Изучение дозорных книг первой половины XVII века в отечественной историографии

Автор
Тимохина Елена Александровна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Тимохина Е.А. Изучение дозорных книг первой половины XVII века в отечественной историографии // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. П.Н.Зырянов. М., 2004. С. 307-335.

Текст статьи

[307]

Тимохина Е.А.

ИЗУЧЕНИЕ ДОЗОРНЫХ КНИГ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

           Изучение документов писцового делопроизводства, успешно начатое еще в конце XVIII в. учеными-краеведами[1], активно продолжается и в наши дни. Однако, если вопросам истории изучения и проблемам источниковедения писцовых, переписных и приправочных книг посвящено значительное число работ отечественных историков, то дозорным книгам как одному из видов источников, входящему в состав писцовой документации, уделено незаслуженно мало внимания.

           Цель данной статьи заключается в том, чтобы дать историографический обзор изучения дозорных книг первой половины XVII в. отечественными исследователями, начиная с конца XIX в. (времени первого обращения ученых к данному источнику) и до сегодняшних дней. В статье необходимо очертить круг вопросов, на которые пытались ответить ученые, работая с материалами дозорных книг; выяснить, при изучении каких тем в основном использовали информацию дозоров и какие проблемы источниковедения дозорных книг по-прежнему являются малоизученными.

           С конца XIX – начала XX в. такими знаменитыми русскими учеными, как И.Н.Миклашевский, А.С.Лаппо-Данилевский, Н.А.Рожков, С.Б.Веселовский, Ю.В.Готье и др. начинается активное вовлечение данных писцового делопроизводства в научный оборот. Впервые в отечественной историографии разгорается дискуссия о степени достоверности материалов писцовых книг, поднимается вопрос о причинах и ходе описательных работ Московского государства в XV – XVIII вв., а также разворачивается публикация писцовых материалов. Тогда же появилась необходимость изучения конкретных видов книг, входящих в состав писцовой документации, как результата различных описательных работ в России XV – начала XVIII в., т.е. встал вопрос об их типологизации. Соответственно в сферу внимания дореволюционных ученых попадают и дозорные книги первой половины XVII в.

           [308] В «Описаниях документов и бумаг, хранящихся в Московском Архиве Министерства Юстиции» (далее – МАМЮ), вышедших под редакцией Н.В.Калачева в 1869 г., дозорные книги, как и приправочные, отнесены к писцовым[2]. Эти источники рассматривали только в качестве исправлений и дополнений, которые вносились в писцовые книги: относительно дозорных книг – вслед за предыдущей описью определенной местности, а относительно приправочных – через некоторое время после, в течение которого могли произойти существенные изменения как во владельческих правах, так и в самом составе и положении жителей. Та же мысль была высказана и в «Памятной книжке МАМЮ», вышедшей почти через 20 лет после «Описаний документов и бумаг», где «писцовые и дозорные» книги считаются «результатом проверки (дозора) уже произведенной описи»[3], т.е. так же являются поправками и дополнениями к писцовым. Само разделение писцовых книг на дозорные и приправочные объяснялось ошибками писцов, трудностями работы по описанию больших территорий, а также происходящими со временем изменениями, требовавшими новых поправок в старых описях.

           Ничего не сообщает об особенностях дозорных книг и В.О.Ключевский в «Курсе лекций по источниковедению», коротко отмечая лишь, что дозорные книги только дополняют писцовые[4]. Однако в какой мере и каким образом происходило это дополнение в лекции он не указывает, в основном проводя сравнение писцовых книг с переписными.

           Не видит особых различий между писцовыми и дозорными книгами и Н.Д.Чечулин, который в своей книге прослеживает начало и ход переписей в России с XIV до конца XVI в. Автор считает, что основное отличие заключалось только в терминологии, когда «по существу, по грамматическому значению термин “писцовый” – “составленный писцом” обозначал все этого рода документы, хотя встречались и другие заглавия книг: “книга” или “книги” приправочные, дозорные, переписные и устройные»[5]. Среди близких к писцовым автором называются сотные и «разметные» книги. Чечулин, изучив содержание многих таких книг (а именно всех, содержащих описания городов), пришел к выводу, что, хотя они и не составлены по общему плану и обладают различными особенностями, все же этих особенностей явно не[309]достаточно, чтобы говорить о различии их содержания. Автор убежден, что названия могли изменяться из-за отсутствия общей формы книг, к тому же многое зависело от «усмотрения писца». На основе подобных размышлений Чечулин пришел к сомнительному выводу о том, что «в тогдашнем словоупотреблении не придавали большого значения различию в названиях»[6] и могли писать, например, «книги письма и дозору». Соответственно Чечулин не рассматривал дозорные книги в качестве отдельного вида источников в писцовом делопроизводстве.

           Иная точка зрения на природу дозорных книг первой половины XVII в. высказана в книге А.С.Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве», где он рассмотрел причины и время проведения дозоров, а также затронул вопросы их периодичности и особенностей дозорных книг по сравнению с писцовыми.

           Лаппо-Данилевский подробно указывает причины правительственных описаний в первой половине XVII в. Он отмечает, что переписи в Московском государстве проводились главным образом для определения платежных сил местности и не повторялись до тех пор, пока «в количестве или составе населения и в его материальных средствах не происходило заметных перемен»[7]. В XVII в. такие перемены были часто. Помимо смертности, увеличившейся вследствие войн, их вызывало постоянное передвижение населения (например, крестьяне убегали из бедных вотчин в более благоустроенные хозяйства на окраинах, в Сибирь и т.д.). Способствовала запустению местностей и тяжесть налогов, что приводило к снижению количества жилых дворов и несоответствию между величиной налогов и числом плательщиков. Этим обстоятельством вызывалось написание челобитных царю с просьбой о проведении новой переписи.

           Вместе с постоянными причинами, влиявшими на уровень благосостояния населения и его численность, Лаппо-Данилевский выделяет и случайные обстоятельства: пожары, истреблявшие города; моровые поветрия; засухи; голод; постоянные войны и др. Эти причины действовали неравномерно, что еще более увеличивало несоответствие между показаниями старых писцовых книг и платежными силами какой-либо местности. И поэтому не удивительно, считает Лаппо-[310]Данилевский, что в 1619 г. сразу после окончания Смуты царь вместе с боярами и «со всеми людьми Московского государства учинили Собор о всех статьях, как то исправить и устроить землю и приговорили: во все города, которые не были разорены, писцов посылать, а в которые были опустошены – дозорщиков, чтобы все дозорили без посулов»[8]. Эта перепись затянулась надолго, т.к. проводилась в разных местах и в разное время. В качестве общей причины проведения переписей Лаппо-Данилевский выделяет то обстоятельство, что они являлись основанием для правительственного оклада. Он также отмечает, что имели значение и более частные причины, именно они влияли на характер описания.

           Помимо исследования писцовых и переписных книг, по его мнению, двух главнейших видов переписей, Лаппо-Данилевский рассматривает и тип описаний, который имел, как он полагает, второстепенное значение, – дозорные книги. Он указывает на основные различия писцовых и дозорных книг, вспоминая, что по определению Собора 1619 г. писцы посылались в неразоренные, а дозорщики – в разоренные города. Таким образом, во-первых, в писцовые книги входило описание нормальных хозяйств, а в дозорные книги – описание «ненормальных хозяйств». Во-вторых, писцовые книги надолго сохраняли свое значение и служили крепостными актами на недвижимое имущество; дозорные же имели характер временного мероприятия, составлялись наскоро и часто местной администрацией с целью устранить несоответствие между размером оклада и платежными силами местности. Дозорные книги имели, по его мнению, более общий характер, в них описывались целые области, имевшие административное значение. Иногда, когда отдельно описывались владения одного разряда населения или какого-нибудь обширного хозяйства (в разных уездах), такие описания могли становиться результатом правительственной деятельности, а не частной инициативы.

           Лаппо-Данилевский приходит к выводу о том, что описи, переписи и дозоры были «самостоятельными типами народоисчисления»[9], т.к. были вызваны разными причинами и определялись различными целями. Но «способы регистрации» при проведении этих работ по существу были одинаковы, хотя и имели свои особенности.

           [311] Лаппо-Данилевский замечает, что мало определенного можно сказать о времени, в течение которого проводились переписи. Из-за несовершенства путей сообщения, способов регистрации и из-за медлительности писцов описание не было «единовременным» во всем государстве. Наибольшее количество известных дозорных, писцовых и переписных книг относятся к 1614-1616 гг., когда проводились дозоры, к 1625-1630‑м гг. и 80‑м гг. XVII в., когда составлялись писцовые книги, и к 1646-1648 гг. и 1676-1679 гг., когда составлялись переписные книги. Но Лаппо-Данилевский указывает, что и в промежутках между валовыми описаниями шли переписи плохо описанных уездов и городов, поэтому в течение XVII в. не было ни одного года, свободного от переписей.

           Автор отмечает, что не соблюдались периодичность и повсеместность описаний, не требовались и постоянные правительственные органы регистрации. К тому же регистрация часто проводилась местной приказной властью или временно назначенными чиновниками, по мнению Лаппо-Данилевского, малоподготовленными. Так, например, дозор или дополнительную опись небольшого числа дворов мог производить воевода, губной староста или только дьяк без воеводы, что было выгоднее для населения, которое освобождалось от затрат на содержание специальных правительственных писцов[10]. Давая характеристику писцовым наказам, Лаппо-Данилевский пишет о «полном» наказе дозорщикам, упомянутом на Земском соборе 1619 г., отмечая, что о нем нет указаний в подлинных дозорных книгах.

           Почти ничего не сообщает о дозорах и Ю.В.Готье в своем фундаментальном труде «Замосковный край в XVII в.» Он обращает внимание лишь на то, что большинство дозоров утрачено в связи с московским пожаром 1626 г. Восстанавливая ход описательных работ в Замосковном крае с конца XVI в., он коротко останавливается на вопросе о времени проведения дозоров. Он отметил, что «ряд дозоров» был произведен в 10‑е гг. XVII в., причем по нескольку раз для каждой местности (наиболее ранние он относит к 1612-1614 гг.), а с 1619-1620 гг. дозоры становятся более систематическими, т.к. фиксировать степень опустошения дозорщики посылались уже почти во все уезды. Готье обратил внимание на то, что «условия составления конкретной книги [312] определяла ближайшая цель, которая имелась в виду в данный момент»[11]. В связи с этим интересно, что автор скептически относился к возможностям выяснения особенностей приемов работы дозорщиков 20‑х гг. XVII в., т.к. книг этого периода сохранилось очень мало.

           Достаточно подробно на организации дозорного дела останавливается В.Седашев в своих «Очерках и материалах по истории землевладения Московской Руси в XVII в.» Автор также, как и Лаппо-Данилевский, пытается указать причины появления дозоров в начале XVII в. Он отмечает среди основных задач, которые необходимо было выполнить московскому правительству после завершения Смуты, следующие: введение «землевладения, составляющего экономический базис государственного могущества, в закономерное русло» и принятие мер к «более равномерному распределению налогового бремени, тяжесть которого благодаря разорению совсем не согласовывалась со степенью благосостояния отдельных районов». Однако, как отмечает Седашев, писцовые книги конца XVI в. и первых годов XVII в. являлись «мало пригодными для целей податного обложения», поэтому было крайне необходимо составление новой описи государства. Сборами пятинных и запросных денег, составлявших значительную долю прямых налогов, смягчалась острая нужда в «производстве поземельного кадастра», который, как пишет автор, «из-за тревожных условий провинциальной жизни и общему расстройству административного механизма, мог выполняться только частично и в простейшей форме дозора».

           Седашев подробно перечисляет посады и уезды Московского государства, полностью или частично подвергшиеся дозорам в 10‑е гг. XVII в. Он обратил внимание на то, что, несмотря на «громадное количество дозоров и досмотров», едва ли они явились следствием общего правительственного плана, скорее – «частных потребностей текущей государственной жизни». В связи с этим в своем исследовании он остановился и на описании «особых» дозоров, составленных по просьбам частных лиц (в основном крупных вотчинников). Их основными целями было избавление населения от чрезмерных налогов и закрепление за феодалами незаконно приобретенных земель.

           [313] Седашев полностью соглашается с предположением Лаппо-Данилевского о том, что дозорщики сами не мерили и не межевали земель, а ограничивались сказками землевладельцев. И он особенно подчеркнул, что данное обстоятельство нельзя считать злоупотреблением дозорщиков, это было «необходимое следствие той поспешности, с которой проводился дозор, и тех требований, которые к нему предъявлялись».

           В своем исследовании Седашев обращается к материалам Земских соборов 1619 и 1620 гг., которые дали резко отрицательную оценку дозорам 10‑х гг., «производившихся по случайным поводам, не объединенных общим планом, единством целей и порядком исполнения». Несмотря на не очень удачные дозоры 10‑х гг. и на недобросовестность их исполнителей, Собор 1619 г., как пишет автор, не мог отказаться от дозоров как от «наиболее подходящего способа описания разоренных местностей». Однако в чем именно были преимущества дозоров в этот период, Седашев не указывает. Собор принимает решение о посылке новых дозорщиков, и это был уже сплошной и для многих местностей повторный дозор. В связи с этим дозором автор упоминает и «полный наказ» (все еще не найденный), который объединял его задачи и средства исполнения. Его рассуждения о «полном» наказе дозорщикам выглядят более аргументировано, чем у Лаппо-Данилевского, т.к. он нашел упоминания о нем в указах 1620 и 1621 гг. о раздаче челобитчикам поместий, записанных не в Поместном приказе, а в дозорных книгах по раздачам. Так, в указах раздача этих поместий мотивировалась тем, что «у дозорщиков в наказе не написано таких поместий росписывать»[12]. Нужно отметить, что вопрос о «полном» наказе дозорщикам в историографии более не обсуждался.

           Наиболее подробно рассматривает вопрос о ходе проведения дозоров в первой половине XVII в. С.Б.Веселовский в одной из глав своей книги «Сошное письмо», посвященной обзору описательных работ Московского государства с конца XVI и в течение всего XVII в. «с той полнотой и в тех размерах, в каких это необходимо для истории сошного письма»[13]. Причем в основном Веселовский интересуется вопросами источниковедения дозорных книг, выясняя, например, причины и конкретные поводы начала и отмены дозоров, их [314] основные черты и отличия от писцовых книг, механизмы составления дозоров и принципы работы дозорщиков, а также особенности описательных работ правительственных приказов. На данный момент фундаментальная работа Веселовского все еще является единственной, в такой полноте раскрывающей вопросы источниковедения дозорных книг. Никем из современных историков не предпринималась столь же серьезная попытка источниковедческого анализа всего корпуса дозорных книг первой половины XVII в.

           Веселовский пишет, что потребность правительства в дозорах в начале XVII в. увеличивалась в связи с тем, что во время Смуты разорение захватывало все большую часть государства. Во время Смуты описания не прекращались, хотя они и не могли принять значительных размеров. Далее Веселовский последовательно в хронологическом порядке восстанавливает ход описательных работ, отмечая, что если с 1613 г. не заметно оживления дозорного дела, то уже в 1614-15 гг. дозоры принимают характер общей меры (дозрено около 40 посадов). В 1616 г. дозоры охватывают уже почти все города государства, а в некоторых местах проводятся даже вторые и третьи повторные дозоры. Нужно отметить, что из общего обзора дозорных книг (причем, в основном уездных), проделанного предыдущими историками, Веселовский отдельно выделяет дозоры посадов.

           Собор 1619 г. указал на новую необходимость обновления земли дозорами и описаниями, т.к. государство опустело, «а подати всякие и ямским охотникам подмоги емлют с иных по писцовым книгам, а с иных по дозорным книгам, и иным тяжело, а другим легко, а дозорщики, которые после Московского разоренья посыланы, по городам будучи, дозирали и писали по дружбе за иными легко, а за иными по недружбе тяжело, от того Московского государства всяким людям скорбь конечная»[14]. Московский пожар 1626 г. заставил провести повторные описания и послужил толчком для описания тех городов, которые еще не были ни описаны, ни дозрены. И, как полагает Веселовский, ко времени Смоленской войны все города (за некоторым исключением) были дозрены и описаны. Однако дозоры отдельных городов, об обстоятельствах проведения которых автор также не забывает упомянуть [315] (например, дозоры г. Устюга 1639 г. и г. Вязьмы 1645 г.), продолжались и после.

           Веселовский обратил внимание на большой недостаток дозоров, показав, что само правительство попало в созданный им «безысходный круг», когда борьба с внутренними и внешними врагами требовала огромных средств, и в то же время продолжались разорения, требовавшие новых дозоров. «За разореньем следовали дозоры; по дозорам происходило сильное уменьшение сошных окладов, заставлявшее правительство увеличивать оклады посошных налогов; увеличенное обложение делалось непосильным, становилось само причиной разорения и вызывало новые дозоры»[15] и т.д. Таким образом, многочисленные дозоры «расстраивали все сметные предположения правительства и создавали в государственном хозяйстве … новые затруднения»[16].

           Автор выделяет следующие характерные черты дозоров, причем его точка зрения во многом совпадает с взглядами Лаппо-Данилевского и Седашева: 1) наличие многочисленных «особых» дозоров, т.е. не валовых описаний, а дозоров отдельных владений; 2) неудовлетворительность вообще всех дозоров вследствие злоупотреблений дозорщиков, их небрежности, когда они писали свои книги исключительно по сказкам, гибели многих старых писцовых и дозорных книг, т.е. недостатка приправочных материалов и т.д.; 3) быстрота и поспешность проведения дозоров, редко затягивавшихся на второй год и часто проводившихся даже зимой. Соответственно, о действительном «дозоре», т.е. личном досмотре дозорщиками описываемых земель, как подчеркивает Веселовский, говорить можно с большими оговорками.

           В своем исследовании автор выделяет отличия дозоров от писцовых описаний. Во-первых, главной целью дозора был досмотр пустоты, т.е. выяснение размеров запустения по сравнению с прежним положением и определение живущего. Во-вторых, правовые задачи описания при дозорах были случайным и второстепенным элементом. Таким образом, дозор, по его мнению, был исключительно финансовой мерой. Описания же преследовали гораздо более широкие задачи: определение размеров и свойств тягла, проверка и укрепление прав собственности на земли, обмер и межевание земель, суд в земельных спорах и т.д. Поэтому Веселовский [316] считает, что «дозор, т.е. личный досмотр, в какой-то мере был одной из составных частей описания как совокупности работ, производимых с финансовыми и гражданско-правовыми целями»[17]. В связи с этим дозоры требовали гораздо меньше времени и сил, были проще и проводились быстрее описаний.

           Веселовский проводит взаимосвязь между снижением посошного обложения в первой половине XVII в. и ходом дозоров и описаний. Так, приказы не спешили с дозором тех городов, которые получили льготы в податях, и описывали их только после истечения срока льготы. К тому же значительное понижение посошных налогов, в частности, и в результате дозоров, поддерживало у правительства надежду восстановить сошное письмо на старых началах, не предпринимая крупной реформы.

           Ход описательных работ в первой половине XVII в. Веселовскому было удобнее рассматривать отдельно по приказам. Он достаточно подробно описывает работы всех четей, отмечая, в какие годы и какие города и уезды были дозрены, в чем были причины начала и окончания того или иного дозора, а также неутверждения дозорных книг и т.д. Веселовский пришел к выводу, что описательные работы производились четями не по определенному плану, а только по челобитьям населения и по мере необходимости. Каждая четь вела дело по-своему, и, по-видимому, лучше всех провела описания Устюжская четь, хуже всех – Галицкая.

           Так же как и Лаппо-Данилевский, Веселовский, говоря о порядке проведения дозоров, отмечает, что в первые годы после Смуты, а иногда и позже производство описаний поручалось воеводам, что было проще, быстрее, а для населения дешевле. Так, рядовые воеводы и приказные люди производили описания и дозоры посадов сами, взяв с собой тех подьячих, которые были под рукой в съезжей избе, а в уезд посылали по своему выбору, «кого пригоже»[18].

           Большую научную ценность в качестве очень полезного справочного аппарата представляют собой и примечания Веселовского, сделанные к этой книге. В них дается полный перечень всех писцовых, дозорных и переписных книг (известных автору) по всем городам Русского государства с конца XVI в. и за весь XVII в. с подробным комментирова[317]нием обстоятельств проведения каждого дозора и описания (когда, кем, был ли утвержден и если нет, то почему).

           В начале советского периода развития исторической науки, когда она переходит на позиции марксизма, главное внимание ученые уделяли изучению проблематики классовой борьбы[19]. Соответственно, в основном, разрабатывались исторические источники, в которых она ярко отражена: летописи, акты государственного законодательства, следственные дела, челобитные, документы вотчинных архивов и т.д. В этих условиях можно говорить в целом о недостатке внимания ученых к проблемам источниковедения документов писцового делопроизводства.

           Однако в основном учебнике для высшей школы по источниковедению истории СССР М.Н.Тихомирова заметно возвращение автора на позиции дореволюционных ученых середины XIX в. Он вновь выделяет писцовые книги в качестве ценнейшего памятника по социально-экономической истории России XV-XVII вв. Тихомиров обратил внимание, что характер описания, зависевший от его задач, во многих книгах неодинаков[20]. Дозорные книги, как и приправочные, рассматривались им в качестве книг, содержащих дополнительный материал к писцовым книгам, причем характер этих дополнительных данных им почти не оговаривался. Автор указал, что в дозорные книги дозорщики вносили исправления к уже составленным ранее описаниям.

           Особого внимания заслуживает методологическое пособие А.Ц.Мерзона, вышедшее в 1956 г., в котором находим серьезное источниковедческое исследование автором писцовых и других видов книг писцового делопроизводства. У него, как и у М.Н.Тихомирова, прозвучала мысль о том, что писцовые и переписные книги имеют большую ценность как источник, несмотря на то, что их данные о населении и размерах угодий искажены или носят условный характер.

           В своем пособии автор дает небольшой историографический обзор изучения писцовых книг с конца XIX в., затем рассматривает ход описательных работ в Московском государстве с XIII по XVII в., разъясняет реформу сошного письма 50‑х гг. XVI в. Автор, подчеркивая, что писцовые книги являются сложным для изучения источником, затрагивает вопрос о методике их разработки и останавливается [318] на характеристике основных видов книг писцового делопроизводства.

           Мерзон относит дозоры к особому виду описательных работ в Московском государстве, полагая, что дозоры являлись экстренной мерой, а их основной целью была проверка посильности налогового обложения в определенной местности: после утверждения правительством дозорных книг они служили основанием податного обложения вместо устаревших писцовых книг. Он утверждает, что «работа дозорщиков должна была по существу отличаться от работы писцов»[21]. Так, дозорщики посылались правительством для проверки на месте жалоб населения о своем разорении и отсутствии средств для уплаты налогов в прежнем размере, таким образом, в результате дозоров снижались сошные оклады до нового описания данной местности. По мнению Мерзона, дозорные книги давали представление о платежеспособности населения, проживающего на разоренных территориях от военных действий, нападений крымских татар и ногайцев и других бедствий. Несмотря на то, что по форме и по содержанию дозорные книги близки к писцовым, автор выделяет и несколько различий. Во-первых, писцовые книги составлялись по инициативе правительства, дозорные же, как правило, – по челобитьям населения, требовавшего принять меры к приведению размера налогов в соответствие с изменившимися к худшему хозяйственными условиями. И, во-вторых, если писцовые книги составлялись в большинстве случаев для всей страны, т.е. речь шла о валовом описании государства, то дозирались в основном только разоренные местности. Среди особых условий проведения дозоров Мерзон указывает на их поспешность, отрицательно сказывавшуюся на достоверности данных соответствующих книг.

           В 60-70‑е гг. XX в. заметно возрождение и рост интереса к писцовым материалам. В этот период выходит огромное число статей ведущих советских ученых (В.Б.Павлова-Сильванского, Л.В.Милова, А.Я.Дегтярева, Л.В.Данилова, Я.Е.Водарского, О.Б.Коха и др.), посвященных источниковедению различных книг писцового делопроизводства. И определенным индикатором этого процесса может явиться появление достаточно большого раздела Л.В.Милова, посвященного [319] писцовому делопроизводству, в вузовском учебнике по источниковедению истории СССР, вышедшем в 1973 г.

           В своей статье автор не забывает и о дозорных книгах, основная масса которых, как он подчеркивает, сохранилась от первой четверти XVII в. По его мнению, основной задачей дозорных книг было смягчение налогового бремени в тех владениях, где в силу каких-либо причин произошло резкое снижение платежности подвластного населения. Особенностями дозоров было то, что они составлялись в периоды между валовыми описаниями и в основном по челобитьям населения.

           Милов подчеркивает ценность данного исторического источника. Так, дозорные книги особенно интересны, когда им предшествуют ранние (приправочные или платежные) книги, т.е. когда появляется возможность проследить эволюцию в социально-экономической сфере жизни города или уезда. Особая ценность дозорных книг заключается в отклонениях от трафарета писцовых книг, т.к. дозорщик часто был вынужден давать разъяснения изменениям, которые произошли в период, предшествующий дозору. И основной вывод автора заключается в его уверенности в том, что «на материале дозорных книг исследователь может сделать множество таких наблюдений, какие почти никогда не дают писцовые книги»[22].

           Начиная с середины 70‑х гг. XX в. выходят немногочисленные статьи, посвященные изучению конкретных дозорных книг. В них авторами главным образом повторяются теоретические выводы, уже прозвучавшие в основных словарях и методологических пособиях этого времени по источниковедению истории России периода феодализма. Так, Ю.С.Васильев, изучавший материалы писцового делопроизводства Севера России в XVI в., дает определение дозоров как экстренных описаний, охватывающих незначительные территории[23]. Им же указывается основная цель дозорных книг – определить те существенные изменения, которые происходили в экономическом положении населения той или иной территории с момента ранее проведенного общего описания.

           П.А.Колесников проанализировал на основе имеющейся в его распоряжении перечневой росписи г. Устюжны Железопольской 1626 г. данные несохранившейся дозорной книги [320] ее посада 1619 г. Автор в рамках устоявшейся традиции отмечает, что дозорные книги составлялись по челобитью местного населения, просившего о проверке соответствия между размером ранее установленного оклада государственных налогов и платежеспособностью населения[24]. Он обращает внимание на то, что обычно дозорные книги составлялись по отдельным уездам, и в начале XVII в. после смутного времени дозорами была охвачена значительная часть уездов центра и севера страны. Относительно ценности данного вида источника автором в основном повторяются выводы Л.В.Милова. Основной заслугой Колесникова стал проведенный им анализ и восстановление текста утраченной дозорной книги г. Устюжны Железопольской на основе данных перечневой росписи, что явилось новым приемом в историографии изучения дозорных посадских книг.

           От данных работ несколько отличается статья О.Н.Вилкова[25], в которой автор помимо характеристики тобольских дозорных, переписных и окладных книг XVII в., пытается решить и ряд методологических проблем изучения дозорных книг, рассматривая их с точки зрения выяснения полноты, достоверности и ценности содержащегося в них материала для изучения проблем социально-экономической истории. Автор отмечает, что дозорные и переписные книги Сибирского приказа по своему значению и содержанию соответствуют писцовым и переписным книгам европейской части русского государства. Он дает характеристику единственной сохранившейся тобольской дозорной книге 1622/23 – 1623/24 гг., составленной по распоряжению тобольского воеводы кн. Ю.Я.Сулешова. Интересен вывод автора об особенностях дозорных описаний Сибири. Он пишет, что если цель описаний 20‑х гг. XVII в. в европейской России – облегчить податное обложение тяглого населения в связи с разорением этой части страны в результате иностранной интервенции, то в Сибири, не подвергшейся разорению, стремились, наоборот, к увеличению податных поступлений за счет включения в прямое обложение новых социальных категорий населения – тобольских посадских, не бывших до этого в тягле и отбывавших только «государевы службы»[26].

           Вилков указывает, что дозоры сибирских городов имели совершенно иные цели в отличие от городов европейской [321] России. Поэтому при анализе этого источника необходимо будет учитывать данное обстоятельство, рассматривая сибирский комплекс источников отдельно.

           Автор отмечал, что по материалам тобольских дозорных книг можно составить некоторое представление о географии, топографии, демографии города и уезда, о составе, занятиях, имущественном положении и повинностях тобольских жителей. Но в то же время он четко ограничивал возможности данного источника. Так, на основе его материалов нельзя точно судить о количественном составе и занятиях жителей, т.к. при составлении дозорной книги основное внимание уделялось точному учету имевшихся и предполагавшихся тобольских налогоплательщиков (только главы семей). При обозначении профессий «тяглецов» указывались лишь их основные профессии (без названия побочных), и то не всегда. Условный характер имело и описание земли, т.к. дозорщики, не имея физической возможности измерять земли, полагались на представленные им земельные акты и справки.

           Таким образом, Вилков делает вывод, который можно отнести ко всем дозорным книгам, о том, что, несмотря на уникальные сведения, представляемые исследователям этими источниками, в работе с ними необходима комплексность и дополнение их данных другими материалами.

           С точки зрения изучения проблемы достоверности данных дозорных книг интересны работы З.В.Дмитриевой[27] , в которых автором предпринята попытка показать на материале крупнейшего северного вотчинника России – Кирилло-Белозерского монастыря возможные пути проверки материалов дозорных и писцовых книг за первую четверть XVII в. Автор подчеркивает, что «до сих пор для источниковедческого анализа писцовых книг мало привлекаются данные, иные по происхождению, но сходные с ними по составу информации»[28] – вотчинные хозяйственные книги, например.

           Дмитриева указывает на основные характеристики дозорных книг, отмечая, что в отличие от писцовых («письма и меры») дозорные книги («письма и дозору») охватывали отдельные территории, и, вероятно, составлялись по челобитьям местных землевладельцев или населения. Она подчеркивает, что эти книги следует отличать от дозорных («обыс[322]кных»), содержащих только перепись «обойденных» прошлыми писцами и «прибылых» дворов.

           Автор ставит под сомнение данные подлинной дозорной книги монастырских вотчин 1618 г. и проверяет их путем сравнения с документом, близким по времени создания и содержащим однотипную информацию – монастырским оброчником. По утверждению автора сравнение дало неожиданный результат – большинство крестьян, учтенных в оброчнике, не значилось в дозорных книгах, а многие из «убитых», «сшедших» или «умерших» уплатили оброк в полном объеме. Автор полагает, что писцы далее самого монастыря не ездили, получая сведения о живущих и пустых монастырских дворах из монастырских книг[29].

           Дмитриева делает вывод о том, что полученные данные свидетельствуют «не о частном факте недобросовестности отдельного писца, а о последовательной политике сокрытия от государства объектов обложения, о борьбе вотчинника за снижение государственных податей»[30]. Подобные выводы еще более убеждают в необходимости возвращения к проблеме достоверности данных каждой подвергающейся анализу дозорной книги, проверяя и дополняя ее другими источниками.

           Важно отметить, что Дмитриева впервые в советской историографии обратила внимание на вотчинно-монастырские дозоры, продолжив начатое еще в дореволюционные годы изучение не государственных, а частных дозоров, преследовавших, однако, одинаковые с ними цели.

           Изучением специфики частных уездных дозоров начала XVII в. занимался и М.Б.Булгаков на материале Вологодского уезда[31] на основе данных «росписи 1631 г.» о строительстве вологодской крепости, найденной им в делопроизводстве Новгородской четверти. Автором отмечены некоторые важные детали особенностей организации дозорного дела в первой четверти XVII в.

           Необходимо упомянуть и об обстоятельной вступительной статье М.Ю.Зенченко к каталогу писцовых книг Русского Севера, посвященной источниковедческому анализу материалов поземельных описаний Русского Севера XVI – XVII вв.[32]. Автор выделяет дозор в качестве совершенно особого вида писцовой работы, отмечая сильное расхождение в [323] формулярах писцовых и дозорных книг, т.к. дозорщики должны были давать определенные пояснения увиденному. Дозорные книги, по мнению Зенченко, являлись оперативным документом, с помощью которого правительство могло контролировать реальную ситуацию в уезде. Автором сделано интересное наблюдение о том, что немалая часть книг середины и конца XVII в., хотя и числится переписными, фактически является дозорными, т.к. дозоры начала XVII в. «положили начало непрерывному потоку разного рода обысков, дозоров и переписей, непрерывно продолжающихся до 1719 г.»[33] Соответственно многие сохранившиеся дозоры еще не выявлены в архивах. Автор также останавливается на описании причин новой волны дозоров после 1614 г. сначала в 1617 г., а затем и в конце 1630-1640‑х гг.

           Рассмотрев изучение отечественными историками вопросов источниковедения дозорных книг первой половины XVII в., необходимо показать, при исследовании каких проблем истории России XVI – XVII вв. в основном использовались их данные.

           Материалы писцовых, дозорных и переписных книг конца XVI – середины XVII вв. активно привлекал в своих «Очерках по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII в.» С.Ф.Платонов. Для объяснения симптомов кризиса второй половины XVI в. и главных причин Смуты в начале XVII в. автор посчитал необходимым в первой главе своей работы представить «обзор Московского государства», показать его сложный состав, «особенности общественного устройства и быт его в разных частях»[34]. Давая историко-географический очерк состояния русского государства накануне и во время Смуты, автор не мог не обратиться к количественным данным книг писцового делопроизводства. Автор достаточно широко подошел к вопросу предпосылок Смуты. Он очертил границы областей Московского государства и выделил особенности развития каждой из них, изучал историю главных мест торговли и промысла, пути сообщения, формы землевладения и даже «общественную организацию, господствовавшую в крае». Однако материалами писцовых, дозорных и переписных книг Платонов пользовался только в одном отношении – для определения численности населения городов с конца XVI до середины XVII в. Причем нужно от[324]метить, что автору были известны далеко не все сохранившиеся книги этого периода.

           Подробно изучая в своих «Очерках по истории царствования Михаила Федоровича»[35] внутреннюю политику правительства, ее «финансовые затруднения и мероприятия», путаницу поземельных отношений и попытки правительства восстановить после Смуты систему обложения XVI в., Е.Сташевский дает характеристику дозорам как государственной мере по выходу из финансово-экономического кризиса. Он отметил, что дозор «становился как бы привилегией, его добивались все, но раньше всего … в этом успевали крупные вотчинники»[36]. По собственной инициативе правительство дозирало только черные и дворцовые земли в «целях регистрации их фонда». Сташевский делает вывод о том, что дозоры были бессистемными, частичными, порождали злоупотребления, и вследствие этого не дали «положительных и надежных результатов». Единственной причиной, по которой правительство было вынуждено прибегать к ним, было крайне затруднительное финансовое положение государства во время и после Смуты.

           Наиболее ценной в плане демонстрации возможностей и масштаба использования материалов писцовой документации, а именно данных писцовых, дозорных и переписных книг для исследования истории русского средневекового города первой половины XVII в. является фундаментальная работа П.П.Смирнова о городах Московского государства[37]. Просмотрев почти все дозорные, писцовые и переписные книги за первую половину XVII в., автор провел сравнение их данных и проследил эволюцию изменений, произошедших в численности населения русских городов за половину века. На писцовом материале автору удалось провести учет населения русских городов, показать направления его перемещения, а также показать масштабы разорения и запустения русских городов в Смутное время.

           В книге Смирнова не отражены подробности проведения описаний городов, нет там и источниковедческого анализа конкретных писцовых или дозорных книг, но автор и не ставил перед собой подобных сложных источниковедческих задач. Без внимания автора осталась и важная информация дозорных и писцовых книг об администрации, дворцовых [325] слободках на черных посадах, а также о торгово-ремесленных занятиях городских жителей этого периода. Его целью было исследование изменения численности населения русских городов и движения населения в первой половине XVII в., поэтому он использовал только количественные показатели книг.

           Наиболее подробно он описывал тяглое посадское население, в основном интересуясь вопросами, сколько было тяглецов на посадах, сколько их убыло в Смутное время и в чем причины этого явления. Автор пытался провести учет и беломестному населению городов, подсчитывая, хотя и в более общем порядке, количество служилых людей в городе, ямских охотников, государевых каменщиков и кирпичников, а также население вотчинных частновладельческих дворов: патриарших, владычных, монастырских людей, жителей церковных слобод, боярских, осадных дворов дворян и детей боярских, численность гостей, торговых людей гостинной и суконной сотен и иноземцев. Причем, т.к. города определенного географического региона имели свои особенности, численность тяглого населения, количество служилых людей и ямских охотников по городам рассматривались отдельно по каждому району: города западной (от Немецкой и Литовской украин, Заоцкие, Северские), южной окраин (Приоцкий берег, Украинные, Рязанские, Польские); понизовые, на территории Казанского Дворца; Пермские, Вятские и Поморские; Замосковные (Западное и Восточное Замоскворечье).

           Нужно отметить, что при подсчете населения городов Смирнов, как в свое время и Н.Д.Чечулин, учитывал в основном только тяглое население посадов, игнорируя тот факт, что жители белых слобод, которые в первой половине XVII в. составляли значительную часть населения города, в писцовые и дозорные книги, как правило, не заносились. И на основе этой неточности Смирнов сделал вывод о том, что со второй половины XVI в. происходит сильный упадок посадов, от которого города не смогли оправиться до середины XVII в. Этот «кризис», сопровождавшийся уходом из городов многочисленной боярской дворни, он объяснял ликвидацией уделов и городского боярского землевладения. Как справедливо отметил Е.А.Киселев, этот «странный вывод» – следст[326]вие чрезмерного доверия П.П.Смирнова данным писцовых книг о населении городов[38].

           Для исследователей, занимающихся историей русского средневекового города XVI-XVII вв., особое значение имеют сводные таблицы, в которых наглядно отражены все статистические показатели, полученные автором в ходе исследования численности населения русских городов первой половины XVII в. Определенную ценность также представляет составленный Смирновым перечень опубликованных дозорных, писцовых и переписных книг, использовавшихся им в ходе работы над монографией, хотя список уже несколько устарел и требует уточнений. Так, например, не все указанные им публикации дозорных книг можно отнести к полноценным изданиям документов.

           В конце XIX – начале XX в. в связи с особым интересом к истории отдельных регионов, губерний и городов материалы дозорных книг широко используются местными историками-краеведами, составлявшими подробные исторические очерки той или иной местности[39]. Указанная работа в основном связана с деятельностью местных научных центров – ученых архивных комиссий, научных обществ при высших учебных заведениях и краеведческих музеях. Материалы данных книг казались ученым особенно важными, т.к. дозор начала XVII в. мог являться одним из первых, а часто и единственным сохранившимся документом по ранней истории конкретного города или уезда. Соответственно источник предоставлял интересные данные не только по социально-экономической истории, но содержал и ценнейшие сведения по топонимике и топографии этого региона.

           Советские историки, осознав все богатство материала, содержащегося в документах писцового делопроизводства, смогли расширить возможности их использования. В своих исследованиях на основе писцового материала они не замыкались только на изучении достаточно традиционной для XIX в. проблематики – истории феодального землевладения средневековой Руси и ее социально-экономического быта. Данная тенденция, особенно усилившаяся в 90‑е гг. XX в., стала заметна еще в 70‑е. Тогда на материале писцовых, дозорных и переписных книг оказалось возможным заниматься исторической географией и демографией, исследованием [327] проблем генеалогии, вопросов землепользования и землевладения, эволюции типов поселений, динамики основных категорий населения, развития рентных отношений, налогообложения, истории городов, ремесла и торговли, церкви, а также развития русского языка и в целом русской культуры XVI – XVII вв. Однако сегодня дозорными книгами ученые пользуются значительно реже, предпочитая им писцовые и переписные. В этой связи можно назвать лишь несколько работ.

           На материалах писцового, сыскного и воеводского делопроизводства проводили исследование борьбы посадских общин ряда городов России в первой половине XVII в. с феодалами за приписку к тяглу зависимого от них населения в своих статьях М.Б.Булгаков, Л.А.Тимошина и др.[40] Данные писцовых, дозорных и переписных книг конца XVI – середины XVII вв. анализировались авторами для описания положения русского города в этот период, выяснения динамики изменений, произошедших за половину века, в его численности и социальном составе.

           В.А.Аракчеев в статье[41], посвященной истории закрепощения в России, прикреплению к тяглу в конце XVI – начале XVII в., проанализировал ранние из сохранившихся наказов (1617-1622 гг.), разделив их на две группы: наказы дозорщикам и наказы писцам. Он выяснил, что в связи с поспешностью дозоров первого послесмутного десятилетия перед дозорщиками не ставилась задача сыска тяглых людей и в наказах дозорщикам 1617-1619 гг. нет упоминаний о сыске и свозе посадских людей и крестьян. Не выходит за рамки уже высказывавшихся мнений и не привносит ничего нового краткая характеристика, данная автором самим дозорам как описаниям, фиксировавшим убыль населения и масштабы разорения подвергшихся опустошению территорий.

           М.С.Черкасова[42] продолжила изучение частных монастырских дозоров, исследовав корпус писцовой документации архива Троице-Сергиева монастыря XVI – XVII вв., в котором в абсолютном преобладании имеются поземельно-правовые акты и списки с государственных писцовых, дозорных и переписных книг, т.к. ими надежно обеспечивались владельческие интересы монастыря как крупнейшего корпоративного собственника земли и крестьян. Черкасова [328] отметила, что в источниковедческом плане обширный комплекс Троицких дозорных книг начала XVII в. совершенно не разработан. Она выделила в качестве одной из сложнейших источниковедческих задач изучения дозорных книг установление того, какими именно материалами пользовались дозорщики в 1610-е гг. и какими были приемы их работы[43].

           М.А.Мацук совместно с И.Л.Жеребцовым, изучая историю заселения Русского Севера, широко пользовались фрагментами дозорных и писцовых книг первой половины XVII в.[44] Интересна и статья Л.А.Тимошиной[45], посвященная изучению наследования социального статуса на посаде Костромы по материалам писцового делопроизводства XVII в. В качестве основных источников автором взяты писцовая книга г. Костромы 1627/28-1629/30 гг. и дозорная книга 1664-1665 гг., составленная для учета городского населения после эпидемии чумы. В дозорной книге также содержалась и ретроспективная информация из несохранившейся костромской переписной книги 1646 г. На основе данных источников автором изучались процессы преемственности занятий в какой-либо сфере деятельности на уровне отдельно взятых и изучаемых на протяжении значительных хронологических отрезков семей городских жителей. Одновременно она рассматривала и более широкие проблемы городской жизни – социальное положение отдельных семей и его изменение с течением времени, поколенно-структурный состав посадских семей и т.д. На основе сопоставления данных писцовой и дозорной книг автором была выявлена определенная зависимость между наследственностью занятий ремеслом, торговлей или промыслами и структурно-поколенным составом посадских семей.

           Появляются работы, в которых дается характеристика дозорных книг конкретной местности как исторического источника. Например, характеристику писцовой дозорной книги Ливенского уезда 1615-1616 гг. дал М.А.Мацук[46]. Дозорной книге Вологодского уезда 1616/17 гг. посвящена статья Д.Е.Гневашева[47]. Восстановила корпус дозорных книг по Вологодскому уезду начала XVII в. в собраниях ЦГАДА и опубликовала их перечень Н.П.Воскобойникова[48].

           Отдельно нужно остановиться на вопросе издания дозорных книг первой половины XVII в. Помимо изучения пис[329]цовых материалов, активная публикация писцовых, дозорных и переписных книг городов и уездов начинается еще в XIX в. Издание проводилось Московским обществом истории и древностей российских, Русским географическим обществом, Императорской Археографической комиссией, Издательством Общества Археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете и другими обществами. При активной работе сотрудников Московского архива Министерства Юстиции регулярно издавались материалы для истории русских городов XVII и XVIII вв. В XIX в. плодотворная издательская работа велась и в провинции, где в основном трудились местные ученые архивные комиссии.

           Несмотря на огромное значение этих публикаций для развития исторической науки в целом и источниковедения в частности и для привлечения внимания историков к таким важным источникам, как писцовые, дозорные и переписные книги, в настоящий момент современными исследователями признается их несостоятельность. Так, в XIX в. тексты печатались в основном без предварительного источниковедческого анализа и с множеством пропусков.

           Всего в дореволюционный период было опубликовано 20 дозорных книг русских городов и уездов, причем некоторые из них издавались повторно (например, дозорная книга г. Ростова 1619 г.[49]). Среди этих дореволюционных изданий можно назвать лучшие: и полностью передававшие тексты книг, и представлявшие обширные предисловия, в которых обозначалось место данного источника среди других и его значение для истории того или иного города. Например, изданная Тверской ученой архивной комиссией под редакцией В.Н.Сторожева дозорная книга г. Твери 1616 г.[50] или опубликованная Воронежским Губернским статистическим комитетом дозорная книга г. Воронежа и Воронежского уезда 1615 г.[51] Но можно перечислить и издания, которые трудно охарактеризовать в качестве настоящих публикаций. Например, в «Материалах для истории, статистики и археологии г. Темникова и его уезда XVII и XVIII вв.» опубликованы только краткие выдержки из дозорной книги г. Темникова 1614 г.[52] В издании не только не дана какая-либо характеристика источника, но и не указано, откуда взяты материалы для [330] публикации и где хранится данный источник, не имеется даже четких ссылок на документ. Тоже можно сказать и о публикации дозорной книги г. Ливны и Ливенского уезда 1615 г. в сборниках трудов Орловской ученой архивной комиссии[53], в которых имеются только подробные очерки Г.Пясецкого истории этого города и его уезда с первых сведений о них и до конца XVII в., составленные в основном на материалах писцового делопроизводства.

           Нельзя не отметить и ценнейшей для источниковедов публикации почти всех из сохранившихся делопроизводственных документов писцового дела, предпринятой С.Б.Веселовским в изданиях «Акты писцового дела. Материалы для истории кадастра и прямого обложения в Московском государстве» т. 1 (1587-1627 гг.) (М., 1913), т. 2 (1627-1649 гг.) (М., 1917), «Акты писцового дела (1644-1661 гг.)» (М., 1977), «Семь сборов запросных и пятинных денег в первые годы царствования Михаила Федоровича» (М., 1908) и др. Относительно документов, касающихся проведения именно дозорных описаний первой половины XVII в., то в перечисленных изданиях их опубликовано более 100 (причем с указанием точной даты, фонда и номера дела, из которого они взяты). Здесь имеются и наказы дозорщикам, и грамоты и доклады из четей о посылке приправочных книг и дозорщиков в города и уезды, и памяти из приказов с запросами о новых окладах и т.д., т.е. на основе данных документов можно восстановить ход дозорного дела в первой половине XVII в. и попытаться выяснить особенности работы дозорщиков.

           Если в дореволюционный период публикация дозорных книг шла достаточно активно, то за весь советский период не было опубликовано ни одной книги. Издания дозорных книг возобновляются только с 90‑х гг., и в основном благодаря деятельности местных краеведов. Так, в краеведческих историко-литературных альманахах отдельных земель и городов[54] появляются публикации, которые вполне удовлетворяют современным требованиям, предъявляемым к публикациям этого источника с точки зрения норм русского языка XV-XVII вв. и с учетом того, что они относятся к массовым источникам по истории русского феодализма первой половины XVII в.

           [331] В связи с тем, что большинство изданий писцовых книг XIX в., а некоторые и XX в. не отвечают современным требованиям публикации массовых источников XVI – XVII вв.[55], необходимо новое издание уже опубликованных и все еще хранящихся в архивах дозорных книг с соблюдением всех правил.

           Изучение писцовой документации на современном этапе во многом связано с плодотворной работой ежегодно проводящихся Всероссийских научно-практических совещаний по изучению и изданию писцовых и переписных книг конца XV – начала XVIII в. Указанные конференции посвящены широкому кругу вопросов писцового делопроизводства: подведению итогов работы археографов, определению задач и перспектив этой работы; разработке принципов издания писцовой документации; критическому изучению массовых источников на основе комплексного использования материалов приказной документации и писцового дела; исследованию возможностей реконструкции несохранившихся писцовых книг; анализу особенностей писцовых книг, выявленных в конкретных исторических исследованиях[56]. Там же обсуждались проблемы, близкие к источниковедению дозорных книг, например, специфика приправочных книг, «вторичные» писцовые источники, организация писцовых описаний городов в 20‑х гг. XVII в., частные писцовые описания 20-30‑х гг. XVII в. и т.д. Однако и в рамках этих конференций дозорным книгам, а также продвижению дозорного дела в России в начале XVII в. посвящено очень мало статей.

           В новом учебнике по источниковедению России, вышедшем в издательстве Российского Государственного Гуманитарного Университета[57], авторами подробно и интересно рассматриваются вопросы, связанные с теорией, историей и методом источниковедения как науки. В нем уделено много места разбору источников XVIII-XIX вв. и советского периода, причем часто с историографией вопроса. Однако анализ материалов писцового делопроизводства целиком не вошел ни в исследования, посвященные историческим источникам России XI-XVII вв., ни в раздел о массовых источниках.

           В заключении хотелось бы отметить, что стоит внимательнее отнестись к призыву, прозвучавшему в одной из резолю[332]ций XII Всероссийской конференции по проблемам изучения и издания писцовых книг и других массовых источников истории и культуры России XVI-XX вв., что источниковедческое исследование писцовых, переписных и других поземельных описаний нуждается в дальнейшей разработке. Достаточно остро стоит вопрос, связанный и конкретно с проблемой источниковедения дозорных книг первой половины XVII в. Несмотря на то, что их данные активно использовались отечественными учеными с последней трети XIX в. при изучении различных тем по истории средневековой России XVI-XVII вв., много проблем источниковедения дозорных книг остаются открытыми. До сих пор не выяснены вопросы терминологии, достоверности данных и особенностей этого исторического источника, его характерных отличий от писцовых описаний 20‑х гг. XVII в., специфика воеводских дозоров, порядок работы дозорщиков и особенности проведения дозоров разными приказами (с уточнением сведений С.Б.Веселовского) и т.д. Применение в исторических исследованиях количественных показателей дозорных книг очень редко сопровождалось их источниковедческим анализом. В историографии работы по проблеме дозоров в источниковедческом плане и с разделением их на уездные и посадские еще не написаны. Соответственно, все еще не проведен источниковедческий анализ всего комплекса сохранившихся дозорных книг и других источников дозорного дела в России первой половины XVII в. Эта задача является актуальной для современного российского источниковедения.

           [332-335] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста