Исследования по источниковедению истории России дооктябрьского периода : сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; редкол.: В.А.Кучкин (отв. ред.), О.Н.Бурдина. М.: ИРИ РАН, 1993. 211 с.

Кодификация права в странах Восточной Европы эпохи Просвещенного абсолютизма. Сравнительное историко-правовое исследование

Автор
Медушевский Андрей Николаевич

Аннотация

Ключевые слова

Шкала времени – век
XVIII

Библиографическое описание:
Медушевский А.Н. Кодификация права в странах Восточной Европы эпохи Просвещенного абсолютизма. Сравнительное историко-правовое исследование // Исследования по источниковедению истории России дооктябрьского периода: сборник статей / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. В.А.Кучкин. М., 1993. С. 71-104.

Текст статьи

 

[71]

А.Н.Медушевский

КОДИФИКАЦИЯ ПРАВА В СТРАНАХ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕННОГО АБСОЛЮТИЗМА.

Сравнительное историко-правовое исследование

 

           Проблематика просвещенного абсолютизма, как известно, стала в последнее время предметом широких дискуссий в исторической науке прежде всего с точки зрения выявления общих и специфических черт его проявления в различных государствах региона. Просвещенный абсолютизм в странах Восточной Европы предстает при этом как своего рода ответ на быстрое экономическое и социальное развитие Западной Европы, попытка традиционных структур приспособиться к новым условиям развития, наконец, означает стремление к модернизации сверху путем реформ и активного вмешательства государства в жизнь общества, средством чего служит регламентация социальных отношений, усиление их регулирования с помощью права. В идеологии просвещенного абсолютизма право выступает как основной инструмент проведения в жизнь разумных начал организации общества, с чем связана активная законодательная деятельность в самых различных направлениях. Обращение к истории права в таких странах как Россия, Пруссия, Австрия и ряд других государств рассматриваемого региона и периода позволяет обнаружить ряд крупных законодательных инициатив, имеющих принципиально общие черты как по содержанию, так и по времени своего возникновения. Можно констатировать, что существует несомненная связь между такими явлениями как стремление к созданию общегосударственного права и развитием Просвещения, национального самосознания, просвещенного абсолютизма, вообще государственности нового времени. Весьма перспективным в этой связи является обращение к правовой программе абсолютистских государств Восточной Европы, ее содержанию, основным этапам ее разработки и реализации и результативности. Отсюда проистекает основная идея данного исследования - сравнительный анализ кодификации права в России и других государствах Восточной Европы как самостоя[72]тельного и очень важного этапа правовой модернизации нового времени. Рассмотрим данную проблему по трем основным направлениям: во-первых, основные этапы кодификации права в странах Восточной Европы с целью выяснения общих тенденций социальной политики; во-вторых, та область правого регулирования, в которой оно оказалось наиболее эффективным - отношения правящего класса и бюрократии; в-третьих, соотношение нормы и действительности при проведении законодательства в жизнь.

           Под кодификацией понимается; как правило, законодательная деятельность по упорядочению, систематизации и приведению в известность действующего права данной страны путем обобщения его в едином кодексе, уложении или своде законов[1]. Такое традиционное понимание кодификации, однако, не отражает ее специфики применительно к эпохе просвещенного абсолютизма. На первый план в этот период выступает отнюдь не только и не столько идея упорядочения действующих законов, сколько стремление законодателя создать принципиально новую систему регулирования общественных отношений. Кодификация выступает при этом одновременно как цепь (создание новых, совершенных законов, отвечающих перспективным задачам развития общества) и как средство (внедрение в общество новых отношений и представлений об идеальном или желательном его устройстве). В результате кодификация в новое время (в отличие от традиционных ее форм) становится самостоятельным фактором общественного развития, аккумулируя в себе отношения, противоречия, настроения эпохи[2]. По существу крупные кодификационные инициативы - это основные вехи социальной эволюции, а деятельность кодификационных комиссий разных стран - средоточие политики права господствующих режимов. Теоретическую основу преобразования социальных отношений с помощью законодательства составляла, как известно, доктрина естественного права.

           Центральной проблемой теории естественного права в новое время являлось объяснение конфликта между обществом и государством, народом и властью, подданными и правителям. Главным становился вопрос о том, как обеспечить [73] социальный контроль над властью, согласовать суверенитет с правами народа. Естественное право стремилось устранить этот дуализм с помощью концепции общественного договора. Поэтому для всех теорий естественного права общим является как раз то, что они принимают идею общественного договора, а также связанное с ней представление о том, что власть есть порождение всего общества, делегировавшего свои права одному человеку, группе лиц или учреждению сословно-представительного характера. Сторонники естественного права, полностью принимая учение об общественном договоре, различались, таким образом, скорее теми выводами, которые они делали из него[3]. Так, на теории общественного договора покоились учения Гоббса и Спинозы с их аплогией абсолютизма. Из этой же теории исходили их идейные противники - сторонники народного суверенитета, монархомахи, Локк, выступавшие против абсолютизма. Наконец, на идее общественного договора основаны были и концепции, отстаивающие средний между двумя предшествующими путь развития, к числу которых могут быть отнесены теории Гроция, Пуффендорфа и их последователей, оказавшие значительное влияние на кодификацию права периода просвещенного абсолютизма. В эпоху Просвещения и Французской революции естественное право в трудах энциклопедистов и просветителей интерпретируется как право, соответствующее принципам Разума. Разумным же, с их точки зрения, является лишь такое право, которое соответствует природе человека как разумного существа. Отсюда происходят трактовки естественного права и, в частности, общественного договора у Руссо и Монтескье, развивавших, однако, его принципы с совершенно различных социально-политических позиций. Первостепенное значение при этом придавалось положению о том, что природе человека изначально присущи определенные этические принципы, играющие в организации общества регулирующую роль, своего рода исконные правовые начала. Речь шла о подходе к праву с точки зрения общечеловеческих ценностей, выработанных цивилизацией, на основе которых в принципе возможно создание идеала общественного устройства. В отличие от позитивной юриспруденции, которая [74] обычно придерживалась консервативной направленности, теория естественного права была гораздо более радикальна по самой своей сути, ставя задачей постоянное соотнесение идеала и действительности. Будучи изначально неисторичной в своих основаниях, устремлениях и результатах, она служила не для объяснения прошлого, а для обоснования и выражения того будущего, которое она стремилась вызвать к жизни. Особенно существенную роль она сыграла при переходе от традиционной государственности к государству нового времени. Естественное право, таким образом, оказало весьма мощное влияние на все социально-политическое движение рассматриваемого периода, но прежде всего - на кодификацию.

           Кодификация права в странах Восточной Европы эпохи просвещенного абсолютизма прошла следующие основные этапы: начала кодификационных работ; проведения кодификации, собственно, в период Просвещения; и, наконец, завершения кодификации права, приходящейся уже на конец всего рассматриваемого времени.

           Утверждение абсолютизма в странах Восточной Европы означало качественно новый этап в развитии общества и государства, сопровождавшийся усилением его вмешательства в социальные отношения. Усиление военного, административного и экономического контроля над обществом, выразившееся в создании особого полицейского или регулярного государства, было возможно лишь при условии известной систематизации и унификации права, определении обязанностей всех сословий и социальных групп по отношению к государству. Рационализация управления была, таким образом, главной побудительной причиной пересмотра традиционного права, будь то обычного, статутного или римского. Подходя к этой проблеме с другой стороны, можно отметить, что модернизация права (принимавшая, как правило, форму кодификации), была для государства основным способом регулирования социальных отношений и структур, их изменения в желательном для себя направлении. Это не значит, конечно, что кодификация права не имела места ранее утверждения абсолютизма. Она возможна в принципе при любой форме правления, хотя и совпадает, [75] как правило, по времени с периодами консолидации и централизации власти. Важно подчеркнуть здесь другое: в период утверждения абсолютизма в странах Восточной Европы - России, Пруссии, Австрии, отдельных германских государствах, кодификация получила новые функции, состоящие не только и не столько в систематизации старого права, сколько в создании нового, построенного на иных началах и активно проводящего в обществе волю абсолютного государя.

           С этой точки зрения обращает на себя внимание тот факт, что начало кодификационных работ в странах Восточной Европы приходится на одно время, а судьба их оказалась во многом сходной[4]. Так, в Габсбургской империи начало кодификационных работ относится к 1709 г., когда император Иосиф I учредил комиссии в Брюнне и Праге для создания единообразного законодательства для Богемии и Моравии. Аналогичные работы в Пруссии начались со вступлением на престол Фридриха-Вильгельма I (в 1713 г.), когда впервые была четко сформулирована идея о необходимости создания кодекса или общего земского права. Кодификация права в Пруссии, как и повсюду в Европе, а возможно, даже в более сильной степени сама по себе явилась важным инструментом контроля, унификации и централизации управления, финансов и судопроизводства в ходе подъема национального государства нового времени. Соглашаясь, в принципе, в объяснении общих предпосылок кодификации, специалисты, однако, спорят по вопросу о непосредственных побудительных ее причинах. Формально главной целью монарха при объявлении о начале кодификационных работ являлось покончить с засилием римского права, которое традиционно являлось здесь действующим или, во всяком случае - обеспечить такое его применение, которое не противоречило бы состоянию страны и здравому смыслу. Однако дело было, на наш взгляд, прежде всего в том, что старое право не имело цельного систематического выражения, создавало много опорных вопросов, было написано на непонятном народу языке. К замене его новым кодексом побуждали прежде всего соображения рационализации управления и судопроизводства. Сходными причинами и стремлениями объясняются и попытки [76] кодификации права в других странах того же времени. Так, в скандинавских странах они привели даже к созданию первых кодексов, изданных соответственно в Дании в 1688 г. и в Швеции - в 1736 г., носящих, впрочем, довольно традиционалистский характер. В Италии попытка кодификации права была осуществлена в Пьемонте и приходится на 1723 г., когда был издан кодекс Виктора-Амадея II, не отменивший, однако, действия прежних законов и обычного права.

           Для России петровского времени, на которое приходятся первые в период утверждения абсолютизма попытки создания нового кодекса, можно говорить об универсальной, направленной и систематической реформе права, охватившей все его области - государственное, гражданское, уголовное право и судопроизводство. Уже в начале ХVIII в. возник вопрос, неоднократно поднимавшийся и позднее, о замене Уложения 1649 г. новым кодексом[5]. Только в области государственного права, например, петровская реформа поставила и разрешила вопрос о престолонаследии, реорганизации центральных и местных учреждений, введении новой податной системы, нового порядка чинопроизводства и т.д. принципиальные для государства проблемы. Если в эпоху Московской Руси законодательство создавалось эволюционно - путем обобщения прецедентов (указов и жалоб, практики государственных учреждений, решений Боярской думы и Земских соборов, переосмысления иностранного законодательства и др.), то законодательство ХVIII в. имело уже другую природу: оно исходило не из фиксации традиции и обычая, а из активного вмешательства в жизнь, часто с целью преодоления прежних порядков[6]. В период петровских реформ право, ориентированное в отличие от традиционного на разумное и рациональное регулирование социальных отношений, их модификацию с целью достижения общего блага, творится уже не посредством прецедента, но путем внедрения самого этого закона, становящегося в принципе единственным источником права. Возникают предпосылки для более широкого заимствования западных институтов, идей и законов, которые представляются более соответствующими принципам рационального общественного устройства. Исходя ив этого, для петровской эпохи следует [77] различать два типа кодификации - традиционный, ставящий своей задачей простое упорядочение и систематизацию уже имеющегося законодательства (как это делалось и ранее) и новый - стремящийся к созданию на имеющейся основе или без нее нового законодательства. Законодательные комиссии ХVIII в., и особенно первой его четверти, ставили перед собой фактически обе эти задачи - кодификацию существующего права и создание нового Уложения. Это, в свою очередь, открывает возможность рассматривать их с двух точек зрения - как кодификационные учреждения и одновременно как центры проведения определенной политической линии, выражающие стремление правительства законодательно закрепить социальные изменения.

           Первая Уложенная комиссия, образованная указом 18 февраля 1700 г., поставила на первое место задачи кодификации в собственном смысле слова: ее целью стала систематизация законодательных актов, изданных после Уложения 1649 г. и составление Новоуложенной книги. Систематизация права не имела здесь, однако, чисто формального характера: суммируя частные прецеденты, она по существу санкционировала определенную политику, состоявшую в отмене условного характера поместного землевладения и уступках монастырскому землевладению[7]. Сословная направленность проекта Новоуложенной книги и сильное церковное влияние в нем обусловили факт неприятия деятельности Палаты об Уложении и представленного ею кодификационного проекта. Как показало обращение к архивным материалам комиссии 1700 г., в составе первой Уложенной комиссии преобладали представители правящей элиты, о чем свидетельствует их место в иерархии Государева двора, прежде всего - думские чины: бояре, окольничьи, думные дворяне, думные дьяки, стольники, а также приказные дьяки и дворяне. Техническими исполнителями были подьячие. Уложенная комиссия уделила большое внимание поместно-вотчинному законодательству, стремясь систематизировать большой законодательный материал, принятый по этому вопросу во второй половине ХVII в. За это время было издано много указов, известных как [78] "Новоуказные статьи", дополняющих или изменяющих соответствующие нормы Уложения царя Алексея Михайловича 1649 г. Общий смысл этих изменений состоял в постепенной отмене условного характера служилого землевладения и сближении правового статуса поместья и вотчины, чего настойчиво добивалось дворянство. Средоточием этих претензий являлся Поместный приказ - учреждение, ведавшее землеобеспечением служилого дворянства и не случайно именно этот институт представил Уложенной комиссии докладную записку, в которой давалась сводка соответствующего земельного права. Кодификация данных законодательных актов несомненно явилась бы новым шагом в превращении их в новую, получившую авторитетную санкцию государства, правовую систему. Существовала и еще одна сторона, заинтересованная в принятии подготовленного проекта - церковь, поскольку вопрос об обмене (являющемся, подчас, замаскированной формой продажи) земли помещиков и вотчинников с монастырями трактовался здесь в пользу последних. Таким образом, неудача работы комиссии, которую старые историки объясняли главным образом техническими трудностями, связана, по всей видимости, с общим консерватизмом предложенного ею проекта, который так и не был утвержден Петром[8].

           Новая попытка кодификации законов была предпринята в 1714 г., поскольку неупорядоченность права продолжала быть серьезным препятствием в судопроизводстве и управлении. На этот раз руководство всей работой было организовано не по сословному, а скорее по бюрократическому принципу. Во главе кодификационной деятельности стоял Сенат, а все государственные учреждения - приказы обязывались собрать и систематизировать именные указы и боярские приговоры, принятые после Уложения 1649 г. в сфере их компетенции. В отличие от предшествующей комиссии, была сделана целенаправленная попытка получить из приказов материал, уже систематизированный по отношению к соответствующим разделам Уложения 1649 г.[9] На места была разослана таблица, которая позволяла получить сопоставимый материал о действующем и крайне разрозненном законодательстве с целью его последующего [79] сведения в единый кодекс. Именно поэтому ряд историков права и считал, что мы имеем здесь дело с обычными кодификационными работами. Однако можно предположить, что в действительности имелась в виду не просто систематизация действующего законодательства, но проведение определенной политики права. Смысл ее можно определить как попытку отмены позднейших указов и возвращения к нормам Уложения 1649 г. На основании текста петровского указа от 15 июня 1714 г. "О вершении дел по Уложению" можно предположить далее, что правительство исходит из необходимости отмены или по крайней мере приостановки многочисленных предшествующих указов по земельным вопросам с возвратом к практике Уложения. Отметим, что кодификационная работа переплеталась в этот период с попыткой Петра создать новое законодательство по вопросам земельного права. Указ о майорате 1714 г., явившийся результатом всех этих попыток, продвинул решение вопроса в трех направлениях: он окончательно уравнял статус поместной и вотчинной форм землевладения; установил недробимость дворянского землевладения; стимулировал обращение дворянства к военной и гражданской службе. Таким образом, и другая Уложенная комиссия петровского времени затрагивала социальные изменения в области землевладения. Однако поставленные проблемы не могли быть решены путем формальной кодификации, предполагали выход за ее рамки, что и объясняет отсутствие реальных результатов деятельности второй комиссии.

           Третья попытка упорядочения законодательства, предпринятая в 1719 г., носила уже принципиально иной характер. Было решено осуществить синтез западного (шведского и датского) законодательства с отечественным, причем для регламентации поместного права привлекались нормы эстляндского и лифляндского права. Комиссия состояла поэтому из русских и иностранных специалистов, что само по себе свидетельствует о стремлении к модернизации традиционного русского права за счет западного. В период контрреформ послепетровского времени кодификация права, однако, пошла по иному пути.

           В России, как и в других странах Восточной Европы, первый этап кодификации не дал осязаемых результатов, если [80] не считать саму постановку этой проблемы. Общими причинами тому являлись - объективная неподготовленность юриспруденции к решению данной проблемы, стремление согласовать и интерпретировать в рамках естественного права как римское, так и местное - обычное и письменное право, наивная вера в возможность простого заимствования иностранного права, даже целых кодексов. Кроме того, изначальная установка на унификацию разнородных норм действующего права едва ли могла быть выполнена полностью в условиях сохранения многих традиционных пережитков. Однако суть дела состояла не только (и не столько) в кодификационных трудностях. Ведь в России, например, правительство на протяжении длительного времени обращалось к созданию нового Уложения, причем уже первая комиссия подготовила Уложение (Новоуложенную книгу) и представила ее к утверждению вместе с проектом соответствующего манифеста. Проблема, по-видимому, состояла в другом: если Петр не принял составленного Уложения потому, что шел дальше его, то преемники не видели в этом особого смысла, поскольку, добившись власти с помощью дворянства, укрепляли ее дальнейшими уступками ему. В этом лучше всего проявилась противоречивость позиции Просвещенного абсолютизма в целом, нашедшая выражение в кодификации права на следующем, втором ее этапе.

           Следующим крупным этапом кодификации является ее проведение в эпоху Просвещенного абсолютизма и второй половины ХVIII столетия. По мнению большинства современных ученых, в странах Восточной Европы ХVIII в. это была модификация абсолютизма, объективно стремящегося приспособиться к новым условиям развития путем модернизации традиционных социальных отношений и институтов, догоняющего развития и европеизации, В задачу Просвещенного абсолютизма входило, поэтому, во-первых, сохранение в незыблемом виде основ существующего строя, вершиной которого была неограниченная власть монарха, и, во-вторых, максимальное их приспособление к новым условиям развития гражданского общества, правового государства, обеспечения прав человека. Отсюда стремление к пересмотру традиционных отношений с позиций общечеловеческих [81] ценностей и достижений мировой цивилизации и в то же время неспособность практического воплощения этих ценностей в жизнь. Главное противоречие Просвещенного абсолютизма состоит в неразрешимом конфликте между целями и средствами их достижения - идеалом социального прогресса ("общее благо"), - с одной стороны, и господством принуждения - армии, бюрократии и полиции - с другой. Внешним выражением такой ситуации является кодификация права, неизбежно приобретающего крайне абстрактный и оторванный от жизни характер. Важной особенностью законодательства Просвещенного абсолютизма не случайно является то, что оно выводится теоретическим путем из господствующих общих идей, принципов и представлений, причем, как правило, западноевропейского происхождения. Это, конечно, улучшало законодательство, модернизируя его, придавая ему большую концептуальную завершенность и логичность, но в то же время часто вело к отрыву от реальных условий общественного развития, превращая едва ли не в пустую декларацию. Примером может служить заимствование идей Вольтера, Монтескье и Беккариа в сочинениях просвещенных монархов, например, знаменитом Наказе Екатерины II, которые не оказали, впрочем, существенного влияния на практику. Поэтому кодификация права на деле часто (если не всегда) оборачивалась усилением регламентации и полицейского контроля. Вся организация управления и государственных учреждений, их деятельности направлена на мобилизацию имеющихся ресурсов для проведения активной внутренней и внешней политики, а потому вращается в основном вокруг фискальных, военных и полицейских целей. Государственное регулирование охватывает как различные социальные слои, группы и институты, так и экономическую сферу, где, основываясь на принципах меркантилизма, направляет развитие хозяйственной деятельности, торговли, мануфактуры, ремесел, предпринимательства. Осуществление всех этих мер предполагает существование разработанного и весьма четкого права, которое начинает рассматриваться как средство проведения политики Просвещенного абсолютизма. Отсюда становится понятной, во-первых, синхронность появления кодифика[82]ционных проектов в рассматриваемое время; во-вторых, тот факт, что попытки проведения кодификации постоянно возобновлялись в дальнейшем и, наконец, в-третьих, та напряженность законотворческой деятельности, которая в равной степени была присуща таким просвещенным монархам как Фридрих II, Иосиф II и Екатерина II.

           Действительно, середина ХVIII в. повсюду отмечена возобновлением и быстрым развитием кодификационных работ, составлением завершенных проектов кодексов, которые, однако, почти нигде не вошли в законную силу. В этой связи можно указать на составление первого проекта кодекса в Пруссии, порученное Фридрихом II Самуилу Кокцею в 1747 г., в результате чего им были представлены части проекта 1749 и 1751 гг., которые, впрочем, не были одобрены государем. Вполне оправданно сравнение этого мероприятия с законодательными работами по составлению гражданского Уложения в Габсбургской империи (1753-1755 гг.), хотя кодификационный проект и здесь не подучил одобрения. В это же время шли работы и по созданию Баварского кодекса (1751-1756 гг.), составленного в 1756 г. вице-канцлером бароном Крейтмайром, но не позволившего, однако, преодолеть разнородности местного права. Мысль о кодификации гражданского права возникла и в Саксонии (1763 г.), где была создана законодательная комиссия, не оставившая результатов своей деятельности. В Итальянских государствах кодификация права, начатая еще в начале ХVIII в. в Пьемонте, проходила далее в Неаполе, где при министре Карла III, Тануччи, в 1751 г. был составлен кодекс, подготовленный Дж.Чирилло, герцогстве Тосканском, где она начата была, в 1745 г. П.Нери, но не получила завершения, наконец, в Модене, где при герцоге Франческо III в 1755 г, был создан свод законов. Сходная ситуация сложилась в России в 50-х гг. ХVIII в., когда подготовленный уже проект нового Уложения не был утвержден Елизаветой Петровной, а позднейшая деятельность Екатерининской Уложенной комиссии 1767 г. также не привела к определенным результатам. Сравнение хода и результатов кодификационных работ середины ХVIII в. наводит на мысль об их принципиальной типологической [83] общности. Заслуживает внимания и более общая проблема того, почему первые попытки создания единых кодексов гражданского права Просвещенного абсолютизма повсюду оказывались неэффективны и не получили завершения. Для ответа на эти вопросы важно обратиться к анализу самого механизма кодификации, конкретных обстоятельств и условий ее проведения.

           Замысел кодекса Фридриха Великого, составление проекта которого было поручено С.Кокцею в 1747 г., особенно четко отражал идеологию Просвещенного абсолютизма, свойственную многим государям рассматриваемого периода. Общее направление работ, согласно духу времени, состояло в попытке создания кодекса, основанного на началах чистого разума и имеющего всеобщее применение[10]. Предполагалось поэтому, что кодекс должен устранить все недостатки предшествующего, исторически сформировавшегося права, в том числе - римского, обычного и статутного. Задачи систематизации, унификации и рационализации права, сформулированные в указе Фридриха II от 31 декабря 1746 г., должны были решаться на основании Разума и естественного права. К работе законодательной комиссии были привлечены "все сословия, суды и университеты". Поскольку кодекс был задуман и как широкое идеологическое мероприятие в духе Просвещенного абсолютизма, текст проекта получил достаточно широкое распространение и был переведен на иностранные языки. Один из таких переводов (на французский язык), сделанный в Галле в 1751 г. и содержащий развернутое обоснование целей и задач предпринятой кодификации, сохранился в библиотеке князей Воронцовых[11]. Проект, однако, не получил одобрения в целом и был введен в действие лишь в некоторых провинциях, причем далеко не полностью. Основная причина неудачи данной попытки традиционно усматривается в следовании Кокцея принципам естественного права, в изначальной установке на создание единого права для всех стран и времен. В результате такого подхода проект представлял собой скорее собрание философских принципов, чем точных и определенных юридических норм, [84] которые могли бы быть положены в основание судопроизводства,

           В Габсбургской империи, возможно под влиянием кодификации в Пруссии, аналогичные законодательные работы начались в 1753 г., когда по указанию Марии-Терезии в Брюнне была созвана кодификационная комиссия для создания единообразного точного права для всех разнообразных земель, входивших в состав империи. Имелось в виду провести систематизацию как письменного, так и обычного гражданского права различных провинций, привлечь иностранное законодательство и создать на этой основе общее право, соответствующее принципам разума[12]. Работа, продолжавшаяся весьма длительное время и. сопровождавшаяся изменением состава кодификационных комиссий, их руководства и характера деятельности в направлении бюрократизации, была завершена лишь в 1766 г. созданием проекта первого гражданского Уложения. Переданный на рассмотрение Государственного совета, решающую роль в котором играл канцлер Кауниц, он, однако, не получил одобрения и соответственно не был утвержден Марией-Терезией. Кодификация гражданского права была продолжена и получила отчасти свое завершение в период реформ Иосифа II. Представленный ему в 1785 т. проект был принят за основу, а после повторного пересмотра опубликован. В 1787 г. это Уложение (а точнее, его часть) вошло в силу в немецких провинциях и Галиции под названием "Кодекса Иосифа II"[13], Кодекс отменял на значительной территории государства все конкурирующее право и тем самым означал важный шаг в унификации права и централизации государственного управления. Следует отметить, что вообще при Иосифе II кодификация велась во многих направлениях, охватывая гражданское, уголовное и процессуальное право, причем сама интенсивность этих работ весьма характерна для австрийского Просвещенного абсолютизма. Все или почти все эти законодательные мероприятия не получили завершения в рассматриваемый период, а их значение свелось к частичным изменениям действующего права.

           Если в Пруссии основной проблемой в ходе кодификации являлась необходимость унификации различных источников [85] права (римского, обычного и статутного), а в Австрии в ней добавлялось стремление согласовать разнородное право совершенно не похожих друг на друга территорий государств, то в России указанные трудности усугублялись крайне консервативной организацией всего общества и правящего сословия, мало расположенного идти на какие-либо уступки другим сословиям. Мы видели, насколько трудно шла кодификация в петровское и послепетровское время. Новый важный этап кодификации приходится здесь, так же как и повсюду, на середину ХVIII в., точнее - датируется учреждением императрицей Елизаветой Петровной новой "Комиссии о сочинении Уложения" 1754 г. Ограничившись на первых порах исключительно задачей систематизации имеющегося законодательного материала, комиссия уже в следующем 1755 г. составила две части проекта - о судопроизводстве и об уголовных преступлениях, которые, однако, не получили утверждения и были возвращены в комиссию для пересмотра.

           Существенным шагом в развитии кодификации вообще и деятельности данной комиссии, в частности, явилась идея привлечения к ее работе выборных представителей от сословий, как это имело место при создании Уложения 1649 г. и в работе ряда предшествующих законодательных комиссий (напр., 1728 г.). В 1761 г. по предложению самой комиссии, направленному в Сенат, она была реформирована путем расширения состава ее участников: было объявлено о созыве депутатов от трех сословий - духовенства, дворянства и купечества с четким определением представительства каждого из них от каждой провинции. Несмотря на то, что, по выражению В.Н.Латкина, общество отнеслось крайне индифферентно к выбору депутатов, они были собраны и рассмотрели три части Уложения (о суде, розыскных делах и состоянии подданных вообще). О реальном влиянии депутатов на ход обсуждения проекта кодекса свидетельствует тот факт, что все его части представлены несколькими редакциями и являются не просто компиляцией имеющегося права, но содержат новые статьи, подчас принципиальной важности. Елизаветинская комиссия отразила существенные изменения в русском обществе за весь [86] послепетровский период, а план ее деятельности, утвержденный Сенатом, уже сам по себе не оставлял сомнений в том, что новое Уложение мыслилось как законодательное закрепление позиций правящего сословия.

           Уложение предполагалось представить в четырех частях, две из которых составляли гражданский и уголовный законы ("О суде" - часть I и "О розыскных дедах" - часть IV). В центре оказывались положения "О разных правах подданных" (часть II, в которой предполагалось зафиксировать приоритетные права дворянства по отношению к другим сословиям), и разработка вопросов вотчинного или владельческого права дворянства (часть III - "О движимых и недвижимых имуществах")[14]. Подготовленный комиссией по этому плану проект Уложения явился действительно манифестом дворянского сословия. В проекте формулировалась мысль об исключительных: правах дворянского сословия. Глава "О вольных и невольных людях в государстве" - определяла статус различных сословий по отношению к крепостному праву. Были разработаны положения "о власти помещиковой над крепостными людьми и крестьяны", о запрещении другим сословиям иметь крепостных - "о холопах и крестьянах и каким людям собственных себе людей крепить не позволено", предусматривались также статьи о беглых дворовых людях и крестьянах. Вотчинное право рассматривало наиболее существенные для дворянства привилегии, был сделан новый шаг в определении статуса помещичьих владений. Примененная формулировка, а именно "что есть движимое и недвижимое имение и об именовании всего недвижимого вотчиною" - говорит сама за себя. С большой предусмотрительностью был разработан и другой весьма актуальный для дворянства вопрос - о межевании земель - "межах и гранях", "О принадлежащих к недвижимому всякого звания угодьях", и, наконец, о путях приобретения новых - "О порозжих и выморочных землях". Хотя депутаты были распущены в 1763 г., комиссия продолжала свое существование при Петре III и даже Екатерине II до 1767 г. В это время Екатерина II уже разрабатывала проект новой Уложенной комиссии, а вскоре был издан [87] Наказ для нее и стали проводиться выборы депутатов.

           Чем же объясняется отсутствие преемственности в работе двух Уложенных комиссий? Ответ состоит в том, каково было содержание разработанного елизаветинской комиссией проекта. Он носил слишком выраженный продворянский характер и потому, вероятно, не мог вполне удовлетворить правительство. Дворянство "имеет над людьми и крестьянами своими, - говорилось в нем, - и имением их полную власть без изъятия, кроме отнятия жизни и наказания кнутом и проведения над оными пыток". Другие сословия полностью лишены подобных прав, в том числе духовенство, которое не может продавать крестьян, закладывать или отпускать их на волю, фабриканты и заводчики, которые не могут продавать и закладывать крестьян отдельно от заводов. Недворянам вообще запрещалась покупка деревень и земель. В проект включено положение об исключительном праве дворян иметь у себя в вотчинах заводы, причем представители других сословий должны были продать имеющиеся в их распоряжении подобные предприятия в течение десяти лет. В проекте ведется наступление на петровский указ, ставший в свое время целью расширения социальной стабильности правящего класса - произведенные в дворянство из офицеров и чиновников (по Табели о рангах) дворянство сохраняют, но дети их исключаются из него. Эти требования елизаветинского проекта в дальнейшем нашли свое отражение в дворянских наказах в екатерининскую Уложенную комиссию 1767 г.

           Уложенная комиссия Екатерины II представляла собой формально временный коллегиальный орган, созданный для кодификации законов вступивших в силу после Уложения 1649 г. и была задумана как собрание всероссийских сословных представителей (депутатов). Однако по существу в ее лице мы имеем дело с уникальной и беспрецедентной в истории России и абсолютистской Европы попыткой организованного правительством волеизъявления общества по всем существенным экономическим, социальным и юридическим вопросам[15]. Право составления наказов в Уложенную комиссию было предоставлено центральным учреждениям и сословиям (дворянству, городским и [88] сельским жителям, однодворцам, черносошным крестьянам и др.), в результате чего возник крупный комплекс однотипных документов (более 1500). Социальная направленность политики государства отразилась прежде всего в исключении владельческих крестьян из числа сословий, представленных в комиссии, а также в ограничении имущественного ценза городских жителей при выборе депутатов. Кроме того, если для дворян и горожан предусматривались одностепенные выборы, то для крестьян - трехстепенные. Не представлено было в комиссии духовенство, что связывается с влиянием на Екатерину идей энциклопедистов. Наконец, все города были уравнены между собой и посылали одинаковое число депутатов безотносительно к своим размерам и важности. Наказы депутатам являлись документами коллективного авторства, которые подписывались наиболее авторитетными представителями данной социальной группы и передавались депутатам. Издавая указ 1767 г. о составлении наказов, правительство предложило своего рода типологический формуляр - своего рода вопросник, на который надлежало дать ответы в наказах. Сущность этого вопросника может быть выражена следующим образом: каковы нужды населения (сословия или социальной группы) данного региона (уезд, город или село), возможные предложения по их удовлетворению и обоснования этих предложений. Эту общую установку можно рассматривать как программу обследования, проводимого с целью выявить нужды и предложения для их учета при кодификации законодательства и составлении нового Уложения, а фактически - для выработки правительственной политики. Перед нами, таким образом, совокупность однотипных массовых источников, объединенных единством структуры и целевого назначения, что позволяет рассматривать их как своего рода социологическое обследование. Практическое назначение наказов делает их первоклассным материалом для решения соответствующих исследовательских задач: выявить наличие реальных нужд различных социальных слоев и стоящих за ними общественных противоречий.

           Конфликт между дворянством и крестьянством, прежде всего крепостным (от которого не было представительства в [89] комиссии) выступает как важнейшее противоречие этой эпохи. По словам дворянства Новгородской губернии, крестьяне "порицают, во-первых, неволю, потом подушный платеж, тако ж от рекрутских наборов разлуку с семьями их, мостовые и прочие казенные без заплаты работы, а сверх того клевещут и на господские тяглы"[16]. Противоречия дворянства и крестьянства находили выражение в различных сторонах социальной действительности. Это и открытые вооруженные выступления, бегство, особенно в пограничных губерниях, разнообразные формы уклонения от выполнения казенных и владельческих повинностей. Объектом противостояния становятся прежде всего размеры ренты, барщина и оброк. Для усиления контроля правящего сословия над крестьянством в качестве основной меры выступает усиление административно-полицейского аппарата на местах, соответствующие изменения законодательства. Так, после крестьянской войны под предводительством Пугачева (1773-1775 гг.) была проведена губернская реформа (1775 г.). В результате губернии были значительно увеличены числом и, следовательно, уменьшены в объеме территории, что облегчало правительству контроль за населением.

           Для отношений дворянства с другими общественными слоями характерны в принципе те же линии противоречий, в основе которых был вопрос о земле. Дворянство выступает при этом как агрессивная сила, стремящаяся вытеснить из сферы аграрного производства вое другие заинтересованные сословия. Оно противодействует, в частности, попыткам купечества получить новые (подчас чисто феодальные) источники благосостояния, статус и престиж в обществе. Основным объектом конфликтов поэтому становилось стремление предпринимателей, интегрироваться в феодальную систему отношений (покупка привилегий для использования их в выгодах торгово-предпринимательской деятельности). Обращают на себя внимание и конфликты, связанные со стремлением купечества приобретать земли и крестьян к промышленным предприятиям и для организации торговли. Дворянство, в свою очередь, апеллировало к государству с целью добиться [90] законодательного запрещения подобных тенденций. В сфере производственной деятельности спор ведется, например, по вопросу о винокурении, которое было привилегией дворянства отдельных регионов; дворянство отвергало претензий купечества на этот род деятельности. Наряду с этим ставились под сомнение или отвергались и другие виды промыслов купечества и горожан, как наносящие экономический ущерб дворянской экономике (рубка леса, покос сена, рыбная ловля). В области торговли дворянство стремилось к ограничению или полному запрещению "неуказной торговли" разночинцев и горожан. Таким образом, стремления дворянства были направлены на сохранение, а не изменение социальных порядков, даже на возврат к тем из них, которые устарели или были изменены, например, в области регулирования рыночных отношений. Все это сочетается со стремлением правящего сословия выступать от имени всего общества и представлять его интересы в законодательной ассамблее. Выражением данной практики становится использование в дворянских наказах идеологии Просвещенного абсолютизма, ссылки на "общее благо", соответствующие законодательные инициативы и проекты. Действительно, получив по манифесту Петра III - "Манифесту о вольности дворянства" (18 Февраля 1762 г.) освобождение от обязательной службы, правящее сословие активно добивалось того, что все, чем оно вознаграждалось за службу, обратилось в его привилегии. Окончательная организация сословия была дана "Жалованной грамотой дворянству" (1785 г.), содержание которой во многом воспроизводило их пожелания, выраженные в ряде Уложенных комиссий ХVIII в. Дворянство стало корпорацией, члены которой были взаимно равноправны, причем ей исключительно присваивался титул благородства, право иметь гербы, составлять сословные дворянские общества и собрания. Только дворянам было оставлено право владения населенной землей, а до Александра I и ненаселенной землей. Они были освобождены от податей и повинностей, телесных наказаний.

           Противоречивым было положение тех социальных слоев, которые свое благосостояние и перспективы в жизни связывали [91] с предпринимательской и торговой деятельностью. В условиях отсутствия свободного рынка рабочей силы перед ними вставал вопрос о возможности покупки земли и крепостных для ведения собственного хозяйства, промышленных предприятий и торговли. Земля и крестьяне, поэтому, предстают объектом острых опоров между купечеством и другими социальными слоями, прежде всего дворянством, а также между купечеством и государством. Объектом конфликтов оказываются и другие средства производства, промышленные предприятия, природные богатства, ряд проблем возникал в рыночных отношениях и торговле, в связи с транспортом и использованием путей сообщения. Двойственность положения этих социальных слоев состоит в том, что объективно они заинтересованы в развитии производительных сил в направлении буржуазных отношений, но в то же время вынуждены реально действовать в рамках существующих феодальных порядков, а значит должны всеми возможными способами приспосабливаться к ним. Характерно в этом отношении стремление купечества к приобретению земель и крестьян и в то же время - к отмене всевозможных внутренних пошлин, административных ограничений, к унификации налогообложения, решению транспортных проблем. Другой линией отношений выступают противоречия между купечеством, с одной стороны, и другими социальными слоями (крестьянством, разночинцами) по вопросам торговли, - с другой. Купечество стремилось, например, используя государственную власть, пресечь "неуказную торговлю" других сословий - оптовую и розничную, покупку товаров у населения и другие торговые операции без платежей денег в казну и магистрат, без выполнения купеческих казенных служб и повинностей. Таким образом, рассмотрение социальных отношений буржуазии (купечества) с другими слоями общества ставит в центр анализа проблему специфики генезиса капитализма в России. Сталкиваясь с различными социальными слоями, классами и государством при решении противоречий, купечество проявляет себя как типичный класс феодального общества, не выходящий за его рамки ни в своей практике, ни в своем мировоззрении, который общественные, национальные и государственные задачи [92] понимает лишь через призму своих узких сословных интересов.

           Важно подчеркнуть, что такому положению вещей соответствует и известная неопределенность правого статуса среднего сословия. Сам термин этот принят по "Наказу" Екатерины, согласно которому к "среднему роду людей" (т.е. горожанам) отнесены все те, "кои не быв дворянином ни хлебопашцем, упражняются в художествах, в науках, в торговле, в мореплавании и ремеслах". Сходным образом толкует положение городского сословия "Жалованная грамота городам" (1785 г.). Лица городского сословия (мещане) обязывались жить в городах, а не в уездах, причем купечество, представлявшее собой особый слой городского общества, имело ряд привилегий, к числу которых относились освобождение от подушной подати и рекрутской повинности, а также телесных наказаний. Основным правом сословия являлось разрешение на торговлю и ремесла, а владение землями и крестьянами не допускалось.

           Модернизация, как объективная тенденция общественного развития, сталкивалась в России второй половины ХVIII в. c непреодолимым препятствием — крепостным правом и связанными с ним социальными отношениями и структурами. Отсюда происходит нарушение консенсуса - раскол некогда единой и цельной системы служилого государства за счет последовательного выхода из нее отдельных социальных слоев. В результате на место монолитного, традиционного общества возникает общество, насквозь пронизанное противоречиями, проявляющимися на различных уровнях с неодинаковой силой и интенсивностью. На высшем уровне, в рамках самого правящего сословия, конфликт выражается в острой борьбе трех основных направлений - правых, левых и умеренных, появление которых характерно в принципе для всякой социальной системы на стадии ее изменения. Впервые в общероссийском масштабе данные точки зрения находят четкое выражение в дебатах депутатов Уложенной комиссии 1767 г., которая поэтому может рассматриваться как своеобразный опыт парламентаризма. Разумеется, дневные записки - протоколы засе[93]даний - рисуют весьма удручающую картину давления и мелочной опеки правительства над депутатами и ходом обсуждения дел, крайне далекую от представления о действительном парламентаризме, но тем важнее выявившиеся здесь различия социальных позиций и мнений. Крайне правое крыло депутатов, отстаивающее сохранение в неизменном виде существующих порядков, представлено известным князем М.М.Щербатовым. Идеолог родовитой аристократии, депутат от ярославского дворянства, Щербатов в своих сочинениях и речах в комиссии отстаивал мысль "о неудобстве в России дать свободу крестьянам", необходимости сохранения исключительных прав дворянского сословия. Более радикальные депутаты, наиболее известными из которых стали Г.Коробьин и Я.Козельский, предлагали нормировать законом барщину и оброк, предоставить крепостным право движимой собственности. Наконец, третья, наиболее последовательная и радикальная группа, не имея возможности выступать открыто, сформировалась за пределами Уложенной комиссии. В лице таких ее идеологов, как A.Я.Поленов, а позднее Н.И.Новиков и А.Н.Радищев, они в духе теории естественного права отстаивали неразумность и несправедливость крепостного права, его экономическую неэффективность и опасность для общества в целом. Лишенное нормальных перспектив развития, общество России второй половины ХVIII в. видит возможности улучшения своего состояния лишь в конфронтации сословий, перераспределении материальных благ с помощью государственной власти. Опыт Уложенной комиссии, по меткому выражению известного русского юриста B.И.Сергеевича, "должен бы предостеречь от повторения тех ошибок, которые превратили в ничто великий акт обращения государя к представителям своего народа"[17].

           Екатерининская Уложенная комиссия ограничилась слушанием на своих заседаниях различных, по существу частных вопросов и не выработала целостной концепции правовой реформы. Вопрос о причинах неудачи данной законодательной ассамблеи традиционного привлекал внимание исследователей и приводил к неоднозначным выводам. Наиболее глубокие из них отходили от формальной интерпретации этих причин как чисто [94] технических трудностей. "Комиссия, - справедливо отмечал М.Ф.Владимирский-Буданов, - была призвана к исполнению невозможного дела: ей предстояло не обсуждать готовый проект нового кодекса (как было в 1648 г. и как бывает обыкновенно), а сочинять проект, что решительно немыслимо в 5-сотенном собрании... О неудачах Екатерининской комиссии речи быть не может: нельзя назвать неудачею неисполнение того, что не может быть исполнено. Действительное же значение комиссии, т.е. выражение народных мнений по разным отраслям законодательства, ею исполнено - в наказах депутатам и речах их"[18]. Размышляя о Екатерининской Уложенной комиссии, ученые по-разному оценивали ее результаты. Неудача кодификации при этом традиционно связывалась с несколькими основными факторами - изменением общих философских оснований развития права, организацией деятельности комиссии, значением в ней отдельных институтов и лиц, наконец, комбинацией всех этих факторов в различном сочетании. Современные исследователи, как отечественные, так и западные, обратили преимущественное внимание на социальные предпосылки неэффективности комиссии - общую апатию населения, консерватизм правящего сословия, не осознавшего необходимость реформ и не желавшего расстаться со своими привилегиями, связь с этим изменения позиции правительства Екатерины II. Рассмотрение деятельности кодификационных комиссий в Пруссии Фридриха II, Австрии Марии-Терезии и Иосифа II, России Елизаветы и Екатерины II показало значительное сходство общих принципов кодификации, организации работ по составлению нового Уложения и, наконец, тех результатов, которые были получены в конечном счете. Стало ясно, что проблема кодификации гражданского права не могла быть решена без радикальной трансформации всех социальных структур и политического режима, всей его идеологии.

           Третий, завершающий этап кодификации права рассматриваемой эпохи приходится в странах Восточной Европы на конец ХVIII - начало XIX в. и связан с глубокими социальными и интеллектуальными изменениями, порожденными Французской революцией и наполеоновскими войнами. Одним из направлений [95] влияния Французской революции на общественную и юридическую мысль Восточной Европы стало распространение там теорий естественного права в новой рационалистической их трактовке, приобретших теперь особое социальное звучание в борьбе с традиционными феодальными порядками и закрепощением личности. Естественное право, поэтому, стало действенным орудием социального переустройства, перестав в то же время быть исключительно достоянием просвещенных монархов и кабинетной юриспруденции. Единство гражданского права, построенного на новых философских основаниях, требовало социальной и политической революции - установления равенства всех перед законом, ликвидации сословных ограничений, слияния всех областей страны в единое национальное целое. Эти принципы, последовательно осуществленные в ходе революции, получили свою кульминацию и, что самое главное, - четкое юридическое оформление в Кодексе Наполеона. По существу Кодекс Наполеона представляет собой целостную систему взаимосвязанных между собой принципов построения гражданского общества, а также юридических норм, закрепляющих такие его фундаментальные институты, как собственность, семья, личность в их отношениях между собой и с государством[19]. В этом отношении Кодекс представляет собой памятник, пронизанный духовным единством, логикой и наделенный безупречным юридическим стилем, что должно было способствовать его широкому распространению в странах Восточной Европы сразу после Французской революции и установления режима Наполеона.

           Кодификация права в странах Восточной Европы конца ХVIII - начала XIX в. завершает собой процесс пересмотра традиционного законодательства, начатый гораздо ранее. Во-первых, в это время получает окончательное завершение практика Просвещенного абсолютизма, состоящая в рационализации права без проведения, однако, радикальных его реформ и стоящих за ним социальных отношений; во-вторых, достигают апогея идеи революционного преобразования общества и права с позиций естественного и разумного их устройства; наконец, проступают уже и новые начала – [96] гражданского общества, правового государства, гарантий прав человека, которые, будучи однажды провозглашены в качестве лозунгов социального движения, составляют затем фокус всех последующих реформ права на протяжении XIX в. Основой кодификации рассматриваемого периода вплоть до появления и распространения идей исторической школы Савиньи по-прежнему является доктрина естественного права, но оно получает теперь более социологизированную интерпретацию, а торжество его принципов связывается мыслящими современниками (как сторонниками, так и противниками кодификации) с ликвидацией феодальных отношений, сословных привилегий и неравенства[20]. Признание этого факта объясняет как трудности, так и существенные достижения третьего этапа кодификации права, нашедшего выражение в ряде сопоставимых программ изменения гражданского законодательства. В этой связи следует указать на прямое заимствование в ряде Стран французского законодательства, прежде всего - Кодекса Наполеона. Повсюду, где он вводился, Кодекс способствовал унификации разнородных источников права, вытеснению норм обычного права, торжеству рационалистических принципов. Так было, напр., на территории Рейнского союза, образованного в 1806 г., когда Кодекс получил применение в Бадене, Эльзас-Лотарингии, рейнских провинциях Пруссии, в Гессене, Пфальце, княжестве Ольденбургском, причем во всех этих землях за редкими исключениями, действовал в оригинале. Известно также, что влияние Кодекса не ограничивалось его прямым применением, но связано также с большим косвенным влиянием, в частности, на кодификацию в Австрии, начальный этап кодификации М.М.Сперанского в России, вообще распространение кодификационных идей в XIX в.

           Влияние идей Французской революции объясняет ход работ по созданию Прусского земельного уложения 1794 г., подготовка которого велась еще с 80-х гг., а потому дает возможность проследить изменение самого подхода кодификаторов к решению проблемы[21]. В истории кодификации гражданского права Прусское уложение занимает особое и весьма видное место, несмотря на свой консерватизм. Этот памятник [97] примечателен во многих отношениях. Прежде всего он является первым завершенным кодексом гражданского права нового времени, созданным ранее классического Кодекса Наполеона, но систематизировавшим практически те же основные источники права. Главным источником для составителей Прусского уложения, как и французского Кодекса, являлось римское право, другим - национальное право (Саксонское зерцало, Магдебургское и Любекское право и др.), носящее обычно-правовой характер, третьим - достижения ученой юриспруденции, в частности, труды теоретиков естественного права - Вольфа и Гроция, Кокцея, Пуффендорфа, Мевиуса и др. Кодификаторы учли также имеющиеся судебные прецеденты, в частности, практику Берлинского верховного суда. Систематизация всех этих источников, проведенная довольно последовательно, позволяла рассматривать кодекс как новый этап развития германского права. Другой особенностью Прусского кодекса, придававшей ему оригинальный характер, являлась его структура. В центре внимания при этом оказывается такое важнейшее право как собственность, из которого вытекают последовательно все другие гражданские права - вещное, обязательственное, наследственное. В этом смысле Кодекс представляет собой весьма цельный и монистичный памятник права[22]. Наконец, характерной чертой Прусского уложения является то, что он проникнут стремлением к всесторонней регламентации сословного строя, институтов, управления и судопроизводства, желанием максимально ограничить индивидуальную инициативу, поставить ее под полицейский контроль государства.

           Работа по составлению кодекса гражданского права в Австрии проходила позднее, чем в Пруссии, и поэтому могла учесть достижения юридической мысли послереволюционного периода. Закрыв существующую законодательную комиссию, император Леопольд II в 1790 г. создал новую. Длительная работа ряда центральных и провинциальных комиссий завершилась рассмотрением и утверждением проекта в Государственном совете, после чего он вступил в силу с 1 июля 1811 г. с последующим распространением действия кодекса на всю территорию страны. Как старое прусское, так и новое французское, [98] австрийское гражданское Уложение было составлено под сильным влиянием теории естественного права, которое интерпретировалось при этом в направлении обеспечения и защиты естественных прав личности. Как и кодекс Наполеона, а точнее под сильным его влиянием, гражданское Уложение Австрийской империи исходит из представлений о противоречии всех сословных принципов и привилегий феодальной эпохи вечным, естественным, а потому и разумным основаниям общества. Суммируя достижения предшествующей германской правовой мысли, и испытав существенное влияние Кодекса Наполеона, "Общее гражданское уложение Австрийской империи" 1811 г, оказалось крупным явлением в истории европейской кодификации[23].

           В России неудачи законодательных комиссий ХVIII в. и, в частности, наиболее значимой из них - екатерининской (1767 г.), остро поставили перед правительством проблему определения самих принципов кодификации. Так, при Павле I в 1797 г. образована была особая комиссия, задача которой определялась уже не как составление нового кодекса, а лишь как подготовка Сводного уложения или просто Свода имеющегося права. Сразу по приходе к власти Александр I создает на ее месте новую (десятую по счету) комиссию, имеющую своей задачей систематизацию и унификацию законодательства. Созданная в 1801 г., комиссия, однако, практически бездействовала до 1804 г., когда работа по сбору и упорядочению действующего права несколько ускорилась. После очередной смены руководства и назначения председателем кн. Новосильцева, реальная работа сосредоточилась в руках барона Г.А.Розенкампфа, видевшего своей задачей прагматический и исторический подход к кодификации. Таким образом, деятельность всех кодификационных комиссий конца ХVIII - начала XIX в., как и предшествующих, не выходила из сферы традиционного противоречия между слишком общими исходными принципами, которые исходили из положений естественного права, и необходимостью систематизации сырого законодательного материала.

           Радикальный перелом в ходе кодификационной деятельности наступил с назначением М.М.Сперанского товарищем [99] юстиции и передачей ему фактического руководства работой кодификаторов (1808 г.). Сперанскому принадлежали общие философские принципы, концепция кодификации и четкий план ее реализации. В рассматриваемый период он, как и большинство его западных коллег, стоял целиком на позициях доктрины естественного права. В его интерпретации Сперанский (в отличие от своих предшественников) следовал не за Гроцием, Вольфом и Пуффендорфом, а за рационалистической трактовкой просветителей. Согласно их идеям, разумное право (т.е. такое, которое наиболее соответствует природе человека), может быть дано любому обществу, способному воспринять его. Поэтому основная задача кодификации состоит в сознательном вмешательстве в традиционное (будь то письменное или обычное) право с целью его изменения. Кодификация может выполнять в обществе две противоположные функции - тормозить развитие общества или, наоборот, стимулировать его. В первом случае право становится консервативной силой, фиксирующей и закрепляющей как раз те социальные нормы, которые воспринимаются уже современниками как антиправовые, а подчас и аморальные (напр., все нормы, связанные с крепостными отношениями). Во втором случае право выступает как опережающий фактор развития, своего рода идеал социального порядка, к которому следует стремиться на практике. Кодификационные проекты в России начала XIX в. как раз принадлежат к этой последней категории. Первая часть гражданского Уложения (о лицах) была готова уже в 1809 г., а 1 января 1810 г. при открытии Государственного совета она была вынесена на его рассмотрение. Вскоре прошла рассмотрение Совета и вторая часть (об имуществах). Третья (о договорах), хотя и была подготовлена Сперанским, обсуждалась уже без него в 1813 г. Что касается дальнейшей деятельности комиссии, то она была практически безрезультатной, ограничившись публикацией нескольких сборников законов. Введение кодекса Сперанского в жизнь несомненно означало бы важный шаг на пути правовой модернизации, открывавшей путь социальному переустройству. Достаточно оказать, что [100] многие нормы, провозглашенные в проекте кодекса, приобрели законную силу только после реформ 60-х гг. XIX в.[24] Наконец, введение кодекса означало бы серьезный удар по крепостному праву, поскольку он (хотя и не вполне четко) проводил мысль о равенстве людей перед законом.

           Таким образом, мы рассмотрели три основных этапа кодификации права в России и странах Восточной Европы эпохи Просвещенного абсолютизма. Это - начало кодификационных работ в первой четверти ХVIII в.; их проведение в период расцвета Просвещенного абсолютизма середины ХVIII в. и завершение кодификации в новую эпоху, отмеченную влиянием идей Французской революции и Кодекса Наполеона конца ХVIII - начала XIX в. Было показано, как господствующие воззрения Просвещения, естественного права и рационалистической философии определяли на каждом из этих этапов общие задачи и способы кодификации гражданского права. Основные этапы кодификации совпадают с крупнейшими реформами общественных отношений, государственного строя и законодательства, направленными на их рационализацию, модернизацию и европеизацию. Более того, кодификация выступает одновременно как цель этого процесса (создание новых, совершенных законов, отвечающих перспективным задачам развития общества) и как его средство (внедрение в общество новых отношений и представлений об идеальном или желательном его устройстве). В результате кодификация в новое время (в отличие от традиционных ее форм) становится самостоятельным фактором общественного развития, аккумулируя в себе отношения, противоречия, настроения эпохи. По существу крупные кодексы - это основные вехи социальной эволюции, а деятельность кодификационных комиссий разных стран - средоточие политики права господствующих режимов.

           Сравнительный анализ кодификации права в России, Пруссии, Австрии, других странах позволил констатировать сходство между ними по следующим основным параметрам. Это прежде всего сходство побудительных мотивов кодификации (систематизация различных, традиционно образовавшихся источников права); основных задач, которые преследовали [101] кодификаторы (рационализация права в интересах Просвещенного абсолютизма), наконец, результатов кодификации, которые, несмотря на некоторые различия по странам, в принципе оказались весьма близкими и свелись в лучшем случае к некоторой модернизации традиционного права за счет заимствований из лучших западноевропейских кодексов. Кроме того, можно констатировать значительное сходство условий кодификации (проходившей в странах, где господствовали феодальные отношения и абсолютистские режимы); ее основных этапов (связанных опять-таки с этапами развития абсолютизма - его утверждением, развитием и модификацией после Французской революции) и методов проведения (как правило, путем создания особых законодательных комиссий, состоящих из чиновников и разрабатывавших проект без его обсуждения обществом). Все попытки использовать для кодификации институты сословно-представительного характера (наиболее выраженной и в то же время уникальной формой которых являлась Екатерининская Уложенная комиссия) были обречены на провал из-за остроты социальных противоречий, с одной стороны, и неспособности Просвещенного абсолютизма пойти на реформы, радикально меняющие социальный строй, - с другой.

           Тот факт, что кодификация права в странах рассматриваемого региона имеет столько черт сходства, как в своем существе, так и в более внешних, институциональных проявлениях, объясняется, на наш взгляд, не только и не столько закономерностями развития самого права (как считали старые юристы), сколько особенностями социального строя стран Восточной Европы (как хорошо показано современной наукой). Главный социальный конфликт эпохи Просвещенного абсолютизма нашел свое выражение в кодификации права, которое действительно является идеальной проекцией общества в законах. Разрешение этого конфликта абсолютизм пытался найти в экономических, социальных и политических реформах, проводимых с целью перестройки традиционных отношений, институтов и процедур управления. Именно здесь исследователи и должны искать решение проблемы кодификации. Возможно ли было создание гражданского общества и правового [102] государства сверху, путем принятия нового права, заимствования западных норм, проведения в жизнь мероприятий просвещенной бюрократии?. Нам представляется, что история кодификации позволяет дать ответ на этот вопрос. Для успешного осуществления такой программы необходимы три условия: готовность общества к принятию нововведений; наличие политического режима, правящей элиты и бюрократии, ориентированных на модернизацию; создание механизма проведения новых решений, выраженных в праве, - в жизнь и практику управления. Отсутствие этих условий или хотя бы одного из них неизбежно превращает любую законодательную инициативу в утопию, а правовой кодекс - в идеал, которому нет места на земле. Такова была судьба кодификации права в России, где (в отличие от всех прочих государств региона) она так и не получила практического завершения в рассматриваемый период.

 

           [102-104] ПРИМЕЧАНИЯ оригинального текста