[224]

Н.И. Никитин

О «СТАРОЙ» ЕРМАКОВСКОЙ СОТНЕ (К ИСТОРИИ ОДНОГО МИФА)

 

           Если в истории русской колонизации, как подметил еще в начале прошлого века профессор Московского университета М.К. Любавский, исследователей более всего привлекает занятие и заселение русским народом Сибири[1], то в истории колонизации самой Сибири самыми популярными, несомненно, являются сюжеты, связанные с походом дружины Ермака.

           Один из таких сюжетов – судьбы ермаковых казаков, оставшихся в живых после завершения казачьей экспедиции за Урал. Интерес историков к их судьбе понятен и оправдан. Ведь речь в данном случае идет о непосредственных участниках «Сибирского взятья», которые, в отличие от большинства своих соратников, пережили трагические перипетии похода, вернулись «на Русь», затем снова оказались в Сибири, в составе правительственных войск завершили ее покорение, смогли своими глазами увидеть начало активного освоения края русскими людьми (и, стало быть, понять, «за что боролись») и, в добавок ко всему, положили начало сибирскому летописанию.

           Из сотни уцелевших сподвижников «покорителя Сибири» нам известно лишь два десятка имен, чья принадлежность к легендарной дружине находит хоть какие-то документальные подтверждения. Это, конечно, немного, и скудость источниковой базы не позволяет надеяться на крупные успехи в дальнейшем изучении судеб ермаковых казаков. Но, оказывается, и с прочтением напрямую касающихся их документов порой возникают серьезные проблемы. Особенно досадно, когда помехой в исследовании является торопливость и поверхностное ознакомление с уникальным документальным материалом. Наглядный пример тому – капитальная монография известного дореволюционного историка, харьковского профессора П.Н. Буцинского[2].

           После «отца сибирской истории» Г. Миллера Буцинский, по сути дела, первым обратился к изучению массового архивного материала и тем самым внес весомый вклад в изучение истории Сибири. Харьковский профессор поставил перед собой амбициозную задачу: по его мнению, прежде чем писать общую историю Сибири, надо на основе еще не изученного архивного материала провести всестороннее монографическое исследование всех сибирских уездов. Но эта задача оказалась непосильной для одного человека даже в очерченных Буцинским для себя довольно узких хронологических (до 1645 г.) и территориальных (лишь часть Западной Сибири) рамках. Слишком громаден и неподъемен оказался сохранившийся архивный материал.

           [225] Еще в 1927 г. выдающийся сибиревед С.В. Бахрушин, отметив, что Буцинский сделал «крупный шаг» вперед в деле изучения сибирской истории, обратил внимание и на серьезные недостатки его работ: «Автор не успел произвести более или менее глубокого обследования, не исчерпал имевшихся в его распоряжении архивных данных; он скользнул по документам, ознакомился урывками с отдельными из них, ограничился примерными и случайными цитатами… Спешность громоздкой работы не позволяла достаточно тщательно вникать в существо изучаемого материала. Отсюда… небрежность цитат; отсюда нередко ошибки вследствие невнимательного чтения текстов»[3].

           Эта характеристика была дана без конкретных примеров, но мне на собственном опыте пришлось убедиться в ее справедливости. Так, касаясь в упомянутой монографии Тобольска первой половины XVII в., П.Н. Буцинский написал следующее: «Относительно служилых людей здесь считаем нужным сообщить, что между ними в это время были еще сподвижники славного Ермака: они служили в пеших казаках и составляли «старую сотню» под начальством атамана. Несмотря на свою давнюю службу и прежние заслуги, эти казаки не пользовались никакими особыми привилегиями… Но когда, именно в 1632 г., Михаил Федорович указал быть над ними начальником тобольскому боярскому сыну Богдану Аршинскому в качестве головы, а не атаману, то они были слишком этим недовольны и отправили царю челобитную… Казаки старой сотни просили Михаила Федоровича, чтобы он их пожаловал, «за прежние их службы и за кровь велел ведать их по-прежнему атаману Гаврилу Ильину, а не Богдану Аршинскому…». Может быть, казаки старой сотни потому еще не хотели служить под началом Аршинского, что последний был по происхождению литвин, сосланный за разбой в Тобольск в 1617 г. Во всяком случае, им было почетнее служить под началом своего собрата Гаврилы Ильина, который, как видно из одной его челобитной Михаилу Федоровичу, был одним из старейших казаков старой сотни, который служил еще с Ермаком «в поле 20 лет и 50 лет в Сибири». Челобитная казаков была уважена»[4].

           Заинтригованный столь ярко описанным П.Н. Буцинским кипением страстей, я при первой же возможности обратился к процитированному им источнику, благо сноска на него в монографии имелась. Это челобитное дело представляет собой сложный конгломерат документов, состоящий из упомянутой челобитной, фрагментов подготовительных материалов для официального ответа и черновика самого ответа, по большей части с перепутанными при склейке листами. Разобравшись в их хитросплетении, я сразу же вспомнил приведенные выше слова С.В. Бахрушина. Оказалось, что П.Н. Буцинский не только допустил мелкие ошибки и неточности в пересказе дела, но и не вполне понял его суть.

           [226] Во-первых, как явствует из подлинника процитированного выше документа, подразделение тобольских казаков, отправивших челобитную в Москву, называлось не «сотня», а, по-казацки, «станица». Пусть это не принципиально, но все же – неточность. Во-вторых, и это главное, челобитчики действительно называли свою станицу «старой», но вовсе не потому, что это было ее официальное или обиходное название, и не потому, что она состояла из одних лишь сподвижников Ермака. Все было проще. В Тобольске долгое время имелась всего одна станица (сотня) пеших казаков. А к сентябрю 1630 г. (как явствует, правда, уже из других документов[5]) Григорием Шестаковым в Вологде, Тотьме, Устюге Великом и Сольвычегодске были «прибраны» для службы в Тобольске в пеших казаках «из гулящих из вольных людей» 500 человек, которые и составили в сибирской столице к 1631/32 г. еще пять станиц. Они первое время назывались в городе «новыми», а прежняя станица, соответственно, звалась «старой». Конфликт же разгорелся из-за того, что, несмотря на наличие у всех этих станиц (как «новых», так и «старой»), своих атаманов, администрация решила объединить их в один «приказ» (т.е. свести в один полк) – обычная практика в гарнизонах XVII в. Возглавить этот «приказ» должен был тобольский сын боярский Богдан Аршинский. Вопреки мнению Буцинского, казаков «старой» станицы он не устраивал не потому, что заменял их атамана Гаврилу Ильина (Ильин свой пост сохранял): ветеранам не нравилась перспектива двойного подчинения (и Ильину, и Аршинскому), поэтому они и обратились в Москву с просьбой сохранить их в ведении лишь своего атамана.

           Из самой челобитной казаков ясно видно, что их станица вовсе не являлась сосредоточием одних лишь соратников Ермака. Об этом свидетельствует указание челобитчиков на продолжительность их службы «великому государю». «Служим мы… в Сибири в Тобольском городе от Ермакова взятья лет по сороку и по пятидесят», – пишут казаки, а челобитная их помечена 10 июля 7145 (т.е. 1637) г. Не трудно посчитать, что те челобитчики, которые прослужили к этому времени 40 лет, начали свою службу лишь в 1597 г., т.е. намного позднее не только взятия столицы Сибирского ханства (1582 г.), но и основания самого Тобольска (1587 г.). Кроме того, надо отметить, что в Тобольском гарнизоне помимо пеших казаков были и другие воинские подразделения, и в них, согласно все той же челобитной, тоже служили ветераны «Сибирского взятья». П.Н. Буцинский почему-то обошел вниманием следующие слова челобитчиков: «А которые, государь, старые холопи твои тебе… в Тобольском от Ермакова взятья с нами ж вместе служат, литва, и конные казаки, и стрельцы, и нынеча… по-прежнему у литвы рохмистр, а у конных казаков голова, а у стрельцов сотник, и у тех, государь, старых статеи холопеи твоих, то не отнято»… И этим ошибки П.Н. Буцинского относительно [227]  ермаковых казаков не исчерпываются. Так, он полагал, что атаман Гаврила Ильин «был одним из старейших казаков старой сотни» (и это мнение, кстати, закрепилось в историографии[6]), но из именных книг тобольского гарнизона, следует, что до 1630 г. Г. Ильин служил в составе совсем другого подразделения – в конных казаках, причем рядовым[7].

           Вполне возможно, что большинство уцелевших соратников Ермака осело именно в столичном тобольском гарнизоне (как в «старой» станице пеших казаков, так и в других подразделениях), однако работами ряда исследователей (А.А. Преображенского, В.А. Александрова, Д.Я. Резуна) выяснено, что некоторые из Ермаковых сподвижников оказались в гарнизонах других сибирских городов – Березова, Верхотурья, Пелыма, Томска, Туринска, Тюмени[8]. Уже этого достаточно, чтобы понять несостоятельность представлений о тобольской «старой сотне» как средоточию уцелевших казаков Ермака, ведь после «Сибирского взятья» всех их было не более сотни[9].

           Тем не менее, миф о тобольской «старой сотне» оказался на редкость живуч. Видимо, многим историкам казалась вполне правдоподобной идиллическая картина, нарисованная П.Н. Буцинским: в старом русском городе, столице Сибири Тобольске несут «государеву службу» уцелевшие после «Сибирского взятья» соратники Ермака, объединенные в одно подразделение, крепко спаянные, горой стоящие друг за друга и за остатки былой вольности… Эту далекую от реальности картину в той или иной мере воспроизводили в своих работах: историограф Сибирского казачьего войска генерал Г.Е. Катанаев, прямо ссылавшийся на П.Н. Буцинского (1908 г.); бывший сотрудник Института истории СССР АН СССР Н.Г. Аполлова, ссылавшаяся уже на Г.Е. Катанаева (1976 г.); подвергший П.Н. Буцинского беспощадной критике за «реакционно–националистическую позицию» видный специалист по историографии Сибири «домарксистского периода» В.Г. Мирзоев (1970 г.); сибирский историк Д.И. Копылов (1989 г.); глубоко уважаемый мною крупнейший специалист по истории Сибири, бывший сотрудник Института этнографии РАН В.А. Александров (1991 г.) и, что особенно прискорбно, известный петербургский историк Р.Г. Скрынников, выпустивший в последнее время целую серию книг о Ермаке. При упоминаниях о «старой сотне» Р.Г. Скрынников опирался вроде бы на архивные материалы, но в основных заключениях следовал за П.Н. Буцинским, а на Скрынникова, в свою очередь, ссылаются другие исследователи (тот же В.А. Александров, например). Повествуя о ермаковых казаках, наши историки порой «творчески развивают» Буцинского, добавляя со ссылкой не него или вообще без каких-либо ссылок новые штрихи к коллективному портрету «старой сотни»[10]. А некоторые вообще ни на кого не ссылаются, видимо уже считая существование в Тобольске [228] ермаковской «старой сотни» чем-то совершенно очевидным и общепризнанным, да при этом еще и «как известно» пишут…

           В меру сил и возможностей я давно и неоднократно пытался внести относительную ясность в вопрос о месте ермаковых казаков в тобольском гарнизоне. Еще в своей монографии «Служилые люди в Западной Сибири» я в одной из сносок дал соответствующее разъяснение, но оно либо не было замечено коллегами, либо не произвело на них должного впечатления. Подробнее я остановился на этом вопросе в работе «Начало казачества Сибири» и еще более подробно – в статье о соратниках Ермака[11]. Тоже без видимого результата. И вот теперь предпринимаю еще одну попытку довести до научной общественности истинное положение вещей с тобольской «старой сотней».

           Вообще же, поднятый мною здесь вопрос не сводится только к исправлению конкретных ошибок конкретных авторов. Он гораздо шире, и суть его в том, как при написании трудов, особенно обобщающих, относиться к фактическому материалу, который приходится брать из работ своих предшественников. Все перепроверять по первоисточникам? Это нереально. Слепо доверять? Тоже не выход.

            В свое время я сам не раз повторял мелкие ошибки некоторых корифеев исторической науки (таких, например, как С.В. Бахрушин или М.И. Белов), когда писал, опираясь на их труды, обобщающие работы о сибирских землепроходцах, а узнавал об этих ошибках много позднее, имея дело уже с соответствующими источниками[12]. Но все не перепроверишь. Поэтому, хоть и банально это будет выглядеть, но я все же хочу обратиться к коллегам с призывом внимательнее изучать попавшие им в руки архивные материалы, а не «скользить» по ним, как профессор Буцинский, а также более продуманно соотносить свое стремление как можно шире охватить источники с возможностями их исследования. Допускаемые нами по невнимательности или небрежности ошибки имеют свойство многократно повторяться и даже усугубляться в трудах следующих за нами поколений историков.

 

           [228-229] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста

 

[m] Слово вписано над строкой.