Законодательство второй половины XVII века о внутреннем распорядке приказов

Автор
Новохатко Ольга Владимировна
Novokhatko O.V.

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Новохатко О.В. Законодательство второй половины XVII века о внутреннем распорядке приказов // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. П.Н.Зырянов. М., 2004. С. 282-306.

Текст статьи

[282]

Новохатко О.В.

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА О ВНУТРЕННЕМ РАСПОРЯДКЕ ПРИКАЗОВ

           Практика и обычай играли, как известно, большую, если не определяющую роль в жизни Московского государства XVII в. В полной мере это относится и к сфере центрального государственного управления, к приказной системе. Администраторы XVII в. были, мягко говоря, в гораздо меньшей степени озабочены твердым проведением в жизнь неких теоретических юридических и управленческих принципов, чем деятели Петровского времени. Вместо абстрактных построений при решении конкретных вопросов они чаще всего руководствовались соображениями практической выгоды, здравым смыслом. Именно поэтому российское законодательство XVII в. в сфере управления лишь определяло общие положения и ключевые, наиболее важные или часто встречающиеся вопросы. Поскольку приказная система родилась и выросла, так сказать, самостоятельно, «естественным путем», а не единовременным волевым решением какого-либо монарха, то специального, отдельного регламента центральных государственных органов России XVII в., определяющего их структуру и функции, не существовало. Наибольшее количество законодательных актов, регулирующих государственную управленческую деятельность XVII в., собрано в Уложении 1649 г. В нем аккумулировано законодательство предшествующего времени (конца XVI – начала XVII в.), касающееся этой сферы государственной деятельности, – как своды законов, так и отдельные юридические акты.

           Поскольку администрирование в XVII в. было практически неотделимо от исполнения судебных функций, большая часть статей, определяющих основные принципы государственного управления, находится в главе X Уложения «О суде». Как уже не раз отмечалось, компетенция приказов законодательно определялась «от противного»: в приказах решаются все дела по их ведомству, кроме спорных, которых в приказе «вершити будет не мощно»[1]. Такие дела велено «взносити из приказов в доклад» к царю и Думе. Собствен[283]но, другого подхода к разделению компетенции исполнительной и законодательной власти и быть не может, только в более позднем законодательстве он не выражен столь лаконично и прямолинейно.

           Как уже отмечалось, законодательного акта или группы актов, устанавливающих количество и номенклатуру приказов или даже официально подтверждающих существующую структуру, в русском законодательстве XVII в. нет. Однако, поскольку система приказов была гибкой и подвижной и быстро реагировала на изменения государственных приоритетов, время от времени появлялись указы, в которых объявлялось о создании, упразднении или реорганизации отдельных приказов. Указы эти были по-деловому кратки, в них отсутствовали какие бы то ни было идеологические обоснования перемен, это были сугубо административные распоряжения по делопроизводственным и кадровым вопросам. Так, в указе 1677 г. объявляется, что с 19 числа этого года монастырские дела из Монастырского приказа переходят в ведение приказа Большого дворца, к боярину, дворецкому и оружейничему Б.М.Хитрово с товарищами. Денежные доимки Монастырского приказа поручается собрать думному дьяку Новой чети И.С.Горохову. «А впредь Монастырскому приказу не быть»[2]. Тремя годами позже, в 1680 г., была проведена реорганизация деятельности нескольких приказов. С 1677 г. несколько финансовых приказов (Большой казны, Большого прихода, Новгородская, Владимирская и Галицкая чети) были объединены под руководством трех начальных людей – боярина И.М.Милославского, окольничего И.И.Чирикова и думного дьяка А.Кириллова. При этом, так сказать, головным приказом в этой связке финансовых приказов был приказ Большой казны. В 1680 г. в ведение И.М.Милославского и его товарищей перешли Московская и городовые таможни и Мытная изба. Перемены были проведены в двух направлениях. Первое было связано с расширение компетенции приказа Большой казны в связи с присоединением к нему таможен и Мытной избы. Для приема и счета казны и для приема и ведения новой финансовой документации – таможенных и кабацких книг и списков – необходимы были дополнительные кадры, знакомые со спецификой предстоящей работы. Для этого штат приказа Большой казны был [284] увеличен за счет служащих приказов Большого прихода, Новгородской и Новой четей. Из этих приказов было предписано взять старых подьячих (в указе они перечислены поименно, что свидетельствует о значимости этих работников), а также из тех же приказов набрать тридцать человек средних и молодых подьячих соответствующей квалификации (которым «счетные дела за обычай»[3]). В связи с государственной важностью возложенного на них дела указ обязывал начальных людей в короткие сроки дать подьячим полные оклады (при обычном переводе из приказа в приказ верстание окладом и выдача денег происходили далеко не сразу) и не отрывать от работы никакими командировками, чтобы «в сборе казны и счете порухи не было».

           Второе направление реорганизации было связано с необходимостью оптимизации деятельности приказов, собирающих налоги, – Большого прихода, Новгородской, Владимирской и Галицкой четей. Для непосредственного ведения дел в этой связке приказов во главе их был поставлен думный дьяк П.Пятово, в помощь ему были назначены три дьяка, в чьем ведении также находились дела всех трех четей (Новгородской, Владимирской, Галицкой) одновременно, и дьяки для каждого из приказов. Наконец, для упрощения административной работы четырех приказов было указано слить их канцелярии (снести дела «в одно место, чтобы не было волокиты челобитчикам»).

           Указом 1685 г.[4] практически были слиты три приказа. Челобитный приказ и подсудных ему людей было велено ведать Судному Владимирскому приказу; в него же переводились дела и подьячие Судного Московского приказа.

           Гораздо реже встречаются постановления, регулирующие внутреннюю структуру приказов, в частности, упразднение или образование столов. Такие перемены, естественно, вызывались изменением компетенции приказа. Так, например, в том же 1680 г. именным указом некоторые категории служилых людей были переведены из ведомства приказов Казанского дворца, княжества Смоленского и Большого дворца в Разряд, в связи с чем в Разрядном приказе учреждались новые столы – Казанский и Смоленский[5]. Это, в свою очередь, повлекло за собой и кадровые перестановки для заполнения штатов новых приказных подразделений. В Разряд [285] указывалось перевести старых подьячих, ведавших соответствующими категориями служилых людей в приказах Казанского дворца, княжества Смоленского и Большого дворца. В подчинение старых подьячих переводились старые, средние и молодые подьячие, состоявшие, так сказать, в запасе (бывшие «не у дел»), из приказов Большого прихода, Новгородского, Ямского и других. Следует особо отметить эту характерную черту приказной системы: все приказы воспринимались как единый неделимый аппарат управления, поэтому и ресурсы их, как людские, так и денежные, свободно перетекали из одного приказа в другой, что не считалось вторжением на «чужую территорию», в чужое ведомство. В некотором смысле уровень централизации в приказной системе был выше, чем в системе государственных учреждений последующих эпох.

           Чаще, чем указы об упразднении или образовании новых приказов или столов, в законодательстве встречаются акты, связанные с изменением компетенции отдельных приказов, не затрагивающие общей управленческой структуры или внутреннего строения приказов. Обычно это было результатом перераспределения между приказами отдельных категорий населения, определенного рода дел, территорий, финансов. Естественно, что каждое такое перераспределение влекло за собой и передвижение соответствующей части приказной документации, а иногда и приказных кадров. Так, в 1665 г. некоторые категории служилых людей были переданы из ведомства Иноземского приказа Разряду[6], вместе с ними Разряду переходили и соответствующие финансовые документы. Информацию о новых назначениях начальных людей этих категорий служилых Иноземский приказ должен был теперь получать через Разряд. В том же указе повелевалось передать сбор налогов с южных территорий (Белгородского и Севского полков) из финансовых приказов Большого прихода и Новгородской чети также в Разряд. Основанием такой реорганизации (приведенным в указе) послужило то, что дислокация вооруженных сил в этом южном регионе из временной стала постоянной, а, поскольку эти территории с их служилым населением целиком находились в ведении Разряда, то было логично и сбор налогов на жалование этим служилым передать в руки Разряда. В указе так[286]же предписывалось собранные налоги в Разряд не высылать, а расходовать на месте на жалование армии по распоряжениям из Разряда.

           В следующем году из Иноземского приказа Разряду временно («до указу») была передана Новая Немецкая слобода – для переписи ее населения и писцового описания дворов. Задание было возложено на назначенного из Разряда стольника и разрядных же дьяков. В помощь им были приданы подьячие и решеточные приказчики из Земского приказа[7].

           Чаще всего изменение компетенции приказов было связано с перераспределением между ними некоторых функций. Так, в 1682 г. разного рода земельные дела были разведены между приказами Поместным и Судным. В первом предписывалось решать дела о межевании, во втором – о насильственном завладении поместьями и вотчинами и связанных с ними грабеже, разорении и обидах[8]. Напротив, дела по заложенным вотчинам в 1684 г. были переданы из ведомства Судного приказа в Поместный[9]. В 1687 г. была расширена компетенция Сыскного приказа. Его сотрудникам разрешалось производить аресты подозреваемых по уголовным делам в московских слободах, не информируя приказы, которым они были подсудны, – до указа из-за длинной бюрократической цепочки виновным удавалось в буквальном смысле слова избежать наказания[10].

           Примером изменения компетенции приказов в области финансов может служить передача денежных сборов (полоняничных и ямских денег) с дворцовых земель из приказа Большого дворца в Ямской[11].

           Если относительно приказной структуры генерального регламента не имеется, то некоторые правила функционирования центрального административного аппарата в законодательстве того времени рассмотрены. Например, рабочие и нерабочие дни государственных служащих к середине XVII в. определились весьма точно. В Уложении названы нерабочие дни для всех приказов – это все воскресенья, двунадесятые праздники, некоторые периоды больших постов и дни именин членов царской семьи (царя, царицы и их детей)[12]. Всего, таким образом, предшественники современных чиновников не работали примерно сто дней в году, то есть чуть меньше одной трети года. Исключения составляли [287] срочные дела государственной важности, что было специально оговорено в Уложении. Кроме того, по субботам работа прекращалась за три часа до вечера, то есть в зимние месяцы примерно в 13-15 часов, весной – в 17-18 часов, летом – в 18.30-19 часов, осенью – в 14-16 часов.

           В том же 1649 г. в это расписание были внесены некоторые уточнения и отчасти изменения. Нерабочим временем для служащих приказов, от начальных людей до подьячих, объявлялось время после обеда в субботу и до обеда в воскресенье[13]. Таким образом, не весь воскресный день оказывался, вопреки Уложению, нерабочим. Исключение из этого правила составляли сотрудники приказов, имевших наибольшее значение в сфере государственного управления, – Разрядного, Посольского и Большого дворца.

           В оправдание чиновникам XVII в., имевшим столько нерабочих дней в году, следует сказать, что рабочий день их был весьма продолжителен – от десяти до четырнадцати часов. В некоторых указах это объявляется прямо: «Приказным людем, дьяком и подьячим, в приказех сидеть во дни и в нощи двенадцать часов»[14]; «В приказех начальным людем и дьяком и подьячим сидеть в день пять часов, в вечеру пять же часов»[15].

           Как видно из приведенных законодательных актов, рабочее время в России XVII в. определялось не по часам, а отсчитывалось от темного и светлого времени суток, а эти периоды, естественно, изменялись в течение года. Соответственно график работы тоже был гибким, следующим за временами года. Об этом свидетельствуют указы, объявляющие, говоря современным языком, о переходе, например, на зимнее время. Указом от 15 декабря 1699 г.[16] было определено «на Москве в приказех судьям и дьяком сидеть за делы с первого часу ночи во все дни, да им же с делами всходить в верх перед бояр и сидеть в приказех до восьмого часа с первого часа ночи». Этим указом регламентировалось время работы приказов во второй половине дня в зимний период. Можно с большой долей вероятности предположить, что и подчиненные судей и дьяков сидели в приказе никак не меньше начальства, то есть (для зимних месяцев) с 16 до 23 часов. Таким образом, вторая половина рабочего дня в [288] 1669 г. составляла семь часов, а, следовательно, весь рабочий день длился приблизительно четырнадцать часов.

           За десять лет ситуация с продолжительностью рабочего дня государственных служащих не изменилась. Указ 2 ноября 1679 г. предписывал начальным людям приказов, от бояр до дьяков, с этого числа являться в присутствие «с утра за час до дня, а из приказу выезжать в шестом часу дня, а в вечеру в приказы приезжать в первом часу ночи, а из приказу выезжать в седмом часу»[17]. Переведя это расписание на современный счет времени, мы увидим, что первая семичасовая половина рабочего дня длилась с 7.30 до 14.30, затем следовал полуторачасовой перерыв и вторая семичасовая половина рабочего дня – с 16 до 23 часов.

           Положение несколько изменилось к лучшему в следующем, 1680 г. Для государственных служащих был установлен 10-часовой рабочий день. 26 октября всем служащим приказов, от начальных людей до подьячих, было указано «приходить в приказ в день и в ночь в первом часу», то есть в 8.30 и в 18 часов, а продолжительность каждой половины рабочего дня, как уже говорилось выше, составила 5 часов[18], с весьма длительным перерывом в четыре с половиной часа.

           К указам о режиме работы приказов относится и еще один, от 11 января 1675 г.[19] В Москве закончилась эпидемия, во время которой все центральные государственные учреждения были закрыты, и теперь было разрешено «все приказы отпереть» и принимать дела от частных лиц, но только тех, кто находится в Москве. Приглашать для решения дел лиц из других районов запрещалось, еще действовал карантин: «А зазывных грамот никому ни по кого не давать».

* * *

           Дополнительные сведения о времени работы приказов можно почерпнуть из указов о продолжительности рабочего дня Думы, поскольку их рабочее время по необходимости совпадало. 3 декабря 1699 г. боярам, окольничим и думным людям было указано съезжаться на вечерние заседания Думы в Золотую палату в первом часу ночи, то есть с 16 часов[20]. Как было отмечено выше, через полторы недели последовало распоряжение начальникам приказов являться в Думу с [289] делами с 16 до 23 часов. При переходе на «летнее время» члены Думы должны были «июля с 20 числа с понедельника приезжать в верх в десятом часу дня»[21], то есть с 15 часов. Указ от 1 февраля 1676 г.[22] неясен в отношении времени суток: «Великий государь указал бояром и окольничим и думным людем съезжаться в верх на первом часу и сидеть за делы». Если это первый час дня, то он соответствовал 8.30 современного счета времени, если же первый час ночи – то 17 часам. Указы о времени заседаний Думы весьма лаконичны, это рядовые административные распоряжения, касающиеся предметов, хорошо известных в кругах центральной администрации и не требующих специальных пояснений. Поэтому по ним иногда трудно составить полное представление о рабочем дне Думы.

           Кроме продолжительности рабочего дня приказов, законодательство регулировало и порядок их сношений с Думой. Были определены дни недели, когда начальники приказов могли или должны были являться с докладами на заседания Думы (1669 г.)[23]. Понедельник отводился ключевым управленческим структурам, определявшим внутреннее и внешнее положение государства, – приказам Разрядному и Посольскому. Во вторник выслушивались главные финансовые учреждения – приказы Большой казны и Большого прихода. В среду докладывали начальники больших «земельных» приказов – Казанского дворца и Поместного, в четверг – также крупных территориальных приказов Большого дворца и Сибирского, в пятницу – Судных Владимирского и Московского. В 1674 г. этот порядок продолжал работать[24]. В указе о времени заседаний Думы в отношении слушания приказных дел сказано: «по прежней росписи». В целом порядок этот не изменился и позднее, только выросло число приказов, дела которых еженедельно обсуждались Думой. Вот план заседаний Думы по делам приказов, который уже не вмещался в неделю, на начало августа 1676 г.: пятница – приказы Разрядный, Посольский и его присуды; понедельник – приказы Большой казны, Иноземский, Рейтарский, Большого прихода, Ямской; вторник – приказы Казанского дворца, Поместный, Сибирский, Челобитный; среда – приказы Большого дворца, Судный дворцовый, Оружейный, Костромская четь, Пушкарский; четверг – Судные Влади[290]мирский, Московский, Земский; пятница – Стрелецкий, Разбойный, Хлебный, Устюжская четь[25]. Как видим, приказы в основном сгруппированы по определенным отраслевым признакам. Следует отметить также, что все распоряжения по временному регламенту работы центральных государственных учреждений, как Думы, так и приказов, были единоличным решением государя, все указы являются именными.

           Как уже говорилось, специального отдельного регламента деятельности центральных государственных органов в русском законодательстве XVII в. не существовало. Тем не менее, имеется значительный массив законодательных актов, посвященных организации административной и делопроизводственной работы приказов.

           Основные положения этого направления в законодательстве заложены в Уложении 1649 г., в той же обширной главе X «О суде». Все они в той или иной степени связаны с процессом судопроизводства, так как практически все приказы обладали судебными функциями в отношении подведомственных им категорий населения.

           Посмотрим, какие же проблемы администрирования и делопроизводства представлялись наиболее важными в XVII в.

           Должностные обязанности различных категорий государственных чиновников специально и подробно нигде не определяются. О думских чинах сказана известная краткая формула: «А бояром и окольничим и думным людем сидети в палате и по государеву указу государевы всякие дела делати всем вместе»[26]. Специальные обязанности отдельных думских чинов никак не обозначены. То же положение мы находим и в отношении различных категорий приказных служащих, от начальных людей до подьячих. Их должностные обязанности нигде специально и подробно не записаны. Исключение составляют, пожалуй, только приставы и недельщики. В Уложение включены компактные группы статей, которые представляют собой регламент деятельности этих чинов, – статьи 137-143 о приставах и 144-148 о недельщиках. Объяснение этому можно найти в том, что деятельность этих категорий приказных служащих была более конкретной, а круг ее более узким, чем у подьячих и дьяков, а поэтому и более доступной для систематизации.

           [291] Сведения о должностных обязанностях дьяков и подьячих рассеяны по отдельным законодательным актам. Так, разрядным дьякам вменялось в обязанность принимать присягу новому государю в приходских церквах по месту жительства тех московских чинов, которые по болезни не могли сделать это вместе со всеми[27]. Разрядные дьяки должны были также принимать присягу в Успенском соборе Кремля у вновь пожалованных в московские чины[28], причем присяга должна была состояться в день пожалования. Не приведенный к вере стольник, стряпчий, московский дворянин или жилец не имели права приступать к своим обязанностям. Кстати, то же относилось и к дьякам – велено было, «не быв у веры», «дьяком в приказех не сидеть и никаких дел не делать»[29].

           Если во время судебного разбирательства истец или ответчик объявляли себя больными, то больного посылали «осмотреть подьячего доброго» того приказа, где слушалось дело[30].

           Следует сразу оговориться, что четко разделить различные отрасли законодательства по административным вопросам довольно трудно, так как в одном законодательном акте тесно переплетаются вопросы делопроизводства, должностных обязанностей приказных служащих, процессуальные вопросы и вопросы трудовой дисциплины и должностных преступлений.

           Наибольшее место среди подобных актов занимают статьи, регламентирующие приказное делопроизводство. Как и все административное законодательство, эти акты связаны с судебными делами, но общие принципы их распространяются на все приказное делопроизводство.

           Основная тяжесть делопроизводственной работы лежала на подьячих, причем в законах нигде не указывалось, подьячие какой статьи (молодые, средние или старые) должны были выполнять ту или иную работу.

           Уложение 1649 г. установило также порядок прохождения дел в приказах. Предписывалось подавать челобитные сначала в приказ (в котором был в судебном отношении ведом человек) и только в случае нерешения дела в приказе проситель мог апеллировать к высшей власти – государю[31].

           Законодательство жестко определяло ход и порядок движения судебных документов в приказах. При возбуждении судебного дела истец подавал в приказ приставную память для привлечения ответчика к суду. Такая память должна бы[292]ла быть подписана истцом. Документ считался принятым к рассмотрению, когда приказный дьяк ставил на нем свою подпись. С этого дня начинался отсчет времени в ведении этого дела, что фиксировалось в специальных приказных документах: подьячему предписывалось «ту память записати в книгу того ж числа, в котором числе память будет подписана. А записав в книгу, отдати ту память приставу», в чьи обязанности уже входило доставить ответчика к суду[32].

           Затем подьячий должен был зафиксировать иски сторон («истцовы и ответчиковы речи») и положить на стол дьяка в соответствующую стопку документов – «к вершенью», причем сделать это «вскоре, а вдаль никаких судных дел не откладывать»[33].

           Во время слушания дела подьячий должен был вести запись, то есть фактически вести протокол судебного заседания[34]. В нем запрещались любые помарки и исправления. По завершении слушания протокол должны были подписать тяжущиеся стороны или, за их безграмотностью, доверенные лица. С протокола подьячий писал беловую копию, дьяк сверял ее с подписанным оригиналом и подписывал, чем придавал документу официальный характер. Оригинал подьячий был обязан хранить в своем архиве до окончания дела для возможных споров сторон. По завершении судебного разбирательства подьячий должен был подклеить ее в столбец к другим документам по делу. Кроме того, ему предписывалось сразу по окончании процесса – «того ж часу, как суд отидет» – записать кратко ход дела и решение по нему в специальные судные книги, то есть составить краткий протокол заседания, «чтоб про то было ведомо, кто на ком чего искал и сколько с того дела доведется взять государевых пошлин»[35].

           Как видим, для ведения судных приказных дел существовали довольно жесткие делопроизводственные нормы.

           Законодательство по делопроизводству выделяло еще несколько важных тем. Так, специальный закон[36] был посвящен значению грамматики в подаваемых в приказы документах. В этом законе фактически был официально зафиксирован процесс складывания единого русского языка, устного и письменного, – в нем признавались равные права наречий и диалектов, существовавших на момент принятия закона, а также некоторая динамика в письменности. Указ [293] утверждал, что различия в написании имен и прозвищ, обусловленные фонетическими различиями русских говоров («по природе тех городов, где кто родился и по обыкностям своим говорить и писать извык»), не являются нарушением закона и основанием для возбуждения судного дела. В указе приводятся такие грамматические расхождения: о-а, ь-ъ, ять-е, и-i, о-у.

           Законодательство регламентировало и собственно приказное делопроизводство. Так, при межведомственной переписке следовало из Разряда в приказы, где в руководстве находились думные чины, отправлять указы, а в остальные приказы – памяти[37]. В распоряжении, адресованном руководству приказов, предписывалось во всех исходящих документах писать имя одного главного судьи, начальника приказа, а заместителей обозначать собирательно – «с товарищи», а не поименно[38]. Указ 1682 г. предписывал при составлении и выдаче жалованных вотчинных грамот вернуться к прежней практике, прерванной в царствования Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, а именно – дьяки, по чьему непосредственному распоряжению выдаются такие грамоты, должны ставить и свою подпись на лицевой стороне грамоты, ниже печати, придавая ей тем самым официальный статус[39].

           Указами 1688 г. в придании официального статуса документу первенство отдается государственной печати. В первом из них[40] подьячим Поместного приказа запрещалось выезжать на места для разрешения земельных конфликтов по наказным памятям, если эти памяти были без печатей, даже при наличии дьячьей подписи. Следующий указ[41] подтверждал это положение, запретив уже дьякам ставить свою подпись на документах без печати. Основанием таких делопроизводственных строгостей были интересы государственной казны – «чтоб от того их, великих государей, денежная пошлинная казна не пропадала».

           Как уже говорилось, в законодательстве XVII в. делопроизводственные вопросы тесно переплетены с процессуальными, вопросами о должностных обязанностях приказных служащих и другими.

           Статья 23 главы X Уложения определяет способ управления приказом и его отражение в приказном делопроизводстве. Следует сразу отметить, что он ничего не решает в споре [294] о коллегиальности и единоначалии приказной системы. С одной стороны, указ определенно выделяет главу приказа: «А в котором приказе по государеву указу будет боярин или окольничий или думный человек с товарищи, три или четыре человеки» (это подтверждает и приведенный выше указ № 677). С другой стороны, в нем говорится о полной взаимозаменяемости начальных людей приказа: если «в которое время из них один или два человеки в приказ не придут за своею болезнью, или за иным за своим каким нужным домашним недосугом, или из них кто будет в отпуску с Москвы», вести судебное заседание предписывается «товарищем их, которые будут на Москве в приказех», и делать это «судьям вобче». При вынесении приговора это положение остается в силе – «и то дело вершити товарищем, которые будут в приказе». Имена судей, принявших решение по делу, записывались в итоговый документ суда – «и в приговор писати свои имена». Отсутствие судей на заседании отмечалось не только тем, что их имена не вносились в приговор, – в этом же документе необходимо было записать причину неявки судьи на заседание.

           Многие должностные обязанности не были обозначены в законах прямо, однако они прочитываются в законодательных актах о нарушении трудовой дисциплины и должностных преступлениях.

           Основными «действующими лицами» таких законов являются судья, дьяк и подьячий. Приказные дети боярские, приставы, сторожа и другой вспомогательный персонал приказов в них не фигурирует. Исключение, как уже говорилось, составляют недельщики и приставы, для которых были написаны по нескольку статей для каждой категории, определяющих их обязанности и санкции за их нарушение.

           Что касается трех основных категорий служащих приказов, то в большинстве законов дьяки и подьячие объединены в одной статье (но не в отношении ответственности за нарушения), что свидетельствует об их тесном взаимодействии в приказной работе.

           Практически все законы, определяющие санкции за должностные преступления приказных судей, записаны в Уложении 1649 г. Прежде всего, это, разумеется, неправый суд[42]. Наказание за него предусмотрено строгое, особенно [295] если учесть, что речь идет о высших лицах государства. Первая часть статьи, так сказать, восстанавливала справедливость: за умышленное вынесение неправильного приговора судья обязан был из своих средств возместить тройную сумму иска истца. Кроме того, на него налагались выплаты пошлины, пересуд и правый десяток в пользу государя. Во второй части определялось собственно наказание – у думного человека отнималась честь – его думный чин, недумному грозила торговая казнь. И тот, и другой навсегда отстранялись от приказной службы.

           За взяточничество судьи закон конкретного наказания не предусматривал (как и в некоторых других законах о правонарушениях начальников приказов). Дело слушалось, так сказать, корпоративным судом – боярами, они представляли материалы своего расследования царю, и он решал дело по обстоятельствам каждого конкретного случая[43]. Один подобный случай, как прецедент, вошел в законодательство. В 1654 г. во мздоимстве были обвинены князь А.Кропоткин и дьяк И.Семенов[44] (дьяк Стрелецкого приказа). За то, чтобы не записывать посадских людей из Горохова, ради их пожарного разорения, в Гостиную сотню, Кропоткин «взял с тех гороховлян посулу 150 рублев». Дьяк «взял себе посулу бочку вина, а денег им за то вино не платил, и после того с них же просил ... денег тридцать рублев». Сначала обоих взяточников припугнули смертной казнью, но по прошению царевича Алексея Алексеевича она была заменена на более мягкие санкции. Князя Кропоткина вместе со всем родом велено было написать с городом, по Новгороду, а дьяка – бить кнутом по торгам и отдать за пристава.

           Неумышленная судебная ошибка («без хитрости») также решалась исходя из обстоятельств дела государем и боярами[45]. Умышленное затягивание судебного разбирательства судьями «для их корысти» решалось таким же образом, как и предыдущее[46].

           Кроме законов о должностных преступлениях, существовали и законы, предусматривающие санкции за нарушение трудовой дисциплины. За отсутствие на рабочем месте не по уважительной причине («отеческие дела», «не для болезни и не для иного какова нужного недосугу»[47]) в течение нескольких дней судье велено было опять-таки «учинить нака[296]занье что государь укажет», обязать его присутствовать в приказе и исправно исполнять свои служебные обязанности: «всякия судныя дела вершить безволокитно, чтобы за судьею и за всяким приказным человеком ни в котором приказе никаким людем лишния волокиты и проести не было».

           Как уже было сказано, статьи о должностях правонарушениях средних и низших звеньев управленческого аппарата объединяют две категории приказных служащих – дьяков и подьячих, причем из этих статей становится особенно очевидно, насколько велика была роль этих чинов в центральном государственном управлении. Наказания за должностные преступления дьяков и подьячих были более определенными и гораздо более суровыми, чем для думных чинов. Если дьяк, будучи лично заинтересован в судебном деле, деньгами или связями, вынуждал подьячего совершить подлог судебных документов («написати не так, как в суде было и как в прежней записке за истцовою и за ответчиковою рукою написано»), то дьяку полагалась торговая казнь, а подьячего ждала еще более жестокая расплата – отсечение руки[48].

           За предоставление заинтересованной стороне судебных документов подьячего отстраняли от дела[49]. Если дьяк, заинтересованный в деле, вновь отдавал ведение дела тому же подьячему или подьячий по указанию дьяка передавал документы заинтересованной стороне, дьяк выплачивал истцу сумму иска и пошлины. Кроме того, и дьяка, и подьячего полагалось бить кнутом и навсегда отставить от дел.

           Кроме судьи, умышленно затягивать дело могли, разумеется, и дьяк, и подьячие – и, может быть, даже с большим успехом. За такое должностное преступление дьяк и подьячий выплачивали потерпевшей стороне установленную сумму денег – расходы на проживание в Москве на время слушания дела (по 2 деньги на день) с начала слушания дела по дату, когда одна из сторон подала заявление о волоките. Наказанием за это правонарушение было: «дьяков бити батоги, а подьячих кнутом»[50].

           Государство и в XVII в. наиболее трепетно относилось к делам, связанным с пополнением денежной казны. Поэтому из других возможных должностных преступлений подьячих в Уложении выделено преступление, связанное с утаиванием государевых пошлин. Подьячий мог не записать судное дело [297] в специальную записную книгу[51], а собранные по делу пошлины оставить себе[52]. «И тому подьячему за то учинити наказание, велети его у приказу при многих людех бити кнутом», пошлины же «велети доправить на том, с кого те пошлины взяти доведутся». За «рецидив» этого должностного преступления подьячего указывается бить кнутом по торгам, отставить из подьячих и сослать в украинные города «в службу, в какую пригодится».

           Вопросам растраты казенных средств посвящен и специальный указ 1669 г.[53] Он адресован приказным казначеям – «подьячим, которые сидят у его государева дела, у прихода и расхода его государевой денежной казны», – и явно отражает текущую практику этих чиновников. Закон запрещает разворовывать государственную казну, а также давать из нее взаймы, хотя бы и с соответствующим оформлением займа, по кабальным записям, а также предоставлять эти записи в качестве оправдательного документа при проверках приказной казны. Интересно, что закон всю ответственность за правильное содержание приказной казны возлагает не на самих растратчиков-подьячих, а на их непосредственное начальство – дьяков. Дьяков указ обязывает следить за подьячими-казначеями («над подьячими смотреть и беречь накрепко»), чтобы они не совершали указанных нарушений, и ежемесячно проверять наличные казенные средства. В случае выявления у подьячих растрат или приема дьяками закладных вместо наличных денег санкции предусмотрены не вполне определенные: дьякам грозит государева опала, а подьячим быть в «жестоком наказанье безо всякие пощады». Кроме того, недостачу – «начетные деньги» – указывается взыскать «мимо подьячих» с дьяков, «за то, что они над теми подьячими того не смотрели и не берегли, как они, подьячие, денежную казну взаймы раздавали, а они, дьяки, их помесечно не считали».

           Проблемы с приказными казенными деньгами были весьма важными, однако основной деятельностью дьяков и подьячих была работа с документами. Часть законов о правилах делопроизводства была рассмотрена выше, в основном они изложены в статьях Уложения 1649 г. Другие законодательные акты, предусматривающие санкции за нарушения в этой области, появились позже и являются законами по [298] прецеденту. Одной из наиболее серьезных оплошностей подьячих была ошибка в написании царского имени и титула. В 1658 г. был объявлен указ: подьячему приказа Большого дворца «за прописку его государева именованья учинить у Разряду наказанье, бить батоги»[54].

           Особое внимание уделялось тому, чтоб при составлении документа соблюдались принятые нормы этики и этикета. Так, в 1669 г. за то, что в отчетных документах о высылке на службу можайских и верейских служилых людей была «написана непристойная речь» (то есть, по всей вероятности, цитировалась ругань высылаемых), пострадали можайский воевода и подьячий верейской съезжей избы. Именным указом подьячего за то, что писал такие «доездные скаски», велено «бить батоги нещадно», а воеводу – «за твою вину, что ты такие доездные сказки принимал», – посадить «на день в тюрьму»[55].

           Другой указ, 1670 г.[56], рассматривал еще более тонкие вопросы чиновного этикета. К воеводе И.Бутурлину с товарищами был послан стольник Ф.В.Бутурлин с государевым милостивым словом. Как и полагалось, И.Бутурлин отправил в Москву благодарственную отписку. В ней и была совершена тяжкая, по понятиям того времени, ошибка. В отписке было сказано, что посланный от царя стольник «спрашивал вас о здоровье», что было воспринято практически как фамильярность по отношению к государю: по своему положению воевода И.Бутурлин не имел права на такую монаршую милость. За это ему было высказано порицание: «И ты, Ива, к нам, великому государю, в отписке своей писал непригоже и неостерегательно, чего и бояре наши и воеводы нам, великому государю, так не пишут». В указе сообщается правильная формулировка: «А писать было тебе к нам, великому государю, что прислан от нас, великого государя, к тебе с товарищи стольник Федор Бутурлин с милостивым словом, а не о здоровье спрашивать вас». Разумеется, вина возлагается и на делопроизводителя, причем ошибка дьяка столь груба и очевидна, что, по представлениям центральной администрации, ее можно было совершить только в неадекватном состоянии: «А ты, дьячишко, страдник и страдничей сын и плутишко, того не смотришь, что к нам, великому государю, в отписке писано непристойно, знатно пьешь и бражнича[299]ешь». На такой проступок у властей нет готовых ответных санкций, но степень тяжести наказания определена: «И довелся ты жестокого наказанья, и за то наш, великого государя, указ тебе будет впредь». Однако этот проступок, хотя и тяжелый, все же повлек за собой отставку провинившихся от службы. В заключении грамоты предписывается «впредь к нам, великому государю, в отписках так не писать...»

           К общему законодательству о должностях обязанностях подьячих и санкциях за их нарушение, в основном заключающихся в Уложении, присоединяются отдельные указы, вышедшие позднее, о должностных обязанностях подьячих с определенной специализацией. Так, боярским приговором 1681 г.[57] налагаются наказания на писцов (глав комиссий по описанию и межеванию земель) и дьяков, умышленно исказивших в писцовых документах результаты земельных описаний и межеваний. У таких чиновников предписывалось отнимать половину их поместий и вотчин в пользу пострадавшего; в случае отсутствия своих имений – бить кнутом.

           Русское законодательство XVII в. предусматривало для государственных чиновников не только санкции за нарушение ими трудовой дисциплины или за должностные преступления. Приказные служащие обладали и правами на защиту своей чести, достоинства и здоровья. О значимости подобных прав свидетельствует то, что эти установления вошли в основной свод законов XVII в. – Уложение 1649 г. Во-первых, в него были включены статьи, предусматривающие ответственность за бесчестье любого человека, находящегося на государственной службе[58]. Из нее исключены только высшие, думные чины, за оскорбление которых предусматривались отдельные наказания. В статью 93 включены все московские и городовые служилые чины, в том числе дьяки подьячие.

           Статья 14 главы X предусматривает наказание за ложное обвинение любого служащего центральных административных учреждений, от высших чинов, бояр, до низших, подьячих, различаясь только в степени ответственности. За ложное челобитье на боярина, окольничего, дьяка челобитчика полагалось бить кнутом, за бесчестье подьячего – батогами. Статья 17 главы X конкретизирует это общее положение специальным случаем: если челобитчики будут сами [300] «волочить» дело, а вину за это возложат на дьяков и подьячих, то с приказных обвинение снимается, а челобитчики присуждаются к такому же наказанию, что и дьяк и подьячий за подобное правонарушение (см. выше).

           Отдельные статьи посвящены защите чести, здоровья и даже жизни приказных судей. Со всей очевидностью исходящие из приказной практики, эти статьи рисуют довольно суровую картину судейских будней. Статья 105 главы X ограждала достоинство судей, если можно так выразиться, в этическом отношении. Тяжущимся сторонам предписывалось вести себя в суде достойно: «став перед судьями, искать и отвечать вежливо и смирно и нешумно, и перед судьями никаких невежливых слов не говорить, и меж себя не браниться». Статья, таким образом, призвана была поднять на высокий уровень общественную нравственность хотя бы в стенах государственных учреждений – нарушение описанных норм поведения трактовалось как «судейское бесчестье», за которое нарушителя предписывалось «посадить в тюрьму на неделю». Компенсация предусматривалась и потерпевшей стороне – за бесчестье словом закон указывал на нарушителе «доправити бесчестье по указу» (в Уложении предусматривались отдельные санкции за моральный ущерб всем категориям населения). Дальнейшие пункты стати рассматривают более тяжелые случаи – от удара рукой до убийства оружием в суде.

           Но в процессе судопроизводства могли пострадать не только тяжущиеся стороны. Статья 106 той же главы посвящена защите приказных судей во время исполнения ими своих должностных обязанностей, причем имеются в виду не только специально судебные функции, но и административная деятельность начальников приказов. За оскорбление судьи «непригожим словом» обидчик нес наказание в первую очередь за бесчестье государственного чиновника как законного представителя государя – «за государеву пеню бити кнутом или батоги, что государь укажет», и затем – перед судьей как частным лицом («а судье велеть на нем доправить бесчестье»). Последующие пункты, как и в статье 105, декларируют санкции за нанесение большего ущерба судьям: «будет кто судью чем зашибет или ранит», «а будет кто судью в приказе или где ни буди убьет до смерти», причем в каждом случае разделяется наказание за нанесение вреда судье как государст
[301]венному чиновнику и как частному лицу. Таким образом, статья была направлена на поддержание престижа государственного служащего.

           Однако, поднимая на высокий уровень статус чиновника, закон ставил ограничения и для последнего: «а будет судья учнет государю бити челом на кого в бесчестье о управе ложно, ... и ему за то по сыску учинити тот же указ, чего бы довелся тот, на кого он о управе бил челом»[59].

           Законодательство ставило под свою защиту и более широкие слои приказных людей. В статье, следующей за статьями о должностных обязанностях приставов, оговаривался случай сопротивления ответчика или адресата посланным за ним из приказа служащим[60]. Подобное поведение рассматривается как оскорбление не только непосредственного исполнителя, но и его приказного начальства: если ответчик или адресат официального распоряжения «учнет того пристава или сына боярского бити сам, или велит кому его бити мимо себя людям своим или крестьяном или кому ни буди, или у него наказную или приставную память или государевы грамоты отоймет или издерет, и тем он приказных людей, от которых тот пристав послан будет, обесчестит». В таком случае нарушитель несет ответственность, опять-таки двойную, перед государем в лице его представителя и перед частным человеком. «Такова непослушника за государеву грамоту бити кнутом и посадити в тюрьму на три месяцы, а недельщику велети на нем доправить бесчестья и увечье против окладу вдвое». Далее рассматриваются случаи нанесения тяжких телесных повреждений приставу вплоть до его убийства и наказаний за них. Но тут же, статьей 143, как и в случае с судьями, ставится предел возможным злоупотреблениям чиновников: если пристав будет ложно обвинять кого-либо в бесчестье и в «бое», ему определяется наказание – бить кнутом.

           Возвращаясь к законодательным актам, которые регламентировали работу приказов, можно назвать несколько указов, вышедших по отдельным специальным случаям. Время от времени приказы получали от правительства задания по кодификации вышедших после Уложения новых узаконений. В декабре 1681 г. во всех приказах велено было составить выписки изо всех постановлений приказов за время царствования Алексея Михайловича и Федора Алексеевича «сверх [302] Уложения 157 году и сверх новый статей»[61]. На следующем этапе кодификационной деятельности приказы должны были на основании этих выписок составить проекты новых законов, «какия в которых приказех впредь к вершенью всяких дел пристойны, а в Уложении тех статей не напечатано и в Новых статьях не написано ж». Все материалы приказам предписывалось прислать «в тетрадех за дьячьими приписьми в Разряд».

           В 1685 г. по челобитным московского и городового дворянства Судному Московскому приказу также была поручена кодификационная работа – необходимо было упорядочить в некоторых вопросах судопроизводство и взыскание «проестей и волокит» – штрафов за умышленное затягивание судебного процесса.

           Несколько указов специально посвящено кадровым вопросам центрального государственного аппарата. Один из наиболее известных, это указ от 8 февраля 1664 г.[62] о запрещении принимать на службу в приказы подьячими «розпопов и роздьяконов», а уже принятых отставить. Другой касается повышения статуса и престижа думных дьяков – начальников приказов[63]. Этим именным указом от 21 декабря 1680 г. предписывалось возглавляющих приказы думных дьяков «в своих государевых указех и у дел в приговорех и в иных таких письмах, и где они будут в посылках с бояры и воеводы или одни, велеть их в наказех и в своих государевых грамотах и во всяких делех писать с вичем». Однако в официальных учетных документах – боярских списках – думных дьяков велено записывать «по прежнему, как они до сего его государева указу писаны».

           Специального постоянного контрольного органа, надзирающего за деятельностью центральной государственной администрации, в России XVII в., как известно, не было (в некотором отношении таким учреждением являлся приказ Тайных дел). Однако центральной властью проводились контрольные акции, спорадические проверки одного и нескольких приказов. В ноябре 1680 г. проверке подвергся практически весь центральный административный аппарат: приказы...

           Заместителям начальников приказов и приказным дьякам предписывалось «дела описать и подьячих счесть», составить [303] отчетные документы – описные книги и счетные списки и представить их лично царю в двухмесячный срок[64].

           Время от времени в приказах проводилась переаттестация, сопровождавшаяся, как это всегда и бывает, сокращением штатов. Так, в 1683 г. была проведена такая проверка среднего и низшего управленческих звеньев Разбойного приказа. Кроме того, служащие должны были предоставить гарантии своей профессиональной пригодности: «в Разбойном приказе подьячих старых и средней статьи и молодых разобрать, и которым доведется в приказе у их государевых дел быть, и по тех взять поручные записи с подкреплением, а без поручных записей у дел подьячим не быть».

           Кроме упоминавшегося выше внутреннего контроля приказов за состоянием казенных средств, опять же эпизодически, чаще по обстоятельствам, проводилась и их внешняя проверка. В марте 1680 г. подобная проверка была проведена по всему центральному государственному аппарату[65]. Было указано подвести полугодовой баланс во всех приказах, указав, в числе прочего, основания всех расходов учреждения. Докладывать государю о результатах проверки должны были сами начальники приказов. Кроме того, предписывалось произвести проверку финансовой деятельности подьячих-казначеев со дня вступления их в должность, если таковая проверка ранее не проводилась. Кроме того, приказным дьякам поручалось провести учет всех делопроизводственных документов приказа и составить их опись. На такое трудоемкое и сложное дело давались весьма жесткие сроки – полгода, учитывая, что приказы отнюдь не прекращали своей каждодневной обычной деятельности.

           Ряд указов посвящен работе центральных государственных учреждений в экстремальной ситуации – во время эпидемий. Указ от 5 августа 1656 г.[66] строжайше, «под жестоким наказанием», обязывал подьячих всех приказов, у кого в доме появится больной, докладывать об этом боярской комиссии, управлявшей в это время Москвой в отсутствие царя. Кроме того, чтобы отвести угрозу заражения от царя, запрещалось привлекать таких подьячих к писанию документов, отправлявшихся царю в поход.

           Летом следующего, 1657 года руководству Разряда было дано указание организовать карантин для гонцов из Смолен[304]ска на Дорогомиловской заставе. Специальные посыльные должны были оповещать приказы, куда поступали отписки от полковых воевод, о прибытии гонцов. В свою очередь, приказы должны были отправлять на заставу подьячих для копирования этих отписок; подлинники необходимо было сжигать[67].

           Кроме указов, адресованных всем приказам, выходили указы, регламентирующие деятельность отдельных приказов или групп приказов по конкретным делам. Так, например, указом 22 августа 1677 г.[68] Разряду предписывалось всех служащих, откомандированных им в города по требованиям других приказов по разным делам, «без своего великого государя именного указу ныне на перемену прежним не отпускать и прежних воевод и приказных людей не переменять».

           Указом 26 апреля 1680 г.[69] в связи с некоторой модернизацией в военной сфере вводилось новшество и в делопроизводство того же Разряда: «голов московских стрельцов, которые по разрядному списку в стольниках, и тех писать стольниками и полковниками, а которые написаны в стряпчих и в иных чинех, и тех писать полковниками, а полуголов подполковниками, а сотников капитанами московских стрельцов».

           Указом от 9 ноября 1680 г.[70] была организована совместная работа двух приказов – Поместного и Разрядного. Поместному предписывалось составить опись поместных и вотчинных земель всех служилых чинов государства, от бояр до подьячих «и иных чинов людей». Списки бояр, окольничих, думных и ближних людей, московских чинов, дьяков, городовых служилых людей, а также копейщиков, рейтар и солдат Севского и Белгородского полков Поместному приказу должен был предоставить Разряд, причем в указе отмечено, что списки стольников, стряпчих, московских дворян и жильцов в Поместный приказ уже отправлены в прошедшем году. Иноземский и Рейтарский приказы обязывались предоставить списки подведомственных им служилых людей – «московских полков начальных людей и копейщиков и рейтар и солдат».

           [305-306] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста