Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода: сборник статей / Академия наук СССР, Институт истории СССР; редкол.: А.Г. Тартаковский (отв. ред.), Л.Л. Муравьева, А.И. Плигузов, А.Н. Медушевский. М.: Институт истории СССР, 1990. 231 с. 14,5 п.л. 11,82 уч.-изд.л. 300 экз.

Формулярные списки офицерского корпуса русской армии эпохи Отечественной войны 1812 года

Автор
Целорунго Д.Г.

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XIX

Библиографическое описание:
Целорунго Д.Г. Формулярные списки офицерского корпуса русской армии эпохи Отечественной войны 1812 года // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода: сборник статей / Академия наук СССР, Институт истории СССР; отв. ред. Тартаковский А.Г. М., 1990. С. 115-131.

Текст статьи

[115]

Д.Г. Целорунго

ФОРМУЛЯРНЫЕ СПИСКИ ОФИЦЕРСКОГО КОРПУСА РУССКОЙ АРМИИ ЭПОХИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА

 

          Мы относительно хорошо знаем биографии крупных военных деятелей ХVIII-ХIХ веков и героев Отечественной войны 1812 года, но на вопрос какими были в своей массе русские офицеры интересующей нас эпохи, какой был их социальный, национальный состав, образовательный уровень и т.п., нам приходится зачастую получать ответы общего характера и нередко на житейском уровне. Но на вышепоставленные вопросы мы в состоянии дать документальный, научно обоснованный ответ, используя формулярные списки личного состава русской армии, своего рода «личные дела» военнослужащих. Эти документы хранятся в большей своей части в фонде 489 ЦГВИА СССР. Однако, чтобы на основании их получить необходимую нам информацию, нужно использовать формулярные списки комплексно, т.е. как массовый источник.

          Коллекция документальных материалов под названием «Формулярные списки» представляет собой полно отложившийся документальный материал личного состава русской армии с 1774 года по начало 1816 года. С 1817 года по 1917 год формулярные списки полков, отдельных подразделений и военнослужащих разбросаны по различным фондам ЦГВИА. В фонде 489 как раз наиболее полно представлены формулярные списки за интересующий нас период 1812-1815 годы. Так, только за 1812 год сохранилось 69% всех формулярных списков офицеров пехотных полков русской полевой армии, 71% – гренадерских и 64% – егерских, а за 1814 год соответственно 69%, 50%, 75%. Так же высок процент дошедших до нас дел с формулярными списками подразделений других видов и родов войск.

          В отчетной документации русской армии формулярные списки появились во второй половине ХVIII века. В 1762 году полковая канцелярия была упразднена и письменная часть полка подверглась значительным изменениям. Прежние сказки заменены формулярными списками. Сказками назывались показания, писанные каждым из вновь вступивших в службу или с его [116] слов в канцелярии. Показания эти заключали подробные описания вновь поступающего на службу, его образование, происхождение, возраст, место жительства и службу, если он состоял в ней до поступления в полк. Кроме того, необходимо отметить, что «сказки» писались, как правило, один раз на определенного офицера при поступлении его в полк, а формулярные списки составлялись каждые полгода службы офицера в полку и отсылались сначала в Военную коллегию, а позднее в Военное министерство[1].

          При заполнении формулярных списков уже не полагались на честное слово, а требовали документального подтверждения данных. Особо это обстоятельство касалось социального происхождения, «доказательства дворянства» и прохождение службы офицером в других подразделениях. Так, в формулярном списке полкового командира 19 егерского полка подполковника Царева М.О. мы читаем: «Малороссийской губернии дворянин, крестьян нет и доказательств дворянства нет, есть упоминание о дворянстве от губернатора»[2]. Листая дела с подшивками формуляров, часто можно встретить фамилию офицера, а за ней следуют пустые графы с размашистой записью «за неимением формуляра». Офицер мог служить в этом полку и год, и больше, его фамилия, звание, возраст и происхождение каждые полгода заносились в формулярные списки полка, кроме данных предыдущей службы по той причине, что формулярный список с прежнего места службы затерялся в пути.

          Таким образом, мы располагаем массовым письменным источником, дошедшим до нас в значительной своей части и охватывающим по времени полуторавековой период русской истории, включающий в себя уникальную информацию. Но до настоящего времени сотни тысяч формулярных списков русской армии исследователи использовали лишь в малой степени, главным образом для сбора сведений о конкретных лицах.

          В дореволюционной литературе встречаются отдельные случаи комплексного подхода к изучению формулярных списков конкретных полков. Но и здесь информация из формулярных списков использовалась частично. Так, в «Истории лейб-гвардии Московского полка» автор Н.С. Пестриков на основе данных формулярных списков анализирует только образовательный [117] уровень офицеров данного полка[3].

          В советской историографии в семидесятые годы стал проявляться интерес к формулярным спискам, правда, гражданских чиновников. Так, С.М. Троицкий и П.А. Зайончковский начали изучать формулярные списки в комплексе. С.М. Троицкий в своем исследовании «Русский абсолютизм и дворянство в ХVIII в.» (М., 1973) и П.А. Зайончковский «Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в.» (М., 1978) впервые показали широкие возможности этого вида источников. И.Н. Киселев и С.В. Мироненко в статье «О чем рассказали формулярные списки» (сборник «Число и мысль». М., 1986. Вып. 9) делятся опытом обработки информации из формулярных списков русских чиновников государственных учреждений за 1825 год с использованием ЭВМ.

          В качестве первого опыта работы с формулярными списками офицеров, как с массовым источником, нами было отобрано 1109 формуляров офицеров одного гвардейского и 16 пехотных полков всех трех видов полевой пехоты, куда попали формулярные списки одного гренадерского полка, девяти собственно пехотных и шести егерских полков на начало 1815 года.

          Наш выбор остановился на пехотных офицерах не случайно, т.к. в эпоху Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813-14 гг. пехота составляла 3/4 от всей численности полевой армии, т.е. была основным родом войск. Выбор временных рамок объясняется тем, что 1 января 1815 г. прошло чуть более полугода после окончания боевых действий и трудности, связанные с ведением делопроизводства, отпали. Поэтому полковые дела с формулярными списками, по сравнению с предыдущими тремя годами, отличаются полнотой. Кроме того, мы получаем возможность анализировать формуляры офицеров, прошедших всю Отечественную войну 1812 года и заграничные походы 1813-14 годов. Работа с комплексом источников только начинается и нам представляется целесообразным иметь ретроспективный взгляд на участников тех событий, взяв за точку отсчета начало 1815 года.

          При формировании нашей выборки из всей генеральной совокупности формуляров офицеров пехотных полков фонда 489 ЦГВИА (т.е. абсолютного числа сохранившихся формуляр[118]ных списков этого фонда) нами исследовались 1109 формуляров 17 полков, что составляет около 10% от всех 181 полков гвардейской и армейской пехоты на 1 января 1815 года. Это количество формулярных списков нами было взято произвольно.

          Выборку мы формировали следующим образом: от каждого из четырех видов существовавшей тогда полевой пехоты (гвардии, гренадер, собственно пехоты и егерей) мы отобрали, примерно, по 10% полков, для сохранения пропорционального отбора. В данном случае мы следовали типическому отбору, т.к. по своему качественному составу офицерских кадров полки разных видов могли быть неоднородными, что особенно касается состава гвардейских полков по сравнению с армейскими.

          Внутри каждого вида пехоты в число 10% мы выбирали формуляры полков, пользуясь методом случайного отбора.

          Таким образом, в нашу выборку попали формуляры офицеров 12 полков, действовавших в боях 1812 года на Московском направлении в составе 1 и 2 Западных армий, а затем принявших участие в боевых действиях 1813-14 гг., участников Лейпцигской битвы и взятия Парижа. Вот эти полки: лейб-гвардии Семеновский полк из гвардейской дивизии, Астраханский гренадерский из 2 гренадерской дивизии, Ревельский пехотный из 3 пехотной дивизии, Минский пехотный из 4 пехотной дивизии, Елецкий и Рыльский пехотные полки из 11 пехотной дивизии, Новоингерманландский и Смоленский пехотные полки из 12 пехотной дивизии, 13 егерский полк из 15 пехотной дивизии, 19 егерский полк из 24 пехотной дивизии, 42 егерский полк из 26 пехотной дивизии, 50 егерский полк из 27 пехотной дивизии.

          Кроме того нами были отобраны формуляры 7 егерского полка из 8 пехотной дивизии и Владимирский пехотный полк из пехотной дивизии, которые в 1812 году действовали на Киевском направлении в составе 3 Западной армии, также формуляры Брянского пехотного полка из 6 пехотной дивизии и 3 егерского полка из той же дивизии, действовавших в 1812 году на Петербургском направлении в Прибалтике. Эти четыре полка также являлись участниками кампании 1813-14 гг., но в Лейпцигской битве и взятии Парика из них участвовали только 3 и 7 егерский полк.

          [119] Кроме перечисленных полков в нашу выборку попали также документы Суздальского пехотного полка, который в 1812-14 гг. находился на Кавказе.

          Следует отметить, что в нашей выборке основная часть полков состояла в разных соединениях.

          Формулярные списки офицеров, хранящиеся в делах всех вышеперечисленных полков, мы обрабатывали полностью без исключения каких-либо формуляров, т.е. производили групповой отбор.

          По нашему мнению, такая выборка является представительной для всей генеральной совокупности формулярных списков офицеров пехотных полков, т.е. данные нашей выборки практически не должны отличаться от данных всех 181 пехотных полков.

          Теперь произведем подробный источниковедческий анализ формулярных списков конкретно по каждой из 12 граф. Попутно из нашей выборки с помощью одномерных таблиц сделаем элементарный анализ, заключенной в этих графах информации. Одномерные таблицы дают простые распределения данных в процентах по любому интересующему нас признаку – социальному положению, возрасту, наградам и т.д.

          Начнем по порядку. В первой графе формулярного списка полностью записывались фамилия, имя и отчество офицера. Кроме того, здесь же записывались имеющиеся награды: ордена, медали, наградное оружие, высочайшие благоволения. К анализу данных о наградах вернемся при работе над 5 графой. А сейчас обратимся к информации из второй графы, где имеются данные о возрасте офицеров.

          Из таблицы 1 видно, что основная часть офицеров была молода, 69,7% офицеров были в возрасте до 31 года, причем совсем юных офицеров, 16-19 лет, было незначительное количество – 5,3%. Основная возрастная группа – это офицеры от 20 до 25 лет. На долю офицеров пожилого возраста 61-65 лет приходится менее процента.

          По нашим расчетам относительно молоды были и штаб-офицеры. Около половины из них, 43,5% – в возрасте до 35 лет и 72,2% – не старше 40 лет.

 

[120]

Таблица 1

Возраст офицеров	% от общего количества офицеров	% от количества штаб-офицеров*
16-17 18-19 28-25 26-30 31-35 36-40 41-45 46-50 56-60 61-65	0,5 4,8 37,4 26,9 13,6 10,1 4.3 1.6 0,3 0,1	- - 1.9 20,4 23,1 28,7 18.5 1.9 1.9 -

* К штаб-офицерам относились офицеры, имевшие звания майора, подполковника, полковника.

 

          Емкую информации несет в себе третья графа, в которую заносились данные о социальном и имущественном положении офицеров. В той же графе отмечалось из какой губернии родом, из какой страны, если иностранец, а для национальных меньшинств Российской империи – из какой социальной группы (из грузинских дворян, из татарских мурз и т.д.).

          Теперь рассмотрим содержание табл. 2, в которой приведены процентные соотношения информации о социальном происхождении офицеров. Обратимся к данным нашей выборки. Судя по количеству строк и записей в них, можно сразу сделать вывод, что здесь упоминаются почти все основные сословия России того времени. И это не удивительно, т.к. представителям практически всех сословий Российской империи и иностранных государств путь для достижения офицерского звания закрыт не был, правда, имелись существенные затруднения для получения офицерского чина лицам не дворянского происхождения.

          Известно, что в 1762 году с дарованием дворянам новых прав был определен следующий порядок производства в офицеры, [121] который не потерял своей силы и в начале XIX века. Дворяне, как и прежде, поступали на службу нижними чинами, но срок для производства их в первый офицерский чин не был определен. Это зависело от усмотрения начальства, с тем только ограничением, что нельзя было представлять к производству малолетних, числившихся сверх комплекта. Солдатам крестьянского происхождения, чтоб получить первый офицерский чин, необходимо было выслужить в унтер-офицерском звании не менее 12 лет. Солдатским детям, выходцам из однодворцев и духовенства – 8 лет. Детям личных дворян, иностранцам и воспитанникам воспитательных домов необходимо было выслужить в унтер-офицерском звании не менее 4 лет[4].

 

Таблица 2

Происхождение офицеров	В % от общего количества выборки
Из титулованных дворян (крепостных не имели) Из титулованных дворян помещиков Из дворян помещиков Из дворян (крепостных не имели) Из обер и штаб-офицерских детей Из иностранных дворян Из солдатских детей Из государственных и помещичьих крестьян Из духовенства Из купцов Из однодворцев Из вольноопределяющихся Из разночинцев Из иностранных разночинцев Из мещан Нет данных	1,6 0,3 3,1 72,9 9,6 1,3 5,4 1,2 2,6 0,1 0,1 0,7 0,2 0,6 0,2 0,1

 

          Таким образом, перечисленные ограничения возможностей достижения солдатом офицерского чина, отразились и на данных [122]таблицы 2: 88,8% всех офицеров составляют выходцы из дворян, а на долю остальных сословий приходится 11,1%.

          Но и дворянство, в свою очередь, было неоднородно. Мы видим, что основная масса офицеров-дворян была неимущая, т.е. не имела крепостных и недвижимость, а на долю помещиков-офицеров приходилось всего 3,4 %, да и то в основном они были мелкопоместными (см. табл. З). Правда, на число неимущих дворян-офицеров приходилось 17,8 %, на детей помещиков, так сказать, наследников, чьи будущие поместья находились в распоряжении родителей. Среди этой категории офицеров также преобладают наследники мелких поместий, а будущие владельцы крупных латифундий – это преимущественно офицеры-гвардейцы. Так, в нашей выборке все наследники свыше 1000 душ крепостных – офицеры-гвардейцы. Среди владельцев и наследников свыше 500 душ крепостных – только один армейский офицер, все остальные – гвардейцы. Даже среди владельцев и наследников 201-500 душ крепостных офицеры-гвардейцы составляют более половины.

Таблица 3

Офицеры-помещики и офицеры-наследники поместий

 

Сколько в собственности душ крепостных	Офицеры-наследники поместий (в %)	Офицеры-помещики (в %)
Недвижимая собственность (крепостных нет) 1-50 51-100 101-200 201-500 501-1000 свыше 1000	5,2 52,2 17,9 5,2 7,9 6,1 5,6	- 38,2 23,5 8,8 20,6 5,9 -

 

 

          В истории лейб-гвардии Павловского полка приводятся сведения об имущественном положении офицеров-павловцев начала XIX века, где говорится, что самый богатый офицер полка владел 200 душами крепостных, а остальные, в лучшем случае, несколькими крестьянами да малой деревушкой. Далее [123] авторы замечают: «Понятно, что при такой обстановке и при небольшом жаловании в описываемое время, не могло быть и речи о роскоши. Всякий жил службой и старался более преуспеть»[5].

          Значительный процент в нашей выборке, 9,6 % составляют выходцы из обер- и штаб-офицерских детей. Более общее название этого сословия – личное дворянство.

          Из таблицы 2 хорошо видно, из каких сословий выходили в личное дворянство, а это – 11,1% всех офицеров выборки, в которые попали представители многих сословий. Больше всего шансов стать личным дворянином, благодаря армейской службе, имели солдатские дети. Таких у нас 5,4%, что превосходит даже долю офицеров-помещиков. И это не случайно, т.к. государство часто брало на себя воспитание солдатских детей в военно-сиротских отделениях Воспитательного дома, откуда они выходили унтер-офицерами. Существовали и другие формы воспитания и образования этой категории молодежи.

          Значительно сложнее было дослужиться до обер-офицерского чина выходцам из крестьян. Мало того, что им была отведена самая высокая квота выслуги в унтер-офицерском звании и начальство при своем «усмотрении», по всей видимости, не чуралось своих классовых предрассудков, но и немаловажен тот факт, что среди таких унтер-офицеров было крайне мало грамотных. Чтобы убедиться в этом, достаточно пролистать формуляры унтер-офицеров любого полка начала XIX века. Поэтому доля офицеров, выходцев из крестьян, составляет всего 1,2%, хотя среди унтер-офицеров пехотных полков их было большинство.

          В третьей графе формулярного списка можно почерпнуть информацию и о месте рождения офицера, а в случае с представителями национальных меньшинств России – о национальности. Это также представляет большой интерес для исследователей. Аналогичная информация содержится и об иностранцах. Следовательно, из третьей графы можно получить сведения о национальном происхождении офицеров. Но здесь имеются трудности из-за неформализованности информации о национальном происхождении в формулярных списках. Данные о месте происхождения (рождения) скорее всего носили форму справки и [124] нередко при заполнении формуляров опускались, а запись в графе ограничивалась следующим: «из дворян», «из солдатских детей» и т.д. Все зависело от добросовестности писарей или требовательности начальства. Так, из рассмотренных нами формуляров 17 полков, лапидарные записи, без справки о месте рождения, характерны для четырех полков: лейб-гвардии Семеновского, Елецкого, 3 егерского и 19 егерского, А всего в 25% формуляров отсутствует запись в третьей графе о месте происхождения (рождения). Тем не менее, информации, которой мы располагаем, достаточно, чтобы сделать некоторые выводы.

          Прежде всего определим круг этой информации. Так, по формулярным спискам практически невозможно точно определить русской, украинской или белорусской национальности тот или иной офицер. Зато по формулярам можно точно определить принадлежность к национальным меньшинствам. А вот определение национальной принадлежности офицеров немцев, подданных России, если они не остзейские дворяне, представляет определенное затруднение. В формулярах четко обозначены иностранцы, поступившие на службу в русскую армию из-за границы, процент которых, впрочем, судя по данным таблицы 4, невелик – 2,0 %. Основная часть офицеров была выходцами из великорусских губерний – 50,3 %, но и доля выходцев из украинских и белорусских губерний была также значительна, соответственно 28,7 % и 8,4 %. На долю национальных меньшинств приходится малая часть офицеров нашей выборки, но зато в ней представлены основные нацменьшинства России, в том числе и представители мусульманских народов. Таким образом, состав офицерского корпуса русской армии был многонациональным.

          Четвертая и пятая графы формулярных списков с двумя подграфами, куда заносились даты всех перемещений, несут в себе наибольший объем информации. В них приводятся сведения о прохождении службы офицеров, начиная с поступления в какой-либо полк, продвижения по служебной лестнице и все перемещения из полка в полк на момент заполнения формуляра. В графах приводятся точные даты: число, месяц и год присвоения каждого звания и всех перемещений. Помимо пере[125]численных в формулярах имеются сведения о службе до поступления в армию в гражданских ведомствах, а также обучения в учебных заведениях, если они имели место.

 

Таблица 4

Происхождение офицера (откуда родом)

Происхождение	в %
Ив великоросских губерний	50,3
Из украинских губерний	28,7
Из белорусских губернии	8,4
Из Виленской губернии	2,5
Из остзейских губерний (Эстляндской, Курлянд-ской, Лифляндской)	2.5
Из польской шляхты, подданных Российской империи	3,7
Из Финляндии	0,5
Из грузинских дворян	1,0
Из армянских дворян	0,1
Из молдавских дворян	0,1
Из татар	0,1
Ив Франции	0,8
Из Англии	0,3
Из германских государств	0,1
Из Швеции	0,1
Из Турции	0,1
Из Греции	0,3
Из Сербии	0,1

 

          Обработка всей информации из четвертой и пятой граф без помощи ЭВМ весьма затруднительна, поэтому мы ограничились анализом лишь части, а именно: в каком звании начинали службу офицеры.

          По нашим данным, 19,5% офицеров начинали службу рядовыми, 15,8% унтер-офицерами, 25,8 % подпрапорщиками (унтер-офицерское звание для дворян). Здесь необходимо отметить, [126] что доля унтер-офицеров гвардейских полков, переведенных обер-офицерами в армейские, в нашей выборке невелика, всего 2,9%. Только 28,4% офицеров имела специальное образование в кадетском корпусе. Незначительная часть, 2,4%, начинала свою службу в ополчении. Примерно такая же часть, 2,0% – начинала свою карьеру сразу обер-офицерами. Это бывшие служащие военных ведомств или гражданских учреждений, имевшие 10-14 класс гражданского чина табеля о рангах. Незначительный процент нашей выборки, 0,6%, приходится на офицеров, принятых на службу из иностранных армий.

          Шестая графа формулярных списков также насыщена информацией. Правда, ее данные проще поддаются количественному анализу, чем в четвертой и пятой графе. Здесь идет речь об участии офицеров в боевых действиях за время прохождения службы. Несмотря на то, что основная масса русских офицеров была молода, 51,0 % офицеров нашей выборки получили боевое крещение еще до кампании Отечественной войны 1812 года. Значительная их часть участвовала до 1812 года в одной кампании – 22,0%, в двух – 21,0%, в трех – 6,6%. в четырех – 0,7%, в пяти – 0,6%, в шести и семи кампаниях – 0,1%.

          Но участвовать в войне можно по-разному: и в обозе, и на передовой. 36,5% исследованных нами формуляров имеют записи об участии офицеров более чем в 10 сражениях, а некоторые из них участвовали в тридцати (1,3%), сорока (0,7%) и даже сорока пяти сражениях (0,2%).

          В шестой графе формуляров заносились сведения о ранениях, полученных офицером в боях. Эти данные довольно подробны. Отмечалось, не только когда и в каком сражении был ранен офицер, но и каким видом оружия или боеприпаса, в какую часть тела.

          42,0% офицеров нашей выборки, участвовавших в боевых действиях, получили ранения или контузии, а 8,4% из них по два ранения, 1,7% по три ранения, 0,7% по четыре ранения и 0,1% по пять ранений. И это неудивительно. В сражении пехотный офицер по долгу службы должен был находиться на линии огня.

          Большой интерес представляет информация о видах ранения офицеров за все время прохождения службы. По нашим [127] данным подавляющее большинство ранений пехотных офицеров было огнестрельным. На ранения холодным оружием приходилось всего 4,0%. Среди огнестрельных ран преобладали пулевые – 86,7%. Низкий процент ранений холодным оружием говорит о том, что в боевых действиях начала XIX века значение холодного оружия было невелико.

          По нашим подсчетам большая часть ран, полученных офицерами за все время участия в военных кампаниях, приходится на конечности – 70,5%. Сравнительно низкий процент ранений в грудь, полость живота, указанных в формулярах, говорит о том, что от подобных ран редко выживали.

          Шестая графа формулярных списков несет в себе также информацию о пребывании офицеров в плену. По нашим расчетам таких было 6,0% от всех офицеров выборки. В этой же графе мы можем найти сведения о наградах, которые, правда, более полно указывались в первой графе. Часто встречается, что каких-то наград, записанных в первой графе, нет в шестой, но только не наоборот. Однако в первой графе записи о наградах лапидарны, а в шестой – часто развернуты и есть информация о том, за что, в каком сражении получил офицер награду (орден, наградное оружие или высочайшее благоволение).

          41,0% исследованных нами пехотных офицеров были награждены орденами и наградным оружием. С учетом других видов наград (монаршие благоволения, очередное воинское звание) эта цифра увеличивается до 56,0% (награждение памятными медалями нами не учитывалось). Если же взять только офицеров, участвовавших в боевых действиях, то доля награжденных возрастает до 65,0%.

          Седьмая графа формулярных списков была отведена для записи сведений об образовательном уровне офицеров того времени. Основная масса офицеров нашей выборки, 65,0%, имела записи в своих формулярах: «читать и писать умеет, а другим наукам не обучен». У 10,1% офицеров били записи: «читать и писать умеет, арифметику знает». Только у 24,7% наших офицеров значились в формулярах изученные предметы, в числе которых иностранные языки, гуманитарные науки, [128] различные разделы математики и т.д. Военно-теоретические знания занимали скромное место. На этот факт указывает и автор «Истории лейб-гвардии Московского полка»: «Из научных предметов, по количеству изучавших их офицеров, на первом месте стоят языки: русский, французский, немецкий – последнее место предметы высшей математики и военные науки».

 

Таблица 5

Образовательный уровень офицеров		в %
Офицеры, умеющие читать и писать		65,0
Офицеры, умеющие читать и писать, знающие арифметику		10,1
Офицеры, обучавшиеся 1-5 наукам		15,6
Офицеры, обучавшиеся 6-10 наукам		6,8
Офицеры, обучавшиеся 11-15 наукам		1,6
Офицеры, обучавшиеся 16-20 наукам		0,4
Офицеры, обучавшиеся 21-25 наукам		0,3
Нет данных		0,2

 

          Правда, образовательный уровень офицеров лейб-гвардии Семеновского полка существенно отличался от среднего образовательного уровня армейских офицеров, запись в формуляре «читать и писать умеет» в этом полку имелась только у 3,5% офицеров, знание арифметики в документах особо не отмечалось, доля ранее изучавших 1-5 предметов составляла 48,9%, 6-10 предметов – 30,3, 11-15 предметов – 10,4% и 16-25 предметов – 7,0%.

          В целом невысокий образовательный уровень офицеров русской пехоты начала XIX века может быть объяснен тем, что основная часть дворянской молодежи в это время получала только домашнее образование. Специальное или высшее образование было не обязательным для поступления на службу. Большая часть будущих офицеров получала необходимые знания непосредственно в полку, где они начинали службу нижними чинами.

          Что же касается подготовки будущих офицеров в военно-[129]учебных заведениях того времени, то по большей части она была неудовлетворительной. В «Военной энциклопедии» сообщается, что образовательная система, существовавшая в Дворянском полку, одном из немногих военно-учебных заведений России начала XIX века, «...массе обучавшихся при скудном отпуске материальных средств, не позволяла давать какое-либо воспитание и образование; главное внимание было обращено на строй и на поддержание суровыми методами чисто внешней дисциплины...» Далее речь идет о более позднем времени. «На общем испытании, произведенном в полку в 1832 году, оказалось, что сведения 2/3 наличного числа дворян ограничивались только грамотностью и начальными правилами арифметики; в числе экзаменовавшихся нашлось даже 32 человека, не знающих ничего, кроме азбуки».

          Последние графы формулярных списков также представляют большой интерес. Так, в восьмой графе отмечалось, был ли офицер за время своей службы в отпуске, а если был, то в каком году, с какого числа и месяца, явился в срок или нет, а если нет, то по какой причине. По нашим подсчетам 90,0% офицеров нашей выборки за время своей службы не были в отпусках, а количество офицеров, воспользовавшихся за всю службу отпуском более двух раз, составляет всего 1,9%. Причем гвардейцы пользовались отпусками чаще армейских офицеров.

          Редкость отпусков можно объяснить тем, что в начале XIX века в русской армии еще не существовала практика очередных ежегодных отпусков. Тот факт, что отпуска офицерам утверждал нередко главнокомандующий или даже сам император, говорит об исключительности порядка отпусков. Их продолжительность была различна: от 15 и 28 дней до полугода. Большинство, 60,0% всех отпусков наших офицеров, не превышало по продолжительности двух месяцев. Отпуска по болезни в данном случае не учитывались.

          В девятой графе формулярных списков указывалось: подвергался офицер уголовной и строгой дисциплинарной ответственности или нет. В нашей выборке доля офицеров, бывших в «штрафах», сравнительно мала – 0,8%. Из них 0,3% офицеров [130] имели записи в своих формулярах о содержании в течение нескольких недель на гауптвахте за различные провинности по несению караульной службы, 0,1% были разжалованы в рядовые, 0,2% осуждены «за взятки и лихоимство» и 0,2% находились под судом.

          О семейном положении офицеров можно узнать из 10 графы формулярных списков. По нашим данным подавляющая часть офицеров того времени была холоста, 90,4%, на долю женатых приходится 9,0%, а вдовых – 0,6%. Низкий процент женатых офицеров объясняется тем, что основная масса их была молода (см. таблицу 1).

          В 11 графе формуляров указывались причины отсутствия офицеров в части. Большая часть офицеров отсутствовала в полку по причине командировки, 8,6% от общего количества офицеров, чьи формуляры нами были исследованы, 5,0% офицеров отсутствовало по причине болезни или ранения, 2,3% к моменту заполнения формуляров умерли, но из списков полка исключены не были.

          В последнюю 12 графу формулярных списков рукой полкового командира заносилась краткая запись о результатах аттестации: достоин или недостоин к представлению к очередному званию, если недостоин, то следовала краткая запись, почему недостоин. Данная информация во многом зависела от личного отношения полкового командира к тому или иному офицеру. Поэтому она в определенной степени субъективна. Так, в формулярах одних полков записи о неаттестации офицеров встречаются довольно часто, а в некоторых, наоборот, полностью отсутствуют. Что здесь? Стремление «не выносить сор из избы» или действительно существовали полки, в которых отсутствовали «слабые» офицеры? Возможно и то и другое. По данным нашей выборки, аттестацию не прошли 6,5% офицеров. Причины неаттестации различны: основная часть офицеров не прошла аттестацию за плохое выполнение служебных обязанностей, 68,0% всех неаттестованных офицеров, затем следует неаттестация за недисциплинированность 14,0% и за пьянство 14,0%.

          Подводя итоги нашему исследованию, необходимо сделать [131] основные выводы. В первую очередь хочется отметить, что формулярные списки при обработке их в качестве массового источника дают много новой информации, получение которой из других видов источников затруднительно или вообще невозможно. В формулярах эта информация представлена довольно полно, незаполненные графы встречаются крайне редко.

          Комплексная обработка формулярных списков позволяет получить результаты, которые дают возможность судить о том или ином социальном явлении с математической точностью.

          Сотни тысяч формулярных списков, хранящихся в фонде 489, заключают в себе огромную информацию о личном составе русской армии ХVIII – начала XIX века.

 

          [131] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста