Роль великой княгини Евдокии Дмитриевны в создании Московского великокняжеского свода начала XV в.

Автор
Морозова Людмила Евгеньевна

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XV

Библиографическое описание:
Морозова Л.Е. Роль великой княгини Евдокии Дмитриевны в создании Московского великокняжеского свода начала XV в. // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). К 80-летию члена-корреспондента РАН В.И.Буганова: сборник статей / отв. ред. Н.М.Рогожин. М., 2012. С. 140-155.

Текст статьи

[140]

Л.Е. Морозова

РОЛЬ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕВДОКИИ ДМИТРИЕВНЫ В СОЗДАНИИ МОСКОВСКОГО ВЕЛИКОКНЯЖЕСКОГО СВОДА НАЧАЛА XV ВЕКА

           В исследовательской литературе вопрос о происхождении московского великокняжеского свода начала XV в., под которым Н.М. Карамзин понимал сгоревшую Троицкую пергаменную летопись, до сих пор не решен. Главная причина этого заключается в том, что, единственный список летописи был утрачен в 1812 г. и поэтому судить об его содержании можно только по выпискам, сделанным из него до пожара историками XVIII в. и самим Н.М. Карамзиным. Поскольку этих выписок достаточно много, то в первой половине XX в. опытный историк–источниковед М.Д. Приселков предпринял попытку восстановить Троицкую летопись. Большую помощь в этом сложном деле ему оказало обнаружение рукописей Рогожского летописца и Симеоновской летописи, тексты которых в целом ряде годовых статей совпадали с Троицкой, судя по сделанным из нее выпискам[1]. Научная общественность высоко оценила труд М.Д. Приселкова. Поэтому в настоящее время считается, что его реконструкция адекватно отражает утраченную летопись[2].

           Впервые восстановленный текст был опубликован в 1950 г. В настоящей работе использовано переиздание 2002 г. Следует отметить, что в нем выписки Карамзина обозначены крупным шрифтом, а восстановленные по другим летописям фрагменты – мелким. Естественно, что первые вызывают больше доверия, поскольку они, вероятнее всего, были в Троицкой летописи. Данные тексты, обозначенные в издании крупным шрифтом, как раз и используются в настоящей работе.

           Большинство исследователей единодушны во мнении, что Троиц­кая летопись является памятником начала XV в. и передает события второй половины XIV – начала XV вв. в записях, практически современных им. Это говорит о том, что создатель текста работал над ним не позднее начала XV в.

           [141] Завершается памятник описанием нападения на Москву в декабре 1408 г. ордынского полководца Эдигея (Едигея). По мнению Н.М. Карамзина, в это время создатель Троицкой летописи умер. Он также отметил, что «с того времени до самой кончины Василия Дмитриевича все известия кратки и неполны даже в других летописях»[3]. Данное замечание говорит о том, что после 1408 г. при дворе великого князя Московского Василия 1 Дмитриевича уже не велись летописные записи. Это означает, что создатель Троицкой летописи действовал не по указанию великого князя, поскольку тот мог найти другого продолжателя летописной деятельности для описания всего своего правления, продолжавшегося до 1425 г. Завершение Троицкой летописи 1408 г. может говорить не только о том, что умер ее создатель, но и том, что около этого времени скончался и заказчик.

           В научной литературе существует несколько мнений о том, кто и по чьему указанию создавал Троицкую летопись. Д.С. Лихачев полагал, что первый московский летописный свод, под которым он понимал Троицкую летопись, был создан по инициативе митрополита Киприана. Он якобы собрал из различных концов Руси местные летописи и объединил их в единый свод. Непосредственным исполнителем воли иерарха, по мнению исследователя, был некий талантливый книжник, «начитанный в летописях, склонный к назидательным отступлениям и широким историческим сопоставлениям»[4].

           Однако данному мнению ученого противоречит далеко не однозначно положительная оценка деятельности самого Киприана в Троицкой летописи. Это заметил Я.С. Лурье, высказавший предположение, что данный памятник создавался при митрополичьем дворе уже после смерти митрополита в 1406 г. На это, по его мнению, указывают "общие промосковские тенденции", хотя к Дмитрию Донскому, изгнавшему Киприана в 1382 г., автор относился с явной недоброжелательностью. При этом он почему-то положительно оценивал его противников, Ольгерда и Михаила Тверского. Его позиция по отношению к Орде весьма осторожна. В целом, по мнению Лурье, создатель Троицкой летописи – довольно искусный писатель, склонный к «плетению словес» и игре слов.

           Общий вывод исследователя состоит в том, что Троицкая летопись создавалась при митрополичьем дворе в короткий промежуток с 1406 по 1408 гг. каким-то церковным книжником, испытывавшим симпатии к тверским князьям и не любившим Дмитрия Донского[5].

           Однако это предположение вызывает целый ряд недоуменных вопросов: если летопись писалась в короткий промежуток с 1406 по 1408 гг., то откуда в ней детальное описание событий второй половины XIV в. с указанием различных подробностей и точных дат? Если летопись тверская, то почему в ней главное внимание уделено все же московским событиям, а тверской конкретики почти нет? К тому же, [142] как известно, после смерти Киприана московская митрополия оказалась в разорении и запустении. Это был вынужден констатировать прибывший в 1410 г. новый митрополит Фотий. Поэтому вряд ли у кого-либо из церковных деятелей в это время было желание заниматься летописанием. К тому же основное содержание Троицкой летописи носит светский характер, и цель ее состоит в том, чтобы показать, как на великокняжеском престоле укрепилась династия именно московских князей. Кроме того, в ней зафиксирован порядок престолонаследия от отца к сыну, а не к какому-либо старшему родственнику. Это было важно для московских великих князей, поскольку, как известно, после смерти Дмитрия Ивановича Донского между его старшим сыном Василием и двоюродным дядей Владимиром Андреевичем возник конфликт. Некоторые исследователи полагают, что причиной его могли быть претензии дяди, как старшего в роду, на великокняжеский престол.

           Все это говорит о том, что заказчика Троицкой летописи следует искать в московской великокняжеской семье. Дмитрий Иванович Донской, умерший в 1389 г. и не слишком хвалебно представленный в летописи, им быть не мог. Не был им и Василий I Дмитриевич, как отмечено выше. Не являлся им и митрополит Киприан, умерший в 1406 г., поскольку отношение к нему в летописи не всегда положительное. К примеру, его «Прощальная грамота» названа «незнаемой и страннолепной» из-за того, что в ней митрополит не только сам всех прощал, но и требовал, чтобы все простили и его самого. Этого, по мнению автора летописи, делать нельзя[6].

           Примеров не самого положительного отношения к Киприану в Троицкой летописи много, а прославления его деяний практически, нет. К тому же летописец продолжал работать целых два с лишним года после смерти иерарха, а это было бы уже бессмысленным, если бы тот выступал в роли заказчика. Все это говорит о том, что заказчика Троицкой летописи следует искать среди других лиц.

           Еще Д.С. Лихачев высказал мнение о том, что заказчиками летописей могли выступать женщины – жены и матери князей, пытавшиеся путем фиксации важных событий в жизни близких родственников–мужчин обосновать их права на тот или иной престол и земельные владения. Как известно, в Орде русские князья должны были доказывать свои права на конкретное княжество с помощью письменных документов, а ими как раз и могли являться летописи. Лихачев назвал имя одной из таких женщин – ростовская княгиня Марья Михайловна. Созданный при ее участии Ростовский летописец, судя по всему, помог ее маленьким сыновьям сохранить за собой отцовы владения. Потом этот памятник был включен в Лаврентьевскую летопись[7].

           Несомненно, о деятельности Марьи Михайловны знали и другие княгини, в первую очередь великая княгиня московская Евдокия [143] Дмитриевна, поскольку ей было хорошо известно о существовании Лаврентьевской летописи, переписанной в 1377 г. монахом Лаврентием для ее отца, суздальско–нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Именно эта летопись, как известно, в качестве начальной части вошла в состав Троицкой. Получается, что Лаврентьевская была привезена в Москву из Нижнего Новгорода для использования ее текста при составлении великокняжеского свода.

           Из авторской приписки к Лаврентьевской летописи известно, что создавший ее монах Лаврентий был молод. На свою работу он получил благословение от суздальского епископа Дионисия, которого он назвал «священным и христолюбивым»[8]. Можно заметить, что и в Троицкой летописи этому епископу уделено очень большое внимание: его имя упомянуто на 13 страницах печатного текста несколько раз и всегда исключительно положительно. Кроме того, в тексте летописи помещено похвальное слово Дионисию, говорящее об особо положительном отношении к нему автора памятника. При описании конфликта Дионисия с Дмитрием Донским из-за Михаила–Митяя епископ представлен правым, а великий князь обвинен во вмешательстве в церковные дела[9].

           Все это дает право предположить, что к созданию Троицкой летописи мог быть привлечен и монах Лаврентий, вызванный в Москву по просьбе Евдокии Дмитриевны, поддерживающей связи с суздальско–нижегородскими родственниками. При участии монаха в Троицкую летопись могли быть включены многочисленные известия, связанные с деятельностью суздальско–нижегородских князей, родственников великой княгини.

           Эти известия достаточно часто встречаются в летописи. Они начинаются приблизительно с 1355 г., когда умер Константин Васильевич Суздальский (дата его смерти зафиксирована точно и с некоторыми подробностями). Он был дедом Евдокии. После него в Нижнем Новгороде стал править ее дядя Андрей Константинович. По мнению некоторых исследователей, все эти известия попали в великокняжеский свод из нижегородских местных летописцев[10].

           С этим мнением можно отчасти согласиться, поскольку иногда московские события буквально переплетаются с нижегородскими. Это касается в первую очередь описания борьбы Дмитрия Ивановича Московского с Дмитрием Константиновичем Суздальским за великое княжение Владимирское, хотя в данном случае суздальский князь осужден за то, что претендовал на престол «не по отчине и не по дедине». Напротив, в сюжете о его соперничестве за Нижний Новгород с младшим братом Борисом он полностью оправдан[11]. Все это говорит о том, что летописец отнюдь не являлся противником нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Он осудил его лишь за [144] нарушение порядка престолонаследия, который, по его мнению, должен быть незыблемым для предотвращения распрей между ними.

           О наслоении нижегородских известий на московские в Троицкой летописи свидетельствует годовая статья 1364 г. о моровом поветрии. В ней перечислены разные города, в которых была эпидемия. Первым назван Нижний Новгород, потом Переславль–Залесский и последней – Москва. В статье 1365 г. сначала сообщено об основании митрополитом Алексием в Кремле Чудова монастыря, потом – о кончине Андрея Константиновича Суздальского и Нижегородского. Аналогичную ситуацию можно обнаружить и в других годовых статьях: под 1370 г. сначала описан поход Дмитрия Ивановича на Брянск, потом – поход Дмитрия Константиновича с родственниками на булгарского князя Осана. В этой же годовой статье достаточно подробно сообщено о нападении Ольгерда на Москву, но в заключительной части есть указание о сходе снега с возвышенного берега Волги у Нижнего Новгорода, который засыпал все дома вместе с людьми. Совершенно очевидно, что об этом знали только местные жители[12].

           Однако наличие в Троицкой летописи нижегородских известий вряд ли может свидетельствовать о том, что она писалась в Нижнем Новгороде или была составлена при использовании текста нижегородского летописца. Вполне вероятно, что записи велись московским книжником, а о нижегородских событиях ему становилось известно из присылаемых из этого города грамот, как и из других городов. Характерно, что новгородские и псковские события, зафиксированные в Троицкой летописи, касаются либо взаимоотношений с великим князем Дмитрием Ивановичем, либо связаны с церковью. Они могли быть взяты и из великокняжеской переписки, и из митрополичьей. Некоторые данные нижегородского происхождения, например, о сходе снега, могли быть в личной переписке Евдокии Дмитриевны с родственниками. На факт использования переписки указывает незначительное количество точно датированных событий: с указанием числа, месяца, церковного праздника, а не только года.

           Следует отметить, что в Троицкой летописи к числу точно зафиксированных фактов относятся не только наиболее важные в общегосударственном масштабе (осада Москвы великим князем литовским Ольгердом, смерть видных церковных и государственных деятелей), но и те, что были связаны с самой великой княгиней Евдокией Дмитриевной. Так под 1366 г. подробно описана ее свадьба с Дмитрием Ивановичем Московским: «Toe же зимы месяца генваря в 18 день, на память святых отец наших Афанасиа и Кирила, в неделю промежу говенеи, женился князь великий Дмитреи Иванович у князя у Дмитриея у Константиновича у Суждальскаго, поял за ся дщерь его Овдотью, и бысть князю великому свадьба на Коломне»[13].

           [145] Следует отметить, что это событие зафиксировано и в других летописях XV в. В Рогожском летописце запись полностью совпадает с Троицкой. Однако все остальные сведения о Евдокии Дмитриевне, кроме очень краткого сообщения о строительстве ею храма Рождества Богородицы, отсутствуют[14]. В Ермолинской летописи в статье о свадьбе Евдокии и Дмитрия Ивановича нет имени невесты, и в одном из списков неправильная дата – 23 сентября. Все остальные сведения о княгине очень краткие[15]. Такие же неполные сведения о Евдокии находятся в Никаноровской летописи, Сокращенном своде 1493 г. и Сокращенном своде 1495 г. В Суздальской летописи с неточной датой зафиксирована только смерть Евдокии Дмитриевны (вместо 7 июня указано 8 число)[16]. В Симеоновской летописи, которую некоторые исследователи считают очень схожей с Троицкой, можно обнаружить только одну статью, касающуюся Евдокии Дмитриевне и аналогичную Троицкой. Это известие об ее свадьбе с Дмитрием Московским. Сообщения о строительстве ею храма Рождества Богородицы и смерти княгини очень краткие, а данных о росписи храма Рождества Богородицы Феофаном Греком и Симеоном Черным, как в Троицкой, вообще нет[17]. Только в Московском летописном своде конца XV в. сведения о великой княгине почти такие же подробные, как в Троицкой летописи, но в нем нет даты и сведений об ее свадьбе. В кратком варианте представлены и остальные данные о ней[18]. Все это говорит о том, что только в Троицкой летописи помещены наиболее обстоятельные сведения о великой княгине Евдокии Дмитриевне, имеющие самостоятельное происхождение.

           Общее их количество достаточно велико. Под 30 декабря 1371 г. зафиксировано рождение у нее сына Василия, будущего великого князя Василия I. Под 1374 г. отмечено появление на свет второго сына Юрия и пояснено, что это произошло в Переславле, 26 ноября. Крестил младенца Сергий Радонежский. На празднестве по этому случаю присутствовали родственники Евдокии: отец, мать, братья и дядья, а также другие князья и бояре[19]. Под 1379 г., 11 сентября, зафиксирована смерть сына Евдокии Семена. Вероятно, это был только что родившийся младенец, поскольку данных об его появлении на свет нет. Рождение следующего сына Андрея зафиксировано под 14 августа 1382 г., за 9 дней до нападения на Москву Тохтамыша. Петр родился 29 июня 1385 г.[20]

           С многочисленными подробностями в Троицкой летописи сообщено о смерти отца Евдокии Дмитриевны – князя Дмитрия Константиновича. Указана точная дата – 5 июля в 6 часов дня, на память св. Лампада (в 1383 г.). Пояснено, что он был пострижен в чернецы и принял схиму, в крещении носил имя Фома, в монашестве стал Федором, похоронен в Спасском соборе на правой стороне около отца и брата. Отмечено, что всего этот князь прожил 61 год, из них 2 года [146] был на великом княжении, 19 – в своей отчине[21]. Все эти подробности говорят об особом внимании к Дмитрию Константиновичу создателя Троицкой летописи и его хорошей осведомленности о нем. Ни в одном другом летописном памятнике нет всех этих подробных данных о нижегородском князе.

           О рождении дочерей у Евдокии Дмитриевны Троицкая летопись почти не сообщает, зафиксировано лишь появление на свет в 1387 г. Анны. Однако в ней отмечены браки княжон: в 1387 г. – Софьи (ее мужем стал рязанский князь Федор Ольгович), в 1394 г. – Марии (ее мужем стал литовский князь Лугвень Ольгердович) и Анастасии – в 1397 г. (ее мужем стал тверской князь Иван Васильевич Холмский)[22]. Следует отметить, что в Троицкой летописи почему-то не зафиксировано рождение двух сыновей у Евдокии Дмитриевны: самого старшего Даниила и предпоследнего Ивана. Причина, возможно, была в том, что старший вскоре умер, а Иван был болезненным и принял постриг под именем Иоасафа. В 1393 г. он тоже скончался. Естественно, что оба они не участвовали в разделе имущества после смерти отца. Напротив, другим сыновьям княгини, игравшим заметную роль в стране, уделено повышенное внимание. Так, под 1388 г. зафиксированы сначала тяжелая болезнь княжича Юрия, а потом его благополучное выздоровление[23]. Отмечено и появление на свет последнего сына Константина, правда, без указания точной даты, но с пояснением, что крестили его старший брат Василий и Марья, жена бывшего тысяцкого Василия Вельяминова, которая приходилась сестрой Евдокии[24].

           Следует заметить, что и болезнь Юрия, и рождение Константина неправильно отнесены в летописи к 1388 г. На самом деле это было в 1389 г., когда скончался Дмитрий Донской, муж Евдокии Дмитриевны. Об его смерти в Троицкой летописи сообщено достаточно кратко. Помечено лишь, что на похоронах плакали буквально все, поэтому во время отпевания были слышны только всеобщие рыдания и стенания. При этом в данной годовой статье достаточно подробно описана поездка дяди княгини Бориса Константиновича в Орду, хотя в целом это событие было достаточно незначительным в масштабах страны, по сравнению со смертью великого князя[25]. Данный факт, на наш взгляд, может свидетельствовать о нижегородском происхождении автора Троицкой летописи. Для него события на родине оказались не менее важными, чем смерть правителя страны. Возможно, поэтому он достаточно сухо описал вступление на престол старшего сына Евдокии Дмитриевны Василия в августе того же 1389 г.

           Больше деталей оказалось в сообщении о конфликте нового правителя с дядей Владимиром Андреевичем. При этом весьма знаменательным представляется описание смерти матери Владимира Андреевича, которая являлась монахиней Рождественского монастыря, [147] расположенного у кремлевской стены в Москве. Вероятно, княгиня–инокиня принимала активное участие в конфликте князей, как бы разжигая его. После ее кончины родственники, очевидно, сразу помирились[26].

           Хотя Василий I Дмитриевич вступил на великокняжеский престол полновластным правителем, Евдокия Дмитриевна заняла при нем одно из самых высоких мест, поскольку он еще не был женат и должен был считаться с мнением матери. Об этом свидетельствует Троицкая летопись. Под 1390 г. в ней отмечено, что вся великокняжеская семья отправилась на Котел (местность в Москве), чтобы приветствовать вернувшегося из Константинополя митрополита Киприана. Во главе встречающих были Василий Дмитриевич с «матерью, с княгиней великой». Вместе с ними были остальные княжичи, бояре и горожане[27]. Ранее в годовых статьях об участии княгини в публичных мероприятиях никогда не сообщалось. Характерно, что это событие зафиксировано и в Рогожском летописце, и в Симеоновской летописи. Значит, и другие книжники сочли его важным.

           Некоторые статьи Троицкой летописи прямо указывают на то, что ее автор не был близок к великому князю Василию I и больше сочувствовал нижегородским родственникам Евдокии Дмитриевны. Он резко осудил московского князя за то, что тот с помощью ордынцев отобрал Нижегородское княжество у законного владельца Бориса Константиновича. По его мнению, это было сделано «на кровопролитие, на погибель христианскую», город был взят не правдою, «а златом и серебром»[28].

           Можно предположить, что в это время Василий Дмитриевич оказался под влиянием не матери, а стал испытывать большое давление со стороны супруги, властной и энергичной литовской княжны Софьи Витовтовны. Она хорошо знала, что ее отец несколько раз отнимал Смоленск у ее дяди (по линии матери) князя Юрия Святославича под предлогом того, что он, как муж смоленской княжны, также имеет права на этот город. Аналогично Василий I, как сын суздальско–нижегородской княжны, мог в Орде предъявить свои права на Нижний Новгород, предварительно хорошо заплатив хану. Осуждая сына за захват владений ее родственников, Евдокия Дмитриевна, видимо, повелела своему летописцу отразить это на страницах Троицкой летописи.

           Можно предположить, что в это время великая княгиня отошла от светских дел и все больше стала интересоваться церковными проблемами. Под 1392 г. в Троицкой летописи сообщено, что в Коломне была расписана Успенская церковь, которая за 10 лет до этого была построена Дмитрием Донским[29]. Простые подсчеты показывают, что данный храм должен быть возведен в 1382 г. Но могло ли это быть на самом деле? Хорошо известно, что в этом году Москва и близлежа[148]щие земли оказались полностью разорены Тохтамышем. Естественно, что Дмитрию Донскому в это время было не до постройки в Коломне каменного храма. Вероятно, он был возведен либо раньше, либо позже. Ясно лишь одно, что украшать этот собор пришлось Евдокии Дмитриевне, поскольку Василий Дмитриевич был занят вопросом о Нижегородском княжестве и, судя по всему, ездил для этого в Орду. Характерно, что в Симеоновской летописи и Рогожском летописце нет данных о том, что Успенский собор построил Дмитрий Иванович за 10 лет до этого. В Московском своде конца XV в. имя великого князя есть, а даты постройки нет[30]. Все это, вероятно, говорит о том, что указанная в Троицкой летописи дата показалась сомнительной последующим летописцам.

           Отмечу, что ни в одной летописи нет данных о том, какие иконописцы расписывали коломенский храм. По этому поводу можно только делать предположения. Наиболее вероятно, что это были русские мастера, например, Симеон Черный и Прохор из Городца. Именно они потом вошли в окружение прославленного мастера Феофана Грека, которому было поручено расписывать кремлевские храмы. Украшение коломенского храма могло помочь им приобрести известность. Потом Феофан создал иконы для Успенского собора в Коломне. Одна из них – Донская Богоматерь – дошла до нас. Вполне вероятно, что все эти работы были оплачены Евдокий Дмитриевной, поскольку вряд ли кто-нибудь другой стал бы заботиться об украшении храма, построенного ее мужем.

           Чуть позднее великая княгиня занялась строительством церкви в Кремле. По этому поводу в Троицкой летописи сделана пространная запись: «Того же лета княгини великая Овдотья Дмитриевая поставила на Москве церковь камену зело чудну и украси ю сосуды златыми и серебряными...и створила паче всех княгинь великих, разве точью Марья княгини Всеволода, внука Мономахова, иже в Володимири... Бе же то преже церквица мала в том месте древяна святаго Лазаря. Егдже создана бысть каменная, наречена бысть во имя святая Богородицы, честнаго ея Рождества. Уставишеся таковыи праздник праздновать сентября в 8 день. Но и та малая церквица не бе оставлена, но внутрь близ олтаря причинена бысть служба святаго Лазаря... И священа бысть февраля в 1 день в неделю великим священьем Киприаном митрополитом. Ту сущу великому князю и братьям его Юрью и Андрею, и Петру, и Костянтину»[31]. Данный текст был восстановлен в Троицкой летописи по выпискам Н.М.Карамзина, сделанным, судя по отточию, с сокращениями. В остальных летописях, Симеоновской, Воскресенской и других, данный текст значительно короче.

           В записи в Троицкой летописи обращает на себя внимание сравнение Евдокии Дмитриевны с владимирской великой княгиней Марией, женой Всеволода Большое Гнездо. Об ее строительной деятельности [149] известно из Лаврентьевской летописи, в основе которой, по мнению исследователей, лежит Владимирский великокняжеский свод. Поэтому в данном памятнике подробно описано пострижение Марии в основанный ею Успенский монастырь во Владимире и ее кончина. Эти повествования, помещенные под 1206 г., подробны, с указанием точных дат, с перечнем имен лиц, присутствовавших и при пострижении княгини, и на ее похоронах. Самой Марии дана исключительно восторженная характеристика: с детских лет любила правду, воздавала честь духовным лицам, щедро их одаривала, была "нищелюбицей и страннолюбицей", всегда печалилась о больных и убогих. При этом она сама лежала в немощи 7 лет, но никогда не роптала, перенося все страдания с великим терпением[32]. Все это достаточно пространное повествование было не только повторено в Троицкой летописи, но и к нему было добавлено поучение великой княгини к сыновьям. В нем она якобы просила их жить в мире и любви между собой, уважать священнический чин, заботиться о больных и немощных, не позволять сильным обижать слабых и т.д.[33]

           Поскольку этого поучения не было в более ранней Лаврентьевской летописи, включавшей современный Марии летописный свод, то напрашивается вывод о том, что оно было сочинено создателем Троицкой летописи. Возникает вопрос: для чего он приписал все эти речи давно умершей владимирской княгине? Ответ может быть такой: он сделал это по указанию Евдокии Дмитриевны, во всем стремившейся подражать своей предшественнице. Поэтому давно умершая княгиня Мария была не только прославлена в Троицкой летописи также, как в Лаврентьевской летописи, но и в ее уста были вложены те слова, с которыми Евдокия Дмитриевна, очевидно, хотела обратиться к своим сыновьям. Следует отметить, что владимирскую и московскую княгинь объединяло не только занятие церковным строительством, но и наличие многочисленных детей. У первой было 9 сыновей и 4 дочери, у второй – 8 сыновей и 4 дочери.

           В Троицкой летописи подчеркнуто, что Мария питала особую любовь к старшему сыну Константину. Поэтому она часто беседовала только с ним и давала ему ценные указания о том, как следует относиться к младшим братьям, как управлять подданными и т.д. Всего этого не было в Лаврентьевской летописи. Поэтому опять же напрашивается вывод о том, что под именем Марии выступала сама Евдокия Дмитриевна. Не имея доверительных отношений со старшим сыном Василием 1, находящимся под сильным влиянием супруги Софьи Витовтовны, великая княгиня таким образом хотела дать ему наставления, высказать свои пожелания. Конечно, точных данных о том, что именно Евдокия Дмитриевна повелела расширить повествование о Марии и включить его в Троицкую летопись, нет. Однако трудно предположить, что какой-либо книжник по личной [150] инициативе стал бы прославлять умершую почти два века назад владимирскую великую княгиню Марию. К тому же в повествовании о строительной деятельности Евдокии Дмитриевны прямо указано, что она во всем следовала примеру жены Всеволода Большое Гнездо. В других летописях нет ни сравнения московской великой княгини Евдокии с владимирской Марией, ни особого восхваления последней. В лучшем случае, в них есть запись о смерти Марии. Некоторое исключение представляет Симеоновская летопись, в которой с утратами есть хвалебная характеристика Марии. Но данная летопись считается более поздней, чем Троицкая. Поэтому напрашивается вывод о том, что в ней просто отразился более ранний текст. При этом о строительстве Евдокией Дмитриевной Рождественской церкви в ней сообщено очень кратко. Нет в этой летописи и данных о том, что в 1395 г. церковь Рождества Богородицы начали расписывать Феофан Грек и Семен Черный.

           Можно констатировать, что наиболее подробные сведения о Евдокии Дмитриевне, ее семье и деятельности сообщены в Троицкой летописи. Это относится и к известию о росписи Рождественского храма: «Того же лета ( 1395) июня в 4 день, в четверг, как обедню починают, начата бысть подписывати новая церковь каменная на Москве Рождество святыя Богородицы, а мастеры бяху Феофан иконник, Гречин философ, да Семен Черный и ученицы их»[34]. Хотя дата этого события выглядит весьма точной в летописи, на самом деле в 1395 г. 4 июня приходилось на пятницу. Все остальные даты этой годовой статьи правильные. Возможно, летописец просто спутал четвертое число с четвергом.

           Данные Троицкой летописи говорят о том, что знаменитый греческий иконописец Феофан Грек был приглашен в Москву именно Евдокией Дмитриевной. Ведь трудно предположить, что кто-либо другой стал заниматься украшением построенной ею церкви. Об этом мастере известно, что в 1378 г. он расписывал новгородскую церковь Cпaca на Ильине улице. Далее он, видимо, работал в Нижнем Новгороде по заказу отца Евдокии Дмитриевны или его дяди Бориса Константиновича. Затем по их рекомендации был приглашен в Москву. Данные об этом содержатся в письме известного книжника Епифания Премудрого другу Кириллу, опубликованном И. Грабарем[35]. Характерно, что греческий мастер работал не один, а с русскими иконописцами, которые хорошо были известны великой княгине. В 1399 г. ему было поручено расписать каменный храм Архангела Михаила в Кремле. На этот раз его помощниками были его собственные ученики. Последней он расписал Благовещенскую церковь, считающуюся домовым храмом великого князя. В этом ему помогали Прохор из Городца и Андрей Рублев[36].

           [151] Поскольку первой Феофан Грек расписал церковь Евдокии Дмитриевны, то напрашивается предположение, что и остальные храмы он украшал фресками по инициативе великой княгини. Она же, думается, помогла ему собрать талантливых русских мастеров, включая ставшего потом знаменитым иконописцем Андрея Рублева.

           Как отмечалось, в Троицкой летописи много данных о близких и дальних родственниках Евдокии Дмитриевны. Под 1393 г., 29 июля, зафиксирована смерть ее сына Ивана, ставшего монахом Спасского монастыря. При этом указано, что его похоронили в притворе монастырского храма рядом с гробом его «бабы, великой княгини Александры Ивановны» (жены Ивана Ивановича Красного)[37]. Эти похороны, видимо, были организованы по инициативе Евдокии Дмитриевны, поскольку княжич, скорее всего, был еще мальчиком.

           Под 1394 г., 6 мая в среду отмечена смерть в Суздале дяди великой княгини Бориса Константиновича. Подчеркнуто, что он умер в своей отчине. Это очевидно было достаточно важным, поскольку ниже сообщалось о бегстве в Орду братьев Евдокии Дмитриевны Василия и Семена, за которыми почему-то была организована погоня. Это сообщение наталкивает на предположение о том, что великий князь Василий I хотел выгнать дядьев и из Суздаля, но те заранее отправились к хану, чтобы получить ярлык на свои родовые земли. В этой же годовой статье сообщено о свадьбе дочери Евдокии Дмитриевны Марии с литовским князем Лугвенем Ольгердовичем, которая была отпразднована в Москве 14 июня[38]. Под 1395 г. отмечена смерть двоюродной сестры великой княгини, дочери Бориса Константиновича, которая была замужем за Иваном Всеволодовичем Тверским. В 1397 г. Иван Всеволодович переехал в Москву на службу к Василию I и женился на дочери Евдокии Дмитриевны Анастасии. В 1398 г. супруги отправились на княжение в Псков[39].

           В 1399 г. Евдокии Дмитриевне, по данным Троицкой летописи, пришлось пережить большое горе – 15 мая в Литве скончалась ее дочь Марья, которая всего несколько лет тому назад стала женой Лугвеня Ольгердовича. Эта утрата для Евдокии Дмитриевны, видимо, была настолько велика, что она организовала доставку тела дочери в Москву и похоронила ее в приделе Лазаря своей Рождественской церкви[40]. В то время московских княгинь хоронили в храме Спасского монастыря. Об этом можно судить по тому, что именно там была похоронена вдова Симеона Гордого Мария–Фетинья, скончавшаяся в марте этого же года. Для своей любимой дочери Евдокия Дмитриевна сделала исключение.

           Хотя в Троицкой летописи достаточно часто фиксировались данные о браках дочерей Евдокии Дмитриевны, о сыновьях таких све[152]дений почти нет, кроме женитьбы Василия I на Софье Витовтовне. Причина, видимо, заключалась в том, что великий князь не разрешал братьям жениться, не желая, чтобы у тех были наследники. Их вымороченные владения он, вероятно, хотел прибрать к рукам. Однако ранняя смерть его старшего сына Юрия, вероятно, побудила великого князя позволить жениться среднему брату Юрию. В итоге в 1400 г. в возрасте 26 лет, весьма зрелом для жениха по понятиям того времени, он сыграл свадьбу с дочерью смоленского князя Юрия Святославича Анастасией[41].

           В годовой статье 1402 г. содержится интересная информация о брате Евдокии Дмитриевне Семене. Желая его поймать, Василий I сначала приказал схватить его жену Александру с детьми и казной, которые находились в пограничном с Ордой районе. Княгиню ограбили и посадили под стражу в Москве. Это заставило Семена вступить в переговоры с великим князем. В итоге ему было велено с семьей ехать в Вятку, где он вскоре скончался. Автор летописи явно сочувствовал князю и отмечал, что тот претерпел «многие напасти и истомы», пытаясь вернуть свою отчину Нижний Новгород[42]. Естественно, что написать так не мог сторонник Василия I. Этот пример еще раз свидетельствует о том, что Троицкая летопись не являлась великокняжеской и что ее создатель и заказчик выражали явную симпатию к суздальско–нижегородским князьям, вопреки отношению к ним Василия I.

           Под 1403 г. в летописи зафиксирована смерть еще одного брата Евдокии Дмитриевны – Василия, который был на княжении в Городце, хотя его отчиной являлся Суздаль, это подчеркнуто в его прозвище – Суздальский. Естественно, что данное событие для московского книжника не могло представлять интереса.

           Еще одной особенностью Троицкой летописи является регулярная фиксация смертей различных княгинь, тверских, рязанских, которые перед этим уходили на покой в монастырь. Все они были далеки от политических и междоусобных баталий, поэтому их жизненные вехи вряд ли могли заинтересовать великого князя или духовное лицо, если бы те выступали в роли заказчика данной летописи. Это опять же указывает на отношение к созданию Троицкой летописи Евдокии Дмитриевны.

           Несомненно, что княгиню интересовали и ее суздальско–нижегородские родственники, и знакомые княгини, и личная жизнь ее младших сыновей. Поэтому обо всем этом писалось в Троицкой летописи. Так, под 1403 г. в ней отмечена женитьба Андрея Дмитриевича на дочери князя Александра Патрикеевича Стародубского, потом в 1406 г. свадьба Петра и дочери московского тысяцкого Василия [153] Васильевича[43]. Обоим княжичам было уже за 20 лет, хотя в то время обычно женились в 16. Это опять же говорит о том, что Василий I долго не позволял им вступать в брак, но частая смерть его собственных сыновей, видимо, заставила его задуматься о будущем московского престола и продолжении династии.

           По сообщению Троицкой летописи, В 1407 г. Евдокия Дмитриевна заложила еще одну каменную церковь – в Вознесенском монастыре в Кремле, который она сама основала. Княгиня, возможно, предполагала стать монахиней этой обители, но последовавшая скорая смерть, 7 июня во вторник, помешала этим планам. Ее едва успели постричь под именем Евфросиния[44]. Запись о кончине княгини в Троицкой летописи наиболее точная и подробная: в одних летописях нет данных о закладке ею храма, в других неточна дата и т.д. После смерти Евдокии Дмитриевны летописец, возможно, по инерции вел записи до конца 1408 г. Они заканчиваются нападением Едигея на Москву в декабре. После этого он, возможно, уехал на родину, оставив пергаменную рукопись своей летописи в Москве. Его записи были продолжены при митрополите Фотии, но велись они уже не регулярно. Это наглядно видно по описанию последующих событий в Московском летописном своде конца XV в.

           Рассмотренные выше особенности Троицкой летописи, на мой взгляд, дают возможность предположить, что она создавалась по заказу великой княгини Евдокии Дмитриевны. На это указывает, в первую очередь, пристальное внимание к самой княгине и ее многочисленным родственникам, в том числе и к нижегородским, которые достаточно часто враждовали с московскими князьями. Поэтому в данной летописи нет восторженного отношения ни к Дмитрию Донскому, ни к его сыну Василию I, а некоторые их поступки даже осуждаются. Кроме того, в этом памятнике Нижегородской земле уделено довольно большое внимание, но не тогда, когда она оказалась под властью Василия Дмитриевича, а когда ею правил отец Евдокии Дмитриевны Дмитрий Константинович.

           В летописи много данных о самой Евдокии Дмитриевне, ее деятельности, членах ее семьи и родственниках. Этот памятник как бы является хроникой самых важных событий в великокняжеской семье. Кроме того на ее страницах, в отличие от аналогичных сочинений, можно найти многочисленные известия о различных женщинах. Особенно прославлены в нем те, которые ушли в монастырь и вели исключительно праведный образ жизни, занимались церковным строительством и т.д. При этом наибольшее внимание уделено владимирской великой княгине Марии, жене Всеволода Большое Гнездо. Более того, деятельность самой Евдокии Дмитриевны сравнивалась с поступками княгини Марии. Троицкая летопись содержит самые [154] полные сведения об этих двух женщинах. В остальных летописях данных о них существенно меньше.

           Есть в этом памятнике и сообщения о церковной жизни Русского государства в это время: взаимоотношениях митрополитов с великими князьями, смене различных иерархов, постройке и украшении храмов, привозимых из Византии иконах и различных святынях. Это свидетельствует о том, что создатель летописи был духовным лицом. Можно предположить, что сначала он жил в Нижнем Новгороде и был близко знаком с местным епископом Дионисием Суздальским (его деятельность особенно прославлена). Но потом он оказался в Москве и вошел в окружение Евдокии Дмитриевны. По ее заданию он, скорее всего, и составлял Троицкую летопись. В этом отношении княгиня могла подражать ростовской правительнице Марии Михайловне, которая являлась заказчицей местной летописи для использования ее в качестве документального свидетельства прав своих малолетних сыновей на отцовы и дедовы владенья. О Ростовском летописце Евдокия Дмитриевна могла узнать от монаха Лаврентия, который по заданию ее отца переписал текст с древних ветхих рукописей, названный потом в честь него Лаврентьевской летописью. Как известно, этот монах трудился в 1377 г. по благословению Дионисия Суздальского и заказу Дмитрия Константиновича Суздальского и Нижегородского. Потом по просьбе княгини Лаврентий мог переехать в Москву и продолжить свою деятельность уже в столице.

           Поскольку в Троицкой летописи зафиксированы не только московские события, но и нижегородские, тверские, смоленские, частично рязанские и литовские, то напрашивается предположение, что источником для них служила переписка, которую вели великие князья, митрополиты и различные церковные деятели, а также сама Евдокия Дмитриевна. О популярности такого рода связей между людьми в то время свидетельствуют берестяные грамоты, обнаруженные в Новгороде при археологических раскопках. Князья и церковные деятели, конечно, для этого использовали бумагу. Их переписка могла храниться в особых сундуках достаточно длительное время. Потом ее использовали книжники при создании летописей для более точной реконструкции событий прошлого. В итоге в летописях получалось описание самых различных событий с деталями и подробностями, известными только очевидцам. Но такими очевидцами были не авторы этих летописей, а авторы писем, использованных в них.

           Думается, что такой многослойный состав имели русские летописи с древнейших времен, и Троицкая летопись в данном случае не стала исключением.

           [155] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста