Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н. Рудая. М., 2012. 493 с. 31 п.л. 32, 8 уч.-изд. л. 500 экз.

Римская конференция 1924 г.

Автор
Хормач Ирина Александровна

Аннотация

Статья посвящена почти неизвестной историкам конференции по сокра­щению морских вооружений, проходившей в Риме в 1924 г., — первой меж­дународной конференции по сокращению и ограничению вооружений под эгидой Лиги наций, на которую было приглашено Советское государство. На материалах архивов автор раскрывает процесс подготовки со­ветской делегации к форуму, позиции Кремля и военных ведомств в от­ношении возможности ограничения морских вооружений, анализирует проекты западных держав и Москвы.

Ключевые слова
внешняя политика СССР, международные отноше­ния, Лига наций, разоружение

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Хормач И.А. Римская конференция 1924 г. // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А.Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 445-464.

Текст статьи

 

[445]

И.А. Хормач

РИМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ 1924 г.

 

           Какая проблема может быть более важной и актуальной, а ее реа­лизация более лукавой, чем разоружение и ограничение вооруже­ний? Наверное, только борьба за справедливость. Очередным под­тверждением этого явилась Римская конференция по сокращению морских вооружений 1924 г. — II сессия Морской подкомиссии По­стоянной консультативной комиссии Лиги наций. Ее особое место определяется тем, что она была первой международной конферен­цией по разоружению, проводимой под эгидой Лиги наций, на ко­торую было приглашено Советское государство. В процессе подго­товки к форуму и на самой конференции впервые стали очевидны мотивы и планы Москвы в области разоружения.

           Как известно, на Вашингтонской конференции, проходившей с 12 ноября 1921 г. по 6 февраля 1922 г., представители США, Велико­британии, Франции, Китая, Японии, Италии, Голландии, Бельгии и Португалии помимо тихоокеанских и дальневосточных проблем рас­сматривали вопросы ограничения морских вооружений. Это была первая послевоенная попытка реально воспрепятствовать гонке во­оружений на море.

           6 февраля 1922 г. США, Великобритания, Япония, Франция и Италия подписали Договор пяти держав, устанавливавший для них определенное соотношение предельного тоннажа линейного флота соответственно 5:5:3:1,75:1,75, общий тоннаж линкоров и авианос­цев, максимальные нормы водоизмещения кораблей и предельный калибр артиллерии. Для остальных классов кораблей и подводных лодок ограничений не было.

           В конечном счете, Англия могла иметь 20 линкоров общим тон­нажем в 558 950 т, США — 18 кораблей (525 850 т), Япония — 10 ко[446]раблей (301 320т), Франция — 10 кораблей (221 170 т), Италия — 10 кораблей (182 800 т). Державы обязались не приобретать и не строить линкоров водоизмещением больше 35 тыс. т. Ни один лин­кор не должен был обладать орудиями калибра свыше 16 дюймов. Общий тоннаж линейных судов, могущий подлежать замене, не должен был превышать: для США в Британии — 525 тыс. т, для Япо­нии — 315 тыс. т и по 175 тыс. — для Франции и Италии. США до­бились отхода Англии от основного принципа британского морско­го могущества — иметь флот, равный флотам двух самых сильных в мире морских держав. Вводились ограничения на сооружение новых военно-морских баз на Тихом океане.

           Конференция закрепила изменения в соотношении сил между державами, происшедшие в Азии и на Тихом океане в итоге пер­вой мировой войны, и попыталась создать новое равновесие сил на Дальнем Востоке.

           Кроме договора 6 февраля 1922 г. пять держав подписали согла­шение о ненападении во время войны на суда нейтральных и не­воюющих стран и о предупреждении использования во время войны «вредоносных газов и химических средств».

           Представители РСФСР и Дальневосточной республики, несмо­тря на их решительные протесты, не были приглашены на конфе­ренцию, и дальневосточные проблемы решались без учета интересов Советского государства.

           Вашингтонский договор об ограничении морских вооружений не устранял противоречий между державами, но несколько сдерживал гонку вооружений. Он был заключен помимо Лиги наций, но она хотела взять в свои руки его распространение на другие страны и та­ким образом принять под свою эгиду. Совет Лиги, согласно поста­новлению III Ассамблеи, на заседании 21 января 1923 г. решил со­звать в Женеве соответствующую конференцию, пригласив членов Лиги и уведомив об этом остальных[1].

           17 февраля 1923 г. помощник генерального секретаря Лиги Ж. Авеноль известил наркома иностранных дел СССР Г.В. Чичери­на, что в Женеве будет собрана конференция для рассмотрения во­проса о распространении принципов Вашингтонского договора о со­кращении морских вооружений на все государства, не участвующие в нем, и о присоединении не подписавших Вашингтонского догово­ра стран к договору 6 февраля 1922 г. о запрещении использования удушливых газах. Это была лишь информация, а не приглашение.

           Можно было промолчать, но Коллегия НКИД предложила По­литбюро «во избежание недоразумения» дать ответ — мотивирован­ный отказ, и еще раз изложить отношение Кремля к Лиге наций. [447] В письме И.В. Сталину 4 марта 1923 г. Чичерин предлагал также вы­разить принципиальное отношение к морским разоружениям — го­рячее сочувствие этой идее и готовность содействовать ей, а также сообщить, что если какое-либо правительство (например, амери­канское) созовет соответствующую конференцию, СССР «пойдет на нее». Кроме того, он считал целесообразным изложить заявление СССР в Лозанне в отношении морских разоружений.

           Однако 8 марта Политбюро постановило заявить о согласии Москвы принять участие в конференции «ввиду особой важности вопроса, оговорив, что отношение к Лиге наций остается неизмен­ным»[2].

           12 марта ответ был дан в официальном коммюнике. В докумен­те подчеркивалось, что Москва продолжает стоять по отношению к Лиге наций на позиции непризнания, усматривая в ней коалицию государств, «неосновательно пытающихся узурпировать власть над другими государствами и прикрывающих ложной видимостью не­существующей законности свои посягательства». Вместе с тем вы­ражалось желание оказать содействие решению задач облегчения военного бремени, предотвращения военных конфликтов и упроче­ния мира. Отмечалось, что СССР слабо надеется на достижение этих целей при существовавшем международном положении, однако не будет отказываться от малейшей возможности способствовать делу сокращения вооружений. Москва напоминала, что тщетно пыталась на Генуэзской конференции поставить вопрос о разоружении, на Ло­заннской — защитить принцип закрытия проливов для военных су­дов, чтобы сократить возможность военных столкновений и содей­ствовать сокращению вооружений, на Московской — договориться о сокращении вооружений одновременно с соседними государствами. Теперь же, говорилось в коммюнике, Россия готова рассматривать предполагаемую конференцию как собрание представителей отдель­ных государств, несмотря на то, что некоторые из них «составляют мнимую Лигу наций», и принять участие в этой конференции. Более того, в заявлении подчеркивалось, что без участия России и ее союз­ников конференция будет бесцельной[3].

           В процессе подготовки к конференции Совет Лиги решил учесть позиции СССР и ряда других морских держав — не членов Лиги и постановил уже выработанный проект Морской конвенции пере­смотреть и расширить с учетом их замечаний. Кроме того, Морская подкомиссия Лиги наций приняла решение созвать 21 января 1924 г. в Женеве сессию, на которую пригласить специалистов по военно­морским вопросам государств, имеющих линейные корабли, тоннаж которых соответствовал нормам, установленным Вашингтонским [448] договором, но размеры которых еще не были юридически ограниче­ны, — Бразилии, Испании, Швеции, Аргентины, Чили, Дании, Гре­ции, Норвегии, Нидерландов, России и Турции. Эти государства, а также все страны, имеющие флот, или его еще не имеющие, после окончания работ совещания морских экспертов должны были быть приглашены на конференцию, чтобы обсудить и подписать трактат об ограничении морских вооружений.

           19 октября 1923 г. Генеральный секретарь Лиги известил Чичери­на об этих изменениях, предложил аккредитовать советских морских экспертов. К приглашению прилагался проект применения принци­пов Вашингтонского морского трактата к государствам, не участво­вавшим в Вашингтонской конференции[4].

           Надо сказать, что проект соглашения был «сколком» с Вашинг­тонского трактата. Общий тоннаж линейных судов Аргентины не мог превышать 31 тыс. т, Бразилии — 45, Чили — 35, Дании — 13, Греции — 36, Нидерландов — 26, Норвегии — 16, Испании — 81, Швеции — 62 (по положению на 12 ноября 1921 г.).

           Тоннаж отдельных линейных судов не мог превышать 35 тыс. т; авиаматки могли занимать 1/3 общего тоннажа линейного флота, но не превышать водоизмещения 27 тыс. т. Линейные суда могли иметь орудия не более 16 дюймов, а авиаматки — 8. Орудия других боевых судов (кроме линейных и авиаматок) — не превышать 8 дюймов, а водоизмещение самих судов — 10 тыс. т.

           В мирное время на торговых судах нельзя было устанавливать вооружение, кроме платформ с 6-дюймовыми пушками. При вы­полнении участником договора заказа на военное судно для третье­го государства, следовало об этом сообщить Совету Лиги с указани­ем характеристик судна. В случае войны запрещалось использовать иностранные военные суда, строящиеся на верфях участника до­говора. К проекту прилагался перечень линейных судов, которые могли быть заменены по мере изнашивания (в пределах предостав­ляемого каждому государству тоннажа), определялись правила и по­рядок замены.

           В конце проекта следовали политические статьи. Конвенция за­ключалась сроком до 31 декабря 1936 г. Если какая-либо держава пожелает возбудить вопрос о досрочном пересмотре договора, она должна сообщить Совету Лиги, который созовет соответствующую конференцию. Через 8 лет состоится пересмотр технических статей конвенции с точки зрения соответствия их науке.

           На время войны державы, не нарушавшие обязательств Устава, могли заявить Совету о решении освободиться от обязательств. А Совет мог предложить другим державам принять соответствующие [449] изменения на особой конференции. По окончании военных дей­

           ствий должен был быть восстановлен довоенный статус-кво.

           О России и Турции в документе ничего не говорилось[5].

           29 октября 1923 г. состоялось заседание Коллегии НКИД, на ко­тором было принято решение считать участие советского эксперта в конференции «политически допустимым» и передать вопрос на предварительное заключение в Реввоенсовет. В тот же день соответ­ствующий запрос был направлен в РВС и в Морской штаб СССР[6].

           16 ноября 1923 г. был получен ответ из Морского штаба. Военные специалисты подчеркивали, что проект предусматривает неприемле­мые для России условия: установление статус-кво для общего тонна­жа каждой из договаривающихся держав к моменту созыва Вашинг­тонской конференции (причем у многих из них в общий тоннаж введены не только линейные суда, но и броненосцы береговой охра­ны и крейсеры); запрет в будущем на постройку или приобретение линейных судов за исключением замены устаревших судов.

           Принятие подобного положения, на взгляд морского командо­вания, «означало для СССР сохранение в будущем наблюдаемого сейчас почти на всех его морских театрах полного отсутствия дей­ствительной обороны морских путей и побережий». Это было непри­емлемо, так как, пока у враждебных СССР капиталистических мор­ских держав имелись линейные флоты, и пока политика этих держав по отношению СССР оставалась враждебной, российские побережья и морские пути, лишенные должной защиты, не могли считаться даже в сравнительной безопасности. В качестве примера возможной экспансии в мирное время приводились действия Японии на Даль­нем Востоке, Англии на северном побережья СССР, захват Норвеги­ей о. Медвежий, покушение Англии и США на о. Врангеля[7].

           Надо отметить, что некоторые из этих акций (претензии Норве­гии на о. Медвежий) были вполне обоснованы.

           Крайне негативно морское командование оценило и то, что СССР приглашался принять участие в подписании конвенции в ряду мелких морских держав, не имеющих крупных морских интересов, обладающих по сравнению с СССР ничтожной береговой полосой. По этой причи­не положение представителей СССР на конференции представлялось крайне сложным — ведь они должны были сразу назвать цифру, необхо­димую для эффективной обороны отечественных пяти морских театров, в несколько раз превышающую этот максимальный для остальных дер­жав тоннаж. Подобное заявление будет истолковано не в пользу СССР и создаст почву для обвинения его в агрессивных намерениях.

           Вместе с тем, соглашаться на фиксацию тоннажа, который не выделялся бы среди цифр других держав, было совершенно недо[450]пустимо. Морские границы СССР значительно превосходили по своей протяженности береговую линию, например США. Однако США располагали 525 тыс. т линейного тоннажа, Япония — 315, а Италия — 175. Кроме того, стратегическая ситуация морской обо­роны СССР очень сложная, в отличие от других держав: омывающие Союз моря разделены на пять отдельных морских театров (Балтий­ский, Черноморский, Северный, Дальневосточный и Каспийский). В случае военных действий было невозможно перебрасывать мор­ские силы с одного театра на другой, поэтому каждый флот должен был обладать достаточным количеством судов. Принятие предложен­ного статус-кво наряду с другими странами, а также распространение на СССР правила замены судов означало лишение страны должной защиты. По размеру своего линейного тоннажа, подчеркивали спе­циалисты, он должен был встать в ряд с державами, заключившими договор в Вашингтоне в 1922 г. Распределение тоннажа должно было всецело зависеть от политической обстановки на морских театрах.

           На предстоящей конференции, отмечалось в документе, совет­ским экспертам следовало зафиксировать право страны на обла­дание достаточными морскими силами для гарантии безопасности побережий и ведущих к ним морских путей. Использование этого права зависело от международной обстановки и финансового поло­жения страны. Далее подчеркивалось, что, связывая себя на многие годы международными обязательствами, следует фиксировать это право, учитывая не текущие потребности и возможности, а уровень, который необходим для обороны страны, имеющей пять изолиро­ванных морских театров.

           Морское ведомство считало, что, если будет решено послать со­ветских экспертов на совещание, необходимо зачислить в статус-кво на 12 ноября 1921 г. все имевшиеся в стране в тот момент в списках достроенных и достраивающихся крейсера (за исключением лег­ких) и линейные суда, независимо от того, предназначались они к достройке и действиям, или нет. Иными словами, «сосчитать все развалины и даже не поднятые затонувшие суда». Кроме того, пред­лагалось включить в это число российские суда, находящиеся в ино­странных портах (черноморские в Бизерте и оставшийся в Англии крейсер «Аскольд»). В результате получится 491 025 т.

           Руководство военно-морскими силами СССР подчеркивало, что посылать морских экспертов на конференцию имело смысл, если им представится возможность отстоять насущные интересы морской обороны страны и фиксировать следующие положения: СССР дол­жен иметь право на предельный тоннаж в размере не менее 490 тыс. т (что помимо прочего поставит СССР на должное место среди вели[451]ких морских государств); в выполнении необходимой судострои­тельной программы в пределах указанного тоннажа не быть связан­ным заменой старых кораблей равноценными новыми, а строить новые линейные суда, из которых каждый не выйдет за пределы тон­нажа и вооружения, установленные проектом конвенции в 35 тыс. т с вооружением в 16 дюймов[8].

           Думается, подход морского ведомства к решению проблемы был абсолютно профессиональным и лишенным пропагандистского на­лета и, что немаловажно, был направлен на завоевание Советским Союзом должного места в мировой арене. Но этот подход совершен­но не соответствовал целям конференции как провозглашенным, так как задуманным.

           23 ноября 1923 г. Начальник Штаба РККА Лебедев сообщил, что Главное командования присоединяется к заключению Морского ко­мандования, и направил в РВС СССР пакет документов с изложе­нием точки зрения специалистов по различным аспектам проблемы участия СССР в конференции[9].

           Все эти документы подтверждали уже указанные соображения морских специалистов и подчеркивали, что смысл протеста Мор­ского командования против статус-кво заключался в том, что у Рос­сии находящихся в полном порядке линейных единиц «почти со­вершенно нет». Поэтому предлагалось «взять фикцию линейных судов и крейсеров», числящихся в списках флота, но на деле плавать не способных, прибавить к ним часть Черноморского флота, нахо­дящуюся в Бизерте, а также стоящий в Англии «Аскольд» и из всех этих единиц составить тот статус-кво в 490 тыс. т, который на бумаге составлял актив России к 12 ноября 1921 г. Кроме этого командова­ние хотело оговорить право СССР на деле довести линейный флот до указанной величины, внести технические условия для замены старых кораблей судами нового типа.

           Специалисты морских, экономических, военно-технических ве­домств поддержали эту стратегию, но предупредили, что на флот в утвержденной правительством СССР программе военных заказов не предусмотрено. Поэтому выдвигалась альтернатива — потребовав со­кращения срока действия конвенции, сделать пацифистский жест, за­явив в отношении линейного флота, что Москва удовлетворится опре­деленной даже более скромной, чем предлагается, цифрой тоннажа, и тем временем усиливать советский подводный флот и авиацию[10].

           30 ноября 1923 г. Коллегия НКИД заслушала вопрос об участии в совещании экспертов и постановила: принять приглашение, откло­нив место ее созыва — Женеву и подчеркнув, что отношение к Лиге наций остается прежним[11].

           [452] 2 декабря Чичерин поставил перед Политбюро вопрос об участии советского представителя в конференции морских экспертов для пересмотра проекта конвенции о сокращении морских вооружений и изложил мнение Реввоенсовета о проекте[12]. 13 декабря 1923 г. По­литбюро решило ответить ультимативно: СССР примет участие в со­вещании, если оно будет созвано не в Швейцарии, с которой были разорваны отношения после убийства в Лозанне В.В. Воровского. Обсуждение конкретных вопросов, связанных с совещанием, было отложено до получения ответа Лиги[13].

           15 декабря 1923 г. соответствующий документ был направлен ор­ганизаторам конференции[14].

           16 января 1924 г., заместитель председателя Реввоенсовета Э.М. Склянский запросил Чичерина, не пора ли приступить к под­готовке требований, с которыми советские эксперты начнут пере­говоры. Он считал необходимым немедленно наметить предельные уступки, которые могут быть сделаны в течение переговоров, а также подготовить морских экспертов.

           18 января НКИД ответил, что пока ответа нет[15].

           Но уже 26 января Чичерин и заведующий экономически­правовым отделом А.В. Сабанин направили Склянскому и помощ­нику Главкома по военным и морским делам Э.С. Панцержанскому сообщение, что по имеющимся сведениям, мнение советского пра­вительства будет учтено, и место проведения конференции изменят. В связи с этим они просили «быстро установить для согласования с НКИД основные положения инструкции для советских представи­телей» и определить фамилии экспертов[16].

           28 января 1924 г. была получена официальная телеграмма гене­рального секретаря Лиги Д.Э. Друмонда с сообщением, что заседа­ние комиссии морских экспертов состоится в Риме 14 февраля 1924 г. Требование советской стороны было учтено, хотя, чтобы Лиге не те­рять лицо, в документе говорилось, что место заседаний изменено в связи с просьбой итальянского делегата командующего флотом адми­рала Актона, который не может отлучиться из страны в этот период.

           В Реввоенсовет сразу было передано соответствующее сообщение и просьба поспешить с подготовкой инструкций.

           На следующий день нарком направил Сталину и членам По­литбюро докладную записку о начале подготовки к конференции. Он подчеркнул, что НКИД предлагает ввиду плохого состояния морских сил СССР заменить принцип сокращения морских воору­жений принципом их лимитации. Верхней границей рекомендо­валось считать совокупность тоннажа всего советского флота, не только действующего, но и находящегося в руках других государств, [453] потопленного и еще не поднятого. В результате получится цифра 490 тыс. т, которая недалека от 525 тыс. т — для США.

           Комиссариат предлагал также воспользоваться случаем, чтобы вновь потребовать вернуть находившиеся в Бизерте русские суда, а также возбудить вопрос о закрытии проливов Балтийского моря, о пересмотре режима Босфора и Дарданелл[17].

           30 января 1924 г. Чичерин направил на утверждение в Политбюро подготовленную по поручению Сталина программу для Совещания морских экспертов.

           В документе перечислялись уже знакомые нам тезисы. В военном плане требовать сохранения статус-кво всех числившихся линейных судов и крейсеров, а также судов, находившихся в иностранных ру­ках — то есть права на линейный тоннаж флота в 490 000 т., а также права на выполнение судостроительной программы в этих пределах, при максимальном тоннаже одного судна — 35 000 т.

           В политическом плане — отвергнуть вмешательство Совета Лиги наций в наблюдение за проведением в жизнь постановлений об ограничении морских сил и замене судов.

           В стратегическом плане — поставить вопрос о закрытии проли­вов Балтийского моря и пересмотре вопроса о Босфоре и Дарданел­лах, вновь потребовать возврата российских судов, принудительно удерживаемых за рубежом.

           Морское командование предложило в случае отклонения жела­тельного предела в 490 тыс. т, согласиться на меньшую цифру, исхо­дя из минимальных потребностей в военных кораблях для обороны двух морских театров — 280 тыс. т.

           2 февраля Политбюро приняло постановление принять пред­ложение НКИД и РВС о направлении в комиссию экспертов Лиги наций Е.А. Беренса, занимающегося морскими вопросами в Рево­люционном Военном Совете Союза. Он должен проводить пред­ложенную Чичериным программу, «подвергнуть критике» предло­женный комиссией проект, но не подписывать без разрешения ЦК никаких связывающих СССР соглашений.

           Тогда же (31 января) Чичерин направил Склянскому письмо с просьбой срочно подготовить материалы выступлений советских экспертов и проекты поправок к предложениям морской комиссии Лиги наций[18].

           Одновременно шла работа по изучению поправок других держав к предложенной Лигой программе. Морской Штаб прислал Чичери­ну справку по предложениям британской делегации Морской подко­миссии Лиги наций к тексту конвенции. Он перечислял следующие негативные для СССР моменты английских предложений: 1) уста[454]новление цифры общего тоннажа для каждой из участвующих стран не по данным на 12 ноября 1921 г., а по имеющемуся в наличии фло­ту. Таким образом, намеченная Москвой цифра в 491 029 т отпала; 2) максимум тоннажа для СССР в 142 тыс. т (50% от предполагае­мого Москвой предельного минимума); 3) перспектива иметь в бу­дущем всего две авиаматки; 4) замена оставляемых СССР линкоров (по выслуге или предельному возрасту) линкорами по 23—27 тыс. т, тогда как другие морские державы строят современные линкоры по 35 тыс. т. Исключительно для России указывалось, что все линейные суда, кроме перечисленных в специальном списке, как построенные, так и строящиеся, должны быть выведены окончательно из строя. То есть СССР мог лишиться возможности достроить «Измаил», по­строить в 1925 г. один современный линкор взамен двух устаревших («Павел» и «Андрей») и т.д.

           Вместе с тем, для СССР было выгодно признание обоснованно­сти наличия на Балтике четырех линкоров и указание на бесспорную принадлежность СССР судов, стоящих в Бизерте.

           Остальные английские поправки расценивались как несуществен­ные: в них подчеркивался взаимный отказ от судостроительных про­грамм, уточнялась редакция об общем тоннаже авиаматок, детализиро­вались сроки вывода из строя старых линкоров и авиаматок и пр. Более значимым было предложение о приглашении к обсуждению конвен­ции таких стран, как Геджас, Венгрия и некоторых других, не имевших вообще морских сил. Советское морское ведомство опасалось, что в противовес этому предложению Франция потребует пригласить на кон­ференцию Польшу, Чехословакию, Румынию, Болгарию, Югославию, прибалтийские государства, что было невыгодно Москве.

           5 февраля организаторам конференции сообщили о назначении советского эксперта. Для более квалифицированной подготовки его программы в НКИД были командированы начальник иностранной части комиссариата вооруженных сил Холодковский, начальник части военно-морской статистики Сокольников и помощник комис­сара оперативного отдела Голубков. Одновременно Э.М. Склянским и Г.В. Чичериным была утверждена подробная инструкция, вырабо­танная РВС[19].

           6 февраля Коллегия НКИД утвердила директивы Е.А. Беренсу. Одновременно ему поручалось поддерживать все протесты малых государств против принципов договора, исходя из того, что они не должны оставаться беззащитными, когда большие державы «воору­жены до зубов»[20].

           Чичерин не ограничился этим и в тот же день подготовил экспер­ту письмо, в котором разъяснил его задачи на Римском совещании, [455] основные положения инструкции, особо отметив, что поскольку в Вашингтоне Англии предоставлено право иметь линейный флот водоизмещением 558 тыс. т, а США — 525, Москва не может огра­ничиться той мизерной цифрой, которую ей предложила Морская комиссия. Цифра 490 тыс. т была предложена нашим морским ко­мандованием и одобрена Политбюро. «Таким образом, — писал нар­ком, — ниже этой цифры мы не считает возможным принять пред­ложений о сокращении тоннажа. Все предлагаемые строгие правила о замене одних судов другими к нам неприменимы. Мы будет прово­дить нашу программу судостроения в пределах этой цифры».

           Кроме того, он подчеркивал, что Россия может сократить воору­жения только одновременно со всеми. И она возражает против при­нуждения малых государств уменьшать свои вооружения, до того как крупные страны их не сократят в должной степени. Нарком поручал Беренсу поддерживать всех недовольных предлагаемым им лимитом морских вооружений. Так, если Бразилия потребует установить циф­ры на основе географических и стратегических соображений, под­держать ее протест, как и других не великих держав.

           Далее он пояснял, что раз в Вашингтонской конвенции имеются политические условия (территориальный статус-кво на Тихом океа­не, запрет возводить укрепления в определенных местах), СССР так­же выставляет политические требования в качестве условия своего участия в конвенции о сокращении вооружений. А именно: принци­пиальное решение вопроса о закрытии прохода через Бельты и Зунд военными судами небалтийских держав, пересмотр Лозаннской конвенции и полное закрытие Босфора и Дарданелл для прохожде­ния военных судов. Кроме того, нарком поручал Беренсу добиться, чтобы участники совещания присоединилось к его требованию о возвращении российских судов из Бизерты и Англии. Без выполне­ния этих условий СССР не мог подписать конвенции.

           «Мы считаемся с тем, — заключал нарком, — что в этих условиях подписание нами конвенции, очевидно, не последует. Если бы во­преки правдоподобию дело дошло до подписания, еще раз запросите нас с точным указанием окончательного содержания проекта»[21].

           Весьма жесткое отношение наркома к форме и существу обсуж­дения конвенции вызвало протест его заместителя, который считал необходимым развивать сотрудничество с Лигой в перспективных для Советского Союза областях.

           7 февраля 1924 г. М.М.Литвинов направил Г.В. Чичерину служеб­ную записку, в которой подчеркивал, что заключительная фраза из письма Беренсу об ультимативных требованиях со стороны СССР при подписании конвенции не соответствует последним решениям [456] Политбюро и Коллегии НКИД. Он писал, что упомянутые условия могут выдвигаться только в качестве пожелания. Если международ­ная конференция согласится с советской программой судостроения, можно считать, что Москва добилась крупного дипломатического успеха, «но ставить этот успех в зависимость от удовлетворения явно невыполнимых в данное время других требований было бы абсолют­но нецелесообразно». «Обусловливать, — писал он, — наше присое­динение к конвенции такими требованиями значило бы создать неиз­гладимое впечатление о создании нами искусственных препятствий для прикрытия нашего нежелания участвовать в международной ра­боте по сокращению вооружений. Такое впечатление подорвет веру в наши постоянные заверения о миролюбии». Литвинов подчеркивал, что не может себе представить, чтобы отказ СССР от присоединения к морской конвенции мог заставить морские державы согласиться на «самоисключение из вод Балтийского и Черного морей». Одновре­менно он рекомендовал послать необходимые разъяснения Беренсу, а копию письма Чичерину направил членам Коллегии НКИД[22].

           В тот же день Чичерин направил второе, несколько сумбурное письмо эксперту, в котором давал дополнительные указания «в свя­зи с политическими требованиями СССР». Он обращал внимание, что совещание экспертов не является окончательной конференцией, принимающей договор. Поэтому если Беренс в протоколе заявит, что СССР выдвигает какие-либо требования, это не значит, что со­ветская сторона из-за них сорвет весь договор. Ему предписывалось выдвигать все перечисленные требования, не опасаясь разрыва. Но следовало «оставить… открытые двери для отступления в дальней­ших стадиях». «После того, как я написал Вам письмо, — пояснял Чичерин, — мы еще раз обсудили вопрос о наших политических тре­бованиях на Коллегии, и мы того мнения, что, в конце концов, ког­да настанет вопрос об ультиматировании или неультиматировании не надо будет, в случае выполнении других наших условий, срывать наш дипломатический успех из-за невыполнения требований о Зун­де и Бельтах и о пересмотре Лозаннской конвенции. Вы можете вы­ставить все требования, как одно неразрывное целое, но по поводу этих политических требований, Вам лучше не принимать такого аб­солютного тона, который бы делал для Вас неудобным впоследствии уступку по этому вопросу»[23].

           Очевидно, в НКИД побеждала линия компромиссов, направленная на установление сотрудничества в области разоружения с Лигой наций.

           Но Чичерин не мог успокоиться. Он писал Беренсу, что он дол­жен участвовать в выработке договора и выдвигать политические требования как составную его часть. Во время неформальных бесед [457] он просил подчеркивать, что СССР не признает себя подведомствен­ным юрисдикции Совета Лиги, сблизиться с представителями госу­дарств, которые чувствовали себя обиженными. Он писал: «Наша роль оппозиционера против диктатуры великих держав может побу­дить второстепенные государства группироваться вокруг нас… Для нас будет большим успехом, если мы начнем выступать как покро­витель малых национальностей не только на Востоке, но и во всех других частях света»[24].

           Между тем, отношение западных стран к приглашению России на конференцию экспертов было неоднозначным. Например, ан­глийский журнал “Naval and Military Record” от 14 октября 1923 г. указывал на нецелесообразность такого рода конференций, если в них участвуют «столь непредсказуемые государства», как Россия. Ав­тор статьи писал, что Россия, не будучи членом Лиги наций, вряд ли отзовется благожелательно на предложение сократить вооружения. Предложение о сокращении вооружений он считал бессмысленным, так как ни одна из приглашенных стран не располагала, в сущности, настоящим линейным тоннажем, за исключением отдельных еди­ниц. А если принять во внимание огромную стоимость современ­ного линейного судостроения, то станет очевидно, что ни одна из мелких морских держав, при их скромных бюджетах не в состоянии выдвинуть серьезную судостроительную программу, кроме России. Он полагал, что дело сведется к разговорам об ограничении легко­го и подводного тоннажа, что также бесцельно, и делал вывод, что нельзя предположить, чтобы мелкие державы, для которых легкое и подводное судостроение имеет гораздо большее значение, пришли в этом отношении к согласию.

           Однако в 1924 г. для Лиги начался этап демократического паци­физма. Вопрос о разоружении потерял свой академический характер и стал актуальным.

           II сессия Морской подкомиссии Постоянной консультативной комиссии Лиги наций проходила в Риме с 14 по 28 февраля 1924 г. В ней приняли участие морские эксперты 17 стран. СССР впервые подключился к работам Лиги наций по разоружению именно на Римской сессии. Целью конференции было распространение прин­ципов Вашингтонского договора на страны, не присутствовавшие в Вашингтоне, но обладающие линейным флотом. Должен был быть подготовлен проект договора об ограничении морских вооружений для рассмотрения и обсуждения соответствующими правительства­ми. То есть работы конференции носили подготовительный харак­тер. Каждая страна могла лишь внести в проект свои требования.

           [458] Первые два заседания конференции были организационными, на них эксперты получили проекты для обсуждения.

           Беренс в кулуарах развил активную деятельность с целью убедить других делегатов в неразумности требований, предъявляемых России ограничить линейный флот 110 тыс. т, что приносило плоды. 15 фев­раля он сообщал Чичерину, что французы понимают необходимость для СССР существенно большего тоннажа, но считают заявленную Москвой цифру чрезмерной, которую конференция не станет даже обсуждать[25].

           На третьем заседании советский эксперт изложил требования России. В тот же день он телеграфировал заместителю председателя Реввоенсовета Э. Склянскому (копия — Чичерину): «Сегодня про­шло третье заседание. Уже выступил два раза с длинными заявле­ниями. Указал на неизменность позиции СССР к Лиге наций. Ска­зал, что мы сможем принять цифры линейного тоннажа к 12 ноября 1921 г., считая всё, что у нас было», выставил условия закрытия Бал­тийского моря и пересмотра Лозаннской конвенции.

           На четвертом заседании Беренс вновь поднял вопрос о необхо­димости увеличения лимита тоннажа линейных судов для СССР, учитывая его стратегическое положение и опыт мировой войны. Вы­полняя директивы руководства, он поддержал протесты Испании, Бразилии и других стран, заявлял, что надо считаться с географи­ческими, стратегическими и прочими условиями отдельных госу­дарств, и нельзя всех подводить «под один масштаб». Он настаивал на свободе действий в пределах определенного тоннажа, призывал не притеснять страны с небольшим флотом.

           «Наше заявление по поводу Лиги наций, — сообщал Беренс ру­ководству, — приняли как естественное, но, вероятно, не согласятся устроить отдельное бюро, так как очень многие малые страны входят в Лигу наций». О тоннаже в тот момент говорили только в кулуарах. Эксперт считал, что названная им цифра 490 тыс. т вызовет большой шум, но, как он подчеркивал, ВСЕ на конференции сознавали, что Советскому Союзу на ней не место, так как он принадлежит к круп­ным государствам, а интересы малых стран для него мелки. Франция, Италия, Голландия, Бразилия, Греция были согласны с советской ар­гументацией, хотя это не значило, что они поддержат Москву.

           У Беренса даже сложилось впечатление, что все, кроме России, смогут договориться, ему же придется сделать заявления и оговорки и на этом успокоиться. Что касается требования закрыть Балтийское море, эксперты сошлись во мнении, что этот вопрос выходит за пре­делы компетенции конференции, хотя шведов такая возможность заинтересовала[26].

           [459] Надо отметить, что в начале конференции все эксперты были так заняты борьбой за права своих стран, что серьезного внимания на заявления России не обращали, тем более что Беренс поддерживал их местнические претензии, однако организаторы форума и пресса, внимательно следившая за высказываниями советского представи­теля, не были столь благожелательны.

           17 февраля газеты многих стран поместили информацию о требо­ваниях Москвы и отметили, что они произвели впечатления «полно­го крушения». «Чикаго Трибюн» писала 17 февраля 1924 г.: «Совсем как Чичерин, ежедневно метавший бомбы в Генуэзскую конферен­цию, которые, правда, не разрушали ее, но делали Россию “самой важной страной”, так и теперь русский морской представитель на­чал метать бомбы в Римскую конференцию Лиги наций по разору­жению». Наиболее сенсационными они считали намерение объявить Балтийское и Черное моря запретной зоной с предоставлением пра­ва России укрепляться в них, а также желание России получить тон­наж, равный английскому по условиям Вашингтонской конферен­ции. Газета писала, что сам русский делегат понимает гибельность для конференции этих предложений[27].

           Учитывая эти обстоятельства, 18 февраля 1924 г. состоялось за­седание Коллегии НКИД, где было решено разрешить представите­лю СССР заявить, что крайней уступкой Москвы условно является цифра 280 тыс. т, но непременным условием ставилось принятие других советских требований, причем немалых: устранение Совета Лиги наций от контроля за решениями конференции, закрытие Бос­фора и Дарданелл, запрещение входа чужих военных судов в Балтий­ское море через Зунд и Бельты, разоружение Корейского пролива, ибо это японский Гибралтар. Если эти требования будут приняты, Чичерин считал возможным выдвинуть требование о возврате судов из Бизерты, а затем обсуждать лимитацию морских сил на Балтий­ском море[28].

           Все это означало бы отмену режима проливов, установленного в Лозанне в 1923 г., и статей Версальского договора об интернациона­лизации Кильского канала.

           В тот же день новые условия были переданы телеграммой Беренсу.

           20 февраля, на 8-м заседании подкомиссии, был поставлен на голосование предлагаемый для СССР объем тоннажа. Беренс про­читал декларацию, указав, что Советский Союз, который омыва­ется четырьмя изолированными морскими бассейнами, должен иметь для защиты своих морских границ флот водоизмещением не менее 490 тыс. т, но эта цифра может быть понижена до 280 тыс. т при соблюдении изложенных условий. Советский эксперт настаивал [460] также на свободном перенесении части лимитированного общего тоннажа из одной категории или класса кораблей в другую. Это от­вечало интересам обеспечения безопасности малых стран, имевших небольшие военные флоты, и ударяло по великим морским держа­вам — инициаторам гонки морских вооружений. Одновременно он изложил и политические требования России, но они вызвали нега­тивную реакцию, помешав конструктивному обсуждению практи­ческих советских требований.

           Предложения России о закрытии морей для военных флотов не­прибрежных стран и демилитаризации проливов встретили бла­гоприятный отклик только среди представителей общественного мнения и военных кругов ряда малых стран, в первую очередь Скан­динавских. Было несвоевременно, как и считал Беренс, поднимать на данной стадии конференции и вопрос «о Бизертских и старков­ских судах», не поддержанные никем. Немалое замешательство вы­звала и оговорка советского делегата, что он может присоединиться к статьям, в которых упоминается об организациях, носящих на­звание «Лига наций», «Совет Лиги наций», а также «Статут» только при условии, что эти наименования и организации будут заменены другими, не имеющими никакого отношения к Лиге наций, как это было сделано в Вашингтонском трактате.

           Однако только 22 февраля, уже после выступления эксперта, Коллегия НКИД приняла решение признать правильными его аргу­менты[29].

           Советское предложение не было принято. Представители Япо­нии, Великобритании, Франции, Швеции, Италии и Бразилии про­голосовали против лимита советского военного флота в 490 тыс. т. Воздержались делегаты Бельгии, Дании, Норвегии, Голландии и Че­хословакии. «За» были представители Испании, Греции и Чили, хотя в частных разговорах Беренс услышал, что большинство делегатов, включая Японию, считали претензии Москвы правомерными. Кон­ференция не сочла возможным утвердить даже цифру 280 тыс. т.

           Борьба эксперта за права СССР не принесла существенных пло­дов из-за отсутствия конструктивности и реализма в советской про­грамме. Но, в принципе, это не было очень важно, поскольку заявка России была занесена в документы, а решать вопрос могла только конференция более представительных политических деятелей, чем эксперты.

           Не только требования России не были поддержаны конферен­цией. Разногласия среди морских экспертов вызвали и некоторые статьи подготовленного комиссией проекта об установлении цифры предельного тоннажа линейного флота для каждой страны и исклю[461]чения из принципа десятилетней передышки судостроения. Ушла с конференции Испании, которая настаивала на праве достроить уже заложенные линейные корабли. Некоторые другие страны тоже внесли частичные оговорки, требуя права замены устаревших линей­ных судов новыми, не дожидаясь окончания десятилетней передыш­ки судостроения[30].

           24 февраля конференция закончила свою работу. Осталось отре­дактировать тексты принятых решений.

           Эксперты смогли договориться об определении тоннажа только трех стран: Дании, Норвегии и Нидерландов. Для остальных цифры были спорные или условные, а в отношении СССР и Испании даже не сложилось определенного мнения. По образцу Вашингтонского договора, был составлен список судов, которые договаривающиеся страны имели право сохранить. На 10 лет была объявлена передыш­ка в линейном судостроении, но одновременно был составлен спи­сок судов, которые в порядке исключения некоторые страны имели право построить в этот период.

           В качестве приложения были зафиксированы поправки и оговор­ки советской стороны. Причем, учитывая, что конференция не соч­ла возможным обсудить второе советское предложение о предельном тоннаже (в 280 тыс. т) из-за его обусловленности политическими требованиями, советский эксперт оставил в ноте оба предложения[31].

           В отчете Э. Склянскому и Г.В. Чичерину Беренс писал, что если СССР действительно хочет попробовать фиксировать свои морские вооружения, это надо сделать, потребовав созыва второй Вашинг­тонской конференции с участием тех же стран и Испании. В таком составе можно договориться, но с 15-ю государствами это безнадеж­но, а представить себе конференцию с привлечением стран, не об­ладающих линейным флотом (Румыния, Болгария, Польша, Китай), невозможно. В заключение он отметил, что Римская конференция экспертов не могла принять решения по выставленным СССР тре­бованиям, как не смогла бы и Вашингтонская, если бы в ней участ­вовали только эксперты[32].

           Несмотря на то, что инициативы и требования Москвы не были приняты, Е.А. Беренс отмечал в интервью корреспонденту газеты «Известия», опубликованном 14 марта 1924 г., что к морским требо­ваниям СССР конференция отнеслась вдумчиво. Страны, готовив­шие морскую конвенцию, высказывались за необходимость и для СССР пойти на большие ограничения морских вооружений, но им было указано, что ограничение вооружений в Вашингтоне оказалось возможным лишь после достижения соглашения по ряду политиче­ских вопросов, гарантировавших им относительную безопасность в [462] Тихом океане. Советский Союз не имеет таких гарантий ни в одном океане и должен обеспечивать свою безопасность с моря тоннажем.

           Беренс подчеркнул, что конференция не могла привести сразу к реальным результатам, но ее участники смогли ознакомиться с по­требностями друг друга.

           25 июня 1924 г. Начальник штаба РККА написал заведующему экономико-правового отдела НКИД, что морское командование полностью подтверждает заявления, сделанные Е.А. Беренсом на конференции в Риме, и заявляет, что созыв второй конференции экспертов нежелателен, «так как практического результата на ней достигнуто быть не может, а новые прения между экспертами вряд ли будут нам нужны». Руководство РККА учитывало вероятность обсуждения на предстоящей конференции вопроса об ограничении вооружений легкого судостроения, что в тот момент было невыгод­но СССР[33].

           В дальнейшем вопрос о заключении Морского договора заглох, так как Ассамблея Лиги резолюцией от 2 октября 1924 г. отложила его обсуждение до созыва конференции по разоружению[34].

 

           [462-464] СНОСКИ оригинального текста