Оригинальные сведения о "смутном времени" в Летописном своде 1652 г.

Автор
Лаврентьев Александр Владимирович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Лаврентьев А.В. Оригинальные сведения о "смутном времени" в Летописном своде 1652 г. // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода: сборник статей / Академия наук СССР, Институт истории СССР; отв. ред. В.И.Буганов. М., 1982. С. 108-123.

Текст статьи

[108]

А.В.Лаврентьев

ОРИГИНАЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ О "СМУТНОМ ВРЕМЕНИ" В ЛЕТОПИСНОМ СВОДЕ 1652 г.

           Среди летописных памятников ХVII вена, имеющих боль­шой объем известий по истории России конца ХVI- первой четверти ХVII вв., эпохи крестьянской войны и польско-ли­товской интервенции, несомненный интерес представляет ле­тописный Свод 1652 г. - официальная летопись патриарха Никона, составленная в середине ХVII в.[1] Статьи о "смутном времени" занимают во всех 15-ти ныне известных списках Свода около половины текста.

           В историографии Свод до сего дня остается памятником практически неисследованным и, соответственно, не привле­кается для исследований о "смуте".

           Впервые один из списков Свода привлек внимание еще в 1861 г. в связи с изданием одного из ярких памятников русской публицистики времени Василия Шуйского - "Повести о видении некоему мужу духовну"[2].

           С.Ф.Платонов в капитальном труде о литератур­ных, летописных и публицистических произведениях, посвя­щенных бурным событиям "смуты", среди рукописей, "исследо­вать которые с желаемою точностью не пришлось", называет ту же рукопись "краткого летописца", указывая, что "его повествование о смуте довольно кратко и составлено по хро­нографам и Сказанию Авраамия Палицына"[3].

           Действительно, известный историку "летописец" был "краток", в том числе и в той его части, которая привлека[109]ла его внимание. Но сама рукопись Q.IV.139, как показало текстологическое сопоставление ее с другими списками свода 1652 г., сокращена переписчиком по сравнению со всеми остальными списками почти на треть, и, следователь но, составить по ней представление о ценности Свода как исторического источника нельзя[4]. Другие же списки С.Ф. Платонову остались неизвестными·

           Шесть "летописцев", также теперь идентифицированных со Сводом 1652 г., были использованы Л.В.Черепниным в очень интересной и до сих пор не утратившей актуальности работе, посвященной выяснению сложных судеб Нового лето­писца в русской историографии ХVII века[5]. Автор не анализи­ровал специально состав их известий по "смутному времени" но обнаружил в тексте ряд чтений, характерных для "Летопи­си о многих мятежах", и указал на существование продолже­ний летописных статей за 2-ю четв. ХVII в. - то, что отлича­ет это произведение от Нового летописца. С "Летописью о многих мятежах" Л.В.Черепнин и отождествил источник Свода по "смуте", хотя и отметил, вполне справедливо, отсутст­вие принципиальных разногласий между текстами обоих памят­ников[6].

           Ближайшее изучение показало, что текст Свода и, соответственно, летописей, использованных Л.В.Черепниным, достаточно сложен по составу и должен быть соотнесен и с другими летописными и повествовательными произведения­ми по "смуте".

           В последнее время материалы Свода 1652 г. привлекли внимание В.И.Корецкого, сделавшего краткие, но существен­ные замечания по составу известий Свода, отметив близость его текста Новому летописцу, Сказанию Авраамия Палицына, "Иному сказанию о самозванцах" и Хронографу редакции 1617 г.[7]

           Названные работы исчерпывают библиографию Свода 1652 г. в интересующей нас части. Специальное исследова­ние состава летописных известий Свода, таким образом, является насущной задачей. Данная статья ограничивается только указанием на оригинальные известия по "смуте", не [110] встречавшиеся в других источниках или недостаточно в них освещенные. Их немного, но каждое дает важные уточнение и дополнения, проливающие свет на те или иные события бурной эпохи российской истории.

           Свод 1652 г. - единственное известное в настоящее время русское произведение, имеющее датировку "многого разбоя по всей России" - восстания Хлопка. Статья Свода "О разбойницех" близка по содержанию гл. 84 Нового лето­писца "О разбойницех и о посылке на разбойников" (далее НЛ)[8], а также аналогичным статьям Нового летописца по списку М.А.Обояенского и "Летописи о многих мятежах"[9] (далее НЛО и ЛоМ), но, в отличие от них, имеет дату в на­чале статьи: "Лета 7112" (РО ГБЛ, собр. Большакова № 423 - л. 204; ОР ГПБ им. Салтыкова-Щердина, собр. Погодина № 1406 - л. 234 об.[a] За отсутствием даты в русских источниках, исто­рики пользовались датировкой восстания Хлопка в мемуарах Исаака Массы - сентябрь 1603 г.[10] Показания Свода целиком с ней согласуются: в сентябре, согласно русскому кален­дарю, начался новый 7112 год, а по европейскому летос­числению вплоть до декабря еще продолжался 1603 год. Правильность показаний голландского резидента подтвержде­на исследованием Е.Н.Кушевой, для чего были привлечены косвенные данные: синодик, документы, связанные с исто­рией холопства.[11] Теперь в нашем распоряжении имеется пря­мое указание русского источника на сентябрь-декабрь 1603 г. как время восстания.

           В статье Свода "Царство царя Бориса Федоровича Го­дунова" (Б., лл. 193 - 193 об.; П., лл. 222 - 222 об.), тексту­ально близкой соответствующей главе Сказания Авраамия Палицына (далее АП)[12], указан точно месяц венчания Бори­са Годунова на царство-сентябрь.[13]

           [111] Более точна, чем АП, и близкая ему статья Свода "О цари Симеоне и о пострижении" (Б., лл. 218 - 219 об.; П., лл. 250 - 251 об.), в которой сообщается о судьбе Отрепьевых, "много обличавших" Самозванца и за это сосланных Лжедмит­рием I в Сибирь: "Он же в Сибирь сослал их", в то время, как, согласно АП, в сибирскую ссылку попал только дядя но­воявленного "царя Дмитрия Московского" - Смирной Отрепьев.[14] Документально известно, что были сосланы и другие родст­венники "царя Дмитрия Ивановича", не менее четырех.[15]

           Статья Свода, не имеющая заглавия и повествующая о возвращении по приказу Лжедмитрия в Москву матери настоя­щего царевича Дмитрия Марфы-Марии Нагой (Б., лл. 220 – 220 об.; П., лл. 251 об. - 252), свидетельствует, что "многие знающие его (Самозванца - А.Л.) яко не прямой царевич, и мнози начата обличати его, мирстии и иноки", тогда как "Иное сказание о самозванцах" (далее ИС), которому бли­зок в этой части текст Свода, говорит только о "мнозих от христолюбивых инок"[16]. АП подтверждает, что среди "обличителей" были и "мирстии", называя имена двоих - П.Тургенева и Ф.Калачника.[17]

           Перу современника-свидетеля событий принадлежит и сообщение статьи Свода "О пришествии к Москве Сердомирс­кого с Маринкою" (Б., лл. 221 об. - 222 об.; П., лл. 253 об. - 254 об.) о пышной встрече Мнишков в Москве, в других источниках неизвестное: "Рострига же повеле сречати боляром и дво­ряном и диаконом и гостем в наряде в золоте за градом, и всяких чинов людем в цветном". Сведения эти в ИС и у АП отсутствуют; НЛ ограничивается фразой "его же стрето­ша чисто всякие люди"[18]. Сообщение Свода подтверждает И.Масса: накануне встречи "рано утром по всей Москве было объявлено бирючами..., чтобы все нарядились в самые богатые одежды..., ибо надлежит встретить парииу"[19].

           Современнику же москвичу принадлежит небольшое дополнение статьи Свода "О избрании на государство" (Б., лл. 193 - 194 об.; П., лл. 314 об. - 316) - в рассказе об [112] "убойстве" на казачьей "кругу" П.Ляпунова и И.Ржевского относительно последнего добавлено; "И дом его разграбиша". НЛ, сообщающий подобные же сведения, указания на разгром московского дома Ржевского не имеет[20].

           Ржевские укоренились в Москве давно и традиционно имели "службы", связанные с проживанием в столице: имена самого И.Н.Ржевского и двух его братьев фигурируют в бо­ярских списках 1598-1599, 1602-1603 и 1606-1607 гг., причем в последних двух случаях снабжены пометой "на Моск­ве"; после "смуты" они также оставались москвичами, неся стольничью службу[21]. Наличие собственного городского дома, видимо, было не только возможным, но и необходимым.

           Источник Свода 1652 г. точно информирован о содержа­нии грамоты, присланной из Рима папой Павлом V Лжедмит­рию I. Содержание этой грамоты ближе всех излагает АП, но самое существенное, а именно, повод к ее написанию, опус­кает:

           Послание, доставленное в Москву нунцием Рангони, действительно имело своим основным содержанием утверж­дение брачного союза "царя Дмитрия Московского" и Марины Мнишек.[22] Характерно, что такое же, как АП, незнание реаль­ного содержания грамоты проявил автор одного из самих ран­них и наиболее достоверных сказаний по "смуте" - "Повести како отмсти"[23].

           Точно Свод называет имя воеводы "богоотступника Пет­рушки Горчакова" - Андрей Телятевский (Б., л. 232 об.; П., л. 263), а не "Дмитрий" ИС, которому близка статья Свода в этой части.

           [113] Дословно совпадает с НЛ статья Свода, рассказываю­щая о строительстве в Москве "Белого города каменного" (Б., л. 175 οб.; П., лл. 202 об. - 203), но в своде дана правильная дата начала строительства - 7094, а не 7095 НЛ[24].[25] Так же уточняет сведения НЛ статья Свода, расска­зывающая о голоде в Москве в 1610 г. (Б., лл. 253 об. - 256, П., лл. 288-290): если НЛ повествует, что Василий Шуйский москвичей "укрепляше и разговариваше"[26], то Свод добавляет - "тако же и патриарх". О том, что Гермоген "много поучал" голодающих горожан, известно АП[27].

           Примеров такого рода мелких уточнений по тексту Свода можно привести довольно много. Самое существенное здесь то, что не один памятник дополняется сведениями других, а наоборот, текст свода может служить для уточ­нения тех или иных сведений других произведений по "смутному времени", имеющих, как видим, изъяны и неточ­ности в тексте.

           В Своде встречаются дополнения и более существенные. К числу таковых относятся две фразы в окружной "извес­тительной" грамоте вновь избранного на престол царя Ва­силия Шуйского, обнародованной "для приведения в истин­ный разум" всего населения державы 2 июня 1606 г.[28] Текст грамоты вошел в ИС[29], в Своде 1652 г. помещен почти дословный ее пересказ (Б., лл. 208 об. - 209; П., лл. 239 - 239 об.), но в отличие от известных списков, повествует не только о договоре Самозванца с Юрием Мнишком, но и сообщает о существовании "обратного" документа-обя­зательства Мнишка Лжедмитрию: "А Сердомирской дал за себя лист, и того ради Сердомирской даст Гришке много казны наимевати ратных людей доступати Московского госу­дарства".

           Трудно сказать, откуда источник Свода мог почерпнуть сведения о существовании подобного финансового обяза­тельства, сведения эти требуют дополнительного подтвержде­ния.

           Самозванец целиком зависел с самого начала от своего [114] покровителя, однако хорошо известно, что Лжедмитрий все- таки старался проводить самостоятельную политику. Так, документы сохранили "укоризны" Сигизмунду, касающиеся неправильного, о точки зрения "Дмитрия царя Московского", титулования его польским королей, "о чем мы говорить не перестанем, потому что нам подобает"[30]. Даже в сентябре 1605 г., когда Самозванец уже был на престоле, форма взаимоотношений между ними оставалась невыясненной - мос­ковскому гонцу в Польщу наказывают "накрепко проведывати тайно у всяких людей", "как король з государем (Лжедмит­рием - А.Л.) хочет быти и на какове мере"[31]. Проведению собственной политической линии "лист" безусловно должен был способствовать.

           Что же касается "казны", полученной претендентом на престол через Мшшка, то и тут Свод точен: финансовые операции Самозванца действительно шли через старосту Сандомнрского, в чем последний сам признавался на допро­се в Москве после гибели "сына и друга"[32]. Те крупные суммы, которые Лжедмитрий по занятии московского престо­ла отправлял Мнишку и Сигизмунду, шли, очевидно, и на погашение "казны" по найму "ратных" и наверняка были зара­нее юридически оформлены соответствующими документами[33].

           С этим же источником, хорошо информированным о делах при дворе Лжедмитрия I, следует связать сообщение Свода о богатых дарах самозванца Мнишкам и Сигизмунду в статье "О послании в Литву грамот за руками (Б., лл. 221 - 221 об.; П., лл. 253 - 253 об.) "Тако же посла Рострига от себя королю великие дары, дабы поволил ему жениться у Сердомирского, и тестю своему Сердомирскому пану Юрью Мнишку дары, и нареченной жены своей Марины на проезд золотые иефимки и бархаты и камки для наряду, восков, каптан и колымаг. Король же по его прошению повели ему взять ис Полши".

           Денежные "посылки" по пути следования от границы к Москве Мнишки получали несколько раз;[34] среди подарков, полученных Мариной Мнишек от будущего супруга, значатся бархат, парча и другие дорогие ткани[35], а в отчетах рас[115]ходов царской казны за время "московской разрухи" фигу­рируют в 1612 г. разграбленные "коней и конских нарядов ... и восков и корет и колымаг и коптан... с 30000 рублев".[36]

           О "посылке" в Литву "к Сердомирскому и к жене сво­ей "великой казны" известно и Пискаревскому летописцу[37].

           В статье Свода "О том како назвался царевичем" имеется уникальное указание на состав войск Лжедмитрия I, с которыми самозванный претендент отправился "доиски­вати отеческого престола": "Он же (Лжедмитрий - A.Л.) нанял много людей литовския земли, да с ними же казаки донские. И множество людей прибегоша к нему воровския прежепомя­нутыя люда приключишася к нему" (Б., л. 209; П., л. 240). Под последними, без сомнения, надо понимать остатки разбитых отрядов Хлопка - именно о них, "прежепомянутых ворах", идет речь выше в статье Свода "О разбойниках" (Б., л. 204; П., л. 234 об. - 235). Глухо об этом контингенте войск Лже­дмитрия свидетельствует и АП: "вышеупомянутые бегуны", "обыкшие к воинскому делу" числом 20 тысяч, вошли позднее в отряды И.И.Болотникова[38], хотя автор и не уточняет, каким образом беглые крестьяне и холопы могли получить воинскую подготовку.

           НЛ в главе "О разбойницах и посылке на разбойников", о которой уже шла речь, по понятным причинам отрицает связь восстания Хлопка с воинскими успехами Самозванца на его пути в Москву и оптимистически провозглашает, что в ходе борьбы с восставшими "всех воров поимаша и всех повелеша перевешати"[39]. В справедливости такого катего­рического заявления сомневался еще С.Ф.Платонов[40].

           Η.М.Карамзин без ссылки на источник своей информа­ции указывает, что остатки разбитых царскими войсками "воров" соединились с отрядами Самозванца[41] - эти све­дения Карамзин мог заимствовать из Свода, с одним из списков которого был знаком[42]. Действительно, единст­венный источник по "смутному времени", Свод дает прямое указание на то, что движение Хлопка до конца не было разгромлено и разбитые остатки восставших влились в [116] пестрые по составу формирования Лжедмитрия, в котором угнетенные классы и сословия Российского государства ви­дели извечный крестьянский идеал "доброго царя", "выне­сенного на престол волной крестьянского движения"[43].

           Статья Свода "Царьство Гришки Отрепьева Ростриги" (Б., л. 218; П., лл. 249 - 249 об.) содержит сведения, на пер­вый взгляд, неожиданные: "Лета 7113-го вниде во град Москву ...Гришка Отрепьев. Патриарх же Иев изыде на Лобное место со кресты". НЛ, которому близок текст данной гла­вы Свода, сообщает об Иове совершенно другое: патриарх был "сведен" с престола и выслан из столицы еще до при­хода в нее Самозванца.[44] Тем не менее, к этому сообще­нию стоит отнестись серьезно. Об участии патриарха во встрече на Красной площади говорит такой надежный свиде­тель событий, как И.Масса[45], путаясь в русских церковных чинах ("патриарх или митрополит"), об этом же сообщает Де-Ту[46]. Намек на подобное, нелицеприятное для Иова, разви­тие событий содержит и такой панегирический памятник, как "История о первом Иове патриархе Московском", согласно которой Самозванец прислал в Москву "наперед себя угод­ников своих", патриарха вывели на Лобное место, но нача­лось "распря" в народе и разграбление патриаршего двора, и "тии беснии отскочиша от святейшего Иова", и только позже, после переговоров с "нецыми от велмож", представ­шими интересы Самозванца, патриарх был отправлен по собст­венному выбору (!) в Старицкий Успенский монастырь[47]. Таким образом, "История" молчит об обстоятельствах непос­редственного снятия сана с первого российского патриарха.

           "Истории о первом Иове" С.Ф.Платонов, справедливо определивший позднее происхождение памятника, отказывался придавать "большое историческое значение", хотя и отмечал оригинальность ее известий, начитанность и хорошую инфор­мированность автора[48]. Умолчание же о дискредитирующем факте биографии Иова вполне отвечало авторской концепции образа "страдальца за веру".

           Если вспомнить жестокую расправу, учиненную в Москве [117] над сторонниками Годунова, то высылка Иова в монастырь, в котором патриарх начинал свою духовную карьеру и с которые был связан на протяжении всей жизни, выглядит почти счастливым исходом для человека, целиком лояльного Годунову и всем ему обязанного, В таких условиях, дейст­вительно, слова "Истории о первом Иове", гласящие, что монастырь для ссылки сведенный патриарх выбрал себе сам, кажутся просто неуместными, тем более, если вспомнить многочисленные "обличения ростриги еретика", с которыми Иов выступал перед москвичами[49].

           Официальная встреча патриархом самозванного царя могла быть той ценой, которую Иов вынужден был заплатить за сравнительно мягкую кару за его ярые обличения самоз­ванца. Разумеется, ни в "Историю о первом Иове", призван­ную прославить его деяния, ни в НЛ - официальную летопись, создававшуюся в окружении патриарха Филарета, при всем неприятии Романовыми Годунова, такой рассказ не мог по­пасть. Источник же Свода 1652 г., современный событиям, логично изложил всю их последовательность, и, если принять ее таковой, исчезнет и хронологическая неувязка. НЛ и "История о первом Иове" не дают, надо думать, не случайно, датировку вхождения Самозванца в Москву и "сведения" Иова, но точные даты есть в других источниках: ИС датирует вст­речу Лжедмитрия в Москве 20 июня[50], а Хронограф 1617 г. сообщает, что "свели" патриарха 24 июня[51] (вопрос о кажу­щейся ненадежности датировок Хронографа в статьях по "сму­те" можно считать снятым еще в 1922 г.)[52].

           Среди летописных изложений событий, связанных с воцарением Самозванца и его взаимоотношениями с Иовом, выделяется статья Бельского летописца, согласно которой патриарх накануне вступления "Ростриги" в Москву получил от него грамоту, текст которой и приводится[53]. Все "великие вины" Иова в ней налицо, и удаление ставленника Годунова из столицы накануне встречи самозванного царя "документировано", однако вопроса о хронологической не­увязке НЛ и "Повести о первом Иове" с показаниями ИС и [118] Хронографа 1617 г. это не снимает, тем более, что дата вхождения Лжедмитрия в Москву тут совпадает с ИС - 20 июня.

           Свод 1652 г., изложивший последовательно события первых дней царствования Лжедмитрия, не одинок в своих показаниях - Пискаревский летописец тоже ставит сообщение о ссылке Иова после прихода Самозванца, хотя среди участ­ников встречи на Лобном месте патриарх и не фигурирует[54].

           Определенный интерес представляет и дополнение к "крестоцеловальной записи" царя Василия Шуйского, вклю­ченной в статью Свода "Царство царя Василия Ивановича Шуйского" (Б., лл. 225-226; П., лл. 256 об. - 258 об.) Текст грамоты в Своде почти дословно совпадает с известной "записью", данной 19 мая 1606 г. сразу по восшествии на престол нового "государя всея Русии"[55], но имеет до­полнение: указание на место первого прочтения грамоты: "аз... в собороной церкви перед всеми людьми целовал есми крест". Очевидно, в Свод был включен не окончатель­ный вариант текста, разосланного в другие города, а са­мый первый, читанный в Успенском соборе Кремля при вен­чании на царство. О первоначальности текста грамоты го­ворит и ее окончание, также отсутствующее в "крестоцело­вальной": "... также и бояре наши и дворяне и дети бо­ярские и гости и всякого чину люди целовали крест, что им служили нам, великому государю, без измены и во всем радеть и кроме нас и наших чад иного государя не искать".

           В первой "окружной" грамоте Шуйского, данной уже на следующий день после "крестоцеловальной записи" - 20 мая, оба вышеприведенные текста присутствуют, но сама "окруж­ная" грамота по содержанию значительно отличается от "крестоцеловальной" и от грамоты Свода. В ней нет обя­зательств Шуйского "блюсти людей всех чинов Российского государства", вместо чего помещено подробное описание событий, связанных с воцарением и свержением "вора ере­тика Гришки Отрепьева"[56], хотя в конце и говорится, что "а по какой записи целовал яз... и по которой целовали бояре и вся земля, и мы те записи послали к вам"[57]. Та[119]ким образом, та информация, которую содержала грамота Свода, была выделена для большей весомости в отдельные приложения - грамоту от имени бояр, подтверждающую факт дачи ими присяги и "образцовую запись" для приведения к "крестному целованию" "всякого звания людей"[58].

           Известно, что появившаяся вслед за первой вторая "окружная" грамота Шуйского, окончательно сформулировав­шая обвинения Самозванцу, прошла несколько этапов форми­рования и тоже имела приложения - "расспросные речи Бу­чинских" и договор Отрепьева с Мнишком[59]. Очевидно, в случае с первой грамотой имела место та же последова­тельность формирования документа, и грамота, включенная в текст Свода 1652 г., - не продукт компиляции "крестоце­ловальной" и цервой "окружной" грамот, а промежуточный этап между ними.

           Безусловно, современнику-москвичу, свидетелю событий принадлежит и оригинальный рассказ Свода о событиях, свя­занных с осадой Московского Кремля войсками второго ополчения под руководством К.Минина и Д.М.Пожарского в статье "О явлении Сергия Чюдотворца Галасунскому Ар­сению Архиепископу" (Б., лл. 301 - 303 об.; П., лл. 338-340): "Мнози же рустии людие приходиша нощию к стене града Кремля, литовстии же людие на вервицах навязываху узлы злата, и серебра и жемчюгов и свешиваху з града. Рустии же людие емлюще сия и в то место вяжуще только же хлеба и дающие им. Егда же сия уведана быша, и поиманы мнози и наказаны. По сем начаша им вместо злата навязываху за хлеба место камение и кирпичи. И сие им злохитрьство преста".

           С.Ф.Платонов привел в приложении к изданию своего труда о сказаниях и повестях по "смуте" для собрания своих сочинений этот текст по отрывку, помещенному в сборнике собрания Киевской духовной академии, достаточно позднем и с неисправностями в тексте.[60] Автор считал источником текста АП в неизвестной редакции.

           Рассказ об осаде Кремля, имеющий такие подробнос[120]ти, неизвестен ни в одном описке АП, а их ныне выявлено более 150[61], зато присутствует во всех списках Свода 1652 г. Это еще одно свидетельство в пользу раннего про­исхождения источника известий Свода 1652 г· по "смутному времени".

           Приведенные примеры исчерпывают состав оригиналь­ных сведений Свода по "смуте" - их немного, но каждое проливает дополнительный свет на бурные события российс­кой истории конца ХVI - начала ХVII в.

           [120-123] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста