Коломенские челобитчики в 1662 г.: к вопросу о практике подачи и рассмотрения челобитных грамот

Автор
Топычканов Андрей Владимирович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Топычканов А.В. Коломенские челобитчики в 1662 г.: к вопросу о практике подачи и рассмотрения челобитных грамот // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). К 80-летию члена-корреспондента РАН В.И.Буганова: сборник статей / отв. ред. Н.М.Рогожин. М., 2012. С. 232-238.

Текст статьи

[232]

А.В. Топычканов

КОЛОМЕНСКИЕ ЧЕЛОБИТЧИКИ В 1662 Г.: К ВОПРОСУ О ПРАКТИКЕ ПОДАЧИ И РАССМОТРЕНИЯ ЧЕЛОБИТНЫХ ГРАМОТ

           В правовом сознании людей XVII в. бытовало представление о возможности личного челобитья царю и нежелательности обращения к приказным людям[1]. Как показал П.В. Седов, практика подачи челобитных царю была чрезвычайно распространена во второй половине XVII в.[2]. Конфликтные ситуации, возникавшие во время подачи челобитных, позволяют выявить некоторые особенности этой практики. Особую ценность представляет комплекс судебно-следственных документов, созданных в ходе расследования Московского восстания 1662 г.

           Во время него в Коломенском оказалось значительное число челобитчиков. Они пришли бить челом по разным вопросам, не связанным с требованиями гилевщиков: священник бил челом «о церковном строении, потому что церковь сгорела»; даточный Вятского Успенского монастыря — о замене «худых» монастырских лошадей, солдаты и рейтары — «о своих нужах», о поместье и жаловании; жилец — о пропавшей чужой лошади, иноземец-рейтар — о сбежавшей жене, прапорщик — о пожаловании в головы за «полонное терпение» в Крыму, цивильский татарин — о соли, рейтар — о том, чтобы на нем не «правили» розданного в 1659/60 г. ружья, когда он был подьячим в Туле[3]. Безусловно, некоторые из этих лиц могли ссылаться на подачу челобитной, чтобы не быть обвиненными в причастности к бунтовщикам, поэтому при анализе их показаний следует обратить внимание, прежде всего, на то, что они считали правдоподобным, а именно: приход в дворцовое село с целью подачи челобитной.

           Показания этих лиц свидетельствуют о разных практиках составления челобитных. Одни составляли свои челобитные в Москве, как, например, рейтар Е. Лаврентьев, который, однако, во время допроса не смог назвать человека, написавшего его челобитную[4]. Другие отправились в Коломенское без челобитных. Даточный Вятского Успенского монастыря Д. Иванов объясняет это тем, что «челобитной они написать не успели»[5]. Очевидно, челобитчики рассчитывали воспользоваться помощью площадных подьячих.

           Институт гражданского нотариата, возникший в городах[6], был довольно распространен в крупных вотчинах XVII в. В наибольшей степени известно о его функционировании в монастырской вотчине[7]. Земские дьячки и площадные подьячие упоминаются также в дворцовых селах второй половины XVII в.: площадные подьячие находились в селах Измайлове[8] и Мурашкине[9]; значительное число земских дьячков трудилось в селе Воздвиженском[10]. Функции нотариата вы [233] полняли сопровождавшие царя лица, например, государев певчий дьяк, государев сытник, подьячий Сытного двора[11]. Из показаний коломенских челобитчиков следует, что нотариальные услуги также предоставляли стрельцы: челобитную М. Пурского и Р. Локстанова, солдат полка Д. Крафорта, написал стрелец Пашка Степанов «у церкви» (очевидно, имеется в виду церковь Вознесения Господня на Вознесенской площади перед Государевым двором)[12].

           Многие челобитчики пришли заранее и ночевали в Коломенском, ожидая удобного момента подачи челобитной. Некоторые из них спали на улице. Гулящий человек И.Н. Никифоров, пришедший к благовещенскому протопопу Лукьяну, сообщал, что «в селе де Коломенском начевал он у церкви Вознесения Господня на паперти». Даточного Вятского Успенского монастыря «в ночном часу поимали под колокольнею», где он, очевидно, ночевал. Солдаты собирались переночевать в «стану» у стрельцов, у которых они оставили свою епанчу[13]. Некоторые челобитчики могли разойтись по крестьянским дворам, где могли ночевать сопровождавшие государев поезд лица[14].

           Как правило, челобитчики советовались с приютившими их хозяевами или покровителями о благоприятном времени подачи челобитной. Упомянутые солдаты полка Даниила Крафорта, которые «пристали в стану у стрельца у десятника Яковлева приказу Салавцова у Евтишки Федорова», советовались с ним о времени подачи челобитной, и он отговорил их подавать во время бунта, за что был похвален[15]. Судебно-следственные документы второй половины XVII в. подтверждают, что челобитчики нередко подолгу ожидали государя в дворцовых селах. Так, например, дворцовый крестьянин А. Семенов, который был сослан в Белгород за сопротивление переводу из села Дмитровского Колдомской волости Костромского уезда в подмосковное дворцовое село Измайлово, самовольно пришел в Москву «бить челом великому государю» и около недели прожил в Покровском, очевидно, ожидая царского приезда[16].

           Многие челобитчики прибыли в Коломенское либо накануне, либо в день именин царевны Анны Михайловны — 25 июля. Возможно, они расчитывали ударить челом во время раздачи именинных пирогов на переднем крыльце дворца[17]. Привлечение тяглецов Басманной и Огородных слобод и дворцовых крестьян для «стряпни» и ношения пирогов позволяет предполагать, что пироги пеклись в большом количестве[18]. Нет точных данных о том, кто допускался к получению именинных пирогов. Даже если челобитчиков не пускали на Государев двор, они могли дождаться руководителей приказов перед Передними воротами.

           Место подачи челобитных указано только в допросных речах костромитина рейтара Д.Е. Заворотникова, который свою «челобитную подал во дворце того же числа; а кому подал, того не знает». Следствие [234] приняло эту версию, и его челобитную безуспешно искали во дворце[19], поэтому можно считать, что челобитчики действительно допускались во дворец для подачи своих челобитных. Более точно место принятия челобитных можно определить, исходя из того, кто их принимал. Рейтар иноземец Н. Долинский сообщил, что «челобитную подал у розпросу бояром», а прапорщик А.Ф. Фаранов, по собственным словам, «челобитную тое бояром подал»[20]. Примечательно, что в показаниях не названы имена принимавших челобитье. Челобитчики могли и их не знать, как упомянутый рейтар Д.Е. Заворотников. В показаниях только один раз указан принимавший челобитье: благовещенский протопоп Лукьян сообщал, что рейтар И. Никулин до 1662 г. уже подавал челобитную окольничему Б.М. Хитрово о том, чтобы на нем не «правили» розданного в 1659/60 г. ружья[21]. Хитрово, возглавлявший в то время, с 1659/60 по 1662 гг., Оружейную палату, а также Ствольный приказ и Новую четь и обычно сопровождавший царя в походах, часто принимал челобитные грамоты[22].

           План Коломенского дворца в 1662 г. неизвестен. В царском тереме Коломенского дворца, выстроенного в 1667–1672 гг., было только два помещения, куда бояре могли входить без приглашения царя: сени перед передней комнатой и сени перед столовой палатой. Для приема челобитчиков, скорее всего, использовались вторые сени. Именно в них бояре вели следствие по делу стольника Семена Кропотова в 1679 г.[23]. Комплекс следственных материалов 1662 г. не позволяет определить, допускались ли во дворец крестьяне для подачи своих челобитных. Котошихин был убежден, что крестьяне в царский дворец не входили (2; 14).

           Показания коломенских челобитчиков не содержат сведений о рассмотрении их челобитных. Эта практика недавно была реконструирована П.В. Седовым на основе изучения монастырских отписок[24]. Даже если челобитная попадала к царю, он передавал ее руководителю Челобитного приказа или другому «ближнему человеку». Решалась челобитная либо в том приказе, в чьей компетенции находился вопрос, либо небольшой группой думных людей. Котошихин, говоря о Челобитном приказе, отмечал, что «челобитные, которые люди подают царю в походех и на праздники, и тех челобитен царь слушает сам и бояре, и по которой челобитной доведетца быть указу или отказу, и на тех челобитных подписывают думные дьяки»[25]. Упомянутые показания коломенских челобитчиков позволяют усомниться в том, что царь действительно слушал все челобитные. Чаще бояре рассматривали челобитные без участия царя. Конечно, многие челобитчики, подобно двоим солдатам полка Д. Крафорта, надеялись подать челобитную лично государю и потому вошли на Государев двор во время бунта.

           [235] Важную роль в рассмотрении челобитных играл верховой дьяк. Его обязанности не были предметом специального исследования[26]. В представлении современников цари не занимались таким «мирским надлежащим суетным делом», как приказное делопроизводство: «на то у них, великих государей, учинены думные и простые дьяки»[27]. Для делопроизводственной работы дьяки вызывались «в Верх», то есть в царский терем. Это следует, в частности, из государева пожалования дьяку Приказа Золотого дела Богдану Силину, которого царь «для своих верховых дел и для его старости не велел в розрядном списке имени его в Верх в ночи и на выезды и на пример в посылки писать и колодников давать»[28].

           Наиболее исследована деятельность верховых дьяков во время военных походов[29]. Царь Алексей Михайлович в письме к окольничему князю И.И. Лобанову-Ростовскому упоминает практику такой работы в связи с тем, что окольничий не прислал царю отписки, оправдываясь отсутствием подьячего: «Хощеши ли своими словами прав быти, что у тебя подьячих нет, а в полкех рейтарском и в салдацких ротные писари есть, за что не взять на время и отписки им написать и к нам, великому государю, прислать». Отговорки в отсутствии подьячих Алексей Михайлович квалифицировал следующим образом: «и так отговариваютца ябедники и обышныя людишка в приказех на суде, кождо с своим братом перед непутным же судьею, которой Бога не боится и нашего государева страху не имеет»[30].

           В обязанности верховых дьяков входило не только составление документов, но и работа с челобитными, которые подавались государю. Дьяк Посольского приказа Е.И. Украинцев в 1682 г. сообщал своему руководителю боярину князю В.В. Голицыну о том, что вынужден сидеть за рассмотрением челобитных ежедневно: «А мы по вся дни с утра и после обеда за челобитными сидим и несть нам восклонения. И естьли, государь, определения вновь какова не будет, то не для чего нам и в приказех сидеть будет, что все государство обратилось в Верх с челобитиями, только одних лишь приставных памятей не подают»[31]. Это письмо свидетельствует о том, что в моменты социальной напряженности челобитчики особенно рассчитывали на обращения к государю.

           В показаниях коломенских челобитчиков не упоминается практика словесного челобитья, которая была достаточно распространена в то время. Так, 11 октября 1673 г. крестьянин села Воздвиженского Д. Емельянов в дворцовом шатре, т.е. шатре Приказа Большого дворца, устно пожаловался на детей боярских «царицына чина», которые «потравили» его овес[32]. Словесные челобитья принимали судьи тех приказов, в ведении которых находились либо ответчики, либо ист[236]цы, и подьячие[33]. Упомянутое дело Д. Емельянова решал присутствующий в шатре глава Приказа Большого дворца Б.М. Хитрово. Неизвестно, рассчитывали ли коломенские челобитчики на словесное челобитье.

           Подача челобитных в загородных резиденциях ускоряла принятие решений. Если челобитная попадала царю, то он, передавая ее боярам или в приказ, мог в той или иной степени контролировать ее прохождение. Руководители приказов отчитывались по некоторым челобитным, а иногда в своих докладах государю дословно излагали их содержание. Последнее было принято, когда челобитчики жаловались на должностных лиц[34]. Поэтому обвинявшиеся в превышении должностных полномочий старались воспрепятствовать встрече челобитчиков с царем. Так, челобитчики дворцовой Комарицкой волости, требовавшие восстановления выборности старост и целовальников, каждый раз встречали противодействие севских воевод, стремившихся сохранить за собой управление дворцовой волостью. Комаричане говорили, что «бити челом великому государю нельзя, потому что челобитчиков их бьют и за решетку сажают»[35]. Рассмотрение челобитной боярами, то есть руководителями приказов, позволяло миновать нижестоящих приказных лиц и таким образом сократить приказную волокиту. Безусловно, челобитчики знали, что часто с государем находились приказные чины, занимавшие более высокий чин, чем остававшиеся в Москве[36].

           Практика подачи и рассмотрения челобитных отражает особенности взаимодействия норм Уложения 1649 г. и обычного права. Уложение запрещало обращаться к царю как к судье в первой инстанции (10, 20) и предоставляло право подавать ему челобитье в кассационном порядке (10, 20–21), но не во время богослужения (1, 8–9). Вместе с тем, Уложение сохранило следы древнего права челобитья царю, выражавшегося в многократном употреблении словосочетания «бити челом государю». Г.К. Котошихин также упомянул о возможности «бити челом царю самому» (8, 6), заметив, что простые люди пользовались ей достаточно редко: «кто может всегда блиско приходити к царю и видети часто от простых людей?» (7, 38). Таким образом, практика рассмотрения челобитных, зафиксированная в следственных делах 1662 г., представляла собой альтернативную форму управления и суда, которая способствовала дебюрократизации властных коммуникаций, организации их на основе опыта личных контактов, актуализации патронажных отношений и информационному обеспечению процессов управления. Компенсируя недостатки приказной системы, эта форма управления и суда в то же время поддерживала в обществе царистские иллюзии и провоцировала конфликты с приказными людьми.

           [237-238] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста