Вспоминая В.И.Буганова

Автор
Шмидт Сигурд Оттович (1922-2013)

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Шмидт С.О. Вспоминая В.И.Буганова // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сборник статей памяти В.И.Буганова / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Н.М.Рогожин. М., 2001. С. 13-19.

Текст статьи

[13]

С.О.Шмидт

ВСПОМИНАЯ В.И.БУГАНОВА[*]

           Грустно, и в то же время приятно присутствовать на та­ком заседании. Грустно, что человек, еще молодой, — а тот, кто был учителем, понимает, насколько моложе его был Виктор Иванович — ушел из жизни. Но не часто бывает, чтобы творческий путь ученого оставлял такой след в науке и такой след в сердцах. Жизнь наша стремительна, борьба за выживание науки отнимает очень много сил, и тем не менее те образы, которые остаются, это, видимо, образы тех, без кого современная наука не может двигаться вперед. Без па­мяти о них, без обращения к их трудам, к опыту их, мы не можем выжить. Ибо выживать мы можем только тогда, когда убедим других, что наша наука необходима, и что ее высо­кий уровень нужно поддерживать. Поэтому мы должны благодарить руководство Института, руководство Центра, что таким способом продолжена жизнь Виктора Ивановича.

           Конечно, и для Калерии Цереновны, и для других близ­ких Виктор Иванович Буганов не только ученый, и то, что он сделал в науке — это, может быть, даже не главное в их взаимоотношениях. Но для большинства — это, конечно, человек науки, человек организаторского опыта, следы дея­тельности которого сохраняются в нашей сегодняшней жиз­ни. Мы имеем опыт обогащения памятью; и мне как предсе­дателю Археографической комиссии об этом легче говорить. Так как есть опыт Тихомировских чтений, проводимых с 1968 г., (когда исполнилось 3 года со дня кончины основате­ля комиссии и 75 лет со дня его рождения) и посвященных жизни и творчеству Михаила Николаевича Тихомирова и тем проблемам, реализации которых в науке он отдал свою жизнь. Я думаю, что такой путь — это лучший путь сохране­ния памяти и о Викторе Ивановиче — прямом и непосред[14]ственном ученике и продолжателе как раз дела Михаила Николаевича Тихомирова.

           Вероятно, из всех здесь присутствующих я дольше всего знал Виктора Ивановича. Мы познакомились в 1950 г. Я был начинающий преподаватель Историко-архивного института, кажется, даже еще не доцент, и Виктор Буганов остался в памяти, ну, во-первых, потому, что он был очень хорош со­бой, поэтому выделялся, хотя на этом курсе был — некото­рые помнят — такой красавец, как Михаил Афанасьевич Пережогин. Этот курс был вообще блестящим: Борис Григо­рьевич Литвак, Юлия Викторовна Андрюшайтите, Светлана Арамовна Левина и Юрий Александрович Тихонов, здесь присутствующий, Илья Андреевич Булыгин и Валентин Фе­дорович Кутьев. На курсе были объединены участники вой­ны и школьники. И среди них выделиться так, чтобы как-то показаться сильным, — было очень непросто. Потому что вернувшиеся с фронта так изголодались по настоящей мыс­ли, что по-настоящему серьезно занимались, и уже пример­но на второй год восстановили механику быстрого освоения знаний и быстрой реализации их во что-то существенное. Школьники были довольно сильными соперниками. Виктор проявил себя скоро, вошел в кружок Николая Владимирови­ча Устюгова, стал даже старостой кружка, и в общем он на меня вышел, а не я на него. Тогда это были первые мои дипломники, и вот он пришел ко мне. Конечно, поддаться его обаянию было очень просто, но ведь обаятельная вне­шность еще не означает, что можно что-то делать.

           Буганов сразу же обнаружил упорство, трудолюбие и, не­смотря на явное самолюбие, умение и желание учить самого себя. Я познакомился с Виктором Бугановым еще с другой стороны. Я быстро понял, что он в своей семье первый че­ловек, ставший интеллигентом; человек, который не вырос в окружении книг, стоящих на полках. А вот скажем, мои первые детские впечатления: мне не дают вынимать книги с книжных полок; естественно, что в нашем доме это было тогда главное и сейчас осталось главным богатством. У него этого не было, и он достиг всего сам. У нас в институте был прелестный руководитель библиотеки, его некоторые, на­верное, помнят, Глеб Вадимович Тронин. Я посмотрел або[15]немент студента Буганова и поразился — как много, как це­ленаправленно и как широко охватывая тематику, он читал. Он читал не только классику. Он брал книги по истории музыки, которой он очень увлекался (даже начал собирать пластинки), он брал книги по истории искусства — причем, не только русского, но и зарубежного. Он брал мемуары, он брал книги, конечно, и по истории. Понимаете, человек поставил перед собой задачу самообразования — он намерен был идти в науку и понимал, что ему нужен тот широкий кругозор, который позволит ему гораздо легче ориентиро­ваться в многообразии возможных объектов, которые ему встретятся. Это не частый пример. Причем, вероятно, даже изменение руководителя — он ушел от того, с кем сначала работал, и выбор еще только начинавшего тогда Шмидта — тоже этим в какой-то мере определялся. Ему хотелось какой- то более широкой тематики. И я заставил его переделывать диплом, довести до требуемых источниковедческих конди­ций. Но Виктор не был активистом-комсомольцем; и с его аспирантурой было не так просто. Потому что тогда была довольно жесткая норма на выдвижение аспирантов. И бо­ролись и абитуриенты, и их руководители. И вот тут Анна Сергеевна Рослова, директор института, помогла — она очень хотела привлечь в Ученый совет института Михаила Николаевича Тихомирова, что украсило бы институт. Миха­ил Николаевич к Анне Сергеевне очень хорошо относился, знал ее давно по историческому факультету МГУ. Она была, действительно, человек большой души, хотя ученый совсем никакой, но из тех партийных работников, которые искрен­не хотели, чтобы наука двигалась вперед, и которые с ис­кренним уважением относились к труду ученых. Михаил Николаевич дал согласие, но сказал: «Вы знаете, ну, что я буду ученым украшением? Надо, чтобы у меня было что-то в институте — лекции мне читать трудно, я читаю у себя в университете, а вот дайте мне аспиранта». Естественно, ас­пирантом должен был быть кто-то из выпускников институ­та, потому что ученики Михаила Николаевича шли либо в университет, где он состоял профессором, либо в Академию наук, где он был уже членом-корреспондентом. И я тогда решился подсказать ему Буганова; но подсказать Михаилу [16] Николаевичу кандидатуру — сложное дело. Потому что Ми­хаил Николаевич (а Владимир Андреевич Кучкин знает это не меньше меня) — человек не самого простого характера — ему нужно было, чтобы человек ему подошел, и чтобы он мог поверить в него. Я помню даже как произошло их зна­комство. Это было у метро «Кропоткинская». Мы поговори­ли, сидя на бульваре; Тихомиров потом назначил свидание. Я понял, что и на Тихомирова личное обаяние Буганова оказало воздействие. Конечно, он очень хорошо держался, сдержанно, показал свою воспитанность, Михаил Николае­вич его вызвал, и у них был какой-то разговор. Михаил Ни­колаевич сказал: «я согласен». У меня на следующий день экзамен на первом курсе. В это время заседает комиссия, дающая рекомендации в аспирантуру. Я посылаю записку Анне Сергеевне: «Михаил Николаевич Тихомиров согласил­ся быть членом Ученого совета и согласен руководить аспи­рантом, если ему рекомендуют в аспирантуру Буганова». Там уже в списке десять человек есть. Но кого-то выкинули, и Буганов оказался тем десятым, кого рекомендовали в аспи­рантуру. И он стал первым аспирантом, единственным аспи­рантом Тихомирова по Историко-архивному институту.

           Тут уже начинаются свои отношения, но, я чувствую, что на меня Тихомиров косится. Виктор Иванович стал себя хуже вести, чем он ожидал. Он ему дал необычайно трудную тему: разрядные книги. Эту тему никто не разрабатывал в таком плане, ну, вероятно, после Милюкова, в течение по­чти пятидесяти или шестидесяти лет. И вот в какой-то мо­мент то, что шло хорошо, вдруг стало меньше удовлетворять руководителя: то ли Буганов отвлекся, то ли что-то не то делал, зарабатывая, что тоже было необходимо. Михаил Ни­колаевич мне пожаловался. Я передал, конечно, сейчас же Виктору. Нужно было еще найти его (он жил за городом, телефона не было), чтобы он ко мне пришел. Беседа с науч­ным руководителем была очень серьезная. Виктор говорил, что вот так вообще его не «пороли». Но, видимо, эта «порка» оказалась столь позитивной, что после этого Буганов ставил­ся в пример: вот Буганов же понимает, а вот вы старше его, а не понимаете, то что мы вам говорим. То есть он, так ска­зать, выполнял больше, чем, может быть даже мы, старшее [17] поколение, могли. В результате Михаил Николаевич оставил его при себе. И это главное, что мне и хотелось. И он ему сначала доверил работу, которая была, конечно, гораздо больше, чем диссертационная тема, и при том иная тематика, чем в дипломе. И тем, кто знает труды Виктора Ивановича о разрядных книгах, известно, сколько наработок осталось у него и для дальнейших исследований. Потому что у него чуть ли не до десятка статей по материалам, не вошедшим в его монографию. Но порученная работа приучила и к изучению летописания. Михаил Николаевич ему доверил подготовку издания летописей — дело, которое сам лелеял, он искал лю­дей, которые могут стать продолжателями его дела. И в итоге Виктор Иванович стал руководителем Летописной группы и человеком, который направлял к этому многих, уже более молодых, чем он. Этого всего добился он сам. Потому что летописи он фактически не изучал в архивном институте во­обще, как и разрядные книги он не изучал.

           Он был, конечно, очень способный, трудоспособный, но он любил трудиться. И не потому что он был лишен воз­можности других удовольствий, ведь радость общения с ним испытали многие. Но это был красивый, сильный, крепкий мужчина, который, любя жизнь, в то же время не может себя чувствовать нормально вне труда. И то, что сейчас здесь мы видим на книжной выставке — это не все, что сделано; поражает, что это сумел написать и издать один человек. И тут, конечно, нужно сказать не только о его способностях, не только о том, что он продолжал держать в то трудное время линию, утверждающую основы источниковедческой работы, то есть те настоящие тихомировские традиции, ко­торые в нашем институте в то время отнюдь не всеми под­держивались. Но и о том, как он проявил себя, как только обнаружилась возможность реализации присущего ему орга­низаторского таланта. Он сделал необычайно много для то­го, чтобы продолжить это дело Тихомирова. Великие стари­ки вспоминали Симеона Гордого, академики — и Лаппо- Данилевский и Тихомиров, — не сговариваясь друг с другом, всегда повторяли: «Чтобы свеча не погасла». Вот это он про­должал. Потому что, конечно, продолжать издание летопи­сей, даже при поддержке Бориса Александровича Рыбакова, [18] авторитет которого очень велик, трудно. Ведь авторитет ав­торитетом, но кто-то должен летописи готовить к печати, их могут не выкинуть из плана, посчитавшись с мнением ака­демика Рыбакова, но если их не будут готовить два-три года, то скажут «все». Он умел заставить полюбить и хорошо де­лать эту сложную трудоемкую работу. И потому его вклад как человека, убежденно боровшегося за источниковую базу наших исторических знаний, очень велик.

           И не только о России периода феодализма, на выставке это хорошо видно. Ведь Буганов занимался историографией, источниковедением ленинских трудов, причем трудов слож­ных, социально-экономической тематики, постепенно дорос до трудов по новому времени (диплом, кстати, был по XVIII в., журналам Новикова). И это тоже очень привлекает, и не случайно он сначала стал членом-корреспондентом Российской Академии образования, а потом и Академии наук. Он обладал тоже редким свойством уметь не только писать для исследователей как исследователь, но и писать для широкого круга читателей, не снижая научного уровня, что очень нужно именно для исторического образования, знакомя со школой своей работы. Это не всем дано.

           В будущем году Виктору Ивановичу 70 лет исполнится, в это время, если мы доживем, будем, вероятно, его отмечать. Я не уверен, что обязательно должны быть ежегодные Бугановские чтения, но конечно к 70-летию чтения не могут не быть. Мне хотелось бы пожелать, чтобы то, что здесь будут сегодня говорить, успеть издать к 70-летию, чтобы это был сборник памяти Виктора Ивановича Буганова, основой ко­торого будут сегодняшние доклады. Чтобы не ограничиться только тем, что было на конференции, хотя, может быть, в части научной и ограничиться, потому что здесь очень про­думанная программа (от периода летописного до сегодняш­него дня). Но чтобы еще обратиться к тем, кто по каким-то причинам не мог присутствовать, или не мог даже быть в Москве, с просьбой написать о Викторе Ивановиче. Обра­титься к П.Бушковичу и к некоторым другим иностранным коллегам, потому что его хорошо знали за рубежом, он много раз там бывал. Чтоб у нас был раздел воспоминаний. Может быть найдут и письма, которые допустимо сейчас пуб[19]ликовать, если даже очень хвалебные, то сейчас уже это можно делать. Может быть стоит даже опубликовать отзывы того же Михаила Николаевича, которые у него сохранились, отзывы его оппонентов, чтобы была и такая часть, посвященная, так ска­зать, «бугановиане». Желательно, чтобы были фотографии, по­тому что жалко лишить тех, кто его не знал, возможности по­знакомиться с внешним обликом Буганова. Это было бы, по- моему, данью нашей памяти человеку, которому присутствую­щие очень многим обязаны, и который фактически в значи­тельной степени определил, по крайней мере до конца этого столетия и тысячелетия, деятельность организованного при нем Центра, сумевшего собрать нас на эту конференцию.

           Что касается хроники заседания, то было бы хорошо, чтобы не только Археографический ежегодник, который обязан и готов поместить эти материалы (желательно, чтобы кто-то и об этом написал, это будет как раз 98-й год, к 70-летию). Я, пользуясь присутствием здесь главного редак­тора журнала «Отечественные архивы», членом редколлегии которого до конца жизни оставался Виктор Иванович, пред­ложу: может быть, хронику нашего заседания поместить там. Буганов, конечно, как человек умный понимал, что тяжко болен, может быть он отгонял эту мысль, не желая делиться с другими, и у него появилась потребность писать о других. Очень волновался, поместим ли мы статью о АГ.Манькове, которую он написал для нашего Ежегодника. Написав уже обо мне раньше, он все время хотел написать статью о Шмидте. Я говорил ему, что неудобно, особенно в «Историческом архиве», в «Отечественных архивах», где член редколлегии... «Нет, нет, я должен это сделать». Потом стало невозможно возражать и я подсказал в соавторы АН.Медушевского... Я думаю, что если мы напишем о нем, и вспомним, то это тоже будет в традиции пос­ледних лет его жизни, когда у него была личная потребность поделиться очень добрыми мыслями о людях, которым в какой- то мере чувствовал себя обязанным, или которые ему что-то дали для его научной жизни. Вот этим я хотел бы закончить выступ­ление и поблагодарить еще раз, уже от лица Археографической комиссии, тех, кто сумел организовать сегодняшнее заседание.