храмов и часовен в Водлозерье — выстроены храмы Сергия Радонежского в устье реки Илексы, Николая чудотворца в д. Пелгостров. Инициаторами по­добного строительства нередко становятся местные предпринима­тели, иногородние.

           До революции в Водлозерье было два погоста, оба на остро­вах: Пречистенский (Рождества Богородицы) и Ильинский; со­хранился лишь Ильинский погост, основанный в XVI в. на Малом Колгострове на севере озера. Деревянная церковь Ильи-пророка с кубоватым завершением окружена бревенчатой оградой, план и технология которой использовались при восстановлении ограды в Кижах; внутри ограды находится кладбище. В советское время храм был закрыт и заброшен, но уцелел; ныне он отреставрирован, установлен новый иконостас, художники из Санкт-Петербурга Юрий и Ирина Грецкие безвозмездно написали иконы. В послед­нее время погост стал не просто сельским духовным центром, а монастырской пустынью, в которой живут 5 монахов.

           Именно благодаря этим усилиям Водлозерье получает реаль­ную возможность возрождения на путях традиционной культуры и духовности.

 

           [502-503] СНОСКИ оригинального текста