Некоторые проблемы исследования «Жития Стефана Пермского» в качестве исторического источника

Автор
Устинова (Лушина) Ирина Александровна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVIII XVII XVI XV XIV

Библиографическое описание:
Лушина И.А. Некоторые проблемы исследования «Жития Стефана Пермского» в качестве исторического источника // Связь веков: Исследования по источниковедению истории России до 1917 года. Памяти профессора А.А.Преображенского: сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.В.Семенова. М., 2007. С. 241-254.

Текст статьи

[241]

И.А.Лушина

НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ «ЖИТИЯ СТЕФАНА ПЕРМСКОГО» В КАЧЕСТВЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА

           В.О.Ключевский в своей магистерской диссертации о древнерусских житиях святых писал, что этот вид источников «далеко не так свеж и обилен, как о нем думают <...>, его небогатым историческим содержанием нельзя пользоваться без особого предварительного изучения его в полном объеме...»^[1]. Закрепление столь негативной оценки повлекло за собой формирование настоящего научного вакуума в изучении агиографической литературы. Среди прочих житий святых до настоящего времени историки уделяли мало внимания и «Житию Стефана Пермского». Между тем это произведение, написанное в конце XIV в. монахом Троице-Сергиева монастыря и другом юности Стефана Епифанием Премудрым, является весьма интересным и информативным источником. Исследователи, в той или иной форме привлекавшие сведения «Жития...», не ставили перед собой задачи комплексного изучения источника, которое должно начинаться с выявления наиболее раннего и полного его списка и решения вопроса о наличии редакций текста.

           Протограф, написанный рукой Епифания Премудрого, до нас не дошел или, по крайней мере, еще не найден^[2], а самый ранний из известных списков «Жития...» датируется лишь 1490-ми годами, то есть почти на столетие отстоит от оригинала^[3]. На сегодняшний день известно около пятидесяти списков «Жития...» от конца XV до XVIII в., сохранившихся в составе аскетических сборников, Трефологов, Прологов, Миней Четьих и т.д. Двадцать из них могут [242] быть признаны полными, а тридцать по-разному сокращены^[4]. В этой связи необходимо установить, какой из списков наиболее близок к протографу. Данная статья является лишь первым шагом на пути решения поставленной задачи, здесь рассмотрены три наиболее известных опубликованных списка «Жития...», с целью выявить самый полный и древний из них, а также ответить на вопрос о существовании среди этих списков редакций. Важно отметить, что все списки источника, которые были опубликованы, создавались не в рамках простого монастырского переписывания «Жития...», а для включения в состав общерусских агиографических сборников, что делает возможным предположение о внесении в их текст редакционных изменений. Второй проблемой, затронутой в данной статье, стал вопрос уточнения даты рождения Стефана, которая до сих пор остается спорной.

           Основной формой существования и популяризации житий святых на Руси являлись Минеи Четьи (то есть «читаемые», для чтения в определенные дни каждого месяца), где рассказы о святых были расположены в календарном порядке. Самыми известными Минеями XV-XVIII вв. были три: так называемые домакарьевские^[5], макарьевские^[6] и Минеи Дмитрия Ростовского^[7]. Домакарьевские Минеи Четьи конца XV — начала XVI в. уже имели в своем составе «Житие Стефана Пермского», причем епископ тогда еще не был канонизирован. Эти сборники включали отрывки из различных патериков и прологов, разрозненные жития святых. Макарьевские Минеи Четьи были составлены после [243] двух волн канонизации 1547 и 1549 гг. Они включили в себя не только старые, уже известные жития святых, но и агиографические произведения, посвященные северным и новгородским подвижникам, причисленным к лику святых в середине XVI в., им была придана более стройная структура. В этих условиях было возможным внесение в текст Епифания некоторых корректив, но было ли это сделано?

           Для ответа на поставленный вопрос необходимо обратиться к сравнительной характеристике нескольких списков источника. В нашем распоряжении имеются три опубликованных разновременных полных списка «Жития Стефана Пермского».

           1. Список 1490-х гг. — самый ранний из известных списков «Жития...». (Собрание князя П.П.Вяземского № X, л. 129-200 об., всего 71 л.)^[8].

           2. Признанный в литературе наиболее полным и исправным список XVI в. (Московская Синодальная библиотека, № 420, л. 4-160, всего 156 л.)^[9].

           3. Так называемый Макарьевский список XVI в. (Московская Синодальная библиотека, № 553, л. 370-410, всего 40 л.)^[10].

           Столь сильный разброс в объеме списков может быть объяснен форматом рукописи или почерком писца. Нашей задачей в данном случае является обнаружение разночтений, пропусков, сокращений, искажающих смысл текста. Сравнительный текстологический анализ списков позволяет утверждать, что редакций среди них нет, а наиболее полным должен считаться список князя П.П.Вяземского. [244] Между списком Вяземского и Макарьевским списком существует девятнадцать различий, каждое из которых, однако, не является преднамеренным искажением смысла текста, а порождено, по всей видимости, случайностью. Для иллюстрации данного вывода приведем основные виды обнаруженных разночтений.

           Выпадение небольших отрывков (1-2 строчки) в основном из цитат Священного Писания. Например:

           Как видно из примера, данный пропуск не может быть назван намеренным, так как он весьма незначителен и смысла текста не искажает. Разночтений подобного рода выявлено около двенадцати и лишь в двух из них пропущен более крупный отрывок текста. Например:

 [245]

           Пропуск данного отрывка мог бы трактоваться как намеренный, если бы в «Житии...» многократно не повторялись места, где декларируется мирность и богоугодность миссии Стефана, а также, если бы при сокращении этого отрывка сохранился общий смысл эпизода, который, как видно из примера, утерян. Аналогичный вывод можно сделать и в отношении еще одного довольно крупного пропуска в тексте Макарьевского списка:

           Как видно из примера, и здесь смысл утерян: в тексте Макарьевского списка не названо никакого имени, нет указания на Михаила, епископа Смоленского, но тут же о ком-то говорится в третьем лице, что приводит к недоразумению и невозможности понять этот отрывок. В этой связи, [246] несмотря на то, что в пропущенном эпизоде содержится важное хронологическое указание, вряд ли можно считать его намеренным искажением первоначального текста.

           Расхождения в отдельных словах, утрата одного из них в одном из вариантов. Например:

           Данное разночтение не меняет смысла текста, но придает ему различные стилистические оттенки. Возможно, эти изменения в Макарьевском списке были внесены намеренно с целью «возвысить стиль» (замена просторечного «кровать» на «одр») и могут быть объяснены эволюционными процессами в языке XVI в., но, в силу их единичности, признаком целенаправленного редактирования всего текста они служить не могут.

           Рассмотренные выше примеры создают представление о том, что Макарьевский список с его утратами просто восходит к более полному и древнему списку Вяземского, однако, другие разночтения позволяют скорректировать этот вывод:

           [247] Причины подобных разночтений на столь узком материале установить весьма сложно. Возможно, что Макарьевский список ближе к стилю «плетения словес», так как восходит к иному протографу, нежели список Вяземского. Признаком редакторской правки они служить не могут.

           По результатам сравнительного анализа списка Московской Синодальной библиотеки (его также называют Археографическим, так как он был опубликован Археографической комиссией в 1897 г.) с двумя рассмотренными можно сказать следующее.

           Данный список не столь полон, как предыдущие, и имеет некоторые пропуски, в том числе и информативные. Например, из семнадцати народов Пермского края, перечисленных в Макарьевском и Вяземском списках, здесь упомянуто только одиннадцать:

           Очевидно, что при переписывании из длинного списка народов выпала верхняя строка. С другой стороны, в Археографическом списке перечень народов начинается непосредственно с крещенных Стефаном зырян и не названы народы, которые к Перми отношения не имеют, — Устю[248]жане, Двиняне. Однако, если бы это было намеренным изменением списка народов, направленным на его сокращение до перечисления только тех племен, которые жили непосредственно в районе проповеди Стефана, то необходимо было бы сократить список и за счет весьма далеких соседей Перми — вогуличей, югры и некоторых других.

           Вероятно, Археографический список восходит к тому же протографу, что и список Вяземского:

           Подводя итог сравнительной характеристике трех наиболее полных списков «Жития Стефана Пермского» конца XV — конца XVI в., можно сделать вывод о том, что в рассмотренный период текст источника не подвергался намеренному редактированию. К подобному выводу пришел и Л. Н. Смоленцев, который считает, что «первоначальный текст Епифания, видимо, не редактировался»^[28], с ним согласен Б.М.Клосс^[29], но оба исследователя не подтвердили свою мысль текстологически.

           Теперь рассмотрим третий этап включения «Жития Стефана Пермского» в состав общерусских Миней Четьих. Здесь речь пойдет о житиях русских святых, собранных и изданных Дмитрием Ростовским в конце XVII — начале XVIII в. В основу сборника были положены Минеи Макария, отредактированные, дополненные и подготовленные к [249] печати. Действительно, это было печатное издание, но столь интересное, что целесообразно будет остановиться на его рассмотрении и в рамках нашей работы. Митрополит Евгений (Болховитинов) назвал его простым сокращением необъятного количества русских житий святых^[30]. Л.Н.Смоленцев, признавая элемент редактирования, делал упор лишь на то, что Дмитрий Ростовский «сократил Четьи Минеи, в новой редакции дав «Слову о житии святого Стефана Пермского, бывшего в Перми епископом» новое название — «Житие Стефана Пермского». Оно и стало ходовым в церквах и домашнем обиходе»^[31]. По мнению исследователя, Дмитрий Ростовский лишь сократил «Житие...» в утилитарных целях. При обращении к тексту публикации^[32] данный вывод подтверждения не находит.

           Во-первых, Дмитрий Ростовский вольно и «по-живому» сократил содержательную сторону текста, например, вместо списка народов, населявших Пермский край, он ввел собственные соображения о характере и психологических качествах древних зырян: «смелость, остроумие, терпение, хитрость, любознательность и изобретательность — их неотъемлемые качества.,.»^[33].

           Во-вторых, редактор, не считаясь с авторским текстом, вносит в него свои соображения, например, о возрасте Стефана. «Житие Стефана Пермского» ничего определенного о годах почившего епископа не говорит, ограничиваясь туманной фразой «когдо же приспело время окончания лет жизни его...»^[34]. Редактор же смело пишет, что Стефан скончался в «маститой старости»^[35].

           В-третьих, в тексте намеренно усилен политический аспект деятельности Стефана. Например, «Житие Стефана Пермского» ни о каких охранных грамотах Московского князя не говорит, а у Дмитрия Ростовского мы читаем: [250] «Получив развернутое разрешение от духовной власти (об этом пишет Епифаний. — И.Л.), Стефан, как примерный гражданин, озаботился упрочить свое дело законным содействием гражданской власти, и получил от великого князя охранные грамоты...»^[36]. В дальнейшем именно наличием этих грамот редактор объясняет успех проповеди Стефана и его спасение от разъяренных язычников, которые «опасались погубить человека, пришедшего к ним из Москвы»^[37]. В то же время «Житие Стефана Пермского» объясняет спасение Стефана вмешательством Божественной благодати^[38].

           Наконец, в-четвертых, редактор склонен модернизировать текст, меняя в нем некоторые понятия. Например, вместо используемого Епифанием обозначения Московского княжества (Москва), Дмитрий Ростовский применяет термин «Россия»^[39], который для конца XIV в. некорректен.

           Таким образом, можно сделать вывод о том, что публикация Дмитрия Ростовского является редакцией «Жития Стефана Пермского» как утилитарной (значительно сокращает текст), так и политической (обостряет политический аспект деятельности Стефана, делает акцент на поддержке его миссии великокняжеской властью).

           Подводя итог анализу списков «Жития Стефана Пермского», отметим, что наиболее исправным и полным списком «Жития...» среди рассмотренных должен быть признан список Вяземского, датируемый 1490-ми гг. Сравнение трех наиболее древних и полных списков «Жития...» не дает оснований говорить о существовании редакций данного источника, первой из которых, по-видимому, стала публикация, осуществленная Дмитрием Ростовским.

           «Житие Стефана Пермского» является единственным носителем информации о биографии святого Стефана, и первое затруднение, которое возникает при ее составлении, — вопрос о дате его рождения, рассмотрению которого посвящена вторая часть статьи. Источник практически [251] не содержит указаний на этот счет. В литературе встречается несколько датировок: от 1335 г.^[40] до 1345 г.^[41] Все они, как правило, берут за основу возраст пострига Стефана.

           В.О.Ключевский установил, что Стефан должен был прийти в монастырь святого Григория Богослова в Ростове около 1365-1366 гг.^[42] Остальные исследователи строили свою хронологию на соображениях типа: «Стефан должен был принять постриг будучи не старше двадцати пяти лет»^[43], или не младше двадцати, как получается у Е.Е.Голубинского^[44]. Однако детальный анализ указаний «Жития...» и некоторых других источников позволяет уточнить эти построения. Во-первых, «Житие...» сообщает, что Стефан «всеми добродетелями украшен бе отрок (выделено нами. — И.Л.) еще млад буда в уности, отрок, сый верстой, постржеся в чернецы»^[45]. Знаменательно, что в данном отрывке Епифаний трижды подчеркивает крайнюю юность Стефана в момент пострижения, называя его даже не юношей, а отроком. Сравнение этого сообщения с аналогичным сюжетом «Жития Сергия Радонежского» показывает что Стефан должен был быть даже моложе двадцати лет. Рассказывая о постриге Сергия Радонежского, Епифаний пишет: «святой же юноша (выделено нами. — И.Л.), проводив до гроба родителей своя <...> убо велми хотяше облещися в образ чернеческий <...>. Бе же возрастом тогда святой Сергий, егда прият образ иноческий, яко двадцать лет»^[46]. Такой возраст никак не мог считаться отроческим. Более того, младший брат Сергия — Петр — ко времени [252] пострига святого был уже вдовцом^[47]. Наконец, даже сегодня двадцатилетний возраст считается юношеским, что же говорить об эпохе Куликовской битвы, когда люди становились взрослыми гораздо раньше (вспомним хотя бы Александра Невского, который в девятнадцать лет командовал войском). Таким образом, предположение о том, что Стефану в момент пострига было не менее двадцати лет, не выдерживает проверки источником.

           В «Житии Сергия Радонежского» есть эмоциональный рассказ того же Епифания о постриге племянника Сергия: «Стефан же, присный брат Сергиев, прииде от града от Москвы, ведый с собой сына своего именем Ивана меншаго. И <...> веля постриже его и нарече имя ему в мнишеском чину Феодор. <...> Старци же видевше, удивишася вере Стефанове, яко тако не пощаде сына своего, отрочати суща, но из младеньства предаст его Богу. <...> Неции же реша, яко десяти лет пострижен бысть, и инии же — двоюнадесте лет (выделено нами. — И.Л.)»^[48]. Итак, Сергия в момент пострига Епифаний называет «юношей», возраст его племянника определяет как «отрочити сущи», а о Стефане говорит «отрок». Логично предположить, что Стефан ушел в монастырь, будучи младше Сергия и несколько старше Ивана, то есть ему было от двенадцати до семнадцати лет.

           Другим аргументом в пользу выдвинутого предположения может служить сама карьера Стефана, которая развивалась весьма неравномерно. Приняв постриг около 1366 г.^[49], он стал диаконом лишь при епископе Арсении^[50], то есть не ранее 1374 г. Таким образом, целых восемь лет он был лишь простым монахом. Сама по себе такая ситуация не вызывает особого удивления, но если мы учтем высокий уровень развития и способности Стефана, а также его дальнейшую молниеносную карьеру (в 1379 г. он получил благословение на проповедь, а в 1383 г. стал епископом), [253] то покажется странным, что он целых восемь лет никак себя не проявлял в монастыре святого Григория Богослова в Ростове. Это противоречие можно объяснить, только если принять предположение о крайней юности Стефана в момент пострига — он просто должен был выучиться и подрасти, чтобы получить сан диакона.

           Наконец, утверждение о том, что Стефан принял постриг, не достигнув восемнадцатилетия, позволяет выстроить остальные события его жизни в логичную цепь. Если в 1366 г. ему было от двенадцати до семнадцати лет, то родиться он должен был между 1349 и 1354 гг., но никак не раньше. По обычаям того времени на обучение грамоте ребенка отдавали в семь лет (об этом свидетельствует «Житие Сергия Радонежского»^[51]), значит, Стефан стал учиться около 1357 г: «еще детищем сый, измлада вдан бысть грамоте учитию же вскоре извыче, всю грамоту яко до года (выделено нами. — И.Л.), конархатнему тачей чтец бысть в соборней церкви (где служил его отец. — И.Л.)»^[52]. Таким образом, около 1358-1359 гг. Стефан начал прислуживать в церкви чтецом. Столь быстрое обучение мальчика не должно казаться чудом. Во-первых, как неоднократно отмечал Епифаний, Стефан был очень способным, а во-вторых, его отец — священник соборной церкви, должен был быть весьма образованным человеком (есть даже предположения, что его перу принадлежит «Житие Прокопия Устюжского»^[53]), а значит, мог заниматься с сыном и сам. Положением отца можно объяснить также и то, что столь юного мальчика взяли в прислужники. Именно в соборе Стефан и мог почувствовать тягу к монашеской жизни и рано принять решение о будущем служении. Здесь же он мог приобрести и первичные навыки и знания Священного Писания, богослужебных и иных книг, а потом и изъявить желание учиться дальше в более подходящем для этого месте. На принятие окончательного решения у него [254] оставалось еще как минимум шесть лет. Таким образом, предложенная дата рождения Стефана между 1349 и 1354 гг. вполне вписывается в общую хронологическую канву его жизни и позволяет снять некоторые противоречия в ней.

           В заключение необходимо отметить, что в данной работе были затронуты лишь две важных проблемы, связанные с исследованием «Жития Стефана Пермского». В действительности же данный источник заслуживает комплексного анализа всех содержащихся в нем сведений, который преподнесет немало открытий.