Большие кремлевские приемы Сталина: зарождение традиции

Автор
Невежин Владимир Александрович

Аннотация

В статье говорится о складывании традиции проведения больших крем­левских приемов, грандиозных застолий в Кремле для советской элиты с участием Сталина и его «ближнего круга» в 1930-е годы. Основыва­ясь на архивных документах и ранее опубликованных материалах ав­тор, делает вывод, что первые кремлевские приемы были проведены в мае 1935 г. и являлись мероприятиями особой государственной важно­сти, способствуя консолидации советского вождя и элиты, укреплению власти Сталина в стране и в партии.

Ключевые слова
большие кремлевские приемы, режим Сталина, со­ветская элита, консолидация власти

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Невежин В.А. Большие кремлевские приемы Сталина: зарождение традиции // Труды Института российской истории. Вып. 10 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А.Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2012. С. 279-302.

Текст статьи

[279]

В.А. Невежин

БОЛЬШИЕ КРЕМЛЕВСКИЕ ПРИЕМЫ СТАЛИНА: ЗАРОЖДЕНИЕ ТРАДИЦИИ

           Общение за столом (застолье) как специфическая и своеобразная форма межчеловеческих отношений имеет тысячелетнюю историю. В качестве объекта исследования оно привлекает внимание ученых: философов, историков, этнографов, культурологов[1]. Так, в ходе кон­ференции «Социальность, рожденная за пиршественным столом», были высказаны любопытные наблюдения[2]. Отмечалось, что имен­но во время застолий «под покровом неизменных ритуалов» подчас «рождаются и реализуются социальные отношения»[3].

           Заслуживает внимания мнение академика РАН Ю.А. Полякова о том, что изучение роли и места в жизни людей дружеских вечери­нок, застолий и т.д. является «тематически важным пластом», одним из магистральных направлений в исследовании истории повседнев­ности[4]. Ученый также отмечал несомненную значимость «сотра­пезничества и собутыльничества для функционирования советской социально-политической системы»[5]. Эти выводы и наблюдения в полной мере можно отнести к сталинской эпохе.

           В популярной литературе можно встретить утверждение о том, что единственной человеческой слабостью, которую мог себе позво­лить Сталин, были многолюдные обеды и ужины на его так называе­мой «Ближней даче». Однако на самом деле круг сталинских засто­лий этим не ограничивался. Помимо обедов и ужинов в узком кругу в 1930—1940-х годах проводились приемы в Кремле.

           Приемом принято называть один из видов официального застолья; торжественное, праздничное действо за накрытыми столами, сопро­вождающееся употреблением алкогольных напитков. Приглашаемые [280] на него удостаиваются такой чести исключительно в силу значимо­сти занимаемого общественного положения. Будучи видным госу­дарственным и политическим деятелем, Сталин умело использовал приемы для упрочения создаваемого им режима, укрепления и пре­зентации своей единоличной власти. За накрытым столом вождь имел возможность непосредственно общаться не только со своими родственниками, но и с ближайшими «соратниками» по Политбюро, советскими и зарубежными военными, политическими, обществен­ными деятелями, учеными, писателями, художниками, артистами. Сталин, подобно Петру I, превратил застолье «в орудие достижения своих политических целей и решал с его помощью многие задачи»[6]. Это было важной составляющей сталинского «сценария власти»[7].

           В Кремле в большом Кремлевском Дворце с его участием прохо­дили пышные банкеты, на которые приглашались многочисленные представители советской партийной, военной, технической, интел­лектуальной элиты. По числу участников (их количество доходило порой до нескольких тысяч человек), по месту проведения (Большой Кремлевский Дворец), наконец, по своей исключительной значимо­сти такого рода застолья можно с полным основанием назвать боль­шими кремлевскими приемами[8].

           В предлагаемой статье рассматривается вопрос о возникновении традиции сталинских банкетов в Кремле. Данный сюжет приобрета­ет особую актуальность в связи с тем, что, во-первых, в некоторых публикациях принижается историческая значимость этих гранди­озных сталинских застолий, а во-вторых, допускаются неточности в определении времени их зарождения.

           В попытках объяснения побудительных причин организации со­ветским вождем больших кремлевских приемов, отдельные авторы прибегают порой к априорным суждениям, которые на деле не име­ют под собой серьезных оснований. Например, В.Д. Николаев взял на вооружение ложно понятый «антропологический подход». Нико­лаев утверждал, что «неуемная грузинская душа Сталина не удовлет­ворялась ролью тамады только в домашнем застолье. Как истинный кавказский человек, вождь любил также многочасовые массовые за­столья, которые он устраивал в Кремле»[9].

           По мнению составителя «Энциклопедии алкоголя» Л.Д. Мирош­ниченко, сталинское пристрастие к банкетам с обильной выпивкой на столе обосновывалось стремлением советского вождя создать ви­димость «счастливой радостной жизни в стране». Они могли быть «весьма помпезными», проводились в «больших залах, в том числе кремлевских, с сотнями участников, с приглашением артистов, а также со щедрым угощением, включая хорошие вина»[10].

           [281] П.В. Романов утверждал (правда, без ссылки на исторические источники), что первый прием в Кремле организован по инициати­ве Сталина в 1935 г. «для передовых женщин страны» и приурочен к Международному женскому дню. «С легкой руки вождя, — писал Романов, — теперь такие приемы были практически официально разрешены. И полилось вино рекой, заладились банкеты по любому поводу (выделено мной. — В.Н.)»[11].

           Несмотря на всю категоричность его утверждений, П.В. Романов допустил неточность, поскольку на самом деле, как будет показано ниже, первый официальный прием в Кремле с участием Сталина был проведен не в марте, а в мае 1935 г. И приурочен был этот прием не к Международному женскому дню, а устроен в честь представите­лей элиты Красной армии.

           С середины 1930-х годов в СССР начали набирать обороты массо­вые политические репрессии, которые напрямую затронули представи­телей советской элиты. Однако они являлись лишь одной из составля­ющих сложного и многообразного процесса формирования социальной базы сталинского режима, хотя чаще всего удостаиваются внимания историков и публицистов. На смену большевикам «ленинской гвар­дии», многие из которых были физически уничтожены в 1936—1938 гг. как «враги народа», приходили сталинские «выдвиженцы». Эта генера­ция была представлена людьми молодого и среднего возраста, имевши­ми преимущественно пролетарское либо крестьянское происхождение. Они направлялись на партийную, комсомольскую, хозяйственную ра­боту, составляли основу командного и политического состава Красной армии. Сталин и его ближайшие соратники ясно осознавали важную роль Вооруженных Сил в условиях надвигавшейся войны, когда СССР практически вступил в предмобилизационный период. Их командный состав большевистский вождь хотел видеть преданным не только «делу защиты социалистического Отечества», но и себе лично.

           Стремясь найти в Красной армии свою опору, вождь исполь­зовал самые различные методы. Так, на высшие командные долж­ности назначались люди, с которыми Сталин был связан по службе еще со времен Гражданской войны. Особое предпочтение отдава­лось «первоконникам» — тем, кто служил в Первой Конной армии, входившей в состав Юго-Западного фронта в 1919—1920 гг. Сталин являлся тогда членом Реввоенсовета этого фронта. «Первоконники» (К.Е. Ворошилов, С.М. Буденный, А.И. Егоров и другие) во второй половине 1920-х — начале 1930-х годов постепенно составили руко­водящий костяк Народного комиссариата по военным и морским делам, вытеснив сторонников первого главы советского военного ведомства Л.Д. Троцкого.

           [282] Большевистское руководство понимало необходимость количест­венного и качественного роста командного и технического состава Красной армии. Поэтому были предприняты практические шаги по расширению сети военно-учебных заведений и, в частности — ака­демий. К началу 1930-х годов в стране имелось 6 военных академий. Старейшими из них являлись академии, расположенные в Москве: им. М.В. Фрунзе (до революции — Николаевская академия Генерально­го штаба), Артиллерийская (преемница Михайловской артиллерийской академии), Военно-Воздушных Сил РККА им. Н.Е. Жуковского. В Ле­нинграде на решение задачи подготовки среднего и высшего команд­ного состава Красной армии были нацелены: Военно-техническая, Военно-политическая им. Толмачева, Военно-инженерная, Военно­медицинская им. С.М. Кирова академии.

           Реорганизация советских Вооруженных Сил, совершенствование их технического оснащения в условиях надвигавшейся войны потре­бовали подготовки большого количества командиров для бронетан­ковых, химических, инженерных войск, частей связи РККА. С начала 1930 годов стали одна за другой открываться новые военные акаде­мии. В Москве — Моторизации и механизации им. Сталина (1932), Военно-химическая им. К.Е. Ворошилова (1932), Военно-инженерная им. В.В. Куйбышева (1932), Генерального штаба им. К.Е. Вороши­лова (1936), Военно-воздушная командного и штурманского со­става ВВС (1940), Военно-воздушная им. А.Ф. Можайского (1941), Военно-транспортная им. Л.М. Кагановича (в 1938 г. переведена в Ленинград). В Ленинграде открылись следующие академии: Военно­электротехническая им. С.М. Буденного (1932), Военно-морская им. К.Е. Ворошилова; в Харькове — Военно-хозяйственная (1935).

           Для того чтобы приблизить к себе, расположить, подчинить сво­ей личной власти элиту Красной армии, Сталин использовал и такой действенным метод, как устройство для ее представителей много­людных застолий в Кремле. Наряду с К.Е. Ворошиловым он стоял у истоков новой советской традиции — организации больших крем­левских приемов.

           В последнее время в российской историографии начата разра­ботка проблем формирования образов власти путем целенаправлен­ного символического обустройства среды человеческого обитания. Одним из ключевых становится вопрос архитектурно-ландшафтных презентаций господствующих режимов. При этом большое внима­ние уделяется Москве, оказавшей существенное влияние на форми­рования «пространства власти», которое определяется, прежде всего, расположением «зримых знаков» властного присутствия, в том чис­ле — мест официальных церемоний.

           [283] В допетровскую эпоху подобного рода «знаки» были сосредото­чены в московском Кремле. «Пространство власти» вплоть до на­чала XVIII в., когда центр России переместился в Санкт-Петербург, замыкалось рамками ставшей знаменитой на весь мир державной кремлевской крепости[12].

           В 1918 г., после двухсотлетнего пребывания Москвы в роли «вто­рой» российской столицы, городу был возвращен статус настоящей столицы, уже нового, Советского государства (с 1922 г. — Союза Со­ветских Социалистических Республик). Разрушения времен Граж­данской войны и кампания по уничтожению памятников царской эпохи не затронула Большой Кремлевский Дворец. Именно здесь в начале 1930-х годов стали практиковаться завтраки, которые устраи­вались от имени Реввоенсовета СССР — коллегии Наркомата по во­енным и морским делам. В 1925 г., после смерти М.В. Фрунзе, Пред­седателем РВС и народным комиссаром по военным и морским делам был назначен ближайший соратник (в прямом и переносном смысле) Сталина, К.Е. Ворошилов.

           Ежегодно 1 мая (в День международной солидарности трудящих­ся) на Красной площади устраивались своеобразные смотры боевой выучки и технической оснащенности бойцов и командиров РККА — грандиозные военные парады. Также ежегодно, в начале мая в Крем­ле происходила церемония очередного выпуска слушателей воен­ных академий. К началу 1930-х годов сложился обычай приглашать участников первомайских парадов, а вслед за ними и выпускников военных академий («военных академиков») в Кремль на завтраки, сопровождавшиеся небольшой концертной программой. Участники парада удостаивались такой чести на другой день после его проведе­ния (2 мая). «Военные академики», присутствовавшие на торжест­венной церемонии выпуска, заполняли парадные залы Большого Кремлевского Дворца сразу по завершении ее официальной части (как правило, торжества приходились на 4 либо на 5 мая). Здесь их ожидали накрытые столы. В непринужденной обстановке застолья происходило общение красноармейцев и командиров с руководите­лями большевистской партии и советского правительства.

           Инициатором организации завтраков в Кремле для рядового и командного состава Красной армии являлся К.Е. Ворошилов, кото­рый играл на них роль полноправного хозяина. В 1930 г. он обратил­ся в Политбюро ЦК ВКП(б) с просьбой о том, чтобы члены высше­го партийного руководства приняли участие в торжествах по случаю очередного выпуска военных академий. В ответ последовало следую­щее постановление от 30 апреля 1930 г. «а) рекомендовать (выделено мной. — В.Н.) членам Политбюро принять участие в заседании по [284] случаю выпуска военных академий; б) поручить т. Калинину высту­пить с речью при открытии заседания»[13]. М.И. Калинин в то время официально занимал высшую должность в СССР. Примечательно, что данное постановление не распространялось на генерального се­кретаря ЦК ВКП(б) Сталина, которому с 4 мая 1930 г. Политбюро предоставило трехнедельный отпуск для подготовки текста отчетно­го доклада к предстоящему XVI съезду большевистской партии[14].

           Представители высшего партийного руководства в первой полови­не 1930-х годов посещали «ворошиловские завтраки» в Кремле в ка­честве почетных гостей. Однако задерживались они на этих застольях лишь на 2—3 часа и, как правило, не дожидаясь окончания, удалялись.

           Средства массовой информации, находившиеся под строгим кон­тролем партийной цензуры, в отчетах о кремлевских завтраках и обе­дах в честь представителей военной элиты использовали обтекаемые формулировки, которые, однако, в определенной степени отражали специфику подобного рода событий. Так, газета «Правда» писала, что 2 мая 1934 г. в Большом Кремлевском Дворце «на завтраке, ор­ганизованном Реввоенсоветом Союза, состоялась встреча (выделено мной. — В.Н.) руководителей партии и правительства с участниками первомайского парада». Сообщение об этом завтраке имело харак­терный подзаголовок: «Товарищ Сталин, члены Политбюро и прави­тельства среди (выделено мною. — В.Н.) лучших ударников Красной Армии»[15].

           В июне 1934 г. Реввоенсовет был упразднен, а военное ведомство переименовано в Наркомат обороны СССР во главе с К.Е. Вороши­ловым. 1 декабря 1934 г. в Ленинграде был убит член Политбюро ЦК ВКП(б), ближайший соратник Сталина С.М. Киров. Это убийство заставило советского вождя всерьез задуматься об усилении мер соб­ственной безопасности.

           В первую очередь, были предприняты практические шаги по ужесточению охраны территории Кремля. В январе 1935 г. НКВД за­вело так называемое дело «Клубок». В задачу следствия априори вхо­дило доказать существование заговора с целью физического устране­ния Сталина и других представителей узкого советского руководства. Пока велось следствие, Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило 14 февра­ля 1935 г. (по представлению народного комиссара внутренних дел Г.Г. Ягоды) важное решение «Об охране Кремля». Оно было направ­лено на усовершенствование всей системы обеспечения безопасно­сти правительственных зданий и проживавших в Кремле членов По­литбюро и советского правительства, прежде всего, Сталина.

           По аналогии со Смольным сразу после переезда Советского пра­вительства из Петрограда в Москву было создано Управление комен[285]данта Московского Кремля. Вначале службу по охране Кремля несли латышские стрелки. После их отправки на фронт в сентябре 1918 г. из Лефортова в Кремль передислоцированы пулеметные курсы, кото­рые в январе 1919 г. были переименованы в Первые московские пуле­метные курсы по подготовке командного состава РККА. Позднее они стали называться Военной школой имени ВЦИК. На кремлевских курсантов, как их стали называть, были возложены задачи охраны Кремля, обеспечения безопасности руководства государства, участия в охранных мероприятиях во время встреч руководителей государства и правительства с представителями зарубежных стран, осуществление пропускного режима и поддержание порядка на территории Кремля. Специально для этих целей при Военной школе имени ЦИК создали учебный батальон из 8-ми подразделений, на который и возлагалась задача охраны объектов Московского Кремля. В 1932 г. учебный ба­тальон реорганизован в батальон подготовки командиров взводов за­паса, а позднее — в батальон особого назначения[16].

           Согласно постановлению «Об охране Кремля» от 14 февраля 1935 г., существенно ограничивалась сфера деятельности комендан­та Кремля. Из перечня его обязанностей была изъята хозяйственная деятельность, в том числе — работы по реконструкции Большого Кремлевского Дворца. Изменялся порядок подчиненности комен­датуры Кремля. Если до февраля 1935 г. ответственность за безопас­ность на кремлевской территории несли и вместе с тем должны были контролировать ситуацию руководители ЦИК СССР (в частности, организацию внутренней службы) и Наркомата обороны (по линии военного гарнизона), то отныне Управление коменданта Кремля ста­ло подчиняться НКВД по внутренней охране и НКО — по военной охране. Была введена дополнительная штатная должность замести­теля коменданта по внутренней охране, которую занял А.И. Успен­ский.

           Постановление Политбюро от 14 февраля 1935 г. также предписы­вало вывод с территории Кремля в кратчайшие сроки ряда советских учреждений (приемных ЦИК СССР и ВЦИК, Центральной избира­тельной комиссии и др.). Специальный пункт названного постанов­ления касался кремлевского военного гарнизона, функции которого выполняла Военная школа имени ЦИК, насчитывавшая восемь рот курсантов (вместе с командным составом — порядка полутора тысяч человек). Была создана специальная комиссия, в которую вошли пред­ставители НКВД (Г.Г. Ягода, Г.А. Молчанов, К.В. Паукер, М.П. Фри­новский), а также секретарь Президиума ЦИК СССР А.С. Енукидзе и комендант Кремля Р.А. Петерсон. Ей было предписано в двухме­сячный срок разработать и предоставить план реорганизации охраны [286] Кремля. Одновременно намечалось вывести за его пределы Военную школу имени ВЦИК. Данная задача была разрешена лишь в октябре 1935 г., а до этого срока действовало созданное в феврале 1935 г. спе­циальное подразделение — особое отделение (на правах отдела), под­чинявшееся в вопросах, связанных с организацией оперативной рабо­ты, непосредственно руководящему аппарату НКВД. Функции охраны Кремля передавались батальону особого назначения. Это подразделе­ние вошло в состав Управления коменданта Кремля.

           Почти год спустя, 9 февраля 1936 г. Политбюро утвердило новое постановление, согласно которому Комендатура Кремля во всех от­ношениях, в том числе и по линии гарнизона, подчинялась Народ­ному комиссариату внутренних дел. 8 апреля 1936 г. приказом № 122 по гарнизону Московского Кремля батальон особого назначения был реорганизован в полк специального назначения. После преобразова­ния батальона особого назначения в полк специального назначения последний превратился в основную боевую единицу кремлевского гарнизона. Позднее под названием батальон особого назначения воз­никло подразделение, в которое входили командиры охраны. Обе эти войсковые части несли охранную службу как наружных постов (въезд и вход в Кремль), так и внутренних постов (правительственные и партийные учреждения, расположенные на кремлевской территории, а также находившиеся там квартиры членов правительства).

           Должность коменданта Кремля являлась уникальной. Она явля­лась единственной в своем роде в организационно-штатной струк­туре НКВД. Кандидатура коменданта Кремля рассматривалась и утверждалась Политбюро. До 1935 г. комендант в значительной сте­пени зависел от оборонного ведомства в целом и от командования Московского военного округа в частности.

           С апреля 1920 г. по апрель 1935 г. должность коменданта Кремля занимал Р.А. Петерсон. Его имя неоднократно упоминалось в ходе следствия по вышеназванному «Кремлевскому делу». Комиссия пар­тийного контроля в первых числах апреля 1935 г. вынесла Петерсону выговор с занесением в учетную карточку с формулировкой: «За от­сутствие большевистского руководства подчиненной комендатурой, слабую политико-воспитательную работу среди сотрудников и неудо­влетворительный подбор кадров». 9 апреля 1935 г. Политбюро приняло постановление «О коменданте Кремля». Оно утвердило Р.А. Петерсо­ну наказание, вынесенное КПК. Петерсон был освобожден от долж­ности коменданта Кремля[17]. 19 апреля 1935 г. его сменил П.П. Ткалун, в ведении которого находилась вся кремлевская охрана[18].

           Таким образом, в 1935 г. Кремль превратился в своеобразную ста­линскую твердыню, которая надежно охранялась сотрудниками на[287]биравшего силу и полностью подчиненного вождю силового ведом­ства — НКВД.

           В создавшейся ситуации К.Е. Ворошилов, который фактиче­ски лишился возможности по собственной инициативе устраивать в Кремле застолья для представителей военной элиты, решил «про­вентилировать» ситуацию. 19 апреля 1935 г. (примечательно, что именно в этот день в должность вступил новый кремлевский ко­мендант П.П. Ткалун) нарком обороны направил членам Политбю­ро и лично Сталину записку следующего содержания: «В прошлые годы майский выпуск Военных Академий производился в Москве в Кремле в присутствии членов Политбюро и Правительства. В мае этого года выпускаются из Академий 1076 человек, из них 145 чело­век, расположенных в Ленинграде. Считал бы необходимым и в этом году по установившейся традиции выпуск Академий произвести в Кремле (4-го мая)»[19]. Хотя упомянутая записка К.Е.Ворошилова имела пометку «Срочно», Сталин и другие члены Политбюро нашли время для ее рассмотрения лишь 28 апреля.

           А накануне, 27 апреля высший партийный орган принял поста­новление «О приеме Партией и Правительством войск, участвую­щих в первомайском параде». Предварительно был проведен устный опрос членов Политбюро (Сталина, В.М. Молотова, Л.М. Каганови­ча, Г.К. Орджоникидзе, М.И. Калинина, В.Я. Чубаря)[20]. Возможно, данный вопрос решался в сталинском служебном кабинете в Кремле (с 16.40 по 18.30 в нем находились члены Политбюро В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов, кандидаты в члены Политбюро Г.К. Орджони­кидзе и Л.М. Каганович)[21].

           К сожалению, инициативный документ, послуживший поводом для его принятия, выявить не удалось. Вероятно, и в данном случае «приложил руку» нарком обороны. Упомянутое решение Политбюро формулировалось следующим образом: «Признать целесообразным организацию приема партией и правительством 2 мая в Большом Кремлевском дворце представителей войск, участвующих в майском параде (летчиков, танкистов, артиллеристов, кавалеристов и др. ро­дов войск) в общем количестве до 1 500 человек»[22].

           Примечательно, что Сталин внес в представленный первоначаль­но проект постановления Политбюро незначительную правку, кото­рая, однако, имела важную смысловую нагрузку. После слов «орга­низацию приема» вождь вписал красным карандашом: «партией и». Сталин акцентировал внимание на том, что прием участников пер­вомайского парада в Кремле организуется не только по инициативе советского правительства, которое возглавлял один из его ближай­ших соратников В.М. Молотов, но и большевистской партии, лиде[288]ром которой являлся он сам. Данное обстоятельство и было зафик­сировано в упомянутом постановлении Политбюро от 27 апреля.

           На другой день высший партийный орган рассмотрел и просьбу наркома обороны К.Е. Ворошилова, изложенную в его записке от 19 апреля. По этому вопросу последовало лаконичное решение По­литбюро ЦК ВКП(б): «Произвести выпуск из Военных Академий в Кремле 4 мая»[23].

           Таким образом, в конце апреля 1935 г. высший партийный орган принял два постановления, фактически узаконивших уже сложив­шуюся традицию организации застолий для командного и рядового состава Красной армии. Во-первых, значительно повысился их ста­тус. Подобного рода застолья официально стали именоваться прие­мами. Отныне не наркомат обороны, а руководство большевистской партии и советского правительства во главе со Сталиным стали вы­ступать в роли организаторов и хозяев, т.е. принимать представите­лей военной элиты. Во-вторых, согласно решениям Политбюро от 27 и 28 апреля 1935 г., устанавливалось место проведения приемов — Большой Кремлевский Дворец.

           Советская центральная печать соответствующим образом отреа­гировала на подобное важное изменение статуса кремлевских засто­лий, которые устраивались для военной элиты. Например, «Правда» поместила следующую информацию: «2 мая, в 6 часов вечера, в за­лах Большого Кремлевского Дворца состоялся прием участников парада, устроенный Центральным Комитетом ВКП(б) и правительством СССР (выделено мной. — В.Н.)». Отчет об этом застолье был помещен под характерным заголовком: «Участники первомайского парада на при­еме в Кремле 2 мая 1935 г.»[24]. Позднее газета подробно описывался «прием выпускников военных академий РККА, устроенный Цент­ральным Комитетом ВКП(б) и правительством Союза СССР»[25].

           Сталин, который, по его собственному признанию, зачастую «про­пускал» торжества такого рода[26], теперь получал возможность с лихвой наверстать упущенное. Отныне он мог чувствовать себя полноправ­ным хозяином кремлевских банкетов, устраивавшихся для представи­телей военной элиты. Во второй половине 1930-х годов такие застолья чаще всего проходили не в дневное, а в вечернее время. Начинаясь в 17, 18 или даже в 19 часов, приемы в Кремле заканчивались далеко за полночь. Вождь и его ближайшие соратники теперь пребывали на этих грандиозных застольях практически от самого начала и до конца.

           С 1938 г. в Кремле начали периодически организовываться и прие­мы участников военных парадов на Красной площади в честь годовщи­ны Октябрьской революции. Сталин, члены Политбюро ЦК ВКП(б) и советского правительства обязательно присутствовали и на них.

           [289] Устраивая торжественные застолья для представителей элиты Красной армии, Сталин не обошел вниманием и Военно-морской флот. 20 декабря 1938 г., по завершении заседаний Главного военного совета ВМФ, продолжавшихся в течение десяти дней, его участники были приглашены на банкет в Кремль. 22 июня 1939 г. по предло­жению наркома ВМФ СССР Н.Г. Кузнецова Совет народных комис­саров учредил новый государственный праздник — День Военно­морского флота[27]. 27 июля 1939 г. в честь военных моряков в Кремле был дан праздничный прием с участием Сталина.

           Таким образом, термин «прием» применительно к кремлевским застольям впервые появился в документах Политбюро ЦК ВКП(б) 27 апреля 1935 г. в связи с чествованием представителей советской военной элиты. В полном соответствии с этим решением высшего партийного органа именно так был назван в центральной советской печати прием для участников первомайского парада, устроенный 2 мая 1935 г.[28]

           По свидетельству одного из современников событий, в период политических репрессий в СССР ослаблению негативного впечат­ления от них во многом способствовали… советские летчики. Они прославились выдающимися показателями в скорости и дальности полета, достигли международных успехов в своей области. Были со­вершены перелеты из Москвы в Америку через Северный полюс. Советские летчики сумели высадить на лед отважных полярных ис­следователей во главе с И.Д. Папаниным[29].

           Слова из знаменитой в 1930-е годы песни: «…Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор» — это девиз целого поколения. Советская авиация стала тогда предметом национальной гордости. Наиболее известные летчики — Чкалов, Водопьянов, Громов, Коккинаки и другие превратились в подлин­ных кумиров миллионов людей. Советская пропаганда окрестила их «сталинскими соколами». Благодаря газетным публикациям, жур­нальным фотографиям и кинохронике их фамилии звучали повсюду, а лица становились легко узнаваемыми и запоминающимися. Выда­ющиеся авиаторы щедро вознаграждались за свои достижения. Им вручали высшие правительственные награды, выплачивали крупные денежные премии, выделяли новые квартиры. Тем же из них, кому посчастливилось попасть в когорту избранных, предоставлялась главная привилегия, которую невозможно было приобрести ни за какие деньги. «Сталинских соколов» как почетных гостей пригла­шали в Кремль на завтраки и обеды, а позднее — на грандиозные приемы (банкеты) в Большом Кремлевском дворце, где их привет­ствовали руководители большевистской партии и советского пра[290]вительства. Сталин и Молотов устраивали для них неформальные встречи на даче, где общение также происходило за накрытым сто­лом, но в более узком кругу.

           Будучи реальным политиком, Сталин хорошо осознавал важную роль авиации в деле укрепления военно-технической мощи государ­ства, всего создаваемого им политического режима. Вождь отмечал и приближал к себе самых выдающихся авиаторов. С начала 1930-х го­дов в здравицах, звучавших на кремлевских застольях, летчики стали упоминаться все чаще. Так, на завтраке, устроенном 2 мая 1934 г. в Большом Кремлевском дворце для участников первомайского празд­ничного парада, Сталин заметил, обращаясь к собравшимся: «Тут, кажется, главным образом, летчики». Действительно, авиаторы в большом количестве были представлены на этом кремлевском засто­лье. Дело в том, что в праздничном первомайском параде приняло участие 500 боевых самолетов. В роли флагмана парада на четырех­моторном тяжелом бомбардировщике ТБ-3 выступал Я.И. Алкснис, который после приземления удостоился похвалы вождя[30].

           На банкете Сталин изложил свое видение перспектив развития со­ветской военной авиации, миновавшую стадию своего становления. Затем Сталин отметил те личные качества, которыми, по его мнению, должны обладать авиаторы. Говорил о необходимости воспитания у них не просто смелости, а «расчетливой большевистской храбрости», сочетания твердого знания боевой техники с глубоким пониманием законов природы, способности овладеть этими законами[31].

           21 июня 1934 г. в Кремле проходило другое ставшее памятным для авиаторов застолье, на котором они вновь удостоились здрави­цы вождя. Это был «товарищеский обед», завершавший торжества по случаю возвращения в Москву участников знаменитой «челюс­кинской» эпопеи. Пароход «Челюскин», предпринявший в 1933 г. попытку за одну навигацию пройти по Северному морскому пути из Мурманска во Владивосток, в феврале 1934 г. был раздавлен льдами в Чукотском море и затонул. Всем участникам рейда, за исключе­нием одного, который трагически погиб, после затопления судна удалось целыми и невредимыми высадиться на лед. В Москве не­медленно была создана государственная комиссия для организации спасения «челюскинцев» из ледяного плена и доставки их на «боль­шую землю». Главную роль в этой небывалой по масштабам опера­ции сыграли советские летчики. Семь из них: А.В. Ляпидевский, С.А. Леваневский, Н.П. Каманин, М.Т. Слепнев, И.В. Доронин, В.В. Молоков, М.В. Водопьянов были удостоены только что вве­денной новой высшей правительственной награды — звания Героя Советского Союза.

           [291] Именно за их здоровье Сталин провозгласил тост на «товари­щеском обеде» в Большом Кремлевском дворце 21 июня 1934 г. Он уместно использовал в своей здравице цитату из известного произ­ведения советского классика М. Горького. Если судить по воспоми­наниям очевидцев, вождь сказал, что герои-летчики «проявили то безумство храбрых, которому поют славу». Спасение «челюскинцев», завершил свою здравицу Сталин, стало возможным прежде всего по­тому, что их собственная организованность счастливо соединилась с храбростью авиаторов[32].

           В начале 1935 г. известный летчик С.А. Леваневский обратился в высшие инстанции с предложением совершить сверхдальний бес­посадочный перелет по маршруту Москва — Соединенные Штаты Америки через Северный полюс. Политбюро ЦК ВКП(б) дало «доб­ро» на подготовку и проведение такого полета.

           Пока полным ходом велась подготовка к трансарктическому по­лету Леваневского, произошло одно событие, которое имело знаме­нательные последствия. 2 мая 1935 г. на Центральном аэродроме в Москве Сталину был представлен летчик В.П. Чкалов. Для молодо­го и талантливого летчика-истребителя (8 ноября 1927 г. он проде­монстрировал свои полетные способности на праздничном воздуш­ном параде в Москве) это был перст судьбы. Вождю, несомненно, было известно о том, что Чкалов неоднократно проявлял недисци­плинированность, нарушал нормы и правила полетов. Так, будучи летчиком-истребителем ВВС, он имел за собой такие «грехи», как несанкционированный полет под Троицким мостом в Ленинграде, «прокручивание» мертвых петель в черте города, наконец, попытка пролета вместе со звеном истребителей под линией связи, закончив­шаяся аварией. Чкалов был приговорен за этот последний проступок к тюремному заключению. Из тюрьмы его вскоре освободили (по­могло ходатайство на имя М.И. Калинина), но из рядов ВВС Крас­ной армии уволили….

           Ко времени судьбоносной встречи с вождем В.П. Чкалов вернул­ся в военную авиацию. Он получил должность заводского летчика­испытателя в Конструкторском бюро Н.Н. Поликарпова. Сталину Чкалов пришелся по душе. Со времени первой встречи с вождем 2 мая 1935 г. его популярность стремительно возрастала. В этом смысле Чка­лов вольно или невольно выступал в качестве конкурента Леваневско­го, претендовавшего на звание «лучшего сталинского сокола».

           Между тем, для самого Леваневского настали трудные времена. В начале августа 1935 г. закончилась неудачей его попытка совер­шить беспосадочный перелет из Москвы через Северный полюс в США. Вслед за этим С.А. Леваневский был направлен в длительную [292]

           командировку в Соединенные Штаты. Длительное отсутствие по этой причине в Москве существенно снизило шансы Леваневского на утверждение в роли лидера в когорте «сталинских соколов». Они и без того уменьшились после неудачной попытки трансарктическо­го перелета 1935 г.

           Теперь на эту роль стал реально претендовать В.П. Чкалов. И по­сле первой неудачной попытки, предпринятой Леваневским, Чкалов продолжал верить в реальную возможность осуществления переле­та через Северный полюс. С личного одобрения вождя сверхдаль­ний полет был совершен, однако в качестве конечной точки Сталин определил не США, а … Петропавловск-Камчатский.

           20 июля 1936 г. из Москвы стартовал экипаж в составе командира В.П. Чкалова, второго пилота, летчика-испытателя Г.Ф. Байдукова и штурмана, инженера 1-го ранга А.В. Белякова. Вдоль обоих бортов фюзеляжа их самолета АНТ-25 крупными красными буквами были начертаны слова: «Сталинский маршрут». Сверхдальний беспоса­дочный перелет из Москвы до острова Удд через Арктику и Запо­лярье продолжался 56 час. 20 мин. За это время было пройдено рас­стояние в 9 374 км.

           Чкаловский экипаж возвратился в Москву 10 августа. На столич­ный аэродром Щелково встречать его приехали Сталин, глава воен­ного ведомства Ворошилов, члены Политбюро, представители ВВС Красной армии и наркомата оборонной промышленности. Советское руководство могло быть довольным. Благодаря этому сверхдальнему перелету у СССР возникла возможность сделать серьезную заявку на потенциальные технические достижения в одной из престижных областей, а именно, в области авиастроения. Не исключена была возможность боевого применения сверхдальнего самолета АНТ-25. Один из современников событий спустя три дня после завершения полета В.П. Чкалова, Г.Ф. Байдукова и А.В. Белякова записал в днев­нике: «Мысль невольно ищет ответа на основной, мучительный, на­доедливый вопрос: как эти прекрасные победы человеческого гения отразятся на ближайшей, роковой, апокалипсической войне? Все и все — под ударом. Радиус истребления — безграничен»[33].

           За свой сверхдальний перелет Чкалов, Байдуков и Беляков были удостоены звания Героев Советского Союза. Командир экипажа полу­чил денежную премию в размере 30 000 рублей, второй пилот и штур­ман — по 20 000 рублей. Их имена были увековечены еще при жизни. Острова Удд, Лангр и Кеос в заливе Счастья решением Политбюро переименовали соответственно в острова Чкалов, Байдуков и Беля­ков. Для Г.Ф. Байдукова участие в чкаловском суперперелете стало вдвойне счастливым: освободили из лагеря его отца, ранее работавше[293]го на железнодорожном транспорте и осужденного за «саботаж и вре­дительство». Помимо этого, во многом благодаря упорству и умению Байдукова самолет АНТ-25 был фактически возвращен в строй.

           Членов чкаловского экипажа встречали в Москве как триумфато­ров. Специально в их честь 13 августа 1936 г. в Большом Кремлев­ском Дворце был устроен прием[34].

           18—20 июня 1937 г. В.П. Чкалов вместе с Г.Ф. Байдуковым и А.В. Беляковым совершили на модифицированной модели само­лета АНТ-25 (NO-25) второй сверхдальний перелет, теперь уже по маршруту Москва — Северный полюс — Соединенные Штаты Америки. На подготовку и проведение этого перелета было выде­лено 1 000 000 рублей и 150 000 долларов. Как и в 1936 г., его под­готовка проходила под непосредственным руководством Сталина. На сей раз чкаловский экипаж пробыл в воздухе 63 час. 16 мин., преодолев расстояние в 11 340 километров. Этот перелет явился убедительным аргументом Сталина, продемонстрировав индустри­альный уровень и технические возможности СССР всему миру, в первую очередь — США[35].

           26 июля 1937 г. в Кремле был устроен второй по счету прием (бан­кет) в честь В.П. Чкалова, Г.Ф. Байдукова и А.В. Белякова. Их встре­чали повсюду как истинных народных героев. На В.П. Чкалова бук­вально обрушилась многократная и поистине оглушительная слава. Однако 15 декабря 1938 г. он трагически погиб во время испытания скоростного истребителя И-180 конструкции инженера Н.Н. Поли­карпова.

           12—14 июля 1937 г. летчики М.И. Громов, А.Б. Юмашев и С.А. Да­нилин на самолете «СССР NO-25-1» улучшили достижение чкалов­ского экипажа, также совершив сверхдальний перелет из Москвы через Северный полюс в США. Сталин понимал, что благодаря до­стигнутому Громовым, Юмашевым и Данилиным показателю даль­ности приблизились, сделались реально достижимыми границы го­сударств даже в другом полушарии. С самого начала самолет АНТ-25 (РД — рекорд дальности) предназначался не только для суперпере­летов. Имелось в виду и его военное применение в качестве дальне­го бомбардировщика (при серийной постройке он получил название ДБ-1). Не случайно американская пресса высказала в 1937 г. пугаю­щие предположения о том, что советское руководство прекрасно представляло себе военное значение этого перелета[36].

           Громов, Юмашев, Данилин удостоились торжественного прие­ма. Согласно постановлению Политбюро от 20 августа 1937 г., была создана специальная комиссия для организации встречи героиче­ских летчиков. В состав комиссии вошли: народный комиссар обо[294]ронной промышленности СССР М.Л. Рухимович, начальник ВВС РККА Я.И. Алкснис, известный полярный исследователь акаде­мик О.Ю. Шмидт. После встречи Громова, Юмашева и Данилина на Белорусском вокзале и торжественного митинга, согласно ре­шению Политбюро, предписывалось устроить в 17 час. 30 мин. то­варищеский прием в Кремле. Организация встречи и кремлевского приема героев-летчиков возлагались на Рухимовича, начальника отдела охраны Главного управления государственной безопасности НКВД И.Я. Дагина и начальника Управления Комендатуры Кремля П.П. Ткалуна[37].

           В ходе приема в Кремле участников первомайского парада 5 мая 1939 г. Сталин предложил тост «за Коккинаки и Гордиенко»[38]. Этой здравицей вождь отдавал должное очередному выдающемуся дости­жению советских летчиков. 28 апреля 1939 г. самолет «Москва» (про­тотип бомбардировщика Ил-4), пилотируемый Героем Советского Союза В.К. Коккинаки и М.Х. Гордиенко, преодолел расстояние в 8000 км от Москвы до Америки за 22 час. 56 мин. 23 мая 1939 г. Кок­кинаки и Гордиенко стали «виновниками торжества» на специально устроенном в их честь большом кремлевском приеме.

           14 сентября 1939 г. Сталин принял в своем кремлевском кабине­те боевых летчиков, участников боев в Испании, Китае и в районе реки Халхин-Гол Я.В. Смушкевича, Ф.А. Агальцова, И.А. Лакеева, С.И. Грицевца, Г.П. Кравченко, Шевченко, Б.А. Смирнова, Калаче­ва, Короткова. Вместе со Сталиным во встрече участвовали нарком обороны К.Е. Ворошилов, заместитель наркома обороны Г.И. Ку­лик, командующий ВВС Красной армии. А.Д. Локтионов и его за­меститель А.И. Гусев. Беседа продолжалась в течение часа. В 20.35 летчики покинули кабинет вождя[39]. В тот же вечер в Большом Крем­левском Дворце для них был устроен прием[40].

           С начала 1930-х годов в жестокое соревнование авиаторов разных стран за выдающиеся показатели в скорости, высоте и дальности вступили женщины разных стран. В эту бескомпромиссную борьбу за дальность включились и советские летчицы. На двухмоторном ва­рианте дальнего бомбардировщика ДБ-2Б — АНТ-37 бис («Родина») 24 сентября 1938 г. женский экипаж в составе командира В.С. Гри­зодубовой, второго пилота П.Д. Осипенко и штурмана М.М. Раско­вой начал перелет по маршруту Москва — Дальний Восток. Однако уже утром следующего дня самолет совершил вынужденную посад­ку в дальневосточной тайге. «Родина» пробыла в воздухе 26,5 час., преодолев почти 6 500 км. Этот результат был признан всесоюзным (национальным) женским рекордом и утвержден в качестве миро­вого женского рекорда дальности полета по прямой без посадки [295] (5 908 км). 27 октября 1938 г. в Грановитой палате Большого Крем­левского дворца в честь летчиц был устроен прием.

           Во второй половине 1930-х годов герои-летчики превратились в наиболее почитаемых гостей на больших кремлевских приемах. На этих банкетах присутствовал не только летный персонал, но и пред­ставители научно-технической интеллигенции, которые вложили свой достойный вклад в развитие советской авиации. Среди них, на­пример, — главный конструктор А.Н. Туполев, создатель военных и гражданских самолетов[41].

           С середины 1930-х годов традиция организации больших крем­левских приемов стала распространяться также на деятелей ис­кусства и науки (писатели, музыканты, актеры, ученые, препо­даватели вузов), на сталинский «менеджмент» (руководителей промышленных наркоматов, транспортников). Она не обошла сто­роной героических летчиков, совершивших сверхдальние перелеты, полярников; передовиков производства.

           Понятно, что пригласить на прием в Кремль одновременно всех участников конкретного праздничного парада или «военных акаде­миков» одного года выпуска не было никакой возможности. Поэто­му существовали отработанные принципы отбора из большой массы бойцов и командиров наиболее достойных, которые и представляли на кремлевских застольях Сталина элиту Вооруженных Сил СССР. Число участников праздничных первомайских парадов, проводив­шихся на Красной площади, год от года возрастало. В 1936 г. их было свыше 30 000 чел., в 1937 г. — около 35 000 чел.[42], в 1938 г. — около 31 000 чел., а в 1939 г. — уже свыше 35 000 чел.[43] При отборе канди­датур для участия в приемах, естественно, учитывался такой фактор, как вместимость парадных кремлевских апартаментов, но главным образом брался во внимание высокий статус застолий, на которых в роли хозяев выступали Сталин и его ближайшие соратники. Не слу­чайно в качестве гостей на банкеты в Кремль приглашались лучшие из участников праздничных парадов. Преимущество получали те, кто сделал службу в Красной армии или в Военно-Морском Фло­те своей основной профессией. Но неизменно соблюдался осново­полагающий принцип отбора: приглашавшиеся на прием в Кремль представляли все рода войск. Как предписывало вышеупомянутое постановление Политбюро от 27 апреля 1935 г., на сталинских за­стольях в Большом Кремлевском Дворце неизменно присутствовали летчики, танкисты, артиллеристы, пехотинцы, кавалеристы, моряки. Центральные газеты отмечали, что на прием 2 мая 1935 г. были при­глашены представители «всех родов оружия» — более 1 700 «красно­армейцев и командиров»[44].

           [296] Но и на такое количество гостей Георгиевский зал Большого Кремлевского Дворца явно не был рассчитан. За накрытыми столами в нем могло разместиться от 800 до 1 000 чел. Выход из положения был найден быстро: помимо Георгиевского зала гостей стали разме­щать и в других парадных помещениях. В «Правде» и в «Известиях» прямо говорилось, что приемы участников первомайских парадов проходили в «огромных залах Большого Кремлевского дворца»[45].

           В 1935 г. количество выпускников военных академий достигло 1 076 чел., в 1936 г. превысило 2 000 чел.[46], а в дальнейшем продолжа­ло неуклонно расти. И в данном случае, как и в случае с участника­ми праздничных парадов приходилось отбирать наиболее достойных для участия в больших кремлевских приемах. На этих банкетах в ко­личественном отношении преобладали те, кто проходил обучение в Москве. «Военные академии» из других городов были представлены немногочисленными группами слушателей, окончивших курс обу­чения с отличием.

           В 1930-е годы в СССР полным ходом шел процесс модернизации промышленности, направленный на превращение страны в мощную индустриальную державу и на повышение ее оборонного потенциа­ла. Сталин стремился не только подчеркнуть свою заинтересован­ность в дальнейшем развитии ведущих отраслей экономики, но и продемонстрировать, что «держит руку на пульсе», хорошо представ­ляет себе состояние дел в индустрии. С этой целью он практиковал совещания в Кремле с руководящим составом различных отраслей промышленности, транспорта, сельского хозяйства.

           25—29 июля 1935 г. в Москве собрались руководители и работни­ки железнодорожного транспорта. Совещание было созвано народ­ным комиссаром путей сообщения Л.М. Кагановичем по поручению ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР в связи с наличием негативных явлений, в частности — со снижением объема перевозок[47]. Обсужда­лись вопросы более рационального использования паровозов и пра­вильной организации движения товарных поездов. 30 июля участ­ники совещания и работники Московского железнодорожного узла были приняты в Кремле Сталиным, руководителями большевист­ской партии и советского правительства.

           Сталин также внимательно следил за работой проходившего 26— 29 октября 1937 г. в Москве совещания, созванного руководством Народного комиссариата тяжелой промышленности. В совещании приняли участие представители металлургической и угольной про­мышленности. 29 октября для них был устроен торжественный при­ем в Грановитой палате, на котором присутствовали Сталин и его ближайшее окружение.

           [297] Представители руководящего состава и сотрудники ведущих про­мышленных наркоматов приглашались практически на все кремлев­ские приемы.

           Предвоенное время характеризовалось не только сверхдальними перелетами советских летчиков, но и организацией научных экспеди­ций по освоению Северного Полюса. 25 июня 1937 г. в Кремле состоял­ся прием участников первой такой экспедиции. Сталин сделал все для того, чтобы продемонстрировать, насколько близки ему полярные ис­следователи. Несомненно, подобного рода демонстрацию он предпри­нял также с целью усиления собственного авторитета как заботливого и мудрого вождя, не оставляющего без внимания проявления героизма и умеющего по достоинству вознаградить тех, кто достоин награды.

           В начале 1938 г. участникам второй экспедиции на Северный По­люс — Г.Е. Федорову, Э.Т. Кренкелю, П.П. Ширшову, И.Д. Папани­ну («папанинцам») пришлось дрейфовать на льдине. После успеш­ной операции по их спасению «папанинцы» были доставлены в Ленинград, а оттуда на поезде прибыли в Москву. И эта торжествен­ная встреча первопроходцев Северного Полюса была организована Сталиным как очередная демонстрация победоносного движения «к светлому будущему» под руководством великого вождя. Ей не должны были помешать никакие происки «врагов народа»: встреча папанинцев проходила спустя считанные дни после завершения от­крытого политического процесса по делу так называемого «право­троцкистского блока» (Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова и других)[48].

           В предвоенные годы установилась традиция приглашать членов экспедиций к Северному Полюсу — ученых, профессиональных мо­ряков и полярных летчиков на приемы в Кремль.

           Кремлевские приемы были призваны не только демонстрировать тесную связь вождя с военной, промышленной, научно-технической элитой и опору на нее, прославлять героизм и самоотверженность советских летчиков, полярников, отмечать трудовой энтузиазм ра­ботников промышленности и сельского хозяйства, но и служить своеобразным подтверждением правильности сталинской политики в области культуры. Во второй половине 1930-х годов в Москве ста­ли периодически устраиваться декады республиканского искусства.

           Вождь и его соратники неизменно посещали спектакли и кон­церты, проходившие в столице в рамках этих декад. Каждая из них завершалась пышным банкетом в Большом Кремлевском Дворце. Первыми приема в Кремле удостоились участники декады грузин­ского искусства (14 января 1937 г.). За ними последовали деятели культуры Узбекистана (31 мая 1937 г.). 17 апреля 1938 г. кремлевский прием был устроен для участников декады искусства Азербайджа[298]на, 5 июня 1939 г. — Киргизии, 4 ноября 1939 г. — Армении. 17 июня 1940 г. на кремлевском приеме чествовали участников декады бело­русского искусства, 30 октября — бурят-монгольского. Последнее такого рода застолье состоялось за два месяца до нападения Герма­нии на СССР. 22 апреля 1941 г. в Кремле чествовали деятелей искус­ства Таджикистана.

           О том, каков был порядок организации больших кремлевских приемов подобного рода, можно судить на примере декады таджик­ского искусства в Москве. Отправной точкой для ее организации явилось обращение партийно-государственного руководства респуб­лики. 3 марта 1941 г. первый секретарь ЦК КП(б) Таджикистана Д.З. Протопопов и председатель Совета народных комиссаров Тад­жикской ССР М. Курбанов направили Сталину и Молотову письмо, в котором сообщали, что завершено проведение подготовительных мероприятий «к показу таджикского искусства в Москве». Прото­попов и Курбанов просили Сталина и Молотова разрешить начать декаду 10 апреля 1941 г. В их письме была представлена программа этого грандиозного мероприятия. Она состояла из 8-ми пунктов (по­каз опер, балетов, музыкальных композиций, драматических произ­ведений, а также заключительный концерт). Сталин и Молотов дали свое согласие на проведение этого мероприятия.

           22 марта 1941 г. данный вопрос был включен в повестку дня По­литбюро ЦК ВКП(б). Оно приняло следующее решение: 1) раз­решить Комитету по делам искусств провести декаду таджикско­го искусства в Москве, назначив день ее открытия на 12 апреля[49]; 2) утвердить репертуар декады, представленный ЦК КП(б) Таджи­кистана и СНК Таджикской ССР; 3) определить количество участ­ников декады в 750 чел.[50]

           Ход декады широко освещался в центральных газетах. «Правда» по­местила на первой полосе передовую статью «Искусство советского Таджикистана». Сообщалось также, что Сталин и его ближайшие сорат­ники присутствовали на балете «Ду гуль» («Две розы»), который был по­ставлен в филиале Большого театра СССР (18 апреля), а также на заклю­чительном концерте участников декады в Большом театре (20 апреля)[51].

           Традиционный прием в Кремле участников декады был устро­ен Комитетом по делам искусств при СНК СССР 22 апреля 1941 г. В качестве гостей были приглашены работники искусств Таджик­ской ССР, члены ЦК ВКП(б), народные комиссары, депутаты Вер­ховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР, Герои Советско­го Союза, Герои Социалистического Труда, представители высшего командования Красной армии и Военно-Морского флота, лауреаты Сталинской премии (торжественная церемония первого вручения [299] дипломов лауреатов этой премии состоялось буквально накануне, 21 апреля 1941 г.), а также деятели советской науки, техники, искус­ства и литературы.

           Большие кремлевские приемы всегда сопровождались празднич­ными концертами. Сталин ввел обычай приглашать на кремлевские застолья в качестве гостей известных музыкантов и артистов, следуя в этом отношении, по словам современника событий Ю.Б. Елагина, «примеру добрых старых просвещенных монархов». Нарядно одетые и хорошо выглядевшие внешне, остроумные и общительные пред­ставители творческой элиты делали атмосферу больших кремлев­ских приемов непринужденной, даже веселой[52].

           В праздничных концертах, проходивших во время больших крем­левских приемов, принимали участие выдающиеся представители советского искусства. Начальник охраны Сталина Н.С. Власик, ко­торый курировал Большой театр, занимался вопросами организации таких концертов: визировал смету на их финансирование, утверждал списки выступавших артистов, с большинством из которых был зна­ком лично[53]. Помимо солистов Большого театра на приемы в Кремль приглашались артисты других лучших театров Москвы — Малого, Художественного, Вахтанговского[54].

           Как правило, актеры и музыканты получали известие о том, что приглашаются на большой кремлевский прием буквально накануне.

           Сталин по-своему реагировал на выступления участников празд­ничных кремлевских концертов. По некоторым данным, после приема в Кремле ведущих украинских артистов вождь подарил певи­це О.А. Петрунько свою фотографию с дарственной надписью: «То­варищу Оксане от Сталина»[55].

           Явно по душе ему приходился актер-кукольник С.В. Образцов, который придумал куплеты о подвиге полярников и впервые испол­нил их на приеме 25 июня 1937 г. В программу праздничного кон­церта, которым сопровождался этот банкет, были также включены выступления Б.Я. Златогоровой и С.Я. Лемешева[56].

           Сталин часто посещал Большой театр. Ему нравились выступления М.Т. Семеновой[57], постановки опер «Псковитянка» и «Царская неве­ста» Н.А. Римского-Корсакова, «Хованщина» М.П. Мусоргского[58].

           При непосредственной поддержке Сталина в 1937 г. открылся Кукольный театр, художественным руководителем которого был С.В. Образцов. По признанию Образцова, у него сложились «до­вольно хорошие» отношения с вождем. Спустя десятилетия артист вспоминал: «Двадцать два раза я выступал с куклами перед ним. Мы даже пили вино после выступлений. Сталин всегда хвалил меня и называл лучшим другом»[59].

           [300] По завершении праздничного концерта, которым сопровождался практически каждый большой кремлевский прием, артистов, уча­ствовавших в нем, приглашали за накрытые столы. Однако столы эти находились не в Георгиевском, а, по свидетельству Ю.Б. Ела­гина, в другом зале «на первом этаже» (в данном случае речь идет, очевидно, о Владимирском зале). Участникам концерта, число ко­торых достигало 400 чел., предлагалась «самая разнообразная заку­ска»: икра в большом количестве, окорока, салаты, свежие овощи и зелень. Из спиртных напитков на столах имелась водка в графинах, красное и белое вино, «великолепный армянский коньяк. Шам­панского на столах не было, но его можно было получить, причем в большом количестве неподалеку, в специальным буфете»[60].

           Таким образом, Сталин и его ближайшие соратники в середине 1930-х годов положили начало традиции проведения больших крем­левских приемов, которая наряду с учетом интересов представителей отдельных групп советского общества предусматривала очередность проведения подобных торжественных мероприятий. Они являлись важными государственными мероприятиями, имевшими большое значение не только для укрепления личной власти Сталина, но и для консолидации политической, военной, экономической и интеллек­туальной элиты СССР.

           [300-302] СНОСКИ оригинального текста