Персональная специализация старых» подьячих посольского приказа и структурирование ведомства в 30–40-е годы XVII в.

Автор
Куненков Борис Александрович

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVII

Библиографическое описание:
Куненков Б.А. Персональная специализация старых» подьячих посольского приказа и структурирование ведомства в 30–40-е годы XVII в. // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). К 80-летию члена-корреспондента РАН В.И.Буганова: сборник статей / отв. ред. Н.М.Рогожин. М., 2012. С. 205-223.

Текст статьи

[205]

Б.А. Куненков

ПЕРСОНАЛЬНАЯ СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ «СТАРЫХ» ПОДЬЯЧИХ ПОСОЛЬСКОГО ПРИКАЗА И СТРУКТУРИРОВАНИЕ ВЕДОМСТВА В 30 – 40-Е ГОДЫ XVII ВЕКА

           Первым в отечественной историографии вопрос о структуре Посольского приказа поставил С.А. Белокуров. Он пришел к выводу, что эта структура сводилась к специализации подьячих, на основе которой затем возникли подразделения ведомства – повытья: «Занятия между ними (подьячими. – Б.К.) с начала XVII в. распределены были по специальностям: по крайней мере, денежную часть еще в первой половине XVII в. вел особый подьячий, и, кажется, тогда уже были повытья. Но во всяком случае эти "повытья" – департаменты существовали в самом начале второй половины XVII столетия (1654 г.) и существовали в том самом количестве, что и в последующее время (1665, 1670 гг. и далее) и в начале XVIII в. (1702 и 1710), – именно 5. Во главе повытий были "старые подьячие" – директора департаментов»[1].

           Компетенцию повытий С.А. Белокуров определял, основываясь на конкретных указаниях, обнаруженных им в материалах второй половины XVII в.: «Из одной записи, недостаточно полной, видно, что в 1646 г. дела распределялись между подьячими так: 1) Кизыльбаши, Дания, Голландия; 2) Бухары, Юргенч, Индия, Крым; 3) Молдавия, [206] Швеция, Греческие власти, Киевский митрополит; 4) Литва, Султан»[2]. Действительно, четыре группы дел совпадают с числом «старых» подьячих, служивших в приказе в 1646 году. Это были А. Корепанов, И. Хрипков, А. Немиров, Е. Юрьев.

           Другое обнаруженное С.А. Белокуровым указание на компоновку дел по повытьям относится к апрелю 1677 г. Согласно этой записи, все дела приказа были распределены между четырьмя «старыми» подьячими. Они «ведали: 1) Максим Бурцов: аглинское, датское, свейское, галанцы и амбурцы, вольные города; 2) Иван Волков: папа, цесарское, польское, персицкое, армянское, индейское, подьяческий список; 3) Прокофий Возницын: гишпанское, французское, турское, крымское, греческое, грузинское, китайское, юргенское, бухарское, сибирское, калмыки, московские торговые иноземцы; 4) Дмитрий Симоновский: горские черкасы, калмыцкие тайши (сбоку против обоих: "Отослать в Казанской дворец"), донские казаки и вся тамошняя служба, волоское, мултянское, Мещанская слобода»[3]. Как уже отмечено, С.А. Белокуров считал число повытий строго соответствовавшим числу «старых» подьячих, и он же установил, что последних во второй половине XVII века неизменно было пять. Мог возникнуть вопрос, почему в таком случае запись 1677 г. фиксирует только четыре повытья. С.А. Белокуров объяснил это «временным отсутствием пятого "старого подьячего"», вследствие чего дела пришлось разделить на четверых.

           Таким образом, факты, приведенные С.А. Белокуровым, свидетельствуют, что повытье не являлось «департаментом» в традиционном смысле слова – постоянно существующим структурным подразделением приказа с постоянной же компетенцией. Напротив эти структурные подразделения формировалось как личные канцелярии «старых» подьячих, и состав дел, ведавшихся в каждом повытье, был неустойчивым, текучим.

           Исследователи, труды которых затрагивали те или иные аспекты деятельности Посольского приказа, но не изучавшие его структуру специально, – В.И. Гальцов, Н.Ф. Демидова, М.П. Лукичев, В.В. Похлебкин, А.В. Беляков, – считали существование повытий в первой половине XVII в. фактом, не вызывающим сомнений. Их мнение основывалось на выводах С.А. Белокурова и подкреплялось данными Описи архива Посольского приказа 1626 г., где указано, что каждый из «старых» подьячих имел в приказном архиве отдельный ящик с документацией, а это воспринималось, как показатель персональной специализации подьячих по тем или иным вопросам, а она, в свою очередь, как доказательство существования в ведомстве структурных компонентов – повытий.

           Наблюдения относительно структуры Посольского приказа в изучаемый нами период сделал В.И. Гальцов, диссертационное иссле[207]дование которого посвящено приказному архиву. Он полагал, что за каждым из подьячих «были закреплены определенные обязанности, связанные, прежде всего, с ведением документации, относящейся к отношениям России с одним государством или группой государств»[4]. К середине XVII в., считает В.И. Гальцов, архивные дела были разделены на пять групп: три группы дел по связям с европейскими странами, две – с азиатскими. «Такая группировка дипломатической документации по государствам, – подчеркивает он, – была сделана в соответствии с распределением служебных обязанностей среди старых подьячих, оформившемся к середине XVII в. в виде пяти структурных единиц приказа – повытий»[5]. Таким образом, в основе структуры ведомства, по мнению В.И. Гальцова, лежала личная служебная нагрузка каждого из «старых» подьячих.

           Н.Ф. Демидова, рассматривая в своей монографии структуру государственных учреждений Московской Руси, затронула вопрос о структуре Посольского приказа. Она различает ведомства с двухчастным делением (на столы и повытья) и одночастным (только на повытья). В Посольском приказе, отмечает Н.Ф. Демидова, существовало одночастное деление, и его структурной единицей было повытье, причем «это разделение, однако, не было последовательным и постоянным»[6].

           М.П. Лукичев в очерке, посвященном думному дьяку Г.В. Львову, упомянул, как об известном факте, о существовании в Посольском приказе «подразделений (столов, повытий)». Проследив по данным Описи 1626 г. должностные функции Г.В. Львова, он счел, что они вытекали из компетенции вверенного ему «подразделения»[7].

           В.В. Похлебкин в своем справочнике повторил мнение, что структурной единицей Посольского приказа являлось повытье. Не рассматривая путей образования повытий, он попытался объяснить правила подбора дел в ведении каждого из них. Распределение дел, считал В.В. Похлебкин, «зависело на каждом историческом этапе от конкретного состояния международных отношений», и «структура повытий… никогда не была постоянной, а менялась и формировалась путано и бессистемно»[8]. Дела компоновались в повытьях отнюдь не по региональному критерию. По мнению В.В. Похлебкина, рубрики, объединяющие дела по связям с той или иной страной, группировались в повытьях в зависимости от качественного состояния отношений этих стран с Московским государством. Это позволяло в каждом повытьи «выработать и культивировать определенный дипломатический язык, определенную… форму обращения при составлении дипломатических документов»[9] и обеспечить стабильность форм работы подьячих.

           Вопрос о внутренней организации Посольского приказа второй половины XVII века затронул в своем диссертационном исследовании [208] А.В. Беляков. Он отметил как существование повытий в изучаемый им период, так и изменчивость приказной структуры. Некоторые мнения С.А. Белокурова этот автор оспорил: «Полного разграничения посольских дел на западные и восточные не произошло, хотя тенденции к этому явно прослеживаются. Утверждение С.А. Белокурова о существовании трех европейских и двух азиатских повытий основано на недостаточной информации». А.В. Беляков отметил, что при поручении дел в ведение подьячим соблюдалась упорядоченность и последовательность: «Когда кто-то из старых подьячих отправлялся в посылку, его дела распределялись между оставшимися… Передача дел от одного подьячего к другому происходило по челобитью истцов в случае смерти, отставки или посольской посылки».

           Вышеупомянутые авторы приходят к выводу, что компетенция подразделений приказа была неустойчивой. Из работ С.А. Белокурова, В.И. Гальцова, А.В. Белякова следует, что структурные компоненты приказа – повытья – формировались применительно к функциям «старых» подьячих. Доводами в пользу этой гипотезы служат соответствие числа повытий числу «старых» подьячих и изменчивость состава подведомственных им дел – данные, основанные на прямых указаниях Описей архива Посольского приказа 1626 и 1677 гг., переписной книги 1632 года и росписей дел в повытьях 1646 и 1677 гг. Непосредственное исследование делопроизводственных материалов, особенно дипломатической документации, позволит проверить эту гипотезу применительно к периоду 1613–1645 гг.

           Есть прямые указания на преемственность обязанностей подьячих в приказе. В одной из ведомостей на выплату жалованья говорится: «На Родионово место Юрьева взят в Посольской приказ подьячей Михайло Волошенинов»[10]. Эту запись можно понять в том смысле, что М. Волшенинова взяли в штат, когда со смертью Р. Юрьева появилась вакансия. Но точно известно, что М. Волошенинов был зачислен в приказ в январе или феврале 1635 г., тогда как Р. Юрьев умер только 7 мая 1635 г. В таком случае запись скорее означает, что М. Волошенинов принял дела, которыми ранее ведал Р. Юрьев, причем последний остался служить в приказе. Когда сам М. Волошенинов ушел на повышение в 1643 г., его дела принял Т. Васильев.

           Греческий переводчик в челобитной говорит, что в 1627 г. его дело разбирал подьячий А. Шахов, а после долгого перерыва в 1632 г. – подьячий Т. Никитин, ввиду того, что он «сидел» на месте А. Шахова[11]. В этой челобитной прямо указана связь между «местом» и служебным поручением. Сам Т. Никитин накануне своего ухода из приказа (1638 г.) в челобитной рекомендовал передать дела, которые прежде ведал он, Третьяк, в ведение подьячего М. Фокина, поскольку тот «у твоих государевых дел списан был со мною в товарищех»[12]. Таким образом, из челобитной следует, что у «старого» подьячего Т. Ники[209]тина была в приказе определенная специализация, а подьячий второй статьи М. Фокин являлся его напарником. Понятие «места» подьячего, которое в случае его ухода переходило к другому лицу, может обозначать определенный круг обязанностей, закрепленных за этим подьячим персонально.

           В переписной книге Посольского приказа 1632 г. есть следующая запись: «В Посолском же приказе в государеве казне денег на месяц октябрь по… число нынешнего 141-го году прииму подьячих Григорья Лвова да Олексея Корепанова да Родиона Юрьева 6131 рубль 17 алтын 3 деньги»[13]. Книга денежных выплат подьячим (1632–1635) содержит записи, относящиеся к осени 1633 г.: «Лета 7142-го, сентября в 15 день. Взять для жалованья в месячной корм для солдат под Смоленск. … Григорьева столу Львова 798 рублев 22 алтына и отдать подьячему Гарасиму Степанову»; «У подьячево у Олексея Корепанова отчол Помесново приказу подьячей Герасим Степанов ево Олексеева приходу денег две тысечи восмьсот один рубль одинатцать алтын две денги. … У Олексея Корепановаесчо Холпья приказа подьячей Юрьи Тютчев отчол пятсотрублев. … У подьячево у Родиона Юрьева отчол подьячей Юрьи Тютчев ево Родионова приему тысчу семьсот рублев. Да у Родиона ж принял подьячей Герасим Степанов его ж Родионова приему триста двацать восмь рублев шесть алтын пять денег, да Григорьева столу Львова четыреста девятнадцать рублев двацать шесть алтын три деньги да четыреста пятьдесят два рубля, которые остались от немецких кормов, у подьячего у Третьяка Никитина. И всего тысечюдвестерублев у Родиона Юрьева. … Иван Прикаскин у Родиона Юрьева взял тысечю четыреста рублев»; «У Родиона же Юрьева отчол Помесного приказу подьячей Иван Прикаскин его же Родионова столу тысечю четыреста рублев»[14].

           В Описи архива Посольского приказа 1673 г. упоминаются «столпы росходные» за 152 г. Т. Васильева и М. Волошенинова[15]. Г. Львов, А. Корепанов, Р. Юрьев, Т. Никитин в октябре 1632 – сентябре 1633 гг., М. Волошенинов и Т. Васильев в начале 1640-х гг. состояли в «большой» статье подьячих. То, что у них «отчитывались» денежные суммы, что они вели «расходные столпы» и «счетные списки», свидетельствует, что в распоряжении каждого из них находились какие-то денежные средства. Это предполагает определенную автономию служебного положения каждого из «старых» подьячих.

           Записи свидетельствуют, что в 1632–1633 гг. собственную бухгалтерию вели четверо из пяти «старых» подьячих, а в 1642–1644 гг. – двое из четырех. То, что нет подобных сведений относительно Д. Одинцова и И. Хрипкова, еще не дает оснований считать, что они не пользовались финансовой автономией и не имели должностной специализации. Последняя подтверждается данными других источников, которые рассмотрены ниже.

           [210] Как сказано выше, Описи архива Посольского приказа 1626 и 1673 гг. содержат сведения, позволяющие яснее представить разделение обязанностей между «старыми» подьячими. Как показатель персональной должностной специализации «старых» подьячих можно оценивать их «именные» ящики в приказном архиве. В Описи 1626 г. упоминаются несколько ящиков, каждый из которых был помечен именем того или иного «старого» подьячего; в них хранилась документация, прошедшая через его руки, дела, которые были им технически подготовлены. Это были, так сказать, личные архивы этих лиц. Примечательно, что тематических совпадений в росписях содержания ящиков не наблюдается, а это свидетельствует о четком разграничении компетенции между подьячими. В Описи 1626 г. отмечены ящики А. Шахова, Г. Львова, Т. Никитина, Д. Одинцова[16]. Все эти лица в 1626/27 г. составляли «большую» статью. Таким образом, ящики для хранения «своих» дел были выделены всем «старым» подьячим без исключения. В подборке дел в ящиках явно прослеживается политико–географический принцип (страны Востока в ящике Д. Одинцова, страны протестантской Европы в ящике Г. Львова и т.д.).

           Таким образом, собственная бухгалтерия «старых» подьячих, их «именные» ящики в архиве, преемственность «места» в приказе свидетельствуют, что специализация – разделение обязанностей между «старыми» подьячими – соблюдалась. Это означает, что за каждым из них был закреплен определенный набор дел. Допуская специализацию, можно предположить и существование в приказе своеобразных «департаментов»–повытий. Именно к такому выводу пришли В.И. Гальцов и М.П. Лукичев, в данных Описи 1626 г. увидевшие подтверждение выводов С.А. Белокурова. Но в документах исследуемого периода термин «повытье», обнаруженный С.А. Белокуровым в материалах второй половины XVII в., не встречается ни разу. Зато четыре раза встречается такое понятие, как «стол». В записях об изъятии денежных сумм, приведенных выше, упомянуты столы Г. Львова (дважды) и Р. Юрьева. В мае 1640 г. встречается еще одно упоминание о столе: отписка ливенского воеводы о возвращении заемных денег крымских арбачеев находилась «у подьячево у Олексея Корепанова в Крымском столе»[17]. В трех случаях из четырех столы называли по имени «заведующего», в одном – в соответствии с его компетенцией. Вероятнее всего, «старые» подьячие Р. Юрьев и Г. Львов в 1633 г., А. Корепанов в 1640 г. действительно имели в качестве рабочего места отдельные столы в помещении ведомства.

           Проследить специализацию возможно, изучив справы, сделанные «старыми» подьячими на оборотах подготовленных ими документов. Наиболее эффективным способом исследования структуры Посольского приказа представляется анализ справ подьячих. Много[211]численные документы по текущим кадровым и хозяйственным делам, вопросам обеспечения дипломатических акций содержат справы – подписи чиновников, подготовивших («справивших») тот или иной документ: «Справил подьячей Дорогойко Одинцов», «Справил подьячей Гришка Львов», «Справил подьячей Тренка Васильев». За период до 1626 г. архивной документации сохранилось немного. Лучшая сохранность материалов конца 1620-х – начала 1640-х гг. позволяет с большей достоверностью проследить службу подьячих тех лет.

           Бумаги справляли только «старые» подьячие, в 1627–1645 гг. их служило десять, и справы всех десяти обнаружены в рассмотренных нами материалах. Иногда справы делали и «средние» подьячие, но крайне редко, и только те, чей оклад был не меньше 30 руб. Одним из них был М. Фокин, остававшийся во второй статье до самой смерти. Он прослужил в приказе 22 года, но все шесть его справ относятся к последним годам его службы и жизни (1639–1643).

           Кроме справ, специализацию подьячих позволяют уточнить данные записных «всяких дел» книг приказа (от всего изучаемого периода сохранилась только одна), в которые заносились поступавшие с мест воеводские отписки. Иногда там указывалось, к кому какие отписки поступали: донесение из Ливен (с Крымского рубежа) взял А. Корепанов, три грамоты из Астрахани – И. Хрипков.

           Специализацию подьячих можно также проследить, выяснив, документы по каким именно вопросам они справляли. Необходимо сопоставлять дату той или иной справы со временем поступления ее автора в «большую» статью. В 1627–1645 гг. в «большой» статье служили:

           1. Львов Григорий Васильевич. Он впервые появляется с окладом «старого» подьячего в 1625 г.; в апреле 1635 г. его взяли ко двору для обучения грамоте царевича Алексея Михайловича, и в Посольский приказ он вернулся уже в чине дьяка (1637). Обнаружено 30 его справ за 1628–1637 гг.

           2. Никитин Третьяк. Подписывался как «Тренка Никитин». Служил в «большой» статье в 1627–1638 гг. Обнаружено 5 его справ (1631, 1638).

           3. Одинцов Дорогой Петрович. Зачислен в «большую» статью подьячих в 1624/1625 г., выбыл из приказа в начале 1633 г., не позднее 15 марта. Обнаружено 32 его справы (1627–1632 гг.).

           4. Юрьев Родион. Зачислен в «большую» статью в июле 1631 г., умер «скорою смертью» 7 мая 1635 г.[18] Обнаружено 12 его справ (1631–1634).

           5. Волошенинов Михаил Дмитриевич. Взят в «большую» статью в январе или феврале 1635 г., в сентябре 1643 г. был пожалован в дьяки[19]. Обнаружено 24 его справы (1636–1642).

           [212] 6. Корепанов Алексей Лукич. Зачислен в «большую» статью в 1627/1628 г. и прослужил там до своей смерти (1648). Обнаружено 26 справ (1630–1645).

           7. Никитин Третьяк Васильев. Именуется в официальных документах Третьяком Никитиным, сам всегда подписывался как «Тренка Васильев». В «большую» статью был зачислен осенью 1639 г.[20], летом 1645 г. пожалован в дьяки[21]. Обнаружена 31 справа (1643–1645).

           8. Сахаруков Яков. Зачислен в приказ в начале 1638 г., 28 апреля 1639 г. умер[22]. Обнаружено 12 справ (1638).

           9. Хрипков Иван Прокофьевич. Был зачислен в приказ в первую статью в конце 1639 г. и служил до конца исследуемого периода. Обнаружено 18 справ (1639–1645).

           10. Немиров Андрей. «Старый» подьячий с 1644 г. Он сделал справы о жалованье касимовской царевне, живущей в Ярославле, и ярославским кормовым татарам[23].

           Идеальным подтверждением гипотезы, что справа подьячего – показатель его специализации, был бы непрерывный ряд справ одного лица в делах одной рубрики (Крымские, Шведские, Турецкие дела и т. д.) на протяжении всего периода, когда оно служило в «старых» подьячих; притом, желательно, чтобы они присутствовали более чем в одном деле, и чтобы этот ряд не нарушали справы иного лица. Чаще всего справы подьячего исчезают из документов тогда, когда сам он выбывает из «большой» статьи. Но в ряде случаев в документах появляются «чужие» справы, даже когда прежний справщик остается в «большой» статье.

           В Датских делах за 1631–1646 гг. обнаружено 19 справ, сделанных четырьмя лицами. Одна справа Т. Никитина, за которой следует 10 справ Г. Львова, сделанных в период с октября 1631 по июль 1634 гг.; 5 справ М. Волошенинова (1642), 3 справы И. Хрипкова (1644–1646). Вероятнее всего, Г. Львов, М. Волошенинов, И. Хрипков по очереди ведали Датскими делами. Впрочем, здесь надо сделать оговорку: «старый» подьячий Т. Никитин в годы, когда дела справлял Г. Львов, отнюдь не выбыл из приказа, продолжал служить, а все 5 справ М. Волошенинова относятся к одному делу – об отпуске в Данию посольства С.М. Проестева, и сделаны они в апреле–мае 1642 г. Дело о посольстве Проестева, безусловно, вел подьячий Волошенинов, но это еще не доказывает, что ему были поручены вообще все Датские дела. Надо отметить, что эти моменты отнюдь не опровергают гипотезу, но делают ее уязвимой, дают основания для сомнений.

           В Шведских делах за период с декабря 1630 по 3 августа 1633 гг. найдено 9 справ, из них четыре принадлежат Г. Львову и пять – Т. Никитину; их справы чередуются друг с другом. Кроме справ, есть и другие факты, подтверждающие специализацию и Г. Львова, и Т. Никитина по Шведским делам. Известно, что Г. Львов доставил «ответные [213] грамоты» на подворье к шведским послам А. Мониеру и Ю. Бенгарту в апреле 1629 г.[24] Фактов, доказывающих причастность к Шведским делам Т. Никитина, гораздо больше. В декабре 1626 г. он отнес письменный ответ на подворье шведским послам Ю. Бенгарту и А. Рубцову; в феврале 1630 г. – ответную грамоту шведскому послу А. Мониеру[25]. В ноябре 1634 г. запрос с приказом для справки «отписать на сем же столпце», кто из новгородских подьячих принимал питье для людей шведского посла А. Спиринга, «писал Тренька Никитин»[26]. В записной книге «всяких дел» приказа говорится об изъятии «у подьячево Третьяка Микитина, что осталось венгерского посла у Якова Руселя и у немец и у греческово затворника, как был в 142 году отпущен, 42 рубли 20 алтын»[27]. Ж. Руссель, посол трансильванского князя Г. Бетлена, появился в России в качестве, прежде всего, шведского дипломатического агента.

           Опись архива Посольского приказа 1626 г. свидетельствует, что в ящике Т. Никитина хранились два списка договора М.В. Скопина-Шуйского с Я.П. Делагарди о найме «немецких ратных людей», восемь дел по размежеванию русско–шведской границы[28]. Перед началом Смоленской войны Т. Никитин ведал набором наемных войск:

           – 7 февраля 1632 г. он справил память в Устюжскую четь о выдаче 2360 руб. «на наем неметцким ратным людем» полка А. Лесли;

           – 6 апреля 1632 г. – памяти в Устюжскую четь о жалованье кн. В. Барятинскому и дьяку В. Ключареву, отправленным в Новгород «для прииманьянеметцких ратных людей», кн. Н. Гагарину, С. Языкову и дьяку П. Внукову, посланным в Архангельск для того же;

           – 11 сентября 1632 г. – в Устюжскую четь об учинении оклада служилому иноземцу А. Борецкому.[29]

           – 26 октября 1633 г. он взял деньги, предназначенные на корм наемным солдатам капитана Я. Фарбека из полка А. Лесли[30]. Наем иноземцев проводился так же в рамках связей со Швецией.

           Таким образом, напрашивается вывод, что Шведские дела были предметом совместной компетенции Г. Львова и Т. Никитина, работавших в паре. Подобная практика имела место – позднее были «списаны в товарищех» тот же Т. Никитин и М. Фокин. Справа Т. Никитина, относящаяся к 1638 г., может свидетельствовать, что он продолжал ведать Шведскими делами и после ухода Г. Львова (1635), пока не выбыл из приказа сам.

           В Голландских делах есть всего две справы Г. Львова в 1631 и 1633 гг.; кроме того, он дважды доставлял «ответные грамоты» на подворье к голландскому послу в 1631 г.[31]

           В Крымских делах за период с февраля 1630 по 30 октября 1644 гг. обнаружено 19 справ, из них семнадцать принадлежат А. Корепанову. Не вызывает сомнения, что А. Корепанов ведал Крымскими делами. Это подтверждается также тем, что:

           [214] – по записи в переписной книге 1632 г. ему был отдан столбец с приездом в Москву крымского посла в Швецию Ханбердея и отпуском шведского посла в Крым Б. Барона и крымского посла Муралея[32];

           – в его ящике в архиве Посольского приказа хранилась «выписка по челобитью Посольского приказа подьячих о прописке в крымскую посылку, что не послано против прежней росписи з Григорием Нероновым»[33];

           – у него находились «остаточные за кормами крымских гонцов» деньги[34];

           – он в 1643 г. в Седельном ряду закупал вещи для «лехких поминок» в Крым[35].

           Наконец, как сказано выше, тем, что источники прямо упоминают Крымский стол А. Корепанова. Возникновение в Посольском приказе постоянного подразделения, специализирующегося исключительно по Крымским делам, было обусловлено спецификой отношений России с Крымским ханством.

           Этот ряд нарушают две справы Р. Юрьева, одна из которых относится к 1631/32 г., а вторая – к 30 сентября 1633 г. Следующая по времени справа А. Корепанова относится к апрелю 1634 г., а Р. Юрьев умер 7 мая 1635 г. Следовательно, А. Корепанов вновь стал справлять Крымские дела не в связи с его смертью. Можно предположить, что какое-то время Р. Юрьев заменял А. Корепанова.

           В Турецких делах за 1630–1645 гг. обнаружено 20 справ, сделанных пятью лицами. Это семь справ Д. Одинцова (июль 1630 г. – 11 сентября 1632 г.), пять справ Р. Юрьева (1632–1634), две справы М. Волошенинов (1637, 1643), шесть справ Т. Васильева (1643–1644). Известно также, что Т. Васильев в 1643 г. принял дела выбывшего М. Волошенинова. Видимо, Турецкие дела находились в постоянной компетенции этих лиц. Две справы Г. Львова от 11 февраля 1634 г. воспринимаются как неожиданность. Это, во-первых, единственный случай, когда Г. Львов справил документы по связям со странами Востока. Во-вторых, единственный случай, когда в одном архивном деле – об отпуске в Турцию посольства И. Коробьина и С. Матвеева – присутствуют справы двух подьячих. Во всех известных нам случаях одно дело от начала и до конца вел один подьячий. Скорее всего, эти две памяти по Турецким делам были справлены Г. Львовым в порядке исключения в связи с какими-то чрезвычайными обстоятельствами.

           В Персидских делах за 1632–1648 гг. обнаружено 16 справ. Из них пять сделаны Д. Одинцовым (1632), одна – М. Волошениновым (1637), шесть – Я. Сахаруковым (не ранее 1 сентября 1637 г. – декабрь 1638 г.), четыре – И. Хрипковым (1641–1648). Специализацию И. Хрипкова по Персидским делам подтверждает также тот факт, что [215] к нему поступали все отписки в Москву астраханских воевод, а связи с Персией осуществлялись через Астрахань. В 1639 г. он забрал к себе отписки «о шахове после о Асан-беке», «о шахове гонце Али беке», о приезде на Терек Сурхай-мурзы Тарковского[36], в мае 1640 г. сделал справу о жалованье «за степной проезд» и о поденном корме в Москве астраханскому гонцу Л. Бухарову[37].

           Пять справ в делах Большой Ногайской орды за 1630–1633 гг. принадлежат Д. Одинцову.

           В Донских делах за 1630–1640 гг. 28 справ сделали шесть подьячих. Справщики здесь меняются часто, и может показаться, что их замена проводилась без какой-либо упорядоченности. Обнаружены три справы Д. Одинцова (1630–1632); пять справ А. Корепанова (ноябрь 1635 – сентябрь 1636 г.). Затем следуют три справы М. Волошенинова (декабрь 1636, январь и март 1637 г.) и одна – Г. Львова (январь 1637 г.); пять справ Я. Сахарукова (февраль–июль 1638 г.); вновь две справы М. Волошенинова (сентябре 1639 г.); девять справ И. Хрипкова (ноябрь 1639 – март 1640 г.); кроме того, в 1639 г. именно к нему поступила отписка «о Донских вестях»[38]. А. Корепанов и М. Волошенинов (дважды), «исчезнув» из Донских дел, продолжали службу в «большой» статье, а подобная практика была редкостью. Донские дела на первый взгляд кажутся рубрикой без постоянного заведующего, «кочующей» из рук в руки. Трудно объяснить, почему один из документов справил Г. Львов, к тому времени только что пожалованный в дьяки. Это его единственная справа по Донским делам и вообще единственная известная нам справа, сделанная дьяком. Вероятно, это было разовое поручение, вызванное какими-то непредвиденными обстоятельствами.

           В Польских делах за 1634–1645 гг. обнаружено 10 справ, сделанных тремя лицами: две справы Г. Львова (1634), одна – М. Волошенинова (1639), семь – Т. Васильева (1644–1645). Известно также, что к Г. Львову поступали «листы» по Литовским делам, и что он готовил наказы межевым судьям при размежевании русско–польской границы.

           Рубрика, объединяющая все дела посольских подьячих, а также сторожей и золотописцев, в росписи повытий 1677 г. упомянута под названием «подьяческий список». По делам подьяческого списка за 1631–1645 гг. обнаружено 24 справы. В 1631–1634 гг. чередуются справы Д. Одинцова (одна), Г. Львова (четыре), Р. Юрьева (четыре). Затем до 1643 г. обнаружена только одна справа М. Волошенинова (1636), затем – 12 справ Т. Васильева (декабрь 1643 – январь 1645 г.) и две справы И. Хрипкова (лето 1645 г.). С 1646 г. все документы по делам подьячих стал справлять недавно принятый в приказ Е.Р. Юрьев[39], но И. Хрипков остался служить в «большой» статье; следовательно, заведование «подьяческим списком» было для [216] него временным поручением. В 1631–1634 гг. подьячие Д. Одинцов, Г. Львов, Р. Юрьев состояли в «большой» статье одновременно[40]. Их справы чередуются хаотично, и проследить какую-то систему в поручении дел о подьячих тому или иному чиновнику трудно. Но есть запись, показывающая, что в 1635 г. вопросы службы подьячих находились в ведении Р. Юрьева: «Да в нынешнем в 143–м году по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеаРусии указу и по челобитным и по выпискам печатника и думного диака Ивана ТарасьевичаГрамотина да думного диака Ивана Гавренева роздал подьячей Родион Юрьев из доходов Посольского приказу своего прииму подьячим государева жалованья на нынешней на 143–й год другую половину, да в приказ диаку Максиму Матюшкинуподьячим и золотописцу и сторожомпразнишных денег для Светлого Христова Воскресения и для праздника государя царевича князя Алексея Михайловича ангела, а в росходную книгу он тех денег не записал, а мая в 7 день его не стало скорою смертью»[41].

           В делах переводчиков и толмачей за 1627–1645 гг. найдена 41 справа. В 1627–1632 гг. Д. Одинцов справил 11 документов по делам переводчиков и толмачей, в том числе ведомости на выдачу им годового жалованья за 1630/31 и 1631/32 гг. Но его справы не образуют непрерывного ряда, так как в те же годы пять справ сделал Г. Львов, две – А. Корепанов, одну – Р. Юрьев; объяснение столь частому чередованию подьячих–справщиков найти трудно. Девять справ М. Волошенинова (1639–1643) и шесть справ Т. Васильева (1644–1645) представляют почти непрерывные ряды с единичными вкраплениями справ А. Корепанова, и создается впечатление, что М. Волошенинов и Т. Васильев получили дела переводчикам и толмачей в постоянное ведение.

           Могло сложиться впечатление, что исследователь на основе неполных данных сделал слишком смелый вывод, и на самом деле практики поручения подьячим целой рубрики в постоянное ведение не было. Вместо этого им давались разовые поручения – вести конкретное дело (приезд или отпуск того или иного посольства и т. д.). В большинстве случаев дела одной и той же рубрики доверялись одному и тому же лицу, но это было «деловым обыкновением», а не правилом, закрепленным административным распорядком приказа.

           Многое проясняет недавно обнаруженная роспись, составленная в апреле или начале мая 1635 г: «Роспись государьствам и делам, как в прошлом в 142–м году по помете на росписи дьяка Максима Матюшкина ведали меж себя Посольского приказу подьячие Литовское и Запорожские черкасы, Цесарево, Аглинское, Датцкое, Галанское и вольных городов Немецких, романовские мурзы и татаровя, юргенской царевич Авган. А ведал те дела Григорей Лвов. А ноне у тех дел на Григорьеве месте подьячей Михайло Волошенинов. Свейское, Францужское, Голстенское, Бухарское, Юргенское, греческие и ли[217]товские старцы, московские и ярославские и ростовские кормовые царевичи и мурзы, московские торговые и служилые немцы. А ведает ныне те дела по-прежнему подьячей Третьяк Никитин. Турское, Кизылбашское, Донские казаки, горские черкасы, Кумытцкое, касимовские и романовские доходы. Ведал те дела подьячей Родион Юрьев. Крымские, Ногайские, Колматцкое, Грузинское, Алтын–царь, касимовской царевич. А ведает ныне те дела по-прежнему подьячей Олексей Корепанов»[42].

           Эта роспись, во-первых, доказывает, что дела поручались «старым» подьячим в постоянное ведение; во-вторых, подтверждает, что справа, сделанная подьячим, в большинстве случаев действительно является свидетельством его специализации. Сопоставив рубрики справленных документов, данные Описи приказного архива и прямые указания росписей 1635 и 1646 гг., можем с большей точностью определить эту специализацию.

           В ведении Г. Львова находились Датские, Голландские, Польские дела, а также Английские и Цесарские дела. Последнее, кроме данных росписи 1635 г., подтверждается рядом фактов: в его ящике в приказном архиве был отпуск и опасная грамота для англичанина А. Ди (Дия); он подготовил жалованную грамоту английским купца с разрешением не платить пошлин в 1631 г.[43]; в 1632 г. готовил дело о приезде «цесарева посла»[44].

           Т. Никитин отвечал за связи с Восточными православными церквами: он вел дело выезжего греческого клирика, взятого в переводчики Посольского приказа[45], в его ящике в архиве Посольского приказа хранилось письмо греческого митрополита Сергия к патриарху Филарету «о милостыни»[46]. О подведомственности ему Шведских дел прямо говорит роспись, но в этих Шведских делах 1630–1633 гг. на четыре его справы приходятся три справы Г. Львова. Возможно, Шведские дела сначала находились в «Григорьевом столе Львова», а Т. Никитин был «списан у государевых дел» с Г. Львовым так же, как позднее М. Фокин был «списан» с ним самим. Видимо, затем Шведские дела были особо поручены Т. Никитину ввиду их возросшего объема: начало 1630-х гг. было временем русско–шведского сближения.

           Многочисленные справы Д. Одинцова свидетельствуют, что он заведовал Турецкими (7 справ), Персидскими (5 справ), Ногайскими (5 справ) делами. Этот вывод подтверждается Описью архива Посольского приказа 1626 г., согласно которой в ящике Д. Одинцова хранились переписка с астраханскими воеводами, дела по сношениям с Персией, Крымом, Большой Ногайской ордой, Бухарским ханством, [218] Запорожьем, «столп касимовский о всяких делех»[47]. В годы, когда в приказе служил Д. Одинцов, никто из его товарищей по «большой» статье – Г. Львов, Т. Никитин, Р. Юрьев, А. Корепанов – не справил ни одного дела по сношениям со странами Востока. Роспись документации ящика Д. Одинцова включает Крымские дела, между тем, ни одной его справы в этой рубрике не обнаружено. Следует учесть, что Опись составлена в 1626 г., тогда как А. Корепанов – многолетний специалист по сношениям с Крымским ханством – зачислен в приказ в 1627 г., и Д. Одинцов действительно мог ведать Крымскими делами до его прихода.

           Справы М. Волошенинова по Датским (четыре, 1642), Турецким (две, 1637 и 1643), Персидским (одна, 1637) и Польским (одна, 1639) делам могут свидетельствовать, что в разное время он отвечал за связи с Польшей, Турцией, Персией. Эти предположения нуждаются в дополнительных доказательствах и уточнениях. Как указано ниже, подьячий Т. Васильев, во-первых, ведал Польскими и Турецкими делами; во-вторых, принял дела М. Волошенинова; вот еще один довод в пользу того, что М. Волошенинов действительно заведовал сношениями с Польшей и Турцией. В приходно–расходной книге 1644 г. говорится, что 22 сентября 1643 г. «остаточных денег две тысечи семьсот восемдесят два рубли семь алтын з деньгою Михайло Волошенинов отдал подьячему Третьяку Васильеву, потому что ему Михайлу по государеву указу велено быть в дьяцех, а приход и росход велели думной диак Григорей Львов и он Михайло ведать подьячему Третьяку Васильеву»[48]. Из этого сообщения можно сделать два вывода. Во-первых, Т. Васильев-Никитин был назначен на место Волошенинова; во-вторых, что Волошенинов до своего повышения ведал приказными финансами и вел приходно–расходные книги; последнее было обязанностью первого подьячего. В пользу этого свидетельствует также запись, что в 1641/42 г. М. Волошенинов принял в Посольском приказе и записал в приход 5 руб., доправленные в Астрахани у выкупившегося крымского полоняника Л. Ермолова[49]. Это согласуется с выводом А.В. Белякова применительно ко второй половине XVII в.: «Казна находилась в руках одного человека, по-видимому, первого в списке подьячих»[50].

           Я. Сахаруков, служивший в «большой» статье около года в 1638–1639 гг., ведал Персидскими (пять справ за 1638 г.) и Донскими (пять справ за 1638 г.) делами.

           И. Хрипков, служивший в «большой» статье с 1639 г. и до конца исследуемого периода, предположительно ведал Датскими (три справы, 1644–1645) и Персидскими делами (четыре справы, 1641–1645). Последнее подтверждает то, что он в 1639 г. забрал к себе две отписки «об отпуске» – «о шахове после о Асан-беке» и «о шахове гонце Али-[219]беке», отписку о приезде на Терек Сурхай-мурзы Тарковского[51], в мае 1640 г. сделал справу о жалованье «за степной проезд» и поденном корме в Москве Л. Бухарову, присланному с отписками от астраханских воевод[52]. Таким образом, все дела по связям со странами Востока, идущие через Астрахань, направлялись к И. Хрипкову. В 1645 г. он принял от выбывшего Т. Васильева дела подьячих, сторожей и золотописцев, чтобы вскоре передать их новому в приказе человеку – Е. Юрьеву.

           На основании многочисленных справ Т. Васильева-Никитина можно утверждать, что в 1643/44 г. ему поручили ведать делами подьячих, сторожей, золотописцев, а также толмачей и переводчиков; он отвечал за Турецкие (шесть справ за 1643–1644 гг.) и Польские дела (семь справ за 1644–1645 гг.). Примечательно, что сочетание дел в повытьях на 1646 г., выявленное С.А. Белокуровым по данным записи о распределении дел между подьячими, совпадает с нашими выводами. По данным С.А. Белокурова, в 1646 г. Датские и Персидские дела были скомпонованы в одном повытье, Турецкие и Польские дела – тоже в одном. И это согласуется с предположением, что подьячий И. Хрипков одновременно справлял Датскиеи Персидские дела; подьячий Т. Васильев – Турецкие и Польские дела.

           В исследованных материалах обнаружен только один факт, проясняющий роль «старого» подьячего–справщика в подготовке конкретных дел. Г.В. Львов в челобитной, поданной в 1637 г., сообщает, что «государевым межевым судьям государевы четыре наказы… в Путивль, во Брянск, на Луки Великие, в Вязьму, готовил он же, Григорий»[53]. Съезды межевых судей в указанных городах прошли в 1634–1636 гг., Г. Львов в то время еще не был дьяком, а состоял в «большой» статье подьячих. Таким образом, отсюда следует, что именно он – «старый» подьячий – являлся непосредственным составителем текстов наказов. Но это – единичный факт, который не дает основания для обобщений.

           С.А. Белокуров, основываясь на прямых указаниях 1677 г., считал, что в подчинении «у каждого из старых подьячих находилось по 4 подьячих "средних и молодых" – делопроизводителей»[54]. Мы не имеем прямых подтверждений существования подобной практики в исследуемый период. Если даже распределение подьячих младших статей в подчинении у «старых» и существовало, оно не прослеживается по документам.

           Данные столбцов проливают свет на участие в обработке посольской документации «средних» и «молодых» подьячих. В черновых вариантах наказов или записей «сидения в ответе» боярских комиссий на оборотах листов нередко указывались имена чиновников, которым поручалось переписывать набело какую-то часть дела. На[220]пример, в столбце шведского посольства Ф. Шейдинга (1634) материалы заседания 10 сентября обрабатывал И. Хоненев, 17 сентября – И. Трофимов[55]. Наказ посольству в Турцию переписывал Г. Лавров[56]. Текст наказа для великого посольства А.М. Львова в Речь Посполитую (1644) переписывали четыре подьячих: И. Хоненев, Ф. Кашкин, С. Михайлов, О. Дмитриев[57]. В столбце о приезде и отпуске в 1631 г. датского посла М. Юля на оборотной стороне листов стоят имена пяти подьячих: «Григорью Львову», «Ивану Федорову», «Филипу Никитину», «Дорогому с Третьяком»[58]; в наказе великому посольству Ф.И. Шереметева на Поляновский съезд: «Степан», «Над Степаном Филип» (С. Ушаков и Ф. Никитин)[59].

           Может возникнуть предположение, что «молодые» и «средние» подьячие, занимавшиеся технической подготовкой каждого дела, являлись постоянными подчиненными «старого» подьячего, ведавшего соответствующей рубрикой. Но более внимательное рассмотрение приведенных выше данных не позволяет сделать такой вывод.

           Г. Львов и Д. Одинцов, вместе переписывавшие Датский столп, оба являлись «старыми» подьячими, каждый со своей специализацией. Последний был специалистом по Востоку и не справил ни одного дела по сношениям с европейскими странами. В подготовке наказа посланнику в Турцию А. Совину участвовал М. Фокин – «товарищ» Т. Никитина, отвечавшего за «европейские» дела[60]. В расходной книге за 1629/30 г. записано: «Того ж дни (23 июля 1630 г. – Б.К.) подьячему Третьяку Никитину двенатцать алтын, что он дал корму подьячим Дорогому с товарищи девяти человеком по осми денег, сидели за турским отпуском»[61]. Трудно представить, что из 11 чиновников, служивших в приказе в 1630 г., восемь были подчиненными Д. Одинцова. Следовательно, к обработке документации по любому делу привлекались все посольские подьячие, и какого-то разделения труда «по столам» между чиновниками младших статей не существовало.

           В Посольском приказе не выявлено стабильных структурных элементов. Несколько раз упоминаемые столы (столы Г. Львова, Р. Юрьева, Крымский стол А. Корепанова) таковыми не являлись. Постоянных подразделений с устойчивой специализацией, не менявшейся при смене заведующего, в ведомстве не существовало, наоборот, подразделения формировались вокруг подьячего–справщика, и его персональная компетенция становились компетенцией его стола, или «приема». «Стол» представлял собой технический орган при «старом» подьячем. Каждый подьячий, введенный в «большую» статью, получал право справлять документы и обеспечивался соответствующей служебной нагрузкой – в его ведение поступали какие-то рубрики приказного делопроизводства. Вероятно, по этой причине мы иногда наблюдаем перераспределение служебных обязанностей – [221] передачу той или иной группы дел от старослужащих специалистов к вновь принятым в приказ «старым» подьячим (например, Персидских и Донских дел Я. Сахарукову от М. Волошенинова; возможно, Крымских дел Р. Юрьеву от А. Корепанова). В большинстве же случаев компетенция одного чиновника переходила к другому, старослужащему или «новику», в связи с уходом «предшественника» из «большой» статьи. Состав подведомственных дел мог меняться. Так, круг вопросов, которыми занимался И. Хрипков, расширялся по мере того, как он принимал дела выбывших: Персидские и Донские – от умершего (1639) Я. Сахарукова, Датские – от ушедшего на повышение (1643) М. Волошенинова.

           Текучесть кадрового состава и практика перераспределения полномочий порождали неустойчивость внутренней организации приказа, но было бы ошибкой считать, что она складывалась абсолютно хаотично, без какой-либо логической обоснованности. Так, в начале 1630-х гг. рубрики по связям с теми или иными странами распределялись в ведении «старых» подьячих по политико–географическому принципу: все дела по связям с европейскими государствами справляются Г. Львовым и Т. Никитиным, дела по связям со странами мусульманского Востока (кроме Крыма) – Д. Одинцовым. Ни тот, ни другой не вторгались в сферу компетенции друг друга. С конца 1630-х гг. этот порядок компоновки дел меняется: и Польские, и Турецкие дела объединялись в руках М. Волошенинова, и в том же составе перешли к Т. Васильеву. Донские дела «кочевали» из рук в руки, и найти в этом какую-то логику трудно: за 6 лет они переходили четыре раза, причем в трех случаях из четырех бывшие справщики Донских дел оставались в штате приказа. Но все же можно отметить некую последовательность: из пяти подьячих, справлявших Донские дела, трое (Д. Одинцов, Я. Сахаруков, И. Хрипков) одновременно отвечали за связи с Персией. Сношения с Крымским ханством почти постоянно находились отдельно от других «дипломатических» рубрик, и стол занимавшегося ими подьячего–справщика прямо назван Крымским столом. Существование этого стола как постоянного «департамента» в Посольском приказе можно считать доказанным. К концу изучаемого периода специализация трех «старых» подьячих совпадала в основных контурах с компетенцией повытий Посольского приказа по росписи 1646 г.: совместно ведаются Польские и Турецкие дела (Т. Васильев), Датские и Персидские (И. Хрипков), отдельно – Крымские (А. Корепанов). Таким образом, в ряде случаев наблюдается более или менее устойчивое сочетание рубрик в одном ведении, которое могло какое-то время сохраняться и при переходе из одних рук в другие.

           Подводя итоги, можно констатировать, что некая упорядоченность при разделении полномочий между чиновниками и относи[222]тельная преемственность специализации прослеживаются. Но и то, и другое проявляется как тенденция, а не правило. С.А. Белокуров считал, что, исходя из анализа «росписи» повытий 1677 г., подьячие «средней» и «меньшой» статей были распределены в подчинение между «старыми» подьячими, образуя постоянный кадровый состав каждого повытья. Подтверждений этой гипотезы применительно к исследуемому периоду не найдено, и, если такой порядок и существовал, то при технической подготовке дипломатических материалов он, видимо, не соблюдался. Справной подьячий, обрабатывая документацию по подведомственным ему делам, мог привлечь к работе весь штат служащих. То есть какой-либо специализации между подьячими младших статей не наблюдается. Это подтверждает мнение Н.Ф. Демидовой о «старых» подьячих как об «основной исполнительной силе приказов»[62]. Таким образом, принцип структурирования Посольского приказа применительно к персональной специализации «старых» подьячих представляется доказанным.

           [15-17] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста