Труды Института российской истории. Выпуск 9 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М.; Тула: Гриф и К, 2010. 524 с. 32,75 п.л. 500 экз.

О важности исследования актуальных проблем предыстории Второй мировой войны на основе рассекреченных документов российских архивов

Автор
Бушуева Татьяна Семеновна

Аннотация

В статье дана оценка состояния отечественной историографии и источников по проблеме предыстории Второй мировой войны; обо­сновывается тезис о том, что процесс начала Второй мировой войны хронологически раньше 1939 года. На базе новых документальных свидетельств рассмотрены события августа 1939 г., до сих пор яв­ляющиеся предметом острых споров на различных уровнях, показан характер мирового противоборства и роль ведущих держав в развя­зывании Второй мировой войны.

Ключевые слова
предыстория, Вторая мировая война, советско- германский пакт о ненападении, историография, источниковедение, финансовый капитал, геополитическая обстановка, мировая дер­жава

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Бушуева Т.С. О важности исследования актуальных проблем предыстории Второй мировой войны на основе рассекреченных документов российских архивов // Труды Института российской истории. Вып. 9 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М.; Тула, 2010. С. 76-104.

Текст статьи

 

[76]

Т.С. Бушуева

О ВАЖНОСТИ ИССЛЕДОВАНИЯ АКТУАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ ПРЕДЫСТОРИИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ НА ОСНОВЕ РАССЕКРЕЧЕННЫХ ДОКУМЕНТОВ РОССИЙСКИХ АРХИВОВ

 

 

Война — область недостоверного;

три четверти того, на чем

строится действие на войне,

лежит в тумане неизвестности...

Карл Клаузевиц

 

...ледокол «И. Сталин» продолжает свой

рейс с востока на запад...

газ. «Правда», 31 августа 1939 г.

 

           1. ПРОБЛЕМА ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ РАСТЯНЕТСЯ НА ДЕСЯТИЛЕТИЯ

           Мировая историография и источниковедение истории Второй мировой войны к началу XXI в. насчитывают многие тысячи книг, статей и документальных публикаций, общий тираж которых ис­числяется сотнями миллионами единиц печатной продукции[1]. За [77] истекшие 70 лет после начала войны исследователями военной темы — как отечественными, так и зарубежными — осуществлена огромная работа по изучению предыстории, хода, последствий и уроков мировой войны, в ходе которой под ружье были поставле­ны 110 миллионов человек и погибло более 60 миллионов[2].

           Вместе с тем очевидно, что проблема изучения истории Второй мировой войны растянется еще на десятилетия. Это обусловлено тем, что практически почти 70 лет исследователям военной темы был недоступен основной комплекс документов (в том числе и «ключевых») и главным образом по истории Великой Отечествен­ной войны[3] как важнейшей составляющей Второй мировой. В си­лу идеологической закрытости советских архивов и навязывания исследователям через структуры ЦК ВКП(б) (КПСС) и Главного Политического управления Советской Армии задачи подгонять историю под пропагандистские клише и восхвалять подвиги ген­секов правящей партии в войне, многие проблемы военной темы, зачастую и не по вине авторов, так и остались вне их поля зрения, или замалчивались, или фальсифицировались в силу заданного.

           Официозная советская концепция войны оставляла массу странностей и несуразностей, множество фактов, которые не­возможно было объяснить с позиций логики и здравого смысла. И только в конце ХХ-начале XXI века появилась возможность об­ратиться к «ключевым источникам» первостепенной важности, к документам высших эшелонов государственной власти и ее лиде­ров, к «особым папкам» сверхсекретных материалов, к прежде за­крытой статистике, к стенограммам конференций антигитлеров­ской коалиции и др. Эти новые документы, подчас, существенно изменили многие из прошлых оценок, позволив рассмотреть и раскрыть значительное число проблем, которые ранее, по при­чинам идеологическим и пропагандистским, (причем это было свойственно не только советской историографии, но, в опреде­ленной мере, и зарубежной), оказались запретными. И хотя пласт новейшей документалистики еще далеко не освоен, а многое еще по-прежнему так и недоступно (к примеру — закрыто значитель­ное количество единиц хранения из фонда 558 (И.В. Сталина), за­крыто более 100 дел по катыньскому делу, в Великобритании вновь засекречены материалы о миссии Гесса и др.), но, тем не менее, у современных исследователей появилось больше возможностей говорить и об актуальных и о все еще «болезненных» проблемах, опираясь на реальные, во многом ранее совершенно недоступные источники с тем, чтобы максимально полно воссоздать историю Второй мировой войны — и как великую победу народов, и как трагедию всего человечества. В настоящей статье затронуты лишь отдельные аспекты проблемы, главным образом предыстории Второй мировой войны.

          

           [78] 2. КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ МИР «СПОЛЗАЕТ» ВО ВТОРУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ

           На протяжении уже многих десятилетий день 1 сентября 1939 г. официально считается датой начала Второй мировой войны[4]. Но справедливости ради надо сказать, что терминологическое опреде­ление войны как Второй мировой начало употребляться в офици­альных документах и выступлениях лидеров великих держав[5] зна­чительно позднее, когда война в действительности по своей сути стала мировой. А по терминологии того времени (имеется в виду в первый период Второй мировой войны) начавшаяся война на­зывается или «европейской войной», или «второй войной», более того — стали классическими такие термины для военных составля­ющих этого периода: «странная война», «освободительный поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию», «Зимняя война». При исследовании причин войны необходимо иметь в виду следующее: если Первая мировая война началась с ее формального объявления и основные державы сразу вступили в войну, то во Вторую мировую войну мир «сползал» или по терми­нологии Молотова, «вползал» постепенно. Практически первой датой такого «сползания» капиталистического мира в войну ис­ходным пунктом для понимания событий Второй мировой войны можно считать японо-китайскую войну, точнее захват Японией Маньчжурии — 1931—1932 годов.

           В своем вступительном слове на XVII партийной конференции Молотов говорил, что войны ныне не объявляются, в отличие от прошлых времен, о чем красноречиво свидетельствовали события в Шанхае. Молотов подчеркнул, что «особенность данного мо­мента заключается в том, что все больше стирается грань между мирным положением и войной. Вползают в войну и воюют без от­крытого объявления войны». Однако тогда, в конце 1930-х годов, было достаточно трудно определить, в каком направлении могли развиваться военные и внешнеполитические события, посколь­ку европейский мир считал, что события на Дальнем Востоке, в Маньчжурии стояли далеко от основных мировых центров поли­тики, более того, их рассматривали как периферийные. В действи­тельности, процесс «сползания» буржуазного мира в войну продол­жался вплоть до 1935 года. Таким образом, можно констатировать, что с захвата Японией Маньчжурии и до итало-абиссинской вой­ны мир переживал полосу окончательной ликвидации версальско- вашингтонской системы и иных прошлых мирных дипломатиче­ских установлений и начался процесс насильственного пересмотра границ. Именно к этому времени приобрел огромные размеры [79] размах производства в США и Германии: один из главных пока­зателей — выплавка стали в США составила 70 млн. тонн в год, в Германии до 30 млн тонн. С точки зрения экономической, обе эти страны заняли ведущие места в капиталистическом мире. В со­ответствии с этими показателями не трудно представить, какой огромный размах производства имел место в этих двух воюющих капиталистических странах. (Что касается Англии, то в выплав­ке стали — 12 млн тонн — она не сделала сколько-нибудь резкого скачка; то же самое можно наблюдать и по добыче угля, выплавке чугуна и по добыче нефти. Практически эта старая страна капи­тализма находилась почти в застойном состоянии). 26 сентября 1939 г. в Тезисах Исполкома Коминтерна о начавшейся войне (в те дни употреблялся термин «европейская война») говорилось: «Три богатейших государства — Англия, Франция, США располагают огромными территориями, подчинив себе более половины чело­вечества, господствуют на важнейших мировых путях и рынках сбыта, сосредоточивая в своих руках основные источники сырья, огромные экономические и финансовые ресурсы, львиную долю мировых запасов золота, держат в экономически-финансовой за­висимости большинство капиталистических стран. Они создали эти резервы войнами, грабежом чужих народов и эксплуатацией трудящихся своих стран... На костях индусов, китайцев, негров, малайцев, арабов, индейцев правящие классы этих держав соз­дали свое могущество. Эти державы являются становым хребтом всей капиталистической системы. В другом лагере — три других крупных капиталистических государства — Германия, Япония, Италия, — государства, вступившие позже других на арену коло­ниальной экспансии, обделенные в мировой войне 1914—1918 гг. При распределении колоний, источников сырья государства без нефти, железа, угля и каучука, без цветных металлов и хлопка, государства, рвущиеся к рынкам сбыта, к сферам влияния, к тер­риториям, уже захваченным уже раньше богатыми империалисти­ческим державами. ...Развал польского реакционного государства, вскрывший его внутреннюю гнилость, военное бессилие, его пол­ную политическую недееспособность, есть историческая расплата за всю контрреволюционную внутреннюю и внешнюю политику, которую вели польские помещики и капиталисты со времени об­разования этого государства»[6].

           Одновременно важнейшим обстоятельством кануна войны и фактором, определявшим «сползание» капиталистического мира в войну, становится гигантский рост значения финансовой олигар­хии — «200 семейств» во Франции, «60 семейств» в США, десятки семейств в Германии. Концентрация капитала достигла чрезвы[80]чайно высокого уровня, а финансовая олигархия приобрела ис­ключительно важное, решающее значение во всей политической и экономической жизни стран буржуазного мира. Отсюда если раньше имела место, даже при самых острых кризисах, обычная смена одной группы буржуазии другой у кормила власти, то в пе­риод, предшествовавший Второй мировой войне, имеет место необычная смена — почти полный отказ от парламентских мето­дов управления и переход к фашистским методам. Это не обычная форма проявления политических кризисов, которая достаточно хорошо известна из прошлой истории.

           Давно уже очевидно, что всякая война стоит больших денег. Именно в свете этого положения необходимо рассматривать фак­ты, связанные с ролью мирового финансового капитала в приходе к власти А. Гитлера, и установление национал-социалистского ре­жима в Германии. В апреле 1927 г. Гитлер был приглашен на встре­чу с 400 предпринимателями угольного Рура, проходившую на вилле крупнейшего промышленника Г. Круппа в Эссене. В октя­бре 1931 г. магнаты германского капитала Ф. Тиссен, Г. Крупп, президент имперского финансового банка Я. Шахт, немецкие принцы, представители рейхсвера (вооруженных сил) создали своеобразный блок фашистов с монополистами, генералитетом и олигархами. Лично Ф. Тиссен, глава немецкого Стального треста, передал А. Гитлеру 3 млн марок (в 1941 г. он издал книгу под на­званием «Я оплачивал Гитлера»). Был создан «специальный фонд Адольфа Гитлера из пожертвований германской экономики», че­рез который Гитлеру досталось свыше 70 млн марок. Большой бизнес вне Германии также финансировал А. Гитлера. Англий­ский нефтяной король Г. Детердинг выплатил Гитлеру субсидий на 10 млн. марок. В 1929 г. банкирский дом «Мендельсон и Ко» из Амстердама перевел в распоряжение Гитлера 10 млн долларов, а в 1931 г. еще 15 млн, на этот раз при посредстве Римского коммерче­ского банка. Осенью 1930 г. английский магнат лорд Ротемир так­же предоставил Гитлеру значительную сумму денег. В конце 1934 г. английский банк выделил германскому Рейхсбанку заем в 750 тыс. фунтов стерлингов. По указанию монополиста Э.Кирдорфа, воз­главлявшего рейнско-вестфальский угольный синдикат, все фир­мы синдиката должны были отчислять в партийную кассу Гитлера по 5 пфеннигов с каждой тонны добытого угля.

           В итоге в ноябре 1932 г. 17 крупных промышленных и бан­ковских магнатов Германии потребовали от президента Германии Пауля фон Гинденбурга передать власть Адольфу Гитлеру. «Мы его ангажировали», — откровенно заявлял один из видных предста­вителей германского монополистического капитала фон Папен. [81] После закулисного торга между различными фракциями герман­ской монополистической буржуазии 30 января 1933 г. Гинденбург поручил создание нового правительства Гитлеру. Так был оформ­лен давно готовившийся сговор заправил монополистического ка­питала[7].

           В январе 1933 г. в Германии была установлена фашистская диктатура. Это стало переломным моментом в процессе непо­средственной подготовки Второй мировой войны и имело ката­строфические последствия для человечества. Фашизм у власти означал грубое политическое насилие над массами, крайнюю степень реакции, разгром демократических организаций, террор, разветвленную, всеохватывающую систему слежки и контроля за общественной и личной жизнью граждан. В ранг государственной политики возводились шовинизм и расизм, разжигались самые низменные инстинкты, распространялся культ вождя, который все видит, все знает, все может.

           Уже в ходе войны и после нее политические деятели, ряд пи­сателей, журналистов, ученых отрицали факт того, что крупный промышленный, финансовый капитал, а также монополисты за­рубежных стран, в том числе ведущих — США, Англии, Голлан­дии, Франции («Стандард ойл оф Нью-Джерси», «Чейз Манхэт­тен бэнк», английский нефтяной король Г. Детердинг, английский магнат лорд Ротемир, банкирский дом «Мендельсон и Ко» из Ам­стердама, Римский коммерческий банк, монополист Э. Кирдорф, возглавлявший Рейнско-Вестфальский угольный синдикат, а так­же английский банк, выделивший германскому Рейхсбанку круп­ный заем и др.) совместными усилиями привели к власти Адольфа Гитлера. Магнаты промышленного и финансового капитала Тис­сен, Крупп, Флик, Гугенберг, Шахт, генерал фон Сект на совмест­ном с Гитлером совещании создали так называемый гарцбургский фронт — своеобразный блок нацистов с монополистами, генерали­тетом и олигархами[8].

           Гитлер не скрывал своих целей — все его устремления были на­правлены на Восток. В угвержденной 25 августа 1938 г. генераль­ным штабом сухопутных сил Германии памятке солдатам говори­лось: «Ни одна мировая сила не устоит перед германским напором. Мы поставим на колени весь мир. Германец — абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Ты — германец: как подобает германцу, уничтожай все живое, сопро­тивляющееся на твоем пути... Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир»[9].

           Достаточно условно возможно ограничить возникновение Второй мировой войны 1939 годом, имея в виду, что в целом, с [82] 1935 по 1939 гг. мир переживал новую, Вторую войну, основны­ми вехами которой стали — итало-абиссинская кампания, итало- германская интервенция в Испании, насильственный пересмотр Гитлером границ, выразившийся в захвате Рейнской области, при­соединении Австрии, аннексии Чехии и фактически Словакии, и, наконец, захват Польши.

           Рассматривая процесс так называемого «сползания» капитали­стического мира в войну, нельзя не сказать и о «странной войне». Хотя формально между Германией и Францией и Англией было состояние войны, военные действия носили сравнительно огра­ниченный характер, и вряд ли можно назвать военные действия между Германией, с одной стороны, и Францией и Англией, с дру­гой, военными действиями в собственном смысле этого слова. Это была большая политическая война, дипломатическая война, в ко­торой проявлялось стремление английской и французской дипло­матии наметить пути направления германской агрессии в сторону Советского Союза. В этом политический смысл событий и в Бель­гии, и в Голландии, и во Франции.

           Недостаточно рассмотрен вопрос о связях делового мира в мюнхенских событиях, а именно связь Чемберлена, Даладье с де­ловыми монополистическими организациями. Сегодня уже из­вестен целый перечень военных фирм, которые были заинтересо­ваны в разжигании войны в Европе с тем, чтобы найти сбыт для продукции, находившейся в их распоряжении промышленности. Важные факторы превращения войны во «Вторую мировую» — это, несомненно, падение Парижа и затем сентябрь 1940-го — оформ­ление блока агрессоров, заключение договора между Италией, Германией и Японией, иными словами, пакта о военном союзе, заключенном в Берлине 27 сентября 1940 г. Этот документ в окон­чательном виде оформляет фашистский блок и точно определяет программу и цели войны. Пакт открыто признавал сферы влияния его участников и раздел этих сфер между ними с обязательством взаимной помощи этим сферам от покушений со стороны других государств, и в первую очередь со стороны Англии, находящейся в союзе с США. Согласно Берлинскому пакту, Японии предоставля­лась великая азиатская сфера; Германии и Италии — Европа. Реа­лизация подобного плана зависела от реального соотношения сил воюющих стран, от хода все обостряющейся войны.

           «Если до последнего времени, — подчеркивал В.М. Молотов в одном из своих выступлений, — война ограничивалась сферой Европы и Северной Африки на Западе и сферой Китая на Вос­токе, причем эти сферы были оторваны друг от друга, то теперь этой оторванности кладется конец, ибо Япония отказывается от [83] политики невмешательства в европейские дела, а Италия и Герма­ния, в свою очередь, отказываются от политики невмешательства в дальневосточные дела...»[10].

           Таким образом, сентябрь 1940 г. можно считать исходной да­той, с которой фактически заканчивается процесс превращения большой войны во Вторую мировую войну. С момента вступления СССР в войну она получает в полном смысле слова антифашист­ский освободительный характер, а с момента событий в Пирл- Харборе в войну вступает, по выражению Сталина, «главная ци­тадель капитализма» — США, и Вторая мировая война получает всесветный характер и фактически, в отличие от Первой мировой войны, включает в орбиту своего влияния все имеющие какое- либо значение государства (проблема нейтралитета во Второй ми­ровой войне практически отсутствовала).

          

           3. «НЕ ВСЯКИЙ ПАКТ О НЕНАПАДЕНИИ ИМЕЕТ ЦЕЛЬЮ УКРЕПЛЕНИЕ ВСЕОБЩЕГО МИРА[11]».

           Роковые события августа 1939 г. уже несколько десятилетий яв­ляются предметом острых споров и дискуссий на различных уров­нях. В тот период перед советским руководством было три вариан­та действий: договориться с Англией и Францией, заключить пакт с Германией или остаться одному, без союзников. Сегодня есть возможность взглянуть на эти события на основе все еще мало из­вестных или все еще недостаточно изученных и осмысленных до­кументальных свидетельств.

           3 августа 1939 г. с грифом «секретно» советский полпред в Гер­мании Г. Астахов сообщал в Москву — В. Молотову (этот доку­мент был разослан также И. Сталину, К. Ворошилову, А. Микоя­ну, Л. Кагановичу) о своей беседе с Й. Риббентропом следующее: «Риббентроп начал с выражения своего удовлетворения по поводу благоприятных перспектив советско-германской торговли: «Ваша страна производит много сырья, в котором нуждается Германия. Мы же производим много ценных изделий, в которых нуждаетесь вы. Предпосылки развития торговли между нашими странами на­лицо. К.Ю. Шнурре[12] говорил мне о беседе, которую имел с Вами. Мы вообще в курсе подобных бесед. Я также хотел подтвердить, что в нашем представлении благополучное завершение торго­вых переговоров может послужить началом политического сбли­жения. Есть одно предварительное условие, которое мы считаем [84] необходимой предпосылкой нормализации отношений, — это взаимное невмешательство во внутренние дела. Наши идеологии диаметрально противоположны. Никаких поблажек коммунизму в Германии мы не допустим. Но национал-социализм не есть экс­портный товар, и мы далеки от мысли навязывать его кому бы то ни было. Если в вашей стране держатся такого же мнения, то даль­нейшее сближение возможно»[13].

           Воспользовавшись моментной паузой, я заметил, что могу вполне определенно заверить министра, что мое правительство также считает взаимное невмешательство во внутренние дела одной из необходимых предпосылок нормальных отношений и никогда не считало разницу идеологий и внутренних режимов фактом, не совместимым с дружественными внешнеполитически­ми отношениями.

           Риббентроп, подчеркнув, что он с удовлетворением принимает это сообщение к сведению, продолжал: «Что же касается осталь­ных вопросов, стоящих между нами, то никаких серьезных проти­воречий между нашими странами нет. По всем проблемам, имею­щим отношение к территории от Черного до Балтийского морей, мы могли бы договориться. В этом я глубоко уверен (это Риббен­троп повторил в различных выражениях несколько раз).

           Если у вас другие перспективы, если, например, вы считаете, что лучшим способом урегулировать отношения с нами является приглашение в Москву англо-французских военных миссий, это, конечно, дело ваше. Что касается нас, то мы не обращаем внима­ние на крики и шум по нашему адресу в лагере так называемых западных демократий. Мы достаточно сильны и к их угрозам от­носимся с презрением и насмешкой. Мы уверены в своих силах. Для нас военная кампания против Польши дело недели — десяти дней».

           Далее Астахов сообщал, что Шнурре просил довести до све­дения Советского правительства следующую мысль: «Не было бы целесообразным одновременно с подписанием кредитного согла­шения подписать, скажем, секретный протокол, в котором гово­рилось бы об одновременном намерении обеих стран улучшить политические отношения? Или, если мы не хотим секретности, то оттенить политическое значение соглашения во вступительном абзаце вроде «обе стороны, исходя из желания развить экономиче­ские и улучшить политические взаимоотношения и т.д.»[14].

           Еще в начале июля 1939 г., выступая на годичном обеде в Ин­ституте международных дел, лорд Галифакс заявил: «В настоящее время мы ведем с Советским правительством переговоры, кото­рые, как я надеюсь, очень скоро увенчаются успехом и которые [85] имеют целью объединить нас с ним для совместной обороны тех европейских государств, независимость и нейтралитет которых могут оказаться под угрозой. Ближайшей нашей задачей являет­ся реконструкция международного порядка на более широких и прочных основах. Угроза применения военной силы довлеет над миром, и нашей неотложной задачей является сопротивление агрессии»[15].

           3 августа 1939 г. в дневнике В.П. Потемкина в связи с приемом французского посла Наджиара зафиксировано, что последний пе­редал официальный список членов французской военной миссии для переговоров в Москве. В состав миссии вошли: армейский ге­нерал Думенк, от военного министерства: майор Кребс, капитан Бофрэ, капитан Дэ Вильно Де Рэнкэзэн; от министерства авиации: генерал Валэн, капитан Совиш; от морского министерства: капи­тан корвета Вийом. К миссии были прикомандированы: 1 унтер- офицер и 3 орденоносца[16]. A 11 августа Я. Суриц сообщал на имя заместителя наркома по иностранным делам СССР В. Потемкина, что, по оценке его разных собеседников, генерал Думенк — глава делегации не занимался политической деятельностью, его при­числяют к профессионалам-военным, не являющимся реакцио­нерами. Подчеркивают, что он «не предубежден против СССР. Наоборот, он считает советский фактор жизненно необходимым для установления условий, которые смогут обеспечить безопас­ность Франции. Все члены миссии не участвовали в какой-либо партийной борьбе, ни в политических дискуссиях. Это кадровые офицеры, специалисты каждый в своей области»[17].

           7 августа 1939 г. Л. Берия доносил К. Ворошилову: «Краткие данные на главу английской военной миссии в СССР Дрэкса и членов миссии Барнета и Хэйвуда». В документе отмечалось, что глава Британской миссии в Москве Дрэкс (58 лет) (Реджинальд Планкет-Эрнле-Эрде Дрэкс) «во время империалистической вой­ны служил в королевском флоте и был участником больших битв. Позже был в Берлине в качестве председателя комиссии союзни­ков по военно-морскому контролю. Затем до 1922 г. был директо­ром военно-морского колледжа в Гринвиче, после чего — главно­командующим военными базами в Америке и Западной Индии. С 1935 по 1938 гг. — главнокомандующий военной базой в Плимуте. Недавно получил назначение на пост морского адъютанта короля. Уже в 1914 г. имел возможность оказывать влияние на русских. Со­провождал Лорда Битти, посетившего царя в Царском Селе, после чего поехал в Москву. Имеет царский орден Святого Станислава».

           Член Британской миссии Барнет Чарльз (57 лет) занимал сле­дующие должности: «генеральный инспектор военной авиации, [86] авиационный маршал, участник южно-африканской войны. Во время империалистической войны принимал участие в операци­ях на Ближнем Востоке. Был начальником эскадрильи, а позднее офицером воздушного флота во Франции и Палестине. Начальник разведывательной и оперативной службы в авиационном мини­стерстве. С 1927 г. по 1929 г. — начальник центральной летной шко­лы, а потом помощник начальника авиационного штаба. С 1933 г. по 1936 г. — офицер воздушного флота в Иране».

           Другой член Британской миссии 53-летний генерал-майор Хейвуд «во время империалистической войны служил во Фран­ции, Македонии, Сербии, Болгарии, Египте. Крупный специалист по военной стратегии. В 1923—1926 гг. был в составе британских войск в Шанхае. Затем в составе британской миссии был на Вос­токе и Версале. С 1932 по 1936 год — военный атташе в Париже. В одно время был командующим артиллерией в военном округе Олдермот. Лингвист, неплохо говорит по-русски. Много време­ни провел за границей. Является близким другом начальника ГШ Франции генерала Гамелена»[18].

           7 августа 1939 г. К. Ворошилов, назначенный И. Сталиным гла­вой советской делегации на переговорах с военными миссиями Великобритании и Франции, получил инструкцию от Сталина, в которой указывалось:

           «...6. Если французы и англичане все же будут настаивать на пе­реговорах, то переговоры свести к дискуссии по отдельным прин­ципиальным вопросам, главным образом, о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию.

           7. Если выяснится, что свободный пропуск наших войск через территорию Польши и Румынии является исключенным, то за­явить, что без этого условия соглашение невозможно, так как без свободного пропуска советских войск через указанные территории оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал, что мы не считаем возможным участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал»[19].

           10 августа 1939 г. миссии прибыли в Ленинград, о чем Л.П. Бе­рия немедленно сообщил Ворошилову[20].

           На начавшихся в августе 1939 г. военных переговорах трех де­легаций (советская делегация — К.Е. Ворошилов, Н.Г. Кузнецов, А.Д. Локтионов, И.В. Смородинов, Б.М. Шапошников) по суще­ству не была выдвинута концепция совместных действий против Германии. В позиции западных представителей явно просматри­валась цель отвести СССР главную роль в противостоянии воз­можной агрессии немецких войск без определенных гарантий соб­ственного пропорционального вклада в дело борьбы с агрессией.

           [87] Сложилась своеобразная ситуация. Заседания трех военных делегаций шли без какого-либо прогресса, и практически одно­временно на политическом уровне лихорадочно осуществлялись контакты между представителями Москвы и Берлина.

           12 августа Г.А. Астахов сообщал из Берлина: «Конфликт с Польшей назревает в усиливающемся темпе, решающие события могут разразиться в самый короткий срок. Пресса в отношении нас ведет себя исключительно корректно. Наоборот, в отношении Англии глумление переходит всякие границы элементарной при­стойности».

           13 августа Астахов вновь сообщил: «Германское правительство, исходя из нашего согласия вести переговоры об улучшении отно­шений, хотело бы приступить к ним возможно скорее».

           14 августа 1939 г. Риббентроп передал распоряжение из Берли­на Шуленбургу: «Я прошу побывать у господина Молотова и со­общить ему следующее:

           1. Противоречие между национальной идеей, воплощенной в национал-социалистской Германии, и идеей мировой революции, воплощенной в СССР, было в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и Россия находились в двух различ­ных по мировоззрению, противостоящих друг другу борющихся лагерях. События последнего времени, кажется, показывают, что различные мировоззрения не исключают разумные отношения между двумя государствами и восстановление нового хорошего со­трудничества. На этом может быть завершен раз и навсегда период внешнеполитической вражды и открыт путь в новое будущее обе­их стран.

           2. Реальных противоречий в интересах Германии и России нет. Жизненные пространства Германии и России соприкасают­ся, но по своим природным потребностям они не пересекаются. В соответствии с этим, с самого начала отсутствует всякая причи­на агрессивных устремлений одной стороны против другой. Гер­мания не имеет никаких агрессивных намерений. Правительство рейха полагает, что между Балтийским и Черным морями нет ни одного вопроса, который не мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся такие вопросы, как Балтийское море, Прибалтика, Польша, Юго-восточный вопрос и т.д. В этом политическое сотрудничество обеих стран могло бы быть только полезным.

           3. Не подлежит никакому сомнению, что германо-русская по­литика сегодня достигла исторического поворотного момента. Принимаемые в последнее время в Берлине и Москве решения будут иметь решающее значение для формы отношений между [88] немецким и русским народами на поколения. От них будет за­висеть, скрестят ли однажды снова и без необходимой причины оружие оба народа или снова придут к дружеским отношениям. Для обеих стран раньше было хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами.

           4. Правда, Германия и Советский Союз из-за многих лет идей­ной враждебности сегодня с недоверием относятся друг к другу. Многочисленные создавшиеся завалы еще предстоит разобрать. Но необходимо отметить, что и в то время природные симпатии немцев к русскому народу никогда не исчезали. На этом снова можно строить политику обоих государств.

           5. Правительство рейха и Советское правительство на основе накопленного опыта должны считаться с тем, что капиталисти­ческие западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советской России. Сегодня они снова пытаются путем заключения военных союзов втянуть Россию в войну против Германии. В 1914 г. эта политика привела русский режим к разгрому. Вынужденные интересы обеих стран состоят в том, чтобы в будущем уклониться от грызни между Германией и Россией в интересах западных демократий.

           6. Вызванное английской политикой обострение германо­польских отношений, а также английское стремление к войне и связанным с ней заключением военных союзов, требуют скорого выяснения германо-русских отношений. В противном случае без немецкого участия события могут принять такой оборот, который лишит оба правительства возможности восстановить германо­русскую дружбу и, в данном случае, совместно выяснить терри­ториальные вопросы Восточной Европы. Следовательно, руко­водства обеих стран не должны позволять событиям развиваться самим по себе, а вовремя активно вмешиваться в них. Было бы гибельным, из-за взаимного незнания точек зрения и намерений, окончательно столкнуть оба народа.

           Советское правительство, как нам было сообщено, также име­ет желание выяснить германо-советские отношения. Но так как, по имевшемуся до сих пор опыту, это выяснение по обычным ди­пломатическим каналам может быть проведено только медленно, я готов отправиться в Москву с кратким визитом, чтобы от име­ни фюрера разъяснить господину Сталину точку зрения фюрера. Только путем такого непосредственного обмена мнениями, по моему мнению, можно достигнуть перемен и сделать возможным при этом заложить фундамент для окончательного урегулирова­ния германо-русских отношений».

           [89] Дополнение: «Я прошу не вручать господину Молотову эту ин­струкцию, а зачитать ее. Я придаю большую ценность тому, чтобы она как можно точнее дошла до господина Сталина, и при этом наделяю Вас полномочиями по моему поручению просить у госпо­дина Молотова аудиенции у господина Сталина с тем, чтобы Вы также могли сделать ему это важное сообщение.

           Наряду с беседой с Молотовым обстоятельная беседа со Стали­ным была бы предпосылкой моего визита. Риббентроп»[21].

           15 августа Шуленбург вручил Молотову памятную записку, в которой повторялись слова Риббентропа о том, что «между Бал­тийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, ко­торый не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, прибалтий­ских государств, Польши, Юго-востока и т.п.».

           16 августа Шуленбург передал из Москвы в Берлин следующее сообщение:

           «Молотов выслушал содержание изложенного мной сообще­ния с большим интересом, отметил, что оно имеет чрезвычайную важность, и заявил, что он немедленно проинформирует о нем свое правительство и вскоре даст мне ответ. Уже сейчас он может заявить, что Советское правительство тепло приветствует герман­ские намерения улучшить отношения с Советским Союзом, и, принимая во внимание мое сегодняшнее сообщение, оно теперь верит в искренность этих намерений. По вопросу о прибытии сюда господина рейхсминистра пока он хотел бы высказать свое мне­ние, что такая поездка требует соответствующей подготовки для того, чтобы обмен мнениями привел к результату.

           В связи с этим его интересовал вопрос, как германское прави­тельство относится к идее заключения пакта о ненападении с Со­ветским Союзом, готово ли в дальнейшем германское правитель­ство повлиять на Японию в целях улучшения советско-японских отношений и устранения пограничных конфликтов и относится ли к области обсуждения с Германией совместное гарантирование Прибалтийских государств.

           Молотов повторил, что, если мое [Шуленбурга] сегодняшнее сообщение включает идею пакта о ненападении или что-либо по­добное, то об этих вопросах надо говорить конкретно для того, чтобы в случае приезда господина рейхсминистра дело не ограни­чивалось обменом мнений, а были приняты конкретные решения.

           Правда Молотов признал, что необходимо спешить, чтобы не быть поставленным перед свершившимся фактом, подчеркнув тем не менее, что соответствующая подготовка упомянутых им вопро­сов была необходимой. Шуленбург»[22].

           [90] Имеется еще один документ от 15 августа 1939 г., касающий­ся предварительных, перед подписанием договора от 23 августа 1939 г., переговоров Молотова с Шуленбургом.

           16 августа 1939 г. Шуленбург из Москвы передал в Берлин сле­дующее:

           «Я вел переговоры с Молотовым 15-го с установкой, что после сделанных нами сообщений Советское правительство будет заин­тересовано продолжать политические переговоры, предпочитая, однако, вести их в Москве. Молотов ответил, что это правильно. Затем я зачитал господину Молотову содержание порученного мне сообщения, немецкий текст которого тут же по абзацам был переведен на русский. Мое сообщение о том, что я в данном случае должен просить аудиенции у господина Сталина, а также утверж­дение, что наряду с переговорами с Молотовым подробная беседа господина рейхсминистра со Сталиным создала бы предпосылку для объявленного визита, Молотов принял к сведению.

           Далее Молотов заявил, что он, принимая во внимание важ­ность моих сообщений, не может дать мне сразу ответ, а должен сначала сделать доклад своему правительству. Но уже сейчас он может заявить, что Советское правительство тепло приветствует заявление немецкой стороны о намерениях достигнуть улучшения отношений с Советским Союзом. При условии дальнейших со­общений прежде он хотел бы, как свое собственное мнение по от­ношению к предложению Германского правительства, высказать нижеследующее.

           Осуществление визита господина имперского министра ино­странных дел в Москву требует тщательной подготовки для того, чтобы задуманный обмен мнениями дал результат...

           Что касается Советского правительства, то оно всегда положи­тельно относилось к вопросу о хороших отношениях с Германией и удовлетворено, что это теперь имеет место с немецкой стороны...

           Молотов продолжал, что для Советского правительства было бы важно в связи с планируемым визитом господина имперского министра иностранных дел в Москву получить ответ на вопрос, го­тово ли германское правительство заключить с Советским Союзом пакт о ненападении или что-либо подобное. При заблаговремен­ном наличии повода могла бы зайти речь о возможности «оживле­ния и освежения ранее заключенных договоров». Молотов сказал, что он мне [Шуленбургу] по вопросу о визите господина импер­ского министра иностранных дел даст еще один дополнительный ответ. Но ему кажется, что для этого визита необходимо предвари­тельное выяснение и подготовка определенных вопросов, чтобы в Москве все не ограничилось разговорами, а могли бы быть также [91] приняты решения. Он вполне признает правоту моего [Молотова] намека, что желательно скорое выяснение. У него также было мне­ние, что необходимо спешить, чтобы не быть поставленным собы­тиями перед свершившимся фактом. Поэтому он должен повто­рить, что если германское правительство положительно относится к идее пакта о ненападении и если мое сегодняшнее заявление со­держит в себе эту или аналогичную идею, то необходимо сначала конкретно вести переговоры по этому вопросу. Шуленбург»[23].

           16 августа 1939 г. В.М. Молотов принял американского посла Штейнгардта. Посол изложил точку зрения Франклина Рузвельта о международном положении. Молотов заявил, что «...Советское правительство относится со всей серьезностью к положению в Европе и к своим переговорам с Англией и Францией. Нас инте­ресуют решения, которые имеют конкретный характер взаимных обязательств по противодействию возможной агрессии»[24].

           17 августа В. Молотов, принимая Шуленбурга, заявил ему: «Прежде чем начать переговоры об улучшении политических вза­имоотношений, надо завершить переговоры о кредитно-торговом соглашении».

           19 августа 1939 г. между СССР и Германией было подписано кредитное соглашение, в соответствии с которым правительство СССР через торговые представительства передало германским фирмам добавочные заказы на сумму в 200 млн германских марок.

           19 августа Шуленбург, добившись приема у Молотова, сообщил ему следующее: «В Берлине опасаются конфликта между Германи­ей и Польшей. Дальнейшие события зависят не от Германии»[25].

           20 августа 1939 г. Шуленбург направил в Берлин новое сообще­ние о переговорах с Молотовым.

           «После того как я [Шуленбург] на моей первой сегодняшней беседе с Молотовым сделал порученные мне сообщения, я снова попытался убедить Молотова в том, что визит господина импер­ского министра иностранных дел в Москву будет единственным средством для того, чтобы достичь срочно требуемого политиче­ской обстановкой ускорения.

           Молотов признал положительное значение предложенного визита, он подчеркнул, что Советское правительство понимает и ценит намерения, которые будут в нем заключены, однако остал­ся на том, что невозможно заблаговременно, даже приблизитель­но, определить время визита, так как он требует основательной подготовки. Это относится как к пакту о ненападении, так и к содержанию протокола, который будет заключен одновременно с ним. Немецкий проект пакта о ненападении отнюдь не всесто­ронен, советское правительство желает, чтобы в основу пакта о [92] ненападении с Германией в качестве образца был положен один из договоров о ненападении, заключенных Советским правитель­ством с другими странами.

           Он представляет германскому правительству выбрать, по его мнению, надлежащее. Затем, содержание протокола — очень се­рьезный вопрос, и Советское правительство ждет, что Германия еще точнее выразит то, какие пункты должны быть включены в протокол. Точка зрения советского правительства на договоры, за­ключаемые им, очень серьезна, оно соблюдает взятые на себя обя­зательства и ждет того же от своего партнера по договору.

           На мое высказывание, снова сделанное с особым нажимом, о причинах необходимой поспешности Молотов возразил, что до сих пор еще ни разу первый шаг не делался с заключения экономи­ческого соглашения. Затем наступит череда пакта о ненападении и протокола.

           От моего возражения Молотов остался заметно обеспокоен­ным, так что первая беседа закончилась заявлением Молотова, что он сообщит мне точку зрения Советского правительства. Больше ничего добавлено не было.

           Через полчаса после окончания беседы Молотов попросил меня посетить его еще раз. Он извинился, что побеспокоил ме­ня, и заявил, что проинформировал советское правительство, и уполномочен мне передать проект плана о ненападении. Что ка­сается визита господина имперского министра иностранных дел, то Советское правительство согласно с тем, чтобы господин фон Риббентроп прибыл в Москву через неделю после объявления о подписании экономического соглашения. Если об этом будет объ­явлено завтра, то господин фон Риббентроп может прибыть в Мо­скву 26 или 27 августа. Причины неожиданного изменения своего мнения Молотов не сказал. Я думаю, что вмешался Сталин. Моя попытка побудить Молотова к принятию более ранних сроков ви­зита господина имперского министра иностранных дел, к сожале­нию, осталась безуспешной. Шуленбург».

           20 августа Гитлер в телеграмме Сталину подчеркивал: «Я ис­кренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения в качестве первого шага к перестройке германо-советских отношений. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отноше­нию к великой державе таково, что кризис может разразиться в любой день». Телеграмма была вручена Шуленбургом Молотову в 15.00 21 августа.

           21 августа состоялось последнее заседание делегаций на трех­сторонних переговорах. Тогда же И. Сталин написал А. Гитлеру: [93] «Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении соз­даст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами».

           22 августа 1939 г. на пресс-конференции в Берлине известный деятель Германии барон фон Штумм высказался следующим об­разом:

           «По поводу подписываемого завтра Договора о ненападении следует сказать следующее: было бы очень хорошо, если бы было особо указано на сенсационный поворот в истории обоих народов. Обе страны снова нашли друг друга. Сделайте ссылку на долгое со­трудничество, из истории вы должны знать, что Германия и Рос­сия сотрудничают уже на протяжении многих лет. Об этом говорит история времен Бисмарка. Мы знаем также, что под Лейпцигом немцы и русские стояли в едином строю. Укажите, пожалуйста, также на те возможности, которые вытекают из этой дружбы для политической и экономической сферы. Далее укажите также на то, что эти сведения получили среди немецкого народа друже­ственный отклик.

           Мы снова увидели, что другие говорят — они долго говорили в Москве: Штрамг, Айронсайд и его французские коллеги. Мы же быстро перешли к делу, сначала в области экономики, а затем — в среду прошедшей недели — мы заложили фундамент и в области политики.

           Это дело подобно разорвавшейся бомбе. Те, кто дал гарантии Польше, сегодня уже без особой радости думают о своем прошлом.

           О мировоззренческих проблемах, которые имеются между комму­низмом и национал-социализмом, нельзя говорить ничего отри­цательного».

           На этой же пресс-конференции господин Фритцше (ДНД — Дойче Нахрихтенбюро — Немецкое информационное бюро) под­черкнул, что «можно сформулировать точку зрения о том, что наступил решающий поворот в европейской политике». По его мнению, конечно, «нельзя подхватывать такие высказывания, как в «Юманите», которая пишет о победе Сталина. На это надо дать ответ, но мы этого пока не хотим. Можно также отметить, что пе­реговоры велись в атмосфере максимального доверия, с большой серьезностью, поэтому они были завершены так быстро».

           В Дневнике заместителя фюрера по Национал-социалистской рабочей партии Германии (НСДАП) Альфреда Розенберга от 22 ав­густа 1939 г. записано: «...у Риббентропа нет никаких политических убеждений, кроме ненависти к Англии. Поворот фюрера был не­обходимостью; и поскольку поворот был совершен на 180 граду­сов, то из этого можно сделать далеко идущие выводы. Несколько [94] месяцев тому назад я говорил с Герингом о подобной возможности: если речь идет о судьбе Германии, то в расчет должно приниматься и временное сотрудничество с Москвой. Приблизительно: новый раздел Польши. Необходима осторожность, чтобы после опреде­ленных переговоров Советы не пошли на попятную, оставив нас в одиночку, выставив перед всем миром в качестве просящих и заключивших союз с противной стороной. Может, когда-нибудь история установит: должна ли была возникнуть ситуация, которая возникла. То есть не было ли решительных британских сил, кото­рые можно было мобилизовать для совместных с нами действий. Тот факт, что срок действия договора определен на 10 лет, его авто­матическое продление и вступление в силу до ратификации пока­зывают, насколько велик исторический поворот. Трудно переоце­нить значение новой ориентации».

           25 августа А. Розенберг сделал в дневнике еще одну запись:

           «Надежды Англии на затягивание переговоров, к счастью, не оправдались: пакт в Москве был подписан быстро. Далеко идущее решение, последствия которого трудно предвидеть. Как Спарта и Афины по очереди призывали на помощь персов, так и Англия и Германия обращаются сейчас к Советскому Союзу. Несомненно, что англичане первыми предприняли попытку натравить на нас Советы; что мог сделать фюрер перед лицом сложившейся обста­новки, он сорвал эти планы посредством внезапного поворота. Как я только что узнал, получилось так, что фюрер направил Сталину письмо с предложениями, на которое пришел очень любезный от­вет. У меня такое чувство, что этот Московский пакт когда-нибудь обернется местью для национал-социализма. Была ли ситуация неизбежной? Должен ли был польский вопрос решаться сейчас и в такой форме? Сегодня никто не может дать на это ответа»[26].

           Подписанный 23 августа 1939 г. «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом»[27] от 23 августа 1939 г. предусма­тривал, что обе договаривающиеся стороны обязуются воздержи­ваться от всякого насилия, агрессивного действия и нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами. СССР и Германия обязались в случае возникновения споров или конфликтов разрешать их исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссии по урегулированию конфликта. Договор заключался на десять лет с тем, что, «...поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истече­ния срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет...»

           [95] Договор подлежал «ратифицированию в возможно короткий срок». Он вступал в силу немедленно после его подписания. Об­мен ратификационными грамотами предполагали осуществить в Берлине.

           Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападе­нии предусматривал, что в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских госу­дарств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской об­ласти признавались обеими сторонами. В секретном протоколе подчеркивалось, что в случае «территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государ­ства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизи­тельно проходить по линии рек Нарев, Висла и Сана». Протокол следующим образом определял «польский вопрос»: «является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимости Польского государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба правительства бу­дут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного со­гласия».

           В специальных сообщениях особых отделов НКВД, отслежи­вавших общественное мнение в СССР, сообщалось о следующих фактах. Осенью 1939 г. в Военно-электротехнической академии курьер строевого отдела Воронова на политинформации подала реплику, смысл которой сводился к тому, что Риббентроп и Мо­лотов, подписав договор, вдвоем решили судьбу народов и в ре­зультате этого договора советской стороне, возможно, придется воевать[28].

           В это же время на политзанятиях в 135-й стрелковой дивизии красноармейцы просили ответить на непонятные для них вопро­сы: «Германия урвала кусочек территории Польши, и мы теперь урвем кусочек? Правильно ли это будет?» Или еще: «почему мы не помогли украинцам и белорусам на Западе, когда существовала Польша, а теперь решили помогать? Зачем нам вмешиваться в дела Польши и влезать в войну?»[29] 23 августа 1939 г. Л. Берия сообщал К. Ворошилову: «Нами по­лучены сведения из Парижа о том, что полиция, опасаясь демон­страции, в связи с поездкой Риббентропа в Москву, у здания пол­предства СССР в Париже выставила усиленную охрану»[30].

           25 августа 1939 г. в письме секретаря военного атташе майора Кремера из Лондона на имя начальника Отдела внешних сноше­ний сообщалось: «Обстановка здесь, начиная с 22 августа, стано[96]вится все более напряженной. Советско-германский пакт очень тяжело воспринят местной общественностью. Только коммуни­стическая печать положительно разъясняет его значение. Основ­ной тон прессы, главным образом, антигерманский. Английская печать со всей силой обвиняет Гитлера, что он действует в данный момент не так, как это написано в его книге «Моя борьба». Судя по «Таймс», получается впечатление, что англичане больше всех болеют, что советско-германский пакт сделал прорыв антикомин­терновского фронта. Печать доказывает, что в настоящее время Япония и Италия, а также Испания должны отойти от Германии и приблизиться к Англии. «Ньюс Кроникл» от 24 августа пишет, что одно ясно, что центр мировой политики передвинулся в Москву. Одна Москва может решать — быть или не быть войне.

           22 августа ночью Чемберлен лично имел разговор со всеми вла­дельцами основных газет, и отсюда характерно, что уже с 23 августа тон печати серьезно изменился. На сегодня тон печати характери­зуется:

           1. Подчеркивается твердость Англии в соблюдении взятых ею обязательств по отношению к Польше. 2. Германия изобличается как фальшивый член антикоминтерновского фронта, выказывая полное сочувствие Японии, Италии, Испании и Венгрии как по­страдавшим от вероломства Германии. Указывается, что в настоя­щее время дело не в том, кому будет принадлежать Данциг, а в том, что Германия хочет доминировать над Европой и что Англия, в си­лу ее «преданности демократическим традициям», не может этого допустить. 3. Выделяется сдержанность в отношении оценки со­ветских позиций за исключением «Таймс», которая заявляет, что Москва договорилась с Берлином о разделе Польши. Хотя Чем­берлен на заседании парламента 24 августа заявил: «Для него яв­ляется сюрпризом, что СССР, несмотря на присутствие в Москве английской и французской военных делегаций, вел секретные пе­реговоры с Германией». Все же печать этого вопроса не раздувает, как и не поднимает вопроса о необходимости добиться заключе­ния англо-советского пакта.

           Лейбористы сейчас показали полностью свое лицо. В своем манифесте от 22 августа они совершенно опустили момент о необ­ходимости каких-либо переговоров с СССР. С 24 августа они еди­ногласно поддержали правительство по всем вопросам, не найдя нужным даже напомнить Чемберлену, что это именно его прави­тельство тормозило переговоры в Москве. Далее говорится, «что вчера вечером Чемберлен и Галифакс заявили, что Англия от свое­го слова не отступится, она будет воевать за Польшу. Но действи­тельно ли Англия вступит в войну, еще трудно сказать»[31].

           [97] 27 августа 1939 г. военный атташе СССР в Польше полковник П.С.Рыбалко доносил наркому Ворошилову: «После сообщения, что Риббентроп выезжает в Москву для заключения пакта о не­нападении, в польских политических кругах и прессе появилась растерянность. Печать высказывается явно против такого пакта, заявляя, что этот шаг Советского Союза ведет к ослаблению фрон­та мира, хотя поляки никогда не рассчитывали на какое-либо со­вместное действие с Москвой и неоднократно предупреждали за­падные державы, что СССР не является партнером, на которого можно было рассчитывать в европейской международной полити­ке. Мы никогда не рассчитывали на военную помощь Советского Союза в эвентуальном конфликте, наоборот, делали решительные оговорки на протяжении многих лет против идеи пропуска войск через наши земли. В вопросе материальной помощи мы не начали никаких переговоров с нашим восточным соседом. Факты снова подтвердили, что на востоке Европа кончается Польшей»[32].

           24 августа 1939 г. полковник Бек в беседе с советским послом Шароновым заявил, что «немцы сосредоточили против Польши 30 дивизий». С апреля по август поляки через подставных лиц в «частном порядке» обращались к нашим торговым представителям не один раз с вопросом о возможности закупок у нас вооружения, боеприпасов, нефтепродуктов и сырья, о возможности транзита таких товаров через СССР. В случае войны Польши с Германией, продолжительность которой предвидеть трудно, а на длительный срок войны Польша стратегическим сырьем не обеспечена, полу­чать стратегическое сырье и вооружение морским путем, она, без­условно, не сможет, так как Гданьский порт в первые же дни будет выведен из строя и, если польское правительство по- серьезному думает, что оно сумеет разрешить конфликт мирным путем, оно вынуждено будет этот вопрос ставить перед нашими учреждения­ми не только в частном порядке».

           24 августа 1939 г. бельгийский король Леопольд I обратился по радио с воззванием к Гитлеру сесть за стол переговоров. 25 августа 1939 г. Ф. Рузвельт направил послание А. Гитлеру, призывая его к урегулированию польско-германского конфликта путем непо­средственных переговоров или путем примирительной процеду­ры. Президент Польской Республики И. Мосьцицкий в переписке с Ф. Рузвельтом сообщал ему, что он согласен с методами прими­рительной процедуры при посредничестве третьей стороны.

           25 августа 1939 г. в телеграмме посла Франции в СССР П. Над­жиара на имя посла Франции в Польше Л. Ноэля подчеркивалось: «Гитлер примирился со Сталиным, несмотря на все то, что он гово­рил или делал против СССР, и на основе реальных фактов давних [98] отношений между двумя странами повел разговор с новой Россией как держава с державой, отбрасывая, таким образом, Польшу на ее место, столь уязвимое между объединенными немцами и русски­ми»[33]. 26 августа 1939 г. французский премьер Э. Даладье призвал Берлин к благоразумным переговорам с Варшавой. Дважды высту­пил с призывом к миру Папа Римский. 27 августа 1939 г. К.Е. Во­рошилов, отвечая корреспонденту «Известий» о провале перегово­ров с военными миссиями Англии и Франции, заявил следующее: «Советская военная миссия считала, что СССР, не имеющий об­щей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Ан­глии, Польше лишь при условии пропуска его войск через поль­скую территорию, ибо не существует других путей для того, чтобы советским войскам войти в соприкосновение с войсками агрессо­ра. Несмотря на всю очевидность правильности такой позиции, французская и английская военные миссии не согласились с та­кой позицией советской миссии, а польское правительство откры­то заявило, что оно не нуждается и не примет военной помощи от СССР. Это обстоятельство сделало невозможным военное сотруд­ничество СССР и этих стран. В этом основа разногласий».

           На вопрос корреспондента о том, каково мнение К.Е. Вороши­лова на тот факт, что газета «Дейли Геральд» считает, что «военные миссии Англии и Франции будто бы спросили советскую миссию, готов ли СССР снабжать Польшу сам боеприпасами и держать в го­товности на границе Красную Армию, а советская военная миссия будто бы ответила на это предложением: «Немедленно после нача­ла войны оккупировать Вильно и Новогрудок на северо-востоке, а также Львовское, Тарнопольское и Станиславское воеводства на юго-востоке, что из этих районов Красная Армия могла бы оказать полякам военную помощь, если это потребуется».

           Ворошилов ответил: «Это заявление является от начала до конца лживым, а газета «Дейли Геральд» — клеветническая газе­та». 27 августа 1939 г. начальник отдела внешних сношений НКО полковник Осетров с грифом «совершенно секретно» направил документ заместителю наркома обороны СССР, начальнику 5-го (разведывательного) управления Штаба РККА комдиву Проску­рову: «27 августа немецкий военный атташе генерал Кестринг по­сетил Отдел Внешних Сношений и выразил поздравление с заклю­чением пакта о ненападении между Германией и СССР. При этом Кестринг заявил, что он якобы высказывал такую мысль еще пять лет тому назад. После доклада т. Сталина на XVIII съезде партии, Кестринг якобы снова напоминал о возможности установления добрососедских отношений с Советским Союзом, но тогда к этому в Германии относились недоверчиво.

           [99] Риббентроп, по словам Кестринга, собираясь лететь в Москву, все еще сомневался в возможном успехе. Его (Риббентропа) со­мнения, говорит Кестринг, рассеялись лишь тогда, когда он встре­тился лично с великим человеком т. Сталиным и услышал его яс­ную и не вызывающую никаких сомнений постановку вопросов. После этого он вернулся в посольство, связался по прямому про­воду с Гитлером, доложил ему свои соображения и получил его со­гласие»[34]. После подписания Договора о ненападении с Германией 23 августа 1939 г. И.В. Сталин высказал мысль о том, что, «к со­жалению, не всегда вопросы мира и войны решаются народами».

           1 сентября 1939 г. газета «Правда» на первой полосе помести­ла важное сообщение: «О ратификации советско-германского договора о ненападении». В центре статьи был помещен портрет председателя Советского правительства и наркома иностранных дел В.М. Молотова и были приведены его слова о том, что «Заклю­чение советско-германского договора о ненападении свидетель­ствует о том, что историческое предвидение т. Сталина блестяще оправдалось. Советско-германский договор о ненападении кладет конец вражде между Германией и СССР, а это в интересах обеих стран. Этот договор не только дает нам устранение угрозы войны с Германией, суживает поле возможных военных столкновений в Европе и служит, таким образом, делу всеобщего мира»[35].

           В этот же день на второй полосе газеты можно было увидеть огромный портрет К.Е. Ворошилова и еще одно важнейшее со­общение: «О проекте Закона о всеобщей воинской обязанности».

           1 сентября «под шумные аплодисменты» собравшихся в зале «Кроль-опера» А. Гитлер объявил, «что вчера в Москве был ра­тифицирован германо-советский пакт и что одновременно гер­манское правительство со своей стороны ратифицировало этот пакт...». И далее Гитлер заявил о том, что «...вчера вечером поль­ские регулярные части перешли германскую границу и что сегодня утром германские войска выступили против поляков».

           Рано утром 1 сентября 1939 г. секретарь И.В. Сталина А.Н. По­скребышев сообщил ему, что «войска вермахта вторглись в Поль­шу». Через несколько часов Сталину поступило донесение от военного атташе в Варшаве П.С. Рыбалко и полпреда Н.И. Шаро­нова: «Вне всякой очереди. Первого сентября немецкая бомбарди­ровочная авиация произвела налеты на Гдыню, Катовице, Краков, Варшаву. Налет на Варшаву был отбит. Третий налет в 10.00 — ре­зультаты неизвестны. Данциг занят немецкими войсками. На Ве­стерплятте идут бои. Сухопутные части немецкой армии перешли границу в направлениях Млавы, Крыница, Дзялдово и Верхней Силезии. Идут бои».

           [100] В этот же день высшее советское руководство, приняв Закон о всеобщей воинской обязанности, начало проводить частичный призыв запасных на Украине, в Белоруссии и еще в четырех воен­ных округах. В те дни в потоке различных информационных сооб­щений на страницах «Правды» привлекало и другое, в некоторой степени символичное, покрытое флером таинственности. 3 авгу­ста 1939 г. «Правда» написала о том, что «Ледокол «И. Сталин», преодолевая 9-балльный тяжелый лед подошел к мысу Челюскин. За ним грузовой транспорт «Сакко». Мыс Челюскин — это самая северная часть евро-азиатского материка», а 31 августа накануне большой мировой войны в «Правде» можно было прочесть следу­ющее: «Ледокол «И. Сталин» идет в обратный рейс. ...После суточ­ной стоянки в бухте Провидения ледокол «И. Сталин» продолжает свой рейс с востока на запад. Идем тем же путем, которым совсем недавно шли на восток Арктики. Прошли Уэллен. Отсюда ледокол взял курс к острову Врангеля. Предстоят короткая стоянка и встре­ча с жителями этого далекого советского острова»[36].

           Через несколько десятилетий после окончания войны выйдет сенсационная книга с символическим названием «Ледокол»[37], ко­торая заставит отечественных и зарубежных историков не толь­ко задуматься над важнейшими проблемами истории минувшей войны, но в значительной степени и резко размежеваться друг с другом в своих оценках мирового противоборства и роли ведущих держав в развязывании Второй мировой войны.

          

           4. МИРОВАЯ ДЕРЖАВА КАК АБСОЛЮТНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПРОИСХОДЯЩЕЕ В МИРЕ

           Невежеством людей часто пользуются недобросовестные по­литики, представители определенных общественных кругов, раз­личных партий, а также некоторые ученые. Где же решилась в ко­нечном счете судьба Второй мировой войны? Кому принадлежит Победа? Конечно, битвы и сражения, проведенные англичанами, американцами, французами в годы Второй мировой войны, сы­грали важную роль в разгроме немецких войск. Это и сражение в районе Эль-Аламейна, и крупнейшее морское сражение у острова Мидуэй, и битва в Атлантике, и бои за остров Гуадалканал на Ти­хом океане. И, конечно же, высадка в Нормандии, знаменовавшая открытие второго фронта западных союзников в Европе. Отдавая должное вкладу воинов зарубежных армий в победу в годы Второй [101] мировой войны, мы не имеем права забывать, что основную тя­жесть войны вынес солдат действующей Красной Армии. Битвы под Москвой, Сталинградом и Курском явились главными и ре­шающими в ходе Второй мировой войны. В 1943 г. Красная Армия осуществила битву за Днепр, а в 1944 г. провела такие крупные стра­тегические операции, как Корсунь-Шевченковская, Белорусская, Львовско-Сандомирская, Ясско-Кишиневская, Белградская, Бу­дапештская, а в 1945 г. — Висло-Одерская, Восточно-Прусская, Балатонская, Венская, Берлинская, Пражская. В действующей армии в 1941—1945 гг. ежегодно служило не менее 14—16 млн во­еннослужащих. За два года войны по мобилизации были призва­ны мужчины 33-х возрастов, начиная с пенсионного — 1890-го и заканчивая 1923 годом. В ноябре—декабре 1944 г. был произве­ден призыв в Красную Армию 17-летних юношей. За четыре года войны было призвано почти 30 млн чел. Только крупных форми­рований: объединений, соединений и частей в Красной Армии — насчитывалось почти три тысячи. Был сформирован 61 фронт. 11 из них, ввиду особой ожесточенности борьбы и огромных потерь, Ставка Верховного Главнокомандования формировала дважды, а Резервный и Брянский фронты — трижды. Вооруженные силы были объединены в более чем 2000 стрелковых, горно-стрелковых, легкострелковых, особых, воздушно-десантных, танковых, ме­ханизированных, моторизованных, артиллерийских, кавалерий­ских, горно-кавалерийских, минометных, бомбардировочных, дальнего действия, штурмовых, истребительных и других корпусов и дивизий. Многочисленные воинские части, так же как и фронты и армии в целом, неся жестокие потери, формировались дважды, трижды и даже четырежды. Наш народ заплатил очень высокую цену за Победу. Но какой бы жестокой ни оказалась правда о во­йне, от нее не уйти, ее необходимо сказать во имя памяти тех, кто безвременно окончил на войне свои земные сроки.

           Сегодня историки по-разному смотрят на одни и те же про­блемы минувшей войны. Возникают резкие споры друг с другом, а также непонимание точек зрения зарубежных ученых. Единодуш­ны все в одном — подвиг солдата и в целом военная тема, нуждают­ся в дальнейшем изучении и неискаженном освещении

           На рубеже XX—XXI вв. человечество вступило в один из самых сложных и противоречивых периодов мировой истории, характе­ризующийся крайней неопределенностью перспектив развития геополитической обстановки и ожиданием крупных перемен во всей системе мироустройства. Российская Федерация, представ­ляя собой объект повышенного интереса и определенных при­тязаний со стороны других стран, оказалась накануне третьего [102] тысячелетия в центре радикальных геополитических изменений экономического, социально-политического и военного характера. Новая расстановка военно-политических сил в мире, особенно в Европе, нарушила прежние основы стабильности, изменила ха­рактер, масштабы и содержание опасностей и угроз, приобрета­ющих все более комплексный характер. Уже сегодня обозначились новые вызовы и опасности для России. Знать и изучать прошлое — значит предвидеть будущее. У нас у всех сегодня один разумный путь — восстанавливать страну как современную мировую держа­ву. Мировая держава — это абсолютная ответственность за проис­ходящее в мире; бремя русских в новой тревожной ситуации на­чала XXI века — не дать миру покончить с собой.

 

           [102-104] СНОСКИ оригинального текста