Неопубликованные письма Г.А. Потемкина Екатерине II 1783 г. о присоединении Крыма к России

Автор
Елисеева Ольга Игоревна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVIII

Библиографическое описание:
Елисеева О.И. Неопубликованные письма Г.А. Потемкина Екатерине II 1783 г. о присоединении Крыма к России // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Муравьева Л.Л. М., 1996. С. 131-152.

Текст статьи

[131]

О.И. Елисеева

НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ПИСЬМА Г.А. ПОТЕМКИНА ЕКАТЕРИНЕ II 1783 Г. О ПРИСОЕДИНЕНИИ КРЫМА К РОССИИ

          Присоединение Крыма явилось одной из наиболее интересных страниц истории внешней политики России в царствование имп. Екатерины II. Оно позволило России укрепить свои позиции на берегах Черного и Азовского морей, построить сильный черноморский флот, гарантировать спокойствие южных границ империи, приступить к хозяйственному освоению богатых плодородных земель Тавриды, начать широкое строительство городов, крепостей и поселков в Северном Причерноморье.

          Источники по иcтории присоединения Крыма к России многочисленны и разнообразны. Они включают в себя актовые материалы – манифесты и указы имп. Екатерины II; богатую делопроизводственную документацию – рескрипты Екатерины II Г.А. Потемкину, его рапорты и доклады императрице, Сенату и Военной коллегии, отношения, ордера, служебную переписку Екатерины II и светлейшего князя с различными должностными лицами (А.А. Безбородко, Я.И. Булгаковым, А.В. Суворовым и др.); переписку иностранных дипломатов, аккредитованных в Петербурге, со своими дворами, в частности австрийского посла графа Кобенцеля и английского посла Гарриса; а также источники личного происхождения – переписку русских государственных и военных деятелей (П.А. Румянцева, А.В. Суворова, А.И. Иловайского) и другие документы.

          Важное место среди них занимает переписка Екатерины II и Г.А. Потемкина. Если большинство писем Екатерины II 1783 г. издано[1] и широко использовалось как дореволюционными русскими[2], так советскими[3] и зарубежными[4] исследователями при изучении присоединения Крыма, то письма Потемкина, задумавшего и осуществившего эту операцию, до сих пор остаются в тени из-за отсутствия их публикации.

          В данной работе автор ставит своей целью познакомить читателей с письмами светлейшего князя имп. Екатерине II периода присоединения Крыма к России 1783 г.

          [132] Эти письма хранятся в Российском государственном архиве древних актов, среди фондов быв. Государственного архива Российской империи, в Разряде I «Секретные пакеты», в деле № 43 «Переписка кн. Потемкина и имп. Екатерины II». Здесь находятся в основном письма Потемкина, относящиеся к 1783, 1789, 1790 и 1791 гг.

          Некоторые письма Г.А. Потемкина Екатерине II публиковались вместе с письмами императрицы в русских исторических журналах второй половины прошлого века[5] и в журнале «Вопросы истории» за 1989 г.[6]

          Так, Я.К. Грот поместил 15 недатированных записок Г.А. Потемкина в разных томах «Бумаг императрицы Екатерины II, хранящихся в Государственном архиве Министерства иностранных дел». Они интересовали его, поскольку на них имелись приписки императрицы, воспринимаемые Гротом как самостоятельные записки. Такой подход нашел отражение в заголовках публикуемых издателем документов. Например: «Собственноручная записка Екатерины II на записке, писанной рукой Г.А. Потемкина».

          Предпринявший в 1876 г. публикации «Екатерина и Потемкин. Подлинная их переписка» М.И. Семевский поместил в «русскую Старину» 19 писем Г.А. Потемкина, подготовленных к печати вместе с письмами Екатерины II профессором П.С. Лебедевым. Лебедев работал с копиями, снятыми для него кем-то из сотрудников архива министерства иностранных дел. При сличении их с подлинниками встречается ряд серьезных разночтений.

          Н.Я.Эйдельман опубликовал в 1989 г. в журнале «Вопросы Истории» «Письма Екатерины II Г.А. Потемкину» по корректуре, сделанной Я.Л. Барсковым еще в 1931 г. В это издание было помещено 8 записок Потемкина. Из-за крайней археографической неряшливости публикации в «Вопросах Истории» эти записки Потемкина были приписаны Екатерине II, что теперь, после выхода издания в свет создает некоторую путаницу.

          Специальных источниковедческих исследований, изучавших письма Г.А. Потемкина, в настоящий момент нет. Очень [133] важным в этой связи является ряд замечаний, сделанных П.И. Бартеневым о палеографических особенностях рукописей Г.А. Потемкина вообще. Публикуя в 1865 г. некоторые интересные документы светлейшего князя из Решетиловского архива B.C. Попова (правителя канцелярии Потемкина), Бартенев остановился во вступительном слове на особенностях орфографии писем Григория Александровича, его почерке, указал, какую бумагу князь употреблял чаще всего.

          Бартенев считал Потемкина человеком весьма грамотным, но небрежным. «Князь... писал вообще довольно правильно,– сообщает ученый, – не хотел знать только и не употреблял никаких знаков препинания»[7]. Следует отметить, что Григорий Александрович все же нередко использовал точку и запятую, а также в исключительных случаях восклицательный и вопросительный знаки. Для выделения абзацев в письме он пользовался линией, которой отчеркивал один абзац от другого. При общей грамотности бросается в глаза нежелание Потемкина писать мягкий и твердый знаки внутри слова. Для выделения на письме звука [io] который Н.М. Карамзин впоследствии предложил обозначать буквой «ё», Потемкин использовал особый значок «ю» с «крышечкой». Например: «всю», или «удаются». Этот значок больше не встречался автору в других рукописях. Возможно, князь сам придумал его.

          Характеризуя почерк сподвижника Екатерины, Бартенев пишет: «Рука его (Потемкина – О.Е.) довольно четка и разборчива, чем отличаются вообще рукописи екатерининского века». Почерк светлейшего князя действительно являет собой один из образцов четких и вполне разборчивых почерков екатерининского времени, которые своей твердостью, размеренностью и легкой читаемостью выгодно отличаются от почерков первой половины ХVIII в. Вместе с тем почерк Григория Александровича очень далек от каллиграфии, он размашист, порой нервен и приближается к скорописи начала XIX в.

          Кроме почерка, Бартенев остановился на характеристике бумаги, которую чаще всего использовал Потемкин. «Потемкин писал на больших листах грубой по нынешнему бумаги, но с золотым обрезом и с остатками золотого песку, как в рукопи[134]сях Екатерины: это было тогда великой роскошью». Следует отметить, что светлейший князь нередко писал на дорогой голландской бумаге со знаком «Pro Patria» хотя иногда использовал и более грубую отечественную бумагу с золотым обрезом.

          П.И.Бартеневым была сделана первая попытка изучить палеографические особенности собственноручных документов Потемкина. К сожалению, ученый не стал исследовать этот вопрос дальше, и его соображения, высказанные в крайне сжатом виде, не превратились в цельное, пусть даже небольшое исследование.

          Прежде чем приступить непосредственно к анализу писем Г.А. Потемкина Екатерине II 1783 г. кратко остановимся на событиях, предшествовавших присоединению Крыма к России.

          После подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора, в разработке которого Г.А. Потемкин принял непосредственное участие[8], Крымское ханство получило независимость от Оттоманской Порты, что означало резкое снижение его обороноспособности[9]. В 1777 г., после провала попытки хана Давлет-Гирея восстановить протекторат Турции над Крымом, его брат Шагин-Гирей, поддержанный русскими войсками, был избран диваном на ханский престол. Шагин-Гирей являлся сторонником самостоятельности Крыма и превращения его в европеизированное государство. Торопливость, с которой молодой хан принялся за реформы в Крыму, и деспотизм, с каким они проводились, породили волну национального и религиозного недовольства.

          Восстания, вспыхивавшие в Крыму против власти Шагин-Гирея, заставляли хана обращаться за военной помощью к своей союзнице России. Г.А. Потемкин действовал в этой связи весьма умело, оставляя за русскими войсками положение разводящей силы между ханом и его бунтующими подданными. «Вступая в Крым, – пикет командующий 27 сентября 1782 г. ген.-поручику графу А.В.де Бальмену, – обращайтесь с жителями ласково, наказывая оружием, когда нужда достанет, сонмища упорных, но не касаясь казнями честных людей. Казни же пусть хан производит своими, если в нем не подейст[135]вует дух кроткой монархини нашей, который ему сообщен»[10]. Шагин-Гирей, как и предполагал Потемкин, после восстановления русскими войсками спокойствия в Крыму, обрушивал на головы подданных многочисленные казни. В 1782 г. только вмешательство Екатерины II спасло жизнь родным братьям хана – Батыр-Гирею и Арслан-Гирею[11]. Создалась странная ситуация, когда население Крыма начало видеть в России силу, способную защитить их от собственного хана.

          Русская партия среди татарских вельмож, поддерживаемая Потемкиным и существовавшая на деньги России, предлагала светлейшему князю понудить хана к отречению от престола и организовать со стороны жителей Крыма просьбу о принятии их в русское подданство[12].

          В октябре 1782 г. в записке «О Крыме» Потемкин писал Екатерине II: «Татарское гнездо в сем полуострове от древних времен есть причиною войны, безпокойств, раззорений границ наших, издержек несносных, которые уже в царствование Вашего Величества перешли только для сего места более двенадцати миллионов, включая людей, коих цену положить трудно... Представте же сие место в своих руках. Граница не будет разорвана между двух во веки с нами враждебных соседств еще третьим. Сколько проистечет от сего выгодностей; спокойствие жителей, господство неприкословенное Черным морем, соединение Империи, непрерывная граница всегда союзных нам народов между обоих морей; устье Дуная будет в Вашей воле»[13].

          Екатерина II одобрила идеи светлейшего князя. Началась скрытая подготовка к проведению операции по присоединению Крыма.

          Обратимся теперь к сохранившимся письмам Григория Александровича этого периода.

          Первое из них относится к апрелю 1783 г. 8 апреля, получив от императрицы подписанный манифест о присоединении Крыма к России, над которым они вместе работали, Потемкин отправляется на юг к войскам, чтобы лично руководить операцией. В поместье Дубровна недалеко от Шклова светлейший князь получает письмо императрицы от 14 апреля [136] 1783 г. и копию письма Екатерине II австрийского императора Иосифа II. Это письмо было отправлено из Вены как раз в день отбытия Потемкина на юг. Прежде чем составить ответ Иосифу II, Екатерина желает посоветоваться с Григорием Александровичем по поводу затронутых императором вопросов. Ознакомившись с присланными к нему документами, князь отвечает Екатерине письмом 22 апреля из Дубровны.

          К сожалению, Григорий Александрович, датируя свои письма, практически никогда не указывал год. Само письмо не касается каких-либо конкретных событий или фактов, которые бы позволили установить точный год его написания, а содержит рассуждения о политике Австрии и Франции, одинаково характерные для периода 1782-1783 гг. Екатерина II не раз посылала Потемкину копии с писем к ней европейских монархов, в частности Иосифа II, эти копии обычно хранятся приложенными к письмам императрицы. Из этих копий к апрелю относится лишь одна, вышеуказанная копия письма австрийского императора от 8 апреля 1783 г. Сохранилось письмо Екатерины II 4 мая 1783 г., в котором она упоминает ответ Потемкина по поводу посланной к ней копии. «По получении последняго твоего письма от 22 апреля из Дубровна я... крепко занемогла»[14], – пишет она. Далее императрица касается главных тем полученного ею письма Григория Александровича – это позиции Австрии и Франции в современной политике. Те же вопросы затронуты и в не полностью датированном послании светлейшего князя. Между этим письмом и письмом Екатерины 4 мая существуют некоторые текстуальные совпадения, обычные при написании ответов на конкретные послания корреспондента; Так, французскую королевскую чету и их двор, довольно враждебно относившийся к России, а также некоторых русских вельмож, действовавших при петербургском дворе в пользу Франции, Потемкин называет «бурбонцами внутренними и внешними». Екатерине такое прозвище понравилось, и она охотно повторяет его в письме 4 мая. Наконец, хотя путь на юг через Могилев и Шклов с заездом в Дубровну был для Потемкина обычным, Григорий Александрович лишь раз, судя по письмам Екатерины II, сохранившим упоминания о большинстве не дошедших до нас посланий [137] светлейшего князя, писал ей из Дубровны в апреле. Это произошло в 1783 г. Таким образом, письмо Потемкина от 22 апреля следует отнести именно к этому времени.

          Убедившись, что перед нами неразрывно связанные друг с другом документы, обратимся к исследованию их текста.

          Письмо императора Иосифа II было написано в ответ на письмо Екатерины II к нему, в котором она выражала беспокойство относительно приверженности Турции пунктам Кючук-Кайнарджийского мирного договора[15]. Заключив в 1781 г. тайный союз с Австрией, императрица попыталась данным письмом осторожно выяснить, будет ли действовать австрийская сторона согласно принятым на себя обязательствам в случае, если Турция в ближайшее время объявит России войну. Такая возможность представлялась в Петербурге вполне реальной в связи с намечавшимся занятием Крыма.

          Иосиф II отвечал своей царственной корреспондентке витиеватым посланием, в котором прозрачно намекал Екатерине, что занят внутренними делами своей империи и видит в совместных дипломатических декларациях лучшее средство воздействия на Турцию[16].

          Судя по письму, отправленному Потемкину 14 апреля 1783 г., Екатерина не была довольна посланием Иосифа II, но в то же время не была и особенно опечалена шаткой позицией, которую занял ее союзник. Не испугало императрицу и открыто демонстрируемое версальским кабинетом недовольство политикой России по отношению к Турции, его декларативная готовность оказать Порте помощь в борьбе с северным соседом[17]. Екатерина пишет Григорию Александровичу, что при осуществлении намеченного ими плана «твердо решилась ни на кого не расчитывать», кроме «самих себя». Она уверена, что, если дело дойдет до дележа турецких земель, Австрия, да и другие государства, не окажутся в стороне. «Когда пирог испечен, у каждого явится аппетит». – С насмешкой замечает императрица. «Как мало я считаю на союзника, так мало я уважаю французский гром, или лучше сказать зарницы»[18].

          Потемкин отвечает ей очень взвешенным письмом 22 апреля, где излагает свое видение политической ситуации в Авст[138]рии, дает оценку французским дипломатическим демаршам и одобряет намерение императрицы твердо держаться намеченного плана действий. «Приложенная копия императорскова письма, – говорит князь, – не много твердости показывает, но поверте, что он инако заговорит, как Вы и угадываете, когда пойдут предположения Ваши в действо. Кауниц ужем и жабою хочет вывернуть систему политическую новую, но у Франции они увязли, как в клещах, и потому не смеют отстать от нея, хотябы в том был и авантаж. Стремятся также поссорить Вас с королем прусским и ето их главной пункт. Я щитаю, что их всех мучит неизвестность о ваших движениях. Облекись, матушка, твердости на все попытки, а паче против внутренних и внешних бурбонцов. Все что ни будет, толко одна пустая замашка, а на самом деле все захотят также схватить. На императора не надейтесь много, но продолжать дружное с ним обхождение нужно. В протчем, права, и нужды нет болшой в его помочи, лишь бы не мешал»[19].

          Как видим, Потемкин тоже невысокого мнения о приобретенном Россией союзнике. По его сведениям, своими колебаниями австрийская сторона обязана позиции, занятой канцлером кн. В.-А. Кауницем, противником усиления России в бассейне Черного моря и на Дунае. Под новой политической системой, которую стремится изменить Кауниц, понимается союз между Австрией и Россией, предусматривавший предоставление взаимной помощи в борьбе с Портой и Пруссией. Пруссия и Франция через своих полномочных министров в Петербурге и традиционно сильную прусскую партию при русском дворе прилагали серьезные усилия для того, чтобы расстроить альянс двух империй[20]. Потемкин считал, что Австрия испытывает давление со стороны Франции и опасается действовать самостоятельно в союзе с Россией, даже если это сулит большие выгоды.

           «Авантаж» же в подобных действиях Иосифа II поистине был велик. В одном из писем Екатерине II он выражал желание получить при возможном разделе турецких земель г. Хотин с прилегающей областью, часть Валахии, г. Никопол, от него оба берега вверх по Дунаю, города Видин, и Оршову и [139] Белград, территории, идущие от Белграда к Адриатическое морю, и все владения венецианцев на твердой земле с прилегающими островами[21]. Однако для осуществления этого плана, который позволил бы Австрии иметь морские суда, торговать на Черном море и плавать через Дарданеллы[22] нужна была решимость, а как раз ее Иосиф II по ряду внутри- и внешнеполитическим причин не обнаруживал в тот момент.

          Одновременно с нежеланием участвовать в возможном конфликте России и Турции, предоставлением союзной державы необходимой помощи Австрия, так же как и Франция, по мнению Потемкина, стремится поссорить Екатерину II со своим давним врагом Фридрихом II. Не являясь сторонником прусской партии, Григорий Александрович, однако, даже в самых критических ситуациях выступал против обострения отношений с Пруссией.

          Одним из главных условий успеха задуманной операции Потемкин считает секретность ее проведения, особенно же в вопросе движения русских войск на юге. Характерно, что он считает не лишним напомнить об этом императрице.

          В конце письма князь как бы невзначай упоминает о двух важных обстоятельствах, оказавших серьезное влияние на сроки и характер проведения операции по присоединению Крыма. «Подножного корму нет, почему конные полки продвигать неловко, но я надеюсь, что скоро появится. Зима была сей год продолжительна». Еще не доехав до места, Потемкин уже дает понять императрице, что дело, задуманное ими, завершится отнюдь не так быстро, как она рассчитывает, находясь в Петербурге. Упоминает князь и о другом важном факте. «Время Вам докажет, сколь Вы хорошо сделали, что не послали флот» – пишет он. Военные демонстрации у русских границ, предпринятые в это время шведским королем Густавом III, не позволили России повторить экспедицию Балтийского флота, подобную той, какая была им успешно совершена в первую русско-турецкую войну, когда русские корабли, обогнув Европу, прибыли в Архипелаг и нанесли сокрушительный удар турецкому флоту в Чесменском сражении.

          Екатерина ответила Потемкину письмом 4 мая из Царского Села. Она сообщает ему о продолжающихся колебаниях Иосифа II. [140] «Думаю, что война неизбежна»[23], – пишет императрица. О такой же уверенности со своей стороны сообщает князю 10 мая 1783 г. А.А. Безбородко[24].

          Не сохранившимся письмом с дороги Потемкин уведомляет Екатерину об отречении хана Шагин-Гирея от престола. «Что хан отказался от ханства..., о том жалеть нечего, – говорит Екатерина в письме светлейшему князю от 5 мая, – только прикажи с ним обходиться ласково и со почтением, приличным владетелю, и отдать то, что ему назначено»[25].

          Прибыв в Херсон, Потемкин обнаружил, что дела в херсонском адмиралтействе обстоят из рук вон плохо. «Измучился, как собака, – пишет он 11 мая, – и не могу добится толку по адмиралтейству. Все запущено, ничему нет порядочной записки... Никто из тех, кои должны были смотреть, не были при своем деле..., все были удалены, а в руках все находилось у секретаря Ганибалова,.. которого он увез с собой, не оставив здесь ни лесу, ни денег»[26].

          Потемкин был сильно разгневан на ген.-поручика И.А. Ганнибала, руководившего херсонским адмиралтейством, и рапортовавшего в Адмиралтейств-коллегию о том, что, согласно указу императрицы, к началу 1783 г. будут готовы семь кораблей. «Теперь выходит, что и лесу всего на корабли не поставлено, а из выставленного много гнилого», – с возмущением пишет князь. Незадолго до прибытия Потемкина Ганнибал спешно отправился в Петербург в надежде обелить себя в глазах императрицы. «Достанет, конечно, моего усердия и сил, – раздраженно замечает князь, – чтобы все сколко можно поправить, а прошу толко иметь ту милость, чтобы заметить, как было до сих пор и как пойдет у меня в руках».

          В этом письме Потемкин впервые выразил беспокойство, что давно не получал от Екатерины писем. Это замечание кажется странным, так как, судя по датам сохранившихся посланий, она регулярно отправляла ему корреспонденцию.

Екатерина ответила на письмо Потемкина письмом 26 мая из Царского Села. «Сюда приехал Ганнибал и уверил меня, что крепость совершенно в безопасном положении противу [141] нечаянного нападения, и что корабли отстраиваются, и для славы города Херсона... дала строителю большой крест владимирской. Не сумневаюсь, что в твоих руках и твоим попечением все пойдет как должно. Крымских известий дальних ожидаю с нетерпением и думаю, что ныне уже объявлены российскими подданными[27].

          Как видим, Ганнибалу удалось уверить императрицу в своей исправной службе. 16 мая 1783 г. он даже получил орден св.Владимира 1 ст.[28] Гневное письмо Потемкина еще не дошло в это время до рук Екатерины, а после пожалования она, видимо, уже не хотела подвергать казнокрада гласному служебному преследованию, обнаруживая тем самым для противника худое состояние херсонской крепости и адмиралтейства накануне ожидаемой войны с Турцией.

          Беспокойство Екатерины вызывает поведение ее шведского соседа. Густав III отправился в Финляндию, где разбил военные лагеря у русской границы, и предложил императрице встретиться в любом удобном месте. Екатерина назначила Фридрихсгам. «Король шведской, взяв от французов денег для демонстрации, делает из шести полков лагерь у Тавастгуса, – сообщает она Потемкину, – а в самое то время нам подтрушивает свидание».

          В конце этого письма императрица отвечает на вопрос князя о судьбе их корреспонденции. Оказывается, она и сама обеспокоена задержкой известий с юга. «Я не знаю, почему мои письма к тебя не доходят; кажется, я писала к тебе при всяком случае. Пока ты жалуешся, что от меня нет известий, мне казалось, что от тебя давно нету писем»[29].

          Еще не получив этого послания, Потемкин отправляет Екатерине новое письмо 16 мая. Он совершенно увяз в Херсоне с адмиралтейскими делами и явно не намерен никуда трогаться, пока не отдаст все необходимые распоряжения. Однако положение в Крыму светлейший князь тоже держит под контролем, стараясь преждевременным введением войск не вызвать нежелательного возмущения татарского населения, ведь хан еще не покинул своего государства. «Как хан уедит, то [142] кримские дела скоро кончатся. – Пишет он Екатерине. – Я стараюсь, чтобы они сами попросили подданства. Думаю, что тебе, матушка, то угоднея будет»[30].

          Пребывание хана Шагин-Гирея в Крыму ставило его подданных в двойственное положение. Одно дело искать нового сюзерена, когда прежний владыка покинул свой народ, и совсем другое – уходить под руку России, когда хан не выехал еще за пределы своих владений. Потемкин понимал колебания татарской знати и других слоев населения. Князь предпочитал терпеливо ждать, пока татары сами не подадут просьбу о вступлении в подданство России, а уж потом вводить войска на полуостров. Он не ошибся. Русская партия в среде татарских вельмож действовала весьма успешно и вскоре после отречения Шагин-Гирея обратилась к Екатерине II с адресом, в котором просила ее присоединить Крым к России[31].

          В это время Иосиф II справился со своими колебаниями и в письме Екатерины II выразил готовность содействовать России в случае войны с Турцией, надеясь на серьезные территориальные приобретения и для Австрии[32]. Копию этого письма Екатерина приложила к своему письму Потемкину 30 мая 1783 г., но она не сохранилась. «Твое пророчество, друг мой сердечной и умной, сбылось, – пишет императрица Григорию Александровичу об австрийцах, – аппетит у них явился во время еды»[33].

           «Дай Боже, – восклицает Екатерина далее, – чтоб татарское или лучше сказать крымское дело скоро кончилось,... лучше бы турки не успели оному нанести препятствия,.. а на просьбу татар теперь не смотреть». Императрица, как видно из этих строк, считала возможным пренебречь при занятии Крыма формальным волеизъявлением его жителей, которому такое большое значение придавал светлейший князь. Ее беспокоят сроки осуществления этой операции, так как она опасается, что Порта может, собрав войска, помешать присоединению Крыма в России. Возможности избежать войны императрица не видит.

          Потемкин не считал в данном случае торопливость уместной. Он получал из Константинополя донесения русского посла [143] Я.И. Булгакова, сообщавшего о расстройстве дел в Порте, которая уже в конце 1782 г, начала готовиться к обороне, а не к нападению на Россию. «Здесь все силы напрягают для приведения себя в оборонительное состояние. – Писал Булгаков. – Рейс-эфенди, по робости, а может быть по лености своей, все из своих рук выпускает»[34]. Все же при определенном подстрекательстве со стороны французского и прусского послов Булгаков не исключал возможности военного конфликта.

          Между тем с письмами корреспондентов друг к другу создается довольно тревожная ситуация. Екатерина получала послания Григория Александровича, хотя и с легкой задержкой. Потемкин же в третий раз в письме 28 мая из Херсона сообщает, что до него не доходят ее письма. «Немало меня смущает, – говорит он, – что не имею давно об Вас известий... По сие время еще хан не выехал, что мне мешает публиковать манифесты; татара не прежде будут развязаны, как он оставит Крым. При нем же объявить сие, народ почтет хитростью и попытками, по прозбе его зделанными»[35].

          Шагин-Гирей затягивал свой отъезд в надежде, что при обострении отношений с Турцией России вновь придется обратиться к его услугам, восстановить его на ханском престоле и отказаться от присоединения Крыма[36]. В это время возникают первые признаки начала новой чумной эпидемии, занесенной в Крым с Тамани.

          Екатерина получила это письмо 9 июня 1783 г. и в тот же день отвечала Потемкину. «Я надеюсь, что мои письма теперь, князюшка, до рук твоих дошли... Часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я как без рук... Верю, что тебе забот много, но знаю, что ты да и заботами не скучаем»[37].

          Следующее письмо 13 июня Григорий Александрович тоже писал Екатерине из Херсона. «Богу одному известно, что я из сил выбился, – говорит он, – ...язвою я был наиболее встревожен по рапортам из Крима, где она в разных уездах и гофшпиталях наших показалась. Я немедленно кинулся туда, [144] сделал распоряжения отделением больных... Ахтияр (будущий Севастополь. – О.Е.) лутчая гавань в свете Петербург, поставленной у Балтики, северная столица России, средняя Москва, а Херсон Ахтиарский да будет столица полуденная моей государыни... Не дивите, матушка, что я удержался обнародовать до сего времени манифесты. Истинно, нелзя было без умножения войск, ибо в противном случае нечем бы было понудить... Обращаюсь на строительство кораблей. Вы увидите из ведомости, что представлю за силу... Можно будет в случае разрыва, и когда турки флотом от своих берегов отделятся, произвесть поиск на Синоп или другия места. А что касается до императора, не препятствуйте ему, пусть берет у турков, что хочет. Нам много что пособит и диверсия одна с его стороны – великая помочь»[38].

          В этом письме Потемкин прямо не говорит о получении писем императрицы, но упоминание об изменившейся позиции Иосифа II явно является ответом на письмо Екатерины 30 мая. Следовательно, почта из Петербурга, наконец, дошла до рук светлейшего князя. По другим письмам корреспондентов видно, что обычно курьер покрывал расстояние от северной столицы до Крыма за 10-14 дней, в зависимости от того, где именно находился Потемкин. Таким образом, майские письма императрицы пришли к Григорию Александровичу с опозданием на полмесяца. Это не могло не вызвать у него подозрений, о которых он, однако, ничего не говорит Екатерине в письме 13 июня.

          Неизвестно, была ли выяснена причина такой задержки, но светлейший князь, считавший сохранение секретности информации о передвижении русских войск на юге главным залогом успеха операции, видимо, заподозрил перехват переписки. Находясь в Херсоне и занятый спешной подготовкой войск и флота, а также сложной политической игрой в Крыму, он, по всей вероятности, не мог быстро выяснить, на каком этапе пересылки почты происходят утечка информации. Вероятнее всего, перехват совершался еще в Петербурге, где находились все иностранные министры при русском дворе, нуждавшиеся в этой информации. Расследование заняло бы некоторое [145] время. Между тем, операция по присоединению Крыма к России вступила в решающую фазу. В создавшихся условиях Потемкин прибегает к экстраординарной мере. Следующее письмо к Екатерине помечено 10 июля, он отправляет его уже фактически по завершении операции, после присяги татарской знати на верность России. Это письмо будет получено в Петербурге только 19 июля. Таким образом, императрица, а вместе с нею и тайный перехватчик более месяца не имели сведений о положении дел в Крыму. Именно тогда там разворачивались главные события.

          Екатерина в продолжение июня не выражала никакого беспокойства относительно отсутствия известий с юга. Она полагала, что князь ускакал в Крым, и была уверена, что дело там уже завершено, поскольку так считали в Константинополе. «Сказывает Булгаков, что они (турки – О.Е.) знают о занятии Крыма, только никто не пикнет, и сами ищут о том слухи утушать»[39]. – Пишет Екатерина Потемкину 10 июля из Царского Села. Я.И. Булгаков сообщает в донесении 15/26 июня 1793 г.: «Министерство боится войны; разглашает под рукою, что татары крымския сами поддались, стараясь тем уменьшить клеветы на наружное своё нерадение о защищении веры»[40].

          В середине июля терпение императрицы подошло к концу. Она испытывала смешанное чувство раздражения и страха, из-за того что ничего не знала о положении дел в Крыму. «Ты можешь себе представить, в каком я должна быть беспокойстве, не имея от тебя ни строки более пяти недель. – Пишет Екатерина 15 июля. – ...Я ждала занятия Крыма по крайнем сроке в половине маия, а теперь и половина июля, а я о том не более знаю, как и папа римский»[41].

          Через 4 дня она получит письмо Потемкина 10 июля из лагеря при Карасу-Базаре о присяге татарской знати. «Все знатныя уже присягнули, теперь за ними последуют и все... Со стороны турецкой по сие время ничего не видно. Мне кажется, они в страхе, чтоб мы к ним не пошли, и все их ополчение оборонителное»[42]. В конце письма князь кратко упоминает о своей недавней болезни. Григорий Александрович щадит [146] императрицу и не сообщает ей, что перед отъездом в Крым из Херсона он находился при смерти из-за возобновившихся приступов лихорадки, рецидивами которой Потемкин страдал со времен первой русско-турецкой войны. Отправляясь в дорогу, светлейший князь соборовался. Однако Екатерине он писал лишь, что «занемог была жестоко... спазмами и, будучи еще слаб, поехал в Крым».

          Екатерина, получив это письмо, выразила Потемкину удовольствие по поводу «присяги Крыма и двух ногайских орд»[43] в письме 20 июля из Царского Села.

          16 июля, находясь еще в лагере у Карасу-Базара, Потемкин пишет императрице новое письмо, испрашивая милости офицерам, особенно много потрудившимся при занятии Крыма, и тут же указывая, в чем эта милость должна состоять. «Суворову – Владимирской, и Павлу Сергеевичу Потемкину, графу Бальмену – Александровской...»[44]. Награды не заставили себя долго ждать. Уже 28 июля А.В. Суворов был награжден орденом св. Владимира 1 степени. Узнав об этом пожаловании, Суворов с благодарностью писал Потемкину 18 августа: «Малые мои труды ожидали... одного только отдания справедливости. Но Вы, Светлейший князь! превзошли мое ожидание»[45].

          Далее в том же письме Потемкин сообщает императрице о работах, уже начатых в Крыму. «Упражняюсь теперь в описании топографическом Крима... Татар тревожит посеянной от турков очаковских в них слух, что браны будут с них рекруты. Я ныне дал им уверение, что такой слух... пустой. Ежели, матушка, пожалуете указ, освобождающий их от сего, то они совсем спокойны будут... Ассигновать нужно, дабы угодить магометанам, на содержание некоторых мечетей, школ и фонтанов публичных... Турки по сие время везде смирны... Ежели быть войне, то не нынешний год. Теперь настает рамазан; и кончится двадцатова августа, то много ли уже останется до осени?»

          Потемкин знал, что в рамазан мусульмане не станут воевать, а осенью кампания начаться не может, так как обычно к концу октября – началу ноября военные действия уже завершались, и армии вставали на зимние квартиры.

          [147] После приведения жителей к присяге на верность в Крыму было открыто земское правительство, состоящее из татарских мурз под общим руководством начальника войск» расположенных в Крыму, барона И.А. Игельстрома. Оно составило для Потемкина Камеральное (Общее) описание Крыма[46], о котором Григорий Александрович сообщает Екатерине в этом письме.

          Еще не получив ответа императрицы, князь отправляет ей 29 июля два письма из лагеря при Карасу-Базаре. Практика писать друг другу по нескольку писем в один день была для корреспондентов довольно обычной. Это объяснялось тем, что иногда письма прикладывались в качестве пояснений к разным документам, которыми обменивались Потемкин и Екатерина. Иногда же, как в данном случае, послания просто посвящены были разным сюжетам.

          29 июля светлейший князь, наконец, получил сердитое письмо императрицы 15 июля. Он посчитал нужным написать свое оправдание в особом письме. «Вы ожидали покорения Крыма в половине маия, – отвечает на упрек Потемкин, – но в предписаниях, мне данных, сказано сие ученитъ по моему точно разсмотрению, когда я найду удобным... Полки в Крым вступить не могли прежде половины июля, а которыя далния, из тех последний сегодня толко пришел. Болшей части полков марш был по семсот верст, при том две, иным три переправы через Днепр и Ингулец... Неволным образом виноват, не уведомляя Вас, матушка, долго. Но что касается до занятия Крыма, то сие, чем ближе к осени, тем лучше, потому что поздней турки решатся на войну и не так скоро изготовятся»[47].

          К концу июля становится ясным, что если война не начнется в 1783 г., то для укрепления позиции России в Крыму Потемкин получит осень и зиму.

          В этом же письме Григорий Александрович сообщает о присяге мусульманского духовенства и простого народа. «Говорено было мне всегда, что духовенство противиться будет, а за ним и чернь, но вышло, что духовныя приступили из первых, а за ними и все». Мусульманское духовенство Крыма было настолько раздражено пренебрежением бывшего [148] хана к религиозным традициям, что, получив от Потемкина заверение «соблюдать неприкосновенно целость природной веры татар», не только само согласилось присягать, но и склонило к этому остальные слои населения. Потемкин сумел достигнуть понимания с духовенством, выделив часть доходов на содержание наиболее почитаемых мечетей, а также школ для татарского юношества – медресе и мектебе[48]. Кроме того, он направил в Петербург заказ на печатание «Коранов» для крымских священников.

          В другом своем письме Екатерине 29 июля Потемкин останавливается на некоторых текущих делах и высказывает предположения относительно возможной войны с Турцией. «Нам нужно выиграть время, чтобы флот усилить, тогда будем господа»[49], – убеждает он императрицу.

          Еще находясь в лагере у Карасу-Базара, Потемкин получил письмо Екатерины 26 июля, которым она сообщает ему, как воспринято в России известие о присоединении Крыма. «Публика здешняя сим происшествием вообще обрадована, чапано – нам никогда не противно, потерять же мы не любим»[50].

          Получив известие о подписании П.С. Потемкиным и представителями царя Ираклия II в Георгиевской крепости договора о принятии Грузии под протекторат России, светлейший князь отвечает на это письмо Екатерины так: «Вот, мая кармилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую епоху, как Вы? Не один тут блеск. Полза еще болшая. Земли, которыя Александр и Помпей, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру Российскому, а Таврический Херсон – источник нашего христианства, а потому и лепности, уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое.

          Род татарский – тиран России некогда, а в недавних временах стократны разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич, Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофеи, необагренныя кровью, и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги»[51].

          [149] Как видим из этих писал, два политических деятеля несколько по-разному смотрят на приобретение Крыма. Если для Екатерины присоединить бывшие ханские земли, значит «счапать чужое», то Потемкин видит в этом завершение долгой борьбы о «тираном России» и ее «стократны разорителем». Он не скрывает воодушевления, которое охватывает его при мысли, что истреблен корень последнего осколка Золотой Орды. Однако им владеет не только национальное, но и православное чувство: вместе с Крымом в состав России вошел Херсонес – «источник нашего христианства, а потому и лепности».

          На письмо 29 июля Екатерина ответила 13 августа из Царского Села. Она несколько успокоилась после получения известий о благополучном завершении операции. Однако относительно позиции Турции императрица предпочитает не обольщаться. «Я чаю, после Курбан Байрама откроется, – пишет она, – на что турки решатся, а дабы не ошибиться, кладу за верное, что объявят войну»[52].

          Сама Турция враждебности в этот момент не проявляла, однако из донесений Я.И. Булгакова явствовало, что прусский министр в Константинополе Гофрон, по приказу своего короля, начал подстрекать Порту к открытию военных действий. «Визирь, – писал Булгаков 1 [12] августа 1783 г., – разсуждая о новом сем подвиге прусского короля, турецкою присловицею отозвался так: человек сей желает произвести пожар, только для того, чтобы погреться»[53]. В следующем донесении Булгаков сообщал, что ему, возможно, удастся склонить Турцию к признанию включения Крыма в состав Российской империи[54]. Появилась надежда избежать войны.

          Письмом 9 августа Потемкин поздравил Екатерину с рождением внучки великой княжны Александры Павловны. «Для нее взойдет роща маслин у мыса, что в древности назывался Парфенион, что значит девичий. Урочище сие при Балаклаве, тут был в древности храм Дианен...»[55]

          Итак, к августу 1783 г. операция по присоединению Крыма была завершена. Расчет светлейшего князя оказался [150] верен: затянув введение войск на полуостров до середины июля, он сумел избежать начала войны с Турцией летом 1783 г. Осенью константинопольский диван колебался и принимал слабые оборонительные меры, наконец, в начале зимы султан Абдул-Гамид дал Я.И. Булгакову письменное согласие признать власть России над Крымом.

          Неопубликованные письма Г.А. Потемкина Екатерине II 1783 г. представляют собой один из интереснейших источников по истории присоединения Крыма к России, так как показывают операцию глазами человека, задумавшего и непосредственно осуществившего эту акцию. Из их текста следует, что именно Потемкин настоял на соблюдении русской стороной ряда юридических формальностей при включении Крыма в состав империи. Благодаря этим документам удается ответить на вопрос, почему срок проведения операции, назначенной на май, был сдвинут на середину лета. Письма светлейшего князя знакомят исследователя с целым рядом подробностей проведения операций, незафиксированных в официальной документации. Например, о поведении мусульманского духовенства во время присяги, о плачевном состоянии херсонского адмиралтейства, о пресечении эпистолярного диалога между корреспондентами в момент решающих событий в Крыму и о многом другом можно почерпнуть сведения только из писем Потемкина.

          Опубликование писем светлейшего князя Екатерине II 1783 г. позволило бы ввести в научный оборот комплекс важных материалов по истории внешней политики России во второй половине ХVIII в.

          [150-152] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста