О некоторых источниковедческих аспектах издания переписки В.Г.Белинского

Автор
Тихонова Елена Юрьевна (1953-2008)

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XIX

Библиографическое описание:
Тихонова Е.Ю. О некоторых источниковедческих аспектах издания переписки В.Г.Белинского // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.И.Аксенов. М., 2003. С. 227-243.

Текст статьи

[227]

Тихонова Е.Ю.

О НЕКОТОРЫХ ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИХ АСПЕКТАХ ИЗДАНИЯ ПЕРЕПИСКИ В.Г.БЕЛИНСКОГО

           Сохранившееся эпистолярное наследие Белинского представляет собою лишь часть его переписки – уникального автобиографического повествования представителя зарождавшейся русской интеллигенции. Спасение этой страницы отечественной культуры – подлинный научный подвиг историка общественной мысли А.Н.Пыпина.

           Судьба многих писем Белинского складывалась необычно и до сих пор остается не вполне проясненной. Один из наиболее ценных комплексов эпистолярных материалов – переписка с В.П.Боткиным – стал расползаться по различным владельцам еще при его жизни. Сам Боткин рассказывал: «...в одно мое продолжительное отсутствие из Москвы родственник мой, бывший тогда студентом Московского университета, выпросил их у моей сестры... Многие стали просить у него эти письма и он... отдавал их»[1]. Значительная часть писем Боткину и ряду других лиц была затем приобретена издателем первого собрания сочинений Белинского К.Т.Солдатенковым.

           В отличие от путешествующих писем к Боткину другой, не менее значимый комплекс – письма М.А.Бакунину – в основном компактно хранился в имении Бакуниных Прямухино. Однако и с ним связан ряд загадок. Еще в феврале 1840 г. Белинский сообщил Боткину о возвращении ему Бакуниным его писем второй половины 1838 г. (Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. XI. С. 459. В дальнейшем: ПСС). Если речь шла о дошедших до нас письмах, возникает вопрос, когда и каким образом они вновь попали в Прямухинский архив? Если же Белинскому досталась от Бакунина ныне утраченная часть переписки (в этом случае он скорее всего сам сжег ее в 1848 г.), трудно объяснить, почему он написал Боткину о возвращении «всей перепалки» с Бакуниным, не заметив, что тот отдал ему лишь отдельные ее куски.

           [228] Из Прямухина семейный архив был отправлен братом М.Бакунина – П.А.Бакуниным и его женой – Н.С.Бакуниной в их крымское имение «Горная щель». Именно в Крыму создавал свою работу о переписке Белинского, опубликованную первоначально в «Русских ведомостях» (1895-1896 гг.), П.Н.Милюков, вспоминавший, как «в уединенном ялтинском домике и на него пахнуло атмосферой Прямухина, очаровавшей когда-то Белинского»[2].

           В 1905 г. вдова П.А.Бакунина перевезла архив в имение известного деятеля кадетской партии М.И.Петрункевича «Машук» (Тверской губернии), где с 1907 г. его разбирал историк русского общественного движения А.А.Корнилов[3].

           В 1912 г. после смерти организатора Московского исторического музея П.И.Щукина (его мать происходила из рода Боткиных) в музей вместе с огромной документальной коллекцией попали и материалы Белинского[4]. В следующем году Н.С.Бакунина через А.И.Станкевича (племянника сотрудника музея А.В.Станкевича) передала туда же автографы Белинского[5]. В архиве Бакуниных, перешедшем позднее к Корнилову, остались копии отправленных в музей писем[6].

           Письма Белинского к родным, собранные в середине 1870‑х гг. издателем журнала «Русская старина» М.И.Семевским с помощью драматурга И.Н.Захарьина и чембарского уездного предводителя дворянства Н.Н.Енгалычева, затерялись в редакционном архиве[7]. Долгое время они оставались известны по отрывкам, опубликованным Енгалычевым (Русская старина. 1876. № 1-2), и лишь в 1943 г. были обнаружены в фонде журнала Н.И.Мордовченко и изданы им в «Литературном наследстве» (Т. 57).

           В настоящее время письма Белинского хранятся в Историческом музее, в Пушкинском доме[8], в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки[9] и в других хранилищах.

           С 1856 г. – времени снятия запрета с имени Белинского – и до первой половины 1870‑х гг. – начала собирания Пыпиным материалов о нем было опубликовано (в основном в отрывках) 32 письма критика; из них 25 – самими адресатами: А.И.Герценом, И.И.Панаевым, И.С.Тургеневым, А.А.Краевским; остальные же – И.И.Лажечниковым (Псс. № 10), младшим чиновником особых поручений при пензенском военном губернаторе [229] И.Ф.Островидовым (№ 9, 16, 17, 22), братом Н.В.Станкевича – А.В.Станкевичем (№ 124) и Пыпиным (предположительно) (№ 316). Последнее – письмо Белинского к Боткину от 4-8 ноября 1847 г. было затем в более полном виде воспроизведено Н.Скандовским в «Санкт-Петербургских ведомостях» с примечанием, что копия письма куплена в Москве у Сухаревой башни. П.В.Анненков вспоминал о чтении им этой публикации смертельно больному Боткину в Ахене; тот несколько раз останавливал чтеца: «Погодите... дайте отдохнуть... это меня ужасно волнует... Господи, как интересно!... Если б вы знали, какое это было славное время»[10].

           Процесс приобретения Пыпиным писем Белинского у знакомых критика и коллекционеров освещен в работе Т.Ухмыловой «Материалы о Белинском из архива А.Н.Пыпина» (Литературное наследство. Т. 57). Прежде возвращения автографов (многие из которых, в частности, вся коллекция Солдатенкова, были позднее утрачены) владельцам исследователь снял с них копии[11]. Цитаты и отрывки из этого собрания были обнародованы Пыпиным в работе «Белинский, его жизнь и переписка» (Вестник Европы. 1874-1875; отдельной книгой – 1876 г.). Второе ее издание (1908 г.) было дополнено новыми фрагментами писем зятем Пыпина Е.А.Ляцким.

           С начала 1880‑х по 1914 г. шла активная публикация писем Белинского, отраженная в комментариях XI и ХII томов Псс. Из бумаг К.С.Аксакова его братом И.С.Аксаковым было извлечено 6 писем Белинского (Русь. 1881. № 8. С. 14). Ряд писем к М.Бакунину опубликовал в отрывках в 1891 г. редактор журнала «Русская мысль» В.А.Гольцев (предоставленные ему П.А.Бакуниным)[12]. Дополнения к публикациям писем Боткину внес в 1892 г. литературовед, впоследствии организатор Пушкинского дома Н.А.Котляревский[13]. Один из издателей «Русских ведомостей», юрист и публицист Г.А.Джаншиев напечатал в ряде изданий письма Белинского к невесте и жене (они были предоставлены ему свояченицей Белинского А.В.Орловой в 1894 г., одно – прислано дочерью критика в 1891 г.)[14]. Два письма Белинского к К.Д.Кавелину опубликовал в «Русской мысли» (1892 г.) [230] профессор Казанского университета, хранитель архива Кавелина – Д.А.Корсаков. Письма Краевскому и записки В.Ф.Одоевскому издал полностью хранитель Отделения рукописей Публичной библиотеки в Петербурге, составлявший опись бумаг Краевского, – И.А.Бычков[15]. Записки Белинского к А.П.Ефремову сообщил в редакцию сборника «Памяти В.Г.Белинского» племянник Ефремова Н.В.Шаховской[16]. Отдельные письма появились в различных изданиях усилиями друга Белинского Анненкова, критика А.Д.Галахова, общественного деятеля В.Е.Якушкина, публициста С.Н.Кривенко, А.В.Станкевича, исследователя деятельности М.Н.Каткова – С.Неведенского, историков В.И.Семевского, П.Е.Щеголева, литературоведа В.И.Шенрока, издателя Л.Э.Бухгейма и др. Послания к Бакунину и Боткину были в расширенном в сравнении с прежними публикациями виде даны в работе Р.В.Иванова-Разумника «Великие искания» (1912 г.). В книге «Молодые годы Михаила Бакунина» (Русская мысль. 1912-1913, отдельное издание 1915 г.) Корнилов дополнил новыми фрагментами и напечатал полностью 10 писем Белинского к М.Бакунину и другим лицам.

           В 1914 г. на базе архива Пыпина и указанных публикаций было предпринято первое 3-томное издание писем Белинского. В позднейшем «белинсковедении» оно, в связи с политической конъюнктурой (его составитель – Ляцкий был либеральным историком, эмигрантом), оценивалось негативно: акцент ставился не на заслугах исследователя, собравшего воедино более 300 источников и тем исчерпавшего почти весь имеющийся их запас, а на немногочисленных их пропусках, включении в издание двух фальшивок, неправильностях в датировке и комментариях.

           Собирание, изучение и публикация эпистолярного наследия Белинского в советское время (до конца 1940‑х гг.) освещены в работе Ю.Г.Оксмана «Переписка Белинского»[17]: в научный оборот вошло 10 вновь найденных или реставрированных писем. Оксман не учел лишь приписку Белинского к письму Панаева К.Аксакову от 8 декабря 1839 г. (Псс. № 128). Еще в 1948 г. Оксману удалось уточнить даты писем Белинского К.Аксакову (от 16-20 ноября 1837 г.) и М.Бакунину (от 3 января 1838 г.)[18]. Указанная статья Оксма[231]на в «Литературном наследстве» во многом подготовила полное академическое издание писем Белинского. Достаточно сказать, что автор предложил 17 уточнений в их датировке, 13 из которых были приняты в Псс; расшифровал упоминаемые в источниках имена и факты; исследовал корреспонденцию, полученную Белинским. Ряд писем (М.Бакунину – № 84, 86, 95, 119, Боткину – № 111, 112, Ефремову – № 59, К.Белинскому – № 87, П.Клюшникову – № 94) вошли в Псс с датами, предложенными В.Г.Березиной[19]. Она же точно датировала 13‑м августа приписку Белинского к письму Боткина М.Бакунину от 2 августа 1838 г.[20]

           В 1955 г. вышло 2 тома избранных 173‑х писем Белинского с примечаниями Мордовченко и Березиной; в следующем году появились XI и ХII тома Псс (содержащие 326 писем), включившие в себя огромную работу составителей по освещению истории публикации и комментированию эпистолярных произведений Белинского и поныне являющиеся источниковедческой базой их исследования. Эта работа была продолжена при подготовке 9 тома нового собрания сочинений критика (М., 1982) (179 писем). Единственное его исправление в датировке – записки Ф.М.Достоевскому – подтверждает добротность датировки писем, предпринятой в 1940-1950‑х гг.

           326 сохранившихся писем (в том числе «диссертаций» размером с небольшую повесть), записок, фрагментов – много это или мало? Составители Псс насчитали 153 (почти половина от имеющегося эпистолярного наследия) утраченных, но известных нам по упоминанию в других источниках писем Белинского (список их приведен в ХII томе Псс). Однако его можно продолжить. Отметим, что по непонятной причине в него не включены многие письма Белинского, упоминаемые в других его посланиях и отмеченные как пропавшие в примечаниях Псс к каждому отдельному письму.

           Публикуя письмо родственницы Белинского Е.П.Ивановой в Москву и датируя его началом января 1831 г., Мордовченко заметил, что это – ответ на неизвестное послание Белинского от декабря 1830 г.[21] Но это ошибка, т.к. в следующем своем письме (от второй половины января 1831 г.) Иванова упрекает корреспондента, что он в продолжение 4 [232] месяцев ни строчки не прислал в Чембар. Скорее всего Белинский отправил письмо Ивановой 24 сентября 1830 г. (вместе с письмом к родителям), после чего в переписке с родными наступил долгий перерыв.

           В письме Ивановой, датированном в «Литературном наследстве» второй половиной января 1831 г., упоминается утерянное ныне письмо Белинского, якобы от 17 сентября 1830 г., где он, по словам Ивановой, сетовал на неудачу с определением в московскую гимназию брата Константина. Об этом Белинский сообщал и родителям 24 сентября 1830 г., извиняясь, что не мог писать раньше по ряду внешних обстоятельств. Те же препятствия не позволили бы ему до 24 сентября переписываться с чембарскими родственниками. Отсюда следует, что дата письма Белинского, указанная Ивановой, неверна (она не имела его под рукой, т.к., вероятно, по просьбе Белинского, отослала обратно в Москву): неизвестное письмо, в котором Белинский сокрушался о судьбе брата – это, скорее всего, все то же письмо к Ивановой от 24 сентября 1830 г.

           В письме Ивановой Белинскому от 7 октября 1833 г. упоминается о недошедшем до нас послании Белинского с просьбой к корреспондентке уговорить его мать не слишком тревожиться (вероятно, в связи с его исключением из университета)[22]. Это письмо могло быть отправлено Белинским между 21 мая (в этот день он сообщил родителям, что не является более студентом) и второй половиной сентября 1833 г.

           В 1834-1838 гг. Белинский много переписывался с учившимся тогда в Петербурге будущим выдающимся востоковедом П.Я.Петровым. В Пcс приведены сведения об этих утраченных посланиях, почерпнутые из ответов Петрова. Возможно, в их число входило и письмо второй половины июля – начала августа 1834 г., где Белинский напоминал корреспонденту о необходимости чаще сообщать о себе оставшейся в Москве матери[23].

           Оксман в «Летописи жизни и творчества В.Г.Белинского» (М., 1958) отметил наличие приписок критика и М.А.Языкова к несохранившемуся письму Н.Х.Кетчера Н.П.Огареву (около 20 февраля 1845 г.), на которые последний отвечал: [233] «Кланяюсь Виссариону и Михаилу Александровичу. Спасибо за приписку, которая их мне олицетворила»[24].

           В письме Боткину от 10-16 февраля 1839 г. Белинский упоминает о своем письме тому же адресату по поводу возможности брака с А.М.Щепкиной: оно могло быть написано в ноябре-декабре 1838 г., т.к. Боткин, читавший его вместе с Д.М.Щепкиным, уже 3 января 1839 г. уехал на месяц из Москвы в Харьков[25].

           Утерянное письмо Белинского Боткину с объявлением разрыва их отношений составители Псс и Оксман (в «Летописи») датируют 16-31 марта 1839 г. Однако сам Белинский сообщал Станкевичу, что написал это «в высшей степени» оскорбительное для Боткина послание после приезда в Москву Панаева (Псс. Т. ХI. С. 400) (т.е. после 14 апреля); Боткин же известил о нем Бакунина 9 мая[26]. Не прав ли скорее Корнилов, который отнес ссору Белинского и Боткина к началу мая (можно датировать ее и второй половиной апреля).

           В список утраченной корреспонденции в Псс почему-то не попало и письмо Белинского Боткину с предложением не расходиться окончательно, «но остаться в отношениях хороших знакомых...» (Псс. Т. ХI. С. 403), полученное Боткиным не ранее 9 мая; он сообщил о нем 13 мая Бакунину и Ефремову: «Белинский прислал мне письмо..., что мы вовсе не друзья, но можем быть хорошими приятелями – и я с ним совершенно согласен»[27].

           Вызывает недоумение, что в 9 томе собрания сочинений это письмо отождествляется с опубликованным письмом Белинского Боткину от 10-16 февраля 1839 г. (С. 754).

           Вместе с тем есть все основания сократить на одну единицу список утраченных писем Белинского к Боткину, опубликованный в ХII томе Псс. Отвечая 5 сентября 1840 г. на недошедшее до нас послание последнего, Белинский с удивлением спрашивал: «С чего ты, о Боткин, взял, что мое письмо к тебе (в Нижний) написано в сердцах на тебя?» (Псс. Т. ХI С. 551). Боткин принял на свой счет упреки за веру в разумность бытия, направленные Белинским более всего в собственный адрес (в письме от 12 августа того же года с сообщением о смерти Станкевича). Как правильно [234] полагают составители сборника «Избранные письма» (Т. 2. С. 406) и 9 тома собрания сочинений (С. 772), в данном звене переписки утрачено лишь письмо Боткина; между тем, комментаторы Псс сочли «сердитое» письмо Белинского неким неизвестным посланием, отправленным Боткину в июле-августе 1840 г. (Т. ХII. С. 586).

           Таким образом, пробелы в имеющейся ныне переписке весьма велики. Особенно мало писем сохранилось за периоды 1835 – первой половины 1837 г. (11 небольших писем и записок) и конца 1843-1845 гг. (всего 5). Из 4 комплексов писем, различных по тематике и тональности: 1) родным, 2) невесте и жене, 3) корреспонденция, посвященная деловым, финансовым и издательским вопросам, следует особо выделить четвертый – письма друзьям. Наиболее полно сохранились письма М.Бакунину (23 единицы и не менее 7 утрат) и Боткину (67 и не менее 13 пропаж). Существовали другие столь же солидные группы: послания Станкевичу, Герцену (от которых остались по сути лишь «обломки»), А.В.Кольцову (почти все исчезнувшие). Оксман («Переписка Белинского». С. 202) и составители Псс (Т. XI. С. 5) назвали лиц, письма к которым либо в большей своей части, либо полностью погибли. К этому перечню можно добавить Я.М.Неверова, художника К.А.Горбунова, И.А.Гончарова, чембарских и пензенских знакомых Белинского. Более обширной была также переписка с К.С.Аксаковым, Н.А.Полевым, Катковым, Краевским, семьями Бакуниных и Щепкиных.

           К названным потерям следует прибавить условную единицу размером до 6 книжных страниц, составленную из купюр в XI и ХII томах Псс (строки и целые куски текста изъяты почти из 50 писем). Несколько экземпляров собрания писем под редакцией Ляцкого без сокращений являются недоступной читателю библиографической редкостью[28].

           Письма, свободные от стеснений в выборе выражений, составляли как бы особый эпистолярный жанр. По стремлению к раскованности в переписке Белинский охотно прибегал к нему и при интимных признаниях и при характеристике общественных и литературных дел. Не предлагая вводить непечатную лексику в будущие публикации, хотелось бы призвать к бережному отношению к тексту и считать [235] впредь недопустимыми выбрасывание целых фраз и фрагментов и смысловые искажения, сопровождающие препарирование писем. Понятия о приличном и допустимом со временем меняются: нынешний читатель с удивлением смотрит на «загадочные» «с... с...» в сборнике Ляцкого: невинное словосочетание «сукин сын» публикатор счел неупотребительным. Зато фрагмент письма Боткину от 7 ноября 1842 г., сохраненный в собрании писем 1914 г., в Псс отсутствует (хотя в нем нет нецензурных слов): вероятно, моральные порицания в виде выразительных умолчаний казались Ляцкому невозможными. Полностью напечатанные у Ляцкого «рискованные» советы Белинского Н.А.Бакунину о покорении прекрасного пола (письмо от 6-8 апреля 1841 г.) были изъяты в Псс, но восстановлены в 9 томе собрания сочинений (С. 460).

           Письма Белинского изобилуют скрытыми цитатами (без кавычек и, как правило, без отсылок к источнику); выявление их потребовало от составителей публикаций серьезных исследований. Задача будущих издателей переписки продолжить их и свести воедино все комментарии. Так, любуясь выражением глаз Татьяны Бакуниной, Белинский вспоминал взгляд полячки из «Тараса Бульбы» «долгий как вечность» (у Гоголя «долгий как постоянство»). Цитата раскрыта в «Избранных письмах» (Т. 1. С. 130), но не оговорена в Псс (Т. ХI. С. 247).

           Авторская принадлежность многих воспроизводимых Белинским строк установлена в 9 томе собрания сочинений. Впервые раскрыт источник одной из любимых в кружке Станкевича фраз, означавшей конфуз в отвлеченных суждениях: «О философия! Ты срезала меня!» (строка Н.И.Хмельницкого из комедии А.А.Шаховского, А.С.Грибоедова и Хмельницкого «Своя семья или замужняя невеста» (С. 745). Выяснено, что в письме Боткину от 16-21 апреля 1840 г. Белинский привел отрывок из стихотворения В.И.Красова «Молитва» (С. 386, 766); что четверостишье в письме ему же от 30 декабря 1840 – 22 января 1841 гг. – из стихотворения И.П.Клюшникова «Разлука» (С. 436, 776). Оговорено часто встречающееся в письмах предостережение Поприщина «Молчание!» из «Записок сумасшедшего» – ироничный на[236]мек на романтические чувства, о коих нельзя поведать вслух. О тщательности в обнаружении ссылок Белинского на литературные источники говорит факт установления в том же издании, что шутливое обращение к Герцену (в письме от 26 января 1845 г.): «Сударь ты мой» – повторение присловья почтмейстера в «Мертвых душах» (С. 573, 802). Наконец, лишь в данной публикации раскрывается цитирование Белинским библейских текстов.

           В письме М.Бакунину от 12-24 октября 1838 г. Белинский, с юмором вспоминая их отъезд из Прямухино в ноябре 1836 г. и имея, вероятно, в виду недовольство хозяина усадьбы А.М.Бакунина его тогдашними суждениями и неприятности, ожидавшие его в Москве в связи с закрытием «Телескопа», писал: «Мы уехали торжественно; для нас был от сей стороны гром и от той стороны гром...» (Псс. Т. ХI. С. 333). Публикуя письмо Боткина Бакунину от 21 сентября 1838 г., Б.Ф.Егоров отметил, что строки: «От сей страны гром, от той страны гром! Смутно в воздухе, ужасно в ухе» – принадлежат В.К.Тредиаковскому («Описание грозы, бывшая в Гаге». 1726 г.)[29].

           Однако некоторые литературные заимствования остались непроясненными ни в одном издании. Так, упрекая М.Бакунина в бестактных намеках на безответное свое чувство к Александре Бакуниной, Белинский с горькой самоиронией признается: «Конечно, это правда, но зачем же было это говорить, зная мои отношения к этой особе, как будто бы оно и без того так не стояло?» (Псс. Т. ХI. С. 337). Это парафраз протеста городничего («Ревизор», действие V, явление VIII) против неоднократного прочтения его характеристики («Городничий – глуп, как сивый мерин») из письма Хлестакова: «О черт возьми! нужно еще повторять! как будто оно там и без того не стоит». Тем же парафразом Белинский в письме Боткину подтверждал свое неосуществимое желание лично познакомиться с харьковской поклонницей его таланта С.И.Кронеберг (Псс. Т. XI. С. 450).

           Обсуждая с Боткиным увлечение Каткова М.Л.Огаревой, Белинский несколько раз прибегает к словам Бобчинского о Хлестакове: «Престранно себя аттестует» (Псс. Т. ХII. С. 424, 426, 441). Думается, отсылка к «Ревизору» требуется и здесь.

           [237] Поздравляя 28 ноября 1842 г. Николая Бакунина с помолвкой, Белинский подшучивает над страхом мужчин перед брачными узами: «Я думаю, вы вынете карман из платка (вероятно, ошибочная перестановка слов. – Е.Т.) – и в кармане жена и в платке жена... Я бы на вашем месте умер с голоду – не стал бы ничего есть, боясь в каждом куске видеть жену» (Псс. Т. ХII. С. 118-119). Это вольное изложение отрывка из неоконченной повести Гоголя «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», где герою снится кошмарный сон: «Он снял шляпу, видит: и в шляпе сидит жена... Полез в карман за платком – и в кармане жена; вынул из уха хлопчатую бумагу – и там сидит жена...»

           Хотелось бы также остановиться на сомнительных моментах в комментариях к письмам Белинского. Не повезло посланию к М.Бакунину от 16 августа 1837 г., где оправдывалась апатия, овладевшая Станкевичем после решения расторгнуть помолвку с Л.Бакуниной, о котором он не объявлял, однако, во всеуслышанье. Из солидарности Бакунин также скрывал правду от сестер и родителей. По этому поводу и имея в виду сестер Мишеля, как верно отмечено у Ляцкого (Т. 1. С. 398) и в «Избранных письмах» (Т. 1. С. 302), Белинский писал Бакунину: «Твое положение к известным лицам есть счастие, блаженство в сравнении с его (Станкевича. – Е.Т.) положением к ним, а твое положение все-таки ужасно...» (Псс. Т. ХI. С.1 64). Раскрытие «известных лиц» как сестер Н. и А.Беер в Псс (Т. ХI. С. 627) и в 9 томе собрания сочинений (С. 731) является неправомерным усложнением напрашивающегося вывода.

           Затруднения вызвал у комментаторов и отрывок письма к М.Бакунину от 12-24 октября 1838 г. с высказанной Белинским догадкой, что идея всегда была для его корреспондента дороже человека. На эту мысль навело Белинского одно воспоминание: «Я вспомнил, что за разность убеждений ты очень легко разрывал и не такие (как между ними и Бакуниным. – Е.Т.) связи... (отточия Белинского. – Е.Т.) вспомнил одно письмо... обморок... удовольствие, с каким ты писал это письмо и читал его мне...» (Псс. Т. ХI. С. 336). Итак, речь шла о некоем послании Бакунина, получив которое, адресатка лишилась чувств. Все комментаторы предположи[238]ли, что объектом критики Бакунина была его близкая знакомая, питавшая к нему более чем дружескую симпатию, Н.А.Беер. С этим, однако, трудно согласиться. При романтическом культе женщины, царившем в кружках молодежи 1830‑х гг., мужчина, столь бесцеремонно очернивший влюбленную в него девушку, был бы подвергнут остракизму, и Белинскому не пришлось бы долго размышлять (что явствует из письма) прежде, чем осудить его поступок. Сам Бакунин слишком дорожил отношениями с сестрами Беер, чтобы подвергнуть их опасности разрыва. Наконец, отождествление корреспондентки Бакунина с кем-либо из сестер Беер исключается словами Белинского: «и не такие связи», т.е. связи самые прочные, самые святые. Не слишком интересуясь сестрами Беер, Белинский преуменьшал значение дружбы с ними в жизни Бакунина (вряд ли он имел возможность, охоту и терпение читать чуть ли не каждодневную их переписку). Совсем иное место занимали в его душе сестры Бакунина, на которых и должно направить внимание комментатора, подчеркивание Белинским сокровенности связей, разрушаемых Мишелем. Заглянув в его переписку, можно предположить, что «распеканию» подверглась любимая сестра Бакунина Татьяна. В начале 1836 г., поссорившись с отцом из-за нежелания служить и посещать тверской «свет», Бакунин, как новый Карл Моор, убежал из родового имения в Москву. Сестры, стоявшие в то время на стороне родителей, с нежными упреками заклинали его покориться отцу[30]. В досаде Мишель послал Т.Бакуниной раздраженный ответ[31], вызвавший испуг и слезы: «разве я это заслужила? что я тебе сделала?»[32] Сестры даже предупреждали Бакунина, что подобная переписка подорвет здоровье Татьяны. Возможно, что это послание и было показано им Белинскому, несмотря на кратковременность их тогдашнего знакомства; известно, что Бакунин легко вводил окружающих во внутрисемейные конфликты.

           Грубая ошибка была допущена в Псс, а затем и в 9 томе собрания сочинений в примечаниях к письму Боткину от 14-15 марта 1840 г. Незадолго до этого Белинский попенял московским друзьям за непонимание литературно-коммерческих реалий, поводом к чему послужило нежелание А.И.Кро[239]неберга печатать перевод шекспировского «Ричарда II» в журнале и согласие с ним Боткина. Белинский возражал, что публика не покупает отдельных изданий Шекспира, но, заплатив за журнал, прочтет его от корки до корки. «Вообще у тебя, Боткин, – продолжал он, – есть какая-то прекраснодушная враждебность и ни на чем не основанное презрение к литературе и журналу» (Псс. Т. XI .С. 452-453).

           В несохранившемся ответе Боткин просил «отвязаться» от него с подобными разговорами, что глубоко задело Белинского: «Тяжело пали на мое сердце две твои строки по поводу “Ричарда II”. Отвяжись! – пишешь ты... для тебя самое слово “литература” огажено и пошло... мой другой удел... Каково же, Боткин, сосредоточить всю жизнь свою, все свои страдания в двух-трех вопросах и услышать на них “отвяжись”?» (Псс. Т. ХI. С. 493). Боткин, видимо, попросил прощения за неосмотрительные слова и в письме от 16-21 апреля Белинский закрыл эту тему: «Спасибо тебе за объяснение по случаю “отвяжись”... только теперь я знаю, что ты понимаешь меня» (Псс. Т. XI. С. 503). Так и откоментирована эта переписка в «Избранных письмах» (Т. 2. С. 400).

           Составители двух последующих публикаций почему-то решили искать упоминание хроники Шекспира не в письмах, а в статьях Белинского и на свою беду нашли таковое в рецензии на сочинение Ф.Н.Глинки «Очерки Бородинского сражения». Приводя слова Ричарда II о божественном происхождении царской власти, Белинский выступает против утверждения французских «абстрактных голов» о ее социальной природе. Искусственность вывода комментаторов о том, что Боткин принял критику Белинским «абстрактных голов» на свой счет (хотя в статье прямо говорится о «французском говоруне», «либеральном аббатике-французе»), из чего и проистекла вся размолвка (Псс. Т. XI. С. 687; Собр. соч. Т. 9. С. 763-764), тем более очевидна, что взгляды Боткина в то время не расходились с настроениями Белинского.

           В примечания к письмам 9 тома собрания сочинений был внесен (в сравнении с Псс) ряд дополнений. Следует согласиться с объяснением обещания Белинского (в письме Анненкову от 1/13 марта 1847 г.) при личной встрече осветить многие новости с иной точки зрения, чем Боткин: речь идет, [240] конечно, не о подготовке ликвидации крепостного права (как сказано в Псс. Т. ХII. С. 554), а о прохладном отношении московских западников к «Современнику» (Собр. соч. Т. 9. С. 816). Но не все поправки последнего издания писем можно счесть удачными. Довольно курьезно звучит примечание к одной из строк письма М.Бакунину от 15-20 ноября 1837 г. Назвав однажды Бакунина Хлестаковым (как порой его дразнили в кружке), Белинский, оговорившись, произнес вместо Иван Александрович – Александр Иванович. В связи с этим комментаторы решили дополнить биографию гоголевского героя, поведав, что упомянутый Александр Иванович является сыном Хлестакова (С. 107, 736).

           В письме М.Бакунину от 16 августа 1837 г. Белинский констатировал, что кружок их утратил очарование единства из-за «несчастной тайны, нам троим (Белинскому, Бакунину и Станкевичу. – Е.Т.) известной» (т.е. из-за решения Станкевича отказаться от брака с Л.Бакуниной), которая отдалила их от И.Клюшникова. Слова эти снабжены в собрании сочинений странным пояснением, что «несчастная тайна» – это «скрываемая» (кем и от кого?) болезнь Клюшникова (С. 67, 731).

           14 января 1838 г. Белинский сообщал Бакунину о полученном им «письмеце» Станкевича «на мое, твое и Клюшникова имя. Оно написано очень забавно, да жаль, что преисполнено обидными личностями на мою особу». Комментаторы собрания сочинений утверждают (С. 124, 737), что речь идет о письме Станкевича Бакунину и Белинскому от 25 декабря 1837 г. Но это письмо Станкевича (как справедливо отмечено в Псс. Т. XI. С. 636) по содержанию не соответствует характеристике Белинского. Вероятно, «письмецо» Станкевича не сохранилось.

           Страстное увлечение «прекрасной девушкой», о котором Белинский вспомнил в письме Боткину от 16 декабря 1839 г. – 10 февраля 1840 г., вопреки мнению составителей 9 тома собрания сочинений (С. 293, 756), не имеет связи с чисто платоническими его отношениями с А.М.Щепкиной; речь идет (как верно сказано в Псс. Т. ХI. С. 756) о романе 1836 г. с «гризеткой».

           [241] В письме от 3-10 февраля 1840 г. Белинский делился с Боткиным восторгом, вызванным чтением лермонтовского «Терека»: «Черт знает – страшно сказать, а мне кажется, что в этом юноше готовится третий русский поэт и что Пушкин умер не без наследника». Собрание сочинений поясняет: «третий русский поэт – после Пушкина и Кольцова» (С. 305, 759). Но, как ни ценил Белинский творчество Кольцова, он не поставил бы его в один ряд с поэзией Пушкина. Вероятно, слово «поэт» употреблено здесь в значении «художник», и Лермонтов провозглашен третьим (по времени появления) литературным гением вслед за Пушкиным и Гоголем.

           В письме от 16-[21] апреля 1840 г. Белинский просил Боткина: «... бога ради, чтобы в твоих письмах ни слова не было об Entsagung и о подобных вздорах» (Собр. соч. Т. 9. С. 368). Немецкое слово «Entsagung» («отречение») комментаторы раскрыли в узко-личном значении: как отказ Боткина от любви к А.А.Бакуниной (С. 766). Однако протест Белинского против отречения личности от своих прав во имя Общего не имеет касательства к неудавшемуся роману Боткина; речь идет о пересмотре общемировоззренческих позиций, о расставании с гегелевским Молохом Идеи, попирающим индивидуально-конкретное.

           23 августа 1840 г., получив от Ефремова известие о смерти Станкевича, Белинский просил его перед лицом этой трагедии забыть о когда-то возникших между ними недоразумениях. Составители 9 тома собрания сочинений сочли, что расхождения Белинского с Ефремовым относились ко времени их совместной поездки на Кавказ летом 1837 г. (С. 395, 771). Но тогдашние отзывы о Ефремове и шутливый тон их пикировки говорят о доверии в отношениях. «Старые глупости», на которые досадовал Белинский в 1840 г., скорее всего имели место весной 1839 г., когда Ефремов оказался втянутым в конфликт Белинского с Боткиным.

           Издания эпистолярного наследия Белинского внесли огромный вклад в изучение русской общественной мысли. Однако будущие публикации переписки потребуют как пересмотра идеологических оценок, так и ряда смысловых уточнений, необходимых для более адекватного восприятия заложенной в письмах информации, для проникновения в [242] подсознание автора, в интуитивное осмысление им реальности, в сам творческий строй его личности.

           [242-243] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста