Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н. Рудая. М., 2012. 493 с. 31 п.л. 32, 8 уч.-изд. л. 500 экз.

Исторические традиции в хозяйственном менталитете современной российской деревни

Автор
Бокарев Юрий Павлович

Аннотация

В статье анализируется влияние унаследованных сельским населением исторических традиций и хозяйственной ментальности на современ­ную аграрную экономику. Автор приходит к выводу о наличии в совре­менной деревне двух типов ментальности, между представителями которых ведется скрытая и явная борьба.

Ключевые слова
хозяйственная ментальность, исторические тра­диции, аграрная экономика, социальные группы деревни

Шкала времени – век
XIX

Библиографическое описание:
Бокарев Ю.П. Исторические традиции в хозяйственном менталитете современной российской деревни // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 131-154.

Текст статьи

 

[131]

Ю.П. Бокарев

ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ В ХОЗЯЙСТВЕННОМ МЕНТАЛИТЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ

 

           Хозяйственный менталитет характеризует экономическое созна­ние населения, складывающееся исторически и проявляющееся в единстве сознательных и неосознанных ценностей, норм и устано­вок, которые отображаются в хозяйственном поведении населения. Он «включает стереотипы потребления, нормы и образцы взаимо­действия, организационные формы, ценностно-мотивационное от­ношение к работе и богатству, а также степень восприимчивости (или невосприимчивости) к зарубежному опыту»[1]. Исторические тради­ции занимают в структуре менталитета чрезвычайно важное место. Они формируют базовые фундаментальные ценностные стереотипы.

           Хозяйственный менталитет предопределяет специфичность инте­ресов, приоритетов и мотиваций социальных групп, принадлежащих к определенной национальной культуре, в сфере их экономической дея­тельности. Хозяйственный менталитет лежит в основе неформальной институциональной среды экономики. Степень соответствия или несо­ответствия между неформальными и формальными институтами опре­деляется менталитетом хозяйствующих субъектов. От хозяйственного менталитета зависит работоспособность и эффективность всей системы национальной экономики. Этим определяется интерес к его изучению.

           В нашей стране изучение хозяйственного менталитета активно ведут социологи, экономисты, психологи[2]. Однако историки под­ключаются к этой проблеме довольно слабо. После проведенной в 1994 г. в Институте всеобщей истории конференции о менталитете крестьян[3]появилось всего лишь несколько серьезных исследований на эту тему, главным образом, в провинции[4].

           Поскольку хозяйственный менталитет формируется исторически, на протяжении жизни многих поколений, то определить его базовые [132] элементы и проследить направления эволюции призваны историки. Без исторических трудов легко принять второстепенное за главное, следствие за причину.

           Так, социологи Высшей школы экономики выявили на селе сле­дующую мотивационную ситуацию: пассивность, минимизация по­требностей и усилий, лень. Они объяснили это оттоком наиболее предприимчивых и активных жителей деревни в города[5]. Однако лю­бой, кто знаком с жизнью в деревне, знает, что она несовместима с ленью. Тем более нельзя обвинять в этом целую социальную группу. Обвинение сельских жителей в лени выдвинуто лишь для того, что­бы не раскрывать расхождения между проводящимися государством реформами и крестьянским менталитетом.

           В других работах социологов можно встретить утверждение о не­рыночном, антикапиталистическом менталитете жителей россий­ской деревни, имеющем якобы глубокие исторические корни[6]. На самом деле, как бы глубоко мы ни заглядывали в русскую историю, там всегда находим фигуру торгующего крестьянина. Из крестьян вышли крупные российские промышленники и купцы. Иное дело, что в мотивации крестьян мы не находим погони за прибылью. Они продавали для того, чтобы что-то купить или за что-то заплатить.

           Задача настоящей статьи — привлечение богатого исторического материала о крестьянском хозяйственном менталитете для объяснения экономического поведения жителей современной российской деревни.

           Методологической основой исследования является современная теория асинхронного компаративного исследования, которую разра­батывают американские, французские и немецкие социологи (Мел­вин Л. Кон, Сеймур М. Липсет, Чарльз Рейджин, Карл В. Метер, Эр­вин К. Шойх и др.)[7].

           Источниками являются обследования хозяйственных и народно­юридических обычаев крестьян, проводившиеся до революции Им­ператорским русским географическим обществом, частично опуб­ликованные в журнале «Живая старина» и приложениях к нему, но в своей массе хранящиеся в архиве Общества в Петербурге, а также современные социологические и этнографические исследования села. Во вспомогательных целях используются данные Федерально­го агентства по государственной статистике.

 

           ТРИ ВСПЛЕСКА ИНТЕРЕСА К КРЕСТЬЯНСКИМ ТРАДИЦИЯМ

           Илья Штейнберг отмечает три всплеска интереса к крестьянским традициям в современной России. Первый пик был связан с камп[133]анией начала 1980-х годов по внедрению в производство хозрасчета. Поиски «крестьянина» среди колхозников и рабочих совхозов тогда были связаны с желанием пробудить в жителе села задавленные кол­лективизацией традиции «крестьянина-земледельца»: самостоятель­ность, любовь к земле, трудолюбие, хозяйственность[8].

           Во второй раз крестьянин оказался в центре общественного инте­реса, когда в начале 1990-х началась кампания по фермеризации де­ревни. Считалось, что фермер для успеха дела должен иметь крепкие крестьянские корни. В этот период особенно поднимались на щит хозяйственные традиции крестьянина-кулака. Бытовавшие до этого представления о кулаке как о «мироеде» и «эксплуататоре бедноты» были заменены на ярлык «настоящего хозяина», «крепкого крестья­нина».

           Одновременно началась реорганизация колхозов и совхозов в различные АО и ТОО, которая сопровождалась ростом интереса к вольной крестьянской общине со справедливым самоуправлением и эффективной самоорганизацией производства и сельского быта.

           Последний взлет интереса к крестьянским традициям возник в эпоху составления и утверждения нового Земельного кодекса. Ока­залось, что жители села не проявляли массового интереса к приобре­тению земли в частную собственность, что вроде бы опрокидывало ложное представление законодателей и журналистов о собственни­ческом инстинкте крестьян. Более того, большинство жителей села отвергали любую возможность торговли земельными паями, что со­ответствовало традициям общинного землепользования.

 

           ОШИБКИ РЕФОРМАТОРОВ

           У наших реформаторов с начала перестройки не было конкрет­ной национальной концепции модернизации. Они стали на путь подражания западной цивилизации как образца, без учета социо­культурных традиций российского общества[9]. Не было учтено, что западная экономика — результат особых условий развития, не со­впадающих с условиями развития России, и потому использование ее элементов нуждается в корректировке и адаптации, в том числе и в адаптации к менталитету российского общества.

           Ошибки реформаторов привели к острому и затяжному кризису всей экономики. Особенно тяжелое положение сложилось в области сельского хозяйства. За 20 лет, прошедших со времени реформ, оно так и не смогло восстановиться до уровня 1990 г. (см. табл. 1). В 2008 г. по сравнению с 1990 г. общая посевная площадь составляла только 65,4%. [134] Наиболее заметно сократились посевы кормовых трав (41,7%) и льна­долгунца (18,4%). Выросли только посевы подсолнечника, сои, мас­личных культур, а также овощей. Но первые три культуры засевают промышленные предприятия, а овощи выращивают на пригородных и дачных участках.

 

Таблица 1

Динамика посевных площадей и поголовья скота в 1990—2008 гг., %

годы		Площадь посевов				Поголовье скота
	всего	зерновые культуры	картофель	кормовые культуры	лен-долгунец	крупный рогатый скот	Свиньи	овцы
1990	100	100	100	100	100	100	100	100
1991	98,1	98,0	102,4	98,8	78,5	95,9	92,4	94,5
1992	97,4	98,2	108,1	95,3	78,3	91,6	82,3	87,2
1993	95,0	96,6	110,1	92,0	62,9	85,7	74,5	73,5
1994	89,5	89,2	104,7	88,9	32,2	75,9	64,9	57,5
1995	87,1	86,7	108,5	83,2	42,4	69,6	59,1	45,9
1996	84,6	84,7	107,9	80,6	36,7	61,5	49,9	36,8
1997	82,0	85,0	107,7	74,6	27,2	55,3	45,3	29,8
1998	77,9	80,4	104,1	69,3	25,7	49,9	45,0	24,3
1999	75,0	73,8	107,1	67,4	24,9	49,1	47,7	22,8
2000	72,6	72,4	107,0	65,3	25,7	47,8	41,0	22,7
2001	72,0	74,9	106,2	62,6	30,5	47,5	41,9	23,6
2002	71,9	75,3	106,3	60,8	26,5	46,5	45,3	24,9
2003	67,6	66,9	106,3	57,7	28,2	43,7	41,7	26,3
2004	66,9	69,4	104,2	54,0	26,9	40,3	35,0	28,0
2005	65,8	69,4	101,5	49,5	22,9	37,6	35,1	29,0
2006	65,5	68,7	99,7	47,0	20,2	37,6	41,2	31,7
2007	64,9	70,4	97,0	44,8	17,7	37,6	41,8	33,9
2008	65,4	74,1	73,2	41,7	18,4	37,1	42,6	н.д.

Источник: Основные показатели сельского хозяйства в России в 2010 году. М., 2011.

 

           Еще хуже положение дел в области животноводства. Число голов крупного рогатого скота в 2008 г. составляло только 37,1% от уровня 1990 г., а поголовье свиней — 42,6%. Поголовье овец едва достигло третьей части от уровня 1990 г. Более 98% говядины в России полу­чают от убоя выбракованных коров и сверхремонтного молодняка из [135] молочных стад. Мясное скотоводство как отрасль сельского хозяй­ства перестало существовать. Чтобы прокормить население страна вынуждена ввозить мясо из-за рубежа весьма низкого качества.

           Для объяснения такого положения вещей называются причины экономического порядка. Рассмотрим основные.

           1. Высокие цены на технику и горючее, которые делают невоз­можным высокорентабельное производство сельскохозяйственной продукции. Но когда в нашей истории техника была для деревни де­шевой, а сельское хозяйство — высокорентабельным?

           2. Парк сельскохозяйственных машин в большинстве своем вы­работал весь свой ресурс. Он больше простаивает в ожидании ре­монта, чем работает на полях. Но такая же ситуация была характерна и для советской эпохи.

           3. Высокие процентные ставки на кредит (15—16%). Однако кре­дитные отношения были слабо распространены в деревне и в совет­ские годы.

           4. В сельском хозяйстве все еще продолжается передел собствен­ности, происходят сгон крестьян с земли, прямые захваты, поглоще­ния и умышленные банкротства предприятий. Однако это явление не так широко распространено в деревне, как в городе.

           5. Демпинговые поставки продуктов питания из-за границы. Здесь причина перепутана со следствием. Недостаток отечественно­го производства вызывает необходимость импорта продовольствия. Какими бы ни были цены, отечественная продукция пользуется по­вышенным спросом как экологически более чистая и не измененная генетическими экспериментами.

           6. Даже северные страны Западной Европы отличаются от России гораздо более благоприятными природно-климатическими усло­виями. Поэтому нам состязаться с западными производителями по эффективности сельскохозяйственного производства при прочих равных условиях невозможно. Но никто такой задачи и не ставит. Проблема в том, что современное российское сельское хозяйство никак не восстановит дореформенные размеры.

           7. Социальные проблемы сельских жителей: необходимо строи­тельство жилья на селе, улучшение социальных условий для кресть­ян. Но и эти проблемы, увы, не новые.

           Как видим, экономические факторы не в состоянии полностью объяснить положение дел в сельском хозяйстве. Рассмотрим, какую роль сыграли в этом факторы ментального порядка.

 

           [136] ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ МЕНТАЛИТЕТ ДОРЕВОЛЮЦИОННЫХ КРЕСТЬЯН

           В хозяйственном менталитете дореволюционных крестьян цен­тральным, организующим было понятие труда: «Без труда ничего не дается». Тяжелый, изнурительный физический крестьянский труд считался источником благополучия и достатка: «Коли пот на спине, то и хлеб на столе».

           Под достатком понималось все необходимое для спокойной, раз­меренной, праведной жизни: «От трудов своих сыт будешь, а богат не будешь». Богатство и бедность рассматривались как две крайно­сти, которых следует избегать: «Богатство перед Богом великий грех, а бедность — перед людьми».

           Бедняк, отчаявшись, может пойти на преступление: «Бедность не грех, а до греха доводит». Нужда заставляет бедняка перед всеми унижаться: «И нашим и вашим за копейку спляшем». Бедняку нель­зя доверять, нельзя верить: «Бедность крадет, а нужда лжет».

           Богатство — это помеха для спокойной жизни: «Кто до денег охоч, тот не спит и ночь», «Без денег сон крепче». Богатство пробуж­дает в человеке худшие чувства: алчность, самодурство, презрение к простым людям: «Деньги что каменья — тяжело на душу ложатся». Богач пользуется нуждою других: «Ел бы богач деньги, кабы убогий его хлебом не кормил». Богатство родителей калечит нравственность их детей: «У богатого черти люльки детей качают», «Богатство роди­телей — кара детям».

           Богатые — угроза всему обществу: «Когда деньги говорят, тогда правда молчит». Богатому прощаются все преступления: «Кто укра­дет рубль, того отдают под суд, а кто тысяч двести, того держат в че­сти». Поэтому: «Живи своим трудом, а не чужим добром».

           Крестьянский труд тем хорош, что позволяет избежать и бедности, и богатства: «Труд всегда дает, а лень только берет», «Не оттого оголе­ли, что много ели, а оттого оголели, что работали — не вспотели». В то же время: «От трудов праведных не стяжать палат каменных».

           Труд меняет отношение к окружающему, вызывает ощущение уверенности в себе. Трудовой человек вызывает уважение: «Без тру­да чести не получишь». Труд — это не только физические усилия, но также ум и смекалка.

           К труду крестьяне приучали и своих детей: «Не та родна дочь, что бежит от дела прочь, а та дочь родна, что на всякой работе видна».

           По отношение к труду крестьяне оценивали другие социальные груп­пы: «Купец — торгом, поп — горлом, а мужик горбом хлеб добывают», «Живем не тужим — бар не хуже: они на охоту, мы на работу; они спать, а мы работать опять; они выспятся да за чай, а мы — цепами качай».

           [137] Понятие труда тесно связано с землей: «Труженику земля — мать родная», «Пахарю земля — мать, а лентяю — мачеха», «Поле труд любит». Обрабатывающий землю крестьянин считался хозяином: «Не тот хозяин земли, кто по ней бродит, а тот, кто по ней за сохой ходит».

           Важно отметить, что хозяин — это не собственник земли, а тот, кто ее обрабатывает и распоряжается результатами своего труда. До­революционный крестьянин не знал и не понимал института земель­ной собственности. Для него это было чем-то противоестественным. По представлениям крестьян, вся окружающая нас действительность подразделяется на две части: божье и человеческое. Небо, воздух, земля, леса, реки, моря — все это создано Богом, принадлежит толь­ко ему и дано людям на правах пользования: «Божья вода по Божьей земле бежит». Каждый, кто обрабатывает землю, имеет право поль­зоваться ею до тех пор, пока он ее обрабатывает[10].

           Божье не может быть собственностью отдельных людей, оно по­лучено в дар и не может продаваться, покупаться, переходить по на­следству. Кто объявляет Божье своей собственностью, рискует быть наказанным: «На Божье посягать — свое потерять». Особенно нена­вистны были крестьянам те, кто, объявив землю своей собственно­стью, оставил ее зарастать бурьяном или заставляет на ней работать других. Собственностью могло быть только то, что создано людьми: урожай, выращенный в хозяйстве скот, дом, постройки, хозяйствен­ный инвентарь, обувь, одежда и т. д. При этом крестьяне ценили Божье гораздо выше человеческого: «Вражье-то лепко, а Божье-то крепко».

           В соединении с Божьей землей труд становился священной тра­дицией, передававшейся из поколения в поколение и, в конечном счете, исходящей из установленных Богом правил. Поэтому крестья­не были противниками новаций. «Сколько ни мудри, а воли Божьей не перемудришь», — отвечали они в ответ на нововведения.

           Весьма показательны в этом отношении картофельные бунты. В представлении крестьян это растение было именно тем яблоком, которое вкусил в Раю Адам и бросил на землю, где оно и проросло. В 1834 г. была попытка заставить удельных крестьян сеять картофель. Несмотря ни на какие уговоры и телесные наказания, удельные кре­стьяне ложились на землю, говоря: «Воля ваша, а сеять не будем». В 1840—1944 гг. такая же попытка в отношении государственных крестьян привела к восстанию. Только в губерниях Севера, При­уралья, Среднего и Нижнего Поволжья в 1830—1840-х годах восста­ло более 500 тыс. крестьян, которые уничтожали посевы картофеля, избивали чиновников, переизбирали старост и старшин, нападали с [138] оружием в руках на карательные отряды. Правительство бросило на усмирение восставших войска. В ряде мест были произведены рас­стрелы крестьян. Тысячи повстанцев были сосланы в Сибирь или сданы в солдаты. Только с 1860-х годов картофель стал популярной для крестьян культурой[11].

           Работа на чужой земле не называлась трудом. Для этого исполь­зовались не сакральные понятия: урок, повинность, работа. Такие занятия были тягостны для крестьян, выполнялись с неохотой: «На чужой работе и солнце не движется», «На барском поле хлеба не за­работаешь». Иное дело труд для себя: «На себя работа не барщина». Такое отношение не изменилось, даже когда после отмены крепост­ного права землевладельцы стали платить крестьянам гораздо боль­ше, чем они могли выручить от урожая на своем поле.

           В конце XIX в. А.С. Ермолов подсчитал, что доход крестьян от наемного труда на высокотоварных помещичьих землях был в 4 с лишним раза выше их дохода от обработки аналогичных по площади своих земель[12]. Поэтому борьба крестьян против помещичьего зем­левладения объективно вела к снижению их жизненного уровня. Ни одна экономическая теория не в состоянии объяснить этого явления. Объяснить это можно только с позиций крестьянского менталитета.

           Семья для крестьян была не просто домашним очагом. Она была производственной единицей, внутри которой существовало тради­ционное разделение труда. Экономические возможности кресть­янской семьи зависели от величины ее земельного надела, а он полагался только женатым мужчинам. Такой порядок побуждал ро­дителей стремиться к скорейшей женитьбе сына, чтобы расширить семейный надел и приобрести в дом дополнительную работницу. Ро­дители невесты, в свою очередь, спешили «спихнуть девку с хлеба»[13].

           Главу семьи называли хозяином. От него зависело благополучие семьи: «Хозяин добр — и дом хорош; хозяин худ — и в доме тож», «Не столько хозяину нужно добро, сколько добру нужен хозяин». Он не только мог применять в отношении нерадивых членов семьи санкции, ему полагалось быть жестким: «Туча не без грому, хозяин не без гнева»[14].

           Главная забота хозяина — полеводство: «Где хозяин ходит, там и хлеб родится». Помимо этого он занимался рубкой и возкой дров, строительством или починкой избы, хозяйственных построек, забо­ра, ремонтом конской упряжи, телеги и саней, сельскохозяйствен­ных орудий. Он также осуществлял уход за лошадью. При наличии местных или отхожих промыслов ими также занимался мужчина. Во всем этом хозяину помогали его взрослые неженатые сыновья[15].

           Крестьянские традиции требовали безусловного подчинения жены мужу. Характер аграрного производства, общинный уклад и [139] подушное обложение фактически исключали самостоятельное зна­чение женщины. Объективно крестьянское бытие не предполагало равноправие полов, отводило женщине второстепенную, а следова­тельно, подчиненную роль. Всевластие мужа воспринималось женой как должное.

           На плечах жены лежало домашнее хозяйство, огород, уход за ко­ровой, мелким скотом и птицей. В ее подчинении находились взрос­лые дочери и дети любого пола. При этом занятия жены трудом не считались[16].

           Главной социальной ячейкой, где складывался менталитет кресть­янина, его представления об окружающем мире, о своем предназна­чении, должном и сущем, социальной справедливости, была община. Менталитет крестьянства — это общинный менталитет, сформиро­ванный в рамках замкнутого локального сообщества. Община регу­лировала поземельные отношения крестьян, решала их споры, рас­пределяла повинности перед государством. Крестьянская община жила по законам Справедливости, а не Законности. Община высту­пала как институт, регулирующий внутреннюю жизнь крестьянского сообщества и его связи с внешним миром, хранитель и транслятор хозяйственного опыта, всей системы ценностей крестьянства[17].

           На общине замыкались основные проявления жизнедеятель­ности крестьянина, и его сознание было групповым, общинным. Мировосприятие крестьянина — это мировосприятие члена малого сообщества, вся жизнь которого от рождения до смерти проходила внутри замкнутого мира. Это было сознание коллектива людей, свя­занных между собой не только деловыми отношениями, но и эмо­ционально; сознание, ориентированное на традиции и идеалы пред­ков. В рамках общинных сходов проходила общественная жизнь крестьянина. Выступать вместе с «миром» и от имени «мира» — эта тенденция коллективного сознания является лейтмотивом всех ис­ходивших от крестьян общественных приговоров, челобитных, дове­ренностей[18].

           Недаром крестьяне, вернувшиеся в деревню из армии, вызывали большой интерес, но никогда уже не воспринимались как обычные члены крестьянского сообщества.

           Понятие «кулак» тесно связано с общиной. Оно появилось в до­реформенной российской деревне. «Кулаком» называли крестьяни­на, наживавшего богатство на нужде односельчан и державшего весь «мир» (общину) в зависимости («в кулаке»). Прозвище «кулак» по­лучали в деревне крестьяне, имевшие, по мнению односельчан, не­чистый, нетрудовой доход, — ростовщики, скупщики, держатели ка­баков[19].

           [140] Слабоизученным в историографии вопросом является воздей­ствие на крестьянский менталитет товарных отношений.

           Крестьянское хозяйство, как составной элемент целостной эко­номической системы, эволюционировало под воздействием рыноч­ной конъюнктуры. Какие бы исходные причины не воздействовали на крестьянское хозяйство, оно всегда реагировало на изменение хозяйственной ситуации и играло роль достаточно важного уравно­вешивающего фактора в экономике страны, особенно в кризисные периоды.

           Из-за низкой окупаемости сельскохозяйственного производства крестьянин настороженно относился к деньгам, операциям купли и продажи. С одной стороны, деньги были для крестьян элементом, сеющим раздоры в крестьянском мире, способным поссорить даже членов семьи: «Дружба, родство — дело одно, торги да промыслы — дело ино». С другой стороны, деньги могли выручить в трудную ми­нуту: «Береги хлеб для еды, а деньги для беды». В целом же в отноше­нии к деньгам прослеживается та же тенденция, что и в отношении к богатству, — избегать крайностей: «Лишние деньги — лишняя за­бота», с одной стороны, и «Легкий кошелек — тяжелое проклятие», с другой стороны.

           Я не буду касаться сословия торгующих крестьян, появившегося в XVIII в. Большинство из них жили в городах и порывали с кресть­янством, пополняя ряды купцов. Коснусь только торговых традиций крестьян-земледельцев.

           Торговля считалась делом опасным: «Барышу наклад — родный брат». «Хлеб продать — дешев; хлеб купить — дорог». Мужик про­дает хлеб осенью и зимой, после сбора, когда деньги нужны на по­винности; а покупает, как не хватит, весной. Покупать надо только самое необходимое: «Купишь лишнее — продашь нужное», «Товар полюбится — ум расступится». В торгах нельзя перебивать покупате­ля у соседа: «Торговаться одному, а конаться всем». Обычай не пере­бивать друг у друга цены, а когда приторговано, метать жребий[20].

           При торговле следует торговаться: «Торгуешь — хаешь; купишь — похвалишь», «Не похваля, не продашь; не похуля, не купишь». Ку­пил — не купил, а поторговаться можно.

           Обман — необходимый элемент торговли: «Обчет невычет. Об­чет не в зачет. Обчет не в счет», «Не побожившись, коня не продать», «Продавцовой божбе не вверяйся».

           Крестьяне прекрасно понимали теорию полезности и рыночное ценообразование: «Чего мало, то дорого; чего много, то дешево», «Дорожиться — товар залежится; продешевить — барышей не на­жить».

           [141] Традиционной формой торговли крестьян были сельские ярмар­ки, которые по своей организационно-экономической и производ­ственной сущности были встроены в хозяйственный уклад крестьян. В условиях преобладания хозяйств трудово-потребительского типа ярмарки были традиционным, хорошо отработанным и приспособ­ленным к экономическим условиям крестьян механизмом купли­продажи. Функционирование ярмарок по исторически устоявшим­ся обычаям было приспособлено к цикличности крестьянского труда.

           Даже в местах действия ярмарок с очень малым товарооборотом каждый крестьянин мог удовлетворить свои хозяйственные нужды, не прибегая к дальним поездкам и большим расходам. Для крестьян ярмарка была необходимым и привычным экономическим институ­том. Об этом, в частности, свидетельствуют многочисленные приго­воры, в которых четко прослеживается кровная заинтересованность крестьянских обществ в устройстве ярмарочных мест. Уже в первой трети ХIХ в. были зафиксированы случаи многолетней тяжбы об­щин относительно размещения конкретной ярмарки в том или ином селе[21].

           Со временем, в результате формирования торгового законода­тельства установилась разрешительно-регистрационная практика, и учреждение ярмарок по приговорам сельских и обществ практиче­ски не встречало препятствий.

           Типичен приговор Рубцовского сельского общества Ново­Алейской волости, Змеиногорского уезда, Томской губернии.

           «По обществу числится дворов 314 крестьян домохозяев, имею­щих право участия на сельских сходах на основании 57 ст. общим положением о крестьянах 280, при составлении настоящего приго­вора участвовали 220. 1906 года февраля 19 дня. Мы, ниже подписав­шиеся крестьяне Рубцовского сельского общества в присутствии на­шего сельского старосты Гридчина сего числа на сельском сходе, где имели суждение о том, что наше село Рубцовское большое и стоит на тракту между городами Семипалатинском и Барнаулом, по это­му тракту очень часто проходят гурты рогатого скота и овец, из чего видно, что в нашем селе могут быть проведены торговые обороты скотом, хлебом и другими продуктами сельскохозяйственного про­изводства. Храм в нашем селе построен и освящен 4 февраля сего года. Вследствие сего мы единогласно постановили через нашего до­верителя Петра Маркова Плешкань покорнейше просим Томское гу­бернское управление: разрешить открыть в нашем селе Рубцовском три семидневные ярмарки в год, именно: с 9 по 15 марта, с 19 по 25 июня, и третью с 22 по 28 октября. Площадь для устройства яр[142]марок в нашем селе удобная и просторная, в том и подписываемся, а далее подписи имен и фамилий, всего 220 чел. Печать и подпись Рубцовского сельского старосты Гридчины»[22].

           В данной ситуации уже действовал принцип конкуренции. Мно­гие общества, чтобы привлечь максимальное число участников, не­редко обращались с просьбами в соответствующие инстанции о пе­ренесении сроков проведения своих местных ярмарок.

           Поездка на ярмарку, куда нередко крестьяне отправлялись всей семьей, воспринималась как праздник. Это настроение старались поддержать устроители ярмарки, предлагая различные представле­ния и состязания. Торговые сделки сопровождались традиционным торгом.

 

           ВЛИЯНИЕ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ НА КРЕСТЬЯНСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ

           В литературе можно встретить утверждения, будто большевики уничтожили крестьян или, во всяком случае, наиболее трудолюби­вую их прослойку. Это далеко не так.

           История развития сельского хозяйства России свидетельствует, что русский крестьянин никогда не был экономически свободным. Вся его жизнь протекала в жестких рамках надындивидуальных структур, которые ограничивали проявления индивидуальности, воспитывали чувство коллективизма и требовали соответствия об­щепринятым моделям поведения.

           В течение нескольких столетий крепостного права крестьяне были лично несвободны. После отмены крепостного права эконо­мическая деятельность крестьян была скована общиной. В 30-х годах XX века жесткие рамки общины были заменены колхозным строем, в котором также не было места проявлению индивидуализма и эко­номической независимости.

           Надо сказать, что большевикам удалось реализовать не свою модель аграрной реформы, базировавшуюся на теории исчезно­вения крестьян путем их разложения на сельский пролетариат и буржуазию и предусматривавшую создание совхозов и госхозов, а народническую, основывавшуюся на теории устойчивости трудово­потребительского хозяйства и предусматривавшую широкое горизон­тальное кооперирование крестьян путем создания артелей и тозов.

           Правда, к середине 1930-х годов большевикам удалось трансфор­мировать эту модель в средство для выкачивания из деревни дешево­го зерна и других сельскохозяйственных продуктов. Но в такой фор[143]ме крестьяне теряли интерес к трудовой деятельности, и колхозный строй долго не продержался.

           Дело в том, что после Великой Отечественной войны произошла еще одна трансформация колхозного строя. Крестьянская жизнь оказалась очень сложно устроенной системой социальных взаимо­действий, реализацией многих способов поведения, практик, стра­тегий и микростратегий семейного уровня, сложной системой со­циальных сетей взаимопомощи и взаимозависимости. Советская система стимулировала тонкое и сложное плетение социальных се­тей ради выживания.

           Неформальные структуры во многом и сделали формальные институты реально работающими, наделили их социальной пло­тью. В советской действительности реально существовали лишь сложные взаимопаразитические и/или симбиотические советско­крестьянские хозяйства, одна из сторон которых была главной, яв­ной, лицевой, официозом, а другая — стороной периферийной и даже теневой, но отнюдь не менее важной.

 

           ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ В СОВРЕМЕННОМ СЕЛЬСКОМ МЕНТАЛИТЕТЕ

           Сегодня традиция избегать крайностей также присутствует в установках крестьян: по данным опросов, для 80% крестьян не важ­но или даже нежелательно быть богатыми.

           Характер землепользования в крестьянской общине выражался в распределении земли «по числу работников» в семье, что исклю­чало возможность концентрации земельной собственности в руках наиболее обеспеченных крестьян. Для большинства современных крестьян земля не объект собственности и тем более — предмет купли-продажи. Не удивительно, что сегодня до сих пор идут дебаты вокруг проблемы земельной собственности.

           Неприемлемость этого нововведения сегодня лежит, прежде всего, в ментальной плоскости, а главным аргументом остается не­допущение к земле горожан-предпринимателей. Так, согласно про­веденным в 2003 г. исследованиям ВЦИОМ, даже при том, что 71% опрошенных в принципе, пускай на словах, но все-таки одобрили бы покупку земли у них в округе их соседями, но уже 47% были бы против приобретения земли у них в округе выходцами из других регионов России. Против покупки земли у них в округе жителями других республик бывшего СССР, «ближнего зарубежья» были 70% жителей села, и практически единодушно сельские жители (82% [144] опрошенных) не приветствовали бы покупателей из «дальнего за­рубежья».

           Еще одной особенностью отношений собственности в России была нерасчлененность власти и собственности. Если на Западе частная собственность являлась основой независимости индивида, то собственность в России носила характер пожалований, и наде­ление человека собственностью часто означало его прикрепление, зависимость от верховной власти. Поэтому собственность в России воспринимается в народе как «зло» не только вследствие ее «непра­ведного» происхождения, но и еще как средства принуждения.

           Современные преобразования в российской деревне апелли­руют к принципиально иной системе ценностей — либерально­индивидуалистической. Как и либеральные реформы П.А. Столыпи­на, современные российские реформы — это классический вариант «реформ сверху», проводимых без учета процессов, протекающих в деревнях, и состояния общественного сознания. Реформирование аграрного сектора проводилось по традиционной советской «тех­нологии»: директивность, тотальность, форсированность и фор­мальность преобразований. Выбор организационно-правовых форм предприятий мотивировался не столько экономическими, сколько политическими и социальными факторами.

           В отличие от городского населения, которое является гораздо более «вестернизированным» и ориентированным на достижения, основной массой крестьян не были восприняты главные идеи ре­форм — свободы предпринимательства, частной собственности на землю, реорганизации коллективных хозяйств, развития фермерства. Этим идеям крестьяне противопоставляют уже упомянутые ценно­сти «честного труда в коллективе». Сегодня российский крестьянин в массе своей — не товаропроизводитель, он не имеет опыта само­стоятельного, ориентированного на рынок, хозяйствования. Так, по данным опросов, на коллективные формы сельскохозяйственного производства по-прежнему ориентированы 80% работников сель­ского хозяйства. Главными ценностями при этом остаются помощь в трудную минуту, стабильность, гарантированный заработок и заня­тость.

           Кроме того, сами государственные структуры были не готовы к столь масштабным изменениям. В результате наблюдается непосле­довательность проводимого курса реформ, постоянная смена «пра­вил игры», от которой страдают, прежде всего, наиболее активные участники реформ — фермеры и руководители реорганизованных предприятий. К таким «шараханиям» государственной политики в аграрной сфере относятся незащищенность прав собственника; за[145]паздывание, несовершенство и противоречивость законодательных актов; несовершенство налоговой и кредитной политики государ­ства и коммерческих банков (не учитывается специфика с/х произ­водства); несостоятельность государства как оптового покупателя с/х продукции (систематические неплатежи). Более того, нередко федеральные и местные власти идут на прямое нарушение прав сель­хозпроизводителя через ограничение закупочных и розничных цен на продукты питания, демонстрируя при этом первостепенность не­допущения расширения масштабов бедности в городах.

           Института частной собственности на землю российская дерев­ня почти не знала. До революции крестьянское землепользование регулировала община. После того как собственником земли ста­ло государство, предприятия получили ее в бесплатное и бессроч­ное пользование. Администрация колхозов и совхозов получила право определять размеры приусадебных участков. После реформ 1990-х годов значительная часть земли в пределах населенных пун­ктов и вокруг них перешла в пользование сельских администраций.

           Хотя жители села также получили возможность взять в соб­ственность часть бывшей колхозной земли, но лишь 4% этим пра­вом воспользовались. Из них 2% владельцев земельных паев стали фермерами, зарегистрировав предприятие, и еще 2% используют свои земельные доли или их часть без оформления предприятия. А 96% владельцев паев сдали свои земли в аренду колхозам и пред­почитают в дополнение к своим приусадебным хозяйствам арендо­вать у администрации небольшие участки на окраине поселка под картошку или овощи.

           В результате сельские администрации, подобно общине или кол­хозу, стали играть роль регулировщиков земельных отношений, вы­деляя земли под строительство домов, огороды и т. п. Из-за того что в сельской экономике растет значение индивидуальных хозяйств, влияние администраций только усиливается. В первые годы реформ в тех регионах, где есть спрос на землю, продажа участков или их сдача в аренду приносила местным администрациям известный до­ход, который они могли использовать на общие нужды сельского сообщества. Затем большинство районных и региональных властей лишили сельские администрации права распоряжаться землей, за­брав себе столь лакомый источник доходов.

           При ликвидации коллективных предприятий в распоряжение сельских администраций также перешли колхозный скот, техника, инвентарь. Сельчане пользуются этим добром совместно, бесплатно или за небольшую плату, необходимую для поддержания техники в рабочем состоянии.

           [146] Во многих селах ремонт дорог, водопровода и т. п., т. е. той части инфраструктуры, которая прежде была в ведении колхозов, произво­дится на деньги, собранные у населения. Соответствующие органи­зационные вопросы решаются на сходах с подачи администраций.

           Таким образом, наблюдается некий новый феномен — адми­нистративная община, т. е. общность, в которой роль посредника между государством и населением выполняют не столько органы самоуправления, сколько привычные низовые административные ячейки, взявшие на себя часть функций традиционной общины. На­пример, по наблюдениям Т.Г. Нефедовой, жители села Куриловка в засушливом саратовском Заволжье на сходе решили провести водо­провод для полива огородов. Был создан общественный комитет, со­браны средства (благо, село относительно зажиточное, с большим количеством частного скота), и в каждое домохозяйство подвели воду из реки[23].

           До революции на сходах решался широкий круг вопросов: пере­делы пахотной земли (далеко не везде и с разной периодичностью), пользование общим выгоном для скота, создание общественного капитала или резервного зернового фонда, коллективная трудовая помощь малоимущим и огромная роль сельского схода в решении многих имущественных проблем домохозяйств (разделы, наследо­вание и т. п.). Некоторые из этих элементов существуют и в личных приусадебных хозяйствах. Совместного владения землей уже нет, но совместные выгоны есть. Формируется общее стадо. Нанимаются пастухи, которых население поочередно кормит и дает временный кров. Общие вопросы, касающиеся не только содержания стада, но и обустройства села, решаются на сельских сходах, которые сейчас стали называть собраниями жителей.

           Тем не менее, администрации, к которым в последнее время пе­реходит все больше общественных функций, не могут полностью за­менить общину или колхоз. Многие даже убыточные колхозы сохра­няются потому, что они востребованы населением. В деревне часто можно услышать: «Как же жить без колхоза? Вместе же легче…». По многовековой традиции жители села не доверяют государству, нуж­даются в посреднике для общения с ним в лице защитника-колхоза или местной администрации.

           В последние годы принимаются меры по возрождению истори­ческих ярмарок (Алексеевской в Котельниче, Кировская область, Маргаритинской в Архангельске, Никольской в Ишиме, Ирбитской в Екатеринбургской области, Коренской в Курской области и др.). К сожалению, это не те ярмарки, какие существовали в свое время в России. Во-первых, возрождаются только крупные городские ярмар[147]ки, тогда как в дореволюционной России главную роль в крестьян­ской жизни играли сельские ярмарки. Во-вторых, крестьянин на этих ярмарках выступает только как покупатель, а не продавец. Так, например, на возрожденной Коренской ярмарке продавцами вы­ступали 20 предприятий тяжелой промышленности, 9 предприятий легкой промышленности, 2 ремонтных завода, 1 учебный комбинат, 31 предприятие пищевой и перерабатывающей промышленности, 7 автотранспортных предприятий, 33 промышленных и торговых предприятия ближнего зарубежья и 2 российских филиала зарубеж­ных промышленных корпораций[24]. А сельский производитель по­прежнему вынужден «продавать» свою продукцию перекупщикам, диктующим цены. Как тут возродить рыночные традиции?

           Даже в тех редких случаях, когда ставится вопрос о возрождении сельских ярмарок, меньше всего думают о сельском производите­ле. Например, с 11 апреля 2008 г. вступил в силу федеральный закон «О розничных рынках», который установил новые требования к ор­ганизации розничных рынков. 31 мая того же года на заседании За­конодательного собрания обсуждался вопрос об организации и про­ведении в Кировской области ярмарок.

           Депутат Законодательного собрания от Советского района Ан­дрей Бусыгин отметил на заседании: «Мы все понимаем, что боль­шинство рынков, работающих в небольших сельских поселениях, не отвечают требованиям нового закона и в скором времени прекратят свое существование. Считаю, что этот процесс негативно отразится на налоговых поступлениях в местные бюджеты. Вместе с тем ФЗ “О розничных рынках” позволяет субъектам РФ устанавливать по­рядок деятельности ярмарок по продаже товаров, выполнению ра­бот и оказанию услуг. Вносимый мною на рассмотрение законопро­ект позволит органам местного самоуправления выступать на своих территориях организаторами ярмарок, которые будут проводиться в заявленные дни. В соответствии со статьей 5 законопроекта инициа­тором проведения ярмарки в зависимости от статуса будут выступать правительство области, уполномоченные органы местного самоу­правления, а также юридические, физические лица и индивидуаль­ные предприниматели. Причем в последнем случае инициатива бу­дет носить заявительный характер».

           Крестьянский традиционализм связан с самим характером жиз­недеятельности земледельца, его привязанностью к земле и лучшей адаптацией к тем формам общественной организации хозяйства, ко­торые «оберегают» эту привязанность, пусть даже в ущерб экономи­ческому прогрессу. Любые новации воспринимаются при этом навя­занными сверху. Именно поэтому большинство реорганизованных [148] хозяйств выбрали формы акционерных обществ или товариществ. Для основной массы сельских жителей это — еще одна возможность удержаться в рамках привычных коллективных форм хозяйствова­ния, ничего не меняя в своей жизнедеятельности принципиально. Этим же объясняется перераспределение трудовой нагрузки на са­мозанятость в личных подсобных хозяйствах: натуральные стратегии жизнеобеспечения более привлекательны, чем рыночные, не потому, что они экономически выгоднее, а потому, что привычнее.

           В процессе разрушения советской системы хозяйствования в аграрном секторе сложилось, по меньшей мере, три типа хозяйств. Во-первых, это крупные агропредприятия — наследники колхозов и совхозов; их в 2003 г. было 22 тыс. Во-вторых, это фермерские хо­зяйства, их на порядок больше, 264 тыс. Третий уклад — это личные подсобные хозяйства, их — 16 млн[25]. Классификация эта достаточ­но условна, на самом деле типов хозяйств гораздо больше, но четкие границы между ними провести невозможно, ибо статистика не отра­жает всего разнообразия форм хозяйствования.

           Крупные агропредприятия различаются как по размерам, так и по организации. Среди индивидуальных хозяйств есть такие, ко­торые обеспечивают только простое воспроизводство, а есть высо­котоварные, почти плантационные, практически неотличимые от фермерских. Последние также очень разнообразны и по организа­ции (от семейных хозяйств до предприятий с наемными рабочими), и по площади землепользования (от 5—10 до 1 000 и более гекта­ров), и по доходам. А есть еще сельские предприниматели, которые, в отличие от фермеров, не ограничиваются сельским хозяйством, но делают ставку на переработку сырья. Есть такая форма хозяйство­вания, как сезонная аренда земли. Не стоит забывать и городских дачников — не тех, что разводят цветы «для красоты», а тех, кто вы­ращивает картошку и овощи на шести сотках, кто помогает своим деревенским родственникам вести хозяйство или, унаследовав их дома, продолжает заниматься производством продукции на рынок и получает от этого доход, не сравнимый с мизерными городскими зарплатами.

           По подсчетам Т.Г. Нефедовой: «Всего Европейская Россия для нормального функционирования коллективных предприятий — при той специализации и том механизме функционирования, что есть сейчас, — “нуждается” почти в 10 миллионах человек. Очевид­но, что нереально достичь подобного заселения даже староосвоен­ных районов, если исключить насильственное выселение горожан в дальние деревни или массовое привлечение туда иностранцев, ска­жем китайцев. Отсюда следует, что само общественное сельское хо[149]зяйство недонаселенных районов нуждается в серьезной трансфор­мации»[26].

           По Федеральному закону «О крестьянском (фермерском) хозяй­стве» от 11 июня 2003 г.: «Крестьянское (фермерское) хозяйство пред­ставляет собой объединение граждан, связанных родством и (или) свойством, имеющих в общей собственности имущество и совмест­но осуществляющих производственную и иную хозяйственную дея­тельность (производство, переработку, хранение, транспортировку и реализацию сельскохозяйственной продукции), основанную на их личном участии. Фермерское хозяйство может быть создано одним гражданином. Фермерское хозяйство осуществляет предпринима­тельскую деятельность без образования юридического лица. К нему применяются правила гражданского законодательства, которые регу­лируют деятельность юридических лиц, являющихся коммерческими организациями (статья 1). Органы государственной власти и местно­го самоуправления оказывают поддержку фермерским хозяйствам, в том числе посредством формирования экономической и социальной инфраструктур для обеспечения доступа фермерским хозяйствам к финансовым и иным ресурсам, а также в соответствии с законода­тельством Российской Федерации о малом предпринимательстве (статья 2). Граждане, которые заинтересованы в предоставлении им земельных участков из земель сельскохозяйственного назначения, находящихся в государственной или муниципальной собственности, для создания фермерского хозяйства и осуществления его деятель­ности, подают в исполнительный орган государственной власти или орган местного самоуправления заявления».

           Минимальные размеры земельных участков для фермерских хо­зяйств не устанавливаются.

           Хотя в каждом районе есть ассоциация фермерских хозяйств, взаи­модействие и кооперация фермеров обычно развита слабо. Самая эле­ментарная кооперация между хозяйствами встречается редко, даже там, где она, казалось бы, необходима, например, при обработке зе­мель, в сбыте продукции и т. п. Фермеры не столько сотрудничают, сколько конкурируют друг с другом, особенно в местах, где все за­нимаются одним и тем же (в зонах огуречной, капустной, луковой и прочих специализаций).

           К фермерам мало кто из односельчан идет «наниматься в батра­ки». Да и сами фермеры стремятся скорее к поглощению земель соседних мелких хозяйств, чем к использованию местной рабочей силы. Поэтому чем больше фермерских хозяйств, тем сильнее растет безработица, а с нею вместе — алкоголизм и социальная напряжен­ность.

           [150] Федеральный закон от 7 июля 2003 г. «О личном подсобном хо­зяйстве» устанавливает (статья 2), что личное подсобное хозяйство — это форма непредпринимательской деятельности по производству и переработке сельскохозяйственной продукции. Реализация гражда­нами этой продукции также не является предпринимательской дея­тельностью. Это означает, что платить налоги с полученных доходов от личного подсобного хозяйства не надо.

           Граждане могут вести личное подсобное хозяйство с момента государственной регистрации прав на земельный участок, полу­ченный или приобретенный ими для этих целей. Дополнительной регистрации личного подсобного хозяйства не требуется (пункт 2 статьи 3).

           На личные подсобные хозяйства распространяются все меры го­сударственной поддержки, предусмотренные законодательством Российской Федерации для сельскохозяйственных товаропроизво­дителей и осуществляемые за счет средств федерального бюджета, бюджетов субъектов Российской Федерации и местных бюджетов (пункт 3 статьи 7).

           Как уже отмечалось выше, личные подсобные хозяйства произ­водят значительную долю продовольствия и значит должны поддер­живаться государством так же, как и сельскохозяйственные органи­зации и крестьянские (фермерские) хозяйства .

           С целью лучшего использования потенциала подсобных хо­зяйств населения в 1981 г. правительством СССР было принято постановление «О дополнительных мерах по увеличению произ­водства сельскохозяйственной продукции в личных подсобных хо­зяйствах граждан». В нем предусматривалось зачисление продукции закупленной колхозами и совхозами по договорам с населением для последующей сдачи (продажи) государству в счет государственного плана производства и реализации продукции. В 80-е годы в подсоб­ных хозяйствах сельскохозяйственного профиля (населения и пред­приятий) в различной степени было занято не менее 60% населения страны.

           Личным подсобным хозяйством (ЛПХ) занимается 15,5 млн. се­мей, которым предоставлено 6,5 млн. га земель (в среднем по 0,42 га на семью), или 3,3% сельскохозяйственных угодий от их наличия в стране. На этой площади владельцы личных подсобных хозяйств производят 92% картофеля, 77% овощей, 59% мяса, 49% молока, 42% яиц от общего объема основных видов сельскохозяйственной продукции, производимой в России.

           Российским законодательством личное подсобное хозяйство определяется как товарная непредпринимательская деятельность. [151] Речь идет о деятельности, в принципе не регулируемой формальны­ми нормами хозяйствования. Эта сфера экономики не предполагает формализованного контракта как основу взаимодействия и потому не регулируется формальными институтами. Регуляция экономиче­ской жизни в рамках личного подсобного хозяйства основывается на традиции, взаимопомощи, солидарности, доверии как специфи­ческих формах экономических отношений.

 

Таблица 2

Межсекторное сравнение показателей аграрного производства за 2003 и 2008 гг.

Показатели	Секторы производства
	ЛПХ		Фермеры		организации
	2004	2008	2004	2008	2004	2008
Количество, тыс.	16000		261,4		22,1
Хозяйственные угодья, млн. га	6,5		18,7		142,1
Средний размер, га	0,4		71,5		6429,9
Крупный рогатый скот, тыс. гол.	10654		2443		13493
Свиньи, тыс. голов	7111		535		8334
Овцы и козы, тыс. голов	2443		10027		4567
Стоимость продукции, млрд руб.	644133		52524		458866
Стоимость продуции, %	51,4	41,5	5,9	9,2	42,7	49,3
Произведено, %:
картофеля	91,8	83,5	2,0	5,1	6,2	11,4
овощей	80,2	71,2	4,9	10,1	14,9	19,2
скота и птицы	52,7	44,7	2,4	3,1	45,1	52,2
молока	52,2	51,8	2,8	4,2	45,0	44,0
яиц	26,7	24,1	0,5	0,8	72,8	75,1
зерна	1,4	0,9	17,4	21,0	81,2	78,1
сахарной свеклы	1,1	1,0	10,3	9,8	88,6	89,2

Источники: Основные показатели сельского хозяйства в России в 2005 году. М.: РОССТАТ, 2005. С. 4—6. Основные показатели сельского хозяйства в России в 2008 году. М.: РОССТАТ, 2008. С. 5, 6.

 

           Тем самым закон фактически закрепляет своего рода сословную привилегию и консервирует сектор неформальной экономики, к которой относится «разнообразие качественно разнородных видов деятельности, полностью или частично не подчиненных формаль­ным нормам хозяйствования, не подкрепленных контрактами и не фиксируемых статистическим учетом». Это ставит фермеров, кото[152]рые имеют юридический статус, платят налоги и ведут отчетность, в худшие условия, хотя хозяйство иного фермера по товарности и размеру надела бывает трудно отличить от ЛПХ. Лавинообразный рост банкротств КФХ впервые обозначился уже в 1993 г., а начиная с 1997 г. число фермеров-банкротов стало устойчиво превышать число вновь создаваемых фермерских хозяйств. Поддержка фермеров в фе­деральной программе также предусмотрена, но и привилегии ЛПХ остались.

           С 1991 по 1998 г. товарность личных подсобных хозяйств на­селения снизилась по картофелю более чем в два с половиной раза (с 28,5 процента до 10,2 процента), по овощам — почти в два раза (с 16,7 процента до 9,5 процента), по реализации скота и птицы — на четверть (с 30,1 процента до 22,4 процента), на четверть же и по молоку (с 25,1 процента до 18,3 процента)[27]. Снижение товарности ЛПХ объясняется потерей жителями села коллективного хозяйства в качестве источника доходов. В результате увеличилась потребитель­ская нагрузка на ЛПХ.

           Упадок сельскохозяйственных предприятий и развал в большин­стве регионов системы потребительской кооперации имеет и другое значение. И предприятия, и кооперация выполняли для мелкотовар­ного производства в ЛПХ функции рыночных интеграторов, обеспе­чивая его необходимыми товарами и услугами (семенами, молодня­ком скота, услугами техники и пр.) и содействуя сбыту продукции. Сейчас этого уже нет.

           Хозяевами на селе стали крупные корпорации, не заинтересо­ванные в процветании села. Сегодня в селе царит одна корпорация, завтра она, учитывая изменение конъюнктуры рынка, продаст свои акции.

          

           ЗАКЛЮЧЕНИЕ

           Крестьянство сохранилось, выжило и существует. Но наряду с ним в современной деревне появились формы, чуждые крестьян­скому менталитету и не опирающиеся на российские исторические традиции. Современное положение сельскохозяйственного произ­водства характеризуется противоборством этих форм. Кто выйдет победителем? Исход борьбы во многом зависит от занятой государ­ством позиции. Будет ли государство по-прежнему поддерживать западные аграрные формы или поддержит процесс восстановления крестьянского хозяйства — этот вопрос нуждается в серьезной про­работке и тщательном изучении. Пока же государственной политике [153] свойственна непоследовательность и нерешительность, кризис будет продолжаться.

           Могут ли социальные сети выживания превратиться в социаль­ные сети развития? Сейчас эта система быстро меняется. Очень ин­тересны свежие материалы по трансформации крупных колхозно­совхозных хозяйств — крупхозов. Наше село уже «беременно» новыми формами — оно быстро меняется, сочленяются разные для разных мест и групп процессы.

 

           [153-154] СНОСКИ оригинального текста