О периодизации всемирной и отечественной истории

Автор
Гросул Владислав Якимович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Гросул В.Я. О периодизации всемирной и отечественной истории // Труды Института российской истории. Выпуск 8 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, сост. Е.Н.Рудая. М.: Наука, 2009. С. 26-69.

Текст статьи

[26]

В.Я. Гросул

О ПЕРИОДИЗАЦИИ ВСЕМИРНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ

           Без обоснованной периодизации история как наука теряет одну из важнейших своих особенностей[1]. При всей своей неиз­бежной условности, закономерной относительности периодиза­ция исторического процесса влечет за собой необходимость вы­членения наиболее характерных его периодов, хронологических отрезков, призванных отразить наиболее существенные этапы жизни человеческого общества. Периодизация невозможна без четко выделенных критериев и требует предельной объективно­сти, построенной на той или иной методологии. Но обращение к всемирной историографии показывает, как на протяжении тыся­челетий менялись исследовательские подходы, как одна периоди­зация сменяла другую, какие имелись различные зигзаги и пово­роты, как внедрялись спекулятивные подходы и как, вообще, текущая социально-политическая обстановка влияла на конкрет­ные исторические труды и проводимые в них идеи, в том числе и композиционного характера. И тем не менее без периодизации всемирной истории, без периодизации национальной, региональ­ной, родовой, семейной истории историческая наука существо­вать не может. Даже при большом желании, избегнуть встречи с проблемами периодизации не удается ни одному историку, стре­мящемуся дать ответ на вопросы далекого или близкого прошло­го. Необходимость убедительной периодизации диктуется, порой, непроизвольно, ибо она органически входит в систему принципа историзма - принципа особого научного мышления, предохраняющего исследователя от субъективизма, пожалуй, главного врага подлинно исторической науки. Более того, избе­жать проблем периодизации не могут и те историки, которые проповедуют концепции индетерминизма, случайности, хаотич­ного нагромождения исторического материала.

           Геродот с его известными религиозно-этическими воззрения­ми, с его верой в решающую роль в человеческой жизни неумо­лимого рока попытался объять в своих изысканиях три с лишним предыдущих столетия. Геродот специально не вырабатывает своих хронологических подходов, но, скорее всего, непроизволь[27]но выделяет отдельные периоды истории как родной Греции, так и стран Востока, прежде всего Персии. В поле зрения Фукидида, находилась фактически, только Пелопонесская война, то есть его интересовал значительно меньший, чем Геродота период. Но Фукидид дает и периодизацию этой войны. Он, видевший главнейшую задачу историка в “отыскании истины”[2], в отличие от Геродота, особое внимание уделяет критической оценке источников, выявлению причин и поводов исторических собы­тий, показу объективных факторов. Не отрицая существования божественных сил, он отвергает непосредственное вмешательст­во богов в исторические события. Являясь современниками, Геродот и Фукидид олицетворяли собой разные методологиче­ские подходы, хотя понятия не имели о методологии как таковой.

           Особый разговор о Полибии, считавшем историю наставни­цей жизни и требовавшем от историка хорошего образования и большого личного опыта - государственного и военного. Поли­бий - автор первой всеобщей истории средиземноморской циви­лизации, притом, что само понятие “цивилизация” ему еще неве­домо. В поле его зрения находятся III и II вв. до н.э., но конкрет­ную фактуру он подает последовательно от одной олимпиады до другой. Параллельно он излагает свою концепцию о смене государственных форм, уделяя большое внимание выявлению причинно-следственных связей. Собственно от Полибия и идет понятие “всеобщая история”. Он же стал важнейшим связующим звеном между греческой и римской историографиями, хотя среди своеобразных посредников между ними были и такие крупней­шие сочинители как Плутарх, тоже грек по национальности. Плутарх смотрел на историю как на средство исправления нравов и в своих “Сравнительных жизнеописаниях” подчеркивал, что пишет не историю, а биографии[3]. Плутарх, как давно замети­ли исследователи, был глубоко проникнут религиозным чувст­вом. Бог у него - начало всего доброго, материя же в его представ­лениях основа всего злого. Но, не ставя задачи писать историю, он ее постоянно отражал, делил на этапы, достаточно обратить­ся к жизнеописанию Фабия Максима, где подробно рассказыва­ется о войне Рима с Карфагеном.

           При всей зависимости римской исторической науки от грече­ской, нельзя не видеть ее определенного прогресса в самом Риме. Даже в письмах Плиния Младшего (отнюдь, не в историческом сочинении, но в прекрасном историческом источнике) их автор предстает как историк. Не случайно Титиний Капитон и другие знакомые Плиния уговаривали его заняться историей[4]. Древне­римские тексты свидетельствуют о глубоком интересе римлян к [28] историческим знаниям, а исторические исследования, среди про­чего, показывают, как их авторы стремились к упорядочению этих знаний, приданию им некой системы. Гай Крисп Саллюстий, живший в I в. до н.э., человек, обладавший большим жизненным опытом и многое повидавший на своем веку, стал историком уже в относительно зрелом возрасте. Автор “Югуртинской войны”, “Истории” в 5-ти книгах (сохранившейся, однако, в нескольких фрагментах), он не ставил перед собой задачи выработки перио­дизации своих сочинений. Но, описывая эпоху упадка римского общества, которое ему приходилось наблюдать самому, он пере­ходил к сравнениям и, невольно, передавая характеры своих героев, выделял этапы римской истории.

           “Римский Геродот” Тит Ливий, живший на стыке старой и новой эры, посвятил написанию “Римской истории от основания города” почти 50 лет. Из 142 книг его главнейшего сочинения сохранилось всего 35. Содержание, хотя и весьма краткое, остальных его книг известно по трудам других авторов, цитиро­вавших или, по крайней мере, упоминавших многотомник Тита Ливия. Особенность периодизации истории этого известно­го римского автора заключалась в том, что он применил принцип изложения истории Рима по годам от его основания до I в. до н.э. Первые 10 книг были доведены до 3-й Самнитской войны, то есть до 293 г. до н.э., известны также с 21 по 45-ю книги, где изло­жение римской истории доводится до 168 г. до н.э., до поко­рения Римом Македонии. Другие книги до нас не дошли и содер­жание их известно в самых общих чертах. Тем не менее можно с полным основанием отнести Тита Ливия к сторонникам хроноло­гического подхода к периодизации истории, который сочетался с выделением этапов по наиболее значительным датам римской истории. Но не Тит Ливий был основателем чисто хронологиче­ского подхода. У него были далекие и близкие предшественники, В Древнем Египте было принято деление по годам правления фараонов, в Афинах - архонтов, в Риме - консулов, а затем и императоров. Сам Тит Ливий во многом заимствовал материал у римских анналистов, но у него имелись и свои, пользуясь совре­менным понятийным аппаратом, методологические подходы, строившиеся на изучении изменений морально-этических устоев римского общества. По его мнению, именно нравственные досто­инства древних римлян, их здоровый повседневный быт стали источником возникновения римского могущества[5].

           Тацит, творивший уже на стыке I и II вв. и немало повидав­ший и переживший на своем веку, в отличие от Тита Ливия, быв­шего сторонником республики, хотя, отнюдь, не выступавшего [29] против императора Августа, стал апологетом Римской империи. Он доказывает неизбежность ее появления, подавая империю как более прогрессивный этап развития римского общества по сравнению с изжившей себя Римской Республикой. Но Тацит видит противоречивость исторического развития вообще и своей страны в частности и, оправдывая новый строй, отражает не только положительные черты римских императоров, но и живо­писует их как жестоких тиранов, преследующих лучших людей Рима. Для Тацита, таким образом, характерны диалектический подход к истории, понимание закономерностей ее развития, выделение этапов исторического процесса. Все это образует своеобразный новый, не характерный для прошлого, подход к периодизации римской истории.

           Аппиан - историк II в. н.э., по происхождению грек, но жив­ший в Риме и ставший римским гражданином, позднее поселив­шийся в Египте. Аппиан стал автором “Римской истории” в 24-х книгах, написанной на греческом языке[6]. Его масштабное творе­ние, посвященное истории Рима с самого основания до начала II в., интересно, среди прочего, и своими методологическими подхода­ми и своеобразной периодизацией римской истории. В основу пе­риодизации многотомника положены крупнейшие войны Рима на протяжении всей его истории, известной автору. Первая книга была посвящена древнейшему периоду, далее говорилось о завое­вании Римом Италии и войне с галлами. Потом следовало описа­ние военных действий в Сицилии, Иберии, против Карфагена и т.д. Последние войны, которые описал Аппиан, были посвяще­ны походам императора Траяна. Им были посвящены 23 и 24 книги его истории. Но особенность той периодизации, кото­рую предложил этот римский историк, заключалась не только в этом его подходе. Хронологический подход, уже внедрившийся в античную литературу, он сочетал с подходом этническим. В ряде томов своей истории он рассказывает об истории тех народов, которые были завоеваны Римом. В начале шел исторический очерк той или иной страны и ее народа, а затем собственно сле­довало описание их покорения римскими войсками. Таким обра­зом, хотя по названию многотомник Аппиана был посвящен ис­тории Рима, по существу он представлял собой одну из первых всеобщих историй, подчиненных его своеобразной периодизации.

           Рим выдвинул и ряд других авторов, заметно обогативших историческую науку, - Катона, Цицерона, Юлия Цезаря, Диодо­ра Сицилийского, Страбона, Светония Транквилла, Апулея, Диона Кассия, Геродиана, Аммиана Марцеллина, Евтропия, Орозия, Зосиму и др. Даже знаменитый римский поэт Публий Ови[30]дий Назон внес свой вклад в развитие исторической науки, и его известные “Письма с Понта” относятся к числу важных истори­ческих источников. Исследователь творчества Овидия М.Л. Гаспаров, справедливо подчеркнувший, что “всякая перио­дизация условна”, обратил внимание на то, что у Овидия без мифологических параллелей “не обходится ни одна тема и почти ни одно стихотворение”[7]. Не обходится Овидий и без историче­ских параллелей. Не обходятся без них и два других представите­ля “золотого века римской поэзии”, то есть “века Августа” - Вергилий и Гораций.

           Особый разговор о периодизации истории у Блаженно­го Августина. Августин, с одной стороны, принадлежит к эпохе античности, с другой, как бы органически вписывается в средне­вековую традицию, на формирование которой оказал сильней­шее влияние. Выходец из рабовладельческой среды, воспитан­ный на античной литературе, становится одним из крупнейших христианских богословов. Проповедник принципа, что “перед верой меркнут все достижения разума”, он выдвигает свое пони­мание исторического процесса. В круг его воззрений входит изу­чение динамики человеческой личности и динамики общечелове­ческой истории. По его представлениям, история человечества это - непрестанная борьба божьего царства с царством сатаны, по-другому, - борьба праведников и Церкви с земным государст­вом. Нечто подобное можно встретить и у Плутарха и других античных авторов, но Августин под религией разумеет христиан­ство. Он выступал с теократических позиций, за подчинение свет­ской власти Церкви, причем, по его представлениям, Церковь должна владычествовать над миром. В одном из важнейших сво­их сочинений “О Граде Божьем” он видит источник историческо­го процесса в акте божественной воли Творца и выдвигает свою теорию мировой эволюции. В его периодизации истории боль­шую роль играет учение о предопределении. Именно он развива­ет провиденциалистское понимание исторического процесса как пути к божьему царству, оказавшее громадное воздействие на последующую, причем не только средневековую историогра­фию. Он же предлагает и свою периодизацию всемирной исто­рии, которую он разделил на шесть периодов: первый от сотво­рения мира до всемирного потопа и шестой - с рождения Иисуса Христа[8].

           Мы остановились на наследии античных историков не только потому, что в нем усматривают зарю мировой историографии, но и потому что проблемы с которыми сталкиваются сегодняшние исследователи зародились уже тогда. Уже в греко-римской [31] историографии к периодизации истории применялись соответст­вующие методологии, равнодействующая которых заключалась в отделении фактов от вымысла и безусловном требовании достоверности исторического материала, поисках общих черт и, вместе с тем, отличий в истории различных стран и народов, об­щего, особенного и повторяющегося в истории, необходимости видеть за внешним течением истории внутренние побудитель­ные мотивы, поисках причин исторических событий, последова­тельной объективности, четком разграничении истории и мифо­логии, признании исторического прогресса, - вообще, в трезвом, предельно реалистическом взгляде на ход мировой истории[9]. По отношению к периодизации истории, при всех отличиях меж­ду различными историческими сочинениями хорошо заметны хронологический, проблемный и даже стадиальный подходы.

           В нашу задачу не входит подробное рассмотрение сочинений последующих авторов, уделявших внимание периодизации исто­рии. Остановимся на них в самых общих чертах. В Средние века историческая мысль претерпела определенный регресс по срав­нению с античной эпохой. Были, однако, тогда и определенные достижения историографии. В Средние века весьма популярной была периодизация истории по четырем монархиям. Она, напри­мер, получила отражение в “Хронике” Оттона Фрейзингенского, где изложены события мировой истории до 1146 г., и в других его сочинениях. Оттон Фрейзингенский, продолжатель августинов­ской традиции борьбы земного и божественного начал, предре­кает грядущий конец земного мира[10]. Собственно концепция Оттона Фрейзингенского не была оригинальной. Исследователи давно показали, что у истоков концепции четырех мировых монархий был труд греческого историка V-IV вв. до н.э. Ктесия - “Персия”. В этом труде проводится мысль о трех мировых мо­нархиях - Ассирийской, Мидийской и Персидской. Затем к этим трем монархиям была добавлена четвертая - Македонская, и эта концепция четырех монархий получила распространение ко П в. до н.э. У пророка Даниила, в его библейской книге этого перио­да, то есть в Ветхом Завете, они фигурируют как Халдейское, Мидийское, Персидское и Греко-Македонское царства. Попав в Рим, эта концепция дополнилась положением о Римской монар­хии. В работе римского историка Помпея Трога, написанной на стыке старой и новой эры отмечены Ассирийская, Персидская, Македонская и Римская империи. Именно эта концепция четы­рех или даже пяти монархий затем попадает в христианскую историографию и прослеживается в IV и V вв. у Иеронима, а за­тем у Павла Орозия, ученика Августина, жившего приблизитель[32]но в 380-420 гг. Среди многих христианских авторов той эпохи распространялись мнения о том, что Римская империя будет последним государством на земле, и его уничтожение приведет к торжеству Царства Божьего[11].

           Подразделение всемирной истории на эпохи четырех монар­хий прочно утвердится затем в средневековой европейской исто­риографии. Здесь к этим монархиям относили ассиро-вавилон­скую, мидо-персидскую, греко-македонскую и римскую. Оттон Фрейзингенский, таким образом, действительно не был в этом отношении оригинален. Но он, во-первых, являлся автором все­мирной истории, охватывавшей обширный период, а во-вторых, именно его труду преимущественно противопоставили свои воз­зрения гуманисты XV-XVI вв. При этом, конечно, нельзя закры­вать глаза на сочинения других средневековых авторов. Была своя традиция у византийских историков, свои воззрения предла­гали и некоторые церковные историки Западной Европы. Там пробивает себе дорогу периодизация по трем “мировым эпо­хам”, в соответствии с тремя ипостасями Божественной Троицы. Первый этап по этой периодизации занимал период от Адама до рождения Христа и подавался как время Бога-Отца. После этого следовало время Бога-Сына. Третий же период назывался эпохой Святого Духа, в соответствии с которым должна востор­жествовать вечная справедливость. Эта концепция не поддержи­валась официальными церковными властями, и историки-гума- нисты противопоставили свои труды прежде всего концепции четырех монархий.

           Гуманистам принадлежит великая заслуга в создании свет­ской науки, в решительном разрыве с феодально-теологической трактовкой исторического процесса. Именно они первыми вы­двигают понятие “Средневековье”(medium aevum), противопоста­вляют его Античности, а также заявляют о начале новой исто­рии. Понятия древней, средней и новой истории, исходящие от гу­манистов вошли во всемирную историографию и распространи­лись, хотя и не сразу, почти по всем странам мира. Жан Боден, выдвинувший положение о складывании общества независимо от воли человека, под влиянием естественной среды, отстаивав­ший идею общественного прогресса, издает в 1566 г. свою знаме­нитую книгу, где уже фигурирует деление исторического процес­са на древнюю, среднюю и новую историю[12]. Уже в XVII в. эта периодизация стала широко известной и популярной в западно­европейских университетах. Сложности возникали, однако, при определении конкретных дат, разделяющих эту триаду. В вы­шедшем в 1685 г. в университете в Галле учебнике Келлера все[33]мирная история делилась на древнюю до Константина Великого, средневековую - до 1453 г., то есть до падения Константинополя и новую - после 1453 г. Эта периодизация была довольно распро­страненной, но впоследствии ей противопоставлялись и другие. Различного рода предложений было великое множество. В исто­риографии США распространилась начальная дата новой исто­рии - 1492 г., то есть так называемое открытие Америки X. Ко­лумбом. Вообще, в истории Америки эта дата переломная и зани­мает особое место и в учебниках по истории США[13].

           Гуманисты вкладывали в свою периодизацию всемирной ис­тории особый смысл. Например, исходный момент новой исто­рии они усматривали в зарождении светской науки и культуры в эпоху Возрождения. Нередко за начало новой истории принима­ется распространение гуманизма и Реформация. Вообще, единой точки зрения не было и среди гуманистов. Но их важный вклад в историческую науку заключался не только в предложении новой периодизации, но, например, в утверждении концепции циклич­ности, что мы находим в трудах Н. Макиавелли, Ф. Гвиччардини, Ф. Патрици и, особенно, Д. Вико, жившего на стыке ХVII-ХVIII вв. и основательно разработавшего концепцию исто­рического круговорота. Вико предложил и свою периодизацию всемирно-исторического процесса. По Вико исходным пунктом развития являлось первобытное звериное состояние, время, когда, собственно, еще не было истории. Далее, один за другим следуют “век богов”, еще до создания государства, “век героев” - эпоха феодализма и жестокой борьбы феодалов и плебейства и “век человечества” - время республик, господства разума и рас­цвета. Далее, по Вико, за этими тремя стадиями, следует упадок и история начинается сначала. Концепция Д. Вико, однако, предпо­лагает развитие каждого нового круга на более высоком уровне. В целом, Вико - сторонник человеческого прогресса[14].

           Вообще, в становлении истории как науки роль мыслителей ХVII-ХVIII вв. весьма велика, в силу обострившейся борьбы про­тив феодальных порядков, влияния ранних буржуазных револю­ций в Европе, прежде всего Английской и Великой французской. Просветители этой эпохи выдвинули требование написания всеобщей истории человечества исходя из новых принципов, в которые входили сравнительное описание истории, рассмотре­ние человека как части природы, идея непрерывного прогресса, признания единства судеб всего человечества. Они обратили большое внимание на изучение природно-географической среды, и от преимущественно политической истории, которая обычно находилась в поле зрения их предшественников, призывали обра[34]титься и к экономическим проблемам, истории культуры, исто­рии идей. Именно в это время возникает и понятие “цивилиза­ция”. Поначалу, еще в XVII в. появляется термин “цивилизован­ный”, прослеживаемый, например, в трудах Р. Декарта и Б. Спи­нозы, затем, уже во второй половине следующего, XVIII в., впер­вые стало использоваться слово “цивилизация”[15].

           Видный представитель этой эпохи, один из идеологов Прос­вещения - И.Г. Вердер свой главный труд “Идеи к философии истории человечества”, в котором по словам автора тема его - “история человечества, философия истории”[16], предлагает чита­телю довольно сложную историческую конструкцию. Его книга состоит из четырех частей и двадцати книг плюс план заключи­тельного тома, неосуществленных 21-25 книг. Не периодизация истории интересует в первую очередь немецкого историка. Глав­ное место в ней занимает проблема законов общественного раз­вития. Несомненный сторонник общественного прогресса, Гердер видит и его различные зигзаги и повороты и отнюдь не относится к безбрежным оптимистам. Его периодизацию прихо­дится буквально выискивать, но внимательное прочтение его книги позволяет понять ее и то, что периодизации он уделял далеко не последнее место. Гердер в своем исследовании изучает историю стран Древнего Востока и проявляет себя как убежден­ный противник европоцентризма. Он последовательно исследует эпоху античности и далее переходит к истории феодализма, кото­рую доводит до XIV в. Интересно, что у него Средневековье рас­сматривается как закономерный этап в развитии человечества. Здесь он входит в противоречие со взглядами многих мыслителей Просвещения, видевших в Средних веках досадный регресс. По Гердеру феодализм был не только закономерным этапом раз­вития истории, но и этапом прогрессивным. Заголовок одного из разделов его книги звучит следующим образом - “Роду человече­скому суждено пройти через несколько ступеней культуры и пре­терпеть различные перемены, но прочное благосостояние людей основано исключительно на разуме и справедливости”[17].

           Младшим современником Гердера был французский мысли­тель А. де Сен-Симон. Он вошел в историю больше как социа­лист-утопист, хотя утопизм его, отнюдь, не намного больше чем у других, поскольку элементы утопизма, большие или меньшие, можно усмотреть у любого даже самого трезвого мыслителя. Да, Сен-Симон был социалистом и очень крупным, оказавшим большое влияние на последующие поколения сторонников этого учения. Но он был и социологом и историком, предложившим и свои методологические подходы к истории, и собственную ее [35] периодизацию. В поле зрения Сен-Симона как историка присут­ствуют, прежде всего, древняя, средневековая и новая история. Но он, отнюдь, не закрывал глаза на историю первобытной эпо­хи. Доказывая прогрессивность рабовладельческого строя по сравнению с первобытным, он подчеркнул, что если раньше пленника просто съедали, тогда, как при рабовладении его заста­вляли работать на себя. В этом Сен-Симон видел несомненную прогрессивность нового строя. Вообще, каждую новую общест­венную систему Сен-Симон рассматривает как более прогрессив­ную, чем предыдущая. Следующим этапом по Сен-Симону долж­но быть общество построенное на расцвете науки и индустриаль­ных производительных сил, что должно было привести к изоби­лию и удовлетворению всех основных потребностей личности с торжеством принципа распределения по способности. Это учение Сен-Симона было дополнено его учениками, прежде всего С.-А. Базаром и Б.-П. Анфантеном, известными как сен-симони­сты (хотя с учениками Сен-Симона не так все просто и были сре­ди них люди разных ориентаций)[18], выдвинувшими лозунг унич­тожения частной собственности и эксплуатации человека чело­веком и принцип “каждому по способностям, каждой способно­сти - по ее делам”. Одновременно они замену частной собствен­ности видели в торжестве не только права способности, но и пра­ва труда. К новому строю они стремились перейти постепенным и мирным путем[19].

           Сен-Симон и сен-симонисты создали новую стадиальную кон­цепцию, в которой просматривается пять больших этапов разви­тия человеческой истории: первобытный, рабовладельческий (политеизм), феодально-сословный, промышленный с наемным трудом и будущий этап человеческой истории, который должен был быть построен на полном уничтожении эксплуатации чело­века человеком. Создавалась, таким образом, пятизвенка или пя­тичленка всемирного исторического процесса. Последний этап, который еще должен был наступить, ни у самого Сен-Симона, ни у его учеников социализмом не назывался. Этот термин в их сочинениях не фигурирует. По всей вероятности, его впервые, в 1834 г., использует бывший сен-симонист и в дальнейшем счи­тавший себя продолжателем дела Сен-Симона Пьер Леру[20], который ввел этот термин в своей статье “Об индивидуализме и о социализме”. То что такой термин впервые появляется у учени­ков Сен-Симона не вызывает удивления, удивительно то, что термин “социализм” появился раньше термина “капитализм”, хотя слово “капитал” в соответствующем понимании существо­вало уже давно, а капитализм насчитывал столетия. По мнению [36] исследователей, термин “капитализм” раньше всех, по-видимому, применил Луи Блан[21], первое крупное сочинение которого “Организация труда” было опубликовано в 1839-1840 гг.

           Наблюдения Сен-Симона и сен-симонистов строились на уче­те имевшегося тогда фактического материала. Еще в 1767 г. шотландский исследователь А. Фергюсон публикует свою рабо­ту под названием “Опыт истории гражданского общества”, где на основе богатого этнографического материала подробно описал первобытно-общинный строй. Этот строй автор охарактеризовал как первобытнокоммунистический с коллективным производст­вом и потреблением. Параллельно шло исследование рабовла­дельческой эпохи, получившее особое отражение в трехтомном труде французского историка Анри Валлона под названием “История рабства в античном мире”, вышедшем в 1848 г. Миро­вая наука в значительной степени “догоняла” наблюдения Сен-Симона и его учеников, и не случайно от этих построений оставался буквально один шаг до созданной К. Марксом и Ф. Эн­гельсом теории формаций.

           Термин “формация” был взят Марксом и Энгельсом из геоло­гии и придавал не только новую форму, но и новое содержание стадиальной теории. Ими был применен материалистический подход к пониманию истории. Есть возможность проследить как развивались эти взгляды еще до “Капитала”, от их известных со­чинений “Немецкая идеология”, “Нищета философии”, “Мани­фест Коммунистической партии” до поворотной работы “К кри­тике политической экономии”, написанной в конце 50-х годов XIX в., где К. Маркс развивает учение о соотношении производи­тельных сил и производственных отношений и подчеркивает, что “ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют матери­альные условия для существования в недрах самого старого общества”. Здесь же Маркс говорит о способах производства, упоминая азиатский, античный, феодальный и буржуазный, которые относились им к “прогрессивным эпохам экономической общественной формации”. Положение об азиатском способе про­изводства затем вызвало дискуссии[22], но последователи Маркса и Энгельса, опираясь на их наследие, впоследствии выдвинули поло­жение о пяти социально-экономических формациях. В данном случае они отталкивались от наследия классиков марксизма, где говорилось, что “буржуазной общественной формацией заверша­ется предыстория человеческого общества”[23], и ее сменит ком[37]мунистическая формация, основанная на общественной собст­венности на средства производства и на товарищеском сотрудни­честве свободных от эксплуатации трудящихся. Ф. Энгельс в сво­ей работе “Происхождение семьи, частной собственности и госу­дарства” не применяет понятия “азиатский способ производства” и вводит понятие “первобытнообщинного строя”. Марксом и Энгельсом было также выдвинуто положение о двух фазах ком­мунизма.

           Наследие классиков марксизма было положено в основу периодизации исторического процесса их последователями в раз­ных странах, особенно в Советском Союзе. Параллельно с марк­систской периодизацией появляются и в большей или меньшей степени распространяются другие хронологические и методоло­гические подходы самого различного плана. Количество содер­жащих их сочинений столь велико, что даже простое перечисле­ние исследовательских подходов как таковых заняло бы значи­тельное место. Упомянем лишь наиболее распространенные направления.

           Одним из таких направлений стал так называемый цивилиза­ционный подход. Его название произошло от понятия “цивилиза­ция”. Последняя, по мнению его сторонников, следовала на сме­ну варварству. Затем “цивилизация” стала применяться в сово­купности с термином “культура”, и в этом плане следует выде­лить книги известного французского историка Ф. Гизо “История цивилизации в Европе” и “История цивилизации во Франции”. Из наиболее видных сторонников подхода можно отметить Ж.А. Гобино, выделившего десять цивилизаций, Г. Рюккерта, Н.Я. Данилевского, Ф. Бэгби, исследовавшего девять “главных” цивилизаций и 29 “периферийных”, К. Квингли, выделившего в развитии цивилизаций семь стадий. Среди них следует назвать и работы современного автора С. Хантингтона, находящего (в сво­ей нашумевшей статье “Столкновение цивилизаций?”[24]) в совре­менном мире до 7 крупных (западно-христианскую, восточно­христианскую, исламскую, буддистско-конфуцианскую, япон­скую, латиноамериканскую и африканскую) и ряд мелких циви­лизаций и предсказавшего конфликт между ними. Особенно сле­дует отметить в этом направлении работы английского историка А. Тойнби не столько поддержанного на Западе, сколько в нашей стране. Тойнби, автор 12-томной книги “Постижение истории”, поначалу был сторонником циклизма, затем от него отходит[25]. К числу важнейших вопросов его многотомника относятся следу­ющие: почему возникают цивилизации, почему и как они разви­ваются и почему в итоге погибают. Он предложил две классифи[38]кации цивилизаций. В соответствии с первой он насчитал 31, а в соответствии со второй - 34 цивилизации, выделяя в них и так на­зываемые недоразвившиеся и окаменевшие. По представлениям Тойнби, человечество движется от локальных цивилизаций к единой всечеловеческой цивилизации, конечной всеобщности. Вообще Тойнби неоднократно менял свои подходы к цивилиза­циям, и количество их у него колебалось от 100 до 13. Один из оппонентов Тойнби, английский историк Р.Дж. Коллингвуд, отнюдь, не марксист, более того, идеалист, признавая “невероят­ную эрудицию” Тойнби, его тонкую историческую интуицию, критикует своего земляка, по его словам, с двух сторон. Во-пер­вых, по мнению Коллингвуда, у Тойнби “сама история, историче­ский процесс разделена резкими границами на отдельные взаи­моисключающие части, при этом отрицается непрерывность процесса, та непрерывность, в результате которой каждая часть истории прекращается и входит в другую”. Второе главное заме­чание заключается в том, что “процесс как целое и историк тоже противопоставлены друг другу”. В результате, по Колингвуду, “прошлое, вместо того, чтобы жить в настоящем, как это имеет место в истории, мыслится как мертвое прошлое, каким оно является в природе”[26].

           Замечания Коллингвуда могут быть обращены и ко многим другим сторонникам цивилизационного подхода. Последние испытывали серьезнейшие трудности при отражении историче­ского процесса по его “горизонтали”, но и в подаче развития ци­вилизаций по “вертикали” они сталкивались с рядом трудностей. Акцентируя внимание на той или иной цивилизации, они, неред­ко, отрешались от исторического многообразия и постоянно встречались с различного рода сложностями, подбирая объек­тивные критерии для определения той или иной цивилизации. Они явно проигрывали сторонникам формационной теории при создании четкой схемы исторического процесса, хотя и у тех были свои проблемы. Признавая то, что в чистом виде не может существовать ни одна из формаций прошлого, эти историки не всегда учитывали всю сложность исторического процесса, пыта­ясь вычленять главное, порой, пренебрегая особенностями. Тем не менее, отрешаясь от крайностей той или иной теории, следует признать научность и того, и другого подхода. Не случай­но именно они стали главными в XX в., наложив свой неизглади­мый отпечаток на конструирование и соответствующих периоди­заций. В той или иной степени они нашли отражение при написа­нии известных “всемирных историй” В. Онкена, И. Пфлуг-Хар­тунга и В. Гетца в Германии, Э. Лависса и А. Рамбо, Л. Альфана [39] и Ф. Саньяка, Г. Глотца, Э. Кавеньяка, Ж. Пиренна во Франции, трех серий так называемой Кембриджской истории в Англии, из которых 12 томов были посвящены древней истории, 8 - средне­вековой и 14 - новой истории и др.

           Но кроме формационного и цивилизационного подхода в исторической науке нового и новейшего времени имеется и ряд других. Свои подходы были у Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, М. Вебера, сторонников экономического, биологического или географического детерминизмов, проводников концепции инду­стриального общества или сторонников многофакторного, по другому плюралистического, а также и других подходов, каж­дый из которых приводил к конструированию своей собствен­ной периодизации. Не имея возможности остановиться на них, отсылаем читателя к капитальной монографии Ю.И. Семенова “Философия истории”, где многим из них уделяется соответст­вующее место.

           Об отечественной исторической науке в полной мере можно говорить лишь с начала XVIII в. Ни в коей мере не умаляя исто­рических трудов более раннего периода, начиная с “Повести временных лет” и вплоть до “Скифской истории” А.И. Лызлова, следует признать особую роль в возникновении светской истори­ческой науки именно XVIII в. В это время русские исследовате­ли-историки активно используют достижения иностранных специалистов, уделяют внимание особенностям исторического процесса в самой России. Особый путь России или, по крайней мере, особенности ее истории подчеркивались многими русскими историками. Генерал И.Н. Болтин, вступивший в полемику с французским автором по истории России Леклерком, подходит к созданию особого учения о “месторазвитии” столь понравивше­гося Екатерине II и где он объяснял силу России особенностями ее географической среды[27]. В XIX в. свои концепции об особен­ностях русской истории выдвигают славянофилы, Н.Я. Данилев­ский, К.Н. Леонтьев и другие русские мыслители. Особенности русской истории видели и исследователи-марксисты. Хорошо из­вестно на этот счет высказывание Г.В. Плеханова, писавшего, что “в историческом развитии России... есть особенности, очень заметно отличающие его от исторического процесса всех стран Европейского Запада и напоминающие процесс развития великих восточных деспотий. Причем, - чем весьма значительно ослож­няется вопрос, - особенности эти сами переживают довольно своеобразный процесс развития. Они то увеличиваются, то уменьшаются, вследствие чего Россия как бы колеблется между Востоком и Западом”.

           [40] Особенности русской истории показываются уже в первых собственно исследовательских трудах ей посвященных. Если за­рождение русской гражданской литературы связывают с именем А.Д. Кантемира, то появление первого научного труда обобщаю­щего характера по русской истории тоже относится к той же эпохе, и автором его был В.Н. Татищев. И русская гражданская литература, и история как наука, таким образом, зарождаются в особых условиях, созданных петровскими преобразованиями. Татищев получил по тем временам неплохое образование и имел солидный жизненный опыт, обратив на себя внимание Петра I. В своей “Истории Российской с самых древних времен”, он не только пытается разобраться в закономерностях человеческого общества, но, основываясь на своих методологических подходах, типично рационалистических, выдвигает собственное понимание исторического процесса с позиций “умопросвещения”. Татищев был первым в отечественной исторической науке, кто дал об­щую периодизацию истории своей страны. Первый этап ее, кото­рый Татищев называет господством единовластия, он определя­ет 862-1132 гг., то есть доводит его до кончины сына Владими­ра Мономаха - Мстислава, после чего, по Татищеву, наступает новый этап феодальной раздробленности лишь временно и не полностью преодоленный этими великими князьями. Этот новый этап русской истории Татищевым характеризуется как наруше­ние единовластия и обнимает 1132-1462 гг. Третий этап, охарак­теризованный Татищевым как восстановление единовластья, по его мнению, начинается с 1462 г., то есть с начала правления Ивана III[28].

           Татищев был убежденным сторонником самодержавия, и эта установка не могла не оказать влияния на его периодизацию ис­тории. Сам же труд Татищева оказал заметное воздействие на последующие работы по истории России. Ни в коей мере не ума­ляя роли исследований М.В. Ломоносова, делившего русскую историю на шесть периодов, М.М. Щербатова и других исследо­вателей истории России, мы усматриваем следующий этап в разработке периодизации русской истории в известном много­томнике Н.М. Карамзина. Его издание было знаменательным событием в отечественной историографии и свидетельствовало о выходе исследования истории России на новый уровень. Уже в предисловии Карамзин показывает особое значение отечествен­ной истории по сравнению со всемирной, подчеркивая: “Если вся­кая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная”. И несколько далее: “...личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо [41] любим себя... имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Феми­стокла или Сципиона. Всемирная История великими воспомина­ниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем”[29].

           Там же, еще в Предисловии, Н.М. Карамзин дает свою трак­товку периодизации истории России. Сделал он это довольно своеобразно, обратившись к периодизации русской истории, сконструированной А.Л. Шлецером, к которому он относится с большим пиететом. Как пишет Карамзин, в соответствии с этой периодизацией, история России от 862 г. до Святополка должна быть названа рождающейся, от Ярослава до монголов (у Карам­зина Моголов) - разделенною, от Батыя до Ивана III - угнетен­ною, от Ивана III до Петра Великого - победоносною и от Петра до Екатерины II - процветающею. И далее Карамзин вступает в полемику с немецким историком, называя его периодизацию более остроумной, чем основательной. Карамзин отвечает сво­ему предшественнику по пунктам. Век Владимира он счита­ет веком могущества и славы, а не рождения. Государство, по Карамзину, делилось и до 1015 г. Переходя к третьему периоду по Шлецеру, Карамзин выступает против включения в один период времени великого князя Димитрия Александровича (сына Александра Невского) и Димитрия Донского. При первом из них, по Карамзину, господствовало безмолвное рабство, а при вто­ром - победа и слава. И, касаясь четвертого периода по Шлецеру, Карамзин счел нужным отметить, что век самозванцев “ознаме­нован был более злосчастием, нежели победою”. Пятый период Шлецера Карамзин оставил без комментариев.

           Отрешаясь от того, насколько карамзинская критика Шлеце­ра была обоснованной, перейдем к той периодизации, которую предложил сам автор “Истории государства Российского”. Он подразделил эту историю на три периода и прямо заявил, что такое деление не только лучше и истиннее, но и скромнее. Первый период по Карамзину называется древнейшим и охва­тывает он время от Рюрика до Ивана III, второй - средний - от Ивана III до Петра I и третий - новый - от Петра I до Алек­сандра I. Каждому из этих периодов, называемых эпохами, автор дает соответствующую характеристику. Первую эпоху он назы­вает системой уделов, вторую характеризует как единовластие, третью подает как изменение гражданских обычаев[30]. Такова у Карамзина самая общая периодизация российского историческо­го процесса. Не говоря о подаче им предыстории Древнерусско­го государства, следует отметить, что далее он предпочитает [42] периодизацию по правлениям князей, и первый том охватывает время от Рюрика до конца правления Владимира. Последний, 12-й, том истории Карамзина был доведен до 1611 г.

           История Карамзина имела уже при жизни автора огромный резонанс, но уже тогда у нее появились критики в лице A.C. Пуш­кина, декабриста Н.М. Муравьева, H.A. Полевого, явно противо­поставившего свою шеститомную “Историю русского народа” “Истории государства Российского”, и др. Появились затем и иные работы по русской истории, где предлагались свои периоди­зации. Не закрывая глаза на труды М.П. Погодина, Н.И. Косто­марова и других русских историков, особое внимание, конечно, следует уделить периодизации истории в трудах С.М. Соловьева, несомненно, самого крупного отечественного историка XIX в.

           Как и Полевой, Соловьев противопоставляет свою историю истории Карамзина, ставшей уже официальной и признанной лично Николаем I. Но что примечательно, первый том истории Соловьева вышел в 1851 г., еще при жизни этого русского импе­ратора, и в этом первом томе Соловьев демонстрирует свое, весь­ма оригинальное, отношение к периодизации отечественной исто­рии. В начале “Предисловия” он следующими словами излагает свое кредо по этому вопросу: “Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснять каждое явление из внут­ренних причин, прежде чем выделить его из общей связи собы­тий и подчинить внешнему влиянию, - вот обязанность историка в настоящее время, как понимает автор предлагаемого труда”[31]. Далее Соловьев, в целом характеризуя русскую историю, выде­ляет разные ее этапы, отмечая особенности страны со второй половины ХII в., обращает внимание на переход родовых отно­шений между князьями в государственные, останавливается на значении событий конца XVI-начала XVII вв., дает оценку пер­вым Романовым и отмечает тесную связь российского XVII в. с первой половиной XVIII, подчеркивая, что разделять их нельзя. И затем он выделяет период со второй половины XVIII в. и до со­временных ему событий. Такова общая периодизация русского исторического процесса в “Предисловии” к многотомнику Соловьева. Непосредственное знакомство с каждым из его то­мов, в целом доведенных до 1775 г. позволяет выявить и детали периодизации в многотомнике. Автор уделяет большое внимание предистории создания государственности и сочетает проблемный подход с хронологическим. Особое место отводится у Соловьева [43] датам правления князей и царей, но автор не обходит при этом и так называемых переходных периодов. Специальные главы он посвящает событиям, произошедшим при внуках Ярослава Муд­рого (1093-1125 гг.), борьбе между сыновьями Александ­ра Невского (1276-1304 гг.), а периоду правления В. Шуйского им посвящены две главы.

           Соловьев останавливается на периодизации русской истории не только в своем многотомнике, но и в ряде других работ. Инте­ресно, что в большой статье под названием “Август Людвиг Шлецер” он касается уже упоминавшейся периодизации Шлеце­ра, называя знаменитым “разделение на периоды, которое так долго господствовало и провозглашалось с университетской ка­федры, разделение на пять периодов”. Перечисляя их, Соловьев подчеркивает, что “с такого чисто внешнего деления по необхо­димому закону должна была начаться наука”[32]. Сам Соловьев выступает против внешнего деления и провозглашает примат внутреннего развития и необходимость изображать характеры действующих лиц в соответствии с той эпохой, в которой они проживают. Он критикует Шлецера за эту периодизацию, но с других позиций нежели Карамзин. Возвращается Соловьев к проблемам периодизации истории России и в “Учебной книге русской истории”, которую в хронологическом плане доводит до 1850 г.

           Естественно, никак нельзя миновать подходов к периодиза­ции в трудах В.О. Ключевского, ставших вершиной русской доре­волюционной мысли в отечественной истории. Интересно, что в своем известном “Курсе русской истории” Ключевский первую лекцию посвятил методологии истории, а во второй довольно подробно останавливается на периодизации, связывая ее со сла­вянской колонизацией Восточной Европы. По Ключевскому “переселение, колонизация страны были основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стоя­ли все другие ее факты”[33]. Он выделяет период с VIII по ХIII в. и характеризует его как Русь Днепровскую, городскую, торговую. Далее следует период с ХIII до середины XV в., названный исто­риком Русью Верхневолжской, удельно-княжеской, вольно-зем­ледельческой. Новый период по Ключевскому - с середины XV до второго десятилетия XVII вв., по его словам, это Русь Вели­кая, Московская, царско-боярская, военно-землевладельческая. И, последний, четвертый период в его курсе датируется началом XVII-половиной XIX в. и называется всероссийским, импера­торско-дворянским. Вновь перечисляя эти периоды, в которых, по его словам, “отразилась смена исторически вырабатывавших[44]ся у нас складов общежития”[34], Ключевский выделяет 1) днепров­ский, 2) верхневолжский, 3) великорусский, 4) всероссийский.

           Эта была новая периодизация русской истории, заметно отличавшаяся от предыдущих периодизаций A.Л. Шлецера, Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева. Исследователи наследия Клю­чевского уже давно обратили на нее внимание и подчеркнули, что в отличие от своих предшественников он решительно порвал с традицией рассматривать историю России по царствованиям, когда в основу периодизации ставилось политическое начало. Ключевский выводит становление государства из жизненной практики народа и его сознания[35]. Конечно, Ключевский не из­бегнул истории царствований наиболее видных монархов. Оста­навливается он и на царствовании Петра I, Екатерины II, Павла I, Александра I, Николая I, Александра II, но в основе изложения исторического материала все-таки находится его четырехзвен­ная периодизация, к которой он затем неоднократно возвращает­ся и дает дополнительные характеристики. Оценивая, например, последний, четвертый период своего курса и датируя его более точно - 1613-1855 гг., характеризует его не как один из периодов нашей истории, а как “всю нашу новую историю"[36]. Он, таким образом, выделяет начало царствования Александр II, а не реформу 1861 г.

           Как и С.М. Соловьев, В.О. Ключевский останавливался на проблемах периодизации и в других своих работах. Особо следу­ет отметить три момента общего исторического процесса в лек­циях по “Методологии русской истории”, где он излагает свое представление о всемирно-историческом процессе[37]. Вообще, го­воря о периодизации отечественной истории, нельзя не упомя­нуть и отечественных специалистов по всемирной истории. Всеобщей историей занимались и Соловьев и, хотя и в меньшей степени, Ключевский. Но была и плеяда историков зарубежья, которую нельзя не принимать во внимание, поскольку они тоже оказывали влияние на историков России. Не имея возможности подробно остановиться на их трудах и их подходах к периодиза­ции истории, мы не можем не остановиться на Т.Н. Грановском, несомненно, крупнейшем русском всеобщнике XIX в.

           Открывая курс своих лекций, Грановский, демонстрирует свою периодизацию новой истории и кратко останавливается на основных этапах всемирной истории - древней и средневековой. Он подчеркивает, что будет заниматься в этом курсе лекций ис­торией 3-х последних столетий, называемых новой историей и прямо пишет, что рубежом между новой и средневековой истори­ей принято считать открытие Америки и начало реформацион[45]ного движения в Германии. Далее он уточняет, “следовательно, последними годами XV и первыми XVI столетия начинается эпо­ха, к изучению которой мы приступим”[38] и останавливается на характерных особенностях новой истории по сравнению со сред­ней и древней, подчеркивая их глубокое различие. Он, таким образом, последовательно раскрывает существенные различия между средневековой и древней историей и затем между новой и средневековой, приводя соответствующие аргументы в пользу своей концепции[39].

           Исследования по отечественной истории оказали значитель­ное влияние на учебно-методическую литературу России. Причем, необходимо отметить и появление учебников, где параллельно подавалась как всеобщая, так и русская история. Пожалуй наиболее популярным из этой серии был учебник И.И. Беллярминова, подготовившего также учебные пособия и по древней истории, и по всеобщей, и по русской, выходившими многими изданиями. Больше всего изданий выдержал его “Эле­ментарный курс всеобщей и русской истории”, вышедший в 1911 г. 39-м изданием. Неизменно, уже на обложке сообщалось: “Прежние издания, рассмотренные Ученым Комитетом Мини­стерства Народного Просвещения, рекомендованы для употреб­ления в виде руководства для мужских и женских гимназий, реальных, городских и уездных училищ”. Беллярминов начинал свой учебник с древней истории и в последних изданиях доводил изложение исторических событий до начала XX в. Текст по всеобщей и отечественной истории он подавал последовательно: в начале шел материал по Древнему Египту, переселению наро­дов и падению Рима, которые он относил к древней истории. При этом историк подчеркивал: “Падением Западной Римской империи оканчивается древняя история. События, совершившие­ся после падения Западной Римской империи до открытия Америки (476-1492), входят в среднюю историю; события же, следовавшие за открытием Америки и до настоящего времени, составляют предмет новой истории”[40].

           К русской же истории Беллярминов приступил после подачи материала по Византии, арабам, германцам и южным славянам. Этот раздел у него называется “Начало русского государства - утверждение христианства”. Беллярминов начинает изложение русской истории с восточных славянских племен и доводит его до княжения Юрия Всеволодовича. Далее автор переходит к событиям в Западной Европе и вновь возвращается к истории России уже в ХIII-ХV вв., подобными чередованиями заполнена вся его книга. В целом материал по истории России по своему [46] объему преобладал над историей всех других зарубежных стран вместе взятых.

           Говоря об учебно-методической литературе дореволюцион­ной России, следует отметить, что авторами учебников были такие крупные российские историки как С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, М.М. Богословский, С.Ф. Платонов и др. Но так получилось, что наиболее распространенными учебника­ми как по всеобщей, так и российской истории стали учебники Д.И. Иловайского, выдержавшие десятки изданий. К Иловайско­му еще до 1917 г. сложилось несколько ироничное отношение. Широко был распространен термин “иловайщина”, и имя его еще при жизни стало нарицательным. Даже в дореволюционных справочных изданиях он характеризовался как автор тенденциоз­ный, консервативный и крайне националистический[41]. Но Ило­вайский получил специальное историческое образование в Мос­ковском университете, учился у Грановского и Соловьева, сам был историком-исследователем. Известен он трудами по истории Рязанского княжества, своим пятитомником “История России” и другими работами, и его наследие еще в советское время послу­жило темой специальной диссертации[42]. Еще большее внимание было обращено к нему в последние годы.

           Кстати, было обращено внимание и на периодизацию исто­рии по Иловайскому. При этом отмечено, что он нигде не выра­жал свои взгляды по основным вехам русской истории. Но его на­следие позволяет представить его схемы русской истории, в соот­ветствии с которыми I в. до н.э.-IX в. н.э. относились к периоду предыстории Руси. Период начинался с роксоланов, которых Иловайский относил к предкам русских. Он даже проповедовал так называемую роксоланскую теорию. Далее у Иловайского шел киевский период - X-XII вв., владимирский - XII-XIII в., мо­сковско-литовский - XIV-XV вв., московско-царский - XVI-ко­нец XVII в. (в него входила Смута, которую он определял 1603-1613 гг.), то есть до царствования Петра I[43].

           Если обратиться к одному из учебников Иловайского по рус­ской истории, например, к “Кратким очеркам русской истории”, которые в 1875 г. вышли уже пятнадцатым изданием, то он их на­чинает с древнейшей истории, но началом русской истории назы­вает IX в.[44] Далее у него идут разделы под названием “Развитие удельно-веческой системы”, охватывающий 1113-1212 гг., “Монгольское иго” с 1224 по 1340 г. и другие разделы с соответ­ствующей периодизацией. Последние разделы этого учебника Иловайский соотносил с царствованиями, пытаясь показать харак­терные черты правления Павла I, Александра I, Николая I. Ило[47]вайского почти не интересовали проблемы методологии, и он практически не учел наработки в этой области таких видных русских методологов как Н.И. Кареев, А.С. Лаппо-Данилевский, М.М. Хвостов, Л.П. Карсавин и др., без трудов которых уже нельзя было обходиться в исследованиях начала XX в., в том чис­ле и при выделении соответствующей периодизации не только всеобщей, но и отечественной истории.

           Учебники и учебные пособия в России того времени носили официальный или официозный характер. Но существовала и ли­тература иного плана, выходившая из среды противников цар­ского режима. Печатались эти издания обычно или нелегально, или за пределами страны. Если и были исключения, то довольно редкие. К таким исключениям относятся, например, известные “Исторические письма” П.Л. Лаврова, изданные легально. В 1917 г. вышло их пятое издание[45]. Эта, в основном, бесцензур­ная литература также заслуживает внимания. Видный революци­онер-народник С.М. Степняк-Кравчинский в 1885 г. издает за границей на английском языке свою книгу “Россия под властью царей”, переведенную на русский язык уже позднее. Особое вни­мание заслуживает ее первая часть под названием “Развитие самодержавия”, где имеется девять проблемных глав. В ней особое внимание уделялось истории общины, вечевому началу, русским республикам, к которым автор относил не только Нов­городскую республику, но и республику украинских казаков - Запорожскую Сечь[46]. Периодизацию русской истории Степняк- Кравчинский специально не выделяет, о ней можно узнать при прочтении его работы. В XI и XII вв., по его мнению, на Руси пре­обладал ультрадемократический строй, который в течение трех­сот или четырехсот лет превратился в деспотизм, а в ХIII и XIV вв., опять-таки по его мнению, наблюдается период наиболь­шего развития московского самодержавия[47]. Останавливается Степняк-Кравчинский и на других этапах русской истории, высо­ко, например, оценивая реформы Петра I.

           Были и другие книги подобного характера, не представляв­шие особой научной ценности, но отличавшиеся иными подхода­ми, нежели подцензурная литература. Одну из таких книг под на­званием “Рассказы из русской истории” подготовил известный народник, впоследствии эсер Л.Э. Шишко. Как и книга Степняка- Кравчинского, она носит популярный характер, но более объем­на и в еще большей степени нацелена на изучение жизни просто­го народа. Автор в большей степени, чем его предшественник придерживается хронологического подхода и начинает изложе­ние исторического материала с эпохи зарождения Руси. Проб[48]лемно-хронологический подход он сочетает с изложением исто­рического прошлого по царствованиям. Настрой этой книги явно антисамодержавный. Антимонархическими выпадами заканчи­вает Л. Шишко свое сочинение: “И вот, при Николае I Россия за­платила за свое самодержавие эту дорогую цену, точно также, как при Николае II она заплатила за свое самодержавие еще более дорогой и кровавой Японской войной”[48].

           Литература подобного плана в самой России тогда имела ограниченное хождение, но она привлекает внимание не только своей оппозиционной направленностью, но и тем, что именно продолжением подобной традиции станут многие исторические издания, вышедшие после 1917 г. Мы специально не разбираем издания эмиграции, где оказались многие профессиональные историки, по-своему трактовавшие проблемы периодизации все­мирной и отечественной истории[49]. На учебно-методическую литературу в СССР они не оказали, да и не могли оказать, прак­тически, никакого влияния. В центре нашего внимания находит­ся историческая литература, издававшаяся внутри страны. Эта литература, ставшая называться советской, отнюдь, не была полным отрицанием прежних работ по истории. Кстати, многие видные советские историки получили специальное историческое образование еще до Октябрьской революции 1917 г. - В.П. Вол­гин, Н.М. Дружинин, Н.М. Лукин, С.Д. Сказкин, М.Н. Тихомиров и другие. Еще задолго до Октября в России стала появляться марксистская историческая литература, а затем и выделившиеся из нее большевистские издания. До революции выходили истори­ческие труды М.Н. Покровского, М.С. Ольминского, Ю.М. Стек­лова и других видных большевиков. Еще в 1907 г. выпустил свою работу под названием “Теория исторического материализма” будущий известный советский античник А.И. Тюменев. Значи­тельное внимание истории уделял Г.В. Плеханов, и его периоди­зации всемирной и отечественной истории можно посвятить специальную работу. Примечательно, что его книга о материали­стическом подходе к истории вышла легально в Петербурге в 1895 г. В ней Плеханов, ссылаясь на Маркса и Энгельса, писал, что “критерием идеала служит экономическая действительность”[50].

           Плеханов - сторонник формационного подхода к истории - действительно, уделял значительное внимание ее периодизации, более того, обращаясь к “Истории немецкой национальной лите­ратуры” Г. Клуге, он дает свой комментарий семи периодам исто­рии этой литературы с древнейших времен. Критикуя это деле­ние, Плеханов счел необходимым сделать следующее замечание: “Нам оно кажется совершенно эклектичным (курсив Г.В. Плеха[49]нова. - В.Г.), то есть построенным не на основании одного принци­па, что является необходимым условием всякой научной классифи­кации и деления, а на основании нескольких, несоизмеримых принципов”[51]. Весьма важное замечание не только для понима­ния подходов самого Плеханова, но и для любых попыток под­линно научной периодизации. Неоднократно обращался к проб­лемам истории и В.И. Ленин, о чем имеется и соответствующая литература[52]. В этих и других исследованиях, а также и в соответ­ствующих указателях[53] можно найти ответ и на вопросы об отно­шения Ленина к проблемам периодизации. Историю России эпо­хи феодализма Ленин подразделял на три основных этапа. Первый - Древняя Русь, второй - Средние века, или эпоха Мос­ковского царства, и третий этап - новый период русской истории, который он начинал примерно с XVII в. Как важный этап в раз­витии русского общества Ленин рассматривал преобразования Петра I, неоднократно обращался к реформе 1861 г. и к перехо­ду от феодализма к капитализму в России. Широкое распростра­нение получила ленинская периодизация российского освободи­тельного движения, которое он делил на три периода, его теория империализма и т.д.

           Труды Плеханова и, особенно, Ленина оказали сильнейшее влияние на советскую историческую литературу. Без учета их сочинений теряется ключ к пониманию этой литературы. Но, обращаясь к советским изданиям по периодизации истории, отнюдь, нельзя говорить о господстве полной унификации. Все- таки сохранялись разные направления и в рамках единой маркси­стской методологии с ее формационным подходом. М.Н. Покров­ский свою “Русскую историю в самом сжатом очерке”, первые две части которой вышли в 1920 г., строил на основе своих преж­них, еще дореволюционных исследований, особенно на своем многотомнике. В этом издании, однако, большее внимание было уделено анализу капиталистического развития страны с прису­щим для Покровского особым вниманием к торговому капиталу и к истории революционного движения. Следует также иметь в виду и тот факт, что взгляды Покровского не были неизменны­ми и претерпевали определенное развитие. Для периодизации русского феодализма заслуживает внимания соответствующая его статья[54].

           Иные подходы к периодизации можно заметить в трудах H.A. Рожкова, как и Покровский закончившего Московский университет и относившегося к кругу профессиональных историков. Главный труд Рожкова - “Русская история в сравни­тельно-историческом освещении” в 12-ти томах, выходившая с [50] 1918 по 1926 г. События русской истории представляются там параллельно с историей других стран. Исторический процесс историк подает как поступательный, в котором можно просле­дить чередование органических и критических эпох, причем под первыми он понимает эпохи, отмеченные эволюционными изме­нениями, а под вторыми - изменениями революционными. В по­ле его зрения находится первобытное общества, затем общество дикарей и далее родовое и племенное общество. Обращаясь к ис­тории Руси, племенное общество историк усматривает у восточ­ных славян в VI-X вв. Феодальную революцию на Руси он видит в Х-ХIII вв., русский феодализм как таковой - с ХIII по середину XVI вв., а “дворянскую революцию” Рожков датирует в России с середины XVI по 1725 г., период же дворянского господства - с 1725 по начало XIX в. И последний этап периодизации истории России по Рожкову - буржуазно-демократическая революция и капитализм - с 20-х годов XIX в. до 1917 г.

           Это была самостоятельная историческая схема, которая до­полнялась социологическими подходами весьма характерными для автора[55]. Одни тома у него посвящались зарубежной истории, другие русской. Например, 9-й том носил подзаголовок “Произ­водственный (аграрный и промышленный) капитализм в Запад­ной Европе и внеевропейских странах”, а десятый - “Разложение старого порядка в России в первой половине XIX века”. Первая часть 4-го тома называлась “Дворянская революция в России” и вызывала внутреннее противодействие уже одним этим названи­ем. Уже в первых строках этого тома автор писал: “Четвертый период русской истории охватывает 175 лет - с половины XVI ве­ка, начало формально-самостоятельного правления Ива­на Грозного, до конца первой четверти XVIII века, т.е. до смерти Петра Великого. Это - период дворянской революции”[56]. Упомя­нутый, последний или, по-другому, шестой этап истории России в XIX и в начале XX столетия он характеризует как историю демо­кратической революции, видя в нем именно такой исторический смысл[57].

           В послеоктябрьский период были и другие подходы к перио­дизации, в том числе и к периодизации русской мысли. Одну из них предложил профессор В.В. Сиповский, провозглашавший примат бытия над сознанием, но, вместе с тем, подчеркивавший: «Итак, “ортодоксальный материализм”, в лице его творцов и идеологов, не отрицает за “надстройками” роли факторов, воздействующих на жизнь»[58]. Сиповский признает значение в русской истории христианства, более того, пишет о его решаю­щей роли в истории русской интеллигенции. При этом он посчи[51]тал необходимым отметить следующее: “Поворотным пунктом в истории нашего самосознания является Пушкин...”[59].

           В 1920-е годы полной унификации исторических подходов, в том числе и по проблемам периодизации, не было. Когда, напри­мер, Общество историков-марксистов достигло в 1929 г. 345 чле­нов, работали в СССР академик С.Ф. Платонов - откровенный монархист, давший свою, трехзвенную периодизацию Смуты, академик Ю.В. Готье, предложивший свою периодизацию ранних периодов истории человечества вплоть до возникновения Древнерусского государства, член-корреспондент АН СССР A.B. Пресняков - сторонник позитивистской социологии, впро­чем, после 1917 г. проявивший интерес к российскому революци­онному движению. Отнюдь не марксистами были и академики Д.М. Петрушевский (директор Института истории РАНИОН), М.М. Богословский и другие. В 20-30-е годы в стране выходили различные исторические журналы - “Историк-марксист”, “Каторга и ссылка”, “Борьба классов”, “Исторический журнал”, “Летопись революции”, “Красная летопись”, “ Красный архив”, “Кандальный звон” и пр., на страницах которых выступали раз­ные авторы. Наряду с Институтом истории Коммунистической академии существовали Институт истории РАНОН и Историко­археографический институт АН СССР, результатом объедине­ния которых в 1936 г. стал Институт истории АН СССР.

           О серьезных попытках унификации исторической науки в СССР можно говорить лишь в 30-х годах. Связано это было и с известными партийными постановлениями, где имелись и указа­ния по периодизации истории[60], и с подготовкой к большой вой­не, и с серьезными внутренними изменениями в стране. В это вре­мя обращается особое внимание к преподаванию гражданской истории как в школах, так и в вузах. В связи с этим в 1934-1935 гг. издается журнал “История в средней школе”, в 1936 гг. журнал “История в школе”, преемником которых уже в 1946 г. станет журнал “Преподавание истории в школе”, изда­ющийся по настоящее время. Значительное внимание было уделено подготовке учебников и учебных пособий по граждан­ской истории и истории партии, где бы проводились соответст­вующие духу времени установки. В 1937 г. вышел “Краткий курс истории СССР” для начальной школы, подготовленный авторским коллективом под руководством видного историка- аграрника, участника декабрьского восстания 1905 г. в Москве A.B. Шестакова. Свою значительную лепту в унификацию исторических знаний внес и известный “Краткий курс истории ВКП(б)”.

           [52] Однако при всех попытках создания твердых схем полной унификации в области периодизации достигнуть не удавалось. И именно в эту эпоху разразилась наиболее масштабная дискус­сия по проблемам периодизации отечественной истории, которая когда-либо проводилась в нашей стране. Начало ее было поло­жено статьями К.В. Базилевича и Н.М. Дружинина, посвящен­ных периодизации истории СССР периода феодализма и капита­лизма, опубликованных на страницах журнала “Вопросы исто­рии”[61]. Всего по проблемам периодизации в журнал из разных городов страны поступило тогда 30 статей, из которых 21 была опубликована. Была также проведена специальная научная сес­сия в Академии общественных наук при ЦК ВКП(б), и эти проб­лемы также дебатировались на сессии в Институте славяно­ведения АН СССР по истории Польши, в Институте истории АН СССР и его Ленинградском отделении. Дискуссия получила резонанс в Болгарии, Чехословакии, Польше, ряд ее статей был переведен на иностранные языки - чешский, польский, немец­кий, японский. Ничего подобного не было ни раньше, ни позже.

           К.В. Базилевич предложил свою общую и внутреннюю пери­одизацию феодального периода России, заявленную им “по признаку развития производительных сил и производственных отношений”[62]. Историк предпринимает попытку датировки начального этапа феодального периода в истории страны, выде­ляет ряд внутренних этапов, отмечает, например, систему фео­дальных полугосударств, обращает внимание на феодальную войну времен Василия Темного, определяет в качестве перелом­ного внутреннего рубежа 80-е годы XV в., подчеркивая его важную роль в образовании русского централизованного госу­дарства. Следующий, третий период истории России эпохи фео­дализма К.В. Базилевич определяет концом XV-концом XVII в., характеризуя его как время зарождения и развития товарно-де­нежных отношений (денежная рента) и далее датирует с конца XVII в. начало “нового периода” истории России. Несколько менее подробно характеризовал Базилевич события XVIII в.

           В откликах на статью Базилевича выявились и разные подхо­ды, и разные периодизации, предложенные авторами ряда других статей, а также высказаны и многие частные замечания. В связи со смертью в марте 1950 г. сам Базилевич не имел возможности подвести итог дискуссии и ответить своим оппонентам. Итого­вую статью по периодизации феодального периода истории Рос­сии опубликовали В.Т. Пашуто и Л.В. Черепнин, не согласивши­еся ни со схемой Базилевича, ни со схемой Смирнова[63], изложен­ной последним в отдельной статье[64]. Базилевичу они бросили ряд [53] упреков, подчеркнув, что он, фактически, построил свою перио­дизацию на принципе ренты. В заключении своей статьи соавто­ры предложили свою периодизацию истории России эпохи феодализма, разбив ее на три периода. Первый период, назван­ный ими раннефеодальным, они датировали IX-началом XII в., второй - период развитого феодализма - ХII-началом XVII в. и третий - период позднего феодализма - началом XVII в-1861 г. Второй период они разделили также на две части, первая из ко­торый состояла из шести этапов, а вторая - из трех. Третий период также ими делился на две части, но они ограничились лишь его характеристиками без выделения каких-либо этапов[65].

           Н.М. Дружинин выступил на этой дискуссии как с постано­вочной, так и с итоговой статьями. Их основной темой была периодизация истории русского капитализма. В первой статье процесс созревания капиталистического уклада, который он да­тировал 1760-1861 гг., делился на три промежуточных периода: первый - с 1760-х годов до 1789 г., второй - с 1790 по 1825 г. и третий - с 1826 до 1861 г. В основу своего деления Дружинин положил сдвиги социально-экономического характера и особен­ности классовой борьбы, направленной против разлагающегося феодального строя[66]. Эти же подходы он применил и к эпохе после 1861 г., который он также разделил на три периода. Пер­вый в соответствии с его построением охватывал время с 1861 по 1882 г. второй - с 1883 по 1900 г. и третий - с 1901 по 1917 г.[67] Важнейшим явлением первого пореформенного периода Дружи­нин считал замену принудительного труда свободным трудом в промышленности и сельском хозяйстве. Во второй период, по его мнению, фабрика окончательно побеждает мануфактуру, а в сельском хозяйстве капиталистическая система наемного труда стала преобладать над феодальными “отработками”. Третий период - это период империализма с соответствующими его чертами. Дружинин называет его военно-феодальным империа­лизмом. Автор обращает внимание и на возможность более дробного деления истории русского капитализма, демонстрируя его соответствующими конкретными примерами[68].

           В другой своей статье по проблеме периодизации, Дружинин с учетом всех высказанных мнений, с одной стороны, отвечал своим оппонентам, с другой - уточнял свою позицию. Он остано­вился на важных проблемах “дробления” и “соединения” истори­ческих периодов и подчеркнул, что “наибольшие споры развер­нулись вокруг вопроса, каким моментом следует датировать начало капиталистического уклада, то есть того периода, когда феодальные производственные отношения стали “непреодолимой” [54] преградой, оковами для развития производительных сил и произ­водственных отношений нового общества?”[69]. По вопросу начальной даты капиталистического уклада, действительно, выявился чрезвычайный разброс мнений - одни его относили к XVII в., другие к началу XIX, третьи, склонявшиеся к XVIII в., тоже не были абсолютно едины, выделяя то середину века, то 60-е годы, то последнюю его треть, то его конец. В этом бы­ла заложена другая острая дискуссия советской исторической науки, начатая еще раньше, в 1947-1948 гг. - о так называемом раннем или более позднем генезисе капитализма в России. Впос­ледствии представителями первого были А.А. Преображенский. Е.И. Индова, Ю.А. Тихонов, а второго - И.Д. Ковальченко и JI.B. Милов. Каждое из этих направлений имело также своих сторонников и противников.

           Н.М. Дружинин дал также ряд пояснений в пользу своей периодизации, при этом подчеркнув: “Дискуссия показала, что сложная проблема периодизации истории СССР может быть разрешена только общими усилиями специалистов, изучающих различные общественные формации”[70], то есть он выступал по­следовательным сторонником формационного подхода. Собст­венно никто против этого подхода в дискуссии не выступал, и им пронизана заключительная редакционная статья журнала, в ко­торой подводились общие итоги дискуссии. В ней отмечались определенные достижения дискуссии, например, обсуждение принципов периодизации, стремление определить более крупные и более дробные периоды каждой формации, обмен мнениями по генезису феодализма и капитализма, выявление особенностей русского феодализма и капитализма. Отмечалось также, что IX-X вв. н.э. в истории славянских народов являются отнюдь не временем начала дофеодального периода, истоки которого могут быть отнесены к VII-VIII, а, может быть, к VI-VII вв.[71] Отмечал­ся также отрыв отечественной истории от мировой, более того, такой отрыв назывался крупным недостатком дискуссии. Приме­чательное единодушие было высказано разве в том плане, что 1800 г. не может служить вехой между двумя этапами возникно­вения капиталистических отношений. Вместе с тем, подчеркива­лось, что лишь по некоторым из крупных вопросов истории стра­ны “в процессе дискуссии наметились более или менее общие точки зрения”. Подчеркивались значительные разногласия меж­ду историками и необходимость пересмотра существовавшей тогда периодизации, сложившейся в годы критики взглядов “школы” Покровского, не отвечавшей потребностям научно- исследовательской работы и преподаванию истории в средней и [55] высшей школе[72]. Дискуссия также со всей убедительностью по­казала, что общепринятая или широко принятая периодизация может быть лишь результатом научного компромисса, своеоб­разным общественным договором.

           Эта дискуссия способствовала утверждению советской пери­одизации, что получило свое разрешение при подготовке много­томников по “Всемирной истории”, “Истории СССР”, “Совет­ской исторической энциклопедии”, “Очерков истории историче­ской науки в СССР”. Была отработана общая периодизация всемирно-исторического процесса, в соответствии с которой переход от рабовладельческого строя к феодальному имел место в V в., то есть после падения Римской империи, новая история да­тировалась серединой XVII в. - после Английской революции, а новейшая история, понятие вошедшее в употребление в XX в., в соответствии с советской периодизацией начиналась с 1917 г. - после Октябрьской революции. Но и после утверждения этой схемы разработка проблем периодизации и тесно связанных с ней вопросов методологии не прекратилась[73]. Следует также отметить поиски в области методологии истории в трудах Б.Ф. Поршнева, предложившего использовать наряду с пятизвен­ной формационной системой также и трехзвенную М.А. Барга, Ю.И. Семенова и др. Привлекает также внимание и специальная статья Б.Ф. Поршнева о проблемах периодизации[74]. Нередко вносились поправки и сравнительно частного характера. Напри­мер, в рамках известной дискуссии о генезисе капитализма в Рос­сии в IV томе многотомного академического издания “История СССР”, давалась периодизация от середины 90-х годов XVIII в. до середины 50-х годов XIX в., то есть в плане политической исто­рии периодизация начиналась с правления Павла I[75], и это поро­ждало вопрос о том, чем эта веха убедительнее 1800 г., от кото­рого открещивались во время упомянутой дискуссии.

           В целом периодизация всемирной, да и отечественной истории на формационной основе к середине 80-х годов XX в. достаточ­но устоялась. Но уже в годы так называемой Перестройки, пона­чалу как бы невзначай, подспудно, ненавязчиво было предложе­но опробовать и другие подходы. Лозунг плюрализма был уже выдвинут и пользовался большой популярностью. Было решено предложить испробовать плюрализм и в методологии. И через несколько лет советская методология подверглась остракизму. Порушена была и отечественная периодизация, буквально вы­страданная советскими историками и, кстати, имевшая хождение и нередко понимание за рубежом. Была взята на вооружение книга K.P. Поппера “Нищета историцизма”, где объявлялась [56] война не только формационному, но и любому другому стадиаль­ному и линейному подходу к истории и которую поспешили пере­вести на русский язык[76]. Опомнились вроде бы тогда, когда наступила чуть ли не полнейшая анархия и в методологии, и в периодизации.

           Действительно, поначалу был отмечен заметный поворот в сторону изучения цивилизационных подходов, который вполне мог быть объяснен потребностями исторической науки и жела­нием выйти из под влияния одной методологии. Хотя марксизм отнюдь не был чужд проблеме цивилизации как таковой[77], к тео­рии цивилизаций и цивилизационному подходу обратились иссле­дователи прежде известные своим формационным подходом[78]. Один из них, М. А. Барг, отметив то, что формационное объясне­ние «не может претендовать на глобальность и тем самым на “исчерпывающий” его характер», также подчеркивал: “Перио­дизация истории, базирующаяся на типологии цивилизации, рассматривает каждую цивилизацию как неповторимый культур­но-исторический тип общества и привносит в понятие историче­ского прогресса элемент относительности”[79].

           Но по мере применения цивилизационного подхода к перио­дизации всемирной и отечественной истории исследователи и методисты стали ощущать все новые и новые проблемы. Той четкости и определенности, которая наблюдалась при формаци­онном подходе, не получалось и наиболее ищущие историки ста­ли ощущать потребность в подлинно научных основах для изуче­ния исторического процесса. Это стало причиной проведения двух дискуссий, органически между собой связанных. Первая из них касалась проблем методологии, вторая - периодизации все­мирной истории. В обеих дискуссиях особую роль сыграл журнал “Новая и новейшая история”. В 1994 г. на его страницах была опубликована статья И.Н. Ионова - искреннего и убежденного цивилизационщика, пришедшего к цивилизационному подходу, отнюдь, не по воле моды. По-видимому, именно к такому иссле­дователю решила обратиться редколлегия журнала. Изложив проблемы теории цивилизаций, автор по-существу сделал следу­ющий откровенный вывод: “Вы слишком многое от нас требуе­те”[80]. Кстати, И.Н. Ионов стал автором учебника для средней школы, где он попытался применить к истории России именно цивилизационный подход[81].

           Статья И.Н. Ионова породила дискуссию в области методо­логии истории. С основательной статьей выступил академик И.Д. Ковальченко. Подчеркнув, “что цивилизационный подход, интегрируя в себе другие подходы и методы исторического [57] исследования, открывает широкие возможности для их углуб­ления”, он выступил за применение и других подходов[82], которые он определил как историко-ситуационный и историко-ретро­спективный. Ковальченко призвал к синтезу теорий, подходов и методов и конкретно-научных концепций. Участие в этой дискус­сии приняли и академик-юрист В.Н. Кудрявцев[83] и ряд других ис­следователей. К дискуссии тогда фактически примкнул и журнал “Вопросы истории”, поднявший близкие вопросы[84]. Приняли уча­стие в дискуссии и философы, которые провели свои “круглые столы”, опубликовав соответствующие материалы и подчеркнув, что формационный подход сохраняет свои позиции в историче­ской науке[85]. К подобным выводам пришли они и во время “круг­лого стола”, проведенного в конце 1995 г. в Институте филосо­фии РАН, результаты которого также были опубликованы в печати. На этом обсуждении В.Г. Федотова прямо заявила, что “стадиальные характеристики, выражающие степень развития общества или нахождение его на определенной стадии развития человечества, по-прежнему сохранились и признаны в мире”[86]. Она, таким образом, взяла под защиту формационный подход, но отметила также необходимость его дополнения цивилизацион­ным подходом, подчеркнув при этом: “Методологической базой всемирной истории должен стать принцип единства стадиального и цивилизационного”[87]. С мнением В.Г. Федотовой, а также со статьей И.Д. Ковальченко, практически, согласились и другие участники этого “круглого стола” (В.Ф. Мамонов, К.А. Зуев, И.А. Желенина), отмечая при этом кризис исторической науки и сложности у формационного подхода.

           Если учесть, что наряду с трудами участников этой дискуссии продолжали выходить специальные труды, посвященные форма­ционному подходу или напрямую, или в значительной степени[88], то можно сказать, что в отечественной обществоведческой лите­ратуре и после 1991 г. не было полного отхода от изучения этого подхода. Наука продолжала существовать, она пошла одним путем, а учебно-методическая литература, как правило, - другим. И подтверждением тому стала другая дискуссия того времени, непосредственно посвященная проблемам периодизации, тесно связанная с дискуссией о методологии истории.

           Еще в процессе обмена мнениями особое внимание было уде­лено статье Б.Д. Козенко и Г.М. Садовой, которая была призна­на центральной в этой дискуссии. Ее авторы категорически выступили как против призывов отказаться от периодизации вообще, так и от тезиса “сколько исследователей - столько перио­дизаций”. Обращаясь к периодизации новой и новейшей исто[58]рии они приходят к выводу, что три периода формационной истории почти полностью совпадают с тремя периодами разви­тия мировой цивилизации (при этом они подчеркивают совпаде­ние в общем формационного и цивилизационного подходов) и далее эти периоды выделяют. Первый из них, который назван ими периодом формирования капитализма и буржуазной цивили­зации, то есть первый период новой истории, датируется 1640-1649 с одной стороны, и 1789-1815 гг., с другой. Соответст­венно второй период они располагают между 1789-1815 и 1914 гг. Называют они его периодом победы и утверждения капитализма и началом перехода от стадии промышленного капитализма сво­бодной конкуренции к империализму. И третий период - период новейшей истории они начинают с 1914-1923 гг. Он у них назы­вается периодом становления и расцвета современного капита­лизма и сосуществования его с социализмом, периодом кризиса мировой цивилизации[89].

           Статья Б.Д. Козенко и Г.М. Садовой, в целом, вызвала одоб­рение специалистов по всеобщей истории. Но при ее обсуждении выявился и довольно значительный разброс мнений. Примеча­тельны, например, выступления псковских историков, посвятив­ших этой проблеме специальный “круглый стол”. На нем выска­зывались разные соображения и по началу новой истории, и по грани 1789-1815 гг., и по началу новейшей истории, в частности, началом новейшей истории предлагалось считать окончание Первой мировой войны, то есть 1918 г.[90] В целом дискуссия в журнале “Новая и новейшая история” за 1993-1997 гг. выявила два подхода к началу новейшей истории. В соответствии с мнени­ем одних авторов, это начало следует отнести к 1917 г., а по мнению других - к 1918 г. Всего лишь один год, но он отражал разные методологические подходы и, конечно, отражал принци­пиальный характер дискуссии. В общем, дискуссия как дискуссия. Кое в чем мнения совпадали, но, нередко, высказывались и раз­ные соображения, даже противоположные. Но это научные дис­куссии. В учебной литературе картина сложилась более пестрая и, можно сказать, удивительная. Многие десятки учебников и учебных пособий несли отпечаток весьма различных мнений их авторов, страдая явной несогласованностью. Хотя множество учебников - это плохо, но было бы еще хуже, если бы был один учебник, построенный на ложных схемах. И, тем не менее, исто­рическое хозяйство оказалось явно неорганизованным, хотя мно­гих нестыковок вполне можно было бы избегнуть.

           Как уже отмечалось в литературе, в процессе многочислен­ных обменов мнениями выявились три основные точки зрения по [59] поводу начала новой истории. Первая - Английская революция­XVII в., вторая - Великая французская революция, третья - Вели­кие географические открытия и начало Реформации, то есть конец XV-начало XVI в.[91] Ничего нового здесь не было, эти соображения высказывались и раньше и получили отражение в отечественной науке. Однако, основная борьба развернулась не в этой области, а прежде всего, вокруг стыка новой и новейшей истории. И вот здесь и сложилась весьма пестрая картина, кото­рую можно пронаблюдать, обратившись к последним учебникам по новой и новейшей истории. Министерский учебник для вузов по новой истории доводил изложение событий до окончания Первой мировой войны, то есть до ноября 1918 г.[92] А другой, тоже министерский учебник, но по новейшей истории изложение событий начинал с 1900 г.[93] В учебнике по новейшей истории для средних школ (тираж 150 тыс. экз. !), также одобренном мини­стерством, за начало новейшего времени брался 1914 г.[94], с 1914 г. начинают новейшее время и авторы министерского учебника по истории славян[95], а в учебном пособии видного спе­циалиста по новейшей истории Е.Ф. Язькова - с 1918 г.[96] В учеб­нике по обществоведению, рекомендованном министерством, где подробно рассказывалось о цивилизациях и их смене, лишь упо­минается термин “формации”[97], без их перечисления. Говоря же довольно подробно о “революции” в России на рубеже XVII-XVIII вв., то есть о петровских преобразованиях, опять- таки лишь упоминалась революция 1917 г., даже без соответству­ющего ее названия[98].

           О 1917 г. как о начале новейшей истории не говорится ни в одном современном учебнике по зарубежной истории, хотя его роль отмечалась и в дискуссии по периодизации и, например, в монографии Ю.И. Семенова, предложившего свою периодиза­цию мировой истории[99]. Б.Д. Козенко и Г.М. Садовая в упоминав­шейся статье, говоря об Октябрьской революции, подчеркивали, что “всемирно-историческое значение этой революции не может быть оспорено”[100]. Близок к ним по оценке этой революции и Е.Ф. Езьков, отметивший: “...существовавшая с давних пор соци­алистическая идея, вновь выдвинутая в 1917 г. Октябрьской рево­люцией, сыграла важнейшую роль в общественном прогрессе в XX в.”[101].

           Отказ от 1917 г. в учебных пособиях объяснялся известными причинами, прежде всего разрушением СССР. Отказались и от важнейшей характеристики новейшей истории как противостоя­ние двух систем - капиталистической и социалистической. Но это настроение диктовалось состоянием момента. Биполярный мир [60] лишь ненадолго сменился однополярным и затем превратился в многополярный. А социалистическая система все-таки сохрани­лась. В Китае - второй экономике мира, в ближайшее время мо­гущей стать первой, все-таки проживает 1,3 млрд человек, к 100 млн человек приближается население социалистического Вьетнама, о необратимости социализма на Кубе заявляет кубин­ское руководство и нельзя не видеть заметного “покраснения” Латинской Америки. Так называемая четвертая консервативная волна, начавшаяся в конце 70-х годов и связанная с именами М. Тэтчер, Р. Рейгана и Д. Буша-старшего, сменилась сначала либеральной, а сейчас и левой волной. Левая идея, пережив испы­тания 80-х-90-х годов, с начала XXI в. вновь заявила о себе, и эти изменения уже отражены не только в публицистике, но и в науч­ной литературе[102]. A.A. Галкин даже утверждает, что “социальное и политическое поле приложения левых ценностей не только сохранилось, но, в ряде случаев, стало еще шире, чем прежде”[103]. Во всяком случае, главнейшая характеристика новейшей исто­рии как противостояния капитализма и социализма, доминиро­вавшая в советской литературе, отнюдь, не потеряла своей акту­альности, и предлагающиеся вехи - 1900 и 1914 гг. никак не под­ходят для начала этой эпохи. Никаких структурных изменений социально-экономического и политического плана они не вне­сли. Их внесло окончание Первой мировой войны, когда пали четыре монархии, прямо повинные за ее начало и сменившиеся рядом республик.

           Говоря же о периодизации новой и новейшей истории, счита­ем ее крайними датами с одной стороны, 1649 г., с другой - 1917-1918 гг. Ее можно разделить на три периода, первый до 1789 г., второй до 1870 г. и третий до начала новейшей истории. Новая история - это история победы и становления третьего со­словия, то есть буржуазии и ее история - это история капитализ­ма. Великие географические открытия и Реформация еще не привели к господству буржуазии. Нидерландская революция, прежде всего являлась войной за независимость, и победа буржу­азных отношений носила тогда все-таки региональный характер. Другое дело Английская революция, давшая сильнейший толчок для всемирного промышленного развития и выдвинувшая Атлан­тическую цивилизацию на передовые позиции, сменив тем самым Средиземноморскую цивилизацию, до этого господство­вавшую несколько тысячелетий. Термин капитализм, как бы его не пытались изгнать, является термином мировой литературы[104]. И новейшая история это период противостояния и сосуществова­ния социализма и капитализма. Новейшая история также может [61] быть разделена на три периода - 1917-1945 - первый, 1945-1991 - второй и третий - после 1991 г. Этапы понятные и не нуждающиеся в дополнительной характеристике. Все они тесно связаны с историей нашей страны.

           Переходя же к учебникам и учебным пособиям по истории Отечества, отметим их чрезвычайно большое число и не мень­шую хронологическую пестроту, чем у учебников по истории за­рубежной. Наиболее распространенный из них министерский трехтомник отличается основательностью, но и для него харак­терна определенная хронологическая нестыковка. Уже в первом его издании второй том завершался условно 1900 г., а третий том, фактически, начинался с 1917 г.[105] Вообще в ряде учебников на­метилась тенденция начинать новейшую историю страны с 1900 г. Но учебники и пособия и по сей день разные. К разряду добротных можно отнести учебник А.А. Преображенского и Б.А. Рыбакова по истории России для 6-7 классов, и где истори­ческие события в хронологическом плане излагаются до XVIII в. включительно[106]. В упоминавшемся учебнике И.Н. Ионова изло­жение материала доводится до 1917 г., и его автор при этом при­меняет термин “Февральская революция” и “Октябрьский пере­ворот”. Не он один. Попытались даже взять в союзники В.И. Ле­нина, как-то применившего по отношению к Октябрю термин переворот, но он разумел под ним не верхушечный, а революци­онный переворот. Вообще, Ленин уже днем 25 октября 1917 г. на заседании Петроградского совета заявил о том, что в России про­изошла революция, а на другой день, в “Докладе о земле” имен­но Ленин применил термин “вторая, Октябрьская революция”[107]. Вообще, попытка заменить революцию на переворот относилась к одному из штампов, который стремились навязать отечествен­ной исторической науке. Как и штамп о двух тоталитарных сис­темах, выдвинутый немецким экономистом В. Репке еще в 1945 г. в его книге “Германский вопрос”[108], хотя ни кто иной как кауди­льо Ф. Франко противопоставлял тоталитаризм коммунизму, а У. Черчилль в октябре 1939 г, то есть после “Советско-герман- ского договора о ненападении от 23 августа 1939 г.” говорил, что “лучше коммунизм, чем нацизм”[109].

           Справедливости ради следует заметить, что не все учебники и учебные пособия попали под влияние этого штампа. В пособии, подготовленном преподавателями Российской экономической академии им. Г.В. Плеханова одна из трех его частей называется “Советский период в российской истории”, и первый же ее раздел носит название “Октябрьская революция 1917 года в России: про­блемы и оценки”[110]. Специальный раздел “Октябрьская револю[62]ция и политика большевиков в первые годы советской власти” имеется и в пособии под редакцией В.В. Керова[111]. Подобный раздел под названием “Октябрьская революция, ее особенности и историческое значение” имеется и в допущенном министерст­вом учебнике для негуманитарных вузов под редакцией Л.И. Ольштынского, подготовленного с формационно-цивилиза­ционных позиций[112].

           Вне зависимости от оценки Октябрьской революции она была важным переломным этапом в истории страны. Появилась другая страна, с другим названием, с другой социальной структу­рой и политическим устройством, с другой культурой, да и с дру­гим народом, не случайно вскоре заговорили о советском народе как о психологической и исторической общности. Все попытки представить советский период в черном свете носят не историче­ский характер и вызывают прямое противодействие многих исследователей и методистов. Не случайно некоторые из них считают “революцию в России началом формирования нового типа цивилизации - цивилизации свободных тружеников и сво­бодных народов”[113] или издают специальные книги о советской цивилизации, такие как двухтомник С.Г. Кара-Мурзы[114].

           С 1917 г., несомненно, следует начинать новейшую истории России. Что же касается ее новой истории, то и тут существуют различные мнения среди историков. Историю русского Нового времени обычно начинают с 1861 г., но о действительной победе капиталистических отношений можно говорить разве что с 90-х годов XIX в. Не случайно такой крупный знаток русской эко­номики как В.П. Воронцов в своей работе 1882 г. “Судьбы капита­лизма в России” отрицал наличие русского капитализма, а в дру­гой работе “Судьба капиталистической России”, вышедшей уже в 1907 г., вынужден был признать его наличие. Новая история России и история победившего капитализма в России не одно и тоже. В общемировом масштабе это так, но Россия как догоняю­щая страна имела большую специфику. Интересно в этом отно­шении вспомнить известную полемику Н.М. Дружинина с П.Г. Рындзюнским. Павел Григорьевич считал, что промышлен­ному перевороту обязательно должен предшествовать переворот социальный и поэтому относил его к периоду после 1861 г. Нико­лай Михайлович признавал приоритет социального переворота, но подчеркнул, что это правило действует во всемирно-историче­ском плане. Россия же как страна догоняющая имела возмож­ность использовать достижения более передовых стран еще на стадии феодализма. Поэтому он относил начало промышленного переворота уже к концу 30-х годов XIX в.[115]

           [63] Новое время в России, конечно, наступило раньше 1861 г. Но убедительную точку отсчета найти очень нелегко. Одного на­емного труда здесь мало, параллельно развивались и крепостни­ческие отношения. Поэтому надо начинать не только с выявле­ния капиталистического уклада, но и с заметного ограничения крепостничества. Павел I подписал указ о трехдневной барщине, но параллельно раздал 500 тыс. крестьян в частные руки. Он бо­ролся с “духом времени” и даже запретил использовать такие сло­ва как “гражданин”, “общество” и т.п. Не с него начинается новая история в России. Значительно больше подходит время с 1801 г. Последовал указ о свободных хлебопашцах, прекращается разда­ча населенных земель частным лицам, запрещается жестокое об­ращение с крепостными. Сам Александр I неоднократно призы­вал прислушиваться к “духу времени” и быть либералами и он, действительно, первое время был либералом на русском престо­ле. Не случайно в послевоенное время в некоторых пособиях по истории СССР новое время начинали с 1801 г. Заметное внима­ние этому уделяется в учебнике И.Н. Ионова[116], хотя следует под­черкнуть немалое отличие либерализма молодого императора от действий Екатерины II. Екатерина раздала частным лицам 850 тыс. крестьян. Тут до либерализма очень далеко. Так что, на наш взгляд, новое время в России это период с 1801 по 1917 г.

           По поводу периодизации имеются и некоторые, на первый взгляд, частные замечания. Никак нельзя согласиться с утвер­ждением о начале Второй мировой войны с 1 сентября 1939 г. В отличие от Первой мировой войны, которая была одномомент­ным актом и датируется 1 августа 1914 г. начало Второй мировой войны было процессом и на это уже было обращено внимание и в современной литературе[117]. Но в пособиях для учащихся с этой позиции выступает разве что учебник под редакцией Л.И. Оль­штынского[118]. После войны в советских учебниках начало Второй мировой войны относили к 1936 г. - поскольку военные действия, разворачивались, в Азии, Африке, Европе (в Испании шла не только гражданская война, но там также столкнулись силы иностранного фашизма и демократии). Кстати, И.В. Сталин в отчетном докладе на XVIII съезде партии 10 марта 1939 г., в самом его начале, подчеркивал: “Уже второй год идет новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной терри­тории от Шанхая до Гибралтара и захватившая более 500 мил­лионов населения”[119]. Признавая дату 1 сентября мы, фактиче­ски, признаем равную ответственность за развязывание Второй мировой войны и за фашистской Германией, и за СССР. Но ре­алии были совсем другие. Война, действительно, уже шла.

           [64] Таким образом, пренебрежение к научной периодизации может нас завести очень далеко. Можно обратиться и к другим проблемам внутренних периодизаций, но это все-таки особый во­прос. Периодизация - это не излишество и не прихоть. Но иска­ния последних двадцати лет не всегда были плодотворными. Порой они уводили от истины, хотя на наш взгляд, показали, как основательно и глубоко была продумана отечественная периоди­зация и всемирно-исторического процесса, и нашей истории в отечественной литературе, существовавшей к середине 80-х го­дов XX в. Отечественные историки должны набраться мужества и признать, что ничего более совершенного, чем предложили советские исследователи в области периодизации они не нашли. Блудный сын должен вернуться к родному очагу. Попперы и прочие подобного рода иноземцы не могут служить для нас ука­зом. Погоня за модой привела к слишком большим издержкам, в том числе и к исторической безответственности. Отечественная история, как отмечал Н.М. Карамзин, а до него М.В. Ломоносов, особенно тонкая материя, играющая воспитательную роль и при­званная формировать патриотов своей страны.

           [64-69] СНОСКИ оригинального текста