Труды Института российской истории. Выпуск 9 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М.; Тула: Гриф и К, 2010. 524 с. 32,75 п.л. 500 экз.

Основные закономерности развития сельской семьи в России в ХХ в.

Автор
Вербицкая Ольга Михайловна
Verbitskaya O.M.

Аннотация

В статье рассмотрены узловые проблемы процесса семейных трансформаций, их причины и социально-демографические послед­ствия. Выделены 3 этапа в эволюции российской сельской семьи за 100лет, каждому из которых присущи специфические черты, в целом обусловившие переход от традиционности и патриархальности к формированию современного демографического типа малодетной и в значительной мере неполной сельской семьи. Рассмотрены изменения в уровне разводимости и брачности жителей села, в том числе рас­пространение нерегистрируемых связей и внебрачной рождаемости. Особое место в докладе отведено периоду 1990-х гг. — системному кризису и реформам в аграрной сфере, которые крайне болезненно от­разились на жизнедеятельности сельской семьи.

Ключевые слова
демографический кризис, рождаемость, смерт­ность, брачное и репродуктивное поведение, семейный статус, бра­ки, разводы, аборты, женщины, дети, многодетная, малодетная и неполная семья, традиционные семейные ценности, внутрисемейные отношения

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Вербицкая О.М. Основные закономерности развития сельской семьи в России в ХХ в. // Труды Института российской истории. Вып. 9 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М.; Тула, 2010. С. 332-353.

Текст статьи

 

[332]

О.М. Вербицкая

ОСНОВНЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ РАЗВИТИЯ СЕЛЬСКОЙ СЕМЬИ В РОССИИ В XX в.[*]

 

           Сегодняшние демографические проблемы России и непрекра­щающуюся депопуляцию следует рассматривать как прямое след­ствие кризиса современной малодетной семьи. Для понимания сути процессов, происходящих сейчас в российской сельской се­мье, требуется обстоятельный научный анализ узловых моментов ее исторического развития на протяжении достаточно солидного исторического периода — XX в.

           Семья — неотъемлемая часть социальной структуры любого ци­вилизованного общества. Испокон веков она выполняла великую миссию возобновления поколений и воспроизводства населения. Следовательно, семья — это прежде всего демографическая кате­гория. Демографические изменения не так заметны, как эконо­мические или политические, но они затрагивают важнейшие пла­сты человеческой жизни, постепенно коренным образом меняя [333] поведение людей в отношении таких тонких материй, как брачное и репродуктивное поведение, господствующие в данном обществе семейно-нравственные ценности и моральные нормы и т.д.

           Семья всегда существует в конкретном социуме — и все со­циальные и политические катаклизмы XX в. (войны, революции, экономические кризисы) оставляли на ней свой соответствующий след. Параллельно с внешними процессами к коренным транс­формациям семьи, как правило, приводил и развивавшийся в XX в. демографический переход от традиционного к современно­му характеру воспроизводства населения, т.е. от многодетной се­мьи к малодетной.

           Трансформацию института семьи в XX в., характеризовавшем­ся бурным техническим прогрессом и модернизаций обществен­ных отношений, одни ученые называют «переходом от традицион­ной семьи к современной», а другие — «нуклеаризацией».

           За 100 лет сельская семья преодолела сложный путь от го­сподствовавших в ней патриархальных устоев к современному типу семьи. Однако этот путь был весьма тернистым и приносил не только позитивные результаты. На наш взгляд, теряя покровы патриархальности и традиционности, семья постепенно теряла и способность выполнять свои важнейшие функции. В частности, трансформации брачного и репродуктивного поведения сопрово­ждались постепенным, но непрерывным снижением рождаемости. В итоге в конце XX в. семья в России, в том числе и ее сельский вариант, оказалась в состоянии глубокого кризиса, суть которо­го состоит, главным образом, в ее неспособности выполнять свое основное предназначение — воспроизводить население, замещать поколение родителей детьми, не говоря уж о приросте населения.

           В данной статье ставится задача определить основные пробле­мы процесса трансформации сельской семьи, их причины и важ­нейшие демографические последствия. Иными словами, предпо­лагается рассмотреть суть эволюции, приведшей институт семьи к современному кризису.

           Научный подход к проблеме сущностных изменений в рос­сийской сельской семье и ее модернизации на протяжении XX в. требует периодизации. В эволюции сельской семьи в данных исторических рамках, на наш взгляд, определенно просматрива­ются 3 этапа. Критерием для их выделения служат, прежде всего фазы демографического перехода от многодетной к малодет­ной семье, но не только они. Трансформацию института семьи и брачно-семейной структуры населения, в том числе и сельского, существенно ускоряли крупнейшие политические и социально- экономические события XX в. Для деревни и сельской семьи [334] определяющее значение имела важнейшая реформа советского периода — коллективизация сельского хозяйства.

           Первый этап в рамках XX в. нами датируется началом 1900-х гг. и до конца 1920-х гг. Этот период характерен постепенным углуб­лением кризиса патриархальных отношений в семье. Россия в то время еще представляла собой традиционное, аграрное общество; а сельская (крестьянская) семья в ней имела господствующие по­зиции, так как была самым распространенным типом. Уже раз­вивался демографический переход от традиционного к современ­ному типу воспроизводства населения. Началось постепенное снижение рождаемости. Но на данном этапе кризис патриархаль­ной семьи более четко проявлялся в качественных переменах, про­исходивших внутри самой семьи.

           Что же собой представляла традиционная (патриархальная) крестьянская семья? В сущности, крестьянская семья в доинду­стриальном (традиционном) обществе являлась полифункцио­нальным институтом, объединявшим в себе все этапы возобнов­ления поколений — от зачатия до смерти. Семья обеспечивала непрерывное воспроизводство жизни и ее сохранение[1].

           В традиционной крестьянской семье были соединены домаш­нее хозяйство и аграрное производство. Семейные и производ­ственные роли супругов, родителей и детей взаимодополнялись. Очень важную роль играли семейно-родственные связи и приори­тет старших поколений в семье. Многодетность в такой семье была экономически мотивирована — крестьяне были заинтересованы в детях — будущих работниках и кормильцах родителей в старости. Одновременно многодетность наступала в результате высокой рождаемости, норм всеобщей и ранней брачности, пожизненного брака и табу на любые попытки регулирования рождаемости и на разводы.

           Основными моральными составляющими этой модели семьи являлись: единство брачного, репродуктивного и сексуального по­ведения. Это означало недопустимость добрачных и внебрачных сексуальных связей; моногамный брак и гетерогенную семью. Примат религии в семейно-брачном поведении диктует такие по­нятия, как святость брачных уз; наказуемость супружеской невер­ности, фактическую невозможность разводов и др. Современные исследователи семьи назвали такую систему брачно-семейных отношений «православным брачным порядком» или «церковным брачным правом»[2].

           Примечательно, что эти атрибуты «православного брачного порядка» большинством его современников в России восприни[335]мались как безусловные и непоколебимые, тем более что на них вплоть до начала XX в. держались семьи не только крестьян, но и всех других социальных слоев. Однако эти ценности под влиянием русского капитализма постепенно начинают пересматриваться, в том числе и в крестьянских семьях. Происходит переворот в систе­ме жизненных ценностей, так как патриархальные семейные от­ношения уже явно диссонируют с новой системой ценностей, дик­туемых молодым русским капитализмом. Традиционно замкнутый сельский мир или, по образному определению А.Г. Вишневского, «власть земли» в деревне, быстро рушился под напором «власти денег»[3] и открывшихся в связи с этим возможностей.

           Внутреннее устройство традиционной крестьянской семьи основывалось на совмещении основных ее функций — воспроиз­водства поколений и хозяйственно-экономической. Она владела совместным нераздельным имуществом (дом, земля, скот, сель­скохозяйственный инвентарь, зерно, деньги, продукты и т.д.), на его базе вела натуральное хозяйство, которое, впрочем, в конце XIX в. таковым уже не было.

           Во главе патриархальной семьи стоял единый глава — хозяин, патриарх, управлявший общим семейным хозяйством. Именно он представлял семью в сельском сообществе — общине. Кроме то­го, характерным атрибутом большой семьи патриархального типа являлось наличие у нее общей кассы, «общего котла», куда вкла­дывались заработки всех взрослых членов семьи. Но право рас­поряжения общесемейной кассой было лишь у «большака», рас­ходовавшего средства по собственному усмотрению. Иногда при необходимости крупных затрат он, по обычаю, советовался с сы­новьями.

           Во внутреннем устройстве крестьянской семьи отразились все типичные черты традиционного общества и патриархальные принципы. Она оставалась достаточно авторитарной структурой со строгой иерархией отношений. В полном соответствии с кано­нами «Домостроя», а также по закону и обычаю, глава семьи имел огромную власть над всеми домочадцами, включая жену — хозяйку дома. Прямой обязанностью всех членов семьи было беспрекос­ловное ему подчинение: не допускались никакие возражения; в случае неповиновения «большак» имел право наказать виновного по своему усмотрению.

           Взаимоотношения в такой семье были непростые. Блестящую картину старой патриархальной семьи начала XX в., раздира­емой внутренними противоречиями, дал Р.Я. Внуков, писавший: «...патриархи-родители, окруженные любовью и уважением мно­гочисленного потомства, руководят хозяйством и бытом, душою и [336] телом своих младших членов семьи. Дом — полная чаша, глубокий покой на душе у всех, полный мир в семье. Этой картины... нет и в помине, а если она и была, то в очень стародавние времена... Ин­тересы членов семьи давно разошлись»[4].

           Изменения в семье замечали и другие современники. «Мы за­стаем семью русского народа в переходном состоянии, в каком-то брожении патриархальных начал, колеблемых со стремлением за­давленной ими отдельной личности выйти из них и занять само­стоятельное положение... Но среди этого поворота мы ясно заме­чаем, что патриархальные начала еще живут среди народных масс и больше всего они отражаются на положении женщины, как в се­мье отца, так и в семье мужа. Везде и всюду видно право сильного, право главы семейства распоряжаться в семье по своему усмотре­нию», — отмечал в 1880-е гг. «Юридический вестник»[5].

           Положение женщины в патриархальной семье было полностью зависимым от мужчины: до замужества — от отца, после — от мужа. Вышедшую замуж «молодайку»-крестьянку ожидала чрезмерно тяжелая работа, а нередко и нелюбовь мужниной семьи, особенно, свекрови. В сочетании с частыми родами и смертями детей, недо­статочным питанием и отсутствием знаний о гигиене крестьянки быстро старились, теряли здоровье, преждевременно умирали.

           Практиковавший в Воронежской губернии земский врач А.И. Шингарев в своих записках оставил потомкам следующий портрет русской женщины-крестьянки конца XIX в.: «Больная, худая, изможденная, преждевременно увядшая и состарившаяся фигура деревенской женщины, с тупым, забитым и скорбным ли­цом — повторяется среди приходящих больных постоянно, прини­мая какую-то роковую типичность и необходимость. Не отделать­ся от этой фигуры ни в какой сельской амбулатории, не забыть ее, вечно ищущую помощи, облегчения своих многочисленных стра­даний, вечно жалующуюся на свою хворость и горькую долю!»[6].

           Но капитализация, проникшая в деревню, затронула и ранее замкнутый мир старой крестьянской семьи, оказала сильное влия­ние на повседневный быт крестьян. Проникший в деревню «вирус денег» — городских заработков и вообще городских форм жизни и быта по-своему преломился на положении женщины в семье. Обо­стрявшиеся вместе с переменами противоречия становились все более заметными, многие женщины-крестьянки осознавали свое подчиненное и эксплуатируемое положение в семье, и это вызы­вало у них особое недовольство. «Весь бунт от баб: бабы теперь в деревне сильны», — писал из деревни А.Н. Энгельгардт еще рань­ше[7]. В последующие годы женский протест проявлялся все чаще — из-за деспотизма старших членов семьи — отца, мужа, свекрови, [337] брата, нередко поступавшим вопреки здравому смыслу и которым «бабы» уже не хотели больше покоряться. Это становилось кон­кретным поводом к семейному разделу, т.е. выделению малой се­мьи женатого сына из состава большой родительской семьи.

           Патриархальной семья оставалась до тех пор, пока в ней доми­нировал отец-муж. Но если семья женатого сына с детьми отделя­лась от старой родительской и при этом была многодетной (что не редкость), то в ней обычно доминировала мать.

           В городе патриархальные порядки в семье рушились быстрее, чем в деревне. В рабочих семьях необходимость дополнительного заработка вынудила женщину оставить детей и дом, наряду с му­жем идти на фабрику или завод. Подобный поворот событий су­щественно подорвал былое привилегированное положение муж­чины в семье. «С тех пор как крупная промышленность оторвала женщину от дома, отправив ее на рынок труда ... в пролетарском жилище лишились всякой почвы последние остатки господства мужа», — отмечал Ф.Энгельс[8].

           Брачность крестьян в начале XX в. оставалась практически всеобщей и ранней (с 16 лет, а то и раньше — для женщин. Для мужчин — с 18 лет; однако иногда по хозяйственным соображени­ям закон допускал женитьбу в 16 лет).

           Благодаря действию «православного брачного порядка», т.е неразрывности брачного, репродуктивного и сексуального пове­дения, на единстве которого стояла патриархальная семья, рож­даемость в крестьянской среде оставалась предельно высокой, несмотря на отдельные попытки ее регулировать. Поведение су­пругов в крестьянской семье определялось диктатом религиозных предписаний и очень жестко — бездетность осуждалась, а ограни­чение рождаемости считалось грехом.

           Но постепенно репродуктивное поведение менялось — от пол­ного невмешательства в процессы деторождения до попыток взять его под контроль. Временный уход мужей на заработки многому научил крестьянок — в это время они отдыхали от постоянных беременностей и грудного вскармливания, могли больше време­ни уделить своим детям. Постепенно они начинают заботиться о предотвращении нежелательной беременности или избавлении от нее, если она наступила. С этого начиналась эра попыток созна­тельного регулирования рождаемости, т.е. постепенного форми­рования нового демографического поведения.

           И как следствие высокой рождаемости в деревне — очень моло­дой возрастной состав ее жителей. Доля лиц моложе 50 лет насчи­тывала в 1897 г. среди уездных жителей России 86,3%, в том числе 28,4% (дети до 9 лет), а лиц старше 60 лет — всего 7%[9]. Эти цифры, [338] кроме того, подтверждают исключительно высокий демографиче­ский потенциал сельских жителей — за счет высокой доли молодых поколений.

           Но при существовавшей крайне высокой детской смертности далеко не все дети выживали и становились взрослыми. В силу этого общее число детей, выросших в крестьянских семьях, как правило, было не таким уж значительным. Почти 1/3 детей уми­рали в младенчестве, а до 15 лет доживали лишь около половины[10]. Поэтому бытующее мнение о традиционной многодетности кре­стьянской семьи, мягко говоря, сильно преувеличено. В условиях высокой детской смертности была характерна скорее «многорож­даемость», нежели многодетность[11]. У сельских женщин уровень реальной плодовитости все время оставался выше, чем у горожа­нок. В сельских семьях среднее число детей было заметно больше, чем в городских[12].

           По показателю смертности детей Россия стояла на печальном месте в мире, теряя ежегодно от 800 тыс. до 1,5 млн грудных детей, как бы совершая, образно выражаясь, страшное жертвоприноше­ние «на алтарь неизвестного бога»[13]. Лишь с 1900-х гг. стали прояв­ляться некоторые сдвиги в сторону снижения детской смертности.

           На репродуктивную функцию сельской семьи серьезно влияло крестьянское «отходничество». Миграционный отток крестьян из деревни служил важным фактором снижения рождаемости в сель­ском населении. Земский врач Д.Н. Жбанков, работавший среди крестьянского населения, в конце XIX в. отмечал, что число детей в «оседлых» семьях почти вдвое превосходило их количество в се­мьях крестьян-отходников (9,2 и 5,2)[14].

           Первая мировая война мало затронула основную часть жителей села. Куда сильнее на нее повлияли Гражданская война и голод, а также радикальные перемены в брачном законодательстве. Транс­формация семейной сферы резко ускорилась принятием первых советских декретов о гражданском браке и свободе развода. Эти декреты утвердили приоритет гражданского брака и лишили юри­дической силы церковные браки. Особо следует подчеркнуть зна­чение декрета «О разводе», снявшего практически все прежние за­преты и сделавшего развод простым и общедоступным актом.

           Из содержания ранних декретов большевиков видно их стрем­ление к уничтожению старой семьи в России (в чем в 1934 г. за гра­ницей, в Мексике, признавался Л.Д. Троцкий). Практически все ограничения снимались и при вступлении в брак (различия по ве­роисповеданию, сословию и пр.) — брак лишался своей прежней святости и таинства.

           [339] Церковный брак так или иначе в деревне продержался все 1920-е гг., т.е. куда дольше, чем в городе. Крестьянство продолжало традиционно заключать браки по церковному обряду, поскольку прочность и нерушимость супружеского союза в его быту значила слишком много. По отзывам самих крестьян, брак — не игрушка, которую «сегодня можно создать, а завтра или через неделю раз­рушить»[15].

           Наиболее продвинутая сельская молодежь — комсомольцы, вопреки вековой традиции и родительской воле, регистрировала свои браки в сельсовете, естественно, без всякого церковного со­провождения. И лишь в 1930-е гг., под растущим идеологическим нажимом властей, основная масса жителей деревни стала перехо­дить к светскому браку.

           Примечательно, что в 1920-е гг. в деревне, следом за городом, получают все большее распространение браки, которые вообще нигде не регистрировались, — т.н. гражданские. Это было продик­товано тем, что дальнейшее развитие советского семейного зако­нодательства, в частности Кодекс о браке, семье и опеке, вступив­ший в действие в 1927 г., признавал правовой статус фактических брачных отношений, не санкционированных в ЗАГСе наряду с юридически зарегистрированными брачными союзами. Уравнива­ние правового статуса фактического брака с официальным по су­ществу означало, что гражданская регистрация брака становилась необязательной, превращалась в простую формальность.

           Существует мнение, что текст декрета о разводах был чуть ли не экспромтом написан А.М. Коллонтай — известной русской феми­нисткой, но не юристом. Это объясняет многие процессуальные алогизмы, а также недостаточную продуманность многих положе­ний соответствующего декрета. И когда многие граждане молодой Советской Республики не замедлили воспользоваться правом раз­вода, страну охватила настоящая эпидемия судебных дел о выпла­те алиментов, росте фиктивных браков, разводов и т.д.

           В крестьянской среде отношение к разводу, может быть, лишь кроме совсем молодых людей, было куда более серьезным. По­мимо издержек чисто морального характера, развод всегда приво­дил к большим материальным потерям. Уходящий из двора супруг требовал своей доли имущества, что затрагивало интересы сразу многих домочадцев. Разводы породили и новое для русской де­ревни социальное явление — беспризорность детей при работа­ющей разведенной матери т.п. Тем не менее уже в первой половине 1920-х гг. развод вошел в сельский обиход, в основном среди мо­лодежи. Прежде столь нетерпимое отношение к разводам посте­пенно, под влиянием новых реалий стало меняться, хотя они еще [340] очень долго считались большим позором для женщины. Во мно­гом по этой причине разводов в сельской местности было сравни­тельно мало. В 1920-е гг. там на каждую 1000 браков приходилось от 100 до 150 разводов, т.е. почти вдвое меньше, чем у горожан[16].

           Еще одним показателем острого кризиса, переживаемого па­триархальной сельской семьей, наряду с разводами стали аборты. До революции в такой религиозной стране, как Россия, они были категорически запрещены, за них полагалось уголовное наказа­ние, как за убийство. Но в ноябре 1920 г. они были легализованы и стали быстро распространяться. Статистика показывает, что уже в 1920-е гг. аборт стал реалией повседневной сельской жизни[17].

           Легализация абортов резко ускорила модернизацию демогра­фического поведения россиян. Она позволила многим женщи­нам, добивавшимся независимости и равноправия с мужчинами, сознательно, по своему усмотрению, планировать материнство и число детей в семье. Наиболее выраженной готовностью к преры­ванию беременности, несмотря ни на какие предостережения вра­чей, отличались именно активистки-общественницы и передовые производственницы.

           Благодаря нововведениям советской власти, касающихся от­мены церковного брака, разрешения разводов и абортов, про­цесс обновления сельской семьи после 1917 г. резко ускорился. В 1920-е гг. средства идеологической пропаганды и массовой ин­формации насаждали представление об отмирании семьи при социализме. Постепенно негативное отношение к старой семье перешло на институт семьи вообще и прочно укоренилось в обще­ственном сознании.

           С этого времени патриархальный уклад сельской семьи, освя­щенный многовековыми религиозными традициями, дал се­рьезную трещину. Основы этого были заложены еще эпохой ка­питализма, но решающую роль сыграли коренные изменения в законодательстве советской власти.

           И все же, несмотря на некоторое развитие новых элементов в брачном поведении, в целом отношение к браку у основной массы сельского населения оставалось традиционным — с характерным ранним вступлением в брак и практически всеобщей брачностью, особенно у мужчин. Оно по-прежнему определялось религиозны­ми и морально-этическими нормами.

           Новым ударом для крестьянской семьи стала коллективизация деревни, сопровождавшаяся высылкой многих тысяч раскулачен­ных и их семей. С этого начался второй этап (конец 1920-х гг. — конец 1950-х гг.) обновления патриархальной крестьянской семьи. Сельская семья вступила в новый этап, открывшийся крупными [341] социальными потрясениями (коллективизация сельского хозяй­ства, «раскулачивание» и страшный голод 1932—1933 гг.). Сельское население понесло большие людские потери и не только из-за го­лода в ряде районов, но и вследствие бегства в город.

           С конца 1920-х гг. это уже не просто — крестьянское «отходни­чество», но, прежде всего, безвозвратный переезд в город на рабо­ту и постоянное жительство. Крестьяне бежали от грабительских хлебозаготовок 1927—1928 гг., а главное — в связи с набиравшим обороты раскулачиванием. Особенно много крестьян покинуло деревню в период с конца 1920-х по 1932 гг. В эти годы от коллек­тивизации и начавшегося страшного голода в город бежало почти 12 млн. крестьян. Это был небывалый ранее массовый исход из де­ревни, совершенный к тому же в очень короткий срок[18].

           Введение паспортов и института прописки в 1933 г. призвано было «очистить» города от нахлынувших крестьян, но не остано­вило роста городского населения. Известно, что с 1926 по 1937 гг. население городов выросло почти на 20 млн человек, естественно, большей частью за счет прибывавших крестьян. В 1930-е гг. отъез­ды из села так или иначе не прекратились, хотя и приняли иные, более подвластные государственному регулированию формы. В итоге «деревенский океан» стал стремительно мелеть, и к 1939 г. доля сельских жителей быстро понизилась с 82% (в 1926 г.) до 67% в составе всего населения РСФСР[19].

           Начавшаяся в советском обществе активная смена традици­онных ценностей и приоритетов в брачном и репродуктивном по­ведении постепенно затронула и крестьянство. Коллективизация, ликвидация кулачества, огромные социально-политические из­менения в деревне и создание колхозно-совхозного строя вызвали новый радикальный переворот в системе жизненных ценностей крестьянской семьи. Крестьяне лишились собственности, превра­тились в поденных работников. Отныне их основной труд не был связан с домом и семьей. Особенно сурово обошлась советская власть с женщинами-крестьянками. Вместо обещанного освобож­дения от патриархального рабства и семейной кабалы, они теперь несли двойное бремя — поденную работу в колхозе и в семейном приусадебном хозяйстве, а также заботу о семье, муже и детях.

           Постепенно наметилась смена приоритетов — если в традици­онном обществе первенство держали ценности родства и свойства, то по мере модернизации семьи они уступили место ценностям индивидуальным — личным достижениям, заработкам, матери­альной самостоятельности. Очень высок был престиж городско­го образа жизни и стремление к смене социального статуса. Этим можно объяснить широкомасштабные миграции из деревни.

           [342] И все же наличие у сельской семьи хозяйства с выраженным производственным характером придавало ей большую устойчи­вость. Совместный труд в хозяйстве, общая заинтересованность в его результатах делали ее по сравнению с городской семьей более прочной и сплоченной. Работа находилась для всей семьи, вклю­чая детей и стариков. Личное подсобное хозяйство представляло для сельчан огромную ценность, позволяло выживать в трудные годы, когда от колхоза они ничего не получали.

           Брачное поведение на втором этапе продолжало меняться. Этому способствовали новые явления, буйно распустившиеся и в сельской жизни. Брак перестал быть пожизненным и легитим­ным, так как появились разводы, свидетельствовавшие о неустой­чивости брака. Разводы привели к появлению неполных семей, в которых из родителей была лишь одна мать (90% неполных се­мей), дети фактически воспитывались без отцов. Все это привело к жесткой ломке патриархальных основ. Но в целом сельские семьи оказались более традиционными, в них прежние семейные поряд­ки сохранялись еще очень долго. В авангарде шла молодежь, кото­рая прагматично использовала новые преимущества в брачном и репродуктивном поведении, предоставленные ей законом.

           Великая Отечественная война, связанная с ней эвакуация на восток, насильственная отправка сельской молодежи с захва­ченной врагом территории в Германию, разруха и военные тяго­ты больно ударили по семье. Война надолго оторвала мужчин от семьи, миллионы их полегли на фронте, а из тех, кто выжил, в деревню вернулись немногие. Отсутствие достоверной инфор­мации не позволяет количественно определить реальные послед­ствия этих событий для сельской семьи. Но ясно, что нарушения возрастно-полового состава сельских жителей из-за войны ощу­щались впоследствии еще многие годы.

           В 1945 г. на селе женщин было на 14,2 млн больше, чем муж­чин, и это особенно чувствовалось по молодым возрастным груп­пам. В частности, среди молодежи 1923 г. рождения девушек было ровно в 5 раз больше, чем мужчин, среди которых были наиболь­шие военные потери[20].

           В целом развитие семьи в советский период сильно лихорадила непоследовательная политика государства в области семейных от­ношений. Очередные трансформации семьи вызвал ее новый по­ворот 1936 г., когда государство встало на путь отмены того, что дала революция 1917 г. в области брака и семьи. Имеется в виду не только запрет аборта Указом от 27 июня 1936 г., но и содержавшие­ся в нем ограничения разводов[21].

           [343] В 1944 г., когда еще продолжалась война, был принят новый Указ, согласно которому в стране упразднялся институт граждан­ского (фактического) брака — от граждан потребовали официаль­ного оформления своих брачных отношений. Вводилась также целая система мер, затруднявших нормальный бракоразводный процесс. Все это предпринималось под благовидным предлогом «укрепления советской семьи», но на деле вело к ее дестабили­зации. Запрет аборта привел к повышенной материнской смерт­ности. Многие женщины, несмотря на строгий запрет и угрозу тюремного заключения, решались на аборт вне медицинских учреждений. Нередко расплатой была потеря здоровья, репродук­тивной способности, а то и прямая гибель. В результате тысячи де­тей становились сиротами, а мужья — вдовцами.

           Особые изменения в жизнедеятельности сельских семей вызы­вала постоянная и довольно интенсивная миграция из села, глав­ным образом молодежи. Война и отъезд молодежи из села привели к серьезной дестабилизации брачности, затронув в большей мере женщин, перспективы вступления в брак которых заметно ухуд­шились. От прежней почти полной брачности жителей деревни мало что осталось.

           Это особенно наглядно прослеживается в исторической дина­мике: в 1926 г. по сельской местности РСФСР замужем было почти 72% женщин старше 16 лет, в 1939 г. — 59,5%, а в конце 1950-х гг. — всего 48,3%. Иными словами, уровень брачности сельских жен­щин за сравнительно короткий исторический период — с 1926 по 1959 гг. снизился почти на четверть (24% )[22].

           По этой причине соответственно увеличилось число одиноких женщин (девиц, разведенных и вдов) — с 28% (в 1926 г.) до почти 52% (в 1959 г.), т.е. почти вдвое. Особенно много вдов было среди женщин старше 40 лет, но и рано овдовевшие молодые женщины в условиях напряженной ситуации на брачном рынке деревни не могли устроить свою личную жизнь и доживали в одиночестве, хоть и с детьми.

           В этих изменениях отразилось многое — прежде всего, конеч­но, последствия войны. Но и сельская миграция внесла свою гу­бительную лепту в формирование возрастно-половой структуры жителей села — ведь уезжали на учебу и работу в город в первую очередь подростки и молодежь. Таков итог радикальной ломки деревенского уклада жизни, коллективизации, раскулачивания, голода и небывалой по своим масштабам миграции из дерев­ни. Негативные демографические последствия имела и Великая Отечественная война 1941—1945 гг. И в том, и в другом случае сельское население теряло главным образом мужчин, что самым [344] губительным образом сказывалось на понижении уровня брачно­сти женщин, увеличивая среди них долю одиноких.

           К тому же семейно-брачное положение многих женщин меня­лось и вследствие разводов. Несмотря на небывалое ужесточение процедуры развода после вступления в силу Указа Президиума Верховного Совета СССР от 1944 г., приведшего к тому, что рас­смотрение дел о разводе порой затягивалось на 5—8 и более лет, но огромный дисбаланс полов в стране постоянно провоцировал про­цесс перераспределения брачных партнеров. У мужчин были все шансы выбирать молодых брачных партнерш, и они значительно чаще, чем женщины, заключали повторные браки. Не случайно за послевоенный период уровень брачности мужчин на селе вырос, а у женщин значительно понизился.

           Несмотря на жесточайшее ограничение бракоразводной про­цедуры, практика развода хотя и сократилась, но совсем не ис­чезла. До войны развестись было намного проще, чем в 1940-е и 1950-е гг., поэтому тогда разводов оформлялось в несколько раз больше. Лишь к 1960 г. их число сравнялось с довоенным.

           Разводы в сельской среде также стали достаточно распростра­ненным явлением и неотъемлемым элементом формирования семейно-брачного состава жителей деревни, хотя встречались зна­чительно реже, чем в городах. Некоторую особенность разводам, точнее инициативе их возбуждения, придавали различия в быто­вом укладе сельских семей, конкретнее — более значимая хозяй­ственная роль в нем мужчины, в силу чего от него же, как правило, в конфликтующей семье исходила инициатива развода.

           Непоследовательная политика государства в области плани­рования семьи все же не смогла переломить тенденцию ограниче­ния супругами числа детей в семье. Запрет на аборт, введенный в 1936 г., не остановил процесс снижения рождаемости. Под влия­нием планомерно набиравшего силу демографического перехода, усугубленного последствиями войны и сельской миграции, и в не меньшей мере — производственной занятостью сельских женщин, рождаемость в целом за 1930—1950-е гг. заметно понизилась. Из­менилось и отношение к рождаемости у сельских жителей, так как в деревне уже не оставалось стимулов к многодетности. Наоборот, даже имевшихся детей семья всячески стремилась определить в го­род — на учебу или к родственникам. И это тоже связано с измене­нием ценностных ориентиров. К этому времени многие сельские жители, особенно члены колхозов, окончательно разуверились в возможности хорошей жизни в советской деревне. Поэтому они всячески стремились отправить своих подросших сыновей и дочек [344] в город, чтобы у них была другая, более благополучная жизнь, не­жели у родителей в колхозах.

           Уменьшение показателей рождаемости в сельском населении особенно наглядно в динамике. Если за 15—20 лет (с 1893—1912 гг.) в среднем по 50 губерниям Европейской России коэффициен­ты рождаемости уменьшились всего на 5 пунктов (с 49,7‰ до 44,7‰)[23], то к концу 1930-х гг. в целом по Российской Федера­ции — до 38,6‰, а через 20 лет — до 26,8‰[24]. Таким образом, не­многим более чем за полвека уровень рождаемости в сельском на­селении России сократился практически вдвое.

           Безусловно, данное снижение — результат действия прежде всего глобального процесса — демографического перехода к мало­детности, в который Россия вступила еще в конце XIX в. Но огром­ную роль в данном понижении играли и социально-политические катаклизмы, лихорадившие и обескровливавшие нашу деревню и ее демографический потенциал. В таком наложении на демогра­фический переход экстремальных факторов социального характе­ра заключается особенность процесса семейной эволюции в Рос­сии и ее отличие от стран Запада.

           В результате, если прежде патриархальная крестьянская семья в России была многодетной, то к концу второго этапа ее транс­формации, в 1958—1959 гг. — в этом отношении уже произошли перемены. Детей рождалось в деревне в те годы еще достаточно, и коэффициент суммарной плодовитости в среднем по сельскому населению СССР еще превышал необходимые 2,15 — в расчете на каждую женщину репродуктивного возраста, равняясь даже 2,81, правда с учетом населения республик Средней Азии[25].

           Но многодетных семей в российской деревне постепенно становилось меньше — только за 10—12 лет (со второй половины 1940-х и до 1960 гг.) их доля снизилась с 25% до 20%, а в последу­ющие годы этот процесс ускорился[26]. Но в целом следует отметить, что на этапе 1950-х гг., не говоря о более ранних годах, российская сельская семья справлялась с задачей замещения родительских по­колений детьми довольно успешно.

           Произошли заметные изменения и в семейном поведении сельских жителей. В частности, с конца войны в стране получил значительное распространение демографический феномен — се­мья матери-одиночки. После войны рождения в незарегистриро­ванном браке ежегодно составляли примерно 8—15% от общего числа родившихся детей. Следует подчеркнуть, что у одиноких горожанок детей рождалось почти в 2 раза больше, чем в дерев­нях[27]. Отношение со стороны общественного мнения города и деревни к матерям-одиночкам и незаконнорожденным детям в [346] послевоенные годы хотя и не было полностью благосклонным, все же отличалось значительно большей терпимостью, чем в прежние времена.

           Естественно, внебрачная рождаемость у одиноких незамужних женщин — факт, проистекавший вследствие тяжелой демографи­ческой ситуации в стране и отсутствия реальных условий для всех женщин вступить в законный брак из-за больших демографиче­ских потерь в контингенте мужчин бракоспособного возраста. Вместе с тем участившееся рождение детей вне законного брака, а главное — изменившееся отношение к этому со стороны обще­ственности, подтверждало огромный сдвиг в общественном созна­нии и семейных ценностях. Это также иллюстрировало значитель­ный подрыв традиционной морали, характерной для господства патриархальных семейных ценностей.

           Третий этап семейных трансформаций датируется началом 1960-х гг. С этого времени деградация традиционных основ семьи принимает ускоренные обороты. Данный процесс не был случа­ен — он подготовлен всем предыдущим развитием деревни, осо­бенно миграционными перемещениями в город, прежде всего сельской молодежи. Со второй половины 1960-х гг. стала быстро сокращаться рождаемость и, соответственно, падать доля детей в населении. Одновременно по мере нараставшего старения сель­ского населения росла доля пожилых.

           Еще в 1939 г. возрастная структура жителей российской дерев­ни оставалась молодой, поскольку более половины ее (51,4%) со­ставляли дети и молодежь до 20 лег; и всего 14% — лица старше 50 лет[28]. Такой возрастной состав типичен для обществ, еще не прошедших стадии демографического перехода. Но уже к 1959 г. доля детей и молодежи до 20 лет понизилась сразу на 12% и соста­вила 39,5%; а лиц старше 50 лет — выросла до 20,9%, т.е. на 6%[29]. К концу XX в. средняя доля детей в сельском населении России со­кратилась до 19,4%, в то время как доля лиц пенсионного возраста в сельском населении России поднялась до 20,9 %. Если же учиты­вать все взрослое население, включая находящихся за пределами возраста репродукции, т.е. от 50 лет и старше, то их доля в сельском населении превысила ¼ (25,6%)[30].

           Такой возрастно-половой состав населения деревни означал ее быстрое демографическое старение со всеми вытекающими по­следствиями — перекосами семейно-брачного состава, неизбеж­ным дальнейшим снижением брачности женщин, все большим ро­стом среди них одиноких. Современный демографический кризис в России, помимо уже названных явлений, дополняется негатив­ными моментами в развитии процессов брачности. В частности, в [347] этот период произошло заметное снижение регистрируемой брач­ности на фоне возросшей разводимости населения. Так, в расчете на 1000 населения после 1992 г. ЗАГСами России фиксировалось от 7,5 до 5,9 браков, а разводов — соответственно — от 3,4 до 4,6. Кроме того, в 1990-е гг. заметно выросло число официально не­санкционированных брачных сожительств, т.е. нерегистрируемой брачности, которой, естественно, сопутствует рождение детей. В 1990-е гг. заметно (в 2—3 раза больше, чем в 1970 г.) увеличилось число детей, рожденных матерями, не состоявшими в зарегистри­рованном браке[31]. Это стало еще одним показателем кризисного состояния института брака и семьи в последние десятилетия XX в.

           Альтернативой официальной брачности в сельской местности, как и по России в целом, в 1990-е гг. стало распространение нереги­стрируемых, фактических браков. Особенно они популярны среди молодежи, которая не прислушивается к мнению старших на этот счет. На фоне сокращения официальной брачности ежегодно рос­ло число детей, рожденных вне зарегистрированного брака. С 1989 по 2002 гг. доля таких детей удвоилась и приблизилась к 20—30% от общего числа ежегодных рождений. В сельской местности число детей, родившихся вне зарегистрированного брака, еще выше[32].

           Растет число разводов. В последние 10-летия XX в. разводы в сельской среде перестали быть редкими. В целом по сельско­му населению России с конца 1950-х по начало 1990-х гг. общие коэффициенты разводимости выросли в 6 раз (с 0,4‰ до 2,3‰). С начала 1990-х гг. разводов стало еще больше, затем с 1996 г. их число стабилизировалось, но на довольно высоком уровне. Общие показатели разводимости свидетельствовали о том, что в 1990-е гг. семейным крахом и разводом заканчивалось более половины (от 58 до 60%) ежегодного числа заключаемых браков[33].

           Острота положения усиливалась тем, что во многих распав­шихся семьях были дети, которые вместе с разводом, как правило, практически теряли одного из родителей. Микроперепись 1994 г. выявила дальнейший рост доли неполных сельских семей, в кото­рых несовершеннолетние дети воспитывались без одного из роди­телей (с 11 до 15%)[34].

           Процессы рождаемости в 1960—1980-е гг. характеризовались некоторым замедлением и снижением среднего уровня, но в целом они развивались благоприятно. Впервой половине 1980-х гг. в стра­не отмечался заметный подъем рождаемости благодаря мерам со­циальной программы правительства по оказанию помощи семьям, имеющим детей. В результате во многих российских семьях в этот период появились вторые и даже третьи дети. Но с начала 1990- х гг. в связи с разразившимся острым социально-политическим и [348] экономическим кризисом в России уровень рождаемости резко упал. Уже в 1991 г. фактический суммарный коэффициент рождае­мости, т.е. среднее число детей, рожденных женщиной в течение ее репродуктивного периода, опустился до самого низкого со времен Великой Отечественной войны уровня и продолжал снижаться. В 1995 г. в целом по России этот показатель равнялся 1,34‰, а в 1998 г.- 1,24‰[35].

           В 1990-е гг. во всех федеральных округах Российской Федера­ции рождаемость в сельском населении была ниже уровня в 2,15, необходимого для простого замещения поколений. В зоне демо­графического бедствия с низкими показателями рождаемости, а это — центральные области России (Тверская, Владимирская, Ка­лужская, Тульская и даже Московская), сложившийся суммарный коэффициент ее в 1991—1996 гг. оказался практически в 2 раза ни­же необходимого уровня — 1,01—1,27[36].

           Лишь на Северном Кавказе рождаемость была близка к не­обходимой величине (2,15), но недотягивала до нее (2,13). Мак­симальная по России величина рождаемости отмечалась в сель­ских районах республик Дагестан, Тыва, Саха (Якутия), в которых суммарный коэффициент рождаемости был 2,6—2,1 ребенка на женщину. Но даже при этом численное замещение поколений ро­дителей детьми осуществлялось лишь в трех регионах России — в республиках Дагестан, Тыва и Ингушетия[37].

           Говоря о причинах резкого снижения рождаемости, нельзя за­бывать и о глобальном факторе — влиянии демографического пе­рехода на репродуктивное поведение людей. В XX в. в целом по России в процессе ускоренного перехода населения к городскому образу жизни, т.е. урбанизации, создавались объективные условия к снижению общей потребности семьи в большом числе детей. В современном обществе с развитым государственным пенсион­ным обеспечением дети лишились своей прежней роли в семье — родительских кормильцев в старости. Многие сельские семьи со временем потеряли свою производственную функцию, следова­тельно, отпала необходимость в детях как в подраставшей рабочей силе. В итоге все перечисленные факторы привели к существенно­му уменьшению числа детей в российских семьях.

           Переход семьи от многодетности, бывшей столь характерной для большинства российского населения еще в начале XX в., к привычной сегодня практике малодетности и даже однодетности убедительно свидетельствует о переживаемых современной семьей серьезных структурных изменениях, о ее фактической неспособ­ности выполнять свою основную функцию по воспроизводству поколений.

           [349] Суммарный коэффициент рождаемости, обобщающий числа родившихся детей по всем возрастным группам матерей соответ­ственно к численности каждой из них, показывает, что в сельском населении падение рождаемости за отмеченный период оказалось глубже. Так, за те же 40 лет суммарный коэффициент рождаемости среди горожан снизился с 1,935 (в 1961—1962 гг.) до 1,125 (в 1999 г.), т.е. в 1,7 раза, а среди сельских жителей — с 3,195 до 1,479, т.е. в 2,2 раза соответственно[38].

           Приведенные данные подтверждают завершение в России пе­рехода к малодетной семье, которая для удовлетворения потребно­сти в детях уже ограничивается, как правило, всего одним ребен­ком, реже двумя детьми. Прежние социальные и экономические стимулы к рождению трех и более детей в российском обществе уже не действуют. В таком повороте событий определенную роль сыграло и государство, которое в последние 10-летия XX в. прак­тически прекратило постоянную поддержку семьи, ограничив­шись мизерными выплатами на детей.

           В настоящее время сельская семья уже не выполняет свою функцию воспроизводства поколений. Это первейший признак глубокого упадка и кризиса. Как с горечью отмечали средства массовой информации, сельская семья отказывается рожать. По­теряв охранительные покровы патриархальности, репродуктив­ное поведение вырвалось из рамок семьи, и сексуальная энергия преимущественно расходовалась непроизводительно, в том числе и вне рамок семьи. Ежегодное число абортов в России, начиная с периода второй половины 1950-х гг., т.е. момента их очередной легализации, в 1,5—2 раза превышало число родов. При этом ха­рактерно, что в 1980-е и 1990-е гг. соотношение числа абортов и родов в городском и сельском населении по отдельным регионам Российской Федерации существенно различается. Давно прошли те времена, когда сельские женщины делали аборты значительно реже, чем горожанки. Беспрецедентно высокое число абортов — одно из самых высоких в мире — в 2 и более раз превосходило еже­годное число родов (в 1990-е гг.)[39]

           Уровень рождаемости на современном этапе очень быстро па­дает — с 23,2‰ (в 1960 г.) до 16,6 (в 1985 г.) и 8,3‰ (в 1999 г.). Уста­новившаяся в 1990-е гг. рождаемость в России на уровне 8—10‰ вообще очень низка[40]. Это один из самых низких показателей рож­даемости в мире (среди экономически развитых стран), но не са­мый низкий, поскольку в ряде стран Западной Европы (Франция, Германия, Швейцария и др.) уровень рождаемости местного насе­ления еще ниже.

           [350] Старение сельского населения сопровождается и естествен­ным ростом смертности — для пожилых людей характерна более высокая смертность. Все это рождает новые проблемы в семейной сфере. В связи с этим резко изменился характер воспроизводства сельского населения. Если попытаться отразить динамику разви­тия естественных процессов в населении России первой полови­ны 1990-х гг. графически, то получится пересечение двух векто­ров — идущей резко вниз рождаемости и поднимающейся вверх смертности. Благодаря такой крестообразной форме графического отображения двух важнейших составляющих воспроизводства на­селения, подобный феномен демографического развития России в 1990-е гг. получил название «русского креста»: т.е. непрерывно снижающаяся рождаемость при растущей смертности.

           Смертность, особенно в стареющем сельском населении, бы­стро растет, а ведь в прежние годы, вплоть до середины 1960-х гг., ее уровень постоянно снижался. В целом за 1990-е гг. показатели смертности в сельском населении выросли до 15‰ против 8‰ (в конце 1950-х гг.)[41].

           Сочетание резко уменьшившейся рождаемости, которая уже не в состоянии компенсировать естественные потери сельского населения и выросшей смертности, вызвало широкие депопуля­ционные процессы в сельской местности России. Ее карта на со­временном этапе подверглась большим переменам — за последние примерно 2-3 десятка лет заметно изменилась сельская поселен­ческая структура. Сокращающееся население деревни все более концентрируется в крупных населенных пунктах, хотя наряду с этим увеличивается и относительная доля очень мелких поселе­ний. С каждым годом становится все больше пустых деревень, в которых нет населения вообще, их земли постепенно теряют свое сельскохозяйственное значение и забрасываются.

           Процессы модернизации затронули и внутренний мир сель­ской семьи. Относительно исходного периода 1900-х гг. взаимоот­ношения в ней стали заметно демократичнее; более современными стали и гендерные роли. Постепенно изживался былой деспотизм отца и мужа — в условиях женской эмансипации в СССР, о кото­рой знали даже самые покорные жены, он уже воспринимался как явный пережиток прошлого. В то же время устранение былой не­расторжимости брака сделало семейные союзы менее прочными.

           За последние 10-летия XX в. из-за постоянного увеличения общего числа разводов выросла доля неполных семей, т.е. семей, состоящих, как правило, из разведенной или просто одинокой ма­тери с 1 или несколькими детьми. В 1989 г. перепись показала, что неполных семей тогда было 14%, а в 1994 г., по данным выбороч[351]ной переписи, доля неполных семей среди семей с детьми до 18 лет выросла уже до 21 %[42].

           Вследствие снижения брачности и рождаемости, роста разво­дов и т.п. постоянно сокращался средний размер сельской семьи. В начале XX в. многодетных семей еще было немало, но уже тог­да ведущим типом крестьянской семьи была малая 2-поколенная семья (родители и дети). Средний размер крестьянской семьи в 1916 г., например, насчитывал 5-6 человек, но в последующие го­ды такого численного состава в целом по российским регионам уже больше никогда не было. В 1939 г. средняя величина сельской семьи насчитывала 4,3 человека, в 1959 г. — 3,8 чел., в 1979 — 3,4 че­ловека, в 1989 г. — 3,3 и в 2002 г. — 3,4 (лишь по частным домохозяй­ствам, состоящим из 2-х и более человек)[43].

           Таким образом, трансформации, которым подверглась рос­сийская сельская семья в XX в., преодолевая трудный путь от па­триархальных устоев к современному своему типу, на наш взгляд, представляли собой полосу перманентного кризиса. Эти измене­ния не случайны, а вызваны особенностями социального и эко­номического развития страны и теми трудностями, которые пере­живало ее население. Иными словами, семейные трансформации обусловлены объективными факторами реальной истории XX в.

           Сегодня мы говорим о кризисе института семьи, не задумы­ваясь, что при этом имеем в виду лишь традиционную ее форму, которая до сих пор доминирует в нашем сознании. Между тем российская семья за 100 лет проделала огромный путь, лишилась многих устаревших атрибутов, приобрела новые характеристики. Она стала такой, какой ее сделало общество. Важно, что сельская семья выжила, проявила при этом высокую способность к адапта­ции и даже коренным изменениям условий существования. Любая ностальгия по традиционным устоям не уместна — их вернуть не­возможно. Для этого нет теперь никаких оснований.

 

           [351-353] СНОСКИ оригинального текста