Дипломатические дары русским царям из Речи Посполитой (по материалам книг приездов польских великих послов второй половины ХVII в.)

Автор
Загородняя Ирина Александровна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Загородняя И.А. Дипломатические дары русским царям из Речи Посполитой (по материалам книг приездов польских великих послов второй половины ХVII в.) // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.И.Аксенов. М., 2003. С. 71-98.

Текст статьи

[71]

Загородняя И.А.

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ДАРЫ РУССКИМ ЦАРЯМ ИЗ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ (ПО МАТЕРИАЛАМ КНИГ ПРИЕЗДОВ ПОЛЬСКИХ ВЕЛИКИХ ПОСЛОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХVII В.)

           Одним из источников формирования кремлевской сокровищницы являлись дипломатические подарки европейских и восточных правителей, а также дипломатов, посещавших московский двор, и подарки их свиты. В качестве наследника Казны музей Оружейная палата получил произведения зарубежного златокузнечного, ювелирного и оружейного искусства, ткачества, парадное конское убранство и кареты, среди которых представлены памятники дипломатических сношений России с зарубежными странами XVII в. Выделение коллекции дипломатических даров из множества произведений зарубежного искусства, оценка ее значения – одно из исследовательских направлений, которое давно привлекало внимание историков и специалистов по истории искусства. Упоминания о «любительных поминках» монархов и челобитьях дипломатов имеются в фундаментальных сочинениях М.М.Щербатова, Н.М.Карамзина, С.М.Соловьева, В.О.Ключевского. Однако, сведения о драгоценных посылках и посольских подношениях – лишь иллюстрации к исследованию внешнеполитической истории России в целом и визитов послов в частности. Цель изучить историю Казны и тем более сопоставить сохранившиеся в Кремле памятники искусства с теми описаниями вещей, что встречаются в документах государственных ведомств, тогда не ставилась.

           Свои версии появления в кремлевской сокровищнице отдельных раритетов, преимущественно государственных регалий, почитаемых икон, парадных облачений, личных царских вещей и некоторых дипломатических даров высказывали А.Ф.Малиновский[1], А.Ф.Вельтман[2]. Документы Посольского приказа для изучения истории отдельных коронных ценностей были впервые привлечены в издании «Древностей ...»[3]

           [72] Все музейное собрание стало самостоятельным объектом исследования во время подготовки первой научной описи Оружейной палаты в 1860-80‑х гг[4]. Одной из задач фундаментального труда было выявление источников формирования сокровищницы и собрания музея, для чего впервые широко и в массовом масштабе привлекались архивные документы. Авторы Описи во главе с Г.Д.Филимоновым сосредоточили внимание на документации из архивов Казенного приказа, Конюшенного приказа и Оружейной палаты, хранившейся тогда в Кремле. Сопоставлялись, с одной стороны, художественные особенности экспонатов, их ювелирные данные – вес, количество и виды драгоценных материалов, надписи на них, а, с другой, – описания предметов из приходных книг в Казну, описей имущества на Казенном дворе, описей Государевой Оружейной палаты и Конюшенного приказа XVII – начала XVIII в. В результате этой кропотливой работы исследователи смогли в основном выделить группу дипломатических даров. В отдельных случаях авторы Описи обращались к архиву Посольского приказа, но, как в исследовании А.Ф.Вельтмана и в «Древностях ...», такие обращения не были систематическими, находки имели характер случайный, а ссылок на дипломатическую документацию не делалось.

           На основе данных Описи 1884-1893 г. шведским историком Р.Ф.Мартином были сделаны выводы, в ряде случаев спорные, о серебряных произведениях и натуралиях, привезенных из Швеции в 1647-1699 гг.[5] и из Дании в 1641 и 1644 гг.[6] Однако научная ценность этих монографий бесспорна: автор нашел в зарубежных архивах и опубликовал перечни подарков с данными об их весе и внешнем облике. Приведенные в текстах оригинальные названия предметов чрезвычайно важны для их определения, поскольку в XVII в. в русском языке для новомодных зарубежных образцов репрезентативной посуды и украшений интерьера, составлявших большую часть даров не только из Швеции, но и из Дании, Англии, Голландии, Речи Посполитой и Священной Римской империи, не имелось эквивалентов. Переводчики Посольского приказа использовали для описания вещей привычные слова, которые не всегда соответствовали их истинному назначению и правильному названию. Впоследст[73]вии датские[7] и шведские[8] дары представлялись на выставках как отдельные коллекции в сопровождении каталогов.

           В своем сочинении о древних изделиях из янтаря немецкий искусствовед О.Пелка предположил, что лучшие образцы парадной посуды XVII в. из Оружейной палаты являются подарками бранденбургских курфюрстов[9]. Необходимо заметить, что особенностью подарочных комплексов из Речи Посполитой было заметное присутствие янтаря. В 1630-1680‑е гг. на территории Польши и Германии из этого материала изготовлялись модные однотипные предметы, которые имелись в числе подарков от польских королей и дипломатов. Представляется, что некоторые выводы исследователя о появлении янтаря в Оружейной палате исключительно из немецких княжеств можно поставить под сомнение.

           Огромной важности работу по сопоставлению данных документов и экспонатов провела Т.Г.Гольдберг, готовя каталог английского серебра в собрании Оружейной палаты[10]. В ее обстоятельном исследовании, одной из задач которого было выявление группы подарков от английского двора и торговых агентов, очевидно обращение преимущественно к документам Казны, и лишь хронологические лакуны в казенной документации компенсировались отдельными сведениями о подарках из посольских книг и столбцов по связям России с Англией. Такое несистематическое использование документации Посольского приказа привело к тому, что основной для идентификации подарков 1604-1605 гг. список – их казенная роспись из соответствующей посольской книги – был введен в научный оборот спустя более тридцати лет после публикации каталога[11]. Английское серебро, в том числе и дипломатическое, вновь стало объектом исследования английского историка искусства Ч.Омана[12], а в 1991 г. шедевры серебряного дела Англии, включая дары, выставлялись в Лондоне[13].

           Следует отметить, что сборник статей научных сотрудников Оружейной палаты, подготовленный в 1930‑х гг., но опубликованный только в 1954 г., является важным этапом изучения истории московской сокровищницы и отдельных коллекций Оружейной палаты. Кроме работы Т.Г.Гольдберг, он включал исследование, посвященное Конюшенной Казне, с историческими экскурсами на основе документации Конюшенного приказа и столбцов [74] Оружейной палаты, но без привлечения посольской документации[14].

           Памятники дипломатических связей России с Речью Посполитой впервые исследовались как самостоятельный комплекс в 1998 г., хотя некоторые произведения и их описания публиковались ранее[15].

           Задачей данной статьи является идентификация экспонатов Оружейной палаты без соответствующей казенной маркировки – в основном произведений западноевропейских златокузнецов – с описаниями подарков из Речи Посполитой, сохранившихся исключительно в посольских книгах, а также определения значения документации Посольского приказа для изучения польского подарочного комплекса и формирования некоторых варшавских коронных посылок. Автор ограничивается исследованием визитов в Москву только великих посольств 1644-1646 гг. во главе с Г.Стемпковским, 1646-1647 гг. во главе с А.Киселем, 1679-1680 гг. во главе с К.Бростовским и 1686 г. во главе с X.Гримултовским, поскольку казенных приходных книг, соответствующих визитам этих послов, не сохранилось. Кроме того, в XVII в. исключительно великие послы привозили из Речи Посполитой королевские посылки, представлявшие для дипломатических сношений особую ценность; они документировались и хранились в Казне более тщательно, чем личные дары послов. Однако следует отметить, что эти подношения также бывали весьма солидны в отличии, например, от привозов английских, голландских, австрийских и шведских дипломатов такого же ранга. Подношения представителей свиты – королевских и посольских дворян из всех стран – отличались скромностью, если вообще имелись. Посланники и гонцы из Варшавы в XVII в. били челом только от себя лично. В документации, отразившей дипломатические контакты двух стран в последней четверти XV – конце XVII в., не зафиксировано ни одного случая отказа принять королевские дары. Посольские и дворянские челобитья нередко возвращались: эти факты отмечены в некоторых посольских книгах XVI в.[16] и во всех соответствующих книгах XVII в.[17]

           Регулярный обмен дарами между Москвой и Варшавой наладился лишь с 1645 г. Единственное упоминание о ко[75]ронной посылке в XVI в., сохранившееся в соответствующей посольской книге, относится к 1584 г. Это были дары короля Стефана Батория царю Ивану Грозному, присланные с послом Л.Сапегой в ответ на отправленных в дар в Варшаву полутора годами раньше кречетов[18]. Коронная посылка включала коней в западноевропейском («римском») и турецком («турском») уборе, запряженную шестеркой лошадей карсту, двенадцать ручных пищалей («ручниц»), четыре пороховницы, а также «збрую позлатистую римскую на коня и на человека». Дары перечислены лишь в речи посла, данные о вещах предельно лаконичны, поэтому версия о присутствии подарков этого посольства в нынешнем собрании Оружейной палаты нуждается в аргументации, основанной на привлечении не только посольской книги, но других источников[19]. Не находит подтверждения в документах Посольского приказа догадка о посылке от короля Сигизмунда III в Москву в 1591 г. шлема с чеканными композициями подвигов Геракла, который датируется XVI в.[20]

           Коронная посылка 1584 г. – единственная, в составе которой отсутствовало серебро. Все остальные, привезенные в Москву в 1645-1686 гг., непременно включали модную репрезентативную посуду и украшения интерьера из драгоценных материалов. На оборотной стороне некоторых серебряных изделий из собрания зарубежного художественного металла Оружейной палаты имеются гравированные надписи о том, когда и от кого они были присланы или чьим челобитьем являются; в ряде надписей также указано, в какую сумму оценен один фунт общего веса предмета. Эти пометы наносились на дипломатические подарки после приема их в Казенный приказ и передачи на Казенный двор. По мнению А.Вельтмана, начало практики маркировать серебряные дары из-за рубежа относится к последним годам правления царя Михаила Федоровича[21]. Она продолжалась и позже, при царе Алексее Михайловиче. Надписей на подарках, прибывших в Москву из Варшавы при его преемниках, не имеется, но сохранились предметы из подарочного комплекса, связанного с визитом послов из Швеции в 1684 г.: три массивных кубка и лохань имели чернильные надписи, которые можно было прочесть еще в XIX в.[22] Эти пять предметов – единственные подписные из всех тех, что получили в дар цари [76] Иван и Петр Алексеевичи. Маркировка даров производилась не только в течение ограниченного времени, но и не постоянно. Так, сохранившиеся серебряные сосуды из посылки короля Яна Казимира в 1651 г. соответствующих надписей не имеют и были идентифицированы по документам Казенного приказа. Не маркировались вообще никогда привозные изделия из натуральных материалов – янтаря, хрусталя, раковин, кости, кокоса, а также ювелирные украшения, оружие и ткани.

           Среди прибывших из Речи Посполитой серебряных произведений сохранилось лишь двенадцать с полными надписями. Из коронной посылки 1647 г.: кувшин из рукомойного прибора аугсбургского серебряника Ханса I Баура (Hans Baur) 1635-1640 гг., западноевропейский позднеготический кубок первой трети XVI в., нидерландский (?) кубок мастера с клеймом «IМ», датируемый около 1600 г.[23], два западноевропейских кубка первой половины XVII в.[24] Из даров 1667 г.: блюдо из рукомойного комплекта (от короля Яна Казимира) и две фляги (от первого посла С.Беневского), выполненные в мастерской гданьского серебряника с клеймом «НРБ» около 1667 г., а также кувшин (от второго посла К.Бростовского) мастера из Познани Станислава Шварца (Stanislaw Schwarz). Из даров 1671 г.: фигура польского геральдического орла, заказанная аугсбургским серебряникам Абрахаму I Дрентветту и Генриху Маннлиху (Abraham Drentwett и Heinrich Mannlich) в 1650-1670 гг., и рукомойный комплект из Аугсбурга работы Давида Бессмана (David Bessman)[25].

           Остальные подарки либо имеют неполные надписи, либо не подписаны вообще. Так, среди польских королевских даров 1647 г. кубок работы гамбургского мастера Германа фон Бордеслое (Hermann von Bordesloe) около 1600 г., свадебный подарок властей города Минска королю Сигизмунду III в 1605 г. (гравирован на оборотной стороне как подарок польского короля, но без указания года[26]). Как отмечалось выше, коронный подарочный комплекс 1651 г. не маркирован и идентифицирован исключительно на основании документов Казенного приказа. Сохранилось три королевских подарка: серебряный настольный фонтан из аугсбургской мастерской Эмануэля Виденманна (Emanuel Widenmann) первой четвер[77]ти XVII в.[27], блюдо с перламутром, рубинами и алмазами нюрнбергского серебряника Ханса Брабандта (Hans Brabandt) середины XVI в. и антверпенский кувшин из раковин в серебряной с драгоценными камнями оправе того же времени[28].

           В одном случае, как нам удалось установить, надпись не соответствует документальным данным: кувшин из рукомойного комплекта, выполненный в Гданьске Христианом Паульзеном (Christian I Paulsen) в 1630-1650 гг., неверно гравирован как челобитье от первого посла, в то время как во всех списках из посольской книги, а также в приходной книге в Казну, он вместе с парным блюдом числится среди даров от короля 1667 г.[29] Не нашли подтверждение в посольских и казенных документах предположения польского исследователя А.Фишенгера о появлении в Казне тогда же двух аналогичных кувшинов работы того же мастера[30].

           Чтобы оценить значение посольской документации для изучения истории Казны, целесообразно отметить некоторые особенности и состояние сохранности документации дворцовых приказов. Хронологические рамки книг поступлений в Казну ограничиваются 1613-1678 гг.[31], при этом утраты по отдельным годам весьма значительны. Так, не сохранились книги за 1645-46[32], 1646-47, 1648-49 гг., по времени соответствующие визитам польских посольств во главе с Г.Стемпковским, А.Киселем, Д.Чеплинским, а также все книги после 1679 г., когда в Москве побывали миссии К.Томицкого (1680 г.), К.Бростовского (1679-1680 гг.) и X.Гримултовского (1686 г.). Сведения о всех подарках, присланных до 1613 г., также следует искать в архивах других государственных ведомств. Информацию о характере поступления вещей, в том числе и в качестве подарков, содержат Описи царского имущества на Казенном дворе описи Оружейной палаты и Конюшенного приказа. Но они часто составлялись спустя несколько десятков лет после визита того или иного посла. За это время успевало смениться несколько казначеев и обновлялся дьяческий аппарат приказа, поэтому данные таких инвентарей следует проверять, сопоставляя с другими источниками[33]. Сведения о подарках в столбцах Оружейной палаты фрагментарны, по ним невозможно составить целостного представления о том или ином подарочном дипломатическом комплексе.

           [78] В этой ситуации особое значение приобретают документы Посольского приказа. Состав этой коллекции, охватывающей период с конца XV до начала XVIII в., состояние сохранности и значение отражены в ряде публикаций[34]. Некоторые посольские книги по связям России с Литвой конца XV в.[35], с Литвой, (а с 1569 г.) с Речью Посполитой XVI в. – начала XVII в.[36] и все книги, документировавшие великие посольства из Варшавы 1634-1686 гг.[37], содержат списки подарков. В ряде книг второй половины XVII в. они сохранились в нескольких экземплярах. Представляется уместным привести в данной статье выявленную нами типологию подарочных списков из посольских книг.

           Прежде всего, это оригинальные тексты, которые представлялись главами дипломатических миссий в Посольский приказ для ознакомления и предварительных консультаций, для перевода на русский язык, а также для определения количества лиц из стрельцов, солдат или людей из свиты дипломата, которые в день аудиенции должны были переносить дары во дворец. В книгах приездов польских великих послов 1645-1686 гг. сохранилось шесть таких посольских списков, поданных за один-два дня до аудиенции[38].

           Переводчики стремились к максимальной точности, и если в русском языке не имелось эквивалентного термина, они старались выделить самое главное в предмете и описать при помощи известных слов, связанных со златокузнечным, оружейным и ювелирным делом, производством тканей, изготовлением одежд. Первичные тексты-переводы содержат информацию, которая исчезала затем из официальных документов кремлевских ведомств: иногда отмечалась сомасштабность предметов друг другу, качество их исполнения, особенности и достоинства внешнего облика, место производства, если оно было престижным, то есть все, что было значимо для дарителя. Кроме того, последовательность предметов в списке характеризовала отношение к ним дарителей: вещи распределялись по степени их соответствия моде, оригинальности и по стоимости. В документах, составленных в Кремле, последовательность менялась в соответствии с российскими представлениями о ценности подаренных вещей.

           В заключении первой аудиенции окольничий (редко дьяк), который представлял дипломатов, являл дары по спи[79]скам, переведенным на русский язык. Но эти переводы, отредактированные в Посольском приказе, были уже более лаконичны, поскольку необходимо было назвать имя каждого дарителя и сам подарок, пока процессия двигалась мимо царского трона и, огибая центральный столп Грановитой палаты, затем удалялась в сени. Именно эти подарочные перечни, как уже отмечалось, первыми появились в посольских книгах по связям России с Литвой в конце XV в., стали эпизодически вноситься в посольские книги по связям с Польшей со второй половины XVI в., а в следующем столетии приведение этих списков стало нормой документирования приемов великих посольств[39].

           В протоколах аудиенций второй половины XVII в., которые приводятся в посольских книгах, преобладают формулировки: «поминки писаны у казначеев» или «поминки писаны на Казенном дворе»[40], «а аргамаки и кони велел государь взята на конюшню»[41]. Принятые дары, таким образом, распределялись между хранилищами, которые находились под контролем разных государственных ведомств. Драгоценная посуда, мебель, ювелирные изделия, оружие и конские уборы учитывались в приходных книгах Казенного приказа[42], а коней и кареты сразу отправляли на царскую конюшню. Записных книг Конюшенного приказа не сохранилось, поэтому мы можем судить об учетной документации этого ведомства по памятям из посольских книг и столбцов, а также по данным столбцов Оружейной палаты[43].

           После оценки подарков в приказах, что делали придворные мастера, приглашенные городские мастера и купцы, занимавшиеся торговлей лошадьми и серебром, сокращенные варианты записей из учетных документов приказов, так называемые ценовые росписи, в форме памятей отсылались в Посольский приказ по соответствующему запросу. Информация не только о составе, но и о стоимости привозов была там необходима для начисления жалования дипломатам и снаряжения правительственными и личными «поминками» российских посланников за рубеж. Списки этого типа, самые подробные по содержанию, сохранились во всех книгах приездов польских великих послов, начиная с 1645 г.[44]

           Итак, в документации Посольского приказа отложились сведения о произведениях зарубежного искусства, поступав[80]ших в сокровищницу как дипломатические подарки. Эти сведения во многих случаях неизвестны по документам иных ведомств, что превращает посольские книги в уникальный источник по истории кремлевской Казны. В данной статье посольские книги по связям России с Польшей впервые используются для определения подарков из Речи Посполитой в собрании Оружейной палаты.

           В 1645 г., вместе с послом Г.Стемпковским после долгого перерыва в Москву прибыла коронная посылка. После заключения Поляновского мира в 1634 г. Речь Посполитая стремилась поддерживать стабильные отношения с Россией. Во второй половине 1630‑х гг. в отношениях двух держав наметилось потепление. В последние годы правления во внешнеполитической программе короля Владислава IV появился план создания антитурецкой коалиции с участием России. «Такой курс имел реальную основу, отвечал интересам обоих государств и мог стать базой для их сближения»[45]. В 1645-1651 гг. в Москве побывало пять посольств, уполномоченных вести переговоры об антиосманском союзе, проект которого был выработан в августе 1647 г.

           Подарки, привезенные посольством 1644-1646 гг., полностью документированы в казенной приходной книге 1644-1645 гг., которая оказалась вне внимания исследователей: считалось, что в Оружейной палате нет ни одного памятника этого посольства. На наш взгляд, янтарный резной образок с костяными вставками и янтарная стопа, выполненная в Кенигсберге в 1630-1640‑х гг., из собрания Оружейной палаты близки к описаниям подарков от короны, которые содержатся в приходной книге в Казну за 1644-1645 гг. По мнению авторов Описи 1884 г., стопа была привезена послом Станиславом Виневским в 1648 г. как личный дар[46]. В результате привлечения посольских книг 1646-1647, 1647-1648 гг. и 1651 г. удалось доказать более раннее появление стопы в Кремле.

           Дипломат под именем Станислав Виневский вообще никогда не посещал Россию, посольства 1646-1647 и 1647-1648 гг. возглавляли соответственно А.Кисель и К.Пац[47]. По документам Казенного приказа известна янтарная кружка, поднесенная царю послом Станиславом Витовским в 1651 г.[48] Можно было бы предположить, что имя посла и год [81] его визита, обозначенные в Описи 1884 г., – опечатка, но настораживает термин «кружка», примененный к данному предмету. «Кружка» обычно обозначает предмет невысокий, с крупным относительно высоты диаметром основания, с крышкой и ручкой. Сохранившаяся янтарная кружка в понимании казенных служащих XVII в. по внешнему виду ближе к древнерусскому термину «стопа» – высота значительно превышает диаметр основания цилиндрического корпуса. Подобные серебряные стопы были широко распространены в Балтийском регионе с XVI в., в янтаре делались в основном в Кенигсберге в 1630-1650‑х гг. и в описях казны значатся только под этим названием. Кроме того, приходная казенная книга за 1650-1651 г. не завершена, поэтому факт возврата янтарной кружки послу со всеми дворянскими дарами там не зафиксирован. Сведения об отказе принять дары сохранились лишь в посольской книге 1651 г.[49] Таким образом, данные дипломатических документов косвенно подтвердили предположение о том, что стопа прибыла в Москву не в 1651 г. от посла, как считалось ранее, а в 1645 г. от короля.

           Дипломатический подарочный комплекс следующего посольства из Речи Посполитой во главе с представителем коронных земель А.Киселем документирован исключительно в посольском столбце и книге. В 1646 г. из Варшавы в Москву была направлена миссия, уполномоченная подтвердить Поляновский договор и обсудить антитурецкий союз с новым царем. Как следует из грамоты короля Владислава IV, послы А.Кисель и К.Пац, представлявший Литву, направлялись в Москву вместе[50]. Но А.Кисель, ехавший с межевого съезда, двинулся с разрешения царя не обычной посольской дорогой – через Смоленск, Дорогобуж, Вязьму и Можайск, а через Севск и Калугу, при этом он очень торопился и опередил К.Паца. Все адресованные царю поминки находились у последнего, и попытки вытребовать их в Москву раньше не увенчались успехом[51]. К.Пац, по-видимому, не только вез, но и комплектовал коронную посылку, поскольку в ее составе имелись предметы, принадлежавшие представителям литовской аристократии[52]. Следует обратить внимание на уникальность этой информации: в документах о приездах других [82] послов не сохранилось даже косвенных сведений о формировании подарочных комплексов.

           18 августа 1646 г. на аудиенции в Грановитой палате польский посол и сопровождавшая его свита поднесли государю только свои дары[53]. Дворянские подношения были возвращены вместе с жалованием соболями, а почти весь подарочный комплекс от православного посла был принят в Казну[54].

           В первичном списке – переводе перечислены «коштолная сиречъ дорогая» янтарная шкатулка (ее вернули послу), конь в турецком уборе и серебряный золоченый рукомойный прибор: большая лохань (рукомойное блюдо) с аллегорическими изображениями частей света и кувшин-рукомой «образцомъ верблюжинъ»[55]. Термины «рукомой» и «лохань» для данного комплекта, как и для многих других, прибывавших в Кремль как дары из Европы, начиная с 1640‑х гг., довольно условны. Рукомои могли сохранить конструкцию, формально позволявшую использовать их по назначению. Фактически они представляли собой произведения серебряной пластики в виде животных, всадников, героев античных мифов и фантастических существ. Лохани на самом деле являлись декоративными блюдами – панно с чеканенными жанровыми сценами. Такие гарнитуры использовались в России для оформления интерьера.

           Судя по ценовой росписи, включенной в посольскую книгу, поднесенные на аудиенции дары были значительно богаче, чем заявленные первоначально. По-видимому, после консультаций с приставами посол добавил янтарную флягу в золотой оправе стоимостью в 10 рублей и две пищали, оцененные по 7 рублей каждая. В ценовой росписи не указаны отличительные черты рукомойного прибора, но дан вес рукомоя и лохани по отдельности. Лохань весила 23 фунта 38 золотников и была оценена по 7 рублей фунт, а рукомой весил 17 фунтов без 3 золотников и был оценен по 9 рублей фунт[56]. Такая разница в цене говорит о том, что лохань и верблюд-рукомой не были изготовлены как единый комплект и объединились в пару в связи с подбором подарков для царя перед поездкой посла А.Киселя в Москву. Лохань оценили ниже потому, что она скорее всего оказалась худшего качества, с менее плотным и обширным золочением[57]. [83] В 1640-1650‑х гг. только сплошь золоченые серебряные изделия оценивались в Казне по 9 рублей фунт.

           В Описи 1884 г. среди группы под заглавием «Всадники» подробно описан серебряный золоченый рукомойный кувшин в виде верблюда с погонщиком, там же приведены цитаты из описей Казны 1663, 1676 и 1679 гг. с указанием его веса. Вес, который сообщают описи, в точности соответствует весу из ценовой росписи посольской книги 1646-1647 гг.[58] При этом сведений о поступлении в Казну подобной вещи до 1663 г. из других источников нами не обнаружено. Это позволяет связать появление в царской сокровищнице уникальной работы известного гданьского мастера, датируемой 1621-1644 гг., с визитом в Москву посла А.Киселя. В 1933 г. рукомой-верблюд был выдан в Антиквариат и затем продан на одном из аукционов.

           Еще одно посольство, дары которого не зафиксированы в приходных казенных документах, посетило Москву в 1679 г. В период с 1679 по 1686 г. обмен посольствами между Россией и Польшей носил характер интенсивный, но обмен дарами приостановился. Причиной была внешнеполитическая ориентация польского правительства и личные амбиции короля Яна III Собеского[59]. Во главе посольства 1679-1680 гг. находился референдарь Великого княжества Литовского К.Бростовский, вторым послом был хелминский воевода Я.Гнинский. Впервые после визита в Москву посла А.Песочинского в 1635 г., который не привез посылку от короля, к царскому двору не были направлены коронные дары[60]. Москва отреагировала незамедлительно: И.А.Прончищев и Е.И.Украинцев, посланные царем Федором Алексеевичем в Варшаву в 1680 г., также ограничились своим челобитьем королю[61]. Ситуация изменилась лишь в 1686 г.

           Прием посольства Бростовского – Гнинского проходил несколько иначе, чем прежде. В этой связи уместно привести некоторые подробности приема во дворце. Впервые послов провели на аудиенцию к царю не через галерею Благовещенского собора, а по так называемой «середней» лестнице сразу на Красное крыльцо[62], хотя, как обычно, на посольской церемонии, «дети боярские, дворовые люди и подячие в чистомъ платье» стояли не только вдоль открытых переходов крыльца, но и на паперти Благовещенского собо[84]ра[63]. Сама аудиенция проходила 3 августа не в Грановитой палате, где в XVII в. принимали всех польских великих послов, а в более скромном зале – Столовой избе[64]. Отпуск послов проходил там же, причем с существенными отступлениями от правил: царь Федор Алексеевич был одет в обычную ферезею «серебряную», без барм, а вместо парадного венца на голове у него была шапка. Держава, как на приезде, так и на отпуске, размещалась на окне[65]. Кроме того, дары послов впервые были вручены не на аудиенции.

           1 сентября, то есть почти через месяц после первого приема, в Посольский приказ поступило письмо от послов со списком их даров: золотая чара «с подписью Василия Великого гдря и великого кнзя всеа Руссии и иных гдрствъ», янтарная чернильница и пара мушкетов от К.Бростовского, турецкий конь – от Я.Гнинского (конь был возвращен по причине его болезни)[66]. В тот же день чара была осмотрена: в посольской книге имеется запись от 1 сентября с ее описанием, включавшим полный титул великого князя Василия III, черневое изображение двуглавого орла с двумя коронами и резной вес в буквенном обозначении (1 гривенка и 11 золотников, что составляет 59 золотников)[67]. На следующий день, 2 сентября, состоялась необычная церемония вручения подарков. Послы направили во дворец двоих дворян из свиты, которых сопровождали пятеро гайдуков, принесших дары К.Бростовского, трое гайдуков привели коня от Я.Гнинского. Последний был принят конюхами на площади у паперти Благовещенского собора и отправлен на конюшню; подарки первого посла принял думный дьяк Ларион Иванов на самой галерее, а по дороге в царские покои на Постельном крыльце они были освящены святой водой[68]. В официальной дипломатической и казенной документации сведения о кроплении подарков нам более не встречались.

           В тот же день подарки были распределены по хранилищам: чернильница отправилась в Казну, пищали – в Оружейную палату, а медвяная чарка – в приказ Большого дворца, где хранилась парадная посуда для буфетов-поставцов. Предварительно чарка была взвешена (59 золотников) и оценена по рублю золотник в Мастерской Серебряной палаты[69]. Оценка остальных подарков была сделана на редкость быстро: памяти в Посольский приказ из Ору[85]жейной палаты и Казенного приказа датированы 4 сентября. Приглашенный в казну торговый человек Юрий Кузьмин оценил чернильницу очень дорого для янтарной вещи – в 20 рублей, а один из лучших оружейников XVII в., замочник и ствольщик Григорий Вяткин, оценил пищали по 15 рублей каждая[70].

           На наш взгляд, единственный сохранившийся в Оружейной палате памятник дипломатического визита 1679-1680 г. – золотая медвяная чарка, принадлежавшая великому князю Василию III Ивановичу. Внешний облик чарки из коллекции русского художественного металла, включая резную надпись о принадлежности с полным титулом князя Василия III и гравированный на ручке вес в буквенном обозначении кириллицей (1 гривенка и 11 золотников, что составляет 59 золотников) идентичны описанию чарки и весу из посольской книги. Исключение составляет накладка с изображением двуглавого орла, которая упоминается в документах, но не имеется на чарке. Накладка была утрачена еще в XVII в., а на дне чарки сохранились следы от круглой мишени и небольшое углубление от крепежа. Как удалось установить, чарка до 1701 г. вместе с древней драгоценной посудой хранилась на Сытном дворе, бывшем в ведении приказа Большого дворца. В описи посуды, по которой проходила передача вещей с Сытного двора в Оружейную палату, она упомянута как челобитье посла К.Бростовского. Вес ее тогда составлял 57 золотников, отмечено также, что в 1685 и 1686 гг. она весила 56 золотников. Присутствие мишени с орлом в описи не отмечено, однако на следующем листе описаны отдельные круглые накладки с черневым изображением двуглавого орла и с весом 2-3 золотника. Разница в весе, гравированном на чарке и указанном в документах, также составляет два золотника. Это позволяет предположить, что уже к 1685 г. накладка была утрачена и хранилась отдельно[71].

           Привоз произведения русского мастера, тем более подписной вещи из сокровищницы Рюриковичей, является уникальным событием в истории дипломатических отношений России не только с Польшей, но и с остальными странами Западной Европы. Скорее всего, чарка была увезена из Москвы вместе с другими ценностями в период Смуты. В [86] дальнейшем она либо находилась в собственности семьи Бростовских, либо была куплена послом для подарка царю Федору Алексеевичу. Несмотря на неординарность подарка, жалование соболями послу было назначено обычное для польских дипломатов его ранга в XVII в. – оно вдвое превышало стоимость подарков.

           Важнейшим событием политической жизни Европы стало подписание Вечного мира между Россией и Речью Посполитой в 1686 г. С его заключением Россия фактически стала участницей антитурецкой коалиции, сыгравшей значительную роль в борьбе с Османской империей[72]. Для его подтверждения ко двору царей Ивана и Петра Алексеевичей прибыло пять полномочных представителей во главе с познанским воеводой X.Гримултовским и канцлером Великого княжества Литовского М.Огинским. Впервые в русско-польской дипломатической практике XVII в. в царской сокровищнице остались подарки не только короля, но послов и всех участников аудиенции, проходившей в Грановитой палате 11 февраля. Данные о дарах содержатся только в трех списках из двух посольских книг по связям России с Польшей. По нашему мнению, появление в казне восьми серебряных предметов можно связать с визитом этого посольства. Для их идентификации необходимо обратиться к посольским книгам по связям со Швецией и Империей.

           В 1684 г. в Москве побывали представители императора Леопольда I и шведского короля Карла XI и вручили царям подарки. Стокгольмский, венский и польский подарочные наборы, судя по описаниям из посольских книг, имели в своем составе некоторые сходные в размере, весе и декоре предметы[73]. Одна из причин подбора почти аналогичных подарков заключается не только в универсальности придворной моды на серебряные изделия для стола и интерьера, но и в том, что репрезентативная посуда во второй половине XVII в. заказывалась европейскими дворами в основном в Аугсбурге у узкого круга модных златокузнецов. Так, все три комплекса включали рукомойные пары, составленные из большого блюда и кувшина-всадника, а в польский и императорский входили вазы для цветов. В составе польского коронного комплекса имелись традиционные в дипломатических привозах второй половины XVII в. массивные фляги с [87] навинчивающимися крышками, рукомойный прибор, а также новомодное многоярусное настольное украшение и вазы для цветов[74].

           Рукомойный прибор состоял из частично золоченой лохани с чеканными «человеческими личинами» на борте и частично золоченого рукомойника «с воином на коне». По сведениям ценовой росписи из посольской книги, вес лохани составлял 13 фунтов 63 золотника, а вес рукомойника – 7 фунтов 48 золотников. Таким образом, их общий вес равнялся 21 фунту 16 золотникам. В Оружейной палате хранятся два аугсбургских рукомойных прибора, один из которых выполнен Лоренцом Биллером (Lorenz Biller), а другой – его братом Альбрехтом Биллером (Albrecht Biller), оба датируются 1683-1684 гг. Гарнитуры из лохани и рукомоя близки по замыслу, способам воплощения, а также по размеру и весу. Параметры обоих гарнитуров близки в свою очередь и к приведенному выше весу предметов из польской посольской книги[75].

           На блюде работы Л.Биллера изображен триумф победы над турками под Веной 12 сентября 1683 г.: император Леопольд восседает на троне в окружении придворных, а перед ним – коленопреклоненные турки. Считается, что этот комплект был привезен царю Петру Алексеевичу в дар от императора Леопольда I в 1684 г. послами Я.Жировским и С.Блюмбергом. В ценовой росписи из посольской книги по связям России с Империей не содержится веса и описания рукомойного комплекта. Однако исследователи обоснованно полагают, что выбор сюжета и требования к его художественной интерпретации, претворенные в данном произведении, могли исходить только от венского двора. Леопольд изображен на блюде как единственный победитель турок, а Яну Собескому отведена второстепенная роль – одетый в стилизованные античные доспехи он стоит в ряду курфюрстов подле трона[76].

           События под Веной связаны прежде всего с историей Священной Римской империи и Речи Посполитой. Если один комплект из Оружейной палаты был привезен в дар от императора, то логично предположить, что второй, выполненный мастером А.Биллером, прибыл из Варшавы. Исследователи же полагали, что он был доставлен полномочными [88] представителями Швеции в 1684 или 1699 гг.[77] Вместе с тем русские архивные и опубликованные шведские документы о дарах из Стокгольма содержат подробности, исключающие такую возможность. В 1684 г. из Швеции прибыли три рукомойных прибора, один из которых состоял из блюда и рукомоя-всадника в античных доспехах. Данные о весе всех трех имеются в ценовой росписи из посольской книги: соответственно 17 фунтов 20 золотников, 13 фунтов 60 золотников и 9 фунтов 56 золотников[78]. Комплект мастера А.Биллера тяжелее самого массивного из них почти на 4 фунта. В 1699 г. от короля Карла XII в числе очень богатых даров было прислано три всадника-рукомоя, один из которых входил в комплект из блюда и 12 ваз-рассольников, а два другие – в рукомойные гарнитуры, причем один из всадников был одет в средневековый доспех, а второй имел стилизованные античные доспехи[79]. Судя по данным ценовой росписи из посольской книги, только первый всадник был взвешен в Казенном приказе отдельно: его вес на целый фунт меньше веса нашего. Два других всадника-рукомоя были взвешены вместе с лоханями: их общий вес 25 фунтов 12 золотников (на 4 фунта больше, чем наш комплект) и 14 с половиной фунтов (чуть меньше весит лохань из нашего комплекта)[80]. Таким образом возможность появления в Казне рукомойного гарнитура работы А.Биллера как подарка из Стокгольма в 1684 г. или в 1699 г. исключена.

           Вместе с тем его вес и особенности художественного решения соответствуют данным о рукомойном комплекте из польских посольских книг 1685-1686 и 1686 гг. На блюде А.Биллера, как и на блюде Л.Биллера, запечатлен триумф победы под Веной, но в несколько иной художественной форме. Действие также происходит на сцене аллегорического «театра истории», но не в дворцовом зале, а в интерьере римской виллы, где лишь в некоторых деталях угадываются реалии конца XVII в.: в брошенных к трону трофеях и предметах вооружения можно узнать оружие потерпевших поражение турок и обеих армий-победительниц, реалистически интерпретированы костюмы коленопреклоненных турок и сидящей рядом с королем на троне его супруги. Образ монарха дан в обобщенной форме, в отличии от изображения на блюде из императорского подарочного комплекта он не [89] имеет черт портретного сходства с кем-либо из правящих тогда монархов. Всадник же из рукомойного комплекта отдаленно напоминает короля Яна Собеского.

           Таким образом, свидетельства документов в сопоставлении с художественными особенностями и ювелирными данными экспонатов, анализ концепции произведений и особенности ее художественного воплощения достаточно убедительно доказывают польское происхождение рукомойного гарнитура работы А.Биллера и свидетельствуют о его появлении в кремлевской сокровищнице в 1686 г.

           В числе коронных даров 1686 г. находились также серебряные, частично золоченые вазы для цветов. Данные о них из тех же посольских книг близки данным надписей, гравированным на обороте оснований двух ваз из собрания Оружейной палаты. Слово «ваза» в это время в России было неизвестно, вместо него употреблялись такие термины, как «цветник», «кружка на цветы», «кувшин на цветы». В ценовой росписи значатся два серебряных, частично золоченых «кувшина на цветы» весом 7 фунтов 72 золотника и 7 фунтов 79 золотников[81].

           Представленные в Оружейной палате вазы выполнены в мастерской Абрахама II Дрентветта (Abraham II Drentwett), известного аугсбургского мастера, работавшего совместно с братьями Биллер, и датируются 1685 г. На вазах, как и на рукомойной паре, присутствуют модные тогда атрибуты триумфальной победы над турками: орлы, форму которых имеют ручки ваз, когтят мусульманскую чалму. После поражения Османской империи знаменитые аугсбургские мастерские получали заказы на исполнение вещей, декор которых был связан с недавней победой. Предполагалось, что вазы привезли в 1684 г. послы императора Леопольда[82]. Действительно, так называемые «кружки на цветы» имелись среди его даров царю Петру и среди даров посла X.Жировского царю Ивану. Точное прочтение городского клейма на вазах исключает такую версию: вазы не могли быть привезены в Россию в 1684 г., так как были изготовлены годом позже. Расхождение веса, обозначенного в посольской документации и на самих вазах, незначительно[83]. Кроме того, они прошли маркировку в Казне в самом конце XVII в., и их сохранность к этому времени могла измениться (первоначаль[90]но вазы были украшены множеством накладных деталей со слабым креплением, часть их могла потеряться). Не исключено также, что была допущена неточность при их взвешивании. Как и рукомойный комплект работы А.Биллера, два «цветника» из мастерской A.П Дрентветта входили в польскую коронную посылку 1686 г.

           Посольские дары 1686 г. состояли из серебряных изделий, поднесенных первым послом, и коней в драгоценных уборах, приведенных остальными четырьмя дипломатами. X.Гримултовский «ударил челом» государям парой напольных ваз весом 23 фунта 50 золотников и 24 фунта с букетами из искусственных цветов, а также парой кувшинов весом 19 фунтов и 18 фунтов 60 золотников. По нашему мнению, в Оружейной палате дар первого посла сохранился целиком.

           Напольные вазы только что вошли в моду, поэтому в русском языке не нашлось соответствующего термина: в посольской книге они фигурируют под названием «два шандана, на них кувшины серебряные с цветами»[84]. Шанданами в России называли односвечные подсвечники или высокие подставки. В коллекции польского художественного серебра имеются подобные образцы, выполненные мастером с клеймом «ВК» из г. Всхова, датируемые последней четвертью XVII в., с аналогичным же весом. Их подробное описание, сходное с данными из посольских книг, имеется в описи Казны 1690 г.[85] В описях 1663, 1676 и 1679 гг. подобных предметов не имеется, следовательно, они поступили на Казенный двор не ранее 1680‑х. В числе даров из Вены и Стокгольма, а также среди закупок для Казны подобных предметов на значится. Таким образом, все это является достаточным основанием, чтобы причислить вазы к группе даров X.Гримултовского.

           Кувшины из Оружейной палаты, которые следует связать с его же визитом, являются произведениями гданьского мастера Христиана Паульзена (Christian I Paulsen) 1630-1650‑х гг.[86] Аналогичный кувшин из рукомойного прибора работы того же мастера был привезен в дар от короля в 1667 г. Как отмечалось выше, данные посольских и казенных документов не подтвердили мнение А.Фишенгера о появлении кувшинов в Москве в 1667 г. Но в 1686 г. посол X.Гримултовский подарил царям парные кувшины, вес и [91] описание которых соответствуют не только сведениям из соответствующих посольских книг по связям с Польшей, но и данным описи Казны в 1690 г., где кувшины упомянуты впервые, а также описи 1721 г.[87] Кроме того, столь солидные польские произведения из серебра наиболее вероятно могли попасть в Казну как дары из Речи Посполитой.

           Дары остальных четырех послов представляли собой коней с нарядами. Конские уборы, известные по описи Конюшенной казны 1706 г., частично сохранились в Оружейной палате[88]. Как отмечалось выше, в 1686 г. впервые были оставлены в казне дары дворян и участников аудиенции. Что касается привезенной серебряной посуды, то в собрании музея представлены практически все типы известных в документах изделий: небольшие блюда, кувшины, подсвечники и настольные фонтаны. Идентифицировать их по данным посольских книг пока не представляется возможным.

           Итак, введение в научный оборот списков подарков, сохранившихся только в посольских документах по связям с Польшей второй половины XVII в., позволяет выяснить или уточнить обстоятельства появления в сокровищнице одиннадцати серебряных изделий известных западноевропейских мастеров. Посольские книги по связям России с Польшей содержат разнообразную информацию об обстоятельствах дарения, перемещения даров в кремлевских казнохранилищах, о взаимоотношениях причастных к приему дипломатов государственных ведомств, а также данные об оценке привозов, позволяющие более объективно судить о ее методике. Сведения о дарах из посольской документации дают возможность сравнивать вкусы дарителей и царского двора, оценивать представления о красоте и моде в кругу царской семьи. Некоторые посольские книги являются уникальными источниками по истории складывания Казны, поскольку информация о дарах не дублируется в других документах из-за утрат в архивах Казенного приказа и Оружейной палаты.

           [91-98] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста