Состояние местного государственного аппарата по материалам сенаторских ревизий 1799—1800 гг.

Автор
Ковальчук Алексей Викторович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XIX XVIII

Библиографическое описание:
Ковальчук А.В. Состояние местного государственного аппарата по материалам сенаторских ревизий 1799—1800 гг. // Связь веков: Исследования по источниковедению истории России до 1917 года. Памяти профессора А.А.Преображенского: сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.В.Семенова. М., 2007. С. 318-343.

Текст статьи

[318]

А.В.Ковальчук

СОСТОЯНИЕ МЕСТНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АППАРАТА ПО МАТЕРИАЛАМ СЕНАТОРСКИХ РЕВИЗИЙ 1799-1800 гг.

           Короткое царствование Павла I вызывало и продолжает вызывать противоречивые чувства у современников и их потомков. При всей неоднозначности взглядов на итоги правления этого самодержца едва ли кто сможет упрекнуть его в бездействии и отсутствии стремления к преобразованию основ государственной жизни.

           Действительно, сразу же по вступлении на престол Павел I со свойственной ему решительностью взялся за реформирование центрального государственного аппарата. Преобразования, согласно утвердившемуся примерно со второй половины XIX в. в отечественной историографии мнению, протекали под флагом реставрации централизаторских начал. На практике же они выразились в сосредоточении практически всех прямых властных полномочий у самого императора и узкого круга его ближайших доверенных лиц. Так, при назначении 4 декабря 1796 г. А.Б.Куракина новым генерал-прокурором ему дополнительно к прежним обязанностям (положение генерал-прокурора по закону не изменялось) было поручено ведение Тайной экспедицией и Комиссией о составлении проекта нового уложения. Генерал-прокурор оставался по-прежнему директором Ассигнационного банка^[1]. Под его наблюдением находилась и Экспедиция государственного хозяйства. 11 апреля 1797 г. последовало его назначение министром Департамента уделов, а 17 февраля 1798 г. — главным попечителем Вспомогательного банка для дворянства.

           Усиление влияния генерал-прокурора не могло не сказаться на положении Сената, упадок которого как высшего правительственного учреждения начал проявляться уже [319] при Екатерине II. Сенат в царствование Павла I окончательно утратил свое прежнее значение. «...Почти все департаменты, занятые судебными делами, да три временных судебных департамента — вот что представляет теперь Сенат; административный элемент, распределенный между влиятельными лицами, фактически не существует уже в этом бывшем средоточии всей высшей администрации России»^[2]. Павел I последовательно стремился реализовать свой давний план, намеченный задолго до воцарения, в 1793 г.^[3], по превращению Сената преимущественно в судебный орган. Однако, вопреки мнению А.Д.Градовского^[4], этот план так и не был до конца осуществлен. В сфере компетенции Сената сохранялись вопросы управления: открытие и упразднение учреждений, в большинстве случаев губернских; участие во введении нового административного деления и губернского устройства; организация управления в Лифляндии, Эстляндии, Курляндии, Выборгской губ. и др.; устройство полиции в городах и уездах; штатное назначение чиновников; развитие внешней (преимущественно с Азией) и внутренней торговли; таможенные сборы, расширение и улучшение состояния промыслов, фабрик и заводов; городское и дворянское самоуправление^[5].

           Этот далеко не полный перечень говорит о возложенной на Сенат неподъемной ноше в виде огромной массы текущих, часто второстепенных, дел. Он задыхался под их тяжестью. К тому же к декабрю 1796 г. оставались нерешенными 11476 дел прежних лет.

           Поэтому когда именным указом от 19 ноября 1796 г. произошло восстановление сначала трех коллегий — Берг-, Мануфактур- и Коммерц-коллегии «на таком основании, как находились до 1775 г.» (позднее к ним присоединилась и Камер-коллегия)^[6], Сенат рисковал окончательно утратить [32] дееспособность. Однако 4 марта 1797 г. реанимированные коллегии были переданы в ведение несколько модифицированной Экспедиции государственного хозяйства, получившей теперь громоздкое название Экспедиции государственного хозяйства, опекунства иностранных и сельского домоводства. Самое примечательное в этом очередном преобразовании заключалось в том, что Экспедиция государственного хозяйства оказалась в подчинении все того же генерал-прокурора. Централизация власти и управления достигла наивысшей отметки.

           Скорое изъятие коллегий из сенатского ведения выглядело вполне закономерным, поскольку о полном возвращении к прежнему функционально-отраслевому принципу управления, осуществляемому коллегиями, не могло быть и речи в условиях, когда сам принцип коллегиальности превратился в формальность. Коллегии павловского образца уже мало походили на своих предшественниц, утратив прежнюю самостоятельность в решении всех вопросов в рамках своей компетенции. Теперь последнее слово принадлежало вновь учрежденным главным директорам коллегий. Те же, обладая исключительным правом личного доклада императору и не участвуя в повседневной работе коллегий, выполняли функции передаточной инстанции между ними и царем^[7]. Роль главных директоров заключалась в общем надзоре, внесении предложений и объявлении высочайших повелений. В данном случае вновь отчетливо прослеживается стремление Павла I к установлению личного контроля над деятельностью правительственного аппарата посредством доверенных лиц и централизации управления на уровне коллегий.

           Обеспечить аналогичный контроль над местным госаппаратом в столь же короткие сроки не представлялось возможным. Поэтому состояние местных учреждений могло внушать гораздо большее беспокойство у высшей столичной администрации. Тем более в обстановке, когда оставались неизвестными результаты губернской реформы [321] 1796 г. По указу «О новом разделении государства на губернии», подписанному Павлом 112 декабря 1796 г., произошло укрупнение губерний, большей частью окраинных, с явной целью облегчить управление ими. Кроме того, упразднялись некоторые низовые судебные инстанции, ряд губернских и уездных чинов ради облегчения нагрузки на государственный бюджет вследствие резко возросших в екатерининское царствование государственных расходов (с 6,5 млн руб. в 1762 г. до 36,5 млн руб. в 1796 г.^[8]).

           Внесенные изменения, однако, не затрагивали основ введенного при Екатерине II территориального принципа управления, опиравшегося на известную самостоятельность существовавших административно-территориальных единиц. Надо полагать, Павел I не мог не замечать противоречия между установленной жесткой централизацией центрального госаппарата и местного, не утратившего прежней самостоятельности и потому не досягаемого для тотального контроля сверху. Ответ на вопрос о необходимости реформирования последнего мог быть получен лишь на основе достоверных сведений о его реальном состоянии. Данное обстоятельство не в последнюю очередь побудило Павла Петровича пойти на беспрецедентный по масштабам «смотр губерний» посредством сенаторских ревизий.

           Институт сенаторских ревизий зародился еще при Петре I в 1722 г. Однако вплоть до последней четверти XVIII в. ревизии были мероприятием не только весьма редким, но и локальным, являясь откликом на конкретные вопиющие злоупотребления местной администрации. Их значение несколько возросло после административной реформы 1775 г., когда ослаб надзор верховной власти за губерниями. Свою лепту, безусловно, внесла и Крестьянская война. Оба этих события усилили заинтересованность правительства в достоверной информации о состоянии государственного аппарата на местах. Поэтому в 1785 г. сенаторов С.Р.Воронцова и Л.И.Нарышкина отрядили обследовать 13 губерний центра, юго-запада и запада империи. Обя[322]занности ревизоров довелось позднее выполнять сенаторам С.И.Маврину в 1795 г., Н.В.Леонтьеву, А.А.Ржевскому, Г.Р.Державину в 1798-1799 гг. (последний оставил интересные подробности своего осмотра Белорусской губ.^[9]). Ревизорам довелось обнаружить на местах немало злоупотреблений со стороны чиновников разного уровня, дополняя и подтверждая множество жалоб и доносов на этот счет, поступавших в Петербург от частных лиц.

           Поэтому не случайно в указе от 6 октября 1799 г., объявлявшем о назначении сенаторских ревизий и еще четко не определявшем их цели, как и полномочия ревизоров, предполагалось при сборе информации ограничиться только тремя «пунктами»: «1) о течении по присутственным местам правосудия; 2) о внутренней полиции; 3) о поборах, лихоимству толь свойственных»^[10]. Однако впоследствии круг задач ревизоров был значительно расширен и детализирован.

           Примечателен и первоначальный акцент, сделанный на выявлении состояния дел прежде всего в судебных инстанциях. Поэтому вполне закономерен выбор Сената в качестве органа, ответственного за проведение ревизий «...яко первенствующий во всей империи трибунал». Павел I потребовал от Сената избрать и представить ему на утверждение кандидатов в ревизоры от всех департаментов обеих столиц и дать «оным кандидатам в предмет инструкцию»^[11].

           Благодаря непосредственному и весьма деятельному участию в подготовительных работах самого императора они протекали оперативно и заняли менее двух месяцев (50 дней), завершившись в основном к 1 декабря 1799 г. В этот день были окончательно утверждены доклад Сената о кандидатах на проведение ревизии и «пункты, служащие в наставление и руководство гг. сенаторам, избранным для объезда и осмотра губерний»^[12]. Утвержденный состав сенаторов-ревизоров впоследствии все же несколько изменился. Изменения в личном составе происходили и в ходе самих ревизий.

[323]

           Из представленной таблицы видно, что ревизиями была охвачена вся без исключения территория империи, вплоть до присоединенных при Екатерине II бывших владений Польши и Турции.

           Несмотря на широчайший масштаб ревизии 1799— 1800 гг. она была профинансирована сравнительно скромно. Не отличался излишеством и штат ревизоров. Каждой паре сенаторов полагались только один секретарь и один курьер из канцелярии Сената. Такими ограниченными силами сенаторам предлагалось выполнить огромный объем рутинной канцелярской работы, о масштабах которой может дать некоторое представление инструкция ревизорам от 1 декабря в виде упомянутых «пунктов».

           Инструкция состояла из пяти больших разделов: 1) о правосудии; 2) о внутренней полиции; 3) о поборах; 4) о земледелии и 5) о казенных лесах. Каждый раздел имел значительное количество подпунктов, детализирующих обязанности ревизоров.

           [324] В разделе о правосудии к непременной обязанности сенаторов отнесено получение ведомостей от всех губернских учреждений (рекомендовалось по возможности не обходить вниманием и уездные присутственные места) о решенных и нерешенных делах. С их помощью предполагалось составить представление о соблюдении положенных сроков в решении дел, функционировании определенных для каждой губернии законом учреждений и укомплектовании их необходимым количеством чиновников в соответствии со штатным расписанием, соблюдении сроков заседаний, количестве решенных и нерешенных дел.

           Второй раздел — «О внутренней полиции», достаточно аморфный по содержанию, требовал от ревизоров собрать в обследуемых учреждениях и представить в Сенат множество не только разнообразных, но и разнородных сведений, преимущественно статистических. Они касались разделения губерний на уезды, согласно новому (1796 г.) административному делению; численности жителей в городах; наличия определенных заводов, фабрик, промыслов и ремесел; характера осуществляемой торговли; уровня цен на продукты питания; присутствия полиции во всех городах и способности обеспечения ею повсеместно «должного спокойствия, безопасности и порядка» и др.

           Раздел «О поборах», напротив, подобной нечеткостью и разбросанностью не отличался. Он ставил конкретную задачу установить на основании сведений из Казенной палаты, «...какие по губерниям состоят сборы, и рассмотреть, на точном ли основании законных предписаний оные производятся». Также надлежало «...осведомляться тщательно, нет ли от кого при взыскании установленных поборов каких-либо излишеств, злоупотреблений и лихоимства». Наконец, следовало определить, своевременно ли «вступают в казну доходы», взять «обстоятельные сведения о казенных недоимках и войтить в рассмотрение о причинах их запущения и о средствах, какие употребляются к успешнейшему оных взысканию».

           Исходя из содержания названных разделов инструкции, можно отчетливо заметить, что на передний план выдвигались сугубо информационные задачи: сбор сведений [325] и оценка обстановки. Лишь в крайних случаях ревизорам дозволялось вмешиваться, обнаружив «...какие-либо беспорядки или злоупотребления от мест присутственных и чинов». Однако и в этих случаях их полномочия ограничивались. Сенаторы могли лишь делать представления губернскому правлению о подлежащих суду виновниках и следить, чтобы те понесли определенное законами наказание. Последний пункт инструкции, определявший права и полномочия сенаторов, подчеркивал, что они «...посылаются не яко судьи, но как инспекторы».

           Содержание инструкции ревизорам определило и характер отложившихся документальных материалов сенаторских ревизий. Они сосредоточены главные образом в трех фондах Российского государственного исторического архива (РГИА) в Петербурге — I Департамента Сената (Ф. 1341, oп. 1), Канцелярии генерал-прокурора (Ф. 1374, оп. 3) и отдельно образовавшегося фонда из материалов ревизии Московской, Владимирской, Рязанской, Тамбовской, Тульской и Калужской губерний, проводившейся сенаторами Д.П.Трощинским и А. Н. Щербатовым (Ф. 1375, oп. 1).

           Документы представляют собой в основном донесения ревизоров императору и в Сенат; ими составлялись два рапорта: краткий — императору и подробный — Сенату.

           Рапорты сенаторов чаще всего содержат формальные ответы на «пункты» данной им инструкции без каких-либо комментариев. Редко встречаются записки ревизоров «о недостатках и пользах общих», которые им рекомендовалось составлять. К небольшим донесениям ревизоров прилагались полученные от губернских правлений и других присутственных мест многочисленные ведомости, изобилующие ценными статистическими сведениями социально- экономического характера. Особое усердие в собирании таких ведомостей проявили сенаторы Д.П.Трощинский и А.Н.Щербатов. Они посчитали своим долгом представить Сенату документы не только всех губернских, но и уездных учреждений. Благодаря их стараниям и сформировался отдельный внушительный фонд.

           [326] Начало ревизий на месяц отсрочил декабрьский рекрутский набор, потребовавший организационного участия в нем губернского начальства. Поэтому большинство сенаторов выехало для проведения ревизий в начале января 1800 г.

           Через два месяца после их отъезда в I департамент Сената начали поступать первые донесения.

           Ревизии проводились быстро, если не сказать поспешно. Так, одни из самых добросовестных ревизоров Д.П.Трощинский и П.П.Щербатов, прибыв в Москву для осмотра Московской губ. 10 января, сразу же потребовали нужные им сведения от Губернского правления и других учреждений, заранее оповещенных о приезде ревизоров ими же самими (кстати, еще в ноябре 1799 г. Сенат разослал во все губернские правления и другие присутственные места специальные указы, предписывающие подготовить к приезду сенаторов соответствующие отчеты и ведомости, так что никакой тайны из подготовки ревизий не делалось). Трощинский и Щербатов получили затребованные сведения вместе с рапортами 16 января. 17 января они осматривали Московское губернское правление, Палаты суда и расправы в первом и втором департаментах, 18 января — Казенную палату. В основном везде был найден порядок^[13]. Впрочем, обнаружить какие-либо упущения при таком беглом осмотре едва ли представлялось возможным.

           Тем не менее, несмотря на очевидный дефицит времени, сенаторам удалось обнаружить не только немало упущений по службе, но и прямых злоупотреблений и даже должностных преступлений со стороны чиновников.

           Прежде всего ревизорам могло броситься в глаза выявленное ими почти повсеместно большое количество так называемых «нерешенных дел», тянувшихся годами. Но волокита уже давно пустила глубокие корни и стала явлением настолько обыденным, заурядным в бюрократической практике, что сама по себе вряд ли заставляла обратить на себя внимание ревизоров, если бы не соответствующий «пункт» данной им инструкции.

           [327] Так, в Псковской губ. сенаторы Камынин и Кропотов нашли в губернских и уездных учреждениях 1033 нерешенных дела, не заметив в этом ничего необычного. Они довольствовались объяснением причин задержки отсутствием необходимых справок, обширностью делопроизводства, а по гражданским делам — еще и неявкой тяжущихся. Поэтому и вынесли благожелательный окончательный вердикт: «...порядок производства и поспешность в решении дел соблюдены»^[14]. В Тверской губ. Камынин обнаружил 728 нерешенных дел за 1799 г. и 5236 дел, оставшихся «с давных пор неразобранных». При этом он ограничился простым советом чиновникам Губернского правления, «дабы они усугубили должное попечение о приведении нерешенных дел к скорейшему окончанию»^[15].

           В Курской губ. сенаторы Голохвастов и Багратион нашли 1880 нерешенных дел. Из них наибольшее количество приходилось на Палату суда и расправы: в уголовном департаменте— 615, в гражданском — 342. Сенаторы ограничились простой констатацией факта, даже не выясняя причин медленного производства дел и не определяя своего отношения к найденным недостаткам^[16].

           При осмотре Белорусской губ. сенатор Ильинский обнаружил 4504 нерешенных дела по всей губернии, а в Губернском правлении — 965 дел. Тем не менее, он счел, что «течение и производство дел во всех присутственных местах чинится законным порядком, с довольною поспешностью...». Причина же их медленного «отправления» заключалась, по его мнению, в запущенности всего делопроизводства, до которого его довели прежние нерадивые чиновниками^[17].

           Точно так же, найдя в Симбирской губ. 1337 нерешенных дел, сенаторы Неплюев и Фонвизин в рапорте Сенату не отметили ни малейших недостатков в работе присутственных мест губернии^[18].

           [328] Нет возможности представить сводные данные о количестве нерешенных дел на основании результатов всех ревизий. Не обнаружены документы ревизий Козлова и Челищева (Архангельская, Вологодская, Ярославская, Костромская, Нижегородская губернии), Ржевского и Левашова (Пермская, Тобольская, Иркутская). Далеко не во всех случаях дошли в полном объеме материалы других ревизий. Нет документов по Петербургской, Курляндской и Новгородской губерниям (ревизия Камынина и Тарбеева), Малороссийской (ревизия Кушелева и Алексеева), Минской и Литовской (ревизия Голохвастова и Ильинского), Астраханской (ревизия Неплюева и Фонвизина), Казанской (ревизия Спиридова и Лопухина).

           Кроме того, не все сенаторы-ревизоры считали нужным приводить точные данные о количестве нерешенных дел. Так, Трощинский и Щербатов в рапорте о ревизии Московской губ. доносили о найденных нерешенных делах только в Надворном суде, а подобные сведения по Владимирской губ. они вообще опустили, оговаривая при этом, «что есть основательные причины» для задержки в решении дел. Из рапорта Ильинского и Голохвастова об осмотре Подольской губ. также видно, что имелись нерешенные дела в губернских учреждениях, но об их количестве сенаторы не сообщали.

           Следует особо сказать о рапортах Спиридова и Лопухина, сохранившихся только по Вятской и Оренбургской губерниям (к тому же не в полном объеме). Они отличаются своеобразием, поскольку их авторы — единственные, кто брал на себя смелость игнорировать установленную форму донесений и вместо предоставления требуемых сведений, соответствующих букве инструкции, предпочитали вникать в существо дел, выяснять наиболее важные, на их взгляд, вопросы и направлять по ним свои соображения в Сенат.

           Названные причины обусловили неполноту сведений, вошедших в следующую таблицу. Поэтому они могут рассматриваться лишь в качестве иллюстративного материала.

[329]

           Тем не менее, приводимые цифры отчетливо показывают значительный разброс одних и тех же количественных значений по разным губерниям. Причем «лидеры» во много раз обходили по своим показателям остальных. Такое положение, по всей видимости, объясняется влиянием человеческого фактора. Иначе говоря, попустительством глав местных администраций своим чиновникам или полным безразличием к должностным обязанностям. К тому же служебной волоките, как правило, сопутствовали другие упущения (например, в Тамбовской губ.), в числе которых прежде всего следует выделить недоимки.

           Недоимки обнаружились во всех губерниях и нередко в таких размерах, из-за которых, вторя Трощинскому и Щербатову, их можно определить как «непомерные». Се[330]наторы выказывали различное отношение к этому явлению. Многие из них были склонны смотреть на недоимки сквозь пальцы, но все же относились к фактам такого рода несколько строже, чем к незаконченным и долго тянущимся делам. Чаще всего ревизоры просто рекомендовали губернскому начальству употребить все возможные средства для ликвидации задолженностей по казенным сборам, считая их недопустимыми. Лишь изредка они взыскивали с виновных в недоборе и, как правило, тогда, когда имелись и другие должностные нарушения.

           Все имеющиеся данные о количестве обнаруженных недоимок представлены в следующей таблице:

           Эти данные показывают значительную дифференциацию губерний по количеству недоимок. Если в таких гу[331]берниях, как Выборгская, Лифляндская, Киевская, Слободско-Украинская и Воронежская размер недоимок не выходил за допустимые рамки (в Эстляндской недоимки отсутствовали вовсе), то в Псковской, Новороссийской, Московской, Тамбовской и Подольской он достигал огромных величин. Весьма ощутимый урон бюджету империи наносил казенный недобор и в остальных губерниях. Всего же доходная часть бюджета страны недополучила свыше 5 млн руб. только от тех губерний, которые отражены в таблице.

           Сравнивая указанную общую сумму недоимок с доходными статьями государства за 1803 г. (этот год является ближайшим, за который имеются сведения в литературе^[19]), чья величина составляла 97 млн 686 тыс. руб.^[20], получается, что за год казна недосчиталась примерно 5,2% своих доходов. Принимая же во внимание значительную неполноту имеющихся в материалах ревизий сведений о недоимках, касающихся только половины губерний страны, есть все основания предполагать, что за счет другой половины казна недобирала ежегодно вдвое большую сумму. Иначе говоря, российский бюджет из-за хронических недоборов мог лишаться до десятой части доходов.

           Показательно различное отношение ревизоров к фактам выявившихся недоимок в особо крупных размерах, высказанное, например, Трощинским и Щербатовым, с одной стороны, и Ильинским и Голохвастовым, с другой.

           Трощинский и Щербатов за найденные недоимки в Московской губ. решили прибегнуть к наказанию чиновников. «О взыскании сих последних (недоимок. — А.К.) мы сделали строгое предписание Губернскому правлению, а от него подтверждено городничим и земским судам, у коих велено не только удержать жалование, но и на собст[332]венные имения их наложить запрещение»^[21]. К аналогичным мерам эти же сенаторы прибегли и в Тамбовской губ. Образование в ней недоимок на сумму свыше 900 тыс. руб. они сочли тем более странным, что «...здешнюю губернию особливо бог благоволил таким избытком хлебородия, что она может назваться житницею, многих других питающую, выпуская от себя на продажу излишнего хлеба ежегодно с лишком полтора миллиона четвертей; к тому же изобилие в скотоводстве и пчеловодстве составляют осязательные богатства жителей»^[22]. Поэтому Трощинский и Щербатов усмотрели причину такой «непомерной недоимки» в одном лишь небрежном отношении чиновников к своим обязанностям. Они предложили Губернскому правлению «...у всех без изъятия городничих, земских исправников и заседателей земских судов тех городов и уездов, где таковые недоимки запущены, не только удержать жалованье, но и на собственные их имения наложить секвестр доколе вся та недоимка взыскана не будет, распространяя таковое запрещение на имения не одних настоящих присутствующих в земских судах, но и на тех, которые находились прежде при должностях в то время, с коего сия недоимка продолжается.. .»^[23].

           Напротив, сенаторы Ильинский и Голохвастов, обнаружив в Подольской губ. недоимок на сумму свыше 700 тыс. руб., ограничились лишь констатацией самого факта, как не выразили и своего отношения к многим другим найденным «беспорядкам и злоупотреблениям». Такая пассивность ревизоров вызвала явное неудовольствие генерал-прокурора П.Х.Обольянинова, обязавшего их «...открываемые ими беспорядки на месте им же строжайше исследовать и представив о всем Сенату, виновных предать суду по законам»^[24]. Известие о состоянии дел в Подольской губ. дошло и до Павла I, уполномочившего сенаторов не только подробно расследовать на месте «злоупотребле[333]ния и беспорядки», но и «...участвующего в оных вице-губернатора Крыжановского отрешить от должности и вместе со всеми, кои по следствию найдутся виновными, предать суду»^[25].

           В данном, скорее из ряда вон выходящем случае, чиновники понесли наказание лишь после вмешательства верховной власти. И то лишь потому, что хронические недоимки усугублялись другими должностными нарушениями, такими как назначение Губернским правлением неумеренного сбора дров с крестьян для воинских команд, установление чрезвычайно низкого размера налогов с казенных имений, произвол вице-губернатора Крыжановского, закрывавшего глаза на продажу запрещенного для «партикулярных» сделок казенного имущества^[26].

           Большинство ревизоров, подобно Ильинскому и Голохвастову, предпочитало не вникать в причины образования недоимок. Единственными сенаторами, попытавшимися углубиться в рассмотрение этого вопроса, оказались Неплюев и Фонвизин. В результате они пришли к своим вполне определенным выводам, не во всем совпадавшим с мнением Трощинского и Щербатова. В отличие от последних они не стали возлагать всю вину исключительно на бюрократический аппарат, а выявили и другие причины казенных неплатежей. На первое место среди них Неплюев и Фонвизин поставили заметное обеднение части крестьян вследствие значительного имущественного расслоения в деревне («неравное состояние поселян»). Оно, во-первых, вызывалось непропорциональным распределением земли между крестьянами, выраженным не только количественно, но и качественно: «иные, сидя на дурном грунте, хотя и довольны землею (т.е. вполне обеспечены ею. — А.К.), но по дурному ее свойству не имеют надлежащего числа пашенной». Во-вторых, «неравное состояние» во многом определялось занятием немалой части крестьян различными промыслами и извозом. В-третьих, оно обуславливалось последовавшим при Павле I запрещением крестьянам, промышлявшим про[334]дажей «лесных изделий», производить порубки казенных лесов. Лишившись столь существенного источника дохода, крестьяне «...не только государственные подати платить не в состоянии, но с нуждою и пропитание имеют».

           Что касается ответственности местной исполнительной власти за недоимки, то она, по мнению Неплюева и Фонвизина, целиком лежала на выборных членах Нижних земских судов из-за того, что на эти должности избирались не всегда достойные кандидаты, пригодные к исполнению соответствующих обязанностей. Однако имелись и вполне объективные обстоятельства, препятствовавшие им в этом: необходимость преодолевать большие расстояния для взыскания недоимок и полное отсутствие под их началом нижних военных чинов, которых можно было бы оставлять в селениях для экзекуции неплательщиков и отправки собранных денег в казначейство. В результате необходимость исполнения основных служебных обязанностей вынуждала членов этих судов передавать полномочия по казенным сборам сотским. Те же, будучи местными уроженцами, как правило, не проявляли рвения и «надлежащей строгости» к взысканию недоимок со своих односельчан. «...А недоимки более между тем накопляются...» — сетовали сенаторы^[27].

           Материалы ревизий отнюдь не изобилуют сведениями, дополняющими те формализованные данные, которые содержатся в ответах на соответствующие пункты предоставленной ревизорам инструкции. Для таких сведений отводился специальный раздел в формуляре сенаторских донесений под названием «О нуждах, недостатках и пользах общих», куда сенаторам предлагалось помещать свои замечания, предложения и рассуждения по поводу увиденного. Однако большинство сочло возможным не отреагировать на подобное предложение ввиду его рекомендательного характера или же отделаться формальными отписками.

           Особняком в этом отношении стояли сенаторы Спиридов и Лопухин. Они посчитали своим долгом не только дотошно вникать в детали местной административной жизни, [335] скрупулезно анализируя все недостатки и упущения, но и готовить собственные предложения. В материалах ревизий сохранился направленный в Сенат обстоятельный доклад «О нуждах, недостатках и пользах общих» в Оренбургской губернии, ставший итогом ее осмотра.

           Сенаторы обратили внимание на недостаточную связь вышестоящих губернских учреждений с уездными, как и на ослабленный контроль над последними. Поэтому они предложили ввести нечто вроде прокурорского надзора: «...чтоб в каждом уездном городе учрежден был один чиновник, который бы снабжен был властию наблюдать за судами и за городничим и, не имея права входить в решения и производства дел, ревизионным или аппеляционным порядком текущих, имел бы долг наблюдать за правостию и порядком их отправления». По мысли сенаторов, такой чиновник, превратившись в «орудие губернского начальства», стал бы блюстителем правосудия в уезде, взяв на себя функции директора всех уездных судов и полиции^[28]. Введение новой должности представлялось авторам доклада необходимым еще и потому, что в работе уездных учреждений не наблюдалось согласованности: «Магистрат не содействует городничему, уездный суд не удовлетворяет требованиям Магистрата, городничий не помогает земскому суду, а сей городничему; земский суд, хотя и подчинен уездному, но закрывается в уклонениях формою и пространством переписки... Один же, предполагаемый нами директор уездный, может все оное согласить и содержать в порядке.. .»^[29]

           В докладе Спиридова и Лопухина сообщалось и о найденных ими серьезных недостатках в работе Оренбургской Межевой конторы, снискавшей своим мздоимством недобрую славу, особенно среди многочисленного нерусского населения. «Незнание российского языка, совершенное непросвещение в законоискусстве и врожденное нерадение о домостройстве иноверных народов, Оренбургскую губер[336]нию населяющих, весьма могут обращены быть неправдою на зло, — писали сенаторы. — И ненасытному корыстолюбию весьма удобно здесь при межевании безгласную бедность нагло приносить в жертву богатству заводчиков и пр.»^[30]. Как водится, ревизоры обнаружили крайнюю медленность в решении дел. Совершенно не рассматривались чиновниками конторы жалобы населения на землемеров. «И все почти в обиде: каких-нибудь безгласных и безграмотных башкирцев, мещеряков и проч. — в пользу какого-либо заводчика или помещика», — замечают сенаторы. Их беспокоила возможность вызревания взрывоопасной обстановки: «Таковые беспорядки, опричь нарушения и оскорбления святости правосудия, могут, наконец, поселить естественное неудовольствие в оные народы, не умеющие изъяснить его, но вредно питать в себе его способные»^[31].

           Однако ни более чем прозрачные намеки и предостережения сенаторов, ни их конкретные предложения не привлекли внимания правительства.

           Оставались незамеченными, исчезая в пухлых томах сенатского делопроизводства, предложения и замечания не только Спиридова и Лопухина, но и других сенаторов, впрочем, довольно малочисленные.

           Однако в материалах ревизий иногда встречаются весьма любопытные комментарии сенаторов, которые, казалось бы, не могли не привлечь внимания в центре. Они касаются не только выявленных конкретных чиновничьих злоупотреблений, но и стиля работы местного административного аппарата. Так, Трощинский и Щербатов оставили весьма ценное свидетельство на этот счет относительно присутственных мест Тамбовской губ., выходящее за обычные рамки формальных отчетов. Особенно красноречивой выглядит сделанная ими констатация факта умелой имитации чиновниками своих прямых должностных обязанностей. В Губернском правлении, как отмечали сенаторы, «...хотя производство дел видим мы в порядке, согласном [337] с законами, но, к сожалению, весь сей порядок и заключается в одной наружности. В действительном же отправлении оных желаемого успеха совсем нет, поелику власть исполнительная до такого доведена ослабления, что подчиненные места вообще почти никакого к предписаниям Губернского правления не имеют уважения...»^[32]. Примечательно, что многие чиновники, не выполнявшие своих обязанностей, подвергались и раньше не только денежному штрафу, но и отдавались под суд. Тем не менее, они оставались «...при исправлении прежних своих должностей, продолжая оные с тем же небрежением»^[33]. Среди найденных многочисленных нерешенных дел одно тянулось с 1792 г. Сроки заседаний в Губернском правлении не соблюдались. Расстроенным оказалось и финансовое управление, о чем свидетельствовала огромная сумма недоимок. Совершенно бездействовали уездные низшие инстанции. Например, как явствовало из журнала Тамбовского уездного суда, «...часто в целое присутствие прослушана была одна какая-либо ничего не значущая бумага и по ней записано: “Приказали отдать в повытье для сообщения к делу”. После чего присутствующие, собравшись поутру в 8 часов, вышли в 2 часа пополудни»^[34].

           По существу данная характеристика заставляла усомниться в значении посылавшихся в Сенат материалов как не соответствующих подлинным реалиям в той части, что касалась деятельности местных бюрократических инстанций. Но произвела ли она хоть какое-то впечатление в центре — неизвестно.

           Перед Трощинским и Щербатовым встала непростая задача выработки системы действенных и адекватных мер наказания нерадивых чиновников. Было решено не только наложить запрещение на имения части из них, удержав при этом жалованье, но и велеть виновным в «запущении» дел «остаться при местах своих и на собственном уже своем содержании трудиться под наблюдением вновь избранных чле[338]нов в окончание всего ими запущенного»^[35]. Этим дело не ограничилось. Сенаторы представили на утверждение императору список чиновников, отдававшихся под суд. Он включал 31 чел.^[36] Список был утвержден полностью. Получили одобрение и прочие употребленные сенаторами меры взыскания^[37].

           В целом же материалы ревизий свидетельствуют о вполне благодушной настроенности большинства сенаторов, не желавших применять без крайней необходимости репрессивные меры в отношении нерадивых служащих. Так, Камынин и Кропотов, найдя в Псковском городском магистрате такие упущения, за которые, по их мнению, виновных следовало предать суду, тем не менее ограничились отеческим порицанием чиновников, «...дабы они впредь остерегались от подобных незаконных поступков»^[38].

           Довольно мягкими наказаниями отделались чиновники Смоленской губ. Сенаторы Кушелев и Алексеев довольствовались освобождением от должности гжатского исправника и оставлением на прежних местах без жалования тех должностных лиц, которых нашли виновными в должностных упущениях, обязав их исправить^[39]. Следует отметить, что администрация Смоленской губ. и ранее привлекала внимание правительства. В феврале 1800 г. сенатским указом лишились своих мест советники Губернского правления, секретари и другие должностные лица за «все противозаконные поступки, упущения по должности и неисполнение предписаний начальника губернии»^[40].

           Однако от благодушия сенаторов не оставалось и следа в случае прямого вмешательства верховной власти, как это случилось в отношении упомянутых выше чиновников Подольской губ. Аналогичный, но еще более драматичный эпизод произошел после реакции Павла I на донесение сенаторов Спиридова и Лопухина, обнаруживших вопиющие «беспорядки» в Вятской губ. Можно представить силь[339]нейший гнев императора, получившего такое известие, поскольку чиновники этой губернии уже понесли серьезные наказания после ревизии С.И.Маврина: в декабре 1796 г. было уволено 186 чел. и 12 чел. сослано в Сибирь. К 1800 г. положение ничуть не изменилось. По-прежнему процветали волокита в делах и незаконные поборы. В нижних земских судах подсудимых обвиняли часто по одним оговорам и применяли пытки^[41]. Выявленных преступлений оказалось так много, что сенаторы не побоялись превысить свои полномочия и самостоятельно снять с должностей 11 чел., а об остальных донести в Петербург. Первый порыв гнева Павла I был настолько силен, что он приказал уволить всех чиновников Вятской губ. (12 апреля 1800 г.) и поручил Сенату рассмотреть дело о предании суду виновных^[42]. Впоследствии удалось несколько смягчить распоряжение императора, но уйти от наказаний большинству виновных не удалось.

           Крутой нрав императора, безусловно, накладывал свой отпечаток на действия ревизоров, сдерживая их инициативу, заставляя осторожничать из опасения невзначай совершить оплошность и тем самым поставить крест на дальнейшей карьере. Сенатор А.И.Ильинский был отозван в Петербург за то, что однажды превысил свои полномочия. Хорошо не разобравшись в одной тяжбе, он распорядился возвратить имение владельцу, не имевшему на него, как выяснилось впоследствии, законных прав. Ильинского в августе 1800 г. сменил К.А.Багратион. В данном случае Ильинский поплатился за свою ошибку.

           Однако и не успевших в чем-либо провиниться сенаторов могла ожидать опала в результате столкновений с местными чиновниками и неизменных интриг. На себе чуть не испытал горячность Павла I И.В.Лопухин, вызвавший за свои распоряжения по Вятской губ. неудовольствие многих влиятельных лиц при дворе, пытавшихся опорочить его действия в глазах императора, о чем сам Лопухин повествовал в [340] своих записках^[43]. В материалах ревизий также содержатся фрагментарные упоминания о подобных столкновениях. Так, сенатор И.А.Заборовский в своих донесениях генерал-прокурору П.Х.Обольянинову обмолвился о своем достаточно щекотливом положении, в котором он оказался из-за откровенного конфликта с первым членом Московской оружейной конторы Кожиным. Тот всячески препятствовал Заборовскому и Вяземскому в проведении ревизии этой конторы. Когда сенаторы решились письменно доложить о сложившейся ситуации непосредственно Павлу I, сославшись к тому же на дряхлость и слабость Кожина, то в ответ получили «неблаговоление с таковым изъяснением, что по летам его, господина Кожина, и усердной всегда службе иное могло бы и упуститься»^[44]. Поэтому, получив от Сената указание собрать сведения по частному вопросу, касавшемуся Оружейной конторы, Заборовский опасался «...навлечь на себя невинным образом вящего гнева»^[45].

           Итоги сенаторских ревизий применительно к состоянию местного административного аппарата выглядят достаточно противоречиво. С одной стороны, они по существу не выходят за рамки обычной бюрократической практики, отдававшей явный приоритет формальной отчетности, в том числе и со стороны самих сенаторов-ревизоров. Ее несоблюдение представляло собой едва ли не главное прегрешение, за которое могли последовать соответствующие меры взыскания. Однако если учесть, что перед ревизиями 1799-1800 гг. стояла более широкая задача не только по сбору, но, очевидно, и анализу разнообразной информации, то она осталась невыполненной. Сенат устранился от обобщения стекавшихся к нему сведений в виде статистического материала ведомостей и донесений самих ревизоров. Впрочем, скорая смерть Павла Петровича 11 марта 1801 г., быть может, просто избавила сенаторов столичных департаментов от необходимости еще раз, но более внимательно, заглядывать в полученные бумаги. Кроме того, оказались совершенно [341] проигнорированы Сенатом ценные наблюдения отдельных ревизоров, заслуживавшие особого внимания и самостоятельного рассмотрения невзирая на очерченные формуляром инструкции рамки, в которые они не укладывались. Прежде всего имеется в виду заключение Трощинского и Щербатова об очевидной слабости исполнительной власти в Тамбовской губ. и бытовавшей здесь искусной имитации чиновниками своих служебных обязанностей, а также мнение Спиридова и Лопухина о явной несогласованности в действиях различных чиновничьих инстанций Оренбургской губ. Совершенно очевидно, что такие наблюдения не ограничивались пределами отдельных губерний.

           С другой стороны, даже облаченные в сугубо формализованную оболочку данные из материалов сенаторских ревизий способны пролить свет на некоторые немаловажные вопросы.

           Почти во всех донесениях сенаторов содержится упоминание о практически полной укомплектованности штатов губернских и уездных учреждений. Фиксация данных фактов при разборе поступавших донесений ревизоров не нашла видимого отклика в Сенате. Однако она вызывает немалый интерес.

           В литературе последних лет достаточно много внимания уделяется конкретной разработке вопроса об источниках и способах формирования местного бюрократического аппарата. Вырисовывается следующая картина: если вскоре после опубликования Манифеста о вольности дворянской, по данным И.В.Фаизовой, образовался даже некоторый избыток кандидатов, претендовавших на статские должности^[46], то после Учреждения о губерниях, повлекшего расширение штатов, обнаружилась нехватка чиновников, особенно низового звена, поскольку существовал жесткий законодательный императив — рекрутировать их исключительно из дворян. Так, при формировании штатов Ярославского наместничества его генерал-губернатору А.П.Мельгунову приходилось переманивать чиновников как из центральных учреждений, так и из других губер[342]ний^[47]. Во многих прочих местах (например, Вятка, Пермь, Иркутская и даже Петербургская губерния) из-за малочисленности дворянства немало штатных должностей оставались вакантными, что отмечал еще В.А.Григорьев^[48].

           В этой связи материалы сенаторских ревизий, указывающие на повсеместную укомплектованность штатов, выглядят весьма ценным свидетельством. Правда, нужно иметь в виду, что сами сенаторы совершенно не акцентировали внимание на этом вопросе, останавливаясь на нем мимоходом лишь по необходимости (по велению данной им инструкции).

           Сенаторские ревизии представляют не меньший интерес и для выявления болевых точек государственного организма, сильнее всего беспокоивших абсолютизм в тот момент. Сами задачи, сформулированные перед сенаторами, являются достаточно точным индикатором таких точек.

           Эти задачи не имели ничего общего с укреплением административно-полицейского аппарата и усилением репрессивных мер, с которыми обычно ассоциируется время правления Павла I. Хотя, казалось бы, недавние крестьянские волнения 1796-1797 гг., отличавшиеся немалым размахом и ожесточением (кстати, до сих пор слабо изученные), могли дать тому повод. По существу, ни одного отголоска данных событий в материалах ревизий не встречается.

           На переднем плане оказывается «правосудие», весьма широко трактуемое разработчиками инструкции ревизорам. Фактически под этим определением понимались соблюдение законности в работе правительственного аппарата и его дееспособность. Именно стремление к законности и порядку составляло предмет особой заботы правительства. Однако с самого начала едва ли можно было рассчитывать на получение исчерпывающей информации на этот [343] счет по формально заданным параметрам, что и подтвердили материалы ревизий.

           На втором месте оказались тесно переплетенные административно-хозяйственные вопросы: результаты административного деления 1796 г. и повсеместное наличие полиции интересовали не меньше, нежели численность городских жителей, цены на продукты, состояние торговли, промышленности и ремесла. В достоверной информации о развитии торговли и промышленности правительство, видимо, нуждалось особенно остро, поскольку недавно возвращенные из небытия коллегии были не в состоянии взять бразды правления в свои руки.

           К числу задач первостепенной важности отнесено улучшение взимаемости налогов. Вопрос весьма болезненный и трудно разрешимый. Правительству периодически приходилось списывать казенные недоимки без надежды поправить положение, оставляя в бюджете зияющие прорехи. Очередное списание накануне 1797 г. лишило казну 7,5 млн руб. Данные, собранные сенаторами во время ревизий, оптимизма не добавляли, свидетельствуя как о слабости местного налогового аппарата, так и о наличии изрядной доли неплатежеспособного населения среди крестьянства — основного податного сословия.

           Сенаторские ревизии, задуманные как постоянный институт государственного контроля, были призваны пополнить не слишком разнообразный инструментарий достижения вожделенного порядка, которым располагала власть. Причем их главное назначение в те годы заключалось не столько в искоренении зла и порока, сколько в его обнаружении и предупреждении. Преждевременная кончина Павла I остановила это начинание на полпути.