Доставка и обработка в Посольском приказе иностранных газет в царствование Федора Алексеевича

Автор
Шамин Степан Михайлович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Шамин С.М. Доставка и обработка в Посольском приказе иностранных газет в царствование Федора Алексеевича // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. А.И.Аксенов. М., 2003. С. 121-134.

Текст статьи

[121]

Шамин С.М.

ДОСТАВКА И ОБРАБОТКА В ПОСОЛЬСКОМ ПРИКАЗЕ ИНОСТРАННЫХ ГАЗЕТ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕДОРА АЛЕКСЕЕВИЧА

           В 1665 г. предприимчивый голландец Ян ван Свиден по договору с приказом Тайных дел организовал первую в России почту между Москвой и Ригой. Е.И.Кобзарева в своем диссертационном исследовании отмечала, что «с учреждением почты ... газеты, которые начали присылаться регулярно, превратились ... в основной источник поступавших в приказ (Посольский. – С.Ш.) сведений о политических событиях»[1]. Это наблюдение заставляет особенно внимательно отнестись к проблеме доставки и обработки иностранных газет (или курантов).

           Нами использованы куранты за 1676-1681 гг. Они находятся в ф. 155 РГАДА. Сохранились переводы курантов за сентябрь – декабрь 1676 г., март – декабрь 1677 г., сентябрь 1678 – август 1679 г., сентябрь 1680 – февраль 1681 г. и отдельные почты за ноябрь 1679, май и июнь 1681 г. Причем существенные утраты в переводах за декабрь 1677, весь 1678 г. и август 1679 г. ограничивают возможность их использования для статистических расчетов. Приведенные данные показывают, что до нашего времени дошло чуть менее половины существовавших переводов курантов. Кроме того, в работе привлечены опубликованные И.П.Козловским «Почтовые дела», хранившиеся в МГАМИД (в настоящее время РГАДА. Ф. 162)[2].

           В первую очередь решим вопрос о том, какое место занимала доставка газет среди задач, которые русское правительство ставило перед регулярной почтой. Ван Свиден, по договору с приказом Тайных дел 18 мая 1665 г., обязывался «привозить вестовые письма всякие Цесарской, Шпанской, Францужской, Польской, Свейской, Дацкой, Аглинской, Италианской, Галанской и Недерлянской земель из стольных городов по две недели, из Турского, из Кизилбашского [122] царств и из Индеи по времени»[3]. В этом договоре не различаются вести письменные и печатные (собственно газеты), но других целей перед почтой правительство вообще не ставит. В Андрусовском договоре 1667 г., по которому учреждена вторая, Виленская почта, отражен противоположный взгляд на ее функции. По мнению договаривающихся сторон, почта должна была служить сношению московского и польского правительств, особенно по турецким и украинским делам, а также развитию торговли[4]. Однако в указе Леонтию Марселису об учреждении почты на первом месте среди ее задач стоит: «Держать ... почту, что во всех государствах во всякое время делается, вестьми так печатными (выделено мной. – С.Ш.) как и письменными». Похожая формула повторяется в указе о передаче Марселису Рижской почты[5].

           О реальной работе Виленской почты пишет в июне 1681 г. почтмейстер Андрей Виниус (он сменил на этом посту Марселиса в 1675 г.) в челобитной о ее закрытии. Исходя из текста, приведенного в начале челобитной Андрусовского договора, Винеус ставит на первое место переписку с резидентом Василий Тяпкиным, на второе – переписку купцов-иноземцев, и на третье – доставку курантов[6]. Отзыв русского резидента из Польши не привел к закрытию почты. Истинная причина желания Андрея Виниуса ее ликвидировать заключалась в следующем: почты были не только государственным учреждением, но и коммерческим предприятием самого Виниуса. Он оплачивал большую часть почтовых расходов и забирал себе выручку от пересылки частной корреспонденции[7]. В условиях спада деловой активности из-за эпидемии в Европе переписка между купцами сократилась, и предприниматель решил ликвидировать одну из двух почт.

           К прекращению пересылки писем через Вильну Виниуса подталкивал гданьский почтмейстер Вернер Штурм (бранденбургские почты), который конкурировал с виленским почтмейстером (польские почтовые линии). Вернер Штурм писал Виниусу: «А что господин Бисинг (виленский почтмейстер. – С.Ш.) тебе, господину докучал для привлечения к себе грамоток, амбурским и голландским жителям принадлежащих, чтоб их послать окружною дорогою через Варшаву и Бреславль, и о том смеюсь яко делу несбыточно[123]му» («Куранты» 1680 г., л. 177-181). В челобитной о закрытии почты Виниус уверял, что перепиской торговых иноземцев «...едва протори одной Рижской почты исполнить можно... а чрез Вильно посылать нечего...»[8]

           Получается, что с мая 1677 г. (окончание резидентства Тяпкина) и до июля 1681 г. (указ о закрытии почты) единственная задача, которую почта выполняла для нужд государства, состояла в доставке газет. Добиться закрытия Виленской почты Виниус смог, только пообещав доставлять всю эту корреспонденцию через Ригу[9]. Перечень сохранившихся в РГАДА иностранных газет, которые присылались в Посольский приказ, опубликован[10]. Подавляющая их часть – немецкие и голландские.

           Русские почтмейстеры сами покупали газеты у издателей, а государство платило иностранным почтмейстерам только за их пересылку и за вестовые письма[11]. Во всяком случае в челобитной о закрытии почт Виниус пишет, что «по договору моему с печатником рижских курантов ныне присылаются и третьи куранты», а в другой челобитной жалуется, что «у меня по всякие годы издержки на ту почту за рубежом на гоньбу, и за куранты, и за грамотки иноземные исходит по штисот рублев с лишком, а из казны великих государей мне на протори не дается ни чего». Очевидно, доставка курантов была одной из обязанностей почтмейстеров перед государством. За это они получали доходы с частной пересылки[12].

           Учитывая, что газеты требовались для получения массовой оперативной информации, необходимо выяснить, каковы были сроки их доставки и насколько регулярно они поставлялись. Эти сроки зависели от двух факторов – работы европейских почтовых линий и скорости движения корреспонденции на их русской ветке. Теоретически сроки движения почты от Вильны до Москвы определяются договорами с виленскими почтмейстерами Бисингами 1669 и 1685 гг. В первом – возможный срок доставки от Вильно до русской границы определяется в 4 дня и столько же по России. Во втором – время движения почты по польской территории обозначается в 5 дней. Значит, минимальный срок доставки корреспонденции равняется 8-10 дням. Очевидно, в период своего расцвета Виленская почтовая линия выдерживала его, поскольку в 1674 г. Кильбургер отмечал, что через нее вести [124] доходят быстрее, чем через Ригу. В это время почта приходила в Москву по средам. Однако уже в конце 1675 г., когда почтовое дело было отобрано у Петра Марселиса, ему ставилась в вину задержка корреспонденции на 2-3 дня[13]. Сменившему его Виниусу не удалось исправить положение. Судя по данным курантов за 1676-1681 гг., виленская почта в среду приходила очень редко. Обычный срок ее доставки – с пятницы по понедельник. В 1679 г. письма Бисинга и его служащего Грева попали в Москву за 15 дней[14]. Вероятно, эта цифра и была средней для доставки виленской почты в царствование Федора Алексеевича.

           Скорость работы Рижской почтовой линии можно определить более точно. Кильбургер пишет, что в 1674 г. почта шла 8-11 дней и приходила в Москву в четверг. В 1676-1681 гг. Рижская почта приходила в четверг или в пятницу. Значит, сроки ее доставки остались прежними. Однако уже в 1680-1681 гг. газеты из Риги приходили в пятницу, субботу и даже в воскресение. После того, как в 1681 г. Рижская почта осталась единственной, ее положение не улучшалось, а ухудшалось. Вероятно, на ней пагубно сказалась общая дезорганизация государственного аппарата во время восстания 1682 г. Во всяком случае, когда весной 1683 г. на ее работу обратил внимание канцлер В.В.Голицын, она опаздывала на 4-5 дней. Только жесткие меры, принятые в 1684 г., позволили восстановить нормальную работу почты, хотя «старыми», образцовыми сроками в Посольском приказе считали уже не 8-11, а 11-12 дней[15].

           Фактическое время доставки корреспонденции зависело также от работы европейских почт. Кильбургер в 1674 г. писал, что почта от Москвы до Гамбурга доходит за 23 дня через Рижскую и за 21 через Виленскую почту. В 1676 и 1677 г. «грамотки» из Гданьска были доставлены за 20 дней через Рижскую и за 23 через Виленскую почты. В 1680 г. грамотка из более близкого Кенигсберга пришла через Ригу за 22 дня. Чтобы выяснить минимальные сроки доставки газет, был взят комплект кенигсбергских курантов (они печатались ближе всего к русским границам) за 1676 г. (период наилучшей работы почты)[16]. Русский перевод удалось найти только для 7 номеров кенигсбергских газет. Это объясняется тем, что переводы сохранились только с сентября, а немецкие [125] подлинники, наоборот, лучше представлены за конец года. Средний срок доставки оказался 21,5 день с момента выхода газеты.

           Вопрос о периодичности доставки курантов решается следующим образом. При нормальной работе и Рижской, и Виленской почт корреспонденцию привозили по два раза в неделю, что составляло 8-10 комплектов газет в разные месяцы. Однако фактическое количество было меньше. В среднем, за 1 месяц в 1676-1677 гг. приходило 7,3 почт, за аналогичный срок в 1678-1679 гг. – 6,9, а в 1680-1681 гг. – 5 почт с курантами. Как видно, периодичность доставки курантов постепенно падала, особенно сильно это проявилось в 1680-1681 гг.

           По сообщению Кильбургера, в 1674 г. пришедшую почту сразу приносили в Посольский приказ и там ее распечатывали. Отбор статей для перевода осуществляли сами переводчики Посольского приказа. Об этом говорит челобитная, появившаяся в ходе конфликта Марселисов с приказными переводчиками. Противостояние началось сразу после прихода первых виленских почт весной 1669 г., когда отношения между почтмейстерами и приказом еще не устоялись. Среди прочего переводчики жаловались, что «он же де Левонтий в тех курантах назначает те речи, которые доведутца перевесть и тем их, переводчиков, он безчестит, а они де и без него знают, что годно перевесть и что не годно, и чтоб великий государь пожаловал, велел от того почтаря оборонить»[17].

           О специфике работы переводчиков говорят черновики курантов. Они сохранились в очень незначительном количестве – один за сентябрь 1676 г., один за август 1679, три за октябрь 1680 г. и четыре за январь – февраль 1681 г. Три январских и февральских перевода были использованы вторично для упражнения в каллиграфии[18]. Обычно черновики оставлялись тогда, когда ни один из чистовиков по какой-то причине не возвращался в приказ. Однако на рубеже 1680-1681 гг. заметно общее снижение качества обработки курантов и испорченные черновики были оставлены вместе с чистовиками.

           Почерки черновиков могут принадлежать разным авторам даже внутри одного текста. Например, перевод 10 октября 1680 г. начат аккуратным почерком и на правильном рус[126]ском языке, а продолжен латинизированной скорописью с характерными для иностранца ошибками – «тругая» вместо «другая», «семель» вместо «земель» и т.д. Этот и еще несколько переводов имеют значительную стилистическую и орфографическую правку. Некоторые переводы правки вообще не имеют. О работе разных переводчиков говорят тексты одной из почт осени 1678 г. К сожалению, материалы сохранились не полностью. Из одних и тех же газет было составлено два чистовика. Они различались по расположению статей, стилю перевода и даже по словоупотреблению («молнии» или «перуны»). Очевидно, перед нами результаты испытания, устроенного руководством приказа кандидату в переводчики, чью работу сравнивали с переводом опытного мастера. Об авторстве переводов 1676-1681 гг. можно сказать очень немного. Только на скрепах курантов 7 января 1681 г. сохранилось рукоприкладство Леонтия Гросса[19].

           Перевод курантов начинался формуляром «Перевод с цесарских (голланских) печатных курантов каковы присланы чрез Рижскую (Виленскую) почту в нынешнем во ... году (месяца) в ... день». С 1680-1681 гг. перед названием почты вставлялось «в Посольский приказ». На сходство этого формуляра с формулярами других переводов, выполненных в посольском приказе, обратил внимание А.П.Богданов. По наблюдениям Е.И.Кобзаревой, в 1660‑х и 1690‑х гг. для переводов отбиралось около 20% информации, содержащейся в европейских газетах, и переводились они достаточно точно[20]. Вероятно, эти данные можно экстраполировать на 1670‑е, 1680‑е гг. При переводе на полях текста делались пояснения географического, политического и социально-экономического характера. Они помогали недостаточно подготовленным слушателям курантов ориентироваться в европейских событиях.

           Дальнейшая обработка курантов велась подьячими посольского приказа. В 1675 г. они ведались в повытье Семена Протопопова, а с 1677 г. в повытье Дмитрия Симоновского вместе с Донскими казаками и Мещанской слободой. В повытье работали «средние» и «молодшие» подьячие М.Максимов, И.Нехорошей, Г.Степанов, А.Васильев[21]. Чистовики переписывались в 2‑х экземплярах. Анализ почерков чистовиков курантов за март – май 1677 г. показал, что коррес[127]понденции в 5 листов и меньше обычно переписывались одним человеком. Более крупные тексты всегда разделялись между несколькими переписчиками. Это было обусловлено требованиями скорости обработки информации. Одновременная работа нескольких переписчиков была возможна, благодаря умению подьячих Посольского приказа писать тексты «в лист»[22] и наличию нумерации на листах большинства черновиков.

           Около трети курантов за указанный срок переписано одним почерком. Еще 2 человека переписывали хотя бы один раз целые корреспонденции и регулярно участвовали вместе с коллегами в обработке больших по объему текстов. Обладатель еще одного почерка постоянно привлекался к работе над крупными корреспонденциями. Таким образом, подавляющая часть курантов за весну 1677 г. переписана 4 писцами, что вполне соответствует штату повытья Д.Симоновского.

           Как уже говорилось, некоторые черновики имеют следы правки, причем в некоторых случаях довольно сильной. Она могла производиться опытными переводчиками, проверявшими работу начинающих коллег. Интереснее получить ответ на вопрос, вносились ли какие-то изменения в уже готовые тексты переводов? Сравнение чистовых и черновых экземпляров курантов позволяет констатировать, что такие изменения вносились, хотя и редко. В курантах 22 февраля 1680 г. пояснение к слову «Неаполь» – «во Италии короля гишпанского» было заменено на «во Италии францужский город», а в переводе 5 февраля 1681 г. к названию «Гага» было добавлено «галанской», а к прилагательному «трипольских» – «турской». Кроме того, во втором экземпляре за 7 февраля пояснено имя королевы Элеоноры: «цесарю сестра бывшего Михаила короля польского, а ныне она за Лотаринским арцухом»[23].

           Еще один случай продолжения работы с курантами после завершения их перевода отмечен в 1680 г. К газетному сообщению о пророчествах была составлена справка. В нее вошли материалы из статейного списка резидента Тяпкина и вестовых листов, поданных польскими послами. Справку составляли в повытье И.Волкова по требованию руководившего Посольским приказом думного дьяка Лариона Ивано[128]ва. Информации о том, кто, кроме перечисленных лиц, работал с курантами, немного. С готовыми переводами к царю или кому-нибудь из бояр посылались подьячие П.Деревнин, Л.Паюсов, И.Торопов, М.Волков и дьяк В.Бобинин. Никто из них не входил в повытье Д.Симоновского. Очевидно, Симоновский руководил только технической обработкой курантов, а затем ими уже занималось руководство приказа. Кроме того, Л.Иванов лично зачитывал куранты царю и возвращал их в Посольский приказ. Финансовые, кадровые проблемы почт, и даже вопрос о закрытии Виленской почты тоже решал Ларион Иванов (иногда с участием В.Бобинина, Е.Украинцева и П.Долгово)[24].

           Курантами также ведал боярин Я.Н.Одоевский. Сохранились две челобитные о том, что по его «со товарищи» приказу куранты переведены и посланы к государю с одним из подьячих Посольского приказа. Очевидно, Я.Н.Одоевский нес перед царем ответственность за своевременную доставку переводов. Об этом говорят приписи к курантам от 25 сентября 1680 г. После газетного текста следует помета: «Таковы ж отнес к боярину ко князю Якову Никитичу Одоевскому дьяк Василий Бобинин, а назад их не принашивал, а сии вклеены впред для ведома, для того что к великому государю в троецкий поход не посланы». Ниже идет запись: «И таковы куранты посланы к великому государю в поход октября в 3 день с Рижскою почтою, что сентября присланы и отписка прислана такова». Ниже идет: «Государю (титул) холопи твои Янко Одоевский со товарищи челом бьет. Сентября государь в 25 день присланы в Посольской приказ через Рижскую почту весовые немецкие письма». Далее говорится об их переводе и посылке государю.

           Однако затем во втором тексте между строк подписано: «а число в них поставлено 30‑м числом», а «сентябрь» исправлен на «2 октября». В челобитной «25 сентября» исправлено на «30 сентября» и добавлено, что в Посольский приказ куранты принесены 2 октября. Затем текст курантов от 25 сентября дословно переписан и подклеен в столбец с датой 30 сентября. После всех этих манипуляций перед челобитной вписано: «да и к думному посланы куранты ж октября 2 числа писанные»[25].

           [129] Очевидно, что куранты были переданы из Посольского приказа Я.Н.Одоевскому, который должен был отослать их к царю. Однако Яков Никитич забыл это сделать. Чтобы скрыть упущение, дата доставки газет была сфальсифицирована приказными служащими. Лариону Иванову, который неоднократно докладывал куранты государю, они были отправлены только в то время, когда «прикрывалась» оплошность Одоевского. Это свидетельствует о нечетком разделении функций между руководившим Посольским приказом думным дьяком и боярином, игравшим видную роль в правительстве Федора Алексеевича.

           Как уже говорилось выше, в Посольском приказе изготовлялось 2 чистовых экземпляра переводов иностранных газет. Такой факт можно объяснить, исходя из помет, ставившихся при возвращении курантов «с верху». Краткая стандартная формула таких помет: «(год) года (месяц) в (число) день великому государю известно и бояром чтено». Смысл этой приписки позволяют понять ее более пространные редакции. После фразы «бояром чтено» иногда упоминается место чтения – как правило «в передней» (зафиксированно по одному случаю «в золотой» и «в столовой»), то есть текст читался Боярской думе. Фраза «государю известно» так же имеет расшифровки – «великому государю чтено в комноте», «великому государю в комнате чтено, при комнатных боярах, чол думной дьяк Ларион Иванов»[26]. Значит, другой экземпляр предназначался для доклада царю или царю с Ближней думой.

           Анализ помет позволяет также определить сроки ознакомления царя и бояр с поступавшей через куранты информацией и объем последней. В 1676, 1677 гг. было зачитано 70% переводов курантов. В среднем на месяц приходилось 5,6 докладов, то есть значительно чаще, чем раз в неделю. Причем 53,6% текстов докладывалось государю и в Боярской думе и только 16,4% – одному государю. Столь серьезный интерес к международным событиям связан с борьбой за Чигирин, которая требовала напряжения всех национальных ресурсов.

           Сохранившиеся за 1678 и 1679 гг. куранты приходили уже позже сдачи Чигирина. Процент курантов с пометами об их зачтении упал не очень значительно (до 58,1%). Зато карди[130]нально изменилось соотношение между информацией, докладываемой всему правительству, и данными, сообщенными царю и его ближайшему окружению. Теперь всему правительству докладывали 25,3% переведенных текстов – в два раза меньше, чем в предыдущий период, а царю 32,8% – в два раза больше. Это свидетельствует о том, что после отказа от борьбы за Чигирин, решение внешнеполитических вопросов сосредоточилось в руках Федора Алексеевича и его ближайшего окружения. В данный период переводы иностранных газет зачитывались в среднем 4,6 раза в месяц. В 1680, 1681 гг. процент переводов газет, доводившихся до сведения правительства, упал до 52,9. Однако из-за ухудшения работы почты за месяц докладывалось теперь только 2,5 перевода, то есть почти в 2 раза меньше, чем за предыдущий период. Столь серьезное снижение интереса к внешнеполитическим проблемам связано с несколькими причинами. Во-первых, это отказ от активной внешней политики (в это время усиленными темпами идет строительство Изюмской засечной черты)[27]. Во-вторых, Федор Алексеевич теперь основное внимание уделял внутреннему реформированию государства. Кроме того, из-за постепенного ухудшения состояния здоровья, государь не мог в должной мере контролировать работу приказных служащих, и качество работы государственного аппарата постепенно начинало снижаться.

           Большое значение имеет вопрос о том, в какие сроки поступившая через иностранные газеты в Посольский приказ информация доходила до сведения правительства. Максимально оперативно это делалось в ноябре 1677 г., когда из 7 пришедших почт 6 было зачитано на следующий день после прихода и одна – через день. Однако средние сроки, даже в период наибольшего интереса к курантам, были несколько больше. Пометы об использовании курантов присутствовали на 19 из 23 их комплектов за март – май 1677 г. Сроки, в которые информация доходила до царя и бояр, в этот период определяются по пометам на 17 корреспонденциях. В день прихода почты или на следующий день докладывалось около 30% сообщений, 88,3% – в течение недели и только 11,7% позднее. Дата доклада курантов определялась, очевидно, работой почты и потребностью правительства во внеш[131]неполитической информации. Какой-либо ее зависимости от дня недели не зафиксировано.

           Один из экземпляров использованных курантов возвращался в Посольский приказ. Случаи, когда возвращались оба экземпляра, очень редки. Один зафиксирован в 1676, один – в 1677, три – в 1678 и четыре – в 1681 гг. Черновики за 1680-1681 г. сохранились лучше. В предыдущие годы включение дубликатов и черновиков в беловые столбцы не практиковалось (очевидно, чтобы не затруднять поиск информации). Появление этих материалов в столбцах свидетельствует о нарушении порядка хранения данного вида документации в последние годы царствования царя Федора.

           Какой же из двух экземпляров возвращался в Посольский приказ? В приписях к курантам от 25 сентября 1680 г. прямо говорится, что в Посольском приказе остался экземпляр, предназначенный для царя. Однако в помете на переводах 5 сентября 1678 г. сообщается, что «к великому государю таков перевод послан в проход». Очевидно, в столбец мог быть подклеен любой из экземпляров, а оставшийся или использовался на черновики, или хранился среди разрозненных документов, о чем говорит обнаруженная Е.И.Кобзаревой на обороте курантов 1688 г. помета: «Куранты розных годов, не надобные для того, что в столпах таковые вклеены»[28].

           Каждый из переводов курантов определенное время хранился отдельно. Об этом говорят полосы грязи шириной 4-6 см, которые видны на верхней части оборотов первых листов многих почт. Такое загрязнение могло возникнуть только при длительном хранении маленького столбца в запыленном месте. Чтобы определить, в каком виде куранты оставлялись на более длительное хранение, автор, руководствуясь расположением пятен сырости на листах, восстановил столбцы, в которых хранились переводы 1676 и 1677 гг. Выяснилось, что в больших столбцах хранились куранты за половину сентябрьского года. Это объясняет потерю курантов сразу за 6 месяцев (утерян столбец). Кроме того, становится понятной лучшая сохранность мартовских и сентябрьских текстов по сравнению с февральскими и августовскими. Находившиеся снаружи столбца листы с почтами за февраль и август первыми портились от сырости и легко отрывались. Это наблюдение подтверждает помета «куранты», сделанная почерком [132] XVIII в. на оборотной стороне последнего листа курантов за август 1677 г. Очевидно, что в этих столбцах куранты хранились вплоть до начала XIX в., когда их стали расклеивать и реставрировать (о времени расклейки и реставрации говорят даты на филигранях бумаги, использованной для обертки и реставрации). Однако переводы в Посольском приказе не накапливались беспорядочной грудой половину года. Об этом свидетельствует помета на оборотной стороне последних курантов за май 1677 г.: «почтовой РПЕ», то есть почтовый столбец 185 г. Принесенные в Посольский приказ 21 июня куранты за 6 января, 5 и 12 мая были подклеены уже среди июньских курантов[29]. Это значит, что майские переводы к 21 июня уже были собраны в большой столбец.

           Восстановление столбцов 1678-1681 гг. по пятнам сырости не проводилось. Однако об их структуре можно судить по особенностям сохранности и пометам подьячих. В ф. 155 РГАДА находятся оба столбца за 7187 г. (1678-1679 гг.) и один за первую половину 7189 г. (1680-1681 гг.) Материалы за 1678 г. уже после расклейки столбца и разделения документов по январскому году перепутаны. Некоторые листы, а, возможно, и целые почты, утеряны. С января по сентябрь 1679 г. в приказе была несколько изменена система хранения курантов. Их стали вклеивать в столбцы помесячно или до конца полугодия хранили в столбцах за 1 месяц. На оборотах последних листов за каждый месяц надписывалось его название. Однако уже в 1680 г. произошел возврат к прежней системе хранения. Об этом говорит помета на обороте последнего листа почты за 8 декабря. После обычной надписи «куранты 189» тот же текст четырежды повторяется по-русски латиницей. Далее латиницей добавлено «сбору Дмитрия Симоновского»[30]. Данная подпись еще раз показывает, что техническая обработка и хранение курантов находились в ведении повытья Симоновского. То, что руководитель повытья позволил себе ради демонстрации познаний в иноземной грамотности отойти от принятых норм оформления документации, подтверждает выводы о небрежной работе с курантами в конце 1680-1681 гг.

           Наблюдения за тем, как доставлялись и обрабатывались иностранные газеты в период правления Федора Алексеевича, позволяют сделать вывод о тесной зависимости интереса [133] царя и Думы к курантам от внешнеполитической активности русского государства и состояния здоровья государя. В начале правления Федора Алексеевича, в период борьбы за Чигирин, правительство получает постоянную информацию через куранты о политической ситуации в Европе. После сдачи Чигирина подробные сведения о европейских событиях регулярно сообщаются только государю и его ближайшему окружению. Когда же в конце своего царствования Федор Алексеевич начинает уделять основное внимание внутренним реформам, а его здоровье ухудшается, информация начинает поступать в гораздо меньшем объеме, используется мало и обрабатывается менее качественно. Одна из почт, по которой доставлялись куранты, вообще закрывается, другая значительно замедляет свою работу. Восстановление системы доставки курантов, сопоставимой с существовавшей в первые годы правления Федора Алексеевича, происходит только в 1685 г. благодаря деятельности В.В.Голицына и предшествует новому подъему внешнеполитической активности.

           [133-134] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста