Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.) : сборник статей памяти В.И.Буганова / Российская академия наук, Институт российской истории; редкол.: Н.М.Рогожин (отв.ред.), Ю.П.Глушакова (отв. секр.), А.И.Аксенов, Ю.А.Тихонов, Л.B.Разумов. М.: ИРИ РАН, 2001. 300 с. 18,75 п.л. 15 уч.-изд.л. 300 экз.

Источниковедческие проблемы изучения шифротелеграмм начала XX века

Автор
Петров С.Г.

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Петров С.Г. Источниковедческие проблемы изучения шифротелеграмм начала XX века // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей памяти В.И.Буганова / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Н.М.Рогожин. М., 2001. С. 290-295.

Текст статьи

[290]

С.Г. Петров

ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ШИФРОТЕЛЕГРАММ НАЧАЛА XX ВЕКА

 

           При подготовке к изданию документов в двух книгах «Политбюро и Церковь. 1922-1925 гг.» серии «Архивы Кремля» обнаружился ряд любопытных археографических ситуаций, обусловленных, с одной стороны — сверхсекретностью деятельности высшего органа власти в стране — Политбюро ЦК РКП(б), а с другой — невысоким профессионализмом публикаторов документов этого периода.

           Нужно отметить, что первая половина 1920-х гг. была временем выработки методов функционирования властной вертикали в мирных условиях. В первую очередь, конечно, — бесперебойной работы аппарата, технических служб партии. Мобильная связь центра с руководством местных партийных организаций осуществлялась прежде всего при помощи шифрованной телеграфной переписки. Для этого в аппаратной структуре ЦК РКП(б) и на местах были созданы специальные подразделения: шифрбюро, шифрчасти и т.п. В Москве это подразделение подчинялось Бюро Секретариата ЦК РКП (б), которое ведало всей секретной перепиской внутри партии. Для оперативности работы заведующий Бюро Секретариата являлся первым помощником генерального секретаря ЦК РКП(б).

           Все «спускаемые вниз» засекреченные директивы и распоряжения оформлялись как шифрованные телеграммы. Наиболее часто в это время использовалась система шифров «Эхо». Такой сложный технический способ общения требовал подготовленных аппаратных сотрудников, а их-то как раз и не было в достаточном количестве ни в центре, ни в регионах. Подобная ситуация сложилась из-за сверхсекретности документов, к которым можно было допускать только хорошо проверенных членов партии, что не всегда соответ[291]ствовало требуемому высокому образовательному и интеллектуальному уровню принимаемых на данную работу сотрудников. Все это, конечно же, отражалось на качестве документов, отправляемых из столицы, не говоря уже о качестве тех документов, которые после расшифровки попадали в руки местным партийным вождям или зашифрованными приходили в Москву из провинции.

           Описанная ситуация ставит перед историком при подготовке к публикации директивных документов власти, в частности Политбюро, ряд источниковедческих проблем, разрешение их возможно только на основе тщательных эмпирических наблюдений над документами, знания особенностей партийного делопроизводства и функционирования различных аппаратных структур на столичном и региональном уровнях. Но даже обладание этими навыками не всегда способно помочь публикаторам, т.к. жесткие условия секретности требовали уничтожения черновых, промежуточных текстов, отражающих процесс выработки окончательного текста (редакции) документа. К сказанному добавляется еще и проблема аутентичности текстов. Практически в каждом бывшем партийном архиве (губкомовском, обкомовском, крайкомовском, рескомовском фондах) сохранились полученные из Москвы тексты директив. Многие нынешние исследователи склонны поспешно публиковать эти тексты, вводя их в научный оборот без элементарных источниковедческих изысканий и эдиционных норм, без проверки по отпускам в центральных фондах, иногда в виде сборников избранных цитат из документов.

           На сегодня ни один из публикаторов не озаботился такими явными, простыми вопросами, как авторство исходящего текста, пришедшего на места в виде шифротелеграммы; обстоятельства его появления на свет; выявление учреждений, где он подготавливался; точной даты его создания (от черновика до шифровки); указание на тип документа, которым этот переданный шифром текст является, — т.е. всего того, что можно условно назвать историей документа, его текста. Не приходится говорить и о качестве «куцых», мало информативных археографических заголовков, причем не [292] только шифровок, а вообще «советских» документов, когда путаются инициалы видных функционеров (Красина и Красикова), партийные и советские органы власти («обласком ТССР» вместо «Татарского обласкома РКП(б)»), переписка между Лениным и Дзержинским датируется 1928 г. или выдумываются новые даты давно правильно продатированных документов; о качестве археографических легенд, когда зачастую сообщается лишь только архивный шифр, причем порой мифический («архив Екатеринбурга», «коллекция документов»); о способах передачи текста, когда многое правится, подновляется без обязательного в таких случаях текстуального подстрочника, конъектур; об отсутствии сведений о более ранних публикациях самого документа или его возможных редакций.

           Все это в полной мере прослеживается на корпусе «церковных» документов коммунистической власти первой половины 1920-х гг., неоднократно издаваемых с 1991 г., когда они стали доступными для исследователей: как в Москве, так и в регионах, причем каждый раз «впервые», по утверждениям публикаторов, среди которых встречаются философы, журналисты, краеведы и историки, которые либо не занимались ранее источниковедческими проблемами, либо — историей Русской церкви в XX в.^[1]

           В частности, оказалось, что массив шифротелеграмм Политбюро ЦК РКП (б), пришедших на места в 1922 г. в связи с кампанией по изъятию церковных ценностей и проведением обновленческого раскола, многократно издавался в различных местах, но всегда с дешифрантов, отложившихся в фондах партийных архивов. При сравнении текстов этих дешифрантов с текстами исходящих документов, хранящихся в фондах Политбюро АПРФ и РГАСПИ, выяснилось, что они существенно отличаются друг от друга. Причиной тому, как уже отмечалось выше, была низкая подготовка технических сотрудников шифротделений в центре и на местах. Люди, ставящие свои подписи на документах вслед за подписями высших должностных лиц партии и государства, указывали при этом: «расшифровал и подлинник уничтожил», «подлинник сжег», нередко вписывали в дешифрант вместо [293] слов документа: «не расшифровывается», «не расшифровывается несколько групп», «...» и т.п. или поясняли уже вписанные слова в текст: «по смыслу», «очевидно» и т.п.

           Так, текст основной инструкции ЦК РКП(б) по проведению кампании по изъятию церковных ценностей, пришедший в Политбюро 17 марта 1922 г. в виде письма Л.Д.Троцкого и имевший, по крайней мере, две серьезные содержательные правки членами Политбюро и членами Комиссии по учету ценностей до своей отправки на места шифротелеграммой за подписью В.М.Молотова с датой 22 марта 1922 г.^[2], попал в руки местных партийных функционеров с несколько иными предписаниями, чем те, которые требовала исполнить Москва. Иваново-Вознесенскому губкому местный «расшифровщик» Соколов передал указание Политбюро ЦК РКП(б) о проведении «неофициальной недели агитации и предварительной организации по изъятию ценностей (разумеется, не объявляя такой недели)» как «официальной», причем, по всей видимости, не особо учитывая предписываемую «абсолютную секретность всей подготовительной организационной работы», к чему так настойчиво призывал центр в начале и в конце своей шифровки. Кстати, таким же образом расшифровала текст и в Новониколаевске (Новосибирске) для Сиббюро ЦК РКП (б) сотрудница местного шифротделения Сухова. Правда, в отличие от Соколова, который с искажением, но передал точный смысл фразы о не дающем «повода для шовинистической агитации» составе официальных комиссий, Сухова не смогла уловить этот нюанс и призвала сибирских функционеров «строго соблюдать, чтобы национальный дух (! - С.П.) официальных комиссий не давал повода для шивинистической агитации»^[3]. Но еще более серьезный по своим последствиям промах Соколов допустил в расшифровке пункта инструкции (где шло перечисление организаторов сопротивления изъятию, подлежащих аресту), номер которого и первые слова оказались просто пропущенными. Здесь же он вместо «купеческих элементов» расшифровал «кулаческих»^[4].

           Екатеринбургский коллега Соколова В.Старцев в этом же предложении вместо «арестовывать их» расшифровал [294] «черносотенных (по смыслу)». При публикации этого документа екатеринбургский исследователь В.А.Мазур вообще купировала данный текст, проставив многоточие, но нигде не оговорив, что это сделано публикатором, а не В.Старцевым в 1922 г., подпись которого также осталась непрочитанной^[5]. В предшествующем пункте В.Старцев, успешно справившись с расшифровкой словосочетания «наша агитация», идущую следом «агитацию лойяльных священников» разобрать не смог, вписав некое слово «афитация», которой якобы должно было заняться, согласно Политбюро ЦК РКП(б), уральское «лойяльное духовенство» при разоблачении «бесчеловечных и жадных “князей церкви”»^[6].

           Сходные моменты можно наблюдать не только на дешифрантах региональных шифротделений, но и на телеграммах, расшифрованных в Шифрбюро ЦК РКП(б). При переписке между Москвой и Минском по поводу организации процесса над католическими польскими священниками в мае 1922 г. дежурная Шифрбюро ЦК РКП(б) А.С.Балагуровская не смогла прочесть фамилию желательного на суде московского обвинителя, у нее получился некто «Челжесоррелу Толмарка», который «расшифровался буквально». Пришлось попросить у Минска повторить искаженную телеграмму. По ее получении ответственный дежурный М.П.Шариков расшифровал «темное» место как «Черлюнчавич его знает Польбюро». Но и на этот раз фамилия была расшифрована не совсем точно. По всей видимости, Минском имелся в виду не Черлюнчавич, а Н.А.Черлюнчакевич, который в это время работал заместителем наркома юстиции РСФСР^[7].

           Приведенные свидетельства текстологических разночтений кажущихся на первый взгляд аутентичными документов, несомненно, еще раз заостряют проблему предварительных полноценных источниковедческих исследований предполагаемых к публикации шифротелеграмм высших органов власти партии — основного канала связи центра с регионами. В противном случае мы обречены на все новые и новые «открытия» документов, которые уже давно открыты и опубликованы. Но без текстов этих документов, отложившихся в [295] региональных партийных архивах, конечно же, невозможно достоверно реконструировать картину произошедшего на местах.

 

           [295] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста