Труды Института российской истории. Выпуск 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М.: Наука, 2006. 329 с. 21 п.л. 20 уч.-изд.л.

Наука в объединяющейся Европе

Автор
Самсонович Хенрик

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Самсонович Хенрик. Наука в объединяющейся Европе // Труды Института российской истории. Вып. 6 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.Н.Сахаров. М., 2006. С. 8-17.

Текст статьи

 

[8]

Хенрик Самсонович

НАУКА В ОБЪЕДИНЯЮЩЕЙСЯ ЕВРОПЕ[*]

 

           В начале второго тысячелетия нашей эры, когда крепла цивилизация старого континента - Европы, соединившая с иудео­греко-римским субстратом германские, славянские, угро-фин­ские, балтийские народы, был сформулирован столь же оптими­стический, сколь и неверный взгляд, согласно которому сущест­вуют три власти, правящие миром - это духовные лица, светские правители и интеллектуалы. Триада, охватывавшая сферу духа, общества и ума, должна была обеспечить строительство создан­ного в мечтах, желанного, идеального государства.

           Реальная история Европы, как известно, прошла совсем ина­че. Христианское сообщество подверглось расколу первоначаль­но на две главные части - католическую и православную, потом на много других конфессий; идея универсальной империи, опира­ющаяся на миф древнего Рима (в восточном или западном испол­нении), с самого начала сотрясавшаяся войнами и внутренними сумятицами в разных странах, окончательно пришла в упадок в Новое время и была заменена соперничающими друг с другом по­литическими укладами. Идеологии, вместо того, чтобы стать мостом согласия, становились фактором, разделяющим государ­ства, общества, народы. Даже универсальный язык искусства, вплоть до XX в. не признававший границ, иногда по политиче­ским причинам скорее разделял, чем объединял людей. (Частич­ным достойным похвалы исключением была Восточная Европа, которая на территориях Речи Посполитой Обоих Народов суме­ла соединить готику с византийскими фресками, а в России - итальянское барокко с традиционным русским искусством).

           Не стоит создавать очередной миф о том, что сохранилось только сообщество людей науки, ибо оно никогда не было моно­литом; имманентной чертой ученых кругов, без которой они не могли бы эффективно развивать науку, является плюрализм, га­рантирующий развитие все новых областей знаний. Разнообра­зие исследовательских позиций, как ни парадоксально, составля[9]ет в то же время связь, соединяющую ищущих истину о мире, опираясь на проверяемые и верифицируемые (по крайней мере, в представлении современников) методы деятельности. Тех, кто хотя бы в теории исходит из того, что истина познаваема.

           Знания, передаваемые людьми Церкви в ранний период фор­мирования политического порядка Европы, - независимо от их установок и достижений - составляли единую, понятную по край­ней мере для тогдашних элит систему знаков и набор истин, осно­ванных на признанных аксиомах. Раскол в Церкви поделил ученых, но - что имеет много аналогий и в недавние времена - помимо различий в официальных взглядах, - взаимный опыт был не только известен, но и использовался в теориях и отразился в эффектах практических действий. Формы организации научной жизни также были сходными, хотя на Востоке они по-прежнему связывались прежде всего с монастырскими сообществами, а на Западе стали появляться новые, иногда светские учреждения - университеты. Цель их деятельности бывала четко определен­ной в документах, издаваемых в связи с созданием этих институ­тов: они должны были служить различным потребностям тогдашних обществ, т.е. они должны были обучать духовенство, юристов, врачей, дипломатов, готовить все более широкие круги чиновников старых и новых государств, но, как все, связанное с кругами людей - умственных работников, почти с самого начала были центрами, - как бы мы сегодня сказали, - также фундамен­тальных исследований. В рамках свободных искусств, представ­ляющих вступление к изучению философии, появлялись все новые познаваемые и описываемые области знаний: астрономия, математика, физика, история, география и, наконец, - last but not least - рассуждения о сущности мира, философские концепции, подчас актуальные по сей день. Теоретически те университеты, которые подчинялись церковной власти, должны были служить людям, жившим на определенной территории: государства, епар­хии, провинции. В действительности обмен идеями и мыслями, перемещение людей с места на место происходило на всей терри­тории, которая первоначально простиралась от Лериды до Крако­ва и от Оксфорда до Пешта. Интересно, что карта самых старых университетов показывает, может, случайно, географический ох­ват самоуправленческих городов, сословных собраний, зачатков гражданского общества. А также показывает территорию, на которой возникла и развивалась капиталистическая экономика. Чистая ли это случайность или же следствие интеллектуального тренинга “яйцеголовых” университетских кругов?

           Любознательность ученых вела к познанию достижений нау­ки вне пределов европейской культуры. Достаточно упомянуть [10] здесь известные в Европе труды арабских или еврейских ученых. Использование результатов научных размышлений в масштабе многих культур, конфронтация взглядов и не раз острая полеми­ка - все эти явления переходили из одного центра в другой через многочисленные границы, иногда разделяющие враждебные друг другу государства. Впервые в таком масштабе в Европе ро­ждалось культурное сообщество, характеризирующееся тем, что оно не могло быть определено линеарной границей.

           В XVII в., как полагают многие исследователи прошлого, об­разовалась вторая после проектов восстановления Римской им­перии объединенная Европа, Republique des Lettres, Republica Literaria, географически еще нечетко определенная. Она была не только сообществом людей, стоящих над политическими и рели­гиозными разделами, но также отходила от монополии универси­тетских кругов. Разумеется, некоторые высшие учебные заведе­ния сохранили свою ведущую роль во многих областях знаний, но создавались и развивались также новые, а изобретательская тео­рия и практика, творческие мысли, формирующие новые взгля­ды, возникали также вне университетской среды.

           Причинами этих процессов, по-видимому, были: отход от жестких схем мышления, открытость к восприятию новых идей и новых общественных потребностей, широкий доступ к тог­дашним средствам массовой информации и - что следует под­черкнуть особо - растущий уровень начального образования. Обмен мнениями, исследовательскими предложениями происхо­дил между интеллектуальными центрами в Санкт-Петербурге, Вене, Берлине, Париже, Лондоне, между все более многочис­ленными промышленными и сельскохозяйственными предпри­ятиями, осуществлявшими новые, технически все более важные внедрения. Этот обмен создавал общий язык науки, формиро­вал однородные или схожие рабочие места, давал возможность большего сближения между людьми, чем десятки межгосудар­ственных договоров, династических связей или мирных догово­ров.

           Эти известные события стоит вызывать в памяти потому, что они позволяют сделать более широкие выводы относительно бу­дущего. Без сомнения, одной из опор объединяющейся Европы является научное сообщество. Конечно, это возможно при усло­вии, что в соответствии с древней докторской присягой члены со­общества будут заботиться о том, чтобы “действовать не для тщеславной выгоды, но чтобы гласить больше правды и разно­сить ее свет”. В эту несколько наивную формулировку вмещает­ся идея осуществления общего блага. Общего не только для не­многих ученых, но и для всего рода человеческого.

           [11] Такие задачи, независимо от возможности их осуществления, необходимы при образовании межчеловеческих сообществ, в том числе тех, которые современная Европа, как представляется, в состоянии реализовать. Договоры, заключенные в Болонье, пре­дусматривают создание единой системы присвоения ученых сте­пеней научными советами разных стран, поддерживающими определенные процедуры продвижения, тесное сотрудничество исследовательских единиц, возможность обмена кадрами, пере­движение студентов между высшими учебными заведениями. Есть шанс создать великую республику обучающих и учащихся.

           Ибо не подлежит сомнению, что в эпоху рождающейся гло­бальной цивилизации и особенно в точных, экспериментальных, технических исследованиях наука едина и неделима. Конечно, та­кой взгляд не означает, что ограничены возможности создания разных исследовательских школ, разных методологий, авторских способов ведения поисков и обучения адептов знаний. Широкая дискуссия, возможная с помощью современных средств инфор­мации, является условием развития науки. Знание многих мето­дов, всеобще верифицируемых и обсуждаемых, облегчит выбор очередных обогащающих знания действий. В то же время это позволит сделать своего рода рейтинг и различных научно-иссле­довательских центров, и результатов, получаемых в разных цен­трах. Может быть, на первый взгляд, несколько иначе обстоит дело в гуманистических областях. И в них также “сквозь зер­нышко риса можно усмотреть глобальные проблемы”, как сфор­мулировал это Фернан Бродель, один из выдающихся теоретиков современной гуманистики. Однако эти науки предъявляют к ис­следователям несколько иные требования. Они реализуют не только познавательные потребности, учат несколько иному типу мышления, но и отвечают на требования сообщества, для кото­рого функционируют. Для членов государственных, религиоз­ных, национальных сообществ они являются основой их иденти­фикации, определения их тождественности, обеспечивают сохра­нение коллективной памяти. Благодаря им, благодаря этой памяти, дают место во времени и пространстве, учат о многообразии и разнообразии нынешнего мира. Если ценностью сегодняшней культуры является ее разнообразие, необходимый элемент пони­мания человека, то, благодаря именно гуманитарным наукам, эта ценность обеспечена и лучше познаваема.

           Это, конечно, не означает, что достижения в гуманитарных областях знаний в конкретных обществах не могут быть сравни­мыми с достижениями во всеобщем масштабе, что специалисты по национальной или даже локальной истории не будут участво­вать во всеобщем научном сообществе. Хорошо изученный и [12] проанализированный конкретный опыт истории, культуры, искусства, не говоря уже об экономике, является достижением, которое, даже если не сможет быть примененным или использо­ванным в других обществах, может великолепно расширять и ис­следовательские поля, и применяемые методы познания. Не го­воря уже о том, что успехи последних десятилетий - археологии в познании древнейшей истории человечества, психологии и со­циологии - в анализе коллективных способов поведения, опреде­ленно представляют важный вклад во всеобщие знания. Очевидно также, что всякого рода изучение контактов между общества­ми - в масштабе племен, государств, континентов - облегчает по­литические действия, познание хозяйственных отношений, обще­ственных настроений и самого разнообразного, исторически обу­словленного коллективного недовольства. Хороший политик знает, что всегда должен принимать эти выводы во внимание, так же, как в эпоху современной экономики должен учитывать опре­деления экономических наук.

           Для объединяющегося нынешнего мира особое значение имеют исследования, посвященные широко понимаемой культу­ре. Нет необходимости говорить здесь о роли музыки - и серьез­ной, и популярной - в формировании платформы согласия меж­ду людьми всех поколений. Художественная литература не толь­ко является одним из столпов, на которые опирается националь­ное сообщество, ведь без нее не были бы возможны общие или расходящиеся, но всегда дискутируемые человеческие ощуще­ния. Правда, после короткого перерыва, вызванного изобретением Гутенберга, мы возвращаемся, кажется, к передаче информации в картинках, но, во-первых, это очень важный предмет исследо­ваний, касающихся пропаганды, общественных настроений, спо­соба передачи многообразного содержания, а, во-вторых, искус­ство всегда являлось одним из важнейших факторов создания сообществ. Благодаря искусству, люди научились переживать красоту, получали общий ее канон.

           Эти, возможно, не новаторские замечания, должны быть под­тверждением генерального тезиса. В мире, терзаемом, к сожале­нию, конфликтами, все время ищущем общую цель, не всегда до­стижимую, общий язык, объединяющий людей, цель, которая не всегда может быть достигнута политическими или хозяйственны­ми действиями, ближе всего к объединению, как представляется, находится мир науки. Уже сейчас он весьма однороден, уже сей­час так же, как это имело место в ограниченном масштабе в про­шлом, он образует в действительности сообщество, существую­щее над государственньми разделениями. Наверно, мир науки не может быть третьей силой, правящей миром. Но несомненно он [13] должен быть одной из опор, на которых строится единство чело­веческого сообщества. Впрочем, декларации на эту тему форму­лировались издавна. Они с наибольшим вниманием должны учи­тываться при планировании развития объединяющейся Европы, а особенно при организации - добавим, и финансировании - ис­следований. При этом должен приниматься во внимание голос тех, кто познание мира считает своей миссией.

          

           ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

           А.Н. Сахаров. Мы заслушали выдающегося польского учено­го, профессора, председателя Отделения общественных наук Польской академии наук, академика Хенрика Самсоновича, ко­торый любезно согласился выступить с докладом “Наука в объе­диняющейся Европе”.

           X. Самсонович - один из выдающихся польских ученых XX и начала XXI в., профессор Варшавского университета, академик Польской академии наук и академик Польской академии знания. Он является членом многих иностранных научных обществ и ис­следовательских институтов. Среди основных работ академика Самсоновича назову несколько, для того чтобы дать возмож­ность понять ареал исследований этого ученого: “Золотая осень польского средневековья”, “Наследие средневековья”, “Место Польши в Европе” и ряд других работ, касающихся в основном общеевропейских цивилизационных проблем, места Польши и других стран в развитии европейского сообщества в период Сред­невековья и в другие века, истории России, Польши и Европы.

           В.Д. Есаков. Профессор Самсонович, Вы упомянули про Бо­лонские договоры. Они составлялись, как Вы сказали, представи­телями государств, входящих в объединяющуюся Европу. В таком случае почему в последнее время совершенно не слышно о Союзе мировых академий и о Международном союзе научных обществ, принимали ли они в этом участие? Ведь в течение всего XX в. они играли чрезвычайно большую роль в объединении ми­ровой научной общественности.

           Г.Д. Алексеева. Не является ли Ваша концепция о науке в объединяющейся Европе возвращением к европоцентризму, к концепции, которую в последнее время разрушали американцы. Эта концепция не несет в себе элементы отрицания. Это первый вопрос.

           Второй вопрос. Вы перечисляли науки, которые могут вклю­читься в разрешение очень важных и сложных проблем нашего объединения, науки и сообщества. А почему Вы не назвали евро[14]пейскую философскую мысль? Она ведь самая богатая по своим возможностям объединения, и она играет колоссальную воссо­единительную роль.

           Д.В. Лисейцев. Как известно, заниматься историей Смуты на­чала XVII в., как и многими другими вопросами, невозможно без соприкосновения с источниками. Мы хорошо представляем себе современное состояние польской историографии по истории Смуты. Возможно ли какое-то концептуальное сближение в ис­следовании проблематики Смутного времени, которое изучается и в России, и в Польше? Ведь очень долгое время позиции рос­сийских и польских ученых по этой достаточно больной теме были диаметрально противоположными.

           X. Самсонович. Что касается сотрудничества академий, я ду­маю, что здесь есть три возможных уровня, о которых можно го­ворить.

           Во-первых, существуют научные учреждения, главной зада­чей которых является именно организация сотрудничества. Это связано с государственной политикой, поэтому многие замеча­ния и некоторые фрагменты своего доклада я обращал именно к политикам, которые должны предоставить материальные сред­ства, а также и другие возможности для того, чтобы научные учреждения могли реализовать практически то сотрудничество, которое им необходимо для развития науки. Наибольших резуль­татов удается достигнуть, когда ученые берут в свои руки реше­ние этих проблем, и иллюстрацией этого является договор, под­писанный научным сообществом в Болонье в 2003 г. Он касался универсальности оценок, универсальности научных степеней по признаваемости, и это можно было бы реализовать.

           Болонский договор касается довольно многих стран. В этих странах будут созданы так называемые аккредитационные ко­миссии, которые будут определять уровень научных знаний, уро­вень обучения в различных учебных заведениях.

           Наконец, еще один уровень контактов - это индивидуальные контакты. Личные контакты, личное знакомство также дают очень хорошие результаты в науке, как и результаты договоров, подписанных на самых высоких уровнях.

           Вопрос Г.Д. Алексеевой касается определенной методологи­ческой дискуссии. Эта концепция была выдвинута ученым из Чи­каго Валлерштайном, она получила свое развитие в области ис­тории как концепция различных центров и периферии. В ней есть и рациональное зерно, и иррациональное зерно.

           Рациональное зерно касается в основном того времени, когда существовали объединения (их не всегда можно назвать государ­ствами), в которых отдельное хозяйство, отдельная экономика [15] представляли замкнутые образования. Что касается Европы, то, по моему глубокому убеждению, начиная с XIII в. эта концепция не отвечает реальности, поскольку на многих стыках образовы­вались именно такие центры культуры.

           Помню, как я сам, будучи еще бедным студентом во Франции, из Парижа приехал в какую-то альпийскую деревню. И вот хозя­ин, у которого я остановился, чтобы понять, где находится Поль­ша, начал ее искать в энциклопедии через иллюстрации. И не на­шел ее. Но это была периферия, которая находилась просто рядом с центром.

           Так что я думаю, здесь тоже можно было бы найти подобные примеры. И поэтому с этой теорией Валлерштайна я был бы очень осторожен.

           Что касается польских студентов, то около 300 тыс. студен­тов в настоящее время обучаются за пределами Польши.

           Теперь вопрос, касающийся того, возможна ли выработка ка­кой-то общей концепции в исследовании исторических событий во время “Смуты”. У меня нет никаких сомнений, что это воз­можно. Проблемы отношений между поляками и немцами во многих случаях гораздо сложнее, чем проблемы взаимоотноше­ний русских и поляков, и поверьте мне, по большинству вопросов нет таких непреодолимых противоречий в области психологиче­ской, эмоциональной, идеологической и даже политической. Если речь идет о противоречиях XVI-XVII вв., то многие исторические события XIX и XX вв. уже не являются такой сложной пробле­мой. Разумеется, есть люди, для которых переживания опреде­ленных исторических событий были очень важными в их жизни, определяли их дальнейшую жизнь. И здесь нужно сказать, что в течение 150 лет история заменяла полякам те функции, которые выполняют государство, армия, образование и т.д., и отсюда дол­го живущие мифы, которые формировали сознание широких масс.

           Речь идет о том, чтобы государства развивались нормально. Примером могут служить Франция и Германия, где можно совер­шенно в спокойном тоне говорить о Седане и об убиенных. Толь­ко французы утверждают, что англичане какие-то странные, по­тому что во Франции ставят памятники победителям Аустерлиц, Маренго, а в Англии неизвестно почему ставят памятники проиг­равшим битву, например, Трафальгару.

           А.Н. Сахаров. Нам было очень интересно заслушать доклад академика Самсоновича о роли науки в объединяющейся Евро­пе. Это очень важно для нас потому, что мы узнали точку зрения и тенденции элиты современной польской науки. Академик Сам­сонович является лидером общественных наук в Польше. И мы [16] чувствуем, каковы подходы сегодня в этом элитарном слое, очень влиятельном, определяющем тенденции науки и препода­вания в Польше.

           Я думаю, что это очень важно еще в связи с тем, что мир се­годня находится в довольно странной ситуации, когда все меньше и меньше людей озабочены единством мира, когда говорят о борьбе мусульманского пояса против христианского севера, ко­гда терроризм развивает свою деятельность во всех частях зем­ного шара, когда тлеют и возгораются пожары новых войн.

           На рубеже веков, в начале XXI в. все больше и больше креп­нет тенденция среди цивилизованного мира к единству, к инте­грации, к общей Европе. В этих условиях очень важно понимать те тенденции, которые сегодня главенствуют, доминируют в ин­теллектуальных, научных сферах европейских стран, в том числе и в Польской академии наук.

           Академик Самсонович очень хорошо подчеркнул роль нау­ки на различных этапах истории в объединении европейского мира. Но одновременно он произнес фразу, с моей точки зре­ния, абсолютно правильную, но очень рискованную для догматиков. Он сказал, что развитие знаний и объединяющая роль знаний всегда соседствуют с непризнанием аксиом и поис­ком плюрализма.

           Наука характеризуется, как правило, непризнанием устояв­шихся догм, но порой, к сожалению, и непризнанием плюрализ­ма. Я думаю, что настоящая наука, - это та, что не признает ак­сиом, но признает плюрализм. Неоднократно мы говорили о том, что историческая наука, если она является объективной, чест­ной, нередко действует раздражающе.

           Я выскажу, профессор Самсонович, может быть, крамоль­ную мысль. Если какие-то научные выводы не устраивают ни правых, ни левых политиков, ни центр, никого не устраивают из современных общественных структур, это именно то, что надо для настоящей науки. Настоящий ученый-историк не может быть поддержан ни одной политической партией. Ни одной! Если какая-то политическая сила склоняется в сторону какой-то концепции, руководствуется какой-то идеологией - ищите изъя­ны! Может быть, это парадокс, но я думаю, что в этом парадок­се есть какая-то доля истины.

           Вы сказали, что хороший политик всецело считается с выво­дами историков. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из сидящих в зале назвал в мировой истории хоть одного хорошего полити­ка, который бы руководствовался историческими ценностями, объективными ценностями. Мне кажется, политик, достигающий высот власти в разделенном обществе, зачастую как раз престу[17]пает научные выводы и рецепты, которыми его снабжает наука. Если он начинает действовать по рецептам науки, то становится бескомпромиссным человеком и кончается как политик. Это вто­рой, может быть спорный, парадокс, который нам необходимо иметь в виду, когда мы обсуждаем эти вопросы. Но его надо иметь в виду.

           Вы много и правильно говорили о роли литературы и искус­ства как определенной ипостаси общественного сознания, кото­рые наряду с наукой объединяют прошлый мир и современный мир. Это, конечно, так. Но мы знаем, что бывают такие периоды в истории, когда литература и искусство определенных стран и народов не только объединяли Европу или мир, но воспитывали такую ненависть в своем народе к окружающему миру, к Европе, в частности к Западной Европе и к странам Восточной Европы, что это трудно себе представить. Вот эту диалектику надо иметь в виду, учитывая и искусство, и литературу, и в том числе обще­ственные науки, о которых мы говорили.

           И последнее. Мне представляется, что оправдан Ваш прогноз относительно того, что нынешние поколения польских и россий­ских историков доживут до того времени, когда они не будут ста­вить памятники своим Маренго, Аустерлицам и Трафальгарам, договорятся по поводу “смуты” и т.д., и т.д. В последние годы мы решаем с поляками такие вопросы, как 1939 г., как проблема Ка­тыни, другие вопросы, как, например, Варшавское восстание. Мы садимся за общий стол и говорим как ученые на основе исто­рических факторов, на основе объективных данных, и у нас нет никаких личных противоречий, никаких других проблем. Хотя есть тенденция со стороны ряда функционеров и политиков, ко­торые говорят: зачем вы это делаете? Зачем нужно поднимать эти вопросы? Не надо этого делать. Давайте лучше займемся дружбой Пушкина и Мицкевича... Я думаю, одно другому не про­тиворечит. Конечно, дружба и общие проблемы - это одна часть истории, а катаклизмы и катастрофы - это другая часть истории.

           Ученым нужно заниматься и тем, и другим. И то, что мы этим занимаемся открыто, честно, спокойно, за одним столом, как раз вызывает упреки со стороны тех идеологизированных функцио­неров, которые чего-то боятся. А чего бояться в науке вообще, я не знаю. В науке, по-моему, бояться нечего. Если мы чего-то бо­имся в науке, нам надо из науки уходить.

           Я думаю, что Ваш доклад все эти вопросы очень правильно поставил. Спасибо Вам!